жно было без труда захватить в одну ночь. Но гончие собаки англичан дознались, и за день до срока саибы сменили всю стражу в форту, поставили двойные дозоры, гарнизон весь начисто разоружен. Саибы расставили своих людей по базарам, по баням, по всем местам, где собирается народ. Они подкупили всех храмовых нищих. Даже по зенанам, по женским половинам домов, искали заговорщиков саибы. - Сыны шакалов! - тихонько выругался Чандра. Лела не слушала разговора. Она рассматривала неподвижное лицо брамина, серебряную пряжку, скрепляющую над лбом его белоснежную чалму. Слуга подал рис на медном блюде и ломти баранины, запеченной в яйце. Старик жадно начал есть. Но брамин не дотронулся до мяса. - Великий Брама сам отметит избранника для борьбы, - сложив ладони, говорил брамин. - Исполняется пророчество Калидасы. У кого на теле объявятся полосы, - тот веруй, повинуйся и жди... Старик закивал головой, и Лела с удивлением смотрела, как его высокая шапка послушно следует каждому движению головы и не сползает ни на лоб, ни на затылок... Косой луч солнца из распахнутой двери лег на голову старика, и Лела поняла, что эта странная шапка сплетена из собственных его волос - омертвевших волосяных жгутов, кой-где перетянутых пестрым шнуром. Невольно Лела отвела взгляд. Жарко было в ашхане. Сильный жар шел от котлов, от углей, потрескивающих в большой жаровне. Не стерпев духоты, девочка откинула с лица свой белый платок, открыла смуглые щеки и черное крыло волос. Лела не столько увидела, сколько почувствовала, что кто-то в упор смотрит на нее. Она подняла глаза и встретила вонзившийся прямо ей в лицо знакомый зоркий взгляд из-под изъеденных язвой век. Тот самый старик!.. Факир, которого она так боялась! Прикрывшись платком, наклонясь к коленам, Лела замерла подле Чандры, не смея дохнуть. Больше года прошло с той поры, знак на лбу Лелы уже давно побледнел, стал почти неприметен, может быть, старик и не успел его разглядеть?.. Нет. Она видела, что факир теперь уже откровенно, в упор глядит на нее, на Чандру, на шорника с черной бородой. Лела решительно потянула Чандра за руку. - Чандра, нам надо отсюда уходить!.. Чандра не слушал ее. И тут, к счастью для Лелы, точильщик на улице остановил свой станок и спрятал нож. Полуголый мальчишка-мехтар вбежал в ашхану. Быстрым взглядом окинув низкую комнату, он тотчас узнал Чандра и подбежал к нему. - Чандра-Синг, иди скорее, - зашептал мальчишка,- к тебе издалека пришел человек с важными вестями. Он ждет тебя на улице Оружейников, на старом месте... Чандра, заторопившись, пошел к выходу. Лела пошла вслед за ним. Она боялась оглянуться. - О, Чандра, какой страшный старик!.. Я так боюсь его! - уже выйдя на улицу, сказала она. - Да, да! - сказал Чандра. Он все заметил и тоже думал о старике-факире, но совсем по-иному. Глава девятнадцатая. ВЕСТНИК ИЗДАЛЕКА Чандра-Синг вел Лелу дальше, в восточную часть города. Они прошли тесными кривыми улицами, где навесы домов сходились над головой, по зловонным лужам, по переулкам, где даже днем было темно, сквозь невообразимую нищету и грязь индусского квартала Калькутты, и остановились у какого-то низкого каменного строения без окон, похожего не то на склад, не то на брошенную мастерскую. Внутри, в полутемноте, их дожидалось несколько человек. Один, немолодой индус в одежде крестьянина, весь запыленный, словно после долгого пути, с избитыми в кровь ногами, встал навстречу Чандра-Сингу. - Привет тебе, Чандра! - сказал крестьянин. - Я принес вести из страны Двух Рек. Он подал Чандра свернутый в трубочку листок плотной индийской бумаги. Чандра-Синг прочитал молча, очень внимательно, потом сказал: - Хорошо. Теперь расскажи мне, что ты сам видел и слышал, Ордар-Синг. - Много видел и еще больше слышал, Чандра! - ответил крестьянин. - Большая война идет в нашей стране, в землях Доаба. Пятьдесят вольных полков вышли в поле, чтобы сразиться с солдатами королевы. Воды Ганга и Джамны уже потемнели от крови. Нана-саиб, раджа Битхурский, крепко запер британцев в Каунпуре. Генри Лоуренс, старый обманщик, брат Джона Лоуренса и сын змеи, надежно окружен в Лакнау. Жестокий Нэйл, генерал-саиб, убийца стольких индусов, пришел на помощь своим и уставил виселицами весь берег Ганга от Бенареса до Аллахабада. Недаром имя его на языке саибов означает "железный гвоздь". Но вся туземная пехота ушла от генерала, и старый боров Нэйл вязнет со своими пушками в непроходимой трясине... - Добрые вести, Ордар-Синг! Рассказывай дальше!.. - Наш Дели стоит крепко. До двадцати тысяч крестьян и вольных сипаев уже собралось в крепости, и каждый день приходят новые и новые. Тяжкие беды терпят саибы под Дели. - А большой саиб? Генерал над генералами? Ансон? - Не дошел до Дели генерал Ансон, умер в пути. - Пуля? - спросил Чандра-Синг. - Холера. - Хайза? Холера? Она опять пришла к вам, злая болезнь? - Голод, - сказал Ордар-Синг. - Голод. - Чандра-Синг кивнул головой. Слишком много трупов плывет по Гангу. Слишком много людей умирает в стране, - голод. Оттого хайза, страшная болезнь - холера, снова, как семь лет назад, начинает шагать по полям Индии. - Рассказывай дальше, Ордар-Синг!.. - Каждый день саибы собираются на совет. Сердца их печальны: стены Дели высоки и крепки, а больших пушек у саибов нет. Новый генерал-саиб просит помощи у своей королевы, но везти войска из страны ферингов кружной дорогой вокруг жаркой африканской земли - слишком долго, а ближним путем, через Красное море, не пускает египетский султан. "Наши посланцы ходили в Пешавар и дальше, в патанские земли. Патаны в своих землях, в Афганистане разнесли слух, будто королева ферингов, Виктория-ханум, прислала письмо с приказом: всех мусульман в Индии обратить в христианство. Слух этот дошел до египетского султана, и египетский султан сказал: "- Виктория-ханум обратит в христианство правоверных Индии, а потом начнет добираться и до правоверных моей страны. Пускай феринги привозят свои войска в Александрию, я поставлю пушки на берегу и не пропущу их войско через мою страну!.. Так сказал египетский султан." Все засмеялись. - Хорошо придумали афганцы! - сказал Чандра-Синг. - Саибы хотели поссорить афганских мусульман с мусульманами Дели, а потом и тех и других - с индусами всего Доаба, - продолжал Ордар-Синг. - Лазутчиков засылали в город. - Ну, и что же? - Не разбили нашей дружбы саибы. О, сейчас у нас все заодно, по всей Верхней Индии, и мусульмане и индусы. "Разве у нас с вами не один Коран и не одна Кибла?" - говорят мусульмане афганских земель своим братьям, нашим мусульманам в Дели. - "Разве у нас не один враг и не один противник?" - говорят индусы мусульманам. "Один и тот же зверь терзает сердца детей и нашего и вашего народа. Вы говорите на языке урду, а мы на хиндустани, и все же мы хорошо понимаем друг друга. Как охотники в деревне, став плечом к плечу, всей страной, мы должны устроить облаву на тигра и прогнать его из нашей земли". - Хорошо говоришь, Ордар-Синг!.. - сказал Чанд-ра. Он с улыбкой качнул головой. - Очень злы саибы, - продолжал Ордар-Синг. - Они сами укрепили наш Дели, сами сложили, несколько лет назад, тысячи бомб и ядер в делийские подземные кладовые. Они видят, что им теперь ни силой, ни хитростью не одолеть делийцев. На последнем совете решили: просить Калькутту собрать большие пушки и повести орудийный поезд под стены Дели. - Орудийный поезд? - сказал Чандра-Синг. Лицо его стало серьезно. - Да, и этот поезд уже выходит в путь. Хайдар, молодой мусульманин-оружейник, с красивым лицом, измазанным копотью, вступил в разговор. - Все, что были тяжелые гаубицы у нас в Дум-Думе в пушечной мастерской, вошли в поезд, и много больших мортир из Вильямс-форта. Капитан Бедфорд поведет поезд, уже есть приказ. - Каково прикрытие? - живо спросил Чандра-Синг. - Королевские стрелки, человек пятьсот, орудийная прислуга вся наша. - Так. Очень важная новость, - сказал Чандра-Синг. - Ты говоришь, поезд отправляется скоро? - Да. Завтра или послезавтра. Приказ уже есть. - Орудийный поезд не дойдет до Дели, - сказал Чандра-Синг. - Слишком далеко... Чандра-Синг усмехнулся. Все смотрели на него. - Его остановят в пути, - договорил Чандра-Синг. - Да!.. Да!.. - подхватили все. - Нельзя пропустить большие пушки к стенам Дели. - Наши должны узнать. И узнать вовремя. - Я пойду! - сказал крестьянин, принесший письмо. - Нет. - Чандра-Синг поглядел на его босые ноги, избитые о дорожные камни. - Ты издалека пришел, Ордар-Синг, тебе надо отдохнуть. Ты, Хайдар?.. Ты мне нужен для другого дела, в твоей мастерской... - Чандра-Синг перевел взгляд, и глаза его остановились на Леле. Лела смело встретила взгляд быстрых серых глаз Чандры. Чандра-Синг помедлил. - Пойдет девушка! - сказал он. - Девушка сделает все, что нужно. - Пускай она будет осторожна! - сурово сказал крестьянин, принесший письмо. - Ходсон-саиб... - А-а!.. Тощий саиб? - раздались голоса. Даже здесь, в Калькутте, многие слыхали о нем. - Ходсон-саиб сколотил недавно в наших местах секретный корпус и называет его: "Туземные разведчики". Не знаю, чем он платит своим разведчикам, - золотом или ложью, - только хитер тощий саиб; видно, мать его дружила с дьяволом. Люди Ходсона узнают, где что делается, и доносят ему. - Изменники!.. - Сыны бесчестных отцов!.. - Намак-Харам!.. Ломающие соль! - с презрением сказал Чандра-Синг. "Намак-Харам" - ломающий братскую соль, нарушающий общую трапезу, изменник, - этим словом клеймили тех, кто продался англичанам. - Они всюду! - сказал Ордар-Синг. - На базаре, на улице, в курильне, в бане, на мосту, на почтовой станции... Они узнают, кто куда идет и зачем. Они расспрашивают детей, женщин. Пускай девушка будет осторожна! - От Бенареса ее повезут в лодке, - сказал Чандра-Синг. Лодка ждала Лелу под прикрытием древесных ветвей, в стороне от храмов и людных мест. Лелу усадили под травяной навес, и, оттолкнувшись от берега, лодка пошла вверх по течению. Лодочники держались вдалеке от левого берега, и Лела издали глядела на храмы Бенареса. Удивительные здания столпились на берегу. Одни походили на выложенный из камня огромный улей со срезанной верхушкой, другие изогнули во все стороны углы многоскатной кровли, облепленной фигурами, третьи, тысячелетней давности, расползлись по земле каменным полукружьем, заросли травой и могучими деревьями. Здесь был индусский храм Духа, и знаменитая мечеть Аурангзеба. и полуразрушенный Непальский храм. Река круто поворачивала к северу; уже не одну милю проплыла лодка вверх по течению, а храмы все виднелись на берегу, новые и новые. Здесь были храмы всех индийских религий. Сюда приходили молиться и брамины, и джайны, и верующие в Будду, и магометане. Большие парусные лодки и малые челноки проплывали по реке навстречу Леле. К храмам священного города плыли и шли паломники из всех городов Индостана. Часто вниз по реке спускалась небольшая лодка, на ней был устроен шатер из широких листьев банана, переплетенных цветами; внутри шатра сидел покойник, спеленутый как кукла и завернутый в желтую ткань: это везли в Бенарес хоронить брамина. Много дней Лела слушала удары весел по воде, плеск реки и негромкий говор лодочников. Она сидела тихо под плотным травяным навесом, прижимая к груди бамбуковую палочку, полую внутри, с двух концов запечатанную воском. В палочке было письмо, которое ей поручили передать. Она повторяла про себя наставление Чандра-Синга: - Пойдешь вверх по реке, правым берегом, - сказал ей Чандра, - с того места, куда привезет тебя лодка. Увидишь песчаный откос и одинокое дерево, тамаринд, над самым откосом. Здесь сверни в лес, иди прямо на север лесом, не бойся ничего. Увидишь плешины в лесу, выжженные места, иди дальше через плешины. Костры увидишь, опаленный лес; не бойся костров, не бойся горелого леса, иди все дальше, дальше. На лужайке в лесу увидишь пустой оставленный храм, храм обойди и тропинкой с правой стороны выйдешь к деревне. Посреди деревни - круглый копаный пруд. Смело иди к большому дому у пруда, спрашивай начальника, джемадара. Выйдет начальник, скажи ему: "Тигр идет на водопой". А он тебе ответит: "Охотник ждет в кустах". Тогда отдай джемадару запечатанную палочку с письмом, он будет знать, что с нею делать. "Тигр идет на водопой, - повторяла про себя Лела. - Что это значит?" Никто не мог объяснить ей значения этих слов. Лодочники гребли день и ночь, хмуро переговариваясь между собой, они даже не глядели на Лелу. У стен Аллахабада лодка из мутных вод Ганга вошла в светлые воды Джамны. Здесь начиналась земля Доаб - страна Двух Рек, огромным треугольником легшая между Гангом и его притоком Джамной. Течение здесь было быстрое, лодка боролась со встречной струей. Бамбуковые заросли на берегу сменились безлесной равниной, потом пошли холмы, колючий кустарник, и снова леса. Через много дней лодка остановилась у песчаного мыска, где в воды Джамны вливался какой-то узкий безыменный приток с поросшими лесом берегами. Лела простилась с лодочниками и вышла на берег. Чандра-Синг дал ей три серебряные рупии на дорогу. Две из них Лела отдала лодочникам: они всю дорогу делились с нею хлебом. На третью рупию она хотела купить еды в прибрежном селении. Но первая встретившаяся ей на краю селения крестьянка - худая, истощенная - покачала головой. - Спрячь свои деньги, девушка! - сказала крестьянка. - Ты не найдешь во всей деревне и горсти риса. Здесь прошел недавно отряд саибов. Только труху и мусор оставило их войско по крестьянским кладовым... На, возьми хоть это!.. Она положила ей в ладонь горсть белой сушеной мякоти саговой пальмы. - Спасибо, сестра! - сказала Лела. Женщина вгляделась в цветной узор на ее белом платке, в прозрачные синие браслеты на сожженных солнцем смуглых руках и спросила: - Куда ты идешь, раджпутанка?.. - К родным, в дальнее селение, - ответила Лела. - Не ходи правым берегом! Перейди речку вброд, иди левым. Солдаты саибов бродят по правому берегу. - Спасибо, сестра! - сказала Лела. Она пошла вверх по реке, лесистым правым берегом, как сказал ей Чандра-Синг. Глава двадцатая. ПУШКА "ПОЛКОВНИК ВИЛЬСОН" Инсур взял себе в помощь только двоих человек: Лалл-Синга и молодого оружейника Застру, из бывших рабочих Арсенала. Брошенные штурмовые лестницы валялись вокруг взорванного здания Арсенала, камни, рваные стальные полосы фризовых заграждений. Наружные ворота чудом сохранились, сохранились и железные брусья, защищавшие их изнутри. За воротами была мертвая тишина. Инсур с товарищами взобрались на навороченную взрывом груду камней и осторожно спрыгнули вниз. По ту сторону стояли две поврежденные взрывом пушки. Мертвец, давно иссохший, в форме лейтенанта королевских войск, валялся рядом. Они шли дальше, пробираясь среди почерневших камней. - Вот! - сказал Лалл-Синг и с улыбкой откинул носком сандалии обгорелый уголок сержантского обшлага. - Все, что осталось от сержанта. - Не смейся! - сурово сказал Инсур. - Сержант поступил как храбрый человек. Лалл-Синг замолчал. Они спустились в подземелье. Оружейник шел впереди. Запах сырости и смерти ударил им в ноздри. Инсур остановился. Город отдаленно шумел над их головами. До самого рассвета не затихал шум на людных улицах Дели, - на улице Водоносов и улице Оружейников, улице Ковровщиц и улице Кузнецов. Красные куртки пехотинцев и голубые конных соваров пестрели в переулках и на площадях. Крестьяне стали табором на Конном Базаре. В домах богатых купцов притихли, стало шумно на площадях. Повстанцы стекались в крепость со всех концов Верхней Индии. "Дели, наш Дели!" - Это имя повторяли, как призыв. Древняя столица первая подняла знамя большого восстания, и теперь оно охватывало все новые и новые области. Сюда стремились райоты из восставших деревень, сипаи из дальних и ближних военных станций. По плавучему мосту через Джамну тряслись крестьянские повозки, в полном боевом порядке проходили полки. Иной раз целая военная станция, поднявшись в одну ночь, выходила в поход и прибывала в Дели. На Серебряном Базаре до поздней ночи не гасили огней, сипайская вольница шумела, располагаясь на ночлег. "Держаться старых знамен, каждый сипай при своей части!" - выбросили лозунг повстанцы. На базаре так и расположились: восточный угол - Девятый полк, южный - Тридцать седьмой. Все различия рангов были уничтожены. "Каждый, кто обнажил меч в этой священной войне, достоин равной славы!" - объявили сипаи. Серьезная опасность грозила повстанцам Дели. Инсур знал это лучше, чем кто-либо другой: в крепости было слишком мало пороха и снарядов. Пушки на стенах Дели каждый день грозили замолчать из-за недостатка ядер и бомб. Запасы пороху и боевого снаряжения решали сейчас судьбу восстания. Британцы взорвали центральное здание Арсенала. Но Инсур помнил: в старом Арсенале были потайные кладовые в боковых ходах, отделенные от центральных многофутовой каменной кладкой, тысячепудовыми гранитными плитами и землей. Может быть, не все уничтожено взрывом. Все трое медленно подвигались вперед. Откуда-то сбоку просачивался слабый свет. Ласкар-оружейник останавливался каждую минуту и приглядывался к развороченным плитам. - Может быть, здесь! - сказал Ласкар и остановился. Лалл-Синг откинул землю лопатой. Обнажилась большая, почти уцелевшая плита. На ней - литые буквы незнакомого слова. Инсур долго разглядывал буквы. Язык англичан он знал хорошо. Но это слово было ему незнакомо. Может быть, слово было французским? Бахадур-шах когда-то держал при дворе советника-француза, искусного в артиллерии. Инсур надавил ногой на левый угол плиты, и камень поднялся. Согнувшись, Инсур вполз в узкий потайной ход, за ним - остальные. Здесь было совсем темно. Через пять-шесть шагов Лалл-Синг споткнулся о какой-то ящик. Ласкар осторожно засветил огонь. Темными блистающими рядами, как арбузы в подвале перса, в ящиках потайной кладовой были сложены пушечные ядра и бомбы. - Опусти плиту и приметь место! - сказал Инсур ласкару. - Теперь у наших пушек надолго хватит снарядов. Но Ласкар шел дальше, в глубь кладовой. - Здесь должны быть большие орудия, - сказал ласкар. - Большие орудия из Дум-Дума. - Из Дум-Дума? Много лет назад, когда Инсур еще только начинал свою солдатскую выучку, его приставили к пушечной мастерской Дум-Дума, что под Калькуттой. Они отливали тогда в мастерской тяжелые крепостные орудия, двадцатичетырехфунтовые гаубицы. Он прекрасно помнил: гаубицы посылали в Дели для усиления старой крепости. - Ты прав, Застра! - сказал Инсур. - Но может быть, эти пушки покалечены взрывом? Ласкар покачал головой: - Нет, пожалуй, они здесь, в боковой кладовой. Большие пушки, во много пудов весом. На них и надпись была - "Дум-Дум" - и имя саиба, который ведал их изготовлением. Резная надпись, красивая, с узором, как кружева. Я помню... - Ищи! - сказал Инсур. Они пошли дальше. На этот раз Инсур шел впереди. Земляной ход вел кверху. Слабый свет снова начал просачиваться над их головами. - О, дьявол! - в полутьме Инсур больно ушиб колено о какой-то выступ. Он ощупал предмет рукой. - Огня! Забывая об опасности, Лалл-Синг чиркнул о подошву серной спичкой. Это был лафет большой пушки. - Нашли! - закричал Инсур. - Большая крепостная гаубица! Он нащупал на казенной части металлические буквы. "Дум-Дум. 1846", - прочитал Инсур при слабом свете спички. "Арчдэйл Вильсон". Вильсон! Ну, конечно! Как он мог забыть? Полковник Вильсон тогда был начальником мастерских Дум-Дума, и на вновь отлитых пушках гравировали его имя. Тот самый Арчдэйл Вильсон, который сейчас засел лагерем под Дели!.. - Приметь место и пойдем отсюда! - сказал Инсур. - Я пришлю людей за орудием. На площади Арсенала Инсур постоял минуту-две, глубоко вдыхая свежий воздух утра. Потом пересек площадь и большими прыжками поднялся по земляному скату на свой Кашмирский бастион. На север от городской стены, за грядой невысоких холмов укрылись белые палатки британского лагеря. Британцы называют "Хребтом" эту гряду холмов, свою единственную защиту. Вот уж больше сорока дней они удерживают за собой небольшой уголок равнины между Джамной с одной стороны и высохшим каналом - с другой. У них нехватает ни людей, ни пушек, чтобы окружить город и начать правильную осаду. Больше того, они не могут даже помешать подвозу продовольствия и подкреплений в город. Много раз пытались британские артиллеристы втащить свои пушки на Хребет, и каждый раз великолепный и точный огонь Кашмирского и Речного бастионов заставлял их снова прятаться за холмы. Инсур усмехнулся: всего лишь несколько лет назад англичане сами усилили старые укрепления: углубили ров перед городской стеной, возвели гласис - крутой земляной вал, защищающий стены крепости от орудийного обстрела, - поставили пушки на воротные башни. Теперь им остается только смотреть на мощные стены Дели из-за своих холмов и щелкать зубами с досады. - Многие из ферингов уже сами рады были бы свернуть свои палатки и уйти, - не раз доносили разведчики Инсуру. Но полковник Вильсон упрям, он сел за Хребтом и не хочет уходить. Долго смотрел Инсур на оголенные холмы, на круглую башню в центре Хребта. Подле башни шевелились черные фигурки людей. "Погоди, полковник Вильсон! - думал Инсур. - Скоро мы угостим тебя из твоей собственной пушки!" Глава двадцать первая. "СТАРЫЕ БЕЛЫЕ РУБАШКИ ЛОРДА ЛЭЙКА" Худой Лалл-Сингов конек с трудом вскарабкался на холм по каменистой тропе. Гаррис остановил конька подле круглой башни в центре холма. В конце концов, конь служил ему не так уж плохо, а лучших в британском лагере нет. Не хватает лошадей даже в кавалерийских частях. Отсюда, с Ладловской вышки, хорошо видны были высокие белые зубчатые стены, башни и бастионы осажденного города. Осажденного?.. Трудно сказать, кто больше похож на осажденных: повстанцы в крепости или королевские войска, засевшие за холмами. Каждый день их тревожат то с правого, то с левого фланга, режут коммуникации, не дают подвезти продовольствие, боевые припасы. По ночам сипаи выкатывают из ворот крепости легкие пушки, подтягивают их почти к самому Хребту и обстреливают лагерь. Чуть ли не каждую ночь приходится перетаскивать на новое место палатку самого командующего, повстанцы очень метко стреляют. Генерал уже заболел от трудов и огорчений, он не знает, у кого просить помощи: связь с Калькуттой прервана, генерал Кольвин в соседней Агре блокирован мятежными войсками, единственная дорога, связывающая их с Пенджабом, - Курнаульское шоссе - все время под угрозой. Каждую ночь на шоссе засады; только покажется британский конный пикет, его тут же на месте уложат засевшие по бокам дороги крестьяне. Ни в самом лагере, ни на шоссе нет покоя ни днем, ни ночью. Куда ни ступишь в этой стране, - земля горит под ногами. А тут еще малярия, холера, солнечные удары... Проклятое пекло!.. Но сегодня - большой день. Сегодня из Пенджаба наконец прибывает подкрепление - настоящие войска - старый британский королевский корпус "Белые Рубашки". Знаменитый корпус! Полвека назад, еще при лорде Лэйке, "Белые Рубашки" брали приступом эту самую крепость Дели. Ни один королевский полк индийской службы не сравнится с "Белыми Рубашками" храбростью в бою, выносливостью, привычкой к тропическому солнцу. "Старые Белые Грязные Рубашки лорда Лэйка", - называют их в Пенджабе за светлосерые дымчатые мундиры, на которых точно осела пыль тропиков за столетие. С небольшим запасом довольствия в ранцах, с шестьюдесятью патронами в сумке у каждого, они проделали двести миль за девяносто часов, под июльским солнцем, и к полудню вышли на Курнаульское шоссе, в нескольких милях от лагеря. Только сейчас прискакал верховой: "Белые Рубашки" очень бодры, поют свою отчаянную песню - "Джонни, мой мальчик", - и меньше чем через час будут в лагере. Гаррис ждал их прибытия, стоя на вышке в центре Хребта. Снизу к нему поднялся лейтенант Франк. Они видели какое-то движение на ближайшем участке городской стены, недалеко от Морийского бастиона. Значит, повстанцы уже проведали о приближении "Рубашек"? - Не туда смотрите, полковник! - Франк указывал правее, в сторону Кабульских ворот. Ворота были открыты настежь. Большой отряд сипаев выходил из крепости с барабанным боем, как на параде. - И пушки тащат за собой! Глядите! Сипаи выкатывали из ворот легкие полевые пушки. Горожане суетились вокруг, помогали солдатам. Облачко пыли поднялось далеко на Курнаульской дороге. Это шли "Рубашки". - Внимание, Франк!.. Частая ружейная пальба неожиданно донеслась откуда-то слева. Навесы давно опустевшего загородного Птичьего Рынка у самого шоссе вдруг ощетинились ружьями. - Повстанцы! - Как они забрались туда? - Должно быть, вышли из крепости еще с вечера и залегли. - И с другой, с другой стороны! Глядите! Красные куртки туземных солдат, точно из земли возникнув, выросли вдруг вдоль сухого ложа канала и вперебежку понеслись к шоссе. - Франк, это наш взбунтовавшийся Девятый! - Да, аллигурцы!.. Они, они!.. ... Джонни, мой мальчик, не езди в Индию. Индия слишком от нас далеко!.. донеслось с шоссе. Это шли "Рубашки". Аллигурцы, забегая с канала, отрезали им путь. Пушечные ядра взметнули землю на шоссе, по ходу "Рубашек", и дальше за поворотом дороги. Песня оборвалась. Защелкали ружейные выстрелы. Далеко позади "Рубашек" по шоссе подтягивался большой обоз из Пенджаба, с мукой, сахаром, лекарствами, вином, патронами, одеждой. - По обозу бьют!.. - Знают тактику, подлецы!.. Сипаи уже добежали до шоссе. "Дэ-эн! Дэ-эн!"-разнесся боевой клич индусов. Рукопашная пошла прямо на дороге. Пушки замолчали. - Ого, как дерутся! - сквозь зубы заметил Франк. "Мои всегда были отчаянные храбрецы!" - чуть не сказал Гаррис, но спохватился. - Разбойники! - сердито выговорил он. - А там?.. Святой Патрик, что же там такое? За холмом, справа от шоссе, - большое облако пыли. Кто это скачет наперерез? С гиканьем, с обнаженными шашками? Наискосок через равнину, всей лавиной обрушиваясь на шоссе, скакали конные совары. У Гарриса перехватило дыхание. "Сейчас отрежут дорогу в лагерь!.." На шоссе началась такая свалка, что трудно уже было что-либо разобрать. Гаррис видел только, как смешались светло-серые мундиры королевских солдат с красными куртками пеших сипаев. А совары с гиканьем шли наискосок, отрезая "Рубашкам" путь к мосту через Нуджуфгурский канал. Гаррис сбежал с каменных ступенек башни. - За мною, Франк! - крикнул Гаррис, забывая о том, что лейтенант пеший. Он вскочил в седло и дал шпоры своему коню. "Рубашек" теснили, сгоняли с мощеного шоссе на изрытую трещинами сухую равнину. Гаррис скакал к шоссе, напрямик через россыпь камней, через заросли колючей травы. Главное, чтобы "Рубашки" успели вовремя прорваться к мосту через канал. Тогда они еще смогут укрыться в лагере за Хребтом. "А, черт, повстанцы отрезают обоз!.." Все смешалось на шоссе. "Белые Рубашки", прыгая через опрокинутые повозки, спасались кто куда мог, - к каналу, в ров, в густой кустарник. Упряжные волы мычали и рвались под обстрелом, натягивали постромки, опрокидывали обозные фуры. Раненный снарядом слон, яростно трубя, всей громадой туловища обрушивался на землю, подминая людей, животных. Не поспевая к мосту, "Рубашки" кидались в воду, тонули, бросали оружие, коней. "Белые Рубашки" бегут!.. Гордость Верхней Индии, старый королевский корпус... Бегут, бросая оружие, обоз, полковое имущество... Боевое снаряжение, походные койки, лекарства, ром, рис, - все, что прислали из Пенджаба... Позор!.. Гаррис ощутил теплую струйку крови у себя над ухом. Когда это его задело? Он и не заметил. Верблюды, роняя тяжелые вьюки, разбегались по равнине, офицеры скакали через брошенное поле, спасаясь к лагерю, к британским палаткам за холмами. Вот и лагерь. В большой палатке походного госпиталя суета, стоны. Койки все заняты, раненых кладут уже на землю. В двойных индийских креслах-носилках приносят новых. Вот с одиночных носилок, из-под красных занавесок, бессильно свисает чья-то рука. Кто ранен? Полковник Честер, тяжело. Доктор Бэтсон бледен от переутомления, капли пота блестят у него на лбу. Раненые лежат на полу, дожидаются очереди. Санитар-индус прошел с грудой корпии в большой чашке. Доктор кивнул санитару: полковника на стол. Честер без сознания, он ранен в голову. Гаррис смотрит не на полковника, а на лицо Бэтсона. Доктор осмотрел рану, выпрямился, молчит. "Будет жив?" - одними глазами спрашивает Гаррис. Отрицательный кивок: "Безнадежен!" Какой тяжелый день: шесть офицеров ранены, два из них тяжело, и вот - сам полковник. А сколько солдат!.. Полчаса спустя конные совары уже скакали обратно - броском через лагерь, с бешеной смелостью разметав палатки, рубя направо и налево. Они пронеслись через восточный угол лагеря, оставляя за собой смятение, испуг, перемахнули через сухое ложе старого канала и подскакали к стенам крепости. Ворота настежь раскрылись перед ними, горожане ликующими криками приветствовали их. До позднего вечера шумел народ в крепости, празднуя победу. "Джонни, мой мальчик, не езди в Индию", - плясали мальчишки на городской стене. А "Белые Рубашки" по одному, по-двое, избитые, израненные, в пыли, в песке, в колючках, только после захода солнца начали собираться в лагерь. Собираться и просить пристанища в палатках Семьдесят пятого пехотного полка. Их долго еще гнали в сторону от Курнаульского шоссе конные разъезды соваров. "Белый жемчуг падает в цене", - писал в тот день в потайном письме один богатый купец из Дели своему доверенному приятелю, продавцу воска, в Лагор. "Белым жемчугом" купец условно называл королевские войска за их светло-серые походные мундиры; "красным маисом" - полки восставших сипаев, за красные форменные куртки. "Белый жемчуг падает в цене, - писал купец, - зато красный маис идет в гору". Глава двадцать вторая. ЧЕМБЕРЛЕН-САИБ Ночью в ставку приехал Чемберлен. В большой палатке командующего армией генерала Барнарда собрался военный совет. Полковник Гаррис пришел с забинтованной головой. Не он один был ранен: у полковника Вильсона с неделю назад прострелили щеку, а молодой лейтенант Робертс, приехавший с Чемберленом из Пенджаба, поддерживал правой рукой забинтованную левую. Робертса ранило в дороге. Невилль Чемберлен, только что назначенный генерал-адъютантом при штабе пограничных сил Пенджаба, сухой, жилистый, стройный, в нарядном мундире с серебряным шитьем, сел у изголовья койки командующего; Барнард лежал на походной постели, бледный, вялый, с обвязанной шеей. Несколько дней генерала мучил приступ какой-то тяжкой болезни; штабной лекарь не знал, как ее лечить. Разговор начал Вильсон. "Белые Рубашки" разбиты. Обоз с продовольствием и боевыми припасами перехвачен. Вылазки из города повторяются каждый день. Враг заходит и с фланга, и с тыла, захватил старый храм на Курнаульском шоссе, грозит перерезать сообщение с Пенджабом, - единственный путь, остававшийся до сих пор открытым. Британской пехоты в лагере почти нет, а вся туземная ненадежна. Кавалерия день и ночь несет пикетную службу, люди измучены: по двадцать часов в седле, без смены. Орудий нехватает; и те, что есть, слишком малы. Нужны большие гаубицы - двадцатичетырехфунтовки, нужна осадная артиллерия. Чемберлен сухо кивнул. - Да, - сказал Чемберлен. У него было узкое, слегка ассиметричное и бледное лицо, - той особенной молочной бледности, какая бывает иногда у северян, не поддающихся солнечному загару в тропическом климате. Легкие веснушки по крыльям носа были чисто лондонского происхождения. Нос красивый, тонкий, с горбинкой, был чуть-чуть крив, с правой стороны срезан больше, чем с левой, отчего обе половинки лица казались неодинаковыми. Все смотрели на генерал-адъютанта. Что он привез из Пенджаба? Но Чемберлен не торопился. - Калькутта? - спросил Чемберлен. - Сообщение прервано. Из Калькутты до сих пор подкреплений не прибыло, ни одного человека, - сказал Вильсон. Чемберлен снова кивнул. - Да, - сказал Чемберлен. Он повернулся к командующему. Вялое желтое лицо Барнарда с припухшими веками было неподвижно. Чемберлен рассматривал его с неторопливым интересом. - Что вы считаете возможным предпринять в настоящее время, генерал? - осторожно спросил Чемберлен. Барнард отвел глаза под этим холодным взглядом, похожим на взгляд щуки. - Предпринять?.. - Барнард слегка застонал и повернулся на своей койке. - Предпринять... - Больше всего на свете боялся генерал что-либо предпринимать. Слишком хорошо помнил он, как после Крымской войны (он прослужил всю кампанию начальником штаба у лорда Раглана) - слишком хорошо помнил Барнард, как осуждали тогда в Лондоне лорда Раглана за все, что он предпринимал, и еще больше за то, чего не предпринимал... Генерал Барнард, кряхтя, повернулся на койке - больной измученный старик. Чемберлен опустил белесые ресницы, точно не слыша. Генерал, который отвечает на вопросы только кряхтением, - это было неприлично. Вильсон ждал. - Мои люди мрут! - резко сказал Вильсон. - Мои орудия никуда не годны. Если в самое ближайшее время не будет сильных подкреплений из Пенджаба, я вынужден буду снять осаду и уйти из-под Дели. - Боже мой! - жалобно сказал Барнард. - Что скажут в Лондоне?.. Боже мой!.. Все смотрели на Чемберлена. - Подкрепления из Пенджаба будут! - сухо сказал Чемберлен. - Сэр Джон Лоуренс отдал приказ сформировать Летучую Пенджабскую колонну в помощь делийским силам. Бригадиром назначен Никольсон. - Никольсон? - Движение прошло по собравшимся. Никольсон, "Лев Пенджаба", свирепый Никольсон, гроза северо-западной Индии, тот самый Джон Никольсон, которого кочевые племена в глухих горных местах близ афганской границы считают не то дьяволом, не то злым духом!.. "Никкуль-Сейн", - его имя пишут на камнях, ему приносят жертвы, как злому божеству. - Прекрасный выбор! - Барнард одобрительно кивнул. - Но бригадир Никольсон надолго задержится вблизи Лагора... Чемберлен сделал паузу. Все ждали. - Для разоружения лагорских частей, - договорил Чемберлен. - Как? И в Лагоре? - Вильсон вопросительно поднял брови. Чемберлен кивнул. - Да, неспокойно. Вильсон с силой повернулся на своем походном стуле. - Значит ли это, что нам придется ждать, пока Никольсон покончит с брожением во всем Пенджабе? - спросил Вильсон. - Да, - слегка наклонив узкую голову, сказал Чемберлен. - Придется! - Это невозможно! - резко сказал Вильсон. - Нам нужна помощь сейчас, немедленно, или никогда. - Помощь будет, полковник! - сказал Чемберлен. - Туземная кавалерия. - Нужны европейские войска! - Их нет! - сухо ответил Чемберлен. Это была истинная правда. Каждый британский штык был на счету. Из-за спора с Персией за Герат еще с начала года почти вся британская пехота северной и западной Индии была отозвана к границе Персии, и ей там хватало дела. Единственный довольно сильный европейский контингент Пешавара необходимо было сохранять на месте для безопасности афганской границы. - Придет туземная кавалерия, - сказал Чемберлен. - Пенджабские сикхи. - Отличные солдаты! - похвалил Барнард. Все, кто служил в Пенджабе, хорошо знал этих рослых длинноволосых конников дикого вида, воинственный народ - секту. - Из Непала должны прийти гурки, - сообщал дальше Чемберлен. - Они уже в пути. - Гурки? - сказал Вильсон. - Храбры. Но для регулярной войны не столь хороши. Он видывал не раз этих маленьких желтых узкоглазых воинов из соседних гор, в черных косматых шапках. - Будут ли они биться с нашими панди? - с сомнением спросил Вильсон. - Вы скажите им, полковник, что здешние индусы покушались на их веру. Молодой Робертс громко хихикнул и едва не привскочил на своем стуле, позабыв о приличии. Робертс был счастлив: он под Дели, а Дели еще не взят... Новоиспеченный лейтенант, сын генерала Абрахама Робертса, он только недавно начал свою службу в Индии и был счастлив, что сразу попал в гущу событий. Чемберлен тоже улыбнулся, одной половиной лица. Он считал совещание законченным. Но Вильсон не сдавался. - Нужны осадные орудия! - упрямо сказал Вильсон. - Надо ждать. - Ждать невозможно! - сказал Вильсон. - Каждый день у неприятеля прибавляется войска. В Дели сейчас до двадцати пяти тысяч человек. - Двадцать пять тысяч? - Легкая гримаса удивления, в первый раз за всю беседу, перекосила узкое лицо Чемберлена. Такой цифры он не ожидал. - Двадцать пять тысяч панди. Ого! - звонко сказал Робертс. - И с каждым днем их становится все больше!.. - Что ж... Чем больше их будет, тем скорее они между собою передерутся, - успокоительно сказал Чемберлен. - Нет. Между собою они дружны! - отрезал Вильсон. - С Бахадур-шахом у них обязательно будет ссора. - Вы правы, генерал! - Барнард повернул к Чемберлену повеселевшее лицо. - С Бахадур-шахом у них, конечно, будет ссора. - И тогда нам гораздо легче будет их взять!.. - с откровенной радостью подхватил мальчишка Робертс. Все засмеялись. - Скажите, полковник (легкий презрительный жест узкой адъютантской руки в сторону города), скажите, полковник, а из этих двадцати пяти тысяч панди хоть один умеет стрелять? - Умеют, и многие! - резко ответил Вильсон. - У них прекрасные бомбардиры, великолепные, меткие стрелки! Мы сами обучили их, на свою беду... Он кивнул в сторону крепости. Полотнище, прикрывавшее вход в палатку, было откинуто, невдалеке виднелись стены Дели, освещенные утренним солнцем. Боевой день уже начинался. Гулкий пушечный выстрел пронесся по равнине, облачко дыма поднялось над крепостной стеной. Вильсон насторожился. Стреляли из большого орудия. Это Инсур-Панди с товарищами втащили пушку "Арчдэйл Вильсон" на бастион и пробовали ее силу и дальнобойность на британском лагере. Снаряд разорвался недалеко от палатки командующего. Земля и камни брызнули в полотняную стену. Вместе с ними небольшой осколок, уже на излете, упал в палатку. Вильсон поднял его и подкинул на руке, - еще теплый. Он так изменился в лице, что офицеры переглянулись. Молодой Робертс смотрел на Вильсона с удивлением, Неужели старый бывалый артиллерист, заслуженный полковник Вильсон испугался пушечного выстрела?.. - Пушка из Дум-Дума! - сказал Вильсон. - Большая гаубица!.. Пушка "Арчдэйл Вильсон" посылала привет полковнику Арчдэйлу Вильсону. - Вот такие пушки мне нужны! - твердо сказал Вильсон, поднося на ладони осколок к самому лицу Чемберлена. - Двадцатичетырехфунтовые гаубицы! Чемберлен сухо поклонился. - Я доложу сэру Джону, - сказал Чемберлен. Глава двадцать третья. ОРУДИЙНЫЙ ПОЕЗД Орудийный поезд капитана Бедфорда растянулся по равнине узкой пыльной лентой чуть ли не на полмили длины. Оглядываясь назад, капитан видел в облаке пыли