ны. Шеф ждет. Они вошли в кабинет, и сэр Грегори запаясничал, вовсю пуская пыль в глаза незнакомцу. На каждого нового человека, не делая исключения даже для мальчишки-посыльного, он старался произвести впечатление. "Шарлатан", - выругался про себя Кинни. - Так вот каков наш герой, а, Кинни? Рад вас видеть, рад познакомиться с вами. Присаживайтесь, присаживайтесь. Полагаю, вы теперь начинаете подумывать, что вы "личность". - Чарли пробормотал что-то в ответ. Брови сэра Грегори резко опустились, потом опять взлетели. - Отлично выглядите. Отлично выглядит, а, Кинни? Неплохо зарабатываете? Пользуетесь благами жизни? Хотя, пожалуй, еще рановато Нет отбоя от женщин? Не будет, теперь не будет. Обычная история. Кинни подтвердит. - И он коротко и хрипло засмеялся. Кинни попытался принять вид человека, которому тоже весело, но не сумел. Что он хотел сказать этой пошлятиной о женщинах? Может быть, и ничего. В конце концов, он всегда говорит такое. Кинни вновь безнадежно спросил себя, какие у него были улики? Чепуха! Мучать себя из-за какого-то пошлого подозрения. Но, решив так, он тотчас же представил себе расплывчатую, но бесконечно мучительную картину, как его юная жена и сэр Грегори вместе смеются над ним. - "Трибюн" и я кое-что делаем для вас, - говорил сэр Грегори Хэбблу, - и я надеюсь, что вы не откажетесь что-нибудь сделать для меня и "Трибюн", а? Хорошо. И для империи. Вы ведь интересуетесь делами империи, не так ли? - Нет, - спокойно ответил Чарли. - Не сказал бы что интересуюсь. - Что? То есть как это? - Знаете, говоря по правде... - Молодец. Нам именно это и надо - чтобы вы говорили правду. "Боже мой, - про себя застонал Кинни, - ты прав. Но как узнать ее, правду". - ...Если бы я когда-нибудь видел империю, или если бы она что-нибудь сделала для меня, я бы, наверно, интересовался. А пока - нет. Мы не очень-то думаем о ней. - А надо бы! - пролаял сэр Грегори. - Вы - британцы, и это ваша империя. - Знаете, я, правду говоря, не очень задумывался над тем, что я британец. Там, откуда я приехал, я не слышал, чтобы люди о таких вещах много говорили. Конечно, мы англичане. Англичане, это - да. - Это одно и то же. Читайте "Трибюн" повнимательней. - Это было сказано строго, и брови вновь сдвинулись, подтвердили строгость, затем всякий след строгости мгновенно исчез с лица: прищурились голубые глаза, растянулся в улыбку злой рот, весело заметались брови. Эффект от этого был разоружающий, поразительный. Кинни не раз видел этот трюк, но сейчас он не остался только в роли наблюдателя. Он был свидетелем того, как сэр Грегори кнутом и пряником действовал на женщин и какой результат производил этот метод на десятки женщин, на Джилл, его жену. Строгость разрушала внешние укрепления, а улыбка выманивала женщину из внутреннего бастиона, обезоруживала, делала ее податливой. Он представил себе его большую жадную руку, обнимающую Джилл. - Я создаю "Лигу имперских йоменов", - говорил босс, - чтобы спасти империю. Угу. Кинни вам расскажет о ней. Скоро состоится большой митинг. Хочу, чтобы вы выступили. - Ну, знаете! - воскликнул Чарли, сразу насторожившись. Странно, но Чарли боялся шефа меньше, чем его, отметил про себя Кинни. Может быть, потому, что он уже успел глотнуть Лондона, почувствовал себя увереннее. Но Кинни сознавал, что дело было не только в Лондоне. Для Хэббла Хэл Кинни что-то значил в то время, как сэр Грегори не значил для него ничего. Да, это было так, и прийти к подобному заключению было приятно. Читатель знал его, Кинни. - Мы скажем вам, что вы будете говорить. Несколько слов - о том, что вы вступаете в Лигу. Ничего страшного. Вам понравится. Люди, приветствия. Возможно, съездите на один-два митинга в провинцию. Заботятся о вас хорошо? Развлекайтесь. Считайте себя сотрудником "Дейли трибюн", своим. Одним из "Счастливого братства", а, Кинни? Это было его, Кинни, выражение. Ему показалось, что оно было сказано с тонкой издевкой. Кинни стало не по себе. Хэббла отпустили, а Кинни остался. Сэр Грегори желал обсудить с ним статью, которая забьет тревогу всеми своими абзацами и искусным концом подведет к "Лиге имперских йоменов". - На этот раз что-нибудь близкое и понятное каждому, Кинни. Ваш конек, понимаете? Не затрагивая особенно широких вопросов. Например, семья, любящая жена, ребятишки. Надо взять именно такое. Никто лучше вас не справится. Угроза тем, кто нам дорог, а? Вот именно. Кинни хотелось стукнуть кулаком по столу и закричать что-нибудь о жене. Но в конце концов у него не было доказательств. Возможно, все это чепуха. И в то же время... в то же время... что-то такое было... - Хорошо, сэр Грегори. Сделаю. Материал будет сильным. - И он говорил правду. Он уже видел, как статья приобретает контуры, цвет, теплоту. Что скажете вы о жене, о ваших ребятишках, о вашем доме, о том, что для вас - все, что для вас - наследие Любви? Джимми Баск, джентльмен, ведающий театральной рекламой, сидел в своем крохотном кабинете и благоговейно смотрел на мисс Хупер, своего секретаря. Он был небольшого роста полный молодой человек с влажными глазами, - казалось, он готов был расплакаться в любую минуту, но Джимми никогда не плакал и почти никогда не смеялся, скорее, он всегда был задумчив и печален, как романтический юноша, которому сказали, что в мире уже нет неоткрытых островов. Наверно, в Джимми жил человек, который вечно бродил по неоткрытым островам. Но его оболочка проводила почти все время в тех небольших краях, которые включали Трафальгар-сквер у его южного полюса и северные зоны Кэмбридж Серкус. Насчет этих земель у Джимми иллюзий не было. Джимми Баск знал все. Он мог сказать, почему такой-то вложил деньги в "Голубого гуся", почему было столько ссор на репетиции "Надоеды", сколько дохода получил "Империал" и какие убытки понес "Фриволити", и был всегда хорошо осведомлен об изменениях в справочнике жизни за кулисами, который можно было бы назвать "Театральный кто с кем". Его обязанности заключались в поставке рекламы в виде фотографий, новостей и слухов тем учреждениям, на содержании которых он находился, и наблюдением за тем, чтобы у младших театральных критиков и тех, кто пишет о театральных сплетнях, в первые дни спектаклей и в иные особые вечера было достаточно бесплатной выпивки. Обычно он зарабатывал на этом от десяти до двенадцати гиней за первые три недели представления и по пять гиней за каждую последующую неделю, а так как он, как правило, работал сразу на несколько театров, а расходы его были невелики (даже его еда оплачивалась заметками, которые он время от времени печатал), дела его шли очень неплохо. Его успех объяснялся тем, что он нравился Флит-стрит, почти всегда был трезв и не влюблялся в актрис, которых он вне сцены считал сырым и обычно не оправдывающим себя материалом для рекламы. Самое сильное отвращение он питал к так называемым театралам - не к той широкой публике, от которой зависит долгая жизнь пьесы, а к тем, кто толкается в театральных фойе и треплет там языками. С другой стороны, он любил действительно хорошие пьесы, но они попадались ему не часто. В душе, в самой ее глубине, он удивлялся своему процветанию, и жизнь представлялась ему сказкой, но у него было достаточно здравомыслия, чтобы не проявлять внешне даже самого слабого мерцания этого радостного заблуждения. Мисс Хупер молчала, зная, что в эту минуту он смотрит не на нее, а сквозь нее. Он ловил идею. Какая-то идея, словно кузнечик, прыгала где-то в его голове. - Есть идея, - наконец объявил он. Мисс Хупер зашевелилась. Все становилось на свои места. Маленький кабинет заполнили движения и звуки. - Какая идея? - спросила она. - В "Кавендиш" выступает Суси Дин. И очень плохо. "Кавендиш" здорово завяз. Даже знатоки перестали ходить. А народ так и валит в центр, да и спектакль сам по себе хорош, хотя, на мой взгляд, последний для Суси Дин, как я и сказал об этом Брейлю. - Он опять звонил утром. - Ему нужен хороший материал, и он у меня есть. Я видел Хьюсона из "Трибюн". Он обещал мне привезти на любой спектакль героя, с которым они сейчас носятся. Все это хорошо, но я чувствую, что это не зазвучит. - Он еще не был в театре? Тогда это хорошо. - Да, но это еще не будет звучать. Ну, а если я добуду ту девушку и посажу их вместе в ложу? Тогда это будет материал. - Какую девушку? - Девушку, которую сейчас рекламируют в "Морнинг пикчерал". Она получила премию на их конкурсе - "Мисс Англия", "Серебряная Роза". Вот эту девушку. Давайте-ка, созвонитесь. - С Грегори? - Попробуйте с ним. Если он не занимается этим делом, то скажет кто. И затуманившиеся карие глаза Джимми, устремились за тысячи лье от его маленького мирка, что не мешало ему негромко и тщательно высвистывать мелодию из "Кавендиш". Тем временем мисс Хупер, как всегда энергично, взялась за телефон. - Они говорят, - наконец сообщила она, - что ею занимается Грегори, что, возможно, они сейчас в "Нью-Сесил". Кто-нибудь платит за то, что живет в "Нью-Сесил?" - Пока что немногие. И похоже, что дальше вряд ли будут платить. Ну и денег ухлопано в эту гостиницу, ну и денег! Узнайте, там ли они. Если там, то я поеду. Они были там. - Что передать Брейлю? - спросила мисс Хупер. - Как только я заполучу ее на сегодняшний вечер, попросите Брейля или администратора узнать, можно ли забронировать на сегодня ложу "А". Сообщите всем, кому следует. В перерыве в кабинете Брейля. Согласуйте с людьми из "Трибюн" - этим делом занимается Хьюсон, - чтобы их парень был в театре. Если Марджори опять позвонит, передайте ей от меня, что даже если мы заплатим, чтобы тот материал был напечатан, никто его не возьмет. Джимми разыскал Грегори - мрачного остроносого человека в толстых очках - в номере на третьем этаже, он отделывался от пары деятелей рекламы, старавшихся получить материал по вопросам красоты. Он был представлен обладательнице "Серебряной Розы" и денежной премии "Морнинг пикчерал", небольшого роста девушке из провинции, Иде Чэтвик. Он разглядывал ее холодно и критически, так как в мире, в котором он жил, красота женщины была товаром - он мог бы насчитать дюжину красавиц, которых знал. Действительно, девушка оказалась очень недурна, хотя и не шла в сравнение с знаменитыми чародейками из театра и кино, мисс "Серебряная Роза" была куда лучше всех красоток из провинциальных городишек - победительниц конкурсов. Она была отличным типом англичанки - ничего экзотического: хорошая простая женская красота. Ее волосы, пышные с приятным каштановым отливом, были гладко расчесаны на обе стороны, концы их слегка завивались. У нее были большие с поволокой голубые глаза под длинными бровями. Нос ее был чуть-чуть вогнут и хорошо гармонировал со слегка западавшими щеками, рот был мягкий, пухлый и слабый, и подбородок ничуть не уменьшал этой слабости. Шея у нее была белая и нежная. Пожалуй, в ее фигуре, которая была хороша, хотя желательно было, чтобы ноги ее были чуть-чуть длиннее - это придает женщине особую прелесть - шея была самым примечательным. Все это Джимми Баск отметил в течение нескольких секунд, рассматривая ее с головы до ног - на большее не хватило времени: девушка немедленно ушла в спальню, оставив мужчин одних в небольшой гостиной. - Ну, Джим, что ты думаешь о нашей победительнице? - негромко спросил Грегори. - Она ничего, - серьезно ответил Джимми. - Очень даже ничего. С ума от нее не сойдешь, но я видел хуже, особенно победительниц конкурсов красоты. Откуда она? - Из какого-то городка, Пондерслей, что-ли, где-то в Средней Англии. Работала на фабрике, работа нетрудная - с механизмами, чистая, аккуратная работа. Хорошенькая девочка, но глупа. Никакого темперамента. В ней нет той изюминки, которая притягивает мужчину. Типичное английское целомудрие, лучшая наша порода. - Поэтому-то она и глупа, - сказал Джимми. Ему часто приходилось дискутировать на эту тему. - Для того, чтобы английская девушка действительно была захватывающей, надо, чтобы в ней была капля - капли достаточно - чужой крови. Ирландской, французской, испанской, еврейской. Иначе она похожа на рисовый пудинг. Я давно это заметил. - Знаешь, если тебе каждый день подают пудинг, - сказал Грегори, - так пусть этот пудинг будет рисовый. Думай-ка лучше о театре, а не о действительной жизни. Девочка здесь загорелась тщеславием. Раза два ее сняли в кино - это тоже как премия, - она в восторге и думает, что ее место в Элстри и Голливуде под прожекторами. - А подходит она для кино? - Нет, если я хоть сколько-нибудь разбираюсь в таких вещах. Снимается она плохо, и ей не хватает темперамента. Это у нее не пойдет, и я, Джимми, знаю, что с ней будет дальше, - продолжал он с видом энтомолога, который собирается коротко набросать жизнь насекомого. - Сейчас она слишком знаменита для старой работы в этом, как его? - Пондерслее, и для того, чтобы спать в задней комнате со своей сестрой. Назад она не вернется. Для этого мы ее испортили. Она не устроится ни в театре, ни в кино. Ей повезет, если она вообще найдет приличную работу. Таким образом, если она быстро не выйдет замуж или не согласится спать с кем-нибудь, я не знаю, что она будет делать. Но факт есть факт, мы основательно испортили ее для ее старой жизни, а дать какую-нибудь другую не можем, особенно если она очень серьезно относится к своему целомудрию, а как я подозреваю, - это так. Короче говоря, мы преподнесли ей Серебряную Розу, полторы сотни и надули. Единственный для нее выход это _сейчас же_ ехать домой и довольствоваться ролью королевы красоты в Пондерслее, чтобы там пялили на нее глаза, когда она в сопровождении старшего сына городского аукциониста шествует в местный "Электрик театр де люкс" [кинотеатр]. Конечно, тебе ее в этом не убедить, даже если бы ты и пытался, а у меня желания нет. - У меня тоже. Вот что, Грег, я приехал потому, что хочу, чтобы ты привез ее сегодня в "Кавендиш". - Не сегодня, Джимми. Не могу. Мы сегодня ее показываем в ложе в "Фриволити". Вчера об этом договорились. - Отмени - и дело с концом. Так как, Грег? - К вам можно? - Девушка стояла в дверях, глядя то на одного, то на другого, стараясь держаться непринужденно и свободно. - Конечно, мисс Чэтвик, - ответил Грегори сухим тоном. - Это ваша гостиная. И к тому же вам надо было бы послушать, о чем мы говорим. Это касается вас. - Восхитительно! - И сегодняшнего вечера. - Вы говорили, что повезете меня в "фриволити". - Она готова была вот-вот огорчиться. - Именно это. - Послушай, Грег. Я все обдумал. У тебя ничего хорошего ни для тебя, ни для театра не получится. Сейчас этого мало. Я договорился, что парень, которого сейчас обыгрывают в "Трибюн", тот рабочий, "Герой-чудотворец", как они его называют, вечером будет в "Кавендиш". Он фигура крупнее, чем у тебя, - продолжал Джимми, как будто бы фигура помельче, то есть, Ида Чэтвик, вообще не присутствовала в комнате. - Намного крупнее. - Ты думаешь? - размышлял Грегори. - Конечно, и ты это знаешь сам. Но даже его одного, мне кажется, недостаточно. Я хочу, чтобы оба они были сегодня в "Кавендиш". В большой ложе "А". "Красота и доблесть Англии". Что-нибудь вроде этого. - Чудесно! - воскликнула мисс Чэтвик. - Она была скромной девушкой, но соглашаться с тем, что ее оставляли совершенно в стороне, не могла. - Конечно, - согласился с ней Джимми. - Как раз именно то, что вам надо. Отличная реклама. - Его карие глаза затуманились, когда он посмотрел в ее сторону. Грегори встал. - Да, Джимми, твоя идея лучше. Сейчас я позвоню и скажу, чтобы в "Фриволити" не ждали. Между прочим, я думал, что "Фриволити" один из твоих театров. - Был когда-то. Но ни мне, ни Паркинсону не везло с ним. - Кто сейчас делает ему рекламу? - Тайная полиция, наверно. Так или иначе, но мне до него нет дела. - Минуту-другую он слушал, как Грегори разговаривал по телефону, потом повернулся к девушке: - Парень из "Трибюн" живет тоже здесь. Видели его? Она покачала головой. - Нет, не видела. Я читала о нем и видела фотографии. Он из наших мест. Я буду очень рада увидеть его. - Вас с ним сфотографируют, потом вы будете с ним сидеть в королевской ложе "Кавендиш". И спектакль очень хороший, лучший музыкальный спектакль в Лондоне. Участвует Суси Дин. - О! Неужели? Я всегда хотела увидеть Суси Дин. - Возможно, я сумею устроить ужин в кафе "Помпадур". Там будет концерт, танцы. Лицо девушки засияло от удовольствия. Хотя она и приехала из провинциального городка, где работала на фабрике, но, несомненно, она слышала о кафе "Помпадур". Репортеры сплетен, фоторепортеры и время от времени сам Джимми - он тоже рекламировал его - старались не напрасно. Они посеяли семена даже в далеком Пондерслее. - Все сделано, Джимми, - сказал Грегори, отходя от телефона. - Значит, решили. Я сам ее привезу. Там и встретимся. Договорились? - В фойе, минут двадцать девятого. А в перерыве в кабинете Брейля. Выпивка будет, как всегда. - Ты просто удивляешь меня, Джимми. Ну, мне пора в редакцию. Мисс Чэтвик, я заеду за вами около восьми. Наденьте свое лучшее платье, потому что сегодня вечером вам надо показать себя как Королеву Красоты. Нам по пути, Джимми? - Да. До вечера, мисс Чэтвик. Постарайтесь выглядеть хорошо, и мы вас сделаем знаменитой. - Я так волнуюсь! - воскликнула девушка, переживая нечто среднее между восторгом и отчаянием. - Мне кажется, что я буду выглядеть ужасно. Большое спасибо вам. - И она стиснула его руку и посмотрела на него огромными сияющими глазами. - Знаешь, я не вижу, чем она может быть недовольна, - говорил Джимми, труся рядом с Грегори, когда они шли по коридору. - Я вот уже несколько лет не был так доволен жизнью, как сейчас этот ребенок. Пусть даже через несколько дней все лопнет, как мыльный пузырь, она берет от жизни все. - Согласен. Если она смотрит на вещи так, тогда - да. Но, спорю на что угодно, - она так не смотрит. Так смотрят те женщины, которые знают, как держаться или, вернее, когда перестать держаться с подходящим мужчиной. Она на это не пойдет, а больше ни на что не годится. Я ее не первую вижу, можешь мне верить, Джимми. Через пару недель, может быть, даже раньше, все зависит от того, на сколько ей хватит этих ста пятидесяти фунтов, а когда люди думают, что мир лежит у их ног, они быстро тратят на себя сто пятьдесят фунтов, - она будет гадать, что ей делать, и проклинать жизнь. Наш долг сейчас же посадить ее в поезд, который идет в Пондерслей. - Она не поедет, Грег. И я не виню ее. Она хочет увидеть жизнь. - Увидеть жизнь! Не будь ослом, Джимми. Настоящую жизнь для себя она может найти только в Пондерслее. - Что же ты ей не сказал об этом? - Потому что, во-первых, она не поверила бы мне, а во-вторых, у меня жена и двое ребятишек, которых я должен кормить, а мне не заплатят за то, что я буду советовать победительницам конкурса красоты ехать домой как раз тогда, когда их может использовать реклама и печать. Хоть бы меня освободили от этих проклятых конкурсов. Я занимаюсь ими, всеми этими конкурсами, три года. Все равно, что отбывать каторгу в сумасшедшем доме. - Да, - сухо сказал Джимми, - но лично твоя тяжелая работа сегодня вечером будет состоять в том, чтобы переодеться в смокинг, привезти хорошенькую девушку из "Нью-Сесил" в "Кавендиш", затем посмотреть новый спектакль с участием Суси или курить и пить в кабинете Брейля за счет редакции. Кое-кому эта программа не покажется неприятным занятием, вроде дерганья кудели из канатов или работы в каменоломнях. Если хочешь знать, найдутся люди, которые хорошо будут платить за то, за что тебе платят. - Да, но не столько, сколько тебе, Джимми, не столько. Чем сейчас занимается Томми Перкап? Помнишь, тот небольшого роста, косоглазый, он работал в Театральном объединении?.. Оставшись в своем номере в "Нью-Сесил" одна, Ида Чэтвик пришла к заключению, что она слишком счастлива. От этого становилось страшно. В любой момент может произойти что-нибудь ужасное - и сон окончится. Тогда ей придется возвращаться в Пондерслей, и отец, жалея, потреплет ее по плечу, отчего уже сейчас можно сойти с ума; тетушка Агги скажет, печально торжествуя: "А что я тебе говорила?", а младшая сестра завизжит от радости и расскажет обо всем своим глупым подругам. Ее назовут неудачницей. В Пондерслее злые люди так и ждут, чтобы кому-то не было удачи. Никто тебя не осудит, если ты не живешь, а существуешь год за годом, не пытаешься как-то украсить жизнь, но если ты недоволен, если хочешь что-то предпринять, чтобы как-то изменить жизнь, тебе предстоит пройти через самое злое осуждение. И все так и будут ждать, когда же ты станешь неудачником. Ее отец не часто употреблял это слово. Глубокомысленно посасывая трубку, он предпочитал говорить, что у кого-то был "горек хлеб", и Ида, полулежа на розово-пурпурной с серым козетке, вспомнила, как ее, маленькую девочку, озадачивало это выражение, звучавшее непонятно, как слова из библии, и совсем не подходившие к толстому мистеру Джонсону, который жил в конце улицы. Потом ей четко вспомнился день, когда пекли простые пироги к чаю (для нее испекался очень маленький пирожок), и покрасневшее лицо матери. Вот это как-то связывалось с выражением "горек хлеб". Став вдруг опять девочкой, она перенеслась в жаркую кухню: напротив печи поднимается тесто, на столе пироги и булки с изюмом в толстых синих формах, засахаренная корка, из которой можно выковырнуть кусочки сахара, мука на полу и на скалке, приоткрытая на цепочке дверь, мать с подбеленными спереди мукой волосами. Она отталкивает Иду из под ног, ее худое бледное лицо быстро краснеет от раздражения, она ворчит на жару и на то, что надо гнуть спину и изматывать ради семьи силы, а она - Ида поняла это сейчас - больная женщина. Она умерла, когда Иде было двенадцать лет, и Ида всегда помнила ее измотанной работой, усталой, немного сердитой и раздражительной. Ида гнала, что в Пондерслее и сейчас много женщин таких, как была ее мать, и что это несправедливо. Но чаще всего именно они, бедняки, и были теми, кто с готовностью называл других неудачниками. Стоит девушке одеться понарядней, и они сразу же нападают на нее. А если купишь помаду и чуть подкрасишь губы, так они уже рассказывают друг другу, что видели тебя, как ты ходишь в лес с молодым коммерсантом, с одним из тех, которые всегда останавливаются в "Короне". Если ты работаешь в Хэндзхау, перестала ходить в церковь, хорошо одеваешься, так они сразу же начинают говорить, что ты ездишь с субботы на воскресенье с мужчинами в Клисорпо или Лландудноу. Несколько девушек с Хэндзхау действительно ездили и не скрывали этого - Ида знала об этом, но она знала и то, что они не очень хорошо одевались (и конечно, не были самыми красивыми), а действительно хорошо одетые и красивые, как сама Ида, были по-настоящему честными девушками и относились ко всем местным уважаемым кавалерам с величайшим презрением. Ида и ее близкие подруги знали, что мужчинам надо, и не водились с ними. От Иды потребовалось много мужества, чтобы участвовать в конкурсе. Отцу не нравилась эта затея, но мягкий по натуре, сильно любя дочь, он только покачал головой и задумчиво посмотрел на Иду. Тетушка Агги - она вела у них в доме хозяйство - горько и горячо протестовала с раннего утра и до позднего вечера. Элси и Джо над ней смеялись, другого ждать от них было трудно. Весь Пондерслей не одобрял ее желания и предрекал ей позорное поражение. Но, как единодушно было признано в семье, Ида порой была невозможно упрямой. За право участвовать в местном конкурсе ей пришлось выдержать упорную борьбу. На конкурсе она победила и получила титул "Первой красавицы графства". Ей пришлось опять сражаться, на этот раз не без союзников, чтобы поехать в Лондон и участвовать в национальном конкурсе. Управляющий фабрикой Хэндзхау внезапно оказался удивительно покладистым, но потом, не получив поощрения от нее, которое он считал совершенно законным, вдруг стал таким же зловредным, заявив, что служащие фирмы не могут брать отпуск для того, чтобы ездить в Лондон и там себя демонстрировать. Теперь же, когда она заняла первое место, когда ее фотографии были напечатаны во всех газетах и она получила Серебряную Розу и сто пятьдесят фунтов и ей сказали, что ее будут снимать для кино, Пондерслей, оказалось, очень ею гордился и заявил, что он всегда знал, что она станет знаменитой красавицей. Люди, которые годами косились на нее, присылают ей письма с поздравлениями. Ладно, пусть! Ида с удовольствием повидается с семьей и одной-двумя подругами, но с Пондерслеем она покончила. Он так и будет прозябать в болоте и ждать неудачников, и ее в том числе. Она туда никогда не поедет, разве в "Роллс-Ройсе" на час-два. И она видела себя уже кинозвездой, обаятельной и доброй, но - о! - уничтожающе красивой, далекой, пресыщенной, снисходящей к тому, чтобы "лично присутствовать" в "Электра", где места в течение нескольких секунд будут заполнены пораженными и благоговеющими ее знакомыми. "Я, наверное, был сумасшедшим, - заставила она признаться себе управляющего Сандерсона, - думая, что такая вот девушка может что-то иметь со мной. - Теперь я понял, - продолжал он кротко (совсем не тот управляющий, которого знали на фабрике), - что эта девушка недосягаема и всегда была недосягаемой. Теперь я никогда не женюсь и больше не буду приставать к работницам. Я только буду мечтать о ней, поклоняться ей издали". Минуту после того, как она завершила эту удивительную речь за мистера Сандерсона, она оставалась серьезной, глядя широко раскрытыми глазами в сияющее будущее, но потом она очень отчетливо вспомнила настоящего мистера Сандерсона - его большое красное лицо, хриплый насмешливый голос; контраст между ним и тем, которого она только что заставила говорить, был слишком велик, и она засмеялась. - О, ты дурочка, Ида, - сказала она себе радостно, в том стиле, который в подобных случаях применяется в Пондерслее, и, стряхнув с ног туфли, оставшись в чулках, забарабанила ногами по козетке. - Сегодня вечером я еду в "Кавендиш-театр" и буду сидеть в самой большой ложе вместе с молодым человеком, который спас от взрыва Аттертон. Нас с ним будут фотографировать, все будут смотреть на нас, и концерт будет чудесный, с Суси Дин, а потом, может быть, мы поедем в кафе "Помпадур" и будем танцевать под джаз, который я слушала по радио, и, может быть, там будут кинопродюсеры и директора театров, и они будут говорить: "Посмотрите на ту девушку. Я могу сделать из нее звезду", - и все будет так чудесно, что мне даже не по себе - вдруг случится что-то ужасное и ничего этого не будет! Этим утром она приобрела (по значительно сниженным ценам) бледно-голубое вечернее платье, которое было снято с вешалки словно для того, чтобы подчеркнуть ее красоту, новые гарнитуры, чулки, туфли, а конец дня и начало вечера предоставлялись в ее распоряжение. К тому же днем ей преподнесли восхитительный набор дамской косметики, с помощью которой создается красота, и двадцать магических флаконов и баночек ждали ее на туалете. Сначала она позвонит и попросит принести чай, потом разложит все нужные ей сегодня вещи на кровати, наслаждаясь только видом их, потом, тщательно осмотрев все эти атрибуты красоты, решит, что именно она наденет, потом долго-долго будет брать ванну, вода которой будет источать аромат благовонных солей, вызовет парикмахера, чтобы он сделал ей прическу, а потом проведет восхитительный час, одеваясь. Разработав такую чудесную программу, она передумала обо всех тех вещах, которые могут помешать ей, начиная от пожара в гостинице и кончая тем, что отец может попасть под автомобиль, и быстро, но очень искренне помолилась, прося у бога оставить ее хоть однажды в покое. Ида очень хорошо знала, что в мире действует неисчислимое множество маленьких враждебных сил, и что наше счастье зависит от того, что они на некоторое время забывают о нас. Мисс Чэтвик хотя и была скромной девушкой из провинции, которая только что приехала в Лондон, но как-никак она победила на конкурсе красоты и, очень вероятно, была самой красивой девушкой в гостинице, поэтому нет ничего удивительного в том, что она была менее застенчива и щепетильна в использовании возможностей отеля, чем ее сосед, "тоже провинциал, мистер Хэббл. Не колеблясь, она заказала чай и одарила официанта улыбкой несравненно значительней по ценности, чем чаевые. При официанте и минуту-две после его ухода она держалась надменно, как принцесса, затем атаковала поднос и захватила значительное количество сандвичей и кексов, как самая обыкновенная маленькая жадная на сладости девушка из Пондерслея. Состроив радостную гримаску, она поочередно откусила от нескольких сандвичей, облизала пальцы и стала наслаждаться продолжительным и очень односторонним разговором с девушкой по имени Мариэл Пирсон, которая когда-то ставила себя выше всех на фабрике Хэндзхау, потому что была удачно помолвлена с весьма блестящим молодым торговцем моторами. Горничная пришла уже после того, как она начала одеваться, - не та, которая приходила раньше - толстая, темноволосая, с усиками, - а незнакомая, рыжая и со вздернутым носом. Ида растерялась. Когда глаза их - а в них горел обоюдный вызов - встретились, Ида должна была принять незамедлительное решение. Стоит ли ей продолжать наслаждаться ролью важной и надменной дамы или надо это отбросить и просто откровенно поболтать с девушкой и получить более глубокое удовлетворение? Мгновение они разглядывали друг друга глазами-щелками надетых на лица масок. Ида первая сделала шаг к сближению. Она выбрала дружеский тон. Как-никак, а последнее время ей приходилось разговаривать только с незнакомыми мужчинами. - А где та горничная, что приходила раньше? - Ее зовут миссис Саврони. Она выходная. - Вот как. - Ида не очень непринужденно засмеялась. Она, пожалуй, была немного напугана этой рыжей, так владеющей собой горничной. - Посмотрите на это платье. У него ужасно глубокий вырез, правда? Я никогда не носила с таким вырезом. Мне, наверное, надо будет напудрить спину. - Конечно. Если хотите, я вам напудрю ее. - Спасибо большое. - Это вы получили премию на конкурсе красоты? - Да. Как вы догадались? - Догадаться нетрудно. Я знала, что девушка, которая победила, на этом этаже, а только вас из всех, кого и видела здесь, можно пустить на конкурс, не говоря уже о том, чтобы получить премию. На что это похоже? Чувствуешь себя совершенно сбитым с толку? - Нет, не сказала бы. Немного приподнимает тебя в своих глазах, - ответила Ида доверительно. - Так или иначе, а я думаю, что мне повезло. Две девушки, мисс Ланкшир и мисс Девон - нас называли по графствам, откуда мы приехали, - были очень хорошенькие, но, мне кажется, обе они переборщили с прической - они были сногсшибательными блондинками, а мои волосы, вот посмотрите, не очень уж хорошие, зато настоящие, не крашеные. Горничная критически осмотрела ее всю. - Вы очень хорошенькая. Все у вас как надо. Лучше, чем многие, которых я видела на этих конкурсах, если судить даже по фотографиям в газетах. Если бы там надо было только фигуру, а не лицо, я бы тоже попыталась. У меня очень хорошая фигура, - сказала она не без вызова. - Но мне нет дела, какой ее считают другие. - Да, конечно, - сказала Ида. - Лучше, чем у меня. - Во всяком случае такая же. Может быть, в моей немного больше того, что привлекает мужчин, особенно в части ног. А теперь давайте вашу спину. У нас тут разнообразие. Здесь вы, а дальше по коридору тот парень, из которого делают героя. - Да? Какой он из себя? И он и я в одной гостинице и даже соседи. Удивительно, правда? - Не очень. Просто вы не знаете, что хозяева всячески стараются создать гостинице имя, делают все, чтобы была реклама. И все равно не получают дохода. А я думала, что вы знаете этого парня. Вы вроде бы из одной местности, судя по разговору, и вокруг вас обоих поднимают шумиху. - Я увижу его сегодня. Нас повезут в театр, в ложу, в "Кавендиш". Какой он из себя? Хороший? - Очень хороший паренек. Потому он и чувствует себя не в своей тарелке. - Я тоже. Я стараюсь, чтобы это было незаметно, но это правда. - Из вас получится хорошая пара. Он хороший и честный с виду парень. Но, честное слово, если он сумел спасти город, то мой парень должен суметь спасти пол-Англии, потому что он справится с тремя такими, как этот парень, - ему не с такими приходится иметь дело. Он полицейский. Когда я говорю "полицейский", так это не значит, что он один из тех жирных и тупых фараонов. Он из тех, каких сейчас подбирают. Скоро он будет сержантом, а потом инспектором. Уж я постараюсь, чтоб это было так. Вот мы поженимся, тогда... - Вы выходите замуж? - Да, и очень скоро. Мне надоело возить грязь за какими-то мужчинами, когда мой здоровый и крепкий парень ждет, чтобы кто-то позаботился о нем. А вы? - Нет. У меня нет жениха и вообще никого нет, и я очень рада, потому что после того, как я получила первую премию, меня будут испытывать для кино. Я хочу стать киноактрисой. Я хочу стать кинозвездой, - закончила Ида с воодушевлением. - Будем надеяться, что так и будет, - мрачно заметила горничная. - Я знаю, что это значит. Мне приходилось убирать после нескольких кинозвезд и здесь и в Брайтоне. Ида превратилась во внимание. - Вот как? А какие кинозвезды? Горничная назвала несколько имен. - Жеманные кошки половина из них. Одна или две были славные, но они были настоящими актрисами, выступали на сцене по нескольку лет. Но, знаете, лучше убирать за ними, чем за этими, кто бывает всегда здесь, - богачками, которые за всю жизнь палец о палец не ударили, а только бездельничают и думают, что они красавицы, и гоняют тебя день и ночь. Разговаривают о золотых приисках и золотом стандарте, - продолжала горничная с яростью. - Была бы моя воля, я бы показала им золотой стандарт. Я бы заставила всех их поработать для разнообразия, а женщин, измотанных работой, послала бы сюда. Пусть о них позаботятся как надо. Половина этих богачек с Пикадилли. Отнимите у них деньги, и они пойдут на Пикадилли [улица, на которой живет лондонская аристократия и которую особенно посещают проститутки]. - Вы ведь не большевичка? - спросила Ида, смущенная этим суровым негодованием. - Мой парень всегда говорит, что я большевичка, а я не большевичка. Во всяком случае, я не думаю, что я большевичка. Мне нет дела до русских, как вообще до всех иностранцев. В гостинице их полно, их всегда помещают в такие вот гостиницы, они такие лощеные, что от них тошнит. Некоторые из них хуже большевиков, попробуй поговори с ними, они просто тебя ненавидят за то, что ты заставила их что-то ждать. А самые грязные из них - есть и такие, - это те, кто вечно липнет к тебе. Кое-кому из этих Марселей и Иоганнов я уже говорила, что я думаю о них, получали они от меня и по физиономии. Сколько вам лет? - Двадцать четыре. - Где вы живете и что делали дома? Ида рассказала ей. - А почему с вами не приехала мать на конкурс? - спросила горничная. - У меня нет мамы. С нами живет тетушка Агги. Она верит в бога и вообще не хотела, чтобы я ехала на конкурс. Отец, наверное, был бы рад поехать, но он не мог - нельзя бросить работу, а я довольна - все равно бы он ничего не понял здесь, а брат и сестра моложе меня и тоже работают, и я не хочу, чтобы они были здесь, потому что они смеялись надо мной, когда я приняла участие на конкурсе, все смеялись, не переставая, а оказалось, что не я, а они дурачки. А я так рада! Вечером театр, самая большая ложа, потом меня повезут в кафе "Помпадур". Вы видели серебряную розу, которую мне дали, как часть первой премии? Она здесь. Вот она. Правда, чудесная? Вы были бы рады, если бы были на моем месте? Горничная посмотрела на серебряную розу, отсвечивающую отраженным цветом розовой комнаты Потом она взглянула на девушку, радостную, раскрасневшуюся, с потемневшими и ставшими от этого еще глубже голубыми глазами, отчего она стала еще красивее, чем была несколько минут назад, когда горничная пришла в номер. - Наверное, да, - ответила горничная, чуть улыбаясь. - Столько о тебе разговоров. Первый раз в Лондоне и вообще... Наслаждайтесь. Не отказывайтесь ни от чего, что вам будут давать. Но запомните: считайте, что все это - праздничный отпуск. Не воображайте, что теперь это ваша настоящая жизнь. Такая жизнь ни для кого не бывает настоящей. Тем более для вас. Скажите себе: "Это - на неделю, на две, а потом конец ей" А когда наступит конец, забудьте о ней. Поезжайте домой. Не верьте тому, что вам будут расписывать и обещать. И, запомните, не ложитесь спать ни с кем до тех пор, пока вам действительно не надо будет сделать это. - Не буду, - воскликнула девушка, густо покраснев. - Не буду, даже если это будет нужно. Мне не будет это нужно. - Потому, что это не приводит ни к чему хорошему, - спокойно продолжала горничная, - во всяком случае, к чему-нибудь стоящему. Найдутся, кто захочет этого, конечно же. И очень скоро, да. Мужчины со злыми вытаращенными глазами, похожими на капли сулемы, эти - самые худшие, и вообще никому из них не доверяйте до самой свадьбы. Не дайте себя провести тем, кто будет говорить, что его жена не дает ему развод. И помните всегда, это не настоящая жизнь, не настоящая. Пожалуй, надо будет попросить своего другого постояльца - героя из этого коридора - посмотреть за вами. Правда, он попроще вас, но у него открытый честный взгляд и волосы у него рыжеватые, а это - хороший признак. - Нет, не смейте этого делать, пожалуйста. Я ведь не знакома с ним. Кроме того, я попаду в очень глупое положение, и я сама хорошо позабочусь о себе. - Тогда присматривайте за ним, - сухо ответила горничная. - Вообще-то это будет одно и то же. А теперь, мисс, могу ли я быть еще чем-нибудь полезна вам? Миссис Саврони выйдет на работу завтра утром. Благодарю вас. И сказав это своим служебным безликим голосом, горничная улыбнулась, подмигнула и исчезла. Некоторое время Ида чувствовала себя оглушенной. Она стала говорить себе, что горничная просто не победила на конкурсе красоты, и о том, что бывает с победительницами конкурса красоты, знает не больше, чем она сама. Но сам по себе факт, что в такое время ей преподнесли подобный совет, был оглушителен. Разговоры такого сорта принадлежали миру, который она чудесно оставила позади. Услышать их здесь было так же неприятно, как поехать в кафе "Помпадур" и увидеть там в качестве мрачного распорядителя веселья свою собственную тетушку Агги. Ида испытывала раздражение, вызванное рыжеволосой горничной, которая, будучи помолвлена с полисменом, очевидно, считала, что должна сама стать полисменом. Если подумать как следует, так она нахально сует нос куда не надо, даже если она сначала относилась по-дружески и напудрила спину. И потом, советовать не спать ни с кем. За кого она ее принимает? Но огорчение и раздражение продолжалось недолго. Она взглянула на себя в высокое зеркало, и сказка тотчас же началась вновь. Перед ней стояла приятнейшая из задач - сделать себя еще привлекательней. Она выключила все освещение, оставив только две лампочки над трельяжем туалетного столика, и минут десять сидела в замечательном экстазе творчества, приводя свою внешность в соответствие с той особой, которая столько лет виделась ей. Она не думала о людях, об их восхищении и обожании, она сама была своим зрителем; гостиница, город ушли из ее памяти. Сейчас она была принцессой средневекового замка, воспетой рыцарями. Она вернулась в мир, чтобы аристократически или, как это принято у кинозвезд, легко поужинать грейпфрутами, бульоном и корочками поджаренного хлеба. Мистер Грегори, отвратительный своими толс