ходил в ней изъяна. Читатель "Дейли трибюн", это точно - он зарегистрирован, один из их полутора миллионов читателей, обыкновенный молодой рабочий, живущий в скучном маленьком городе, и - герой, который, рискуя жизнью, спас тысячу, пожалуй даже, десять тысяч человек, толпы женщин и детей, герой, как те, что погибли на полях Фландрии, один из представителей славного старого поколения. Именно так - "Герой-чудотворец". Он видел этот громадный заголовок. "Трибюн" сможет использовать своего национального героя для полсотни вариантов. Какая удача! Какая новость! Какая реклама! Какая великолепная идея! Говоря себе все это в автомобиле, Кинни не видел того рабочего и людей, которых, возможно, он спас. Он видел жену, Шаклворса, того неприятного типа Стоунли и сотни других, всех тех, кто относился к нему не так, как должны были относиться, потому что, очевидно, не понимали, кто он. Он свел их в одну расплывчатую дрожащую аудиторию и сказал, что он им кое-что покажет теперь, он им покажет! Он, человек больших возможностей, чувствовал вдохновение и был почти пьян. Возле здания АКП стояли две пожарные машины, тут же было несколько полисменов и небольшая толпа людей. Эти люди скорее согласились бы взлететь на воздух, чем пропустить какое-нибудь зрелище. Кинни, бросив "из газеты", посмотрел так значительно, что был тотчас же пропущен на территорию завода в контору. Там он нашел Чантона, полицейского сержанта, две-три неопределенные личности, доктора и самого героя - ему только что перевязали обожженную руку. Кинни с облегчением отметил про себя, что герой - крепкий парень с песочного цвета шевелюрой, ясноглазый, с приятным лицом - хороший тип. Несомненно он был скромен, так как очень смущался. Кинни был в восторге - все было так, что лучшего и желать нечего. - Итак, мистер Хэббл, мне сказали, что вы - постоянный читатель "Дейли трибюн". Если это действительно так, то вы должны знать мою фамилию. Я - Хэл Кинни. - Кинни ничто не могло доставить такого большого удовольствия, как взгляд Хэббла, в котором соединялись выражение восхищения и полнейшей растерянности. Здесь, вне всякого сомнения, находился один из громадного числа его почитателей. Ошеломленный молодой человек отвел глаза в сторону, пробормотал что-то в ответ, беспокойно заерзал на стуле. Картина истинной скромности. Представитель славного старого поколения. Кинни был вне себя от восторга. Если бы он даже захотел создать героя, лучшего, чем Чарли Хэббл, ему не придумать. - Разрешите прежде всего пожать вам руку, - продолжал он в своей обычной парадной манере. - Это - честь. Вы, мистер Хэббл, герой, настоящий герой. - Хэббл, казалось, вот-вот задохнется от непомерного смущения. Он торопливо посмотрел в одну сторону, в другую, словно ища путь к бегству. Он смотрел куда угодно, но только не на Кинни. - Я понимаю ваши чувства, - заявил Кинни, словно сам он в свое время был таким же героем. - Но скромность сейчас излишня. Мир должен узнать все, что вы совершили сегодня ночью. - Ничего особенного. - Молодой человек отчаянно глотнул воздуха. - Что вы сделали - знаю я, - заявил ему Кинни строго. Подобная скромность могла зайти излишне далеко. - А завтра об этом будет знать вся Англия. Ваш портрет напечатают на первой странице "Трибюн". - Он повернулся к восхищенному Чантону. - Фотограф есть? - Сейчас приедет. - Отлично. Нет, мистер Хэббл, о бегстве забудьте. Я знаю, вы думаете, что только выполнили свой долг и не хотите никакого шума, но вам придется пройти все до конца. Нельзя спасти от гибели целый город, - заявил он с высокопарной значительностью, - и остаться незамеченным. Вы выполнили свой долг. Теперь должен выполнить свой долг я. Он состоит в том, чтобы каждый читатель "Дейли трибюн" и "Санди курир" знал, что Англия еще рождает героев и что один из них - Чарли Хэббл из Аттертона. К несчастью, доктор, который заканчивал свои дела, избрал эту паузу, чтобы вмешаться и сказать: - Две перевязки с этой же мазью, молодой человек, и все заживет. Старайтесь поменьше двигать рукой. Лучше всего - как можно скорее ложитесь в постель. Примите пару этих таблеток. - Он дал Чарли картонную коробочку: - Они помогут вам уснуть. Когда доктор торопливо вышел, Кинни опять захватил инициативу, но говорил уже не так цветисто. - Вот что, мистер Хэббл, я хочу подробно описать ваши действия редакции "Дейли трибюн" сегодня же, с тем, чтобы материал можно было поместить в завтрашней газете. Вы ранены, вы устали, вам хочется лечь в постель. К Хэбблу вернулся дар речи. - Я не знаю, можно ли мне уйти. - Уйти? - Да. Я эту неделю работаю в ночную смену, я кончаю в половине восьмого. Это было хорошо. Это был материал. Кинни уже видел, как он пишет об этом крупный абзац. Человек спас завод, спас город, обожжен, но не решается уйти домой, потому что не получил официального разрешения. - Конечно, вы можете уйти, - сказал Кинни, улыбаясь. - Но не в этом сейчас дело. Дело в том, что для того, чтобы мне написать о вас все, вы должны мне немного помочь. Вы расскажете о себе, ну и так далее. Нам надо вас сфотографировать. - К чему вся эта чепуха? При звуке нового голоса герой вскочил. Кинни обернулся. В комнату только что вошли два человека - несомненно, начальство. Тот, кто задал этот вопрос, был молодой мужчина с резкими чертами лица. Как оказалось потом, он находился в отвратительном настроении. Второй был полный пухлый джентльмен с кавалерийскими усами. Весь его вид говорил, что он богат. - Добрый вечер, мистер Оглсби, - смущенно поздоровался Чантон. - Это - мистер Хэл Кинни. Вы, очевидно, его знаете, он известный журналист из "Трибюн". - И я намерен написать и, говоря откровенно, написать добросовестно о том, что произошло здесь сегодня. То есть, - добавил Кинни, глядя на Оглсби в упор, кто он, ему до этого нет дела, - написать о чепухе, о которой вы только что спрашивали. - Мистер Оглсби - управляющий завода, - торопливо вставил Чантон. - И мистер Оглсби, - сказал управляющий с неприятным ударением, - намерен заниматься своими делами и не видит причин, объясняющих, почему завод наводнен газетчиками. А теперь, Хэблл, я хочу поговорить с вами. Весь этот день какие-то люди во главе с чудовищным Стоунли относились к нему, Кинни, свысока или, во всяком случае, не воздавали ему того уважения, которое, по его мнению, он заслуживал. Вот и сейчас то же самое, сейчас когда у него в руках великолепная новость и сам он в своей лучшей форме. Нет, никакому управляющему завода на земле сейчас не удастся оттереть его. Он тоже может быть резким. - Минутку, мистер Оглсби. - Это необходимо? - Да, весьма необходимо. Как я уже сказал, я намерен дать сенсационный материал в газету обо всем этом только потому, что ваш рабочий мистер Хэббл, на мой взгляд, вел себя, как герой. Он совершил удивительный по своей храбрости поступок. Оглсби посмотрел на него тяжелым взглядом. - Как здравомыслящий человек он сделал необходимое в подобных обстоятельствах, и все, что меня интересует, это только то, как возникли эти обстоятельства. Главное - это, а не пустая болтовня о героях. - Мне это не кажется болтовней, уважаемый сэр, я людям Англии тоже. - Мне наплевать на людей Англии, если это те ослы, которые верят тому, что рассказывает ваша братия. - Для вас будет лучше, если вы перестанете говорить со мной таким тоном, - резко сказал Кинни. - Кое-кто в вашем положении пытался поступить так же, но безуспешно. Мне кажется, что это происшествие на вашем заводе может вызвать ряд довольно щекотливых вопросов. Право задавать их предоставлено нам, и мы будем спрашивать вас до тех пор, пока каждый человек не захочет знать все до конца. Если вы намерены ставить мне палки в колеса, дело ваше. Но я вас предупреждаю, я здесь для того, чтобы знать, за спиной у меня две крупнейшие газеты, и я поставлю такие палки в колеса вам, вашему каолину, всей вашей фирме! Вы считаете, что выполняете свои обязанности. Хорошо, и я буду выполнять свои. Оглсби рассвирепел. - Оставьте нас в покое. Уходите и пишите всякую чушь о чем-нибудь другом. Если Хэббл станет нести вам всякий вздор, я предупреждаю его - он потеряет работу. Я не уверен, не потеряет ли он ее и так. Кинни засмеялся. - Его теперь ни на грош не волнует, потеряет он работу или не потеряет. - При этих словах пытался сказать что-то сам герой, но Кинни заставил его замолчать. - Я в состоянии сделать так, что даже если вы захотите, чтобы он работал у вас, он работать не будет. Да, я могу сделать так и - черт побери! - сделаю. Чантон, идите и вызовите по телефону Шаклворса. Расскажите ему, что здесь произошло и мое предложение о "гвоздевой статье", и скажите ему, что я буду говорить с ним через полчаса или около этого. - Хорошо, мистер Кинни. - И Чантон торопливо ушел. - Так вот, я занят, - сказал Оглсби. - И это предприятие считается частным достоянием... - Да, но ваше предприятие, и вы сами, и еще многое другое скоро станут достоянием общественности, - отпарировал Кинни. - Одну минутку, Оглсби, - заговорил пухлый джентльмен. - Я хорошо понимаю ваши чувства, но мы просто не можем позволить себе поступать так, как вы хотите. Моя фамилия Мерсон, - представился он, обращаясь к Кинни. - Я один из директоров АКП. Мне хорошо известно ваше имя, мистер Кинни, я часто читаю ваши статьи, и, уверяю вас, мы окажем вам необходимую помощь. Вы должны согласиться, что мистер Оглсби взвинчен до предела. Он несет ответственность. Я думаю, что мы с вами поймем друг друга. Я покажу вам все, что вы хотите увидеть, и расскажу, что вы хотите знать. - Спасибо. Это - самое разумное. Такой случай может послужить отличной рекламой для вашей фирмы в хорошем смысле и в равной мере отличной рекламой в плохом смысле. - Несомненно. Я отдаю должное вашему замечанию, мистер Кинни. Понимаете, мы - одно из молодых английских объединений, которое производит новую продукцию, особенно каолин - продукт исключительно важный для английской промышленности. Очевидно, вы хотите, чтобы я показал вам, что произошло, и дал некоторые пояснения. - Именно это, - с готовностью воскликнул Кинни. Он повернулся к Хэбблу: - Оставайтесь здесь, пока я не вернусь. И не забивайте себе голову всякими мыслями о потере работы. Будущее вам обеспечено. Об этом позабочусь я. Через полчаса Кинни говорил с Шаклворсом по телефону: - ...Да, моя мысль - сделать для газеты из него фигуру... Да, именно это... О, польза во всех отношениях... Да, нечто такое... И политическая сторона... И, конечно, реклама... Нет, я полагаю, долго мы не сможем его использовать, но какая разница?.. Да, как только новость остынет, мы с ним расстанемся... Почему? Подумайте, сколько он даст хотя бы рекламе... Мы создадим ему капитал... Вы сами убедитесь, что скажет шеф. Я уверен - идея ему понравится. Так или иначе, завтра я привезу Хэббла... О, он производит впечатление скромного и покладистого парня... Нет, нет, все в порядке... Что? В отдел информации? Хорошо. Спокойной ночи. Это отдел информации? Это ты, Том?.. Можешь? Хорошо... Да, через всю полосу... Готов? Давай - "Герой-чудотворец". 3. ВОТ ОН, ЛОНДОН Следующим утром в одиннадцать часов Чарли уже сидел в купе вагона первого класса лондонского экспресса напротив мистера Кинни. Он чувствовал себя не в своей тарелке. На нем был его лучший костюм, лучшие сорочка и галстук, лучшие ботинки - все это придавало ему щеголеватый вид. Обожженная рука лежала в темной шелковой косынке. Выглядел Он хорошо, намного лучше, чем на тех двух фотографиях, которые были помещены в утреннем выпуске "Дейли трибюн". Но чувствовал он себя не в своей тарелке и был даже немного напуган. Нелепое ночное происшествие само по себе было скверным, но оно произошло в темноте, как будто во сне, и поэтому казалось не таким страшным. А сейчас был день, светило солнце, и вместо того, чтобы войти в свою колею, все обернулось необычно. Вот он в будничный день едет в Лондон, где он был всего раз, три года назад во время финальной игры на кубок. Напротив, почти не замечая его, сидит мистер Кинни. Он курит сигару и просматривает газеты. И в одной из них, в "Трибюн", - его фотография и большая заметка, в которой мистер Кинни расхваливает его. Его называют героем, хотя сам-то он знает, что он никакой не герой. Но об этом написано в "Трибюн" крупным шрифтом, и тысячи, тысячи людей в разных местах, должно быть, уже прочитали о нем. Одним из этих тысяч людей была миссис Фосет, его хозяйка. Она сразу же расплакалась. Когда она увидела его руку, заплакала опять. Узнав, что он уезжает в Лондон, она вновь расплакалась. Последний раз она плакала, когда он прощался. Вообще-то она была не из плаксивых, но последнее событие оказалось выше ее сил. В это утро она не только восторгалась, но и плакала. Сейчас она, наверное, ходит по Дак-стрит и показывает всем газету. Газета не выходила у Чарли из головы. Он и радовался ей и стыдился ее. Сейчас существовало уже два Чарли: один из них, одетый в приличный синий костюм, сидел в купе, другой был на первой странице газеты - как будто он голый стоял на главной улице. На вокзале много людей глазело на него, а два или три человека даже крикнули ему: "Молодец, старина Чарли!" Потом, когда он уселся в купе, к нему ринулся полный, хорошо одетый интеллигентного вида мужчина. Он пожал ему руку и заявил, что Чарли делает честь стране. Чарли при мысли об этом опять, как червяк, заерзал на диване. И в Лондоне это все будет продолжаться? Он надеялся, что мистер Кинни заговорит, так как ему хотелось поделиться своими мыслями и переживаниями. В купе их было только двое. В течение часа или около этого мистер Кинни молчал, просматривая газету за газетой. Чарли выкурил пару сигарет, глядя, как за окном проносятся светлые от солнца поля. Он мог бы тоже читать газеты, но не прикасался к ним. Почему-то этим утром читать их не хотелось. Наконец, мистер Кинни отложил последнюю газету, глянул на Чарли благосклонно, улыбнулся и спросил: - Интересно, что чувствует человек, став вдруг знаменитостью? - На такой вопрос сразу не ответишь, мистер Кинни, - ответил Чарли дружески и в то же время почтительно. - Я не знаменитость. - Будешь знаменитостью. Сегодня о тебе узнало столько людей! И это еще не все. Подожди немного. - Подожду, мистер Кинни. Что вы собираетесь со мной делать? - Точно я сам не знаю, Хэббл. Но думаю, что дам тебе возможность повеселиться. - Хорошо бы, если бы мне не пришлось выступать о речами и делать тому подобное, - сказал Чарли озабоченно. - Не придется, если ты не захочешь, не беспокойся. Будешь наслаждаться жизнью - и только. Бывал раньше в Лондоне? - Всего один раз, три года назад во время финала на кубок. Многого я не видел, но то, что видел, не по мне. Еда дрянь - мы питались в закусочной, помню тефтели... Но что-то они не по мне. - Никаких тефтелей на этот раз, приятель. - Постараюсь, мистер Кинни. Куда мы поедем, когда будем в Лондоне, хотелось бы знать. - Это я тебе расскажу, - многообещающе ответил Кинни. - Сначала ты поедешь со мною в редакцию "Трибюн", познакомишься с редактором. Возможно, тебе там придется разик-другой сфотографироваться, ответить на несколько вопросов. - Хорошо бы, если бы не о прошлой ночи. - Нет, с ней покончено. Тебя, наверное, спросят, о каких пор ты читатель "Трибюн", нравится ли тебе газета, а тебе она нравится, так, Хэббл? - Так. На этот счет выкручиваться не придется. - Тебя могут спросить, что ты думаешь о положении в стране, о правительстве и тому подобное. - Мне скажут, что отвечать, так? - М-м-м... Несомненно, тебе помогут, если вопрос покажется трудным. Потом тебя могут спросить что-нибудь о тебе. Возможно, тебя что-нибудь спросит молодая и красивая женщина. Подобная перспектива не доставила Чарли удовольствия. - Лучше бы без нее как-нибудь? - Почему? Тебе не нравятся молодые красивые женщины? Кстати, нам следует знать об этих вещах больше. У тебя есть девушка? - Нет. Я бы не сказал теперь, что есть, - осторожно ответил Чарли, словно опасаясь, что если вывернуть карманы, то в одном из них можно вдруг найти какую-нибудь затерявшуюся девушку. - Нет, у меня нет девушки. Говоря откровенно, девушка, с которой я проводил время, в прошлую субботу вышла замуж. - И, наверное, сейчас жалеет. Она тебя обманула? Бросила? - Нет, я бы не сказал, что это так, - медленно ответил Чарли все тем же осторожным тоном, который он выбрал специально для разговора на эту тему. - Мы начали отвыкать друг от друга. Я уехал в другой город - она живет не в Аттертоне, - у нее под рукой оказался другой парень, он и до этого поглядывал на нее. Верите, она бы выбрала меня, я знаю. Я не хвалюсь. Но меня нет, да еще отвыкли, а парень этот там, вот она и решила так. - И сейчас у тебя никого нет? - Ага. Я теперь один. - И тебе нравится такая жизнь? - Не сказал бы, мистер Кинни. Если бы попалась подходящая девушка, я бы женился. Иногда своя собственная компания, особенно по вечерам, надоедает. Вот хоть это дело - то, что я еду в Лондон, - если бы у меня была девушка, я бы взял ее с собой. В таких случаях, когда переживаешь такое вот, можно было бы обсудить все, понимаете? Я не знаю, что мне придется делать в Лондоне, когда вы привезете меня, но думаю, что мне будет скучновато. - К твоему выбору будет сколько угодно молоденьких женщин, - ответил Кинни. - Это я знаю. Но они не в моем вкусе. На мой взгляд у них в голове слишком свободно ветерок гуляет. - Послушай, Хэббл, я буду говорить с тобой как друг. Быть скромным - дело хорошее, я уже тебя за это похвалил, но не перебарщивай. Ты стал "_личностью_". Не позволяй никому забыть об этом. - Я всегда был личностью, - твердо заявил Чарли. - Но если вы думаете, что я считаю себя лучше других, вы ошибаетесь, мистер Кинни. Я никогда не был ни для кого подстилкой, о которую вытирают ноги, и не буду. Но дело не в этом. Я хочу сказать, что люди в Лондоне живут по-своему, так как вы, например, мистер Кинни, а я живу по-своему, и это не одно и то же. - Ладно, увидим. Как ты смотришь, не пропустить ли нам по рюмке и позавтракать? - Благодарю вас. - Благодарить нет необходимости. Все расходы оплатит газета. Поэтому мы воспользуемся всем самым хорошим, что найдется в этом поезде, хотя вряд ли в нем найдется что-нибудь хорошее. Чарли нашел, что они действительно воспользовались всем самым хорошим. До завтрака они выпили по рюмке джин-энд-биттерз [коктейль из джина], хотя ему этот джин-энд-биттерз не очень понравился. К завтраку мистер Кинни заказал бутылку красного вина, и Чарли помог ему распить ее. Вино ему тоже не очень понравилось - слишком кислое. От вина клонило ко сну, но все получалось просто великолепно. Еды было много, и большей частью неплохой еды, хотя мистер Кинни и ворчал все время. После завтрака они пили кофе без капли молока, очень горькую жидкость, и бренди. От каждого глотка бренди внутри становилось теплей и теплей. Под конец поездки Чарли совсем освоился и стал добродушным, хотя чувствовал себя не совсем уверенно, ему казалось, что все, что происходит с ним, - происходит где-то в отдаленности. Все это было странно, но страха он уже не испытывал. События шли, и все, что надо было делать, это только прислониться к стенке купе и дать им идти. Но вот окна вагона затемнил вокзал Сент-Панкрас. Что ж, вокзал так вокзал. Итак, Сент-Панкрас. Толпы лондонцев. Лондон вокруг него, мили и мили Лондона. Чарли помнил только кусочек города - Стрэнд. Ну, а что дальше? Все, что он должен был делать, спросив "что дальше?", это сидеть, прислонившись к стенке купе. Он перестал быть Чарли Хэбблом, действительным Чарли Хэбблом, он превратился в несуществующего парня, о котором будут писать длинные заметки в газете. Он не просил никого об этом. Но это их дело. - Ол-райт Саунд? - О'кей. - Ол-райт, Джим? - Ол-райт. - Не начинайте, пока не загорится красный сигнал. И смотрите друг на друга, а не в аппарат. И не выходите за линию. Приготовиться! Включаю! Внимание! В наступившей тишине все, что должно было включиться, включилось - это было слышно. Красный сигнал, похожий на одинокий горящий глаз, подал команду. На большом совершенно плоском лице мистера Шаклворса появилась улыбка, которая была свежей всего десять минут назад, когда они репетировали маленькую сценку для звукового киножурнала. Сейчас улыбка завяла и поблекла. - Чарли Хэббл, - начал он опять, - примите от "Дейли трибюн" в качестве скромной награды за вашу верность долгу и отвагу, которую вы проявили, спасая свой завод и, возможно, весь город от страшной опасности... - Минутку! - раздался отчаянный голос. - Что случилось? - застонал режиссер. - Нет звука. - Ничего, ребята. Выключить! Улыбка мистера Шаклворса погасла вместе с рефлекторами. Он был зол и заявил, что с него хватит. Чарли тоже считал, что с них хватит, но заявить об этом не отважился. С него хватало того, что он заявился в редакцию "Дейли трибюн" и обменялся рукопожатием с редактором мистером Шаклворсом, что же касается съемки для киножурнала, так это было вообще... Сначала он очень волновался, теперь, через четверть часа репетиций, он вспотел так, что на нем не осталось сухого клочка за исключением рта, который был сух, как старая кость. Он взмок от одного страха, а когда включили громадные рефлекторы, промок совершенно. Внезапно какой-то маленький человечек рванулся к нему и ткнул в лицо огромной пуховкой. - Брось! - закричал наполовину задушенный Чарли. - К чему это? - Все в порядке, старина, - ответил маленький человечек, делая последние прикосновения пуховкой. - У тебя блестит лицо, понял? Нельзя, чтобы оно блестело? А теперь хорошо. Чарли не считал, что теперь ему хорошо. Пудра пахла приторно-сладким. Он чувствовал себя клоуном. Лицо его высохло, но стало жестким и нечувствительным, как маска. Все началось сначала. Те же самые идиотские вопросы и ответы. Чарли вошел в студию с чувством острого любопытства к тому, что должно было произойти в ней. Любопытство было более чем удовлетворено. - ...Примите от "Дейли трибюн", - сказал мистер Шаклворс с тенью улыбки, - чек на пятьсот фунтов. - Благодарю вас, мистер Шаклворс, - ответил Чарли в соответствии с программой. - Я только выполнил свой долг, но я очень благодарен "Дейли трибюн". - Это было чистейшей правдой. Пятьсот фунтов! Он до сих пор все еще не верил в этот изумительный факт, и он бы не удивился, если бы после всей этой затеи с киносъемкой мистер Шаклворс вырвал бы у него чек и вместе с ним и мечту о пятистах фунтах. - Насколько мне известно, - продолжал мистер Шаклворс, тщательно собирая из кусочков свою улыбку, - вы являетесь постоянным читателем "Дейли трибюн". - Отлично! - прорычал режиссер. Он работал, не снимая шляпы, чтобы каждому было ясно, кто он. - Выключить! Нет, вы оба не сходите с мест. Давай, Джим. Джим накатил гигантскую камеру на обе жертвы, чьи ноги были прикованы к полу меловой чертой. Чарли - лицо его вновь вспотело - воспользовался перерывом, чтобы взглянуть на свой листок. На листке заглавными буквами было напечатано, что он должен был говорить. - Да, - со страхом подтвердил Чарли. - Вот уже несколько лет я постоянный читатель "Дейли трибюн"... - Ну и комедия! Он поднял глаза и увидел, что маленький человечек с громадной пуховкой опять смотрит на него. Через секунду его опять будут душить этой вонючей пудрой. Он сделал вид, что углубился в бумажку. - Да, я уверен, - хрипло прочел он, - что газета помогает мне, как истинному англичанину, выполнить свой долг, в чем бы он ни выражался. Я уверен, что все читатели "Дейли трибюн" скажут то же. "Может быть, - подумал Чарли. - Что же касается его, так это не метод, чтобы вызвать его на разговоры". Внезапно он представил себе всех, кого знал в Аттертоне и Бендворсе, то, как они сидят в кинозалах, смотрят на него, слушают, что он, Чарли Хэббл, говорит. Ему показалось, что он слышит, как они хохочут. Он беспокойно задергался. - А ну! - крикнул он к своему и всеобщему удивлению. - Шевелись живей! Кончай! Ему ответили, что они "шевелятся так, как могут, старина". Человечек с пуховкой сделал было шаг вперед, но был остановлен его свирепым взглядом. Потом последовали "Ол-райт!" и "О'кей!", и съемка продолжалась. - ...Постоянный читатель "Дейли трибюн", - повторил мистер Шаклворс с жалкими остатками улыбки на лице, голосом, в котором звучало крайнее отвращение. - Да, - ответил Чарли безнадежно. - Я постоянный читатель "Дейли трибюн" вот уже... вот уже несколько лет... - Я думаю, - сказал мистер Шаклворс (у него был такой вид, как будто его стошнит в следующую секунду), - она и помогает вам и приносит удовольствие. - Конечно, - ответил Чарли, похолодев от ужаса при мысли, что это все, что он сможет сказать когда-либо вообще, но все-таки вспомнил и выпалил: - Я уверен, что газета помогла мне выполнить мой долг, в чем бы долг... долг... как истинному англичанину... - Очень хорошо, - мрачно заявил мистер Шаклворс, - что как гость "Дейли трибюн" вы отлично проведете свой первый отпуск в Лондоне. - Благодарю вас, мистер Шаклворс, - сказал Чарли с отчаянием. - Я уверен, что проведу его отлично. На этом программа заканчивалась. "Ребята" отключали и выключали, кричали друг другу "О'кей", словно все они только что прибыли из Голливуда, а режиссер, сняв шляпу, уверял мистера Кинни, что при всех условиях выпуск войдет в ночную программу, которую сегодня будут демонстрировать в нескольких кинотеатрах Вест-Энда. - Что сделано, то сделано, - сказал мистер Шаклворс, вытирая лицо. - В первый раз в жизни я связался с этой проклятой съемкой и, надеюсь, в последний. - Я тоже, - солидарно поддержал его Чарли. - Я вас поручаю одному из своих молодых работников, - сказал мистер Шаклворс не без важности. - Минутку, Хьюсон! Он доставит вас в гостиницу "Нью-Сесил" и позаботится, чтобы вас там хорошо приняли. Я хотел бы, чтобы в течение нескольких часов вы не уходили оттуда, возможно, нам понадобятся еще несколько ваших фотографий и кое-какой материал. Позвоните из гостиницы в редакцию и будьте у телефона, пока мы не кончим все. Чек можете передать кассиру гостиницы, он разменяет его для вас, Хэббл. Ну, вот и все. - Мистер Шаклворс, как в отношении других газет и агентств? - спросил Хьюсон. - Можно дать им воспользоваться материалом? - Да, - они могут пользоваться материалом и фотографировать его. Но вся эта история - наша, и для них никакого интересного материала, понятно? Давать им только то, что мы находим нужным давать. Держитесь этой линии. Кстати, Хэббл, вы пьете? - Не так чтоб очень, мистер Шаклворс. - Хорошо. Пейте как можно меньше. Безопасней, намного безопасней. До свидания. Хьюсон, тощий смуглый молодой человек с обезьяньим морщинистым лицом, проводив редактора взглядом, подмигнул Чарли и, жеманно передразнивая, сказал: - Безопасней, намного безопасней. Чарли, чувствуя себя с ним значительно проще, чем с такими великими людьми как Шаклворс и Кинни, понимающе ответил: - Я знаю, на что он намекает. Хьюсон опять подмигнул: - Я тоже. Если бы я был на твоем месте, я бы и в рот не брал. Был бы трезвым, как стеклышко, пока не кончилась бы вся эта затея. Давай, идем отсюда. - А моя физиономия? Пудра? - На вид не так плохо, как пахнет. Ты пахнешь, как хор красоток в не особенно удачных ревью "Стоктон-он-Тиз" или "Эштон-андер-Лайм". Может быть, тебе здесь дадут умыться. Непохоже это на них, но кто знает. "Ребята" дали ему умыться, и Чарли вышел из студии, сияя от облегчения и желтого дешевого мыла. Хьюсон подозвал такси. - Чемодан твой? - спросил он. - Весь мой багаж, - ответил Чарли. - Ну и удивятся в "Нью-Сесил". Наплевать. Что в нем? Старая ночная шерстяная сорочка, ковровые шлепанцы и пара-другая носок? - Почти угадал. - Ничего, кивнешь, и завтра они оденут тебя с ног до головы, или реклама теперь не реклама. Советую брать обеими руками. Потряси городишко. Жги и грабь. Когда такси завезло их в красные ревущие джунгли автобусов, Хьюсон, положив руку на руку Чарли, посмотрел на него испытующе и доверительно зашептал: - А теперь я спрошу тебя не как журналист (помоги всем нам, господи!), а как человек, как любимый сын своей матери, и я хочу, чтобы ты ответил не как герой, не как "герой-чудотворец", спаситель тысяч, британец, выполнивший свой долг, а как другой человек, утеха своего отца. Ты действительно сделал что-то такое в этом, как его - Аттертоне? - Нет, - чистосердечно признался Чарли. - Я так и думал. Иначе бы наша газетенка полетела к чертям, если бы начала печатать действительные факты. А так - это что-то из ничего. Отлично. Значит, мы все еще в старой форме. Такое сбивало с толку. Рядом с Чарли был журналист, совсем не похожий на Кинни или мистера Шаклворса. Очевидно, один из тех бойких ребят, которым все нипочем. Тем не менее он ему нравился. В его молодом и в то же время старом сморщенном лице было что-то забавное. Чарли встречал такого рода парней с такими же веселыми обезьяньими ужимками. В каждой футбольной команде, на каждой фабрике найдется такой вот. Такси затормозило у входных дверей огромного нового здания возле парка. - "Нью-Сесил отель" - твой будущий дом. На неделю-две, хотя, может быть, и на десять лет, если ты сумеешь использовать это дело как следует. Последний крик лондонской роскоши, то, что называется "супер-де-люкс отель". Ничего домишко! - провозгласил Хьюсон, показав рукой на него. - Слушай, приятель! - воскликнул Чарли, со страхом разглядывая умопомрачительное здание. - Я не могу жить здесь. - Можешь и будешь. Нет ничего легче. Только приказывай. Гостинице нужна реклама, а наш старина - один из ее директоров. - Какой старина? - спросил Чарли. - Хозяин "Дейли трибюн" и "Санди курир" и еще нескольких газет и журналов. Он директор этого уютного гнездышка, хотя я и не верю, что он настолько глуп, что мог всадить в него деньги, потому что домишко никогда не будет приносить доход. - Сколько стоит день в такой гостинице? - Точно не скажу. Если ночевать в буфете, не брать ванну и тратить деньги разумно, то гинеи четыре, а если так, как полагается здесь, - то есть так, как будешь жить ты, дружок, потому что я сам позабочусь об этом, - тогда восемь-десять гиней в день. Чарли надул щеки, выпустил воздух, медленно покачал головой и наконец заявил: - Это бессмысленно. - Бессмысленно! - воскликнул Хьюсон, когда они вошли в дверь. - Здесь забудь о смысле. Это тебе не в твоем городишке под названием "Лужи". Не для этого в Лондоне строят такие гостиницы. Стиль здесь - великолепие и нелепость. Посмотри на этих двух субъектов, разодетых, как мажордомы великого герцога. Посмотри на люстры: они горят, хотя на улице еще белый день. Посмотри на двери: они придуманы и сделаны так, что даже глоток воздуха не проникает через них в зал. Эй, ты, отнеси чемодан джентльмена и подожди меня! Ничего похожего на этот отель Чарли никогда не видел, разве только в кинофильмах, да и в них не часто. Темно-алый ковер толщиной в несколько дюймов простирался на сотни ярдов. Где-то играл джаз. В холле было с десяток лакеев в пурпуровой с серебром униформе, слуги в смокингах, бои, хорошенькие девушки в причудливых платьях; они разносили на подносах сигареты и почту. Кресла были такие глубокие и мягкие, что человек, сев, почти исчезал в них. Чарли никогда не видел, что можно устроить так освещение, - все лампочки в зале были хитроумно спрятаны. Даже одного взгляда на все это было достаточно, чтобы у человека сложилось такое впечатление, как будто он побывал на музыкальном представлении в театре. Единственным недостатком была духота: было слишком тепло. Воздух, которым надо было дышать, был так нагрет, так надушен и так использован, что легким он был бесполезен. Чарли никогда не приходилось бывать в таком большом и высоком помещении, в котором дышалось бы так тяжело. Толщина ковра казалась угрожающей, в нем можно было, ступив, утонуть. Похоже было на то, что в стенах окон не было, и внутри невозможно было установить, какая идет часть суток - день или ночь. А люди в униформе и девушки как будто уж давно забыли, чем отличается день от ночи. Хьюсон подвел Чарли к большому бюро, сооружению из стекла и сияющего металла. За бюро сидел вылощенный молодой человек, который, казалось, состоял из цилиндра и костюма на американский манер. - Управляющего, - сказал внушительно Хьюсон. - Прошу извинить, сэр, но управляющего нет. Он вернется в половине седьмого. - Его заместителя. - Одну минуту, сэр. Могу ли я узнать, с кем имею честь говорить? - Это - мистер Чарльз Хэббл, человек, который спас Аттертон и половину Средней Англии, причем, лучшую часть Англии. Моя фамилия Хьюсон, я сотрудник "Дейли трибюн". Пожалуйста, пригласите сейчас же заместителя управляющего. Они подождали, пока вылощенный молодой человек говорил по телефону. - Как тебе нравится этот домашний уют? - спросил Хьюсон. - Подходит для героев? - Все это не по мне, - ответил Чарли. - Это... это нелепо. Я не знаю, что мне делать с собой в таком месте. С таким же успехом ты мог отвезти меня в Букингемский дворец, все равно. - Букингемский дворец! Э, дружок, разве можно сравнить одно с другим. После "Сесил отеля" дворец покажется тебе убожеством. Отель этот - чудо супер-де-люкса! Заметь, даже воздух здесь уже наполовину разжеван. Но не позволяй дурачиться над собой. Плюй на все, ни на что не обращай внимания. А вот и заместитель управляющего. Ох, и хитер же он, сам увидишь. Я как разговорил, - добавил он, нимало не смущаясь, когда заместитель управляющего подошел к ним, - что и хитры же вы! - Я хитер, очень хитер. - Улыбаясь, пристально разглядывая их, говоря ничего не значащие слова гостеприимства, заместитель управляющего сильно пожал им руки. Он был высок, с широким ртом и преждевременными залысинами, отчего лоб его казался громадным. Одет он был в свежевыглаженный темный костюм и белую сорочку. Чарли никогда не приходилось видеть мужчину, одетого так опрятно и чисто. Поздоровавшись, он хлопнул ладонями. - Все необходимое сделано. Для мистера Хэббла приготовлен номер на третьем этаже, розово-серый, в стиле Антуанетты. Нам лестно иметь такого гостя. Я сам проведу вас. Пожалуйста, джентльмены, сюда. Они вошли в один из лифтов. - Обратите внимание на систему указателей. Я все время говорю, на каком этаже лифт, я никогда не ошибаюсь. Последнее утверждение заместителя управляющего слегка смутило Чарли, так как заместитель управляющего не сказал, на каком этаже они находятся, а только показал на указатель. Позднее Чарли узнал, что именно таков был метод заместителя управляющего вести разговор, когда он находился в особенном "ударе хитрости. Он не рассказывал о предмете, а становился им. Попав в лифт, он превращался в лифт. - Обратите внимание, давление во мне остается постоянным. Я не заставляю вас дышать, как утопающих. Я останавливаюсь там, где вы хотите. Я не могу остановиться там, где не надо. В коридоре третьего этажа он в мгновение ока превратился в систему световых сигналов. - Вам не надо все время слушать, как я звоню, - заявил он Чарли и Хьюсону с гордостью. - От меня вы не услышите ни звука. Я делаю свое дело бесшумно, одними лампочками. - Однако подлинных вершин он достиг, когда преобразился в розово-серый номер в стиле Антуанетты - в спальню, гостиную и ванную. Чарли не мог не восхититься, когда он превратился в тончайший водяной душ. Последним величайшим его превращением было перевоплощение в систему обслуживания по телефону. - Запомните, - возвестил он, показывая на свое второе "я", - я основан на принципе указателей. Вам нужен слуга. Отлично. Нажмите здесь, снимите трубку и только скажите. Вы хотите связаться с магазином - вам понадобились запонки, цветы, сигары, перчатки, галстуки или носки, - нажмите меня вот здесь, скажите в трубку, и, пожалуйста, вы - в магазине. Нужны секунды - и полная гарантия. - Что надо нажать у вас, чтобы позвонить на биржу? - осведомился Хьюсон. - Поверните меня вот так, и я включу вам нужный коммутатор. После разговора поверните меня обратно. - Просто, не правда ли? Итак, мистер Хэббл, мы польщены тем, что видим вас у себя, и я уверен, мы сделаем все, чтобы вы остались довольны. Наш девиз "Роскошь и Услуги". - Очень хороший девиз, - благоговейно заметил Хьюсон. - У меня никогда не было ни того, ни другого. - Все, что вам придется делать здесь, это только требовать, - сказал заместитель управляющего Чарли. Затем, повернувшись к Хьюсону, он добавил уже деловым тоном: - Скоро должен прийти мистер Брукс, джентльмен, который ведает нашей рекламой. Всего доброго. И заместитель управляющего оставил их одних в розово-серой гостиной в стиле Антуанетты, в которой было тепло и душно и которая напоминала внутренность коробки из под шоколадных конфет. Чарли осмотрелся. Он постепенно начал приходить в себя. - Понимаешь, я не привык к такому вот. - Конечно, не привык, - согласился Хьюсон ободряюще. - К такому привыкли немногие: богатые и выжившие из ума вдовушки да международные аферисты. Но помни, наше дело здесь только требовать. Начнем? - Зачем? - Ты хочешь спросить: "Почему" или "Ради чего?" Так или иначе, это роли не играет. Сейчас мы чего-нибудь спросим. Хотя бы чаю. Мы будем пить чай. Не так, как в твоем Аттертоне, с жареной свиной колбасой и другой чепухой, а настоящий вечерний чай. Ну-ка, Хэббл, сможешь ты набрать номер и потребовать настоящий вечерний чай на две персоны? - Ладно, приятель, - усмехнулся Чарли, - пусть будет по-твоему. - Скажи, что звонит герой. - Э, нет, - отрезал Чарли. - И ты этого не скажешь, если не хочешь, чтобы тебе попало. Брось это, понял? - О! Извини, Чарли. Я не думал, что ты принимаешь это так близко к сердцу. Я думал, что ты принимаешь это, как я, - в шутку. Лучший метод, сказал бы я. Взять у них все, что возможно, а потом над ними же и посмеяться. Им всем на тебя наплевать, плюй и ты на них. Все ведь это придумано. - Не знаю. А мистер Кинни? - О, господи! Ты хочешь сказать, что этот болтун, эта ходячая рождественская открытка привезла тебя сюда? - Если бы не он, меня бы здесь не было, - пояснил Чарли. - Ах так! Тогда надо отдать должное этому старому торговцу тряпьем. Между прочим, стоит тебе только повторить несколько моих слов Шаклворсу или Кинни, и раз-два - я уволен из "Трибюн". - Брось! - крикнул Чарли возмущенно. - Считаешь, я способен на такое? За кого ты меня принимаешь? Говори, что хочешь и сколько хочешь, только не болтай о моем геройстве. - Хорошо сказано! Так вот, я тогда так закажу - два ваших изысканных чая в номер двадцать три для двух парней. Приказание было им передано по телефону именно в этой форме. Чай был так утончен, что для сервировки его потребовалось два официанта. Было подано два сорта поджаренного хлеба, три сорта бутербродов, четыре сорта сандвичей, пять сортов кекса. - Имей в виду, Хэббл, - сказал Хьюсон, рот его был набит сандвичами, - это не считается едой. Нет, дорогой мой, нет. Люди, которые останавливаются в этом отеле, едят только четыре раза в сутки: завтрак, ленч, обед, ужин. А это только так, чтобы заморить червячка, вроде бутербродика с маслом рано утром к чаю или перекусить часов в одиннадцать утра. Ненасытные свиньи, - добавил он, беря три сандвича и отправляя их разом в рот. - Ничего, можно и переесть немного, - сказал Чарли. - Мне приходилось голодать. Так же, как тем многим, которые голодают сейчас. Хьюсон издал предостерегающий звук. - Здесь тебе не следует говорить таких вещей. Для чего, ты думаешь, они здесь целый день жгут свет и вентилируют воздух? Д