стников новогодней вечеринки, запыхавшись, извиняется за беспокойство... - Что-нибудь случилось? - встревожился он. - Заходи. Я токо был улёгся! - Одевайся и идём: тебя хочет видеть тётя. - Что-нибудь насчёт Андрюхи?.. - По-моему, нет. Я даже не успел расспросить. Ходики оттиктакивали первые часы января сорок третьего... Если прислали в столь позднее время, значит, и впрямь что-то важное. Ванько мигом собрался, и они побежали. Морозец крепко подсушил непролазную грязь, бежать по улице было легко. И дед, и мать Рудика уже, пожалуй, спали, лишь тётя всё ещё сидела за столом одетая, при свете парафиновой свечи, каковыми ребята запаслись недавно в амбаре. Ванько поздоровался, поздравив "с наступившим". - Спасибо. И тебя также. Садитесь, - предложила Ольга Готлобовна. Оба молча сели напротив неё. - Ты помнишь паренька, с которым сидели в изоляторе, а ночью сбежали, - начала она издалека. - Степу? Конешно! Я недавно с ним виделся. - Этот пострел снова влип... - Что вы говорите! За что? - Вооружились обрезом и удумали освобождать арестованных. Не из каталажки, а уже на выходе из станицы. Они их, правда, всё-таки освободили, но заплатили за это дорогой ценой. Одного мальчишку конвоиры застрелили насмерть и троих схватили, в их числе и Степу. Ранив при этом в ногу. - Их теперь повесят? - Гитлеровцы уже избегают расправляться со своими жертвами столь демонстративным способом. Но - хрен редьки не слаще - ребята приговорены к расстрелу. Ольга Готлобовна заметила, как взбугрились у Ванька желваки и стиснулись кулаки. Ей и самой нелегко было сообщать такие вести. - Их, конешно, допрашивали, били!.. - Без этого не бывает... Правда, ребята несли всякую околесицу, не назвав ни адресов, ни фамилий соучастников. Но я послала за тобой не только для того, чтобы сообщить об этом несчастье. Этот Степа - он почему-то не грубил мне, как в первый раз и даже назвал по имени-отчеству (она сделала паузу и пристально посмотрела Ваньку в глаза) - так вот он, улучив момент, попросил поставить тебя в известность. Я пообещала. - Спасибо. Они щас где, пацаны, сёдни их не расстреляют? - Полагаю, с ё д н и (на этом слове она сделала ударение) они ещё переночуют в изоляторе. - Представляю, какая там холодина!.. Расстреливают до сих пор за станицей? - Где-то там... Сначала заставляют вырыть для себя яму, чтобы скрыть следы преступления. Иногда, правда, готовят яму заблаговременно сами. - Ну что ж, спасибо, что передали Стёпкину просьбу... - Ванько поднялся, чтобы уйти. - Погоди, - словно бы спохватилась она. - Ты хочешь что-то предпринять? - Конешно! - С голыми руками, как они? - Да нет, мы побогаче: у нас есть автомат и пистолет. - И как же ты собираешься действовать? - Обсудим с товарищами. Видимо, будем ждать карателей на месте. Я примерно знаю, где они расстреливают. А днём побываем и уточним всё там. - И сколько ребят будет участвовать в деле? - Думаю, хватит троих. - Пойми меня правильно... но мне бы не хотелось, чтоб одним из них был мой племянник. - Полностью с вами согласен. - А я нет! - возразил Рудик твёрдо. - И Федя, и тем более Мишка - они ещё совсем пацаны, и такое ответственное... - Не горячись, Рудик, и успокойся! Для тебя дело найдётся не менее ответственное, - заметил Ванько и обратился к тётке: - Вы завтра работаете? - Да, я должна быть на рабочем месте. - К вам убедительная просьба. Нам будет очень важно знать: к какому времени ждать карателей, сколько их будет, как вооружены... Если вы что-нибудь об этом узнаете, сообщите через Рудика. Где нас найти, он знает. Риску он подвергаться не будет, это я вам обещаю. - А я постараюсь сделать всё, что в моих возможностях. Что касается Рудика, то я имела в виду не только родственные чувства, хотя, конечно; сердце у меня не каменное... Ведь в случае неудачи, как это случилось со станичными ребятами, может сорваться государственное задание... - Как раз это я и подразумевал, - вставил Ванько. -... дело, из-за которого я уже столько вынесла страданий. А в глазах советских людей выгляжу как предательница и продажная тварь. Не говорю о том, что моя работа нужна для скорейшей победы над врагом. - Вам не позавидуешь, эт точно... Но вот вернутся наши, и тогда люди узнают о вас правду и оценят ваш подвиг по достоинству. - Об этом, сынок, я пока не думала. Вот и всё. Желаю вам удачи, но вы должны знать: если попадётесь, ничем помочь не смогу. - Знаю... Но вы не переживайте, всё будет нормально. О к р а и н н ы е улицы, которыми двое в заячьих треухах осторожно пробирались на другой конец станицы, были пустынны и глухи. Лишь стеклянно похрустывал под ботинками Ванька да постолами Миши трескучий ледок пустых лужиц. На стук в окно хаты по улице Чапаева долго не обзывались. Значит, подумал Ванько, Рудик с Борисом ещё не пришли, а Елена Сергеевна, похоже, испугалась нежданных гостей, и он позвал: - Тёть Лена, это я, серёжин друг! К стеклу приблизилось светлое пятно. Послышалось: - Сейчас открою, одну минутку. Хозяйка открыла дверь со словами: - Заходите, только у меня темно... Что-нибудь случилось? - С наступившим вас Новым годом! Извините, что так поздно... Но мы не колядовать. - Ничего, ничего, гостям всегда рады! - Мы, вобще-то, тёть Лен, не в гости. Рудик ещё не приходил? - Не было никого. Он разве... - Скоро должен подойти. Я зажгу лампаду - керосин ещё не кончился? - Спасибо, ещё много! Так что же случилось? - Волнуясь, она нащупала лампу. - Зажги вот её, светлее будет. - Случилась, тёть Лена, большая беда... Мой приятель - который Голопупенко, помните? - влип в историю. Сёдни должны вести на расстрел. А мы хотим его, вернее - их: ребят должно быть трое - хотим их спасти. - Это, должно быть, очень опасно? - Опасно, конешно... Но мы хорошо вооружены. А вот, кажись, и они! - услышав стук, вышел он открывать. - 3драсте, тёть Лена! - бодро поздоровался Рудик, поставив у порога сумку. - Тише, Серёжку разбудите! - цыкнул Ванько; Борис ограничился кивком. - Ну, что у вас? - Всё ладом, - присев на табурет, стал докладывать тот негромко. - Пацаны живы, не замёрзли и их больше не били. Повезут на машине, выедут к полуночи. Полицаев будет не больше пяти рыл, вооружены винтовками. Это всё, что удалось разузнать. - Это немало! А в зароях были? - Обязательно! Борис расположение знает, - ответил Рудик. - Ориентир - дорога в глубь зароев. - Никого не встретили? В смысле - никто за вами не наблюдал? - Предосторожность соблюдали, но ничего подозрительного! - заверили разведчики. - Вы сделали большое дело! Ты, Рудик, можешь возвращаться. Спасибо и привет тётке. - Можно, я издали понаблюдаю? Или хотя бы здесь подожду, - попросился он. - И не проси! Мы тебе завтра всё расскажем подробно. Простившись, Рудик с неохотой ушёл. Оставшиеся занялись автоматом, доставленным сюда в разобранном виде: протирать от запотения в тепле, приводить в боевую готовность. Серёжка давно проснулся, но боясь, что мать отправит к бабуле на печь, лежал тихо, не шевелясь и прислушиваясь к разговорам. Когда автомат был готов, он не выдержал - откинул одеяло и хотел свесить ноги. - Серёжка! ты почему не спишь? - накинулась мать. - Сейчас же под одеяло, не то отправлю на печь! - Мам!.. Я ж уже взрослый, можно и мне с ними? - Только тебя там и не хватало! Взрослый нашёлся... - Думаешь, я просто так? Я приготовил картечи из чугуна. Как из пряща вмажу полицаю по гляделкам, так он сразу ослепнет! - Картечь, старик, прибереги для кряков на лето. А щас там знаешь, какой морозище - враз простудишься. - Ванько подсел к нему и погладил по вихрам. Сережа, хныча, укрылся с головой. Ребята засобирались. - Вы ж обязательно дайте мне знать... А то я до утра глаз не сомкну, - говорила Елена Сергеевна, провожая. - Если, не дай бог, поранят кого, ведите ко мне: у меня тёплый потайной погреб, не найдут и с собаками. - Зайдём обязательно. Может, будет и раненый. Но вы раньше времени не переживайте, - успокаивал Ванько, прощаясь. Ночь выдалась тихая и морозная. Полная луна превзошла самоё себя, заливая станицу светом. Выручатели, чтоб не быть замеченными кем бы то ни было, пробирались за околицу только в промежутках, когда щедрое ночное светило перекрывалось медленно плывущими разновеликими облаками. Благо недостатка в них не было. Выйдя в разведанное место, разделились: Ванько с Борисом, вооружённые автоматом, направились в глубь зароев, куда вела промёрзшая, ухабистая дорога. Миша облюбовал себе секрет в кустах, метрах в десяти от неё. Морозило крепко, но рукам и ногам не давали застынуть рукавицы и некое подобие унтов, сшитых девчатами из заячьих шкурок. Правда, поверх последних надеты были у Миши постолы, уже порядком задубевшие. "Скорей бы ехали, что ли, - размышлял он, зевнув. - А то тянут резину - заснуть можно". По поводу предстоящего убийства шофёра - такая поставлена перед ним задача - особенно не переживал. Жутковато, конешно... И даже, пожалуй, жалковато, человек ведь. Не прировнять к воронам, в которых он когда-то пальнул из ружья. Но, опять же, полицаи - это ведь нелюди. Изменники и предатели. Убивают же они, не щадят даже детей. И этих хопцев застрелили бы, не моргнув глазом. Изменив своему народу, поступив в услужение к его врагам, они знали, чем рискуют. Чего ж их жалеть? Кровь за кровь, смерть за смерть! Так подбадривал он себя, пока его мысли не оборвал шум двигателя, донёсшийся со стороны станицы. Грузовик с крытым кузовом попрыгал по ухабам и остановился, не доехав метров около ста до секрета. Но и с такого расстояния было хорошо видно, как с кузова спрыгнуло двое полицаев, ещё один вылез из кабины, что-то наказав шофёру. Отвалился задний борт, и с помощью ещё двоих, оставшихся наверху, стали ссаживать арестованных. Когда борт снова поставили на место, Миша насчитал не восемь человек, как ожидалось, а десять. Семеро взрослых и трое пацанов. "Крепко напугал их Степка со своей командой, - подумал он. - Боятся, гады, как бы обратно не напали... Ничего, патронов у Ванька хватит!" Однако, когда процессия приблизилась, выяснилось, что полицаев всё-таки пять. Два из них, с винтовками за спиной, лопатой и подборкой на плечах, шли спереди. Позади шкандыбали подростки со связанными назад руками. Одного из них, видимо, Степку, раненного в ногу, поддерживали двое мужиков, явно не полицаев, судя по одежде (один был даже без головного убора). Заключала шествие тройка карателей с винтовками наизготовку. Из сообщения Ольги Готлобовны было известно, что исполнители приговоров, прежде чем расстрелять, заставляют иногда самих же приговоренных выкопать себе яму. Избитым и, возможно, покалеченным пацанам это вряд ли под силу, подумал Миша. Вот они и прихватили двух мужиков, чтоб не трудиться самим. Но тогда и этих могут расстрелять. Что ж, избавим и их от неминучей смерти! Проводив взглядом удалявшихся, перенёс наблюдение на грузовик, откуда доносилось негромкое тарахтение. Оно вряд ли заглушит выстрелы в зароях, подумалось ему. А автоматную очередь, даже если шофёр и закимарит, услышит верняк, как говаривал Андрей. Чтобы с перепугу не удрал вместе с машиной, надо подползти ближе, решил он. Воспользовавшись очередным потемнением, приблизился и затаился метрах в шести. Едва он это сделал, как сюда долетели автоматные очереди. Короткие, но целых четыре. В морозном воздухе они прозвучали излишне громко. Тут же щёлкнула дверца, и шофёр выскочил наружу. С минуту прислушивался. "Что за чёрт!.. - послышалось недоуменное бормотание. - Никак почудилось? Или опять нападение... " - Нападение, и похлеще первого! - подтвердил Михаил, поднявшись в полный рост. - На этот раз и тебе каюк! С этими словами он почти в упор разрядил в него пистолет. Тот свалился, не вскрикнув. Подошёл ближе и выстрелил ещё раз - в голову. Сердце заколотилось, хотелось скорее убежать отсюда! Но он пересилил это желание и сделал ещё три выстрела: два по скатам и в радиатор. Заклокотала вода, но мотор продолжал ещё громче тарахтеть, когда Миша наконец припустился в сторону зароев. Остановился, услышав громкий свист. - Миша, не стреляй, это я, Борис, - узнал он голос соседа. - Мы расслышали аж пять твоих выстрелов, и Ванько послал узнать, в чём дело, - пояснил он, приблизившись. - Да я заодно продырявил два колеса и радиатор. А как дела у вас? - Нормально. Заметили колонну идущих - и за ними. Привели они пацанов к готовой яме. Пока устанавливали на ее краю, причём, не троих, а пятерых человек, Ванько занял удобную позицию. Токо полицаи стали в ряд, чтоб покончить с ними одним залпом, он их метров с десяти четырьмя короткими и уложил! - рассказал очевидец. - Прям всех насмерть, воще? - Двое ещё скулили, так он их прикончил прикладом. - Автомата? - Да ну! Винтовочным. Потом поотламывал все приклады и побросал в яму. Чтоб мягче лежать. - Надо было хуть патроны вынуть, - пожалел любитель боеприпасов. Подошли к месту казни. Ванько с помощью мужчины уже успел загорнуть подборкой сброшенных в яму неудавшихся в этот раз палачей. - А, и ты, Мишок, здесь! Теперь обсудим, что делать дальше, - подсел он до компании. - Вы станичные? - спросил у помогавшего ему мужика. - Нет. Мы оба с хутора неподалёку. Степной, може слыхали? - Туда вам возвращаться, конешно, нельзя? - Ни в коем случае. - Тогда сделаем так, - распорядился старшой. - Вы, - показал на стёпиных дружинников, - шпарьте домой. Или к знакомым, если есть надёжные. Заодно и согреетесь. Степку я заберу с собой, он побудет пока в надёжном месте. Вы тоже идёте с нами. А там подумаем, как быть дальше. Выяснилось, что этих мужчин немцы забрали за два дня до Нового года. А история их вкратце такова: попали в плен, бежали, с трудом добрались к себе домой. Жили, скрываясь, пока какая-то сволочь не настучала фашистам. Их схватили, допрашивали, и хоть никакого преступления установлено за ними не было, тоже приговорили к расстрелу. К счастью, подоспели выручатели. Как и намечалось, Рудик остался ночевать у тети. Он должен был известить ее о готовящейся операции по спасению попавших в беду Степана и его сподвижников, на следующий день в обед узнать от нее, как отреагируют фашисты с полицаями, и вечером все доложить ребятам. В ту же ночь, "пока там не кинулись и не подняли хай", мужиков препроводили на хутор и временно устроили на квартиры - одного у Бориса, другого у андреевой крестной. А по утру, затемно, втроем - к Мише с Борисом присоединился и Ванько - отправились проверять петли и заодно договориться с ивановцами насчет двух квартирантов. Тут надо пояснить два момента. В знак признательности Мише за пистолет и Ваньку за часы, благодаря которым удалось вызволить из майкопского концлагеря отца Сереги, ивановские зайчатники, как и обещали, снабдили хуторян отличной проволокой от "эскиваторного" троса. Наша ребята тут же изготовили до полусотни ловчих силков и установили неподалеку от ивановцев, но на гораздо большей площади. Это позволяло новым друзьям иногда встречаться и делиться новостями. И еще: последние дни декабря совпали с периодом "заячьих свадеб", отчего косые стали активней шастать по "магистралям", как назвал Михаил их стежки-дорожки, вдоль и поперек проложенные в степных зарослях. В результате уловы, перед этим несколько снизившиеся по сравнению с первоначальными, резко увеличились. Мише с Борисом дважды пришлось делать за добычей по две ходки, и они стали прихватывать в помощники Ванька. Предусмотрительность и в этот раз была не напрасной: попалось аж двенадцать зайчуганов! Правда, двое из них были живы - то ли петли зашморгнулись под самое утро и они не успели задохнуться, то ли и не пытались вырываться, о чем свидетельствовала также несильно примятая трава вокруг колышков. Борис, вынув их из удавок, определил, что это "девочки", и их решено было отпустить на волю за пределами опасной территории. - Живите, - сказал он, - да больше не попадайтесь! - А весной нарожайте побольше зайчат. - добавил, в свою очередь, Михаил вслед задавшим стрекача самочкам. Когда туман начал рассеиваться, заметили ивановцев и вскоре сошлись вместе. - Привет! - поздоровался Миша первым. - У вас мешок тоже не пустой. Махнем не глядя? - Если с Ванькиным - пожалуста! Скы-ы, Сирега? - Хитрый, воще!.. У вас скоко? - Сегодня шесть. - А у нас - токо у Ванька восемь. Да у Бориса два. - Вы ж старые зайчатники, - заметил Серега. - Все это - благодаря вам. Еще раз спасибо за проволоку! - поблагодарил Ванько. - А еще за автоматик, - добавил Миша. - Благодаря его мы седни ночью провернули славное дельце. И они поведали ивановским друзьям о событиях прошедшей ночи. - Этих мужиков, - закончил рассказ Ванько, - на хуторе держать опасно. Не приютите ли их денька на три, от силы четыре, у себя в станице? - Конешно, об чем разговор! Скы-ы, Сирега? - Почему только на четыре? - поинтересовался его напарник. - Потом они уйдут. К партизанам, - пояснил Ванько. - Такой шанс имеется. И раз вы не против, то завтра, как начнет темнеть, встречайте нас возле кургана. - Можешь на нас положиться. - заверил Серега. - И еще: не одолжите нам одного зайца? Мы хотим штук три-четыре отнести хозяйке, которая ухаживает за нашим раненным товарищем. С харчами сейчас, сам знаешь... - Не одолжим, а дадим с удовольствием! Скы-ы, Сирега? - Не одного, а двух или даже трех, - подтвердил тот. - Спасибо, хватит и одного. Да тройку выделим от своей добычи. Рудику пришлось еще раз навестить тетку, и мужикам было объяснено, как выйти на партизанскую явку. В тот же день, но уже потемну, Ванько с Михаилом успели побывать у Елены Сергеевны - к неописуемой радости всех ее домочадцев (кроме разве бабули, которая редко покидала уютное лежбище на печи), и трудно сказать, кто из троих радовался больше. Хозяйка не находила слов для благодарности, принимая гостей около пуда кукурузной дерти "на кашу", четыре замороженных заячьих тушки (одна, правда, предназначалась для степкиных матери, сестренки и деда), а также полдюжины немецких походных свечек из амбара, недавно, как помнит читатель, взорванного изнутри лимонкой. Сережке подарили "годнецкое" кресало, расколотый на части "мыльный" кремень и изрядный клочок ваты, проваренной в растворе подсолнуховой золы, и ему теперь не нужно было что ни день добывать у соседей угольков, чтоб развести огонь в печке. Степка, раненный и к тому же простудившийся накануне, не мог ходить и мучился оттого, что дома, возможно, все еще не знают, жив ли, а потому места не находят от горя. Он воспрянул духом, узнав, что их навестят (эту миссию Ванько планировал возложить на сообразительного Михаила, но Елена Сергеевна взяла на себя), все обскажут да еще и угостят зайчатиной. Подворье Голопупенковых находилось "на край станице", где-то на отшибе, но Ванько, прощаясь с хозяйкой, посоветовал: - Вы, теть Лена, будьте осторожны: сперва убедитесь, что там нет засады, и только после этого... - Да уж постараюсь, - пообещала она. - За это можете не беспокоиться. Н е д е л ю спустя Рудик принес из станицы радостную весть: Красная Армия теснит фашистов уже на подступах к Краснодару. Что это так и есть, подтверждалось заметно усилившейся суетой и беспокойством во вражьем стане. Вплоть до Нового года оккупанты на хуторе появлялись изредка и не надолго, а уже к середине января почти в каждой второй хате их было по двое и более; при этом хозяйки с детворой вынуждены были довольствоваться кухней либо меньшей по величине комнатой. В большинстве своем непрошенными постояльцами являлись поляки, бельгийцы и румыны; в хате, ранее принадлежавшей Андрею, их поселилось не менее пятнадцати человек. Вместе с разношерстной солдатней прибыла и техника - автомашины с походными кухнями на прицепе или пушками, а тягачи притащили несколько длинноствольных, видимо - дальнобойных, орудий. Одно из них установили в невысоком кустарнике на юговосточной окраине Дальнего. Из него по нескольку раз в сутки стали палить куда-то в сторону Краснодара. Ухало так, что в ближних хатах позвякивали стекла в окнах. Эти пушкари оказались нестрогими, и пацанва помельче приходила глазеть. Интересно было наблюдать сблизка, как обслуга, подтащив ящик (штабелек из них находился метрах в двадцати от орудия), доставали из него большущий "патрон" со снарядом, заталкивали его в ствол, захлопывали, словно дверцей, затвором и, отбежав и заткнув уши, дергали за веревку. Кто из пацанов не успевал прикрыть ладонями свои, в голове долго звенело. Пару раз наведался сюда и Михаил. Он обратил внимание, что и пушка, и склад с боеприпасом в перерывах между стрельбой оставляли без охраны. Ему страсть как хотелось обзавестись хоть одним снарядом, и он сказал об этом Ваньку: - Слышь, Вань, давай один сопрем. Разрядим - знаешь, скоко там пороху! - А что, это идея! Они в ящиках? - Да. По четыре штуки в каждом. - Вот и сопрем вместе с ящиком. Сказано - сделано. Подождав, когда орудийный расчет ушел то ли греться, то ли на ужин, под покровом сумерек Ванько взгромоздил на плечо тяжелый, пуда под три, ящик и быстренько переправил в заранее подготовленное место. Извлекли "одну дуру" - снаряд с гильзой имел в длину около полуметра - и, замаскировав остальное, унесли в бесхозный, полуразвалившийся сарай на околице (дверь, стропила и все, что способно гореть, еще осенью они же перетаскали на дрова Вере Шапориной). Миша, которому больше других не терпелось "раскурочить" приобретение, на следующий день собрал всех пораньше. Ванько, взявшись одной рукой за снаряд, другой - за противоположный конец гильзы, без особого труда, как это не раз делал с винтовочными патронами, расшатал и вынул стальную болванку из сужения. Затем из гильзы извлекли белый, похожий на шелковый, мешочек с порохом толщиной в руку. Но не сыпучим, как предполагалось, а в виде длинных зеленоватых трубочек чуть толще вязальных спиц. И лишь внизу, за перегородкой, обнаружили со стакан обычного, винтовочного, квадратиками. - Вань, попробуй вывинтить и пистон. - попросил Миша. - Я вот ножницы для этого прихватил. - А зачем он тебе? - Тогда из этой дуры можно будет сделать классную мину. - Ми-ину? Как это? - переспросил Борис с недоверием. - Поясни, - не понял и Ванько. - Очень, воще, просто, воще. - Миша взял пустую гильзу в руки и стал пояснять: - В отверстие от пистона вставим несколько порошин... - А понял! - догадался Борис. - Всыпаем мелкий порох, сверху - длинный, затыкаем снарядом... - Точно. А к наружным порошинам подводим фитиль... - Мысля хорошая, - одобрил Ванько. - Ты, Мишок, голова! Но подорвем не склад - грохнет так, что повылетят стекла и на вашем краю. А вот орудие испортить можно запросто. - Это намного выгодней, - признал и Федя. - Останутся целыми стекла, перестанут бухать под самым ухом, а главное - хоть немного поможем Красной Армии. От этой смертоносной машины не погибнет больше ни один наш боец! Ну а дальше было и того проще. "Мину" закрепили так, что снаряд разорвался в области замка, раворотив его так, что орудие убирали уже после изгнания оккупантов. Кто и как это сделал, осталось видимо, загадкой и для обслуги. Если, конечно, ее не расстреляли за головотяпство. К а к уже упоминалось, в андреевой хате, опустевшей после смерти матери, чье больное сердце не выдержало после пропажи сына, поселилась банда румын. Этим дикарям фашисты поручили гонять хуторских женщин на рытье окопов километрах в пяти восточнее хутора. Мало того, что звероватые надсмотрщики обращались с ними по-хамски там, они и здесь вели себя разнузданно. Врываясь в чье-либо жилье, где не было других постояльцев, в поисках съестного переворачивали все вверх дном, забирали теплые вещи, тащили топливо вплоть до камыша или куги с крыш сараев. Гадили где попало, иной раз испражнялись прямо из окна, выставив оголенную задницу наружу. Подобные издевательства, глумление и надругательство над жильем друга ребят нервировали и наконец вывели из себя настолько, что они решили найти способ "поджарить этих вшивых мамалыжников". Операцию так и назвали: "Смерть мамалыжникам!" А так как дело предстояло непростое и в случае неудачи чреватое большими неприятностями, Ванько пригласил всех на совет. - Давайте подумаем, как сделать, чтоб ни на кого не накликать беды, - сказал он. - У кого какие будут предложения? - Ребята переглянулись, но охотника высказаться первым не находилось. - Тогда по порядку. Начнем, Рудик, с тебя... - Легче всего, думаю, поджечь крышу: она камышовая, почти сухая да и порох как раз подходящий. А если что - подумают, загорелась от искр из дымаря, - предложил тот. - Нет, это не то, - покрутил головой его ближайший сосед. - Нада, чтоб пожар возник внутри. А так, воще, токо помешаем им выспаться да немного напужаем. - А на чем они спят? - поинтересовался Борис. - На кровати да андрюшкиной койке много не поместится. - Я видел, как они заносили сено, - вспомнил Федя. - Большинство, наверно, спят покотом на доливке. - Сено - это уже лучше! - заметил Борис. - Но проникнуть в комнату незаметно не получится. - А что если... - Федя несколько секунд помедлил, поскреб в затылке и только после этого закончил: - Что, если предложить им свои услуги? - Объясни попонятней, воще, - какие такие услуги? - А вот какие. В балке за хутором нажнем куги... Она легкая, вязанки получатся большие, заметные даже издалека... - Я понял! - подхватил Борис. - Пройдем мимо хаты или даже присядем отдохнуть... - У них, я заметил, двое всегда остаются готовить к ужину мамалыгу, - добавил сведений Федя. - И мы сделаем вид, что хотели променять топливо на это их кукурузное лакомство, - дополнил, в свою очередь, и Борис. - Держи карман шире! Увидят, отберут и спасиба не скажут, - возразил сосед, но Ванько идею одобрил: - "Делать вид" - это лишнее. А мысля хорошая. Попробуем, должно получиться. С тремя вязанками, оставив Мишку и Федю заготавливать топливо впрок, кугоносцы вскоре были у цели. А поскольку румын во дворе не оказалось, сбросив ношу, присели "отдохнуть". Один из поваров вскоре показался, топливо заметил и ускоренным шагом направился к ним. Ребята похватали вязанки, как бы намериваясь уйти, но румын окриком велел им остановиться. Однако повел себя не грубо: "варнякая" на ломанном русском, предложил уступить кугу в обмен на пачку сигарет и полбулки хлеба. Разумеется, предложение было с радостью принято. Более того, за такую плату они пообещали принести еще столько же. За что удостоились похвалы: - Рус камрад - корошо! Под вечер "рус камрад" объявились снова. На этот раз вязанки были пообъемистей, особенно у Ванька. "Руссковарнякающий" румын не скрывал своего удовольствия и попросил помочь занести и расстелить кугу поверх порядком слежавшегося сена. Помогая, Ванько с Борисом незаметно в сумерках подмешали прихваченный с собой горючий материал. Вскоре вернулись с окопов остальные, заметили перемены - хорошо натопленную хату и мягкую постель - и в знак благодарности (а возможно, чтобы заинтересовать и на будущее) пригласили помощников отужинать с ними за компанию. К этому времени Миша с Федей приготовили "мину" с фитилем, рассчитанным минут на пятнадцать тления и оставили в условленном месте во дворе. Когда последние из любителей мамалыги, доев, ушли из кухни в спальню, где многие уже похрапывали, Борис, пожелав "гутен нахт", коснулся кончиком раскуренной сигареты фитиля, убедился, что тот зарозовел, покинул хату. Пожар вспыхнул в расчетное время. Наблюдавшие с фединого подворья диверсанты видели, как мощное пламя в считанные секунды охватило всю комнату. Сбежавшиеся расквартированные солдаты помочь ничем не смогли. На утро с места пожара увезли пятнадцать обгорелых трупов. Начальство, похоже, решило, что те погибли из-за собственной небрежности, так как репрессий в отношении хуторян предпринято было никаких. Это была последняя "операция" пацанов, поскольку вскоре, а именно двенадцатого февраля 1943 года, фашисты были изгнаны даже без боя. По крайней мере, на территории хутора Дальнего.