ему Макферней. Он и Лела пошли вслед за собакой. Сам вел их к пролому в ограде, на двор шаха, мимо дворцовых пристроек, к задней стене дворца, выходящей на реку. Здесь, у самой стены, пес остановился и жалобно взвизгнул. - Потерял след! - сказал Макферней. Нет! Тихонько рыча, пес скреб лапами у самой стены. Большая квадратная плита слабо белела в ночной темноте. Лела с шотландцем подошли ближе. Они увидели укрепленную слегка наискось к поверхности земли каменную дверцу, подбитую по краям мелкими камешками и дерном. Прошедший накануне дождь размыл дерн и обнажил края плиты. Это походило на вход в потайной склеп. Сам упорно скреб камень лапами, точно пытался приподнять тяжелую дверцу. - Старик ушел вниз! - сказала Лела. - Да, - сказал Макферней. - Ход к Селимгуру и второй ход на север, к бастионам. Я немного знаю устройство этого дворца. - Что же теперь делать? - сказала Лела. - Сам знаменитый шах Джежан чертил план Селимгурского форта, северных укреплений и подземных ходов. В те времена и под индусским храмом был подземный ход, но его давно завалило... Лела не слушала шотландца. - Надо догнать! - сказала Лела. Она наклонилась и взялась за железное кольцо. - Нет, нет, - сказал Макферней, - это невозможно! Надо знать направление, подземные переходы, провалы, повороты внизу, в кромешной тьме... Ты не пройдешь и двухсот шагов, а старик уже будет далеко. - Старика нельзя отпустить! - чуть не плача сказала Лела. - Бог знает, что он уносит с собой. - Беги поверху! Подземный ход ведет к бастиону. Ты прибежишь к отцу раньше, чем старик пройдет тот же путь под землей. - О, как ты хорошо придумал, Макферней-саиб! - Лела уже бежала к воротам. Санитар вышел на террасу искать хакима. - Я здесь! - сказал Макферней. Он вернулся к своим раненым. Весь город можно пробежать поверху, по крышам. Пока старик ползет, как крот, под землей, она уже будет у бастиона. Узкий переулок позади дворцовой стены, потом площадь Большой Мечети, а там - по крышам, короткой дорогой, наперерез к северной стене. Лела летела, как птица, перепрыгивая через невысокие каменные ограды крыш, переступая через тела спящих. Луна уже зашла, но Лела угадывала дорогу и в полутьме. Огромный купол и минареты Большой Мечети остались позади, она бежала уже по домам Индусского квартала. Перепрыгивая с крыши на крышу, она спустилась на узкую немощеную улицу. Христианская церковь, казармы, переулок Трубачей, - вот она уже возле городской стены. В темноте перекликаются ночные дозоры. - Кто идет? - сторожевой патруль шагает ей навстречу. Лела останавливается. Ее не пропустят дальше: она не знает пароля этой ночи. Она не дойдет. Лела прижимает руку к сильно бьющемуся сердцу. Патруль подходит ближе, начальник патруля поднимает свой маленький фонарь и освещает лицо Лелы. Но свет фонаря ложится и на лицо начальника, и Лела узнает серые блестящие глаза и слегка тронутые оспой знакомые худые щеки Чандра-Синга. - Чандра-Синг!.. Веди меня на бастион к отцу! Важные вести, Чандра-Синг!.. Чандра-Синг не спрашивает ни о чем, патруль молча раздается в стороны, Чандра берет Лелу за руку и ведет. У подножия бастиона, на земляном подъеме, выстланном камнями, стоит охрана. Чандра-Синг говорит пароль, и их пропускают. Отец спокойно слушает Лелу. - Что ж, я хорошо выбрал своего лазутчика, дочка, - усмехается отец. - Садись на камешек, посиди, времени у нас много. - Что ты, отец!.. Старик уже давно спустился, он уйдет на ту сторону. Ты не знаешь, как хитер старик. - Я знаю, как хитры подземные переходы. Старик небыстро идет под землей и куда бы ни повернул, все равно придет к бастиону. - Клали мины при Виндхам-саибе, знаем, - хрипит Шайтан-Ага, подмигивая Инсуру. Оба спускаются вдоль внутренней стороны бастиона, обращенной к городу, и исчезают в провале между камнями. Проходит много времени, уже бледнеет небо на востоке, когда Инсур с товарищем возвращаются наверх. Инсур несет кого-то на одной руке, перехватив у пояса, и бросает на землю, как куль тряпок. - Обыщите его! - говорит Инсур. В поясе у человека крепко завязан свернутый в трубку и дважды запечатанный лист голубоватой персидской бумаги. Инсур ломает печать. "... Поверь мне, генерал-саиб, звезда моей души, поверь в чистоту моего сердца... Разве твоя королева не была и моей повелительницей долгие годы?.. Смиреннейший из слуг Виктории-ханум, я за счастье почитаю вернуть себе ее прежнюю милость. По первому твоему знаку, генерал-саиб, я готов открыть солдатам королевы подземный ход из моего дворца под Кашмирские ворота"... Инсур опускает руку с письмом. Он бледен. Письмо шаха генералу Вильсону!.. Вслед за письмом из пояса сыплются золотые монеты. Старик бросается их подбирать. У него трясутся руки, настоящие слезы текут из больных, изъеденных язвой глаз. Рунджит, старый сержант, с презрением глядит на него. - Так вот кому платит свое золото тощий саиб, - говорит Рунджит. Глава тридцать восьмая. ИЗМЕНА ВО ДВОРЦЕ - Намак-Харам!.. Измена!.. Измена во дворце!.. Сам Бахадур-шах предался ферингам!.. - Измена!.. Шах Дели хочет обойти повстанцев. Он засылает письма во вражеский лагерь!.. Сипаи бегали по мраморным залам дворца, потрясая оружием: - Где они, советники Бахадур-шаха?.. Изменники, ломающие братскую соль! - Предателям не будет пощады!.. - Я вырву им глаза, сынам бесчестных матерей!.. - кричал, тряся кривой саблей, Лалл-Синг. Сипаи метались по дворцовым покоям, среди раскиданных подушек, перевернутых жаровен, испуганных слуг. Черный евнух-африканец, с желтыми крашеными волосами, в оранжевой повязке на бедрах, с ног до головы натертый пахучим маслом, лег на пороге женской половины. - Нельзя! - жестом показывал евнух. Лалл-Синг, взяв за скользкое от масла плечо, откинул евнуха в сторону и брезгливо вытер руку о широкий пояс. - За мной, сипаи! - сказал Лалл-Синг. На женской половине они нашли Бахадур-шаха, трясущегося от страха, в шальварах и кисейной чадре его жены. К шаху приставили стражу. Его и Зейнаб-Махал, старшую из шахских жен, заперли в дворцовом подвале. Мирза-Могул, сын шаха, надменный, грузный, в парчовом халате, в белоснежной чалме, вышел к повстанцам из своих покоев. - Прочь отсюда, сипаи! - сказал Мирза. - Кто дал вам право распоряжаться во дворце шаха? - Молчи, сын ехидны! - ответил ему Лалл-Синг. - Ты тоже готов был открыть ворота саибам, чтобы спасти свою шкуру. - Они все рады продать нас чужеземцам, трусы! - закричали сипаи. Мирза ругался, грозил, - его потащили и заперли вместе с отцом. Сипаи обыскали дворцовые пристройки. Вся шахская челядь попряталась, советники и министры сбежали. Сипаи поставили свою охрану у всех ходов и выходов огромного дворцового здания. В башне Селимгура - древнего пятиугольного форта на речном островке, посредине Джамны, - засел Чандра-Синг со своим отрядом. - Водяная мышь не проскочит здесь, не то что саиб, - сказал Чандра-Синг. Отряд вооруженных горожан прошел дозором по Дарао-Гяндж, по Шайтан-Пара, по Конному Базару, по всем кварталам города. Отряд задержал нескольких дервишей, бродячих фокусников, храмовых нищих. Ко всем воротам крепости встала двойная охрана. Город притих. Город готовился к штурму. Молчаливы и суровы стали улицы Дели. Прежние споры утихли. Индусы и мусульмане объединялись перед лицом близкой опасности. Окна домов закладывали мешками с песком. Из Арсенала вытаскивали уцелевшие пушки и поднимали их на городскую стену. На перекрестках больших улиц устанавливали батареи. Женщины помогали таскать ядра и складывали их подле пушек. Зубчатая ограда плоских крыш стала укрытием для стрелков. Ружья, составленные в козлы, выстроились вдоль переулков. Дели стал похож на большой военный лагерь. Глава тридцать девятая. БОЛЬШИЕ ПУШКИ ПЕНДЖАБА Весь лагерь рыл траншеи. Британцы, белуджи и сикхи, здоровые и больные наравне. Генерал Вильсон поднял даже малярийных больных из лазарета и приставил к земляным работам. - Эта работа всем здорова! - говорил генерал. Поезд осадных орудий из Пенджаба наконец пришел, и прибывшие тяжелые пушки британцы устанавливали в трех далеко выдвинутых вперед земляных редутах. Соединительная траншея кой-где проходила ближе чем в двухстах ярдах от городской стены. Из среднего редута, где станет самая большая батарея, тяжелые орудия ударят по главному оборонительному участку повстанцев: Кашмирскому и Речному бастионам. - Скоро заговорят, наконец, большие пушки Пенджаба! - радовались офицеры. Копать начали четвертого сентября, в день прибытия тяжелых орудий. Только через сутки опомнились в городе и начали копать встречную траншею. Под прикрытием ночной темноты сипаи подвели свои контрапроши1 близко к земляным работам неприятеля, выкатили за городскую стену легкие пушки, и очень скоро пушечные ядра и бомбы начали ложиться на соединительную траншею британцев. 1 Контрапроши - подкопы. - Ни дюйма назад! - отдал приказ генерал Вильсон. Люди валились десятками, на их место прибывали другие. Людей теперь было много в лагере: пять с половиной тысяч. Королевская пехота, туземная кавалерия, кашмирцы, белуджи, сикхи, гурки - в лагере под Дели собрались племена всей Верхней Индии. Готовился большой, решающий штурм. В британском лагере рыли землю, по пятнадцать часов без смены. Каждый час уносили потерявших сознание. Завязанные платками поверх фуражек, оборванные, лихорадящие от жары, больные, британские солдаты походили на бродяг, собравшихся со всего света. Штурм был назначен на восьмое. Но рано утром восьмого сентября самая большая пушка, глухо охнув раза два, вдруг замолчала, точно ей забили паклей глотку. Битый щебень и гравий оказались примешаны к пороху, приготовленному для заряда. Генерал Вильсон велел убрать от орудий всю туземную прислугу. На место индусов поставили британских солдат. Артиллеристов не хватало, - брали из пехоты и даже из кавалерии. Старые кавалерийские офицеры, никогда в жизни не знавшие другого оружия, кроме пистолета, кортика и шашки, копались в земле, изучая мрачный нрав больших осадных гаубиц и скорострельных мортир. Рано утром одиннадцатого сентября, по знаку, поданному ракетой, большая двадцатичетырехфунтовая гаубица передовой батареи открыла огонь по городу. За нею вступили остальные пушки. Снаряд за снарядом ударял в крепостную стену, разворачивая мощную каменную кладку. К вечеру две глубоких бреши зияли в северной стене, у Кашмирского и у Речного бастионов. Всю ночь не спали в лагере британцев: готовились к штурму. Офицеры наворачивали по две и по три мусульманских чалмы поверх кепи, чтобы уберечь головы от метких сипайских пуль. Тихо переговаривались в палатках, писали последние письма родным. Солдаты проверяли ружья, наполняли фляги свежей водой. К утру, при свете факелов, солдатам прочитали приказ генерала: "Биться до крайности! - приказывал генерал. - Пленных не брать! Каждого индуса внутри города, - будь он при оружии или безоружен, - закалывать как бунтовщика. В этой войне не будет пленных, - каждого убивать без пощады! Жертв будет много! - предупреждал генерал. - Раненых из бою не выносить, людей слишком мало. Раненые пускай ждут на месте ранения. Если мы победим, окажем им помощь. Если нас разобьют, пускай раненые приготовятся к самому худшему". Англиканский пастор лежал больной. Отец Бертран, католический священник, благословил перед штурмом офицеров и солдат и заранее помолился за спасение душ тех, кто падет в предстоящем бою. Глава сороковая. ШТУРМ Тремя колоннами пойдут британцы на город. Среднюю центральную колонну поведет сам Никольсон, лев Пенджаба. "Белые Рубашки" пойдут впереди. Старые "Белые Рубашки" лорда Лэйка хотят взять реванш за недавнее поражение. Атака начнется с сигналом горниста, при первых лучах солнца. Сипаи не спят на бастионах, сигнальщики ждут на наблюдательных постах. Всю ночь повстанцы закладывали камнями глубокие пробоины в стене, подтаскивали пушки к главной бреши, расставляли людей, Лалл-Синг со своими аллигурцами построился у бреши; на вышке Кашмирского бастиона дежурит Инсур. Солнце встает, первые дымные лучи ложатся по равнине. Солнце освещает купола, зубцы и башни обреченного города. Пронзительно играет рожок. Это сигнал Шестидесятого, королевских войск. Пыль и дым тучей подымаются за Хребтом. Войска двинулись в атаку. - К орудиям!.. Приготовиться! - командует Инсур. На Хребет взбегают первые ряды. "Белые Рубашки" впереди, - они хотят взять сегодня свой реванш. - Средний фас, огонь!.. - командует Инсур. Вступают пушки. Грохот и гул, со свинцовым скрежетом летит картечь. Тучей идут "Рубашки" со склона холма; падают одни, набегают новые. Правее - пенджабские сикхи, мощной колонной, в красных и синих тюрбанах. Сикхов ведет Никольсон. Вдоль парапетов приготовились стрелки. Хорошо обучили британцы свою туземную пехоту: ни одна пуля не пропадет даром у сипаев, защищающих свой город. "Белые Рубашки" близко. Их светло-серые мундиры темны от пороха и пыли. Зарываясь, они бегут вперед. - Бери индуса на штык! - учили их офицеры. - Сипай силен в перестрелке и в артиллерийском бою. Штыкового боя не выдерживает индус. "Белые Рубашки" бегут вперед, уже не слушая команды. Их деды полвека назад брали эту крепость, - теперь настал их черед. Инсур-Панди не прячется в блиндаже. Его высокая фигура в белой чалме, в красном поясе, перетягивающем уже немолодой, слегка грузный стан, его длинные волосы далеко видны с вышки бастиона. - Шайтан! - говорят о нем купцы в городе. - Оборотень! Пули не берут его. - Пуля меня не берет, как и петля! - кричит Инсур. Стрелки на стенах ждут: пускай "Рубашки" подойдут ближе. Вот уже лица видны, темные от порохового дыма, синие от малярии. "Не легка вам была, саибы, служба на нашей земле, да мы и не звали вас к себе..." Бах!.. Бабах!.. Бах! Первые из "Рубашек" взбежали на гребень высокого вала и тотчас упали, вскинув кверху руки. Их остановили меткие сипайские пули. За первыми бегут другие, еще и еще, взбегают на гребень и скатываются в ров. "А-а, глубок крепостной ров, вы сами, британцы, велели нам копать поглубже". Вот "Рубашки" тащат штурмовые лестницы за собой, но один за другим падают те, что несут лестницы, и больше не встают. Нет, несколько штурмовых лестниц, две-три, все же успели приставить к противоположному скату. "Рубашки" взбираются по ним, со штыками наперевес бегут к бреши. Сверху их бьют картечью со стен, с круглых башен кидают ракеты, свинцовым ливнем летят пули из бойниц. "Рубашки" уже у самой бреши, снизу поднимаются еще и еще, но тут им навстречу с яростным воем, с примкнутыми штыками, с кривыми ножами тучей выбегают сипаи. - Дэ-э-э-эн!.. - Это Лалл-Синг повел своих аллигурцев в контратаку. - Дэ-э-эн! Д-э-э-н! - слышен боевой клич индусов. Вот они встретились грудь с грудью и пошли в штыки. Инсур смотрит сверху. Молодец Лалл-Синг! Вот его желтая чалма мелькает далеко впереди, вот он сцепился с рослым солдатом-британцем, и солдат скатывается обратно в ров, смочив мундир собственной кровью. Дрогнули "Белые Рубашки", королевские солдаты готовы отступить под бешеным натиском повстанцев, но позади слышны новые крики, весь скат гласиса, вся равнина потемнела от черных косматых шапок, - это гурки Непала вышли на помощь королевским солдатам. Тучей идут узкоглазые дикие жители гор, волной накатываются к бреши, за ними новые и новые, и с диким криком, бешеной ордой, потеснив сипаев, начинают вливаться в широкую брешь. А там, правее, мощной колонной идут сикхи, рослые, бородатые, в голубых и красных тюрбанах. Кашмирский бастион встречает их картечью, но густо летят пули из передних рядов, канониры Инсура один за другим выходят из строя. Вот ему подбили одно орудие, другое, груды земли наворочены на бастионе. Ядра летят откуда-то слева, загорелись доски блиндажа; ослепленные дымом, задыхающиеся, выбегают люди. Инсур не прячется за прикрытием, он стоит на стене, высокий, в красном поясе. - Уходи за прикрытие, Инсур! - кричат ему товарищи. - Тебя подстрелят саибы! - Пуля меня не берет, - смеется Инсур. - Я Панди! Но вот бомба разрывается на самом бастионе, летят комья земли, доски, падают сипаи у левой амбразуры, осколок ранит Инсура в голову. Тяжела рана, хлынула кровь, окрасив парусину мешка. Инсур бледен, его подхватывают на руки, несут. - Заклепывай орудия! - успевает крикнуть Инсур. Саибы уже близко, вот они облепили весь земляной скат бастиона, вот они бьются уже в узком переулке, по эту сторону стены. Они втаскивают свои пушки на бастион, и с горжи - с внутренней незащищенной его стороны - начинают бить по городу, по ближайшим кварталам. Тесные улицы встречают их позади стены, кривые, изогнутые переулки, - древний азиатский город. Град пуль летит навстречу британцам, каждый дом ощетинился штыками. Каждый дом, как крепость, в каждом дворе - засада. До вечера бьются британцы и не могут пробиться дальше узкой полоски внутри города, вдоль северной стены. Никольсон с небольшим отрядом прорывается вдоль стены до Бернейского бастиона, но тут Никольссна смертельно ранит сипайская пуля, и отряд его уходит обратно. Приближается ночь, - осаждающие не могут продвинуться дальше. В руках у британцев - только узкая полоса вдоль городской стены, в руках у повстанцев - весь город. Глухие стены, бойницы, дома в каменных оградах. Весь огромный старый город в руках повстанцев, и каждый дом этого города будет биться до конца. Могилой станут каменные закоулки Дели для тех, кто проник за его стену. Приближается ночь, британцы считают потери. Список выведенных из строя офицеров огромен, солдат вдесятеро больше. Почти третью часть всех своих сил положили британцы в первый день штурма. Весь день наблюдал за ходом боя с Ладловской вышки генерал Вильсон. К вечеру ему доложили результаты: больше тысячи солдат убито, смертельно ранен бригадир Никольсон, тяжело ранен Кэмпбелл, ранен Рэйд, - все, кто стоял во главе трех атакующих колонн. Шестьдесят семь офицеров погибло, ранено вдвое больше, жертвы огромны, и занята только узкая полоса, несколько переулков внутри города у северной стены. Мужественный Вильсон дрогнул. Биться ли дальше? Сомнения одолели его. Он послал записку Чемберлену, на соседнюю вышку, с просьбой о совете. "Наши потери огромны. Позиции внутри крепости ненадежны. Враг сопротивляется упорно. Я готов отозвать мои войска из города и уйти за Хребет", Но Чемберлен не согласен с генералом. "Раз уже вошли, - надо держаться", - отвечает Чемберлен. Глава сорок первая. ЗАЩИТНИКИ ДЕЛИ Наутро подрывному британскому отряду удалось взорвать Лагорские ворота, и третья колонна британцев проникла в город. На перекрестке поставили пушки, и пушечные ядра пошли дырявить белый мрамор знаменитой Большой Мечети, крошить в мелкий щебень драгоценную мозаику ее украшений. Скоро опомнились повстанцы и погнали врага обратно. Третья колонна отступила к северной стене, соединилась со второй и первой, и снова на участке у северной стены, близ христианской церкви, закипел отчаянный бой. Пушки британцев, поставленные на бастионы, поливали раскаленным металлом ближние и дальние переулки. Весь купол церкви Сент-Джемса изрешетили пули, даже крест на церкви был сбит орудийной стрельбой. Мирные жители, не успевшие бежать, залегли в подвалах, в склепах, в подземельях храмов. В нарядном белом здании европейской резиденции, примыкающем к дворцу шаха с северной стороны, собрались женщины, дети, беспомощные старики. Дженни трудно было узнать в этой толпе, она походила на нищенку: растрепанная, с запавшими глазами, в изодранном платье. Ее давно уже не стерегли. Никто не обращал на нее внимания в этом огромном, истекающем кровью городе, который бился за свое существование. Который уже день Дженни слушала утомительный, равномерно повторяющийся грохот, тяжелые удары ядер и близкие разрывы гранат. Ощетиниваясь штыками, упорно отстреливаясь, улица Башмачников, улица Ковровщиц, улица Садов дом за домом медленно уступали продвигающимся вперед британским соединенным войскам. Сипаи разбились на отдельные отряды и сражались каждый на своем участке, упорно отстаивая каждый дом, каждую улицу. Британцы наступали тремя колоннами, все время поддерживая связь друг с другом. Сипаи медленно отходили к центру города, каждый шаг поливая своей кровью. К вечеру семнадцатого сентября, на седьмой день штурма, только треть города была занята осаждающими. Главные укрепленные пункты: Арсенал, дворец и форт Селимгур оставались в руках повстанцев. Помощника Макфернея, молодого мусульманина, сведущего в медицине, убило осколком снаряда. Шотландец работал один, он не спал четвертые сутки. Раненые прибывали. Нехватало коек, раненых клали уже прямо на пол; весь мозаичный пол был залит кровью, а санитары несли все новых и новых. Легко раненные приходили прямо из боя, им перевязывали раны, и они снова шли в бой. Пальба не утихала и ночью. Яростная канонада бушевала по всем улицам центра и восточных кварталов. Мальчишки прибегали с улицы и приносили вести: Арсенал держится, сдалась улица Садов; бой идет уже у Большой Мечети. На восьмой день штурма полковник Гаррис велел поставить свои пушки на углу улицы Оружейников. Отсюда как на ладони виден был весь фасад огромного здания дворца и нарядный белый с колоннами дом резиденции, примыкающий к дворцу с левой стороны. - По левому крылу дворца - огонь! - скомандовал полковник Гаррис. Пушечные снаряды ударили по углу двора, по террасе, по кровле белого здания. Женщины и дети стеснились в западном углу двора, у стены. Знакомая Дженни индуска Даринат, постелив циновку в тени, пригласила Дженни сесть с собою рядом. Она принесла воды и разделила с Дженни свою утреннюю еду. В этот день в доме не раскладывали огня, даже раненым не приготовили горячей пищи. Даринат высыпала в ладонь Дженни горсть сушеных кукурузных зерен. Зерна были ярко-желтого цвета и тверды, как металлические бусы. Дженни едва удалось разжевать два-три зернышка. Даринат показала ей, как размачивать зерна в воде, согретой солнцем, а потом разминать в маленькой деревянной ступке. Она дала ей свое ведерко и указала, где брать чистую воду. В полдень снаряды начали ложиться и в западном углу двора. - Всемогущий аллах, пощади нас!.. - женщины, подхватив детей, метались из угла в угол, не зная, куда укрыться. Снаряд ударил в каменную стену двора, рядом с Дженни; стена поползла, разваливаясь на крупные камни. "Спасите!.. Спасите!.." - Даринат, не помня себя, выбежала, с ребенком на руках, на середину двора. Бомба ударила в фонтан, пробила мраморный бассейн, вода брызнула, растекаясь по двору. Новый удар, грохот, крики... Даринат пошатнулась, ребенок вскрикнул у нее на руках и замолчал. Кровь окрасила смуглый лобик девочки: осколок пробил ей висок. - Ай-ай, с нами бог! - закричали женщины. В ответ где-то совсем близко ухнула пушка, затрещала ружейная пальба. - Милосердия, великий аллах, милосердия! Женщины заплакали. Даринат с ребенком унесли в лазарет, за нею еще нескольких женщин повели на перевязку. Дженни сидела, оглушенная, в углу двора. Обстрел усиливался. - Саибы не давали нам хлеба, зато теперь они не жалеют нам свинца!.. - причитали женщины. Обломки кирпичей, щебень, куски штукатурки летели в воздух. Дженни поднялась на террасу, ища, где укрыться, и села здесь, в глубине, прислонившись к мраморной колонне. Сам, постоянно дежуривший у входа в лазарет, подошел к ней и доверчиво прилег у ног. Пес тихонько взвизгивал при каждом выстреле, поднимал голову и приоткрывал влажные печальные глаза. - Не бойся, Сам, милый, не бойся! - шептала Дженни и гладила его по черной блестящей шерсти. Так прошло много часов. Обстрел несколько утих, однако Сам все чаще повизгивал и умоляюще глядел на Дженни. Он точно просил ее о чем-то. "Пить!" - догадалась Дженни. Она взяла ведерко и пошла к водоему. Две-три беглые пули щелкнули по верхнему краю садовой ограды, и тотчас жалобный собачий плач, не похожий на обычный голос Сама, разнесся по всему саду. Дженни поспешила обратно на террасу. Из лазарета, бросив перевязку, вышел Макферней. Сам уже полз к нему навстречу, оставляя кровяной след на голубом мозаичном полу. Он лег у ног своего хозяина, всхлипнул в последний раз и замолчал. Макферней наклонился над ним. - И тебя не пощадила британская пуля, бедный мой пес, - сказал шотландец. Индус-санитар подошел, но не коснулся трупа собаки, - ему не позволяла каста. Индус только встал поодаль и жалостно зацокал языком. Макферней бережно приподнял остывающее тело друга, унес его на руках в угол двора и завалил камнями. - Вот ты и не вернулся домой в Шотландию, Сам, - сказал, постояв над ним, Макферней. - И никто не знает, вернется ли твой хозяин. На утро штурм возобновился с новой силой. Повстанцы отдали здание почты, Большая Мечеть держалась, бои шли на Главной площади и у Раджратских ворот. Отряды повстанцев жестоко дрались за каждый дом, за каждую улицу. Но единому плану наступления британцев сипаи не сумели противопоставить единый план сопротивления. Они сражались в отдаленных кварталах и гибли порознь, потеряв связь друг с другом. К полудню пало здание Индийского банка, бой шел уже на Серебряном Базаре. После короткой передышки полковник Гаррис велел возобновить бомбардировку белого здания. - Упрямые там засели индусы! - сказал он своему помощнику, капитану Бедфорду. - Надо их выкурить орудийным дымом. Снова завыли снаряды во дворе резиденции. От выстрелов вздрагивала земля: у Гарриса прибавилось пушек. Снаряды разворотили плиты в нескольких местах двора. Женщины и дети, спасаясь от обстрела, ушли под защиту самого корпуса здания. Пушечная бомба пробила кровлю здания. Все двери в доме вздрогнули, штукатурка посыпалась со стен. - Спасите!.. Спасите! - Люди, прятавшиеся во втором этаже, побежали вниз. Удар и грохот... Новый снаряд разворотил угол дома. Женщины, заметавшись, бросились со двора на террасу, стеснились здесь, отсюда забежали в нижний зал, где лежали раненые. Частая ружейная пальба затрещала вдруг под самыми окнами. Даже раненые приподняли головы. Один, рослый, с забинтованной головой, привстал на койке и выглянул в окно. Окна главного зала выходили на улицу, ведущую к воротам дворца. - Смотрите, смотрите! - закричала какая-то женщина, подбегая к окну. Дженни подошла к окну вслед за нею. Оглушительный треск ружейной стрельбы приближался из-за угла, сипаи наискось перебегали улицу, яростно отстреливаясь. Не понимая толком, что происходит, Дженни прижалась, побледнев, к решетке незастекленного окна. Еще чаще затрещали выстрелы, крики послышались совсем близко. И тут рослый сипай с забинтованной головой сорвался с койки и пошел к выходу. Макферней, бросив свои бинты, побежал вслед за ним. - Нельзя! - кричал шотландец. - Не позволю!.. Еще не зажила рана!.. Нельзя!.. Но сипай уже выбежал из ворот резиденции на улицу. Это был Инсур. Он поглядел направо, налево и быстро оценил положение. Большая колонна повстанцев отступала под натиском британских солдат к воротам шахского дворца. Второй отряд британцев подходил с поперечной улицы, чтобы перерезать путь отступающим. Надо было, во что бы то ни стало задержать этот второй отряд, дать сипаям уйти под защиту дворцовых стен. Двое-трое сипаев, отстреливаясь, пробежали мимо. Один упал, тяжело раненный в грудь, у самых ног Инсура и выронил карабин. - За мной, сипаи! - Инсур поднял упавший карабин и бросился наперерез через улицу. - Братья, за мной! - кричал он. Большая группа повстанцев побежала за ним. На заворачивающих из-за угла британских солдат неожиданно посыпался град пуль, обнаженные штыки засверкали перед их глазами. Британцы затоптались на месте и повернули назад. Дженни все стояла у окна и смотрела. Она видела, как Инсур с горстью людей теснит большой отряд британцев, как дрогнули и кинулись врассыпную британские солдаты, как Инсур дальше и дальше бежит по улице, гоня врага. На повороте она увидела на одно мгновение лицо сипая: еще бледное от недавнего ранения, упрямое и мужественное лицо. "О господи! - подумала Дженни, - как они бьются!.. Как они ненавидят нас!" - Внимание, Дик! Там какие-то передвижения. Взгляни!.. Гаррис взял бинокль из рук капитана Бедфорда. Он увидел, что отряд сипаев теснит британских солдат и отгоняет их в поперечную улицу. - Откуда же они взялись? - Очевидно, прятались в здании резиденции. Там, невидимому, засели главные резервы мятежников. - Да, ты прав, Генри. Полковник Гаррис велел перетащить свои пушки несколько правее. - По главному зданию резиденции - огонь! Несколько часов подряд артиллерия расстреливала нарядное здание резиденции. Гаррис осмотрел в бинокль главный корпус здания. Он остался доволен: в кровле в четырех местах зияли пробоины. - Не завидую тому, кто сейчас под этой кровлей, - сказал Гаррис. В три часа дня, после передышки, полковник снова велел бить по той же цели. И вдруг капитан Бедфорд тронул его руку. - Посмотри, Дик! Он увидел в бинокль невысокую фигурку, пробирающуюся через груды камней, через ямы развороченной мостовой. - Это девочка, Дик! - сказал Бедфорд. Гаррис взял у него бинокль. - Она идет сюда. Смелая девочка! Девочка быстро шла вперед, прыгая через камни и рытвины. - Разрешите, сэр! - сказал сержант Джонсон, вскидывая карабин. - Я стреляю без промаха, сэр!.. - Подождем, Джонсон! - сказал полковник. Он опустил бинокль. Девочка была уже близко, шагах в восьмидесяти от них. Теперь хорошо видны были ее босые ноги, короткое коричневое платье, светлые незаплетенные волосы, беспорядочными прядями упавшие на плечи. - Внимание, Дик! - неожиданно запнувшись, сказал Бедфорд. - Мне кажется, эта девочка... И тут внезапная обморочная бледность разлилась по лицу Генри Бедфорда. - Это она! - закричал Бедфорд. - Конечно, она, Дженни... Она идет сюда!.. Дженни уже стремительно бежала к ним. - Отец! - задыхаясь, крикнула Дженни. Гаррис выронил бинокль. - Не стреляй!.. Не вели стрелять, папа!.. - Дженни добежала и упала на руки отца. - Ты жива, Дженни!.. Какое счастье!.. - Прекратить обстрел! - крикнул Бедфорд. - Мы никак не думали, что ты останешься жива, Дженни. - Брайт, Джонсон, сюда! - приказал полковник. - Надо отвести мою дочь в безопасное место. К церкви Сент-Джемса, где наш штаб. Едва Дженни отошла шагов на десять, как полковник уже велел перезарядить орудия. И сразу услышал крик: - Что ты делаешь, папа! Там есть еще люди!.. - Дженни бежала обратно. - Как? Британские подданные?.. Что же ты мне сразу не сказала, Дженни? - Нет, не британские подданные, - плача, сказала Дженни. - Там женщины, раненые, дети... Не стреляй по ним. Они были так добры ко мне!.. Гаррис с удивлением вгляделся в бледное, изменившееся за два года разлуки лицо дочери. - Иди туда, куда тебе сказано, Дженни, - сурово сказал Гаррис. - К церкви Сент-Джемса. - Ты не станешь по ним стрелять, папа! - Иди, Дженни, или я велю отвести тебя силой. Брайт, сюда! - Что ты делаешь, папа?.. Мистер Бедфорд, разве так можно?.. - кричала и плакала Дженни, вырываясь из рук солдат. Ее увели. - Теперь, Дик, мы быстро покончим с этим зданием и перейдем к правому крылу дворца, - сказал Генри Бедфорд. Он остановился, увидев, что у полковника Гарриса слегка трясутся губы и что он вытирает платком внезапно вспотевший лоб. - Будь британцем, Дик! - сказал Генри Бедфорд. - Война есть война. И снова большие гаубицы полковника Гарриса ударили по белому зданию резиденции, примыкающему к дворцу шаха с левой стороны. По правому крылу дворца била вторая, еще более мощная батарея. Глава сорок вторая. СИГНАЛ СЕЛИМГУРА На девятый день штурма пал Арсенал. Сдалась вся южная часть города и Большая Мечеть. У Аймерских, Туркменских, Делийских ворот встала британская стража. Только несколько сот сипаев, засевших во дворце Бахадур-шаха, еще оказывали сопротивление. И попрежнему неуязвимым оставался для британских пушек древний форт на речном островке под стенами дворца - Селимгур. Бахадур-шах давно бежал из города через южные ворота. Во дворце засел Инсур-Панди со своим отрядом. Сипаи расположились у большого фонтана в центре двора. Две мощные батареи четвертые сутки крушили раскаленным металлом высокие темно-красные стены знаменитого дворца. Настало утро двадцатого сентября. Дворец держался. - Окружить здание и взять бунтовщиков живьем, любой ценой! - отдал приказ генерал Вильсон. Из дворца было только два выхода: восточный - к берегу Джамны, и западный - в город, в руки врага. Около пятисот человек укрылось за его высокими стенами: остатки Тридцать восьмого пехотного полка и человек двести бенгальской артиллерии. Инсур велел подтащить к западным воротам старые бронзовые дворцовые пушки и забаррикадировать выход изнутри. - Мы будем биться до конца! - сказал Инсур. Несколько сот измученных людей, четыре старых бронзовых пушки, замолчавшие ружья, - у сипаев уже не было пороха, - и упорство, священное упорство повстанцев, которые решили умереть, но не сдаться, - вот все, что мог противопоставить Инсур тяжелым орудиям британцев. Две больших батареи без отдыха, без передышки били по высоким, сложенным из мощных глыб красного песчаника стенам, окружавшим огромное здание. Инсур-Панди метался по просторному двору, среди замолчавших пушек. Его лихорадило от недавней раны, глаза блестели, ввалившись меж почерневших век. В Девани-Хасе, зале аудиенций старого шаха, на мозаичных плитах корчились раненые. Убитые валялись на мраморных ступенях широких лестниц. Пушки подтащили ближе, и снова смертоносный огонь из двух больших батарей полил по стенам, по крыше, по мощным сводам, по мраморным террасам дворца. Большой отряд британцев начал заходить сбоку, чтобы занять запасный выход со стороны реки. Лалл-Синг дежурил на наблюдательном посту на крыше. - Они заходят с реки, Инсур! - кричал Лалл-Синг. - Они заходят с реки, и я даже не могу прострелить голову тому проклятому саибу, который идет впереди!.. Подрывной отряд британцев бежал к главному выходу. - Кончено. Они сейчас взорвут ворота, - сказал Инсур. Он послал сигнальщика к гелиоскопу, на вышку здания. Стоял ясный жаркий день, солнце уже восходило к полудню. С вышки Селимгурского форта на дворец смотрел начальник форта Чандра-Синг. Лела стояла возле него. Еще в первый день штурма отец велел ей уйти в форт. И в ясном свете дня на вышке дворца повернулся диск солнечного телеграфа. "Мы окружены! - подал сигнал сияющий под солнцем диск. - Выход к реке закрыт". - Там есть другой, подземный, в саду! - закричала Лела. - Подай им знак, Чандра-Синг. Скорей дай им знать, там есть дверца у самой реки. Чандра-Синг сам побежал к прибору. Подрывной отряд уже был под самыми воротами дворца. Пригнувшись, британцы перебегали через ров, по настилу из бревен, который сипаи в последнюю минуту позабыли убрать. Лейтенант Гом бежал впереди с фитилем. Лейтенант Мак-Кинн нес сумку с порохом и подрывную трубку. И тут Лалл-Синг на вышке громко закричал. Он увидел ответный сигнал. - Говорит форт Селимгур! - закричал Лалл-Синг. "Выходите подземным ходом! - сигналил форт. - Мы прикроем отступление по берегу реки". - Выводи людей, Лалл-Синг! - сказал Инсур. - Я останусь у ворот. Лейтенант Мак-Кинн заложил порох у основания ворот. Лейтенант Гом зажег фитиль и отбежал. Вспышка пламени, взрыв, и западные ворота дворца распались в щепы. Но за первыми воротами были вторые, забаррикадированные изнутри. Перегнувшись через бронзовую пушку, перегораживающую вход, не спуская глаз с ворот, с карабином наготове здесь стоял Инсур. Один заряд остался у него, для того, кто первым войдет в ворота. Сипаи толпились позади пристроек, у каменной плиты, полузакрытой дерном. Плита была поднята, и один за другим люди входили в темноту и сырость подземного хода. Без суеты, без крика, теснились сипаи у входа в подземелье. Ни один человек не толкнул, не опередил другого в этой очереди за жизнью. Вторые ворота трещали под ударами ружейных прикладов. Молодой сипай-сигнальщик последним перебегал через двор. - Погоди минуту, Хайдар! - сказал ему Инсур. - Поднимись на вышку и просигналь Чандра-Сингу то, что я тебе скажу. Двор опустел. На вышке дворца медленно повернулся блистающий диск. Чандра-Синг принял сигнал. Смертельная бледность покрыла его изуродованное оспой лицо. "Ждите еще двадцать минут! - сказал диск. - Потом поворачивайте свои пушки и бейте по дворцу". Первым вбежал в ворота британский лейтенант. Рослая фигура сипая, прилегшего за бронзовой пушкой, поднялась к нему навстречу. Сипай прицелился, не торопясь, и последнюю свою пулю послал прямо в лоб лейтенанту. Британские солдаты рассыпались по двору. Они шагали через мертвого сипая, легшего у ворот. Просторный двор был почти пуст. У замолкшего фонтана лежало несколько убитых. Мозаичный пол великолепного зала аудиенции, Девани-Хаса, был забрызган кровью. Солдаты обыскивали зал. Они искали драгоценностей, но не могли унести с собою ни цветных мозаичных плит, ни прелестной росписи мраморных колонн. Этот зал построили потомки Тимура для приема почетных гостей, для пышных празднеств. "Если есть в мире рай, то вот он, вот он, вот он", - вилась по стене узорная надпись, хитро сплетенная из золотых персидских букв. Под этой надписью скребли руками плиты умирающие. Отряд занял весь двор. Но едва королевские стрелки расположились у большого фонтана, как граната с шипеньем упала посреди двора, за нею другая, и скоро из первой партии, ворвавшейся во дворец, и половины не осталось в живых. Это Чандра-Синг, повернув свои пушки, бил из форта Селимгур по дворцу. Чандра-Синг выполнял приказ своего начальника, Инсура-Панди. Глава сорок третья. ГДЕ ЖЕ ПАНДИ? "Дели - очаг восстания и измены, в течение четырех месяцев являвший собой соблазнительный пример для всего Индостана, крепость, где мятежная армия Бенгала пыталась сосредоточить свои силы, наконец отбита нами у бунтовщиков. Правитель Дели - пленник в своем собственном дворце". Так генерал-губернатор Индии, лорд Каннинг, писал несколько дней спустя в обращении ко всем британским подданным Индостана. Правителя Дели привез Ходсон. На другой день после взятия крепости он получил чин майора, благодарность генерала и это ответственное поручение. Ходсон нашел сбежавшего Бахадур-шаха в нескольких десятках миль южнее крепости, в каменных пристройках огромной древней гробницы Хамаюна. Майор подъехал к гробнице один, без своего отряда, с двумя только спутниками. Он послал к шаху парламентера. - Сдайся нам добровольно, Бахадур-шах, - велел сказать ему Ходсон, - сдайся добровольно британцам, и мы обещаем тебе жизнь. - Пускай сам Ходсон-саи