реключаю вас на кабинет мсье Мариенвальда, он у себя. - Трубка коротко щелкнула и почти сразу раздался глухой надтреснутый голос: - Алло, я слушаю. - Бонжур, Роберт, - сказал Антуан со значением. - Фернан? Как ты устроился? - вопрошал фон-барон. - Это Антуан Форетье, мы приехали с Виктором в Кнокке потому, что не могли найти вас дома. Нам надо поговорить, мсье. В трубке послышался старческий смешок: - Так, значит, вы и есть мистер Майкл? Или это Виктор? Мне только что доложили о ваших метаморфозах, я словно помолодел на четверть века, вспомнив партизанскую молодость. Так кто же из вас собирается покупать мой "Палас"? - Зайдите к нам, барон, и мы обо всем договоримся. Возможно, мы возьмем и "Палас", во всяком случае, нам нужны тридцать семь с половиной миллионов. В обмен на них вы получите кое-какие документы. Захватите с собой чековую книжку, и мы будем квиты. Вы понимаете меня? - Прекрасно понял вас, мсье Форетье. - Черный монах уже не смеялся. - Лишь одно мне еще неясно, почему именно тридцать семь с половиной, а, скажем, не сорок или тридцать? - Я могу быть более точным, барон: тридцать семь миллионов и двести пятьдесят тысяч франков, то есть ровно одна четверть от ста сорока девяти... - Не понимаю вашей странной арифметики... - Тогда спросите об этом у Щеголя, он же Мишель. Кстати, пригласите с собой и его. - Какого Мишеля вы имеете в виду, дорогой Антуан? Я не совсем понял вас. - Нет, нет, не Буханку (Антуан сказал "миш"), а именно Мишеля. Того самого, который сидит сейчас рядом с вами. Поскольку наши документы касаются главным образом его, мы хотели бы передать их лично в его руки. Свой конверт вы уже получили. Но у нас осталась фотокопия, она тоже кое-чего стоит! - Ну что ж, кажется, вы меня уговорили, мсье Форетье, он же мсье Латор и мистер Майкл. Придется подняться к вам в номер. - И не медлите, даем вам две минуты, - Антуан положил трубку и посмотрел на меня. 9.23. - Браво, - сказал я. - Ты сыграл, как Жан Габен. И тотчас раздался стук в дверь. Я юркнул на балкон и осторожно задернул портьеру. В номер вошел молодой рослый мужчина в черном костюме. - Разрешите представиться, мсье Латор, - сказал он. - Ван Сервас, старший управляющий. Я хотел бы посмотреть ваши паспорта. - Они у сына, - ответил Антуан. - Где же он? - несколько удивился ван Сервас. - Он пошел к машине, - сказал Антуан, подходя к мужчине. - В таком случае придется подождать его, я не спешу, - ван Сервас уселся в низкое кресло и застучал пальцами по подлокотнику. 9.24. Я посмотрел вниз с балкона: нельзя ли спуститься по трубе или пройти по карнизу в соседний номер. Стена была гладкой, а до тротуара метров восемь. И тут я увидел его. Он быстро шагал по улице, держа правую руку в кармане, в левой руке был портфель. Я сразу узнал его. И мгновенно прояснилась хрустальность родника, сошлись мои камни. Для самой малой малости определилось свое место, ничто не оказалось лишним, даже американский мемориал, и выщербленная стена цитадели, и запрокинутый крест под приспущенным флагом, и женщина в черном - сцепилось все без остатка. Уже часов шестнадцать я знал о нем и особенно после выкрика Агнессы, но надо было воочию увидеть его, взглянуть на его вкрадчивую походку, вспомнить его сладкий голос, чтобы в тот же миг все сошлось и сцепилось. А он шагал и еще не заметил меня. Удивительно было лишь то, что он шел не от подъезда, а к подъезду, да к тому же наискосок через проезжую часть улицы, но он явно направлялся к машине, хотя и не видел меня, и у него еще могла оставаться надежда, что дымка, им самим поднятая в минуту последнего нашего расставления, стоит пеленой перед моими глазами, а сам я, словно слепой котенок, продолжаю тыкаться в темноте и незнании. Но вот он поднял голову и столь же мгновенно узнал меня. На лицо его набежала грустная тень, но он даже не прибавил шагу. Я улыбнулся ему и сделал ручкой, призывая к себе. Он с сожалением покачал головой и даже развел руками. Он уже подошел к машине. И тогда я ринулся сквозь портьеру. Ван Сервас быстро поднялся навстречу, но не успел изготовиться. Я легонько отодвинул его, но задел не совсем удачно, и ван Сервас без звука прилег на ковер. - Поль Делагранж, - выкрикнул я одним духом. - Он там, у "феррари". 9.25. Ему надо было еще разворачиваться, если он поедет в Вендюне, и это должно было отнять у него некоторое время. Так и вышло. Я юркнул в дверь (как медленно и тяжело она вертелась!), а он уже закончил первый разворот и переключил на задний ход. Ему бы сразу сдать назад и после того крутить в нужную сторону, но он не сообразил и тронулся с поворотом вперед, а после сдал дугой назад, к фасаду, и ему пришлось сделать лишних полдуги, чтобы выбраться на проезжую часть. А дверь еще не раскрутилась, передо мной неспешно топтался толстяк со скошенным затылком, я нырнул под его рукой и кинулся вправо к "феррари". Навстречу шла голубая "шкода". Поль должен был переждать ее, но он рванулся напролом. Встречный шофер с визгом затормозил, едва не стукнув его, - и "шкода" оказалась на моем пути. Я бросился влево, огибая "шкоду" с хвоста и все еще надеясь, что окажусь первым. Но "феррари" - приемистая машина, Поль тут же взял вторую скорость, я даже под колеса броситься не успел, рука моя зацепила стоп-фару за багажником и схватила пустоту. - Дамере, - крикнул я с опозданием. Толстяк со скошенным затылком испуганно смотрел на меня. Еще двое или трое обернулись на эту сцену, но мне было не до них. Антуан выбежал из двери, и даже чемодан у него в руках. 9.26. Антуан рванулся вперед, чтобы сразу взять скорость, и тут же сбросил газ. - О ля-ля! - только и молвил он, открывая дверцу. На этот раз было проколото переднее колесо. - Теперь ты вспомнил этот "феррари"! - в отчаянье крикнул я. - Шервиль, церковная ограда... - Все равно я не догоню его на своем "рено", - бесстрастно отозвался Антуан, глядя вдоль дороги. Поль отъехал метров на двести, две машины уже закрывали его. Я оглянулся, но кругом не видно ничего подходящего: все машины, сбившиеся в плотное стадо, пусты и закрыты. Антуан бросился на проезжую часть в надежде проголосовать и остановить машину, но их тоже не было. Я услышал звук открываемой дверцы и снова обернулся. Через две машины от нашей стоял широкий серый "мерлин", а задняя дверца его была раскрыта. Белобрысый парень в шортах возился там на сиденье, вытаскивая что-то длинное. Я нащупал в кармане сложенный перочинный нож и окликнул Антуана. Пятясь задом, белобрысый паренек вылез из машины и полуобернулся. Антуан подошел ко мне. - А "мерлин" догонит "феррари"? - спросил я и окликнул парня: - Якоб! Где Виллем? Где Ирма? Якоб узнал нас и радостно взмахнул рукой. 9.27. Ирма сказала: - Если он убил, пусть этим делом занимается криминалистическая полиция, - и снова отвернулась к прилавку, деловито смотрела в зеркальце и примеривала связку бус, которые она перекинула за шею. - Ирма, он же скроется, удерет за границу, мы искали его по всей Бельгии... - Я беспомощно теребил ее за рукав кофты, а она раздраженно увертывалась, не отрываясь от зеркала. - Помните, в первый вечер ваша подруга Люба сказала: был предатель. И мы его нашли. Он не только предал, он опасный государственный преступник, - взывал я, а сердце отсчитывало ускользающие секунды. - И вообще вы тут иностранец, это не ваше дело, - она повернулась, я увидел ее сытые глаза и враз умолк. С кем я говорю? Это же Ирма с наколкой на руке, она слушает на "грюндиге" русские песни из эмигрантских кабаков - вся ее тоска по родине на этом исчерпывается. Где же Виллем? И Антуана с Якобом не видно. Из-за угла соседнего ларька выбежал Антуан, за ним показалась огромная фигура Виллема. Увидев мужа, Ирма кинулась к нему и принялась лопотать по-голландски. Виллем над ее головой глянул на меня. - Что случилось, Виктор? Ирма продолжала отчаянно тараторить, пытаясь встать между нами. Я поднял два пальца, раздвинув их буквой "V". - Феер ен фрайхайт! - негромко сказал я. - По дороге я вам все объясню, Виллем, нельзя терять ни минуты. Мы едем в Вендюне! Услышав знакомый пароль, Виллем грозно отстранил Ирму, и мы припустились к машине. - Куда же вы? - исступленно вскричала Ирма. - Я тоже с вами, возьмите меня! ГЛАВА 26 У ворот прилеплен жестяной лист: "Частное владение, вход воспрещен. Опасность". А ниже эмалевая табличка - 140. Ворота наполовину раскрыты. - Дальше нельзя, - сказал Антуан, трогая меня за плечо. - Во всяком случае - на машине. Виллем притормозил у ворот. Я посмотрел на часы: без восемнадцати десять. Мы не мешкали. - Это его дом? - спросил Виллем, внимательно разглядывая решетчатую ограду. Мы уже рассказали ему о многом по дороге, но еще не все. - Другого, - ответил я. - Тут живет тот самый фон-барон. Они действуют сообща. Сдадим чуть назад, оценим ситуацию. - Другого выезда нет, - заключил Антуан. - Вы же видите, туда нельзя, - причитала по-русски Ирма за моей спиной. - У нас в стране тоже везде такие надписи. Вы должны поехать в полицию и все рассказать комиссару. Виллем сквозь зубы цыкнул на нее, и она ненадолго примолкла. С Виллемом мы объяснялись по-немецки. Антуан мог общаться с ним через Якоба, который знал французский. Только с Ирмой мы никак не могли договориться на родном языке, мы просто не понимали друг друга. Виллем сдал назад и остановился, не выключая мотора. Дорога в этом месте отдалилась от полосы дюн и перешла в тихую улицу, обсаженную деревьями, среди которых стояли пестрые виллы. По левой стороне они были близко и к дороге и одна к другой, а справа, где висела табличка, остановившая нас, тянулся густой парк, дома там не просматривались, и узорчатая ограда отделяла парк от улицы. По всей видимости, с этой стороны участки выходили к самому морю. Если Поль и опережал нас, то не больше чем на две-три минуты, потому что, несмотря на дорожную толчею, мы ехали хорошо и наверстали время, упущенное в бесплодных разговорах с Ирмой. Но тут ли он? - Пойдем к нему, - буднично предложил Антуан, словно мы остановились, скажем, у дома Луи, где нас ждали к обеду. - Я буду наблюдать за воротами, - сказал Виллем. Мы вышли из машины. По улице катился яркий фургончик мороженщика, издавая мелодичные сигналы. Я шагал вдоль ограды, высматривая место погуще. Фургончик проехал. - Давай, - Антуан подсадил меня, я ухватился за верхнюю перекладину, подтянулся, перебросил ногу через ограду, подал руку Антуану. Вот так и Щеголь с чьей-то помощью перелезал через стену цитадели, но сейчас некогда размышлять об этом. Я прыгнул первым. Штанина зацепилась за острую завитушку, послышался треск разрываемой ткани, я едва не плюхнулся носом, но сумел удержаться. Притаились за кустами вереска. Антуан заметил незатоптанную тропинку и, махнув рукой, побежал вперед. Сбоку пролаяла собака. Петляя среди кустов и деревьев, мы пробежали метров семьдесят. Антуан упал на землю. Перед нами была лужайка с дорожками и клумбами, а за ней протянулся на взгорке плоский двухэтажный дом с широкими окнами. Темно-синий "феррари" стоял тут же. Снова пролаяла собака, но теперь стало ясно, что она на соседнем участке. Окна нижнего этажа задернуты шторами, а на втором одно окно поднято - и ни звука, ни малейшего движения. Конечно, дом имел выход к морю. Но "феррари"-то здесь. И тогда зазвонил телефон. Звонок его был резок и беспокоен. Я тронул Антуана за локоть. Он посмотрел на меня и кивнул. Телефон продолжал трезвонить. На втором звонке Антуан вскочил и припустился к клумбе. Я обогнал его и лег на дорожку у самого "феррари". Антуан подождал третьего звонка и перебежал ко мне. Теперь машина прикрывала нас. Антуан подполз к заднему колесу и достал нож. - Пожалуй, не стоит, - сказал я, поднимаясь в рост, потому что из-за дальнего угла вынырнула машина, та самая, в которой и я сиживал: янтарный "пежо". Поль сразу увидел нас и прибавил ходу. Между нами была только клумба. Антуан метнул развернутый нож в заднее колесо. Нож летел, кувыркаясь, стукнулся о бампер и упал на гравий. Я тоже не успел обогнуть клумбу, и Поль проскочил первым. Я отчетливо видел его окаменевший профиль, он даже не оглянулся. За поворотом аллеи показались ворота, он уже успел проскочить их и повернул направо, значит, и Виллем его не задержит. Я свистнул и тут же увидел нашу машину в проеме ворот. Виллем раскрыл дверцы, а мы уже подбегали. Янтарный "пежо" был в конце пустынной улицы. Но и мы уже тронулись. - Он повернул на Брюгге, - бесстрастно заметил Антуан. - А куда же ему еще поворачивать? - засмеялся я. - В Остенде-то еще рано. Самолет уходит только в четырнадцать часов. - Через три минуты я догоню его, - пообещал Виллем. Притихшая Ирма забилась в угол кабины, видно, Виллем неплохо обработал ее, пока мы бесполезно бегали по частной собственности. Якоб метался на сиденье, повизгивая от восторга. На перекрестке Виллем лихо развернулся, проскочив под носом пронырливого "фольксвагена", и мы опять увидели Поля. Встречные машины негусто шли к морю, но все же шли, а на нашей полосе были только мы. Вендюне кончилось. Кругом стлалась плоская равнина, изрезанная шрамами каналов, и дорога просматривалась до самого горизонта. До Брюгге километров двенадцать, и деваться ему было некуда. Он шел метров на триста впереди, но Виллем без видимых усилий настигал его. Стрелка спидометра показывала сто миль. Встречные машины проносились мимо расплывчатыми видениями. Я развернул на коленях карту, приготовившись наблюдать за финалом. До Поля оставалось не больше ста метров. Семьдесят, пятьдесят. Я уже видел его затылок и спину, подавшуюся к рулю. Эх, Поль, это тебе не прогулка в Льеж в замшевых перчатках за рулем. Сейчас мы встретимся, Поль, и поговорим по душам. Ты забрал у меня синюю тетрадь, но тем и выдал себя. Впрочем, вру, я еще раньше смекнул, что тут дело не чисто. Вот когда я первый раз на него подумал: когда он принялся расписывать во всех деталях побег своего кузена через стену цитадели. Но это было еще мимолетно и вроде бы не о нем. Но когда он нежданно ворвался в дом Шульги и спросил про Николь - не дочь ли она Иванова? - тут уж прямо на него пришлись мои мысли. Он тут же обмолвился, что знает о том, куда поехала Николь, и снова приоткрылся для удара. Конечно, великолепным президентам вовсе не обязательно помнить имена всех чужих дочерей, но что дочь Ивана находится в родильном доме, об этом-то он прекрасно знал: столько разговоров было на эту тему. Татьяна Ивановна была у него дома и весь вечер рассказывала о нашем провалившемся пикнике. Что же такое выдающееся могло случиться, чтобы мой великолепный президент, независимый демократ Поль Батист пригласил в свой дом безродную эмигрантку? Это же манифик! Но он думал лишь о том, как завладеть синей тетрадью, и совершал одну ошибку за другой, потому что другого выхода уже не оставалось. Даже про фотографию братьев забыл он спросить: не до того ему было в ту минуту, чтобы следы заметать. Так что недаром я вызывал огонь на себя, ответные ходы следовали незамедлительно. Человек, который их делал, знал о каждом моем шаге - я все время чувствовал это. Он был где-то рядом со мной, но я никак не мог его ухватить. Я хватал пустоту, идя по ложным следам, на которые он меня наводил. Но я не стал рабом своей схемы - и по ложным следам шел не зря. Я шел и анализировал каждый шаг. Из многоликой цепи безмолвных вопросов выделились два ведущих: где был предатель - в отряде или вне его? И каким был мотив? Ответ выводился путем аналитических построений. Едва услышав о Щеголе, черный монах принялся наводить меня на отряд... Послушай монаха и сделай наоборот. Когда же раскрылась ошибочность отцовской записки насчет Жермен, я уяснил и другое: как же далеко от "кабанов" был предатель, коль даже отец не ведал о нем ничего. Отец не только ошибся, но и помог мне своей ошибкой. Так вывелся первый ответ: предатель был пришлым. Ложные следы отпадали один за другим, а истинный уводил все дальше от "кабанов", но вывод оказывался несомненным - предатель приближен к штабу, возможно, это офицер связи, который все время перемещается и знает других. Оставалось отмести последний след - на человека с сигарой, сидевшего в "феррари". Версия Гастона также оказалась ложной, но не напрасной. Если вслед за отцом и старый Гастон, двенадцатый "кабан", как он себя называл, не знал истинного предателя и его мотива, то искать следует совсем в другом месте. Дальше от отряда, как можно дальше, в штабе полковника Виля, у генерала Пирра. И мотив преступления уже не может быть личным: брат за брата, обманутая любовь... После всего этого дорожка вывела меня прямо на экс-президента. Я не только восторгался его великолепной биографией, я ее на ус наматывал. Но и ему можно воздать должное. Все, что он делал, было продумано самым тщательным образом. Он составил шикарную программу, чтобы ни на час не упускать меня из виду, и я сам же докладывал ему обо всем, что сделано или найдено. Он таскал меня по американским кладбищам, вел под стены цитадели - смотри, сколько смертей вокруг. Он опубликовал в журнале фотографию "кабанов", на которой не хватало одного человека, и подложил ее мне - ищи. И он знал, кого там не хватает. Он подсунул балладу о предательстве - видишь, предатель получил заслуженную кару. Он знал все про "кабанов", поэтому он с такой готовностью ухватился за нож, найденный в хижине, и стал наводить меня на Матье Ру - иди по следу. Он рассказал свою биографию - удивись! Он продемонстрировал свои великолепные монограммы - восхитись! Не правда ли, адорабль? Даже вручение ордена и медали было своеобразным отвлекающим маневром, который входил в его шикарную программу. Он выкликнул собственное имя у могильного камня, и голос его не дрогнул. Он узнал, что мы поедем искать Альфреда - и его человек караулил нас в Шервиле, чтобы сделать отметку на колесе. Он услышал, что мадам Констант предложила мне поехать с ней в архив генерала Пирра - и тут же выкрал папку с делом "кабанов". Ему нужно было это, чтобы проверить еще раз имена, клички "кабанов" и навести меня на умершего Пьера Дамере. Он все время отвлекал внимание, баламутил воду, но с Матье Ру и особенно с женщиной в черном он все-таки промахнулся. Женщина в черном явно переиграла, хоть и не старалась играть. Она была слишком искренней, да и невозможно сыграть такую роль. Но все-таки прошло свыше двадцати лет. Не могло столько ненависти храниться в ее душе: вдова давно свыклась со своей трагедией. Но в том-то и дело, что она до сих пор не знала, кто убил ее мужа. Она узнала об этом лишь накануне. И рассказал ей об этом Поль, сам или через подставное лицо, как он действовал всю жизнь. Недаром мой невысказанный вопрос так мучительно томил меня у родника, и ответ старого Гастона казался не очень-то убедительным. Не Мишель Ронсо, а Мишель Реклю рассказал женщине в черном о ее муже. И не двадцать четыре года тому назад, а накануне. Вот почему зажглись ненавистью ее глаза и заглохшая с годами боль вспыхнула с новой силой. Вот почему женщина в черном вела себя столь ослепленно: она сыграла не по задуманному сценарию. И еще кое-что не предвидел Поль: что мы докопаемся до темно-синего "феррари" и засечем номер машины. На "феррари" ложные следы в первый раз пересеклись с истинными. И с Матье у него получилась осечка: Поль не мог знать, что Альфред Меланже встречался с Матье после войны и рассказал ему о предательстве. Во второй раз пересеклись следы. Я дал клятву на могиле отца, и Поль понял, что я не остановлюсь и пойду до конца. Мы нашли могилу Альфреда, Поль не выдержал и подослал черного монаха, а потом и сам явился за синей тетрадью. Но я был уже начеку. Я вызвал огонь на себя и ждал: кто же ко мне явится? Это было неизбежно. Черный монах провалился со своей миссией; но зато он узнал о синей тетради. И Щеголь должен был явиться за нею, он оказался тут как тут. Я был готов и к его появлению в облике великолепного президента. Его роскошная фамилия меня уже не волновала, потому что я давно вспомнил о милом друге, который из Дюруа превратился в дю Руа, чтобы стать познатнее. Я тут же раскрыл перед ним свои карты, чтобы побудить к более активным действиям. Он продолжал свою тактику: попробовал навести на несуществующего Мишеля, то бишь Буханку. Я выложил ему еще больше, рассчитывая, что он не выдержит и кинется на меня с поднятым забралом - тогда бы мы схлестнулись в открытой схватке. Но он завладел синей тетрадью и стал удирать. Я безмятежно проводил его до машины, зная о том, что наши пути еще пересекутся. И вот мы несемся следом, до "пежо" - двадцать метров. Как я распалился, когда ложно решил, что предатель был в двадцати метрах от меня. Не в двадцати метрах он был, а под боком - и ежечасно. Я жал его руку, чокался с ним, иудин поцелуй отпечатался на моей щеке. Он действовал уверенно и думал, что наверняка. Так оно и случилось бы, если б не мои друзья. Без них ничего не удалось бы раскрыть. Каждый внес свою толику. Но до поры до времени Поль мог не бояться и моих друзей. Прекрасную легенду составил он себе: ведь он мог выбирать из обеих биографий. Вот когда он стал предателем: в цитадели. Он попал туда за дело, но купил жизнь ценой предательства, и немцы устроили ему ложный побег через стену. Еще там, у стены, когда я подумал о нем, мысль моя сама собой продолжилась: "А ведь таким путем немцы вполне могли заслать провокатора к партизанам". Но тогда я и помыслить не смел, что предатель стоит рядом. Но мотив, мотив? Похоже, что и он проклевывается. Знакомый такой, заигранный мотивчик: как прекрасно пахнут ананасы и как хорошо есть их вместе с тобой... Сколько таких затрепанных мотивов болтается по свету... Виллем сердито ругнулся. Впереди показался высокий фургон с белыми крестами. Поль обогнал автопопа и закрылся им как щитом. Но и поп теперь не убережет. Виллем подошел вплотную к фургону, попробовал выскочить на левую сторону и тут же вильнул обратно за спину попа: встречные машины вдруг пошли одна за другой, а для троих на этой дороге не было места. Стрелка спидометра лениво сползала к нулю. Виллем засигналил, чтобы поп прижался к обочине, но тот и пальцем не пошевельнул. - Год фердом! - в сердцах произнес Антуан. Я засмеялся: - Грешно гневаться на бога, Антуан, ты же добрый христианин. - Ты ошибаешься, - ответил Антуан, - я уже много лет не хожу в церковь. Попы всегда вставали мне поперек дороги. Наконец, на третьей попытке Виллем высмотрел просвет и, газанув как следует, обошел фургон перед самым носом отчаянно засигналившей встречной машины. Поп в белой сутане собственной персоной посиживал за баранкой. Микрофон безмолвствовал. Зачем ты предал? Как прекрасно пахнут ананасы... Снова перед нами свободная полоса, но Поль тем временем ушел по меньшей мере на полкилометра. Вот когда Виллем показал, на что способен его заморский "мерлин", приобретенный по дешевке. Янтарный "пежо" притягивался к нам, словно на тросе. Мелькнула развилка, мост через канал. Справа показалась деревушка. Я автоматически отметил на карте: Меткерк. До Брюгге оставалось шесть километров, островерхие шпили его соборов и ратуш уже проклюнулись над дорогой. - Хочешь, прижму его и сброшу в кювет, - невозмутимо предложил Виллем. - Я видел, как это делается. - Надо взять его живьем, - возразил я. - У меня к нему есть еще вопросы. - Хорошая у вас машина, - вздохнул Антуан. - Вот он! Он обернулся! - восторженно вскрикивал Якоб. - Вы сошли с ума, - безгласно причитала Ирма. Наверно, вот так же двадцать лет назад настигал его Альфред Меланже под Шарлеруа, но тогда Поль ушел. Я вспомнил об этом и посмотрел на стрелку бензиномера: горючего у нас хватало. Видя, что по прямой ему не уйти, Поль решил попытать последний шанс и неожиданно свернул направо к деревушке. Его машина оказалась на развороте более резвой, он выиграл на этом десять метров. - Он хочет спрятаться в префектуру, - с коротким смешком предположил Антуан. - Увы, теперь его не спасет и сам король, - отозвался я. Показался канал и мост. Что было на мосту? Об этом будет свидетельствовать Виктор Маслов. За каналом вразброс стояли дома под красными крышами, высокие белые сараи, исчерченные черными квадратами деревянных стропил. Из-за ближнего сарая вынырнула девочка на велосипеде, она ехала довольно резво - и прямо к шоссе. Поль уже проскочил через мост. Дорога за мостом некруто поворачивала. Мы были метрах в тридцати. От деревни к мосту катился трактор на резиновом ходу. А девочка еще не замечала за поворотом светлой машины и косо выехала на дорогу. Он должен был затормозить, даже Виллем изготовился и сбросил газ, чтобы не натолкнуться на него. А он пошел прямо, даже не вильнул. Девочка слишком поздно заметила накатывающуюся на нее машину, но у нее была хорошая реакция, она чудом вывернулась от радиатора и нажала на педаль, но все равно было поздно. Он задел крылом по заднему колесу. Я машинально дернулся к рулю. Но Виллем и без того нажал на все педали. Велосипед занесло и выбросило с дороги. Хорошо еще, что там не было кювета, только каменистая кромка. Девочка отлетела на несколько метров, пытаясь сохранить равновесие, но перекошенное заднее колесо вихляло и цеплялось. Она не удержалась и рухнула. Виллем затормозил. От дальнего дома выбежал на дорогу мужчина в зеленой рубахе. Он кричал и махал руками в надежде остановить "пежо", но Поль лишь дал деру. Крестьянин спрыгнул с трактора на землю. Я подбежал к девочке первым. Она была жива и даже пыталась приподняться на локтях, потому что велосипед лежал на ней, причиняя боль. Я отбросил велосипед в сторону. Нога у девочки была перебита, белая кость разорвала кожу чуть выше ступни, трава потемнела от крови. - Не медли. Я останусь здесь, чтобы помочь ей. - Нет, Антуан, не могу, - твердо сказал я. - Мы останемся. Крестьянин склонился над девочкой, говоря ей что-то ласковое. Подоспел и тот мужчина в зеленой нейлоновой рубахе, который первым бросился на дорогу. Они быстро говорили. Девочка глухо стонала, в лице - ни кровинки. Я встал на колени, развернул чистый платок и подсунул под ногу, стараясь не задеть ее. Девочка пыталась помочь мне и вскрикнула. Мужчина в зеленой рубахе с жаром убеждал в чем-то Антуана. - Виктор, вперед! - Антуан с силой тряхнул меня. - Они ей помогут, тут есть доктор. А этот человек поедет с нами, чтобы догнать Поля. Вперед! Виллем тоже не выдержал и дал сигнал. Я поднялся и пошел к машине, оглядываясь на девочку. Пересиливая боль, она улыбнулась мне вслед. Я подошел к багажнику, вытащил чемодан и лишь тогда двинулся к Виллему. Мужчина в зеленой рубахе уже сидел на заднем сиденье и с нетерпением торопил. Виллем схватил меня за руку, с силой втянул в кабину. Мы тронулись. Поля не было видно за домами, но далеко удрать он не мог: прошло не больше минуты, как мы остановились. И сворачивать ему было некуда, разве что обратно в Вендюне, а это не имело видимого смысла. Мы проскочили деревню и увидели его впереди. Я положил чемодан на колени, расстегнул замки. - Зачем тебе понадобился чемодан? - удивился Антуан. - Не могу же я явиться в мэрию в рваных штанах, - ответил я. - К тому же мое инкогнито давно кончилось, - и начал переодеваться, стараясь не мешать Виллему. - Ту сто четыре! - воскликнул Якоб, увидев мой китель с нашивками. Я застегнул пуговицы, поправил медаль. - Откуда у вас эта медаль? - спросил Виллем, скосив глаза. - Летайте Аэрофлотом, - ответил я, - и вы получите все, что пожелаете. Виллем наддал газу. Перед нами была свободная дорога, и стрелка спидометра показывала сто двадцать. - Хорошо, что мы не дали ему сесть на "феррари", - заметил Антуан. - "Феррари" - сильная машина, - согласился Виллем. - Но и тогда бы он не ушел от нас. Мы нагнали его у самого въезда в Брюгге, но все-таки он шел еще метров на пятьдесят впереди, и я подумал, что он начнет крутить, чтобы запутать нас, и заранее попытался разобраться в плане города. Но он продолжал мчаться по автостраде, вонзавшейся в скопление старинных улочек. Проехали над каналом, под древними воротами, через второй канал. Дома все теснее сдавливали дорогу, пока она не сжалась до ширины средневековой улицы, но асфальт еще оставался на ней. Мы шли уже впритык за ним. Виллем пытался объехать его и встать поперек, но на узкой средневековой тропе никак не удавалось это. И тут он начал вилять. Я уже разглядел по плану: улица Каренмаркт была на противоположной стороне города. Значит, он не туда спешит. Он боится выехать на площадь, где мы можем обойти его и стать поперек. Он крутился по улочкам, но Виллем шел за ним как привязанный, хотя длинному "мерлину" непросто было изворачиваться. То и дело навстречу попадались старомодные, об одну лошадь, пролетки с туристами. Виллем гудками прижимал их к стенам, ни на шаг не отпуская "пежо". Мелькнул канал с плывущим катером. Старухи сидели у домов, в двориках сушилось белье. Ветерок принес тягучий запах замоченной в чанах кожи - Брюгге представлялся нам не музеями и соборами, а бытовой изнанкой. Но рано или поздно Поль должен остановиться. Я протянул Якобу визитную карточку мадам Констант, на обороте которой был написан ее "морской" телефон. - Как только станем, позвонишь по этому телефону, расскажешь, где нас искать... - Похоже, что он стремится к "Храброму Тилю", - предположил Антуан, переговорив с нашим новым попутчиком. И впрямь. Он резко затормозил у серого с замшелым фасадом здания с двумя висячими фонарями над подъездом. Мне было ближе к тротуару, я выпрыгнул, но он успел обежать радиатор и нырнул в дверь на секунду раньше меня. Я юркнул следом. Холл прорублен по-современному, но все равно в нем было тесновато и не густо светом. - Меня преследуют! - закричал он кому-то, бросаясь в сторону от двери. - У них фальшивые паспорта. Дорогу мне преградил полицейский в черной шинели. Рядом с ним я разглядел и второго, похоже, повыше чином. Антуан уже дышал за моей спиной. - Ваши документы! - потребовал младший чин, властно потянувшись ко мне рукой. - Кто вы такой? - Гражданин Советского Союза, - и вручил ему свой паспорт. - Это мой гость в Бельгии, советский летчик Виктор Маслов, - быстро проговорил Антуан. - Почему вы проникли в отель "Палас" по чужим паспортам? - резко спросил второй, они и об этом знали уже. А я не сводил глаз с Щеголя, выискивая мгновенье для прыжка. Вцепившись руками в портфель, тот стоял у стены, почти в углу: с одной стороны от него - барьер конторки, с другой его прижимала мощная фигура Тиля, отлитая в рост из чугуна. Щеголь тоже неотрывно смотрел на меня: губы нервно подергивались, в глазах таилась усмешка: что? напоролся? сейчас я погляжу, как тебя поволокут в кутузку. И лишь в глубине под этой усмешкой можно было разгадать страх, да еще какой! С этого страха и начиналось его раздвоение: вроде бы это еще и прежний Поль Батист - осанка, свежий костюм, платочек из кармашка, перстни на тонких пальцах. И вместе с тем это уже и не он. Что-то размякшее и темное выползало из него - передо мной стоял уже разоблаченный Поль Делагранж, бывший независимый демократ, экс-президент и все такое. - Доброе утро, Щеголь, - сказал я с полупоклоном. - Кажется, мы так и не поздоровались нынче. Это не манифик. - Задержите этих людей, господин инспектор, - ответил он, принимая жалкую позу экс-президента. - У них фальшивые документы, они напали на меня в Вендюне... - Итак, я хотел бы услышать от вас, - снова спросил инспектор, обращаясь на сей раз к Антуану, - с какой целью вы проникли в "Палас" по чужим документам? - Пусть этот франт сначала ответит, почему он задавил девочку, господин инспектор! - выкрикнул мужчина в зеленой рубахе, непредусмотренно вламываясь в разработанный сценарий. - Какую девочку? - удивленно спросил инспектор и повернулся к кричавшему. Первый полицейский, который стоял на моем пути и подозрительно перелистывал паспорт, тоже глянул в ту сторону. - Задавил ребенка и удрал, перевернутый горшок... Я мягко пригнулся и поднырнул под руки полицейскому. Еще полпрыжка - и я перед Щеголем. Он притиснулся к стене, уронил портфель и закрыл лицо руками, заслоняясь от удара. Инспектор с предостерегающим жестом кинулся за мной, но это было без пользы. Я уже придавил Щеголя коленом и с треском вывернул наружу его карманы. На каменный пол со звоном просыпалась мелочь, ключи, перочинный нож. Упал и раскрылся от удара плоский голубой футлярчик, длинное ожерелье змеисто выползло на пол. Портфель валялся у ног железного Тиля. Инспектор схватил меня за руку, но я уже распрямился. Антуан подскочил и застыл рядом, готовый рвануться на помощь. - Это все, господин инспектор, - сказал я. - Так он поступил когда-то с моим отцом. Теперь мы квиты. Инспектор с недоумением отпустил меня. Я чиркнул зажигалкой и пустил струю дыма в размякшее лицо Щеголя. Вот когда в его глазах возник ничем не прикрытый страх: лишь он да Антуан могли уяснить значение этой сцены. И понял Щеголь - если я знаю то, о чем никто не ведает, то знаю и все остальное. Он даже нагнуться не смел, чтобы подобрать свои сокровища. - Что вы имеете к мсье де Ла Гранжу? - спросил инспектор, оглядывая мой китель и медаль, по-моему, он только сейчас разглядел ее. - К Мишелю Реклю, хотите вы сказать, господин инспектор, - уточнил я. - Это человек не тот, за кого выдает себя. - Это гнусная клевета, господин инспектор. Они самозванцы... - Щеголь суетно отделился от стены и сделал шаг, предусмотрительно укрывшись за инспектора. Он уже несколько овладел собой, во всяком случае понял, что бить его больше не будут, и надо изворачиваться. - Паспорт настоящий, - сказал полицейский, захлопывая мой паспорт и передавая его шефу. - Виза действительна по двадцатое августа. ГЛАВА 27 - Что здесь происходит? - раздался голос от дверей. В холле столпился разнообазный люд, я не вмиг разглядел, кто там вошел, хотя нетрудно было догадаться по голосу. Мужчина в зеленой рубахе стоял на первом плане, за ним, скрестив на груди руки и посасывая сигару, сурово возвышался Виллем, рядом - притихшая Ирма. Они обернулись на голос. Администратор за конторкой приподнялся, инспектор тоже посмотрел в сторону дверей, не выпуская, однако, и меня из поля зрения. Все присутствующие так или иначе принимали участие в нашей сцене, лишь Храбрый Тиль безучастно "наблюдал" из угла за происходящим. Уверенно раздвигая толпу, к нам пробирался ван Сервас. Он попробовал было сдвинуть с места Виллема, но тот тихонько рыкнул, и ван Сервас пустился под крылышко к комиссару. А вот и фон-барон показался, я не сразу узрел его. Сутану-то сбросил черный монах, в светское нарядился. Черный костюм с иголочки, белая рубашечка, замшевые перчатки - хоть сейчас под венец. - Кого я вижу? - радостно воскликнул я по-русски. - Вы не опоздали, сударь, сейчас мы завершим наши дела. Привет от Терезы. Он скользнул по мне взглядом, который должен был изображать презрение, и с ходу перешел в наступление. - Это самозванцы, господин инспектор, вы должны немедленно задержать их, я предъявляю им обвинение в использовании чужих документов, в похищении мадемуазель Терезы Ронсо и в нападении на мою виллу в Вендюне, куда они проникли с целью грабежа. - С целью установить справедливость, - спокойно поправил Антуан, смотря на меня и показывая глазами на паспорт в руках инспектора. - Но-но, - пробасил Виллем, легонько тронув фон-барона, когда тот проходил мимо. - Полегче на поворотах, вонючая тряпка! Фон-барон испуганно шарахнулся в сторону, не успев завершить обличительную тираду. Комиссар обернулся к Виллему. - Кто вы такой? - спросил он по-немецки. - Участник голландского Сопротивления, который пришел за справедливостью, - отвечал Виллем. - Но я не думал, что встречу здесь мальчишку. - Прошу соблюдать порядок, - призвал инспектор в надежде, что не все тут поняли Виллема. - Они нанесли мне телесные повреждения, господин полицейский! - выкрикнул ван Сервас. - Кто-то из них, господин инспектор, час назад звонил сюда из "Паласа" и назвался именем метра Ассо, - администратор, кипя благородным негодованием, поднялся из-за конторки. - Это могут подтвердить на телефонной станции, господин инспектор. - Они обманули доверие Армии Зет, - включился фон-барон недобитый. - Антуан Форетье - известный браконьер, а этот русский самозванец завтра улетает в Москву, но перед этим он решил поживиться на моей вилле... - Боже, как я обманулся, - всхлипнул за спиной инспектора воспрянувший Щеголь, прикладывая к лицу платочек. - Мы аплодировали ему, поднимали тосты в честь этого самозванца! Что скажут наши ветераны, когда узнают обо всем этом? Но я не жажду крови, господин инспектор... - Успокойтесь, мой друг, - прервал его черный монах. - Принципы элементарной справедливости... Разрешите я присяду, господин инспектор, в моем возрасте... Я никогда не откажусь от своих обвинений... Так они напевали заранее отрепетированным квартетом: рояль, гитара, контрабас, ударник. И тон задавал фон-барон, прославленный филателист. В этом квартете он был ударником, сильным мира сего, но и он уже выдыхался. Ван Сервас с готовностью подвинул ему кресло. Инспектор бдительно наблюдал за нами. Антуан сделал шаг вперед. - А теперь буду говорить я, - дерзостно начал он. - Мы не нуждаемся в прощении. Я официально заявляю вам, господин инспектор. Перед вами опасный преступник, свыше двадцати лет скрывавшийся под чужим именем. Мишель Реклю в сорок четвертом году предал девять человек и в сорок седьмом убил Альфреда Меланже. - Побойтесь бога, Форетье! Что вы говорите? - Черный монах красиво воздел руки. - Я обвиняю этого человека в лжесвидетельстве, господин инспектор. - Щеголь с негодующим лицом отступил в сторону и оказался за черным монахом, прямо меж его воздетых рук. - Это беспардонная клевета. Всем известно, что Мишель Реклю погиб при освобождении Льежа, он похоронен как герой, его имя выбито на мемориальной доске у церкви Святого Мартина... - Мишель Реклю никогда не погибал геройской смертью, - без колебаний парировал Антуан. - В бою за освобождение Льежа погиб Поль Делагранж. Ты был на собственных похоронах, Мишель. Тебе надо было замести следы преступления, и ты присвоил себе имя погибшего кузена. А за партизанскую могилу возле Святого Мартина можешь не волноваться, Щеголь. Мы уберем с плиты твое имя, а заодно изберем нового президента. Армия Зет от этого не пострадает. - Что я слышу? - вздрагивающим голосом продолжал черный монах, теперь он и очи устремил вослед рукам. - И земля держит этого клеветника! Будьте добры, господин инспектор, освободите меня от общества этих людей. Или я нахожусь не в своем доме? Инспектор повернулся к Антуану: