Целует ее.) Уфф! Ну и пришлось мне потрястись, чтобы попасть сюда вовремя! Полдороги я ехал на грузовике. И ведь не забыл о сегодняшнем дне, Кей. Что ты скажешь насчет этого? (Кидает ей пакет, который она раскрывает и обнаруживает шелковый шарф.) Ну как, все в порядке? Кей (с благодарностью). Это чудно, Робин. Чудно, чудно! Робин. Ну и замечательно! А я - все! Готово! Наконец демобилизован! Хейзел. О-о, вот здорово! Ты маму уже видел? Робин. Ну конечно, глупышка! Ты посмотрела бы на ее лицо, когда я сказал ей, что снова штатский. Ну и повеселимся же мы теперь! Кей. Вовсю, вовсю! Кэрол. А Алана ты видел? Робин. Только мельком. Как он, все такая же важная старая сова? Кэрол (очень юная и торжественная). По-моему, Алан - чудеснейший человек. Робин. Знаю, знаю, ты всегда так считала. Про себя этого не скажу, но и я очень уважаю эту старую гусеницу. А как твое писание, Кей? Кей. Я продолжаю свои попытки... и учусь. Робин. Вот это самое главное. Мы им покажем, на что способны Конвеи. Сколько молодых людей, Хейзел? Хейзел (спокойно). Никого, о ком бы стоило говорить. Кэрол. Она привыкла завоевывать полковников. Верно, Хейзел? Кей (игриво). А так как они теперь стали штатскими, ей приходится менять тактику. И она пока чувствует себя не совсем уверенно. Робин. Это они все из зависти. Правда, Хейзел? Показывается миссис Конвей с подносом в руках, нагруженным сандвичами, пирогом, пивом и т.п. Робин. О, вот это кстати! (Бросается ей навстречу и берет поднос.) Миссис Конвей (очень счастлива; расплываясь в улыбке). Ну, разве это не мило? Теперь мы все вместе. Я чувствовала, что ты едешь, Робин, хотя ты ничего и не сообщил нам, скверный мальчишка. Робин. Честное слово, мама, никак не мог. Распутался только в самую последнюю минуту. Миссис Конвей (Кей). Кончай свою шараду, дорогая! Робин. Шараду? А мне нельзя сыграть? Я когда-то был героем по этой части. Миссис Конвей. Нет, милый, они как раз кончают. Теперь ты дома и мы сможем устраивать шарады, как только пожелаем. Поешь немножко и побудь со мной, пока они разыгрывают последнюю сцену. Кей (Хейзел и Кэрол). Идите, вы обе! Мэдж мы заберем там. Помните, это американский вечер, и у нас нет ничего выпить, а потом, затеяв скандал, вы спрашиваете: "Разве мы не у маркиза Карабаса?" - и я тогда скажу: "Да, но он переехал в Америку, а кот в сапогах остался дома". (Произнося эти слова, уходит.) Остальные идут за ней следом. Миссис Конвей поспешно складывает несколько костюмов, пока Робин устраивается с подносом. Миссис Конвей подходит и с материнской радостью наблюдает, как он ест и пьет. Оба они счастливы и чувствуют себя друг с другом прекрасно. Миссис Конвей. Все ли тут есть, чего бы тебе хотелось, Робин? Робин (с полным ртом). Да, мама, спасибо! Фу, ты не знаешь, что это значит - наконец вырваться! Миссис Конвей. Конечно, знаю, глупенький мальчик. А что же еще я должна чувствовать, когда ты наконец вернулся ко мне... навсегда? Робин. Мне надо будет одеться. Миссис Конвей. Да, тебе нужно несколько действительно хороших костюмов. Хотя, право, жаль, что ты не можешь продолжать носить эту форму. У тебя в ней такой бравый вид! Бедный Алан, - ты знаешь, он был только капралом или что-то в этом роде и носил отвратительную форму, все было ему не к лицу - Алан всегда казался не на своем месте в армии. Робин. Я слышал, он получил какое-то дрянное место в городской управе? Миссис Конвей. Да. Хотя ему, кажется, нравится. Может быть, со временем он найдет что-нибудь получше. Робин (с жаром). Ты знаешь, мама, у меня куча всяких планов. Мы там, на фронте, толковали обо всех этих вещах. Один из наших ребят знаком с Джимми Уайтом... ты знаешь, с тем самым Джимми Уайтом, ты слыхала о нем... и он обещал устроить мне к нему рекомендацию. Я думаю заняться чем-нибудь по части авто и мотоциклов. Понимаю в них толк и слыхал, что люди покупают их как бешеные. И потом, ты знаешь, у меня есть наградные. Миссис Конвей. Да, мой дорогой, нам придется обо всем еще потолковать. Слава богу, времени у нас теперь довольно! Как, по-твоему, девочки выглядят хорошо? Робин (уплетая за обе щеки). Да, замечательно! Особенно Хейзел. Миссис Конвей. О, на Хейзел все обращают внимание. Ты посмотрел бы на молодых людей! И Кей - ей двадцать один год, прямо не могу поверить... она стала совсем взрослой и серьезной. Не знаю, выйдет ли у нее что-нибудь с этим писательством... хотя она очень старается. Не дразни ее, пожалуйста, мой дорогой, она этого не любит... Робин. Я никогда ее не дразнил. Миссис Конвей. Нет, но Хейзел иногда позволяет... а я знаю, каковы вы, дети. Мэдж уже учительствовала, ты знаешь, а теперь пытается подобрать школу получше. Робин (безразлично). Молодчина Мэдж! (С гораздо большим интересом.) Я думаю, мама, мне надо отправиться в Лондон насчет моих костюмов. В Ньюлингхеме нельзя раздобыть ничего приличного, а поскольку я собираюсь заняться продажей авто, мне надо иметь вид человека, который умеет отличить хороший костюм от плохого. Господи! Как хорошо быть снова дома, и не в каком-нибудь жалком отпуску! (Останавливается, взглянув на мать, которая стоит вплотную, рядом с ним.) Ну, мама, не надо!.. Сейчас не о чем плакать. Миссис Конвей (улыбаясь сквозь слезы). Я знаю. Потому-то и плачу. Видишь, Робин... я потеряла вашего отца... потом эта война... тебя забрали... Я совсем не привыкла к счастью! Я забыла о нем. Вот и волнуюсь! Робин... Теперь, когда ты вернулся... пожалуйста, не уезжай снова! Не покидай нас... оставайся навсегда с нами! Мы будем жить все вместе так уютно и счастливо, правда? Входит Джоан и смущенно останавливается, увидев их вместе. Миссис Конвей оборачивается и замечает ее. Робин также ее замечает, и лицо его просветляется. Миссис Конвей видит это, затем снова смотрит на Джоан. Эта игра должна продолжаться не дольше, чем необходимо. Джоан (волнуясь). О, миссис Конвей... они кончили шараду... кое-кто из гостей собирается... И Мэдж просила меня сказать вам, они ждут, что вы споете что-нибудь. Миссис Конвей. Почему она не пришла сама? Джоан (нетвердым голосом). Она, и Кэрол, и Кей, как только кончили шараду, стали угощать гостей сандвичами и... Робин (подымается). Привет, Джоан! Джоан (подходит, взволнованная). Здравствуй, Робин! Ну как, приятно вернуться домой? Робин (улыбаясь, многозначительно). Разумеется! Миссис Конвей (несколько раздраженно). Какой же тут ужасный беспорядок. Я знала, что так будет. Хейзел и Кэрол принесли все эти вещи вниз. Джоан, пойдите и скажите им, что они должны сейчас же унести все это наверх! Я не желаю, чтобы эта комната превращалась в лавку старьевщика. И может быть, вы им поможете, дорогая? Джоан. Да... конечно... (Улыбается Робину и уходит.) Миссис Конвей оборачивается и смотрит на Робина. Он улыбается. Ей приходится улыбнуться в ответ. Робин. У тебя очень лукавый вид, мама. Миссис Конвей. Разве? У меня совсем не то настроение. (Осторожно.) Джоан выросла и стала очень миловидной девушкой. Правда? Робин (улыбаясь). Вполне. Миссис Конвей (тем же осторожным тоном). И, по-моему, у нее приятный, легкий характер. Она не очень умная или развитая... но безусловно милая девушка. Робин (соглашаясь). Да, бьюсь об заклад, что это так. Хейзел вплывает в комнату, чтобы собрать вещи. Это должно быть сделано максимально быстро. Хейзел. Они все там жаждут, чтобы ты спела, мама. Согласны даже, если это будет что-нибудь немецкое. Миссис Конвей. Слава богу! Я никогда не была так глупа, чтобы перестать петь немецкие песни. Что общего у Шуберта и Шумана с Гинденбургом и кайзером? Входит Кэрол и следом за ней - Джоан. Хейэел уходит с охапкой вещей. Робин помогает Джоан собирать ее долю. Миссис Конвей стоит в стороне. Кэрол (громко и весело, собирая вещи). Все разгадали шараду, что это был "Кот в сапогах", хотя до этого не угадали ни одного слова. Все, кроме мистера Джеймса, который почему-то думал, что слово было "Синематограф". Когда говорят "синематограф", я ни за что не могу поверить, что когда-нибудь была в одном из них, - это звучит как название какого-то совсем другого места. Робин, ты видел Уильяма С.Харта? Робин. Да. Кэрол (останавливаясь со своей ношей, очень торжественно). Я люблю Уильяма С.Харта. Интересно бы знать, что обозначает это "С"? Робин. Сидни. Кэрол (оборачиваясь, в ужасе). Робин, не может быть! (Уходит.) Джоан собирает оставшиеся вещи. Миссис Конвей. Пойдем, Робин, я хочу, чтобы ты с Аланом передвинул для меня рояль. Робин. Ладно. Все уходят. Почти все вещи собраны и унесены. Доносятся отдаленные аплодисменты и смех. Затем быстро входит Кей и озабоченно ищет клочок бумаги и карандаш. Найдя их, задумывается, морщит лоб, затем делает несколько быстрых заметок. Слышно, как на рояле берут несколько аккордов. Заглядывает Кэрол, которая пришла собрать последние остатки маскарадных костюмов. Кэрол (с благоговением, очаровательная в своей непосредственности). Кей, тебя внезапно посетило вдохновение? Кей (поднимает глаза, очень серьезно). Нет, не совсем. Но я прямо переполнена всякими чувствами, мыслями и впечатлениями. Ты знаешь... Кэрол (подходит ближе к своей любимой сестре). О да, я тоже! Всего так много! Я ни за что не могла бы начать писать о них. Кей (с увлечением юной писательницы). В моем романе одна девушка идет на вечер... понимаешь... и там ей встречаются некоторые вещи, которые я как раз почувствовала... очень тонкие вещи. Я знаю, что она их почувствовала... а я хочу, чтобы на этот раз мой роман был очень правдивым... так что мне обязательно нужно было их записать... Кэрол. Ты мне потом расскажешь? Кей. Да. Кэрол. В спальне? Кей. Да, если ты будешь не слишком сонная. Кэрол. Ни за что! (Умолкает, счастливая.) Они смотрят друг на друга - два серьезных молодых существа. И как раз теперь слышно, как миссис Конвей в гостиной начинает петь романс Шумана "Орешник". Кэрол. (Преисполнена торжественности и благоговения.) Кей, по-моему, ты - замечательная. Кей (сама благоговея). По-моему, жизнь - замечательная. Кэрол. И ты и жизнь - вы обе. (Уходит.) Теперь милые, переливчатые звуки Шумана доносятся яснее, чем раньше. Кей пишет еще минуту-другую, затем, взволнованная музыкой и внезапным творческим вдохновением, откладывает карандаш и бумагу, идет к выключателю и тушит свет. В комнате не темно, потому что свет проникает в нее из холла. Кей идет к окну и раздвигает портьеры, так что, когда она садится на подоконник, голова ее залита серебристым лунным сиянием. Совсем притихшая, она слушает музыку и отрешенно всматривается куда-то вдаль; в то время как замирает песня, медленно опускается занавес. ДЕЙСТВИЕ ВТОРОЕ Когда занавес подымается, в первую минуту мы думаем, что ничего не произошло, с тех пор как он опустился, потому что свет так же проникает в комнату из холла, и Кей так же сидит на подоконнике. Но вот входит Алан и зажигает люстру, и мы видим, что произошло, очевидно, очень многое. Перед нами та же комната, но она оклеена другими обоями, обстановка вся заменена новой, картины и книги не совсем те же, что были раньше, появился радиоприемник. Общее впечатление жестче и несколько светлее, чем было во время того вечера, в 1919 году, и мы сейчас же догадываемся, что действие происходит в наши дни (1937 год). Кей и Алан уже тоже не те, какими они были двадцать лет тому назад. У Кей - слегка жестковатый облик преуспевающей, холеной сорокалетней женщины, которая долгие годы привыкла сама зарабатывать себе на жизнь. Алан, которому около сорока пяти, имеет еще более затрапезный вид, чем раньше, - нелепый пиджак, надетый на нем, никак не подходит к остальному костюму, - но сам он все такой же робкий, неловкий, милый, только теперь в нем чувствуется какая-то спокойная уравновешенность, внутренняя уверенность и просветленность, отсутствующие у всех остальных, которых мы сейчас увидим. Алан (спокойно). Ты здесь... Кей? Кей (радостно). Алан! (Вскакивает на ноги и целует его.) Затем они смотрят друг на друга, слегка улыбаясь. Алан (смущенно потирает руки, как он делал всегда). Я рад, что тебе удалось приехать. Только это и заставляло меня терпимо относиться ко всей этой затее - мысль, что ты, может быть, сумеешь приехать. Но мама говорит, что ты не останешься ночевать. Кей. Я не могу, Алан. Мне нужно вернуться в Лондон сегодня же вечером. Алан. Дела? Кей. Да. Я должна отправиться в Саутгемптон завтра утром писать заметку о новейшей кинозвездочке. Алан. И часто тебе приходится этим заниматься? Кей. Да, Алан, очень часто. На свете существует страшное множество кинозвезд, и все они приезжают в Саутгемптон, за исключением тех случаев, когда они приезжают в Плимут, чтоб их черт побрал! А все читательницы "Дейли курир" обожают, когда в газете есть бойкая статейка о какой-нибудь из их блистательных фавориток. Алан (задумчиво). Они выглядят очень мило... но как-то все на одно лицо. Кей (решительно). Они и есть все на одно лицо - и таковы же и мои бойкие интервью с ними. В самом деле, порой у меня такое чувство, словно мы все кружимся на одном месте, как цирковые лошади. Алан (после паузы). Ты пишешь новый роман? Кей (очень спокойно). Нет, мой дорогой, не пишу. (Пауза, затем разражается коротким смехом.) Я говорю себе, что слишком многие пишут сейчас романы. Алан. Что ж, оно, пожалуй, так выглядит... иногда. Кей. Да. Но это не настоящая причина. Я все-таки продолжаю думать, что мой роман был бы не похож на то, что они пишут, - по крайней мере следующий, если предыдущий даже и был похож. Но... дело в том, что я просто не могу... Алан (после паузы). Последний раз, что ты писала, Кей, - я хочу сказать - ко мне - мне показалось, что ты несчастлива. Кей (как бы упрекая себя). Я и была несчастлива. Думаю, потому-то вдруг и вспомнила о тебе... и написала. Не очень это лестно для тебя, не правда ли? Алан (с благодушной скромностью). Знаешь, в известном смысле, пожалуй, лестно. Да, Кей, я готов счесть это за комплимент. Кей (с внезапным порывом нежности). Алан, я просто не могу смотреть на твой пиджак! Он ведь совсем не подходит ко всему остальному. Ты не находишь? Алан (заикаясь, извиняющимся тоном). Да... видишь ли... я ношу его только дома. Это старый пиджак... ну, вроде домашней куртки... вместо другого, который я берегу. Конечно, мне не следовало его надевать сегодня, но, знаешь ли, привычка. Я переоденусь, пока другие еще не пришли. Почему ты была так несчастлива тогда... когда последний раз писала? Кей (с трудом, отрывистыми фразами). Одна история, все время подходившая к концу, как раз тогда действительно кончилась... Она продолжалась десять лет... плохо было, когда она тянулась... и уж совсем невмоготу, когда завершилась. Он был женат. Были дети. Обычная нудная канитель. (Умолкает.) Алан, ты, наверно, не знаешь, какой сегодня день? Алан (посмеиваясь). Да знаю, знаю! И мама тоже знает. Гляди! (Вытаскивает из кармана маленький пакет и протягивает ей.) Кей (берет пакет и целует Алана). Алан, ты ангел! Я не думала, что когда-нибудь придется еще получить подарок в день рождения. А ты знаешь, сколько мне лет? Сороковой! Алан (улыбаясь). Мне - сорок четыре. Знаешь, и ничего плохого. Тебе это понравится. Звонок в передней. Алан. Погляди на подарок. Надеюсь, тебе он подойдет. (Идет в переднюю.) Кей быстро развязывает пакет и извлекает отвратительную, дешевую маленькую сумочку. Она смотрит на нее и не знает, плакать ей или смеяться. Тем временем Алан вводит Джоан - теперь Джоан Конвей, потому что она вышла замуж за Робина. Время не очень милостиво обошлось с ней. Она стала довольно-таки обрюзгшей, сварливой сорокалетней женщиной. В ее голосе появилось что-то раздражающее. Джоан. Хэлло, Кей! Не думала, что тебе удастся приехать - ты ведь теперь почти совсем не бываешь в Ньюлингхеме, правда? И я должна сказать, что понимаю тебя. (Умолкает, заметив отвратительную сумочку.) О, что это за... Кей (поспешно). Мило, не правда ли? Алан только что подарил мне ее. Как дети? Джоан. С Ричардом все в порядке, но доктор советует Энн вырезать гланды, хотя он и не говорит, кто заплатит за операцию. Это ему совсем не приходит в голову. Они были так рады подаркам, которые ты прислала к рождеству, Кей, - я просто не знаю, что бы они без них делали, хотя я и постаралась изо всех сил. Кей. Я уверена в этом, Джоан. Джоан. Алан тоже был очень добр к ним. Правда ведь, Алан? Хотя, конечно, это не может заменить им отца. (Умолкает и с жалким видом смотрит на Кей.) Знаешь ли, я не вижу Робина по целым месяцам. Некоторые говорят, что я должна развестись с ним, но... я, право, не знаю... (С внезапным порывом горя.) Правда ну разве это не ужасно? О, Кей! (Вдруг хихикает.) Как смешно это звучит: "О, Кей"! Кей (устало). Я давно перестала обращать внимание. Джоан. Ричард постоянно говорит "о'кэй", он слышал это в кино, и, конечно, Энн копирует его. (Умолкает и с тревогой глядит на обоих.) Как вы думаете, это хорошо, что я пришла сюда сегодня? Хейзел сказала мне, что у вас что-то вроде семейного совета, и она думала, что мне следует быть здесь, и я тоже так думаю. Но бабушка Конвей не приглашала меня... Кей (разражаясь смехом). Джоан, ты, надеюсь, не называешь маму "бабушкой Конвей"? Джоан. Видишь ли, я так привыкла к этому, с детьми... Кей. Она, наверно, терпеть этого не может. Алан (извиняющимся тоном, Джоан). Знаешь, я думаю, Кей права. Джоан. Я постараюсь запомнить. Она наверху? Алан. Да. Мэдж тоже здесь. Джоан (подбадривая себя). Пожалуй, я схожу наверх и спрошу ее... следует ли мне оставаться. А то буду чувствовать себя ужасно глупо. Кей. Да, сходи! И скажи ей, что мы думаем, что тебе нужно тут быть... если ты хочешь... Джоан. Да нет, не в том дело... Но... видишь ли... если это насчет денег... мне надо ведь тоже знать, правда? В конце концов, я жена Робина, а Ричард и Энн - его дети... Алан (с симпатией). Да, Джоан, скажи это маме, если она будет возражать. Но она не будет. Джоан несколько секунд смотрит на них с сомнением, затем уходит. Они провожают ее взглядом, потом смотрят друг на друга. Кей (слегка понизив голос). Я думаю, с Робином дело безнадежное... Но что поделать, Джоан - такая дурочка... Алан. Да, но то, как Робин с ней обращался, заставило ее почувствовать себя гораздо глупее, чем она есть на самом деле. Видишь ли, Кей, это отняло у нее всякую уверенность в себе. А так она могла бы быть совсем не плохой. Кей. Тебе когда-то нравилась Джоан, правда? Алан (глядит на нее, затем медленно улыбается). Ты помнишь, когда она и Робин сказали нам, что они помолвлены? Я был в нее влюблен тогда. Это был единственный раз, что я вообще влюбился. И помню... как внезапно я возненавидел Робина... да, по-настоящему возненавидел его. Вся эта любовь и ненависть скоро прошли, конечно, - все это были глупости. Но я хорошо это помню. Кей. А что, если бы на месте Робина был ты? Алан (поспешно). О нет, из этого ничего бы не вышло! Решительно ничего. Совсем неподходящее дело. Кей смеется, ее трогает и забавляет его ужас холостяка. Входит Мэдж. Она очень непохожа на девушку из первого действия. У нее коротко подстриженные волосы с проседью, носит очки и строгое, хотя и изящное платье. Тон ее сух и четок, но под уверенными манерами учительницы чувствуется невротичка. Мэдж (решительным тоном, деловито расхаживая по комнате, отыскивая конверт и наполняя чернилами свою авторучку). Я только что сказала матери, что, если бы я случайно не оказалась сегодня здесь поблизости - ты знаешь, Кей, я подала заявление на должность начальницы в Бордертоне и сегодня днем ездила туда для переговоров, - ничто не заставило бы меня прийти сюда. Кей. Ну, я не знаю, зачем тебе понадобилось говорить ей это, Мэдж. Ты здесь - и в этом все дело. Мэдж. Нет, не в этом. Я хочу дать ей понять совершенно ясно, что для меня все эти семейные дрязги, финансовые и иные, больше не представляют решительно никакого интереса. А также что я не сочла бы нужным отпрашиваться на целый день с работы в Коллингфилде только затем, чтобы присутствовать на одном из этих нелепых, истерических собраний. Кей. Ты говоришь так, будто тебя каждый месяц заставляли на них присутствовать. Мэдж. Нет, не заставляли. Но вспомни, пожалуйста, Кей, что мне пришлось выдержать гораздо больше этих глупейших препирательств, чем тебе. Мать и Джеральд Торнтон, по-видимому, воображают, что время лондонской журналистки гораздо более драгоценно, чем время старшей преподавательницы большой женской гимназии. Почему - не могу себе представить. Но в результате меня очень часто заставляли бывать здесь, а тебя - нет. Кей (с оттенком усталости). Ну, хорошо. Но раз мы обе здесь, постараемся провести время получше. Алан. Да, разумеется. Мэдж. Джоан здесь. Я надеюсь, что Робин не вздумает тоже появиться. Тебе, кажется, не пришлось еще испытать этого, Кей. Я однажды была свидетельницей их неожиданной встречи здесь: Робин - полупьяный, готовый всех оскорбить, Джоан - в слезах, недовольная. Оба они во всех деталях обсуждали самые неприятные подробности своей частной жизни... Нет, это не такой опыт, который я хотела бы повторить. Кей (улыбаясь, но, по существу, серьезно). Я не могу порицать тебя, Мэдж. Но будь, ради бога, сегодня человечной! Ты сейчас не выступаешь перед общим собранием в Коллингфилде. Вот твой милый брат Алан. Я - твоя милая сестра Кей. Мы знаем о тебе все... Мэдж. Вот в этом как раз вы ошибаетесь! Вы почти ничего обо мне не знаете, вы все. Жизнь, которой вы не видите - называйте ее общим собранием в Коллингфилде, если это вас забавляет, - это моя настоящая жизнь. Она представляет подлинную меня, какова я сейчас, а то, что помните вы с Аланом и мать - и уж поверь, что мать не забыла ни одной смешной или нелепой мелочи, - все это давно не имеет ни малейшего значения. Кей. Мне не хотелось бы думать так, Мэдж. Алан (робко, серьезно). И это ведь неправда. В самом деле неправда. Потому что... (Колеблется и теряется.) Мэдж. Я слышала, как ты излагал свои необыкновенные взгляды, Алан, последний раз, что я была здесь. Я даже обсуждала их с Херриксон - это наша старшая математичка, блестящая женщина, - и она разбила их самым основательным образом. Кей (желая его подбодрить). Расскажи мне об этом, Алан, потом, если будет время. Мы не дадим себя попирать всяким мисс Как-их-там-зовут. И нам не важно, что они такие блестящие. Правда ведь, Алан? Алан усмехается и потирает руки. Мэдж (сознательно меняет тему разговора). Я надеюсь, ты занимаешься еще чем-нибудь другим, Кей, кроме этой дешевой журналистики? Начала ты писать новую книгу? Кей. Нет. Мэдж. Очень жаль, не правда ли? Кей (после паузы, пристально глядя на нее). Как обстоят твои дела, Мэдж? Строишь ли ты Новый Иерусалим в нашей старой Англии? Мэдж. Возможно, и нет. Но я стараюсь вложить некоторое знание истории и немного разумения в головы ста пятидесяти девочек из мелкобуржуазных семей. Это тяжелый и полезный труд. Во всяком случае, это работа, которой нечего стыдиться. Кей (пристально глядя на нее, очень спокойно). Тогда почему же ты стыдишься? Мэдж (поспешно, громко). Я не стыжусь. Входит Хейзел, только что пришедшая. Она очень хорошо одета, гораздо лучше всех остальных, и не утеряла былой красоты, но в ней ощущается что-то заметно приниженное, боязливое. Хейзел. Хэлло, Мэдж! (Замечает Кей.) Кей! (Целует ее.) Кей. Хейзел, дорогая, ты с каждым разом становишься все великолепнее! Хейзел (охорашиваясь). Тебе нравится? Кей. Да... И ты, конечно, достала это не в Ньюлингхеме. У Бон-Марше. Помнишь, как мы когда-то думали, что Бон-Марше - верх совершенства? Хейзел (оживляясь при этих словах). Да, а теперь они кажутся отвратительными. Не правда ли, хорошо? (Понимает, что выдала себя, поспешно.) Что, Джоан здесь? Алан. Да. Она наверху с мамой. А Эрнест придет сегодня? Хейзел (неуверенно). Я... право... не знаю. Мэдж. Я думала, это решено, что он придет. Мама в том уверена. По-моему, она рассчитывает на него. Хейзел (поспешно). Вот это напрасно! Я уже говорила ей. Я даже не знаю, будет ли он вообще здесь сегодня. Мэдж (расстроенная). Но ведь это же смешно! Нам говорят, что положение отчаянное. Кей и я - мы должны бросать нашу работу, мчаться за тридевять земель, не думать ни о чем другом, а теперь ты даже не знаешь, соблаговолит ли твой супруг перейти дорогу, чтобы прийти сюда. Хейзел. Но ты же знаешь Эрнеста? Он сказал, что, может быть, придет. Я спросила его еще раз сегодня за завтраком... и он сказал, что не знает... и я не захотела... Мэдж (резко обрывает ее). Не захотела! Скажи лучше - не посмела. Этот жалкий коротышка... Хейзел. Мэдж! Замолчи, пожалуйста! Мэдж смотрит на нее с презрением и отходит. У Хейэел очень несчастный вид. Кей. Как дети? Хейзел. Питер опять простудился... бедный крошка... он всегда простужается. С Маргарет все в порядке. С ней никогда ничего не бывает. Ты знаешь, она учится балетным танцам, и учитель говорит, что она изумительна для своего возраста. О, ты забыла ее последний день рождения, Кей! Бедная девочка была так расстроена. Кей. Извини меня, пожалуйста! Скажи ей, что я искуплю свою ошибку на рождество. Я, наверно, уезжала куда-нибудь по делам. Хейзел (с жаром). Я читала твою статью о Глирне Фосс... знаешь, ту, около трех месяцев тому назад... когда она приехала из Голливуда. Она действительно говорила тебе все это, Кей, или ты сама придумала? Кей. Кое-что она говорила. Остальное я сама придумала. Хейзел (с жаром). А говорила она что-нибудь о Лео Фробишере? Знаешь, о своем муже, они еще только что развелись тогда с ним? Кей. Говорила, но я этого не напечатала. Хейзел (снедаемая любопытством). Что она сказала? Кей. Она сказала (подражает американскому говору весьма дурного пошиба): "Держу пари, что этот мой недоделанный отставной муженек-актеришка вывалится и из следующей лодочки". (Обыкновенным голосом, сухо.) Тебе она понравилась бы, Хейзел. Она очаровательная малютка. Хейзел. Это звучит ужасно, но я полагаю, что нельзя судить о них по тому, как они говорят, употребляя все эти жаргонные словечки. И я знаю, Кей, что ты не считаешь себя особенно счастливой... Кей. Как сказать... Порой, когда я вспоминаю, что приходится переносить женщинам, большинству женщин во всем мире, я не только думаю - я знаю, что я счастливица. Но обычно - обычно я чувствую себя совсем не в ладах со счастьем. Хейзел. Вот об этом-то я и говорю - я уж знаю. Но все же счастлива - встречаешься со всем этим народом, живешь в Лондоне и все такое. А я застряла в Ньюлингхеме, - как я ненавижу этот город, он становится все хуже и хуже. Правда, Алан? Хотя ты, наверно, не замечаешь. Алан. По-моему, он все такой же... Может быть, мы становимся худее - вот и все. Хейзел (смотрит на него каким-то безразличным взглядом). Кто-то мне только на днях говорил, каким тебя считают чудаком, Алан. И ты на самом деле чудак, правда? Я хочу сказать, что ты как-то не беспокоишься обо всем, как большинство людей. Я часто думаю - счастлив ты или тебе просто скучно? Я вообще часто задумываюсь о людях... (Кей.) А ты тоже? Хотя, наверно, теперь, когда ты такая умная и писательница, и все такое, ты знаешь о них все. А я - нет. Я совсем не умею судить людей по их внешности. У нас была горничная, знаешь - Джесси, и она казалась мне таким веселым созданьицем, всегда улыбалась и напевала. Эрнест обычно очень на нее сердился. Она в самом деле была уж чересчур веселой. А потом вдруг проглотила сразу двадцать таблеток аспирина, нам пришлось вызвать доктора и все такое, и она сказала, что это просто потому, что она больше не могла вынести - ей все осточертело. Ну разве это не странно? Кей. Но ведь у тебя самой иногда такое же чувство? Хейзел. Да, бывает. Но я всегда удивляюсь, когда оно бывает у других, потому что по ним этого как-то никогда не видно. Ах да... (Встает, понизив голос). Робин звонил мне вчера - вы знаете, он сейчас живет в Лестере, - и я сказала ему насчет сегодняшнего вечера... Он сказал, что, может быть, зайдет, потому что будет здесь неподалеку. Алан. Надеюсь, что не зайдет. Кей. Что он поделывает сейчас, Хейзел? Хейзел. Право, не знаю... Он ведь все время меняет свои занятия, ты знаешь. Что-то связанное с комиссионерством. Надо ли говорить Джоан, что он, может быть, придет? Кей. Нет. Рискуем... (Умолкает, потому что входит миссис Конвей в сопровождении Джоан.) Миссис Конвей сейчас шестьдесят четвертый год, она не стала скромнее и современнее, а сохранила эдвардианский стиль начала века. Миссис Конвей (по-прежнему очень живая). Ну как, Хейзел, привела ты с собой Эрнеста? Хейзел. Нет, мама. Я надеюсь... что он сам скоро будет. Миссис Конвей. Конечно, будет. Ну что ж, пока Джеральд не пришел, мы не можем начать. Он знает, как обстоят дела... в точности. Где Мэдж? Кей. По-моему, она пошла наверх. Миссис Конвей (зажигая еще лампы). Она, наверное, в ванной - занимается своим туалетом. Я никогда не знавала никого, кто бы так много занимался туалетом, как эта бедная Мэдж. Она употребляла всегда столько притираний, полосканий и духов, но ни один мужчина даже не взглянул на нее дважды, на бедняжку. Алан, я думаю, надо будет подать и портвейн и виски. Верно? Я сказала девушке, чтобы она все приготовила в столовой. Принеси их, пожалуйста! Алан уходит и затем, во время последующего диалога, возвращается с подносом, на котором портвейн и рюмки, а также виски, содовая вода и стаканы. Миссис Конвей. Теперь я вот о чем думаю: должны ли мы все усесться в кружок с натянутым и официальным видом - знаете, как подобает при решении серьезных дел, хотя у нас действительно деловой вопрос, - или сделать так, чтобы каждый чувствовал себя хорошо и уютно? Как вы думаете? Кей. Я думаю, мама, последнее тебе доставит большее удовольствие. Миссис Конвей. В конце концов, почему же нет? Так приятно, дети, видеть вас всех опять дома. Даже Мэдж. Входит Мэдж. Миссис Конвей (Вероятно, заметила ее уже раньше). Я говорю, что так приятно видеть вас всех опять дома, дети, даже тебя, Мэдж. Мэдж. Я уже не ребенок, и это больше не мой дом. Миссис Конвей. Ты была когда-то ребенком, и очень беспокойным к тому же, и в течение двадцати лет этот дом был твоим домом. И вообще, пожалуйста, не говори со мною таким тоном! Ты не в классной комнате, помни это! Хейзел. Ну, мама, пожалуйста... Нам и так нелегко будет сегодня... Мэдж (холодно). Не беспокойся, Хейзел! Маме приятно, когда другим нелегко. (Садится.) Миссис Конвей (зло наблюдает за ней, затем обращается к Кей). Кей, кто был тот мужчина, с которым Филипсоны видели тебя в... Как называется этот ресторан? Кей. "Ива", мама. А мужчину этого зовут Хуго Стил. Я тебе уже говорила. Миссис Конвей (мягко). Да, дорогая, но ты сказала мне так немного. Филипсоны говорили, что вы производили впечатление очень близких друзей. Вероятно, это старый друг? Кей (резко). Да. Миссис Конвей (тем же тоном). Разве не жаль... что ты не можешь... Я хочу сказать, если он действительно хороший человек... Кей (стараясь прекратить разговор). Да, очень жаль. Миссис Конвей. Я так часто надеялась, что ты устроишься с каким-нибудь хорошим человеком. И когда Филипсоны сказали... Кей (жестко). Мама, мне сегодня сорок один. Ты забыла? Миссис Конвей (принимает это благодушно). Конечно, нет! Мать всегда помнит Джоан... Джоан (чье внимание было отвлечено куда-то в сторону, оборачивается). Да, бабушка Конвей? Миссис Конвей (обиженно). Не называй меня, пожалуйста, этим глупым именем! Джоан. Я забыла, простите! Миссис Конвей. Разве я не говорила тебе, что сегодня рождение Кей? И я кое-что припасла для тебя... Кей. Нет, мама, не надо... в самом деле... Миссис Конвей (вынимает небольшую бриллиантовую брошь). Вот! Твой отец подарил мне ее на второе рождество после нашей свадьбы. Это очаровательная брошка. Бразильские бриллианты. Она и тогда уже была старинной вещью. Погляди на окраску камней! Это всегда характерно для старинных южноамериканских бриллиантов. Вот, возьми! Кей (ласково). Ты очень-очень добра, мама, но, право, мне лучше не брать ее у тебя. Миссис Конвей. Не говори глупостей! Она моя, и теперь я дарю ее тебе. Возьми, или я обижусь. И желаю тебе всякого счастья, разумеется. Кей берет брошь, затем, внезапно растроганная, целует мать. Миссис Конвей. Когда ты была моложе, я никогда не любила тебя так, как Хейзел, но теперь я думаю, что я ошибалась. Хейзел. О, мама! Миссис Конвей. Я знаю, Хейзел, дорогая, но ты ведь такая дура со своим коротышкой! Если бы он был моим мужем... Хейзел (с несвойственной ей резкостью). Но он не твой... и ты в самом деле очень мало знаешь о нем. Миссис Конвей (оглядываясь вокруг). Пора мужчинам прийти. Мне всегда противно было видеть целое сборище женщин, которые сидят одни, без мужчин. У них бывает всегда ужасно глупый вид, и я тогда тоже начинаю чувствовать себя глупой. Не знаю почему. (Замечает Алана. С некоторым раздражением.) Ах да, ты здесь, Алан. Я и забыла о тебе. Или позабыла, что ты мужчина. Алан (кротко). Мне придется отрастить густую бороду, бить себя в грудь и р-р-ы-ы-чать. Джоан (стараясь быть светской). Когда дядя Фрэнк... вы знаете, муж Фреды, они живут в Лондоне... повел детей в первый раз в Зоологический сад - маленькому Ричарду было тогда только пять лет, - там была громадная обезьяна, и то, что сказал Алан, напомнило мне о ней, и она... Миссис Конвей (безжалостно обрывает ее). Можно предложить кому-нибудь рюмку портвейна? Кей? Хейзел? А как ты, Мэдж? Это вино ученых. Помнишь, что Мередит писал о нем в "Эгоисте"? Но теперь никто не читает Мередита и никто не пьет портвейна. Когда я была молодой девушкой, я любила читать Мередита и думала, что очень умная. Но тогда я не любила портвейна. Теперь я охладела к Мередиту, но от портвейна не откажусь. (Наливает себе рюмку и потягивает из нее.) Это не очень хороший портвейн, даже я могу это распознать, хотя мужчины уверяют, что женщины ничего в винах не смыслят, но в нем, даже в таком виде, есть аромат, и оно согревает... как приятный комплимент. Они, впрочем, тоже вышли из употребления. Никто больше не говорит комплиментов, исключая старого доктора Холлидея, которому уже далеко за восемьдесят и который стал совсем беспамятным. На днях он полчаса говорил со мною, принимая за миссис Решбери... Раздается звонок. Миссис Конвей. Это, вероятно, Джеральд. Мэдж (устало). Наконец-то! Миссис Конвей (с некоторым недовольством). Тебе не следовало бы быть такой нетерпеливой. Мэдж бросает на нее негодующий взгляд. Алан выходит и вводит Джеральда Торнтона, который держит в руках портфель, и Эрнеста Биверса. Джеральду теперь за пятьдесят, и, хотя он следит за своей внешностью, ему меньше не дашь. Он совсем седой, в очках, стал гораздо суше и жестче, чем был в первом действии. Эрнест Биверс имеет значительно более преуспевающий вид, чем раньше, и утратил всю свою былую робость. С прибытием обоих мужчин все приглашенные, по-видимому, в сборе, так что чувства ожидания больше не ощущается. Миссис Конвей. Хотите выпить, Джеральд, прежде чем начнем? Джеральд. Нет, благодарю вас. (Кей.) Как вы поживаете, Кей? Кей. Очень хорошо, благодарю вас, Джеральд. (Смотрит на него в упор.) Извините меня, вот уж: воистину... Джеральд. Что - воистину? Кей. Я всегда вспоминаю ваши слова много лет тому назад, что вы ничего не имеете против того, чтобы жить в Ньюлингхеме, но что вы твердо решили быть как можно более непохожим на ньюлингхемского жителя. Джеральд (потешно, слегка хмурясь). Не помню, чтобы я это говорил... Кей. Да, говорили. А теперь - извините меня, Джеральд, - но воистину вы внезапно стали похожи на всех ньюлингхемских жителей, взятых вместе... Джеральд (отрывисто). Так что же мне делать? Извиняться? (Отворачивается.) Она продолжает задумчиво глядеть на него. Хейзел (которой удалось на минуту заполучить Эрнеста). О, Эрнест... я так рада, что ты пришел... Эрнест (неодобрительно). Ах, ты рада? Вот как? Хейзел (понимающе). Ты, значит, не хочешь остаться... только чтобы показать мне... Эрнест. Мне нечего тебе показывать. На сей раз ты поняла. Хейзел (понижая голос). Эрнест... пожалуйста... будь с ними сегодня помягче... особенно с мамой... Ты так мог бы помочь, если бы захотел... Эрнест (обрывая ее причитания). Я не понимаю, о чем ты говоришь. Оба замечают Мэдж, которая стоит рядом, глядя на них с презрительной улыбкой. Эрнест бросает на нее пронзительный взгляд, затем отворачивается. Хейзел застывает в смущении, потом подымает глаза, словно собираясь апеллировать к Мэдж. Мэдж (холодно). На твоем месте, Хейзел, я не стала бы ничего говорить. Я имею в виду - мне. Это только испортило бы дело. Миссис Конвей (громким, бодрым голосом). Итак, пожалуйста, прошу всех успокоиться и быть внимательными! Нам нужно вести себя по-деловому. Правда, Джеральд? Я очень рада, что вам удалось прийти, Эрнест. Вы поможете нам вести себя по-деловому, не правда ли? Эрнест (свирепо). Да! Мэдж. Но это вовсе не значит, что вам дано право вести себя неприятно. Миссис Конвей (резко). Успокойся, Мэдж! (Джеральду, покровительственно улыбаясь.) Итак, Джеральд, мы ждем. Расскажите нам все. Джеральд (который просматривал бумаги, смотрит на нее и затем обводит взглядом всех присутствующих с выражением некоторого отчаяния, как бы спрашивая, что же в конце концов делать с такой публикой; сухим тоном законника). Действуя согласно инструкциям, полученным мной от миссис Конвей, я, после того как было решено, что все вы должны здесь собраться, заготовил краткое сообщение относительно нынешнего финансового положения миссис Конвей... Миссис Конвей (протестующе). Джеральд! Джеральд (с некоторым отчаянием). Да? Миссис Конвей. Неужели вам непременно нужно говорить так сухо и не по-человечески? Я хочу сказать, что знаю вас с тех пор, когда вы были мальчиком, и дети знают вас всю свою жизнь, а вы вещаете так, будто видите нас в первый раз. Это звучит так ужасно! Джеральд. Но я здесь не как друг дома, а как ваш поверенный. Миссис Конвей (с достоинством). Нет, вы здесь как друг дома, потом уж - мой поверенный. И я думаю, было бы гораздо лучше, если бы вы просто и по-дружески рассказали нам, как обстоят дела. Алан. Знаете, Джеральд, я думаю, так будет лучше. Кей. Я тоже так думаю. Когда вы напускаете на себя вид такого законника, я никак не могу принять вас всерьез. Мне все кажется, что вы играете в одной из наших старых шарад. Хейзел (с неожиданной теплотой). Ах, как мы тогда веселились! И вы так хорошо играли в них, Джеральд! Почему бы нам не устроить теперь... Эрнест (грубо). В вашем-то возрасте? Хейзел. Не понимаю, почему бы нет? Мама была старше, чем мы теперь, когда она выступала... Джеральд (которого все это нисколько не забавляет). Вы, надеюсь, не предлагаете обратить все это в шараду, Хейзел? Кей. Как жаль, что это не шарада! Алан (очень спокойно). Быть может, это все-таки шарада. Миссис Конвей. Пожалуйста, ты-то не говори глупостей, Алан! Ну, Джеральд, расскажите нам, как обстоят дела... и не читайте массы цифр и всяких данных. Я знаю, что вы принесли их с собой... но пускай они останутся для тех, кто захотел бы взглянуть на них. Может быть, вы, Эрнест, захотите потом посмотреть... Эрнест. Возможно. (Джеральду.) Давайте! Джеральд (суховатым тоном). Итак, положение сводится к следующему. Миссис Конвей в течение долгого времени получала доходы из двух источников: от акций фирмы "Фарроу и Конвей" и с недвижимости в