ля того, чтобы сюда не проникли никакие слухи и разговоры. Я тебе скажу как другу - я думаю, ты ошибка. Они еще пожалеют, что связались с тобой. - Конечно, ошибка, - ответил Чарли честно. - Глупо, что я попал сюда. - Надеюсь, что ты не считаешь, что не заслуживаешь такого вот. - Заслуживаю не меньше, чем кто-нибудь другой. Другое дело, что все это не в моем духе. Вот и все. И ручаюсь, что и не в твоем, - добавил он уверенно. Хьюсон с наслаждением впился зубами в большой липкий кекс. - Мне везде хорошо за исключением редакции "Трибюн". - Он помахал рукой. - Я тертый калач. Я могу заказать здесь первоклассный обед. Но я готов пообедать с тобой и рыбой с жареной картошкой в твоем, как его, Аттертоне. - Вот как. А я, кстати, не люблю рыбу с жареной картошкой. - Не любишь? А я думал, что все вы, парии, любите рыбу с картошкой. - Я нет, например. И никогда не любил. С нее, знаешь, толстеют, а мне нравится быть в форме, - продолжал Чарли серьезно. - О, тщеславие, тщеславие! - Никакого тщеславия. Пару лет назад я играл в футбол. - Боксируешь? - Немного, - ответил Чарли, довольный, что разговор принимает разумное направление. - Но кое-что могу. - Когда-то мог и я. - Хьюсон подошел к телефону, перевел указатель на "магазин" и сказал в трубку: - Магазин? Хорошо. Говорит двадцать третий номер. Нам нужен комплект боксерских перчаток. У вас нет? Странно! Как вы думаете, для чего мы остановились в этом отеле? Потрудитесь доложить заместителю управляющего, что в вашем магазине отсутствуют боксерские перчатки. Он обернулся к Чарли и заскользил к нему, выставив вперед левую руку. Чарли, улыбнувшись, закрылся, и в течение нескольких минут они осторожно боксировали, нанося друг другу легкие удары внешней стороной пальцев. Раунд окончился с появлением слуги, который пришел, чтобы убрать со стола. Вслед за ним прибыл и Брукс, ведающий рекламой отеля. У него было красное лицо и хриплый голос чудака, основным занятием которого было напиваться до потери сознания. - Привет, Хьюсон! - крикнул он. - Опять мы встретились. - Ага. Это мистер Чарльз Хэббл, который только что спас два английских графства, лишив их возможности взлететь на воздух. - Знаю. Очень рад видеть вас, мистер Хэббл. Замечательный поступок. Вы всем здесь довольны? - Нет, - сурово ответил Хьюсон. - В магазине отеля нет боксерских перчаток. Мы только что звонили. - Ничего страшного. В бассейне тоже нет морских львов. - Не знал, что у вас здесь есть бассейн. Видишь, Хэббл, как они скрывают от нас некоторые вещи. Пойдем, поплаваем. Хотя нет, нет времени. - Замените это дело выпивкой, - обнадеживающе предложил Брукс. - Заменим! - воскликнул Хьюсон. - Все, что мы должны здесь делать, это требовать. Что будешь пить? - Виски с содой, - без малейшего промедления ответил Брукс. - Даже не знаю, - медленно сказал Чарли. - По-моему, рановато. - Нисколько. Самое время выпить. - Может быть, стакан бочкового? - раздумывал Чарли. Хьюсон покачал головой. - Ты нанесешь им смертельную рану, если закажешь стакан бочкового. Им придется посылать за ним на такси. Нет уж, разреши этим делом заняться мне. Хьюсон заказал виски с содой и два коктейля "мотоцикл с коляской" и потом вспомнил, что ему следовало позвонить в редакцию. Это дало возможность Бруксу заняться Чарли. - Я понимаю, вы только что приехали, - сказал Брукс мягким покойным голосом. - Однако на один-два вопроса вы сможете мне ответить. Например, каково ваше самое первое впечатление об отеле? Что больше всего поразило вас? - Слишком жарко и очень спертый воздух, - не задумываясь ответил Чарли. - Вы правы, вы совершенно правы, но для меня это не годится. Дальше, бывали ли вы когда-нибудь раньше в таком же роскошном отеле? Нет, конечно, нет. Думали ли вы когда-нибудь, что такой отель вообще может существовать? Нет, конечно, нет. - Все здесь напоминает театр, как будто ты пришел в театр, - сказал Чарли, стараясь помочь. - Отлично. Это - очень удачно. Что вы думаете о ванне? - Сногсшибательная. Ручаюсь, каждому хочется выкупаться в ней два раза подряд. - Пользовались постелью? - Нет, слишком рано, - ответил Чарли. - Лучшие постели в Европе. Мы заплатили целое состояние за эти постели. - Мне кажется, что на них можно спать в ночь столько же, сколько на всех остальных. Вместе с виски в номер прибыли три журналиста и фотокорреспондент. Все последующее, начиная с этого момента, перепуталось. Уютная розово-серая гостиная наполнилась возгласами и дымом, сквозь который проглядывали странные физиономии. Прибывали новые люди и новые порции виски. - Вы знаете, у вас точно такой же выговор, как у девушки, у которой я только что брал интервью. - У какой девушки? - У вашей соперницы, у девушки, которая вышла победительницей на конкурсе красоты, организованном газетой "Морнинг пикчерал". Она теперь - Мисс Англия, королева красоты. Получила Серебряную розу, сто пятьдесят фунтов и снималась для кино. - И она настоящая королева красоты? - спросил Чарли. - Я видел хуже. Она просто хорошенькая девушка. И она говорит так же, как вы, с тем же выговором. Наверное, приехала из ваших краев. - Откуда? Молодой человек посмотрел на обратную сторону конверта. - Ее зовут Ида Чэтвик, когда она не Мисс Англия. Она приехала из Пондерслея. Чарли обрадовался. Он почувствовал, что не так одинок. - О, если она из Пондерслея, значит, она из наших мест. От нас до Пондерслея миль пятнадцать, от нашего города. Я не раз играл там в футбол. Не ребята там у них, а просто черти, да. Один раз они нас просто вышвырнули с поля только потому, что мы выигрывали и били одиннадцатиметровый, а они считали, что нам подсудили. Хорошо бы ее повидать. - Это как раз один из тех вопросов, которыми занимаюсь я, - втиснулась между ними объемистая женщина. Она показалась Чарли самым страшным созданием женского пола. У нее был очень большой нос и жирное лицо, размалеванное, как у клоуна, румянами и пудрой. - Я хочу, чтобы вы рассказали мне о своих сердечных делах. - О чем? - О своих сердечных делах. - Ну, знаете! - ужаснулся Чарли. - Не говорите мне, - продолжала дама, вращая глазами, - что мы вас не интересуем. Я только что слышала, как вы сказали, что хотели бы повидать девушку. Не так ли? - Да, это... это так. - Он старался избежать взгляда вращающихся глаз. Это было черт знает что! Молодой журналист объяснил ей о Мисс Англии, и эта парочка начала рассуждать, не обращая внимания на Чарли, что за отличная мысль свести их друг с другом и какой хороший материал можно сделать из этого, пока Чарли не почувствовал себя в положении бараньей отбивной, ожидающей на прилавке, когда торговец мясом и покупатель закончат обмен новостями. Потом приходили другие и спрашивали его, что он думает о Британской Империи, о талонах на сигареты, о вилле Астона, о подмандатных государствах, о горючем из угля, о России и супружестве, об этом отеле, а парни с фотоаппаратами просили его смотреть так и эдак и слепили вспышками "блицев", пили за его здоровье, говорили, что он славный малый, пока, наконец, Хьюсон не выпроводил их всех и не заявил, что сам он должен уйти и что Чарли должен ждать его завтра утром. Чарли остался один. Душная небольшая комната была полна дыма. Пахло отвратительно - табаком, виски, коктейлями. Казалось, вся комната была наполнена окурками и скомканными газетами. Чарли с отвращением огляделся. Во рту у него совершенно пересохло, болела голова. Обожженная рука опять начала беспокоить, надо было сделать перевязку. Накануне он неплохо выспался, так как вернулся домой около двенадцати, но сейчас он так устал, как не уставал после целого дня или целой ночи работы. Он зевал и зевал, а в глаза словно кто-то насыпал песку. Он знал, что еще не было и семи часов вечера, но чувствовал себя, словно было два часа ночи. Он вынул руку из перевязи, осторожно снял пиджак и начал медленно сматывать бинт. Послышался легкий стук в дверь: кто-то вошел. - Горничная, сэр, - заявил совершенно безликий голос. Чарли обернулся и увидел молодую очень курносую женщину с рыжими волосами, опрятную и привлекательную в своем форменном платье. С минуту она смотрела на него так же, как и только что сказала, - как хорошо смазанный механизм. Потом она превратилась в существо одушевленное. - Что ты здесь делаешь? - строго спросила она. - Я живу здесь, в этих комнатах. Ничего, а? - Извините, пожалуйста. Вы не похожи на тех, кто здесь бывает, и я подумала, что вы из тех ребят, которые работают в конце коридора. - Она внимательно посмотрела на него. - О, я знаю, вы тот парень, который сделал какой-то героический поступок. Так ведь? Я видела ваши фото и даже слышала, что вас привезут к нам. - Она посмотрела вокруг и презрительно фыркнула: - Какая грязища! Чарли извинился: - Да, грязновато, согласен. Ничего не мог сделать. Была целая куча газетчиков. - Не беда, мы здесь привыкли к грязи, - сказала она с глубоким презрением. - Посмотрели бы вы женские спальни. Эти женщины даже не знают, что такое опрятность, - половина их не знает. А что это у вас с рукой? - Обжег. Надо помазать мазью и опять завязать. - Понимаю. О, прошу извинить меня. - И из существа одушевленного она опять превратилась в горничную, лицо которой ничего не выражало, а голос ничего не означал. - Чем я могу быть полезна вам, сэр? - Послушай, ты ведь можешь говорить по-другому? - спросил Чарли задумчиво. - Могу, если никто не слышит. - Тогда брось эту манеру. После этих слов она опять перевоплотилась и сейчас же строго заявила ему: - Хорошо, но тогда тебе тоже нечего сидеть, как большому и беспомощному ребенку. Сейчас я перевяжу твою руку. Нет, я сама перевяжу. - Он добродушно сдался, давно зная таких вот переутомленных и сердитых женщин, и нисколько не был удивлен тем, что она сделала отличную перевязку. - Я собираюсь уйти с работы, выхожу замуж. А теперь начинаю думать, что делаю глупость. Столько забот, надо будет ухаживать за одним таким вот созданием. Чарли усмехнулся. - Он не такой, как я, а? - С таким, как ты, он справится одной рукой. - Легче. Я ведь тоже не ребенок. - Конечно, но он правда очень здоровый. Шесть футов два дюйма и плечи по росту. - Тяжело тебе придется, если он начнет тебя колотить. - Смотри, если не перестанешь говорить так, я сама тебя отколочу. Он не из таких, он даже наоборот - слишком добрый. Позволяет людям садиться себе на шею. Я ему не раз говорила об этом. Попробовали бы они сесть мне. - А как здесь? - спросил Чарли, чувствуя себя с ней совершенно свободно. - Не очень-то хорошо. Кормят ужасно. Управляющий столько получает на нашу еду, а посмотрел бы ты, чем нас кормят. Хотела бы я, чтобы он послал когда-нибудь нашу еду вечером в ресторан, для разнообразия. - Я слышал, у вас хорошие чаевые здесь, - сказал Чарли. - Иногда да. Только не думай, что наши клиенты особенно щедрые на чаевые. Я раньше работала в Брайтоне не в таком шикарном отеле и имела столько же, но мне не приходилось бегать бегом. Некоторые женщины, которые здесь останавливаются, могут прямо с ума свести. Стоит им побыть в комнате пять минут, и можно подумать, что было землетрясение, такой в ней беспорядок. И думают, что тебе нечего делать, как только быть у них на побегушках. Распущенные - дальше некуда - некоторые из них. Хотела бы я, чтобы их мужья знали, что они за штучки. Невежи, напудренные костлявые ничтожества. Если бы моя власть, так я бы сделала их горничными. Я бы заставила их поработать. Для разнообразия. Разговаривая, горничная не теряла даром ни секунды. Забинтовав Чарли руку, она помогла ему надеть пиджак, положила руку в перевязь и приступила к уборке его номера. Среди всех здешних странных существ она показалась Чарли единственным человеком, славной девушкой, хотя он и радовался, что не ему придется жениться на ней. Несомненно, это было под силу только парню шести футов двух дюймов. Тем не менее он почувствовал к ней какую-то братскую привязанность и про себя, для безопасности, называл ее Рыжик. - Ну вот! - воскликнула она торжествующе, оглядев по-хозяйски все, и дружески улыбнулась Чарли. - Все в порядке. И ты тоже. Ты вроде ничего паренек, смотри, не испортись после того как тебя распишут в газетах. И приглядывай за официантами. Большинство из них рады сорвать, хотя я и не обвиняю их за это. Смотри, чтобы они тебя не обсчитали. У тебя есть девушка? - Нет, - ответил Чарли. Ему надоел уже этот вопрос. - Жаль. Надо завести. Смотри, будь осторожен в своих делах. Надо бы, чтобы Фред присматривал за тобой. - Не надо. Какой Фред? Твой парень? - Ага. Он полисмен. - Она кивнула ему, подмигнула и сделала гримаску, которая означала, что помолвка с полисменом открывала целый мир радостного, но что Чарли в него никогда не суждено заглянуть. Затем она оставила его, и он сидел и одиноко разглядывал серую дверь с идиотскими панелями, отделанными в пурпурно-розовый цвет. Чарли решил, что ему будет легче, если он перекусит Он знал, что для людей, которые живут в таких отелях, было время обеда. Что ж, он тоже пообедает. Несколько минут он, однако, ничего не предпринимал и только беспокойно ходил по комнате, прикасаясь к разным предметам: телефонному справочнику, розовой пепельнице, скамеечке для ног, на которой были вышиты зеленые птицы. Он все еще не мог привыкнуть, что находится в свои." комнатах, и ходил на цыпочках, что было очень утоми тельно; ему казалось, что в любую минуту могут войти и хозяйским голосом потребовать, чтобы он убирался. Обычно он умывался шумно, щедро расплескивая воду, здесь же, в этом чужом сияющем великолепии, он лишь беззвучно и осторожно ополоснул лицо. К счастью, в коридоре, когда он пробирался по нему, никого не было, а его шаги тонули в толстом ковре. Лифтом он не воспользовался, а торопливо спустился по широкой лестнице, которая привела его в середину холла. Но не прошло и десяти минут, как он снова был в номере, который сейчас показался ему раем, родным домом Там, внизу, все было не для таких, как он. Там были важные и надменные люди в вечерних платьях, женщину с голыми спинами, мужчины - сплошной крахмал и запонки. У этих людей был тяжелый взгляд. У некоторых из них и голос был резкий, особенно у женщин. Они испугали его, когда он заглянул в ресторан, и Чарли сразу же решил, что такой ресторан не для него. Где-то внизу, несомненно, была и закусочная, в которой можно было бы поесть, не переодеваясь в вечерний костюм, но Чарли не отважился идти дальше. Можно поесть и в номере. В конце концов, разве ему не говорили, что он должен только требовать? Решая в течение пятнадцати минут вопрос еды, он говеем проголодался. Он подошел к телефонному аппарату и стал рассматривать его, а потом передвинул указатель на "бюро обслуживания", как учил заместитель управляющего. Рука его потянулась к трубке, заколебалась, отступила, спряталась в карман. Он отошел от телефона и без всякой причины посмотрел на себя в зеркало. Итак, что с ним такое? Как будто ничего. Конечно, ничего. Он хочет есть, чтобы пообедать, ему надо только позвонить. Что же, позвоним. Он смело подошел к телефону и снял трубку. Ничего не случилось. Молодой женщине на другом конце провода, казалось, даже доставило удовольствие то, что он хотел бы пообедать. В номер пришел официант, высокий, очень черный иностранец с дьявольски насмешливым выражением лица. Он вручил Чарли объемистую папку. Папка оказалась меню. В нем было столько всего, что Чарли сдался без боя, успев все же заметить себе, что только идиоты платят шесть шиллингов за ломоть дыни. Чарли поднял глаза и встретил мрачный взгляд этого здоровенного иностранца. В кино из него вышел бы отличный шпион, самый отъявленный шпион. Чарли проглотил слюну и торопливо пробормотал: - У вас есть бифштекс с картошкой? Иностранец растерялся или, может быть, ради своей дьявольщины притворился растерянным. - Бифштекс с картошкой! - заорал Чарли на него, мгновенно приходя в ярость. - Кинечна, сар, - пробормотал официант. - Бифштекс с карточка. У нас есть. Еще что-нибудь? - Хлеба. И... И пива, если он у вас есть. - Иес, сар, пиво. Бархатное пиво. Дессерт? - Он ткнул пальцем в меню. Чарли вернул меню, сокрушенно покачав головой, словно ему запрещалось есть что-нибудь еще. Когда официант уходил, дьявольского в нем было уже немного меньше. Он не вернулся: бифштекс с картошкой, хлеб и пиво принес официант помоложе и поменьше, который не произнес ни единого слова. Оставшись один и принявшись за еду, Чарли чувствовал себя как человек, который без труда совершил небольшое чудо. Потребуй бифштекс с картошкой, и тебе принесут его, причем, хороший бифштекс и хорошую картошку, а бархатное пиво такое же, как и везде. Он пообедал с аппетитом и почувствовал себя в два раза уверенней. Все идет, как надо, и его дело пользоваться всем так, как он найдет нужным и лучшим. Он закурил, не торопясь, спустился по лестнице, не считая нужным глянуть вправо или влево, вышел из отеля и отправился открывать для себя лондонский Вест-Энд. Был теплый весенний вечер. Чарли никогда не приходилось видеть столько разноцветных огней, даже в небе светил прожектор, похожий на радугу. Все так и сияло. Он прошел по Пикадилли-серкус, Лейстер-сквер, Шафтсбери-авеню, остановился, восхищаясь сверкающими витринами самой большой закусочной Лайона. Он видел, как негр спорил с двумя китайцами. Ему попадалось множество хорошеньких девушек, только большинство из них были слишком напудрены и накрашены. Он никогда не видел так много евреев, или всех тех крючконосых, малорослых, очень черных и поэтому похожих на евреев. Он видел несколько безработных горняков из Уэльса. Они хором пели непонятные гимны. Он видел, как человек чуть-чуть не попал под такси. Рассматривая фотографии, вывешенные на стенах театров, он решил, что среди актеров слишком много пучеглазых. На его глазах с пожилой хорошо одетой женщиной случился припадок или обморок, и ее унесли в аптеку напротив. Он пытался догадаться, какие из тех парней, которые толкались на углах улиц, занимаются тайной продажей наркотиков, о которой он читал в воскресных номерах газеты. Так вот бродить и смотреть было интересно, хотя одному не очень весело и утомительно. Слегка покалывало сердце и сильно болели ноги. Было всего половина десятого, слишком рано, чтобы возвращаться в отель, и он, заплатив шиллинг, вошел в небольшой кинотеатр хроники. Там и произошла эта странная вещь. За две минуты он увидел жизнь на ферме, на которой разводят крокодилов, множество американских самолетов, делающих чудеса, ос, лепящих гнездо, женщин, жеманничающих и улыбающихся по последней моде, военных, отдающих честь и шагающих парадным шагом, деятелей его страны и заграничных, пожимающих руки, лающих слова благодарности, вскакивающих в автомобили и выскакивающих из них. А потом без всякого предупреждения случилось это. На экране замерцали буквы: "Человек, который спас город, герой Аттертона, получает чек от редактора "Дейли трибюн". Радио грянуло бравурный марш. И вот он, какое-то глупо улыбающееся привидение рядом с мистером Шаклворсом (он вышел неплохо) появляется вслед за душераздирающими звуками. Его даже затошнило. И он говорит: "Благодарю вас, мистер Шаклворс, я только выполнил свой долг, но я очень благодарен "Дейли трибюн". Голос у него звучал как у Билла Потса, старого бендворского клоуна. А дальше, без передышки, еще хуже: - "Я уверен-что-газета-помогла-мне-выполнить-мой-долг-понимаете-какой-был-мой - долг-как-англичанина". О черт! Если бы зрители узнали его, им надо было бы встать и дать ему такого пинка, чтобы он вылетел из зала. Но зрители, если не считать одного-двух на балконе, которые захлопали, продолжали смотреть на экран, курили, жевали резинку, держались за руки и не выражали ни радости ни отвращения. Да, но очень скоро во всей стране люди увидят его, мистера Шаклворса и услышат всю эту чушь про долг и "Дейли трибюн". Ему было очень стыдно. Не дожидаясь, когда загорится свет, он заторопился из зала, обозвав себя мошенником. Потом он подумал, а не считают ли себя мошенниками все те люди, которые сняты в том же кино, которые улетают и прилетают на специальных самолетах и так стремительно и важно ездят на государственных автомобилях? Да, как думают они? Они что, тоже "герои-чудотворцы"? Его отель был неподалеку, он возвышался над Грин-парком - Чарли это знал, да и отель был виден, - но ему долго пришлось добираться до него, и пока он шел, он задавал себе всякие нелепые вопросы. Теперь все эти разноцветные огни не казались ему такими сияющими. Он порядком устал, когда добрался до отеля и, наверное, так и выглядел - утомленным и озабоченным рабочим парнем, одетым в свой лучший, но не очень хороший костюм. Может быть, поэтому один из пурпурно-серебряных гигантов у входных дверей остановил его и сердито спросил: - Погоди, в чем дело? - В чем дело? - переспросил Чарли. - Я живу здесь, понятно? Третий этаж, двадцать третий номер. - Прошу прощения, сэр. Сюда, пожалуйста, сэр. - Гигант всем своим видом выражал извинение, раскланиваясь и расшаркиваясь, как большой и мягкий болванчик. - Слушай-ка, - сказал Чарли, внезапно осмелев, - ты не очень-то с этими "простите, пожалуйста, сэр" и, тому подобным подхалимством. Я этого не переношу так же, как похлопывание по плечу и тому подобную манеру в духе "погоди, в чем дело?". Будь немножко больше человеком. Можешь ведь? Великан посмотрел на него, и с лица его слетело казенное выражение. - В этой форме не могу. Понимаешь? Но я не жалею, что надел ее. Нас на эту работу было триста человек, а у меня жена и трое ребятишек в Вандворсе. Не обижайся. - К черту обиды. Пока. - Всего доброго. Лифт идет, сэр. Прошу, пожалуйста, сэр. На этот раз Чарли воспользовался лифтом. 4. ХРАБРЕЦ И ЯРМАРКА Первой мыслью, которая пришла Чарли в голову следующим утром, как только он проснулся, была страшная мысль, что он потерял работу. Отчаяние продолжалось всего несколько секунд, потом он вспомнил все, что произошло накануне, и смог спокойно открыть глаза и встретить взглядом "Нью-Сесил отель". Он напомнил себе, что он - человек, вокруг которого раздувают шумиху. В кармане его пиджака лежал чек на пятьсот фунтов. Он долго и осторожно разглядывал спальню в стиле Антуанетты, ее серые стены с пурпурным орнаментом. Спальня встретила его взгляд непоколебимо, она никуда не делась, она существовала в действительности, а рядом с кроватью лежал его костюм, положенный так, чтобы его можно было быстро и удобно надеть. Итак, он был здесь, в великолепном, самого высокого класса отеле и жил в нем, как лорд. Все, что ему надлежало здесь делать, - это только требовать. Вместе с завтраком, который он решил съесть в гостиной, были доставлены письма. Их переслали из редакции "Дейли трибюн". Письма была распечатаны, и это-ему не понравилось. Письмам он не придавал особого значения, но в конце концов эти письма были адресованы ему. После завтрака - за едой он не хотел читать столько писем от незнакомых людей - он закурил и неторопливо занялся корреспонденцией. Писем сегодня было больше, чем он получал за год. Все они были от неизвестных людей, за исключением одного, от Дейзи Холстед, сейчас Дейзи Флетчер. Она писала, что ни капли не удивлена и что если он еще не забыл своих друзей, то должен заехать к ним, как только будет в их краях. Чарли, не претендуя на знание женщин, сразу же понял все. Она была не против начать что-нибудь опять, хотя стала миссис Флетчер каких-нибудь пять минут назад. Что ж, ему теперь-безразлично. Не принимая во внимание факт, что разрыв их произошел по взаимному согласию, он настроился на красивую горечь и пессимизм и насладился ими. По сравнению с этим письмом все остальные были скучными, хотя содержание их было неожиданным я ставило в тупик. Пять писем прислали женщины, они заявляли, что он, как ни странно, очень похож на их умерших мужей или сыновей; одно было от дамы, которая спрашивала его, что он думает о жестоком обращении с животными и о вивисекции. Двое мужчин притворялись, что знакомы с ним, хотя ни их фамилий, ни адресов Чарли до этого никогда не слышал, третий предлагал ему туманный и непонятный способ разбогатеть; четвертый был очень недоволен противопожарными средствами и, видно, считал, что Чарли следовало бы давно познакомиться с ним. Автор одного письма, который подписался "сержантом", подчеркивал, что некогда в окопах он тоже был "Героем-чудотворцем", а сейчас без работы, голодает, и никому до него нет дела. Последние три, казалось, были написаны сумасшедшими; Чарли ничего не понял из них, не мог их расшифровать, особенно то, которое начиналось словами: "Мужчина моей мечты". Он просто отложил их, в сторону. Когда он сказал себе, что начинает понимать, сколько странных людей живет на свете, пришел Хьюсон - смешной молодой человек со смуглым обезьяньим лицом, журналист из редакции "Дейли трибюн". - Девиз сегодняшнего утра - грабеж! - объявил он. - Будем трясти город. - Что-нибудь новое? - спросил Чарли. - Все будет новым, а это уже не годится, - показал он на костюм Чарли. - Получишь новую экипировку, нет, несколько новых экипировок. Костюмы, обувь, рубашки - все. Я твоя сказочная крестная мама, сынок. - Кто будет платить? - Магазин. Все пойдет за счет рекламы. Реклама, реклама - вот где собака зарыта. - Похоже, что все здесь - одна реклама, - проворчал Чарли. - Конечно. Реклама и Взятка. Они теперь вместо Гога и Магога. Мы устроили тебе визит в "Мужской универмаг". Знаешь "Мужской универмаг"? Самый большой мужской магазин в Лондоне, в Англии, в Европе. Да! - крикнул он, словно обращался к переполненному. Альберт Холлу. - В восточном полушарии! Господи, благослови восточное полушарие! И почему наш друг Кинни еще не написал ни одной статьи о восточном полушарии? "Следующая сногсшибательная статья Хэла Кинни в будущее воскресенье: "Боже, спаси восточное полушарие!". - Я смотрю, ты заложил за воротник с самого утра. - В норме, как раз в норме. Имей в виду, тебе тоже придется сегодня закладывать. Мне поручено сопровождать тебя и описать своим неповторимым стилем все твои старомодные высказывания и поступки. Для меня в газете оставлена целая колонка. Итак, мистер Хэббл, я вижу, вы читали письма. Можете ли вы коротко, выразительно, своеобразно, просто, по-мужски и по-геройски охарактеризовать эти письма? - Они от сумасшедших. - Так. Но можем ли мы их использовать? Сомневаюсь. Надень шляпу. Я обещал доставить тебя в "Мужской универмаг". "Мужской универмаг" - еще одно новое громадное здание, - походил на "Нью-Сесил", только в нем не было так светло и тепло, как там, хотя была своя глубоко мистическая тишина. Чарли никогда не был в таком магазине. Продавцы во фраках и брюках с лампасами были похожи на молодых дьяконов и церковных старост. Повсюду стояли стеклянные шкафчики, в которых воротнички ценой в шиллинг, залитые светом, лежали на черном бархате. Никакого шума от зеленых картонных коробок, обычного в магазинах, в которых Чарли бывал, здесь не было. Универмаг был чем-то средним между церковью и музеем. - И наш девиз, - сказал Хьюсон, - "Сервис и Фокус-Покус". Похоже, что здесь не продают, а хоронят рубашки. Что будет, если заорать во всю глотку, требуя пару запонок к воротничку ценой в пенни и шлепнуть на прилавок двухпенсовик? Ручаюсь, все исчезнет, и ты окажешься в Ванстед-Флетс [психиатрическая клиника], а вокруг тебя будут хихикать дьяволы. Ага, нас ждут. Последовало представление друг другу. Чарли так и не узнал как следует, кто были все эти люди, но среди них находились два неизбежных фоторепортера. - Представляете, что мы будем делать? - спросил один из присутствующих Хьюсона. - Слава создателю, нет, - ответил Хьюсон. Но тот человек представлял. От этого лицо его сияло и энтузиазм повышался с каждой минутой. - Мы засечем время, понимаете? - О, понимаю, - благоговейно ответил Хьюсон. - Засекаете время. - Вот именно. Мы засекаем время. Магазин доказывает, что он способен обеспечить покупателя всем необходимым быстрее всех. Мистер Хэббл пришел к нам как покупатель. Он торопится. Отлично. Его обслуживают в рекордное время. Прекрасная идея. - Великолепная. - План замечательный. Чарли не произнес ни слова. Никого, казалось, его мнение не интересовало. - Итак, что он должен купить? - спросил Хьюсон. - Нам надо над этим подумать. Ему нужен вечерний костюм, он понадобится ему сегодня вечером... - Зачем? - поинтересовался Чарли, но никто не обратил на него внимания. - Фрак или смокинг? - Я думаю, фрак не подойдет, - ответил Хьюсон. - Не по нему. Может быть, вечернюю пару с темным галстуком? - Ладно, мы сделаем так. Сначала он идет в отдел чемоданов, и мы даем ему... - Чемодан! - во весь голос подсказал Хьюсон. - Нет, - сказал его собеседник совершенно серьезно, - два чемодана. Потом он получает смокинг, пиджачную пару и легкое пальто, предположим, одну из наших кемптоновских моделей. - Что может быть лучше ваших кемптоновских моделей! - заявил Хьюсон с самым чистосердечным видом. - Их укладывают в чемоданы. Потом обувь, носки, рубашки, воротнички, галстуки, запонки, резинки, подтяжки, шляпа или две шляпы. Нет, я вам вот что предлагаю. У меня есть идея получше. Что вы скажете, если он переодевается в пиджачную пару в нашей комнате для переодевания, его подстригают, и он пишет письмо. И мы везде засекаем время. - Хорошая программа. - И мы все делаем чисто, никакой подтасовки. Надо только как следует посмотреть на него. Я позову мистера Мартина. Он позвал мистера Мартина, и оба они, священнодействуя, уставились на Чарли и несколько раз обошли кругом. - Послушайте... - начал Чарли. - Не беспокойтесь, предоставьте все нам. Все в порядке, мистер Мартин? Итак, через пять минут мы можем начать. Засекаем время перед самым началом. Чарли, как и каждый смертный, был рад получить что-то, не заплатив ни гроша, но эта затея показалась ему неприятным сном. Вся шайка, наслаждаясь от души, словно открыв новый вид спорта, заставляла его носиться по-лестницам из одного отдела в другой, от прилавка к прилавку. Перед ним нагромождали пиджаки, брюки, рубашки, воротнички, галстуки, потом их втискивали в чемоданы, его сажали на стулья и стаскивали с них, так что он под конец потерял и терпение. Расплачиваться за все пришлось парикмахеру, который в очереди на него в этом магазинном спорте был последним. У него был вид презрительного превосходства, и ему не понравилась прическа Чарли. Издав несколько пренебрежительных фырканий, он спросил тоном, который мог вывести из терпения кого угодно: - Хотел бы я знать, кто стриг вас в последний раз. - Хотите знать это, да? Подойдите поближе, я вам скажу. - Парикмахер наклонился. - Микки Маус! - заорал Чарли во все горло. - А теперь можете продолжать свое дело или бросить, - мне наплевать. В это время подошел один из двух фоторепортеров в сказал, наверное, уже в седьмой раз: - Посмотрите на меня и улыбнитесь. Получите" очень хороший снимок. - Но Чарли все это уже надоело. - Посмотрите... - повтор-ил фоторепортер. - Идите и снимайте кого-нибудь другого, с меня на сегодня хватит. Что я, Грета Гарбо? [известная киноактриса] - Хотел бы я, чтобы вы были ею. Было бы что снимать. - И фоторепортер, фыркая, ушел. Несмотря ни на что, Чарли должен был признаться себе, что в новом синем костюме в тонкую полоску - он был сшит из более дорогого материала, чем его старый, - в новых голубых носках, в белой с синей полоской рубашке с воротничком и темно-синем галстуке, в новых туфлях он выглядел таким элегантным, как никогда, и был ничем не хуже тех, кого он видел в "Нью-Сесил". Он сказал об этом Хьюсону. - Мой дорогой друг, ты сейчас картинка приятного, мужественного, честно зарабатывающего на жизнь молодого англичанина. Твой наряд протянет несколько недель, если не попадешь под дождь. Хотя я знавал костюмы, которые прослужили по три месяца. Но так как ты сейчас особенно уверен в себе, я могу сообщить тебе новость. Ее передали по телефону, когда в тебя швырялись рубашками. Тебе предоставлена честь встретиться с самым важным боссом, с хозяином, сэром Грегори Хэчландом, владельцем "Дейли трибюн", "Санди курир", "Мейблз уикли", "Аур литтл петс", "Бойз джоукер" и "Раннер дак рекорд". Редакция "Дейли трибюн" позаимствовала у Америки некоторые изобретения. Одним из них было частое и нелепое использование слова "совещание". Встречи и интервью, обсуждения и беседы - все это исчезло из редакции "Дейли трибюн", которая была сейчас наполнена людьми занятыми "на совещании". К концу этого утра Кинни совещался с сэром Грегори Хэчландом, владельцем газеты. Сэр Грегори в ближайшее время собирался осуществить одну из своих грандиозных затей, одного только слуха о которой было достаточно, чтобы редакцию захлестнуло отчаяние. Каждый знал, что в течение недель или месяцев весь штат редакции должен будет душой и телом принадлежать чудовищу, в каком бы облике оно ни представилось. На этот раз чудовищем была "Лига имперских йоменов", независимая от "Фашизма воинствующего империализма". Сэр Грегори пока еще не помешался на ней, эта степень должна была прийти позднее, но такая старая редакторская лиса, как Кинни, знала, что помешательство наступит скоро и что через неделю-две все они будут служить "Имперским йоменам", которых они будут подавать в качестве красного, белого, голубого соуса к новостям, состряпанным на их же кухне. В начале всякой затеи Кинни с его широкой популярностью был особенно полезен, и он присутствовал, когда рассвет подобных начинаний лишь только брезжил. Именно этим и объяснялся тот факт, что с ним совещался сам хозяин, который, считая себя воплощением значительного грубовато-прямого деятеля - две трети Наполеона плюс одна треть американского магната, очень популярный персонаж кинофильмов, - довольно рычал, не вынимая изо рта сигары. Кинни давно знал, что в манерах хозяина много театральщины, так как такая же театральщина была и в его манерах. Бывали дни, когда в "Дейли трибюн" играли получше, чем во многих театрах Вест-Энда. Однако сейчас Кинни не думал об имперских йоменах, о "Трибюн", о своем детище-герое Хэббле, которого должны были показать сэру Грегори. Он рассматривал хозяина, глядя на него по-новому. Длинная костлявая фигура, длинное темное лицо, седые волосы - если их расчесывать, они электризуются, - свирепые брови, которые двигаются быстро и независимо от лица, словно два волосатых насекомых, - все это было давно знакомым. Но сейчас он заметил и, пожалуй, впервые, что у сэра Грегори светлые жесткие глаза и что эти глаза прячутся за длинными с загнутыми концами ресницами, нелепыми для газетного воротилы, которому перевалило за пятьдесят. И стоило Кинни увидеть эти глаза и нелепые ресницы, как вспышкой молнии мелькнула у него в голове мысль - а не он ли, сэр Грегори, был любовником его жены? - Вот почему я сказал Шаклворсу, чтобы вы начали действовать, - рычал сэр Грегори. Его отрывистый хриплый властный голос был хорошо известен, и подражание ему стало неотъемлемой частью общей программы каждого нового в редакции репортера. - Вы дали хороший материал, и как раз тогда, когда надо. Удачный материал, да. Но из него можно выжать больше, если подать его как следует. - Я думал то же самое, - услышал Кинни свой голос. Он все еще был заворожен страшной и новой чертой этого обычного для него лица. Почему бы сэру Грегори не спать с его женой? Ничего невозможного, честное слово, это возможно. Он знал, все знали, на что был способен сэр Грегори, когда речь шла о женщинах. В этом была одна из трудностей для тех, кто работал в "Дейли трибюн", Одну неделю необходимо превозносить какую-нибудь красавицу до небес, на следующую неделю запрещалось произносить ее имя, и миллион читателей "Дейли трибюн" помогал владельцу газеты вести осаду сердец и ссоры любовников и, пребывая в неизвестности, ложился вместе с ним в постель к его возлюбленной и вместе с ним покидал ее. Сплошная грязь, если задуматься над этим, и сейчас Кинни задумался. Однако сказал он другое: - Моя идея сводилась к тому, чтобы из Хэббла сделать человека в масштабах нации, тогда бы он был полезен нам для многого. - Угу, - буркнул сэр Грегори. С помощью этого "угу" сэр Грегори годами экономил силы и время. Он платил другим, чтобы они говорили ему "да". - Что ж, посмотрим. Пока все идет хорошо. А вы - молодец, что нашли такой материал. Придется вам опять прокатиться в провинцию, Кинни. Похвала эта должна была обрадовать, но Кинни она показалась зловещей. Значит, опять надо, чтобы его не было в Лондоне? Может, ради этого его и посылали к Стоунли? И разве в последнее время он не замечал, что в редакции странно поощряют его отъезды? Уже давно какая-то часть души у него изболелась в ожидании подобной минуты, и сейчас в этой части заработали шестеренки, а сама она загорелась адовым огнем. Сэр Грегори заметил это. - Какого черта вы уставились на меня? Что случилось? Кинни, спохватившись, что выдал себя, ответил, что ничего не случилось. - Кинни! - Обращение прозвучало коротко и резко. - Вы слишком много пьете. Никуда не годится. Не будьте дураком, бросьте на время виски, - продолжал сэр Грегори более по-приятельски, - займитесь каким-нибудь спортом, будьте больше на воздухе. На курортах бывали? - Нет, не бывал. И не хочу. Со мной все в порядке. - На мой взгляд - нет. - Неподдельное искреннее участие звучало в тоне и голосе сэра Грегори. Это участие к людям было одним из его лучших качеств как хозяина, которое Кинни нескончаемо хвалил и в разговорах и в прессе. - Когда покончите с делами, берите отпуск. Потолкуем об этом потом. А сейчас давайте-ка сюда своего Хэббла. Где он у вас? - И он стал нажимать кнопки и рычать в телефоны. Кинни вспомнил вечер, когда сэр Грегори обедал с ними. Он был исключительно внимателен и добр к Джилл, стараясь оставить о себе хорошее впечатление. Что же произошло? Он помнил, что на следующий день сэр Грегори поздравил его с приобретением такой восхитительной маленькой жены. Он так же помнил, что с того дня имя Джилл никогда не упоминалось в их разговоре. Сэр Грегори ни разу не спросил о ней, не вспомнил. Возможно, она просто выпала у него из памяти, хотя сейчас в это трудно было поверить. Нет, то, что хозяин никогда не упоминал о ней, было значительно, дьявольски значительно. Зачем спрашивать о ней, если они, посмеиваясь над простофилей мужем, ставят ему рога? В редакцию приехал Хэббл, и Кинни, который ни на секунду не переставал ломать голову над своей горькой, сводящей с ума проблемой, был послан за ним. Были ли у него какие-нибудь улики? Нет, даже намека на них. Может ли Джилл завести себе любовника вроде сэра Грегори, старше ее на целых двадцать пять лет? Нравятся ли ей такие вот мужчины? Ничего этого он не знал и от этого сходил с ума. Он ничего не знал и будто бродил в кромешной тьме. Даже если он и начнет расспрашивать ее об этом, он был уверен, что и на милю не подойдет к истине. Черт бы их побрал обоих! Наряженный во все новое Чарли выглядел щеголем. Это укололо Кинни, он считал, что Чарли его детище и что без его разрешения он не имеет права ни с того ни с сего появляться расфранченным, как сердцеед. "А что, - горько сказал себе Кинни, - если привести этого парня домой? Может быть, завтра же Джилл пустит его к себе в постель, что бы ни делал и как бы ни старался узнать бедняга и глупец муж". - Живей! - грубо сказал он. - Опаздываете. Хьюсон, вы не нуж