-- Я спрашиваю, кому это нужно? -- вдумывался в жизнь Артур. -- Никому. Особенно ни к чему это губернатору, мэру, прокурору, Додекаэду, Шимингуэю и шефу от КГБ -- никому. Зачем им всем наша неконтролируемая пресса?! -- Да позвоните вы куратору или дайте всей этой братве номер телефона! -- расходился порой Варшавский, допустив руку к носу и дав ей полную волю. -- Пусть все эти прихожане сами узнают, кто мы такие! -- Нет необходимости, -- сдерживал напор Артамонов. -- Если мы не выстоим без внешних подпорок, грош нам цена! Заметь, мы работаем в издательской нише, делаем личную жизнь и должны знать, чего мы стоим сами по себе. А обратиться за помощью к "крыше" всегда успеем. -- Я считаю, пора сказать всем залетным, что мы завербованы на более крутом уровне! Чтобы у них челюсти повыпадали! -- не переставал настаивать Варшавский. -- Тебе уже объясняли, Артур, что у нас есть право обращаться в центр только в крайнем случае. -- Но пусть нам хотя бы подскажут способ, как этих граждан поставить на место! -- Да что тебя все подмывает сообщить о нашей охранной грамоте? -- притормаживал его Артамонов. -- Надо делать так, будто мы сами по себе. Нам же сказали -- звонить по крайней нужде. -- Принципалы хреновы! -- мыкнул Варшавский. -- У меня от безденежья иванчики в глазах! В животе бурлаки от питания, а вы все крайнего случая ждете! Если случая нет, его надо устроить! -- Ты лучше расскажи, где прибор? -- спросил Варшавский. -- Где прибор, где прибор? В производстве! -- И давай с тобой договоримся: если тебе хочется чаще летать на родину за счет фирмы, зачем придумывать сложные зигзаги с фарцой? -- Если бы не фарца, нам всем не на что было бы жить. -- Да уж прямо! Вместо красной рыбы ели бы селедку! А Орехов занимался бы винокурением под "Приму", а не под "Мальборо". Вот и вся разница. А по большому счету -- ничего бы не изменилось. Можешь легко перестать финансировать наши излишества, тебя никто не просит. Или тебе неудобно употреблять все это одному на наших глазах? Для меня такие вещи -- проходные, они вторичны, главное -- развиться и удержаться на рынке. Чуть позже это автоматически даст остальное. А фарца скоро закончится, и перекидки товара выйдут из моды, потому что не смогут обеспечивать даже хлеб. Сейчас надо развивать базу, или, как учили на политэкономии, -- товары группы А. -- Ну, и много вы наморосили этими товарами?! Я знаю одно -- до сих пор мы жили на мои телодвижения. -- Не занимайся приписками, лучше расскажи, что с прибором и где деньги? Пора оплачивать телеоборудование. На носу выборы, нам нужен канал или программа. Если не захватим эфир, придется туго. -- С прибором проблемы -- мой друг влетел, -- признался Варшавский. -- Деньги подвисли. -- Не понял, -- нахмурил бритый череп Артамонов. -- Проплатил за микросхемы в оффшор -- и ни микросхем, ни денег, -- промямлил Артур. -- Прекращай говорить на своих дурацких алголах! Меня начинает это раздражать! Ты можешь ответить конкретно -- какие перспективы по возврату денег? -- Не знаю. -- Что обещает друг? -- Окончательного ответа нет. -- Тогда ты летишь в Якутск и возвращаешься, если вырвешь деньги. Или не возвращаться никогда! -- Мы с Галкой можем уехать отсюда прямо сейчас! Я понимаю, у меня не пошли дела, акции РИНАКО ничего не дают, сделка по прибору провалена! Мне не везет. Здесь у меня никаких перспектив. -- Не смеем задерживать. Но есть одно но... Этому региону за время нашей совместной деятельности мы задолжали миллиард. Пиши расписку на треть суммы и катись! -- Ничего я писать не буду! -- Тогда тащи из дома технику, она висит на балансе! А после этого -- вперед и с песнями! -- А кто мне заплатит за годы, которые ушли ни на что?! За потерянное здесь с вами время! Я ведь остался ни с чем. -- Ты и был ни с чем! Ты сам принимал решение приехать сюда. Тебя никто не звал. Никто твоих моральных потерь оплачивать не собирается. Но мы находимся почти у цели, надо немного выждать -- и все срастется. -- Я устал от вечного выжидания. Пашем здесь на каких-то непонятных кураторов! -- Меня тоже иногда подмывает бросить все дела и уехать на Селигер, закопаться там в сарае у воды и описать наши ходы с легкой иронией! -- поделился тайными желаниями Артамонов. -- Но сейчас не до этого -- мы почти у финиша. В принципе, нет ничего страшного в том, что пропали деньги. Меня пугает твое отношение к этому. Нет никакой беды в том, что мы не вернули "СКиТу" часть кредита, мы ведь запустили его в дело. И, случись неудача, виноваты не мы одни, потому что подписывались под бизнес-планом вместе с банком. Главное -- "унитаз" стоит на месте, его никто не увел. Отделывай потихоньку, сдавай в аренду и возвращай деньги. А вот с твоим долгом, Артур, не поработаешь. Разве что бандитов нанять, но они заберут половину, а то и вообще все. Ты увел деньги не у нас, а из города, в котором они взяты. Деньги -- черные, какие угодно -- должны оставаться на месте и крутиться неподалеку. Только тогда можно довести задуманное до конца, никого не опасаясь. Эта мысль, что деньги кредитора рядом и не уплыли -- успокаивает его. Он живет в иллюзии, что они вернутся. И, наконец, привыкает, что они уже -- не его. И если деньги не пропиты и не протраханы, а пущены в дело, и, особенно, если дело это кредитору не ведомо -- его начинает одолевать гордость, что именно на его деньги создано неведомое. И он всем говорит, что самолично выделил деньги на ловкую идею -- на телестудию, типографию или на картинную галерею. Поэтому прав тот, кто обеспечивает перманентный напор идеи! Чтобы получилось дело, паренек, из него нельзя выводить оборотные средства. Их туда надо без конца подтягивать и вваливать, вваливать! Увод денег наказуем. Такое не прощается. Нас достанут и будут вправе наказать! Себе надо брать меньше, чем позволяет обстановка! Надо ли объяснять, что Варшавские исчезли по-английски. Ни за какими деньгами ни в какой Якутск Артур не поехал, да и не собирался. Макарон загрустил. Во всех спорах он не придерживался ни одной из сторон. Как сушка от легкого нажатия, он в момент распадался на четыре равные части -- для Артамонова, Орехова, Варшавского и Лопаты, за которой собирался когда-нибудь выехать. После исчезновения Варшавских Макарон купил папаху и выгуливал Бека исключительно в ней. А когда спрашивали: -- Куда вырядился? Отвечал: -- Крышу сменил! Глава 10. WIFAG Город не мог смириться с тем, что "Лишенец" разбередил покой и разорвал круговую поруку местечкового журнализма. "Лишенцу" объявили бойкот. Пресс-конференции и другие программные сборища проходили без него. Но, как и всякому истинному Водолею, "Лишенцу" было чем хуже, тем лучше. Он повязал ньюсмейкеров в единую паутину, и газета мгновенно становилась в курсе всего, что происходило в городе. В пику презентации на Озерной Шимингуэй широко праздновал восхождение на литературный пик -- как затемпературившей наседке, ему поручили пригревать дополнительное яйцо -- отделение Союза писателей. Событию потакали, натужно пытаясь придать ему статус информационного повода. Послоняться по Дому печати пригласили всех, кроме "лишенцев". -- И слава Богу! -- сказал Орехов. -- Видеть без слез, как Ужакова от имени и по поручению дарит Шимингуэю гармонь, выше сил нормального человека! -- Асбест Валерьянович теперь гордый, -- сказал Артамонов. -- По "ящику" показали Силаева с баяном наперевес. Яйцо под Шимингуэем оказалось заболтком, из него ничего не вывелось, кроме "Метаморфоз", написанных под впечатлением мутаций валуев. Асбест Валерьянович публиковал произведение в "Губернской правде" с продолжением: водился за ним такой грешок -- использовать в особо крупных размерах казенные страницы для личных нужд. Исходя из полной пробандности текста, народные мыслители перекрестили книгу в "Метастазы". Останки "Сестры" -- Изнанкина и Флегма -- проявив политическую гибкость, побывали как приживалки и на юбилее, и на презентации. Это не обнаруживало у редактрис какой-то особой позиции, просто крах "Сестры" сбросил их в низовую печать, откуда высокая газетная возня смотрелась проще. Набравшись юбилейных жидкостей, Изнанкина сделала признание прямо на груди Асбеста Валерьяновича: -- Если вас кто-то опустит, так это они, -- махнула она в сторону "унитаза", -- и очень скоро, -- сообщила она в форме догадки и даже закашлялась от собственной смелости. -- Заказывайте тризну, -- довела мысль Флегма, постукивая подругу кулаком по спине. -- Через год они сметут вас на помойку! -- Не сметут, -- заверил окружающих Асбест Валерьянович намеренно громко, чтобы слышал Додекаэдр. -- Мы примем меры! И действительно, меры по развитию были приняты самые неотложные. "Губернская правда" наступала "Лишенцу" на пятки. Стоило Бакарджиевой по заказу отца Воловича опубликовать репортаж о вывешивании колоколов в Ниловой пустыни, как "Губернская правда" тут же завела моду проделывать подобное ежедневно. Открывал серию репортаж с места грозы. Начинался он так: "Огромная туча заходила на город со стороны Крупский-айленда. Она опускалась все ниже. Два раза гром изготавливался к удару и два раза откладывал его до лучших времен. Сухое потрескивание зарниц иссушало напряженный воздух..." И все это на полном серьезе. Репортаж был подписан псевдонимом, за которым легко угадывался Шимингуэй. Дальше -- больше. Социалистическое ристалище набирало обороты. С одной стороны, это было приятно и означало, что конкурирующие компетенции косвенно признают "Лишенец" мощной информационной структурой, а с другой -- кроме позиционной борьбы, ничего не сулило. Понятно, что редутное состязание не давало возможности для маневра, тем более, что по наущению Додекаэдра Платьев вкачивал в подведомственные ему газеты огромные суммы, не сравнимые с теми, какие мог направить на развитие "Лишенец". Чтобы измотать оборону противника, приходилось делать фальстарты. Артамонов с Ореховым применяли их еще в ДАСовской жизни, на московских перекрестках. В момент, когда ошалевшее месиво пешеходов напряженно ожидало зеленого, стоящие в самой близости от машин Артамонов и Орехов, припав на переднюю левую, делали ложный выпад вперед, имитируя начало движения. Народ послушно устремлялся на проезжую часть. И только свист постового приводил поток в чувство и заталкивал обратно на тротуар. Нечто подобное Артамонов с Ореховым выделывали на газетном рынке. Они дергались, и вслед за ними устремлялись конкуренты, а когда последние приходили в себя, было поздно -- возбудители движения уже занимались другими делами. Информационное агентство снабжало "Лишенец" невероятным количеством скандальных новостей. Конкуренты продемонстрировали подобные потуги на всеохватность, но дальше не потянули. Затем "Лишенец" предложил населению небывалую услугу -- подписку на всю жизнь по цене годовой. От желающих не было отбоя. У конкурентов губа оказалась тонка -- на посмертную подписку они не отважились. Потом почтальоны понесли "Лишенец" по адресам подписчиков всех остальных в регионе газет, упреждая любую их информационную выходку. Опасаясь, что после "Лишенца" их не станут читать, издания с перепугу учинили сходку перед антимонопольным комитетом, в ходе которой проплакались на тему, что адреса подписчиков -- собственность редакции, и задача власти оградить ее от посягательств со стороны. "Лишенец" затянул пояс и породил платное приложение к себе -- продажную медикаментозную газету "Изо рта в рот", насыщенную гомеопатическими материалами, в которых страстно нуждалось население. Конкуренты не замедлили с реакцией -- у "Губернской правды" появилась прибавка -- "Лекарство на меже". Тогда "Изо рта в рот" ринулось в пропасть дальше -- на ежедневный режим, "Лекарство на меже" -- за ним, но вскоре сбросило обороты и село на мель. В конце концов магнаты с Озерной -- так теперь величали залетных газетных деятелей -- стали совсем чумными и, чтобы добить конкурентов до конца, запустили на рынок утолщенный вариант "Изо рта в рот" -- Орехов знал сто способов достать без денег вагон бумаги, как когда-то знал сто способов взять спиртное без очереди. "Лекарству на меже" удалось повторить трюк. Но тут на рынке началась пробуксовка с бумагой. "Изо рта в рот" без всяких амбиций вернулось на нулевую отметку -- в четыре свои прежние полосы, а соперник не смог -- положение обязывало. Повыходив пару месяцев толстыми и пустыми, "Лекарства на меже" сгорели. На стайерской дистанции нужно уметь распределять силы. "Лекарства на меже" не потянули претензий и, как вакуоли, свернулись в газету объявлений по обмену часов на трусы. Позже в соревнование впрягся Альберт Смирный. Спровоцированный "лишенцами", он купил никому не нужный печатный станок "Циркон", который дополнительных возможностей рынку не дал. "Смена" крутилась неподалеку от перетягивания каната и наперебой со щебечущими районками примерялась, как половчее ввязаться в борьбу титанов. Наконец и она отважилась перевести деятельность на рельсы экономического развития. Но, когда Фаддей с разбега бросился на полотно, выяснилось, что поезд ушел. "Смена" сошла с дистанции. -- Наш бизнес, господа, -- подытожил гонку Артамонов, -- это бег через реку по льдинам. Остановишься -- утонешь. Представляешь, в реке сплошной зажор -- скопление шуги, льдины трещат, наползают друг на друга, а ты бежишь и не знаешь, в какую иордань провалишься. Мы должны создать бесконечный процесс создавания газет, типографий, телеканалов, сетей киосков и прочей приблуды. И чувствовать себя в этом процессе, как рыба-Орехов в воде. Нет процесса -- нет и нас. Как говорил великий Зингерман, у нас нет массы покоя. Без движения наша значимость становится равной нулю. Дело не должно иметь конца. В конце -- его смерть! Мы должны успевать запускать очередной проект в момент, когда предыдущий еще не дошел до пика. Тогда мы продержимся на рынке. Все остальное чревато крахом. Это знавали еще в Риме! -- Обидно, -- рассуждал Орехов, -- мы пашем, крутимся, и все из-за каких-то двадцати минут. Работают полчища лесорубов, стонут целлюлозно-бумажные комбинаты, молотят печатные машины -- и все это из-за каких-то двадцати минут, в течение которых читатель просматривает газету. Обидно до мозга костей! -- Что поделаешь, пятачок, -- сказал Артамонов. -- Но будет еще обиднее, когда через двадцать минут будет выбрасываться полноцветная газета. -- Какая полноцветная? -- насторожился Орехов. -- Обыкновенная полноцветная газета "Лишенец" с приложением "Изо рта в рот". -- И где ты все это напечатаешь в цвете? В радиусе тысячи километров нет ни одной цветной типографии. -- Да у меня тут свербит с утра одно мнение за ушами. -- Ну-ка, давай я тебе это место почешу, -- предложил услугу Макарон. -- Да, было бы неплохо, -- подставил Артамонов под строкомер свой бритый затылок. -- Вы видели фуры, которые по окружной прут мимо? В Финляндию они везут валюту, а обратно в Москву -- цветные газеты. -- Ну? -- торопил Орехов. -- Эту колонну надо завернуть сюда. Хотя бы частично, -- начал делиться соображениями Артамонов. -- Ты предлагаешь пересмотреть Абосский мирный трактат, по которому к нам перешла часть Финляндии? -- спросил Макарон. -- Да. -- А что тебе на это скажут горячие финские парни? -- чиркнул спичкой Орехов. -- Ты интересовался? -- Конечно. Первых умников, которые попытались ввезти в Россию оборудование для цветных газет, застрелили. -- Почему? -- cпросил Макарон. -- Потому что цветную печать контролирует солнцевская братва. А ей удобнее забирать свою долю прямо там, за линией Маннергейма. -- Неплохо сказано, сынок! -- На селе есть обычай -- перевязывать дорогу свадебной процессии, -- начал Артамонов подводить основу под свою затею. -- И пока не напьются страждущие, молодых не пропускают дальше. Так вот, я предлагаю перегородить дорогу этой полиграфической финской свадьбе! -- Грамотно рассуждаешь, паренек, -- одобрил Орехов. -- Но "Fordом" тут уже не обойтись. -- Наоборот, -- сообщил Артамонов, -- капиталисты будут нас самих умолять взять тачку за то, что мы пообещаем купить их печатный станок. -- Тогда и Воловича придется толкать дальше -- на Папу Римского! -- сказал Орехов. -- Не говори, -- согласился Макарон. -- В старину, при развитом социализме, чтобы затеять дело, надо было ждать, когда решающий год пятилетки перейдет в определяющий и дальше -- в завершающий. Теперь стало гораздо удобнее -- поехал на выставку в Сокольники и пристраивайся к любой проблеме, -- довел идею до логического завершения Артамонов. На подступах к выставочному комплексу в Сокольниках клиентов отлавливали менеджеры и затаскивали к своим стендам. Компанию во главе с Макароном выпасла бойкая девушка в национальном швейцарском наряде и всучила визитки, на которых двойным миттелем было выведено: "Любовь Шейкина -- уличная торговка поношенными печатными машинами WIFAG башенного построения". -- Ну что ж, WIFAG так WIFAG, -- сказал Артамонов. -- Для начала неплохо. Шейкина потащила гоп-компанию к своему прилавку. -- А это -- господин Маругг, -- повела она рукой в сторону серьезного дяди с жестким лицом. -- Представитель фирмы WIFAG из Берна. -- Интересное слово -- WIFAG, -- заметил Макарон, -- почти как на фиг. -- Что такое полифаг, знаю, а вот про WIFAG впервые слышу, -- бичевал себя Толкачев. -- Просим посетить наш стенд, -- пригласил Маругг плавным жестом. -- Конечно, посетим, -- согласился Артамонов. -- Какие вопросы? Но при условии, что вы безоговорочно сбросите миллион. -- Предложение смелое, мы подумаем, -- не стал никого никуда посылать сразу господин Маругг. -- Чувствуется, что Россия еще не усохла. -- Да, есть еще ягоды в ягодицах, -- согласился с ним Макарон стандартным выражением. -- У нас есть одна неплохая машина, -- заговорил о деле господин Маругг. -- Правда, она была в употреблении, но специально для вас мы ее восстановим. -- Не надо ничего делать специально для нас, -- предупредил Артамонов. -- Я по опыту знаю, что это дороже. -- А где ваша машина, херр Маругг? -- оглянулся вокруг Макарон. -- Кругом одни буклеты. -- Видите ли, она весит двести тонн, и... -- Двести тонн? Ты подумай! -- Давайте так, -- упорядочил движение покупателей Орехов. -- Сегодня временно исполняющим обязанности ублюдка буду я. -- И, обратившись к продавцам, произнес: -- Чтобы в дальнейшем не вышло недоразумений, мы хотели бы вас предупредить... -- От загадочности, с которой был заявлен текст, затихла даже Шейкина, тараторившая без умолку. На нее испытующе уставился херр Маругг и тоже затих. -- Мы бы хотели вас предупредить, -- повторил Орехов. -- Никаких предоплат! У нас это не принято. Еще с лотереи повелось. Макарон не даст соврать. -- Не дам, -- сказал Макарон. -- Дело в том, -- оживился и начал взвинчивать цену Маругг, -- WIFAG в печатной жизни -- все равно, что "Rolls-royse" -- в автомобильной. -- Никто не спорит, -- согласился Артамонов, -- но "Rolls-royse" продают в кредит, не так ли? Так чем вы хуже? Тем более, что машина ваша seconde hand. -- А как насчет окупаемости? -- полез вглубь проблемы Маругг. -- Вы наберете заказов? -- Окупаемость будет, какая скажете, -- успокоил его Артамонов. -- Орехов подгонит проект под любой срок. -- В таком случае мы хотели бы пригласить вас в Швейцарию, -- сказал Маругг. -- Для осмотра машины конкретно на месте. -- А что на нее смотреть? -- cказал Макарон. -- Привозите, мы разберемся. -- Он шутит, -- вежливо объяснился Артамонов. -- Присылайте приглашение, мы рассмотрим. По завершении переговоров Орехов засвистел мелодию из "Марбургских зонтиков". За деньгами на дорожные расходы, кроме как к Мошнаку, идти было некуда. А он словно ждал этого. -- Верните транш! -- взмолился банкир. -- А то я не разовьюсь. -- Может, проведем конверсию займа? -- изловчился Артамонов. -- Или хотя бы усечем проценты. -- Как это? -- Заменим одни облигации на другие. -- Только деньги! -- простонал Мошнак. -- За ними и едем! -- вытянулся в струнку Макарон. -- И, как только вернемся с мешком, сразу к вам. Кстати, у вас не найдется стопки "зелени", а то нам в Швейцарию ехать? -- Могу дать концы в Цюрихе. -- Извините, не понял. -- Придете на рынок в Цюрихе и станете у входа. Туда явится старуха Мошнаковская, ей вы и предложите все оптом. -- Что все? -- не въехал Орехов. -- Да что хотите! Наберите в "Подарках" копеечной мишуры с русским душком -- гжель, хохлома. -- Это все по-немецки надо сказать? -- По-русски. Мошнаковская приходит туда каждый уик-энд. -- А вдруг не придет? -- Придет, она приходит уже в третьем поколении, -- успокоил ходоков Мошнак. -- Все эмигранты по выходным ходят на рынок. Я всякий раз сбрасываю ей товар. -- А в Берне у вас нет концов? -- спросил Макарон. Вскоре действительно пришлось выехать в Швейцарию. Джентльменский набор для встреч на любом уровне у компании был один и тот же: стопка газет, заштопанная картина Давликана с козой и "Тверская горькая" в берестяном футляре. Действовало безотказно, на все эти аргументы возразить было невозможно. После вываливания их на стол оставалось обменяться дежурными фразами. В поездку в качестве эксперта прихватили Толкачева и, чтобы не допустить юридических проколов, остеохондрозного Нидворая. -- Ты что, на холодную войну собрался? -- спросил у него Макарон, возглавлявший делегацию. -- Разоделся в меха, как оленевод! -- Люто здесь, -- поежился Нидворай. -- Тебе полезно бывать на морозе, а то подшерсток не вырастет! -- пристыдил его Макарон, поправив плащ-паталатку. Как выяснилось, Нидворай дрожал не зря -- сразу из аэропорта принимающая сторона повезла покупателей в горы и с такой прытью бросилась демонстрировать пейзажи, будто хотела сбыть не поношенную машину, а Женевское озеро с Альпами в придачу. -- Тригональная сингония, -- произнес Макарон, оценивая просторы. -- Переводить? -- cпросила Люба. -- Если сможешь. И добавь, что горы староваты -- процесс высаливания пород зашел дальше некуда. -- Вершины покрываются снежными шапками, -- отвечал ничего не понимающий Маругг. -- К сожалению, шапок не хватает, -- не давал ему оторваться Макарон. Потом группу затащили в сувенирный ларек, где из уважения к хозяевам пришлось скупить многолезвийные красные швейцарские ножики, да еще выгравировать на них свои фамилии. -- Очень правильно, -- поощрил херр Маругг столь неприкрытый поступок гостей. -- Эти ножи стоят на вооружении нашей армии, -- раскрыл он секретные сведения. -- Каждому новобранцу страна вручает нож. На них держится весь пафос службы. Швейцарские офицеры запаса ежегодно проходят переподготовку, автоматы -- у них дома, армия мобилизуется по первому свистку. У нас самая правильная горная артиллерия, поэтому к нам не сунулся Гитлер. Макарон размяк от поэзии Маругга и повел стрельбу с закрытых огневых позиций. -- Переведи, Любочка, -- сказал он, -- что Гитлер к ним не сунулся потому, что сунулся к нам. Это я говорю как русский офицер в отставке, отслуживший двадцать пять лет в песках среди фельдшеров! Любочка перевела. -- Кстати, о Гитлере и о синхронном переводе, -- сделал небольшое отступление Макарон. -- Когда мы куковали в Кушке, по телеку показывали "Семнадцать мгновений весны". И знаете, как они там у себя в каганате переводили официальные фашистские приветствия "Хайль, Гитлер!" и "Зиг хайль!"? -- Как? -- вытянулась вперед Любаша. -- Салям алейкум, Гитлер! И -- малейкум ассалам! -- выбросил вперед руку Макарон. -- Вокруг бойня, а синхронист с экрана соловьиные трели разводит: "Салям алейкум, Гитлер!" -- "Малейкум ассалам!" -- Салям алейкум!" -- "Малейкум ассалам!". -- Да вы что?! -- не поверила Макарону торговка. -- Артамонов не даст соврать. -- Не дам, -- сказал Артамонов. -- Вот так и ты, Любаша. Швейцарцы пытаются объявить нам индульт, а ты с ними: "Салям алейкум! Салям алейкум!" -- Они же мне деньги платят. -- Ну, и чтобы в нашем разговоре про WIFAG прекратить все алалы и поставить точку, -- подпер бока руками Макарон и повел стрельбу на поражение: -- Спроси, Любочка, у господина Маругга, как они со своими ножиками чувствуют себя под нашими установками "Град". Ответ переводить не нужно. Маругг понял все без перевода. У него в глазах образовалось рисское обледенение, и он сразу заспешил угостить всех обедом. -- И давай, Любаша, сделаем ему последний намек, -- предложил Макарон. -- Переведи, пожалуйста, что мы желаем откушать в кабаке у Чертова моста, где Суворов переходил через Альпы. Там есть табличка, на которой все написано. Любочка перевела. -- Туда не поедем, -- уклонился от прямого столкновения Маругг. -- Далеко. Мы пообедаем в традиционном швейцарском стиле. -- И заказал места в морском ресторане, где подали мойву в сиропе. -- Давненько к нам не заезжали русские, которые пьют красное, а не водку, -- заметил Маругг, нахваливая недозрелую швейцарскую лозу. -- А ты спроси, Любаша, знают ли они этимологию русских слов "швейцар" и "вестибюль". -- Сам спроси, -- заартачилась уличная торговка. -- Нет, Люба, ты уж спроси. И, пожалуйста, при переводе не сглаживай углы. У нас со швейцарцами официальный разговор, и если мы решили опустить их на миллион франков, то обязательно опустим! -- Хорошо, я постараюсь. -- Постарайся, Любаша, исход сделки зависит от тебя. И переведи, что мы устали таскаться по горам, как бараны. -- Может быть, нам, наконец, покажут печатную машину?! -- не выдержал Орехов. -- Cоздается впечатление, что нам крутят мозги! -- Прямо так и переводить? -- переспросила Шейкина. -- Так и переводи. -- Нам бы хотелось изучить технику, чтобы не впарили какого-нибудь дерибаса, -- придал себя беседе Толкачев, демонстрируя, что он остается на посту, хотя и перебрал немного с Ореховым. -- Прямо так и переводить? -- не преминула переспросить Любаша. -- Так и переводи, -- осмелел Толкачев. -- Видите ли, -- начал оправдываться Маругг, -- все другие покупатели из России, как только приезжали -- сразу в горы на лыжах. И оттуда к теме покупки уже не возвращались. -- Понятно. Тогда извиняем, -- сказал Макарон. -- А мы, дурни, бьемся над вопросом: спасти Россию или продать? И если спасти, то зачем, а если продать -- то за сколько. -- Здесь и раздумывать нечего, -- сказал херр Маругг. -- Вот именно. Осмотр тела машины занял тьму времени. Станок был настолько огромным, что не хватало разреза глаз. Орехов делал вид, что вносит в компьютер технические данные. Толкачев тщательно снимал на видеокамеру узлы и детали. -- Чтоб не подменили, сволочи! -- объяснил он свою пристальность. -- А на прощание я устрою херру Маруггу русский обед! -- сказал Макарон, умудрившийся прихватить в поездку корзину прелестей -- волжскую рыбу, мед, грибы, икру и пару флаконов клюквенной. Действо было намечено на последний вечер пребывания в доме у Маругга. Чисто русский обед. Ко всем перечисленным разносолам Макарон намеревался подать плов, винегрет и блины. Обед по расписанию был в шесть. В три Макарон начал кухарить. Херр Маругг нарезал круги вокруг кухни, с которой доносились такие запахи, что у него заворачивался пиджак цвета "соль с перцем"! Привыкший к зыбким форелям и обезжиренному сыру, он долго пускал слюну, наблюдая за размашистыми действиями Макарона. В конце концов, когда столы были накрыты и в столовую внесли плов в огромном, обернутом полотенцем казане, херр Маругг не выдержал и упал без чувств. -- Ну вот, -- сказал Макарон, -- насчет миллиона договорились. -- Так и переводить? -- спросила Любаша. -- Так и переводи. Из командировки, окрыленная удачей, компания летела на трофейном микроавтобусе. Артамонов сидел за рулем, Толкачев просматривал на визоре отснятую пленку, Макарон массировал Нидвораю шейные позвонки и двигался над ним так, будто искал блох. Орехов по накатанной схеме сочинял переметные письма президенту Украины Кравчуку. -- Уважаемый Леонид Макарович! Вы можете спросить: а какое мы имеем воздушное право вступать с Вами в переписку и, тем более, -- в перепопку? Отвечаю Вам со всей развязностью развалившегося на трех сиденьях пассажира: без взаимной индуктивности продвигаться в будущее невозможно. Мы соскучились по славянскому говору и, дорвавшись до Вас как до первого, кто может понять нас без Шейкиной, сообщаем: фактов вербовки не наблюдалось... Неожиданно для себя мы совершили косвенную агрессию -- под бизнес-план с плавающим сроком окупаемости мы взяли в лизинг без предоплаты и без всякой гарантии печатную машину фирмы WIFAG, что сравнимо с угоном самолета или захватом судна под швейцарским флагом. А они в качестве жеста доброй воли передали нам в пользование "Chrysler Grand Voyager". Чтобы мы не спрыгнули со сделки. И вправду говорят, что половину жизни надо вкладывать в имя, чтобы потом -- вынимать оттуда. Если ради рыбинского станка мы пожертвовали "Fordoм", то при покупке WIFAG нас самих одаривают мини-вэнами! Это и есть та самая дельта. Обкатывая подарок, мы собрали корзину валют от реализации "Лишенца" в Бергамо, Оснабрюке и Безансоне. Продажи идут неплохо -- что значит реклама на подводных лодках! Международные каналы надо тоже время от времени прочищать. Уважаемый Леонид Макарович! Предлагаем Вам разместить логотип "Лишенца" на судах Черноморского флота. И я скажу почему -- его водоизмещение очень почитаемо в Безансоне, Бергамо и Оснабрюке. Прекрасные города! От побратимства с Тверью они только выигрывают. Но плохо одно -- российские подзаконные акты вынуждают нас работать за рубежом без образования... -- я так и подумал, что Вы нас неправильно поймете... -- без образования юридического лица. Представьте на миг нашу козлобратию с мешком черного нала, и Вам все станет ясно! Жаль, что Варшавский оказался мудаком -- придется отдать мешок Мошнаку. А купи Артур технику, не было бы проблем. Техника перешла бы к "СКиТу", и Мошнак сдал бы ее нам в аренду, поскольку сам работать не умеет. Вот. К сожалению, Галке удалось почикать нашего Варшавского по принципу варанчика. Она с ним обошлась чисто рефлекторно, как с тем ротаном на мелководье -- зажевала и глазом не моргнула. -- Здесь Орехов проделал короткий эллипсис в потоке высказываний и плавно продолжил: -- Но, признаться, это семейство двудольных нам уже осточертело! Пусть эмигрируют. Что ни делается -- все к лучшему. Истинная причина нашего к Вам обращения крайне актуальна, хотя и лежит несколько в стороне. Мы обязаны сообщить о беспределе, который сохранился в подведомственных Вам территориях. Проезжая Полтаву, мы решили заскочить в Диканьку и пройтись по гоголевским местам. Как водится, мы заблудились. Тишина, лето, цветы. На краю поля табличка с надписью: "Осторожно, кошки!". Пока меняли проколотое колесо, под машиной прошел строем выводок зайцев -- Давликана бы на них! В станице пришлось потревожить двух Ваших поддавших подданных. "Как проехать на Диканьку?" -- спрашиваем. "Налево по мосту через Демьяниху!" -- махнул рукой первый и упал, как учили на гражданской обороне -- лицом в сторону направления взрыва. "Через Усопки поезжайте!" -- указал другой в противоположную сторону, но на ногах устоял. "Понятно", -- сказали мы и заехали в тупик под разобранный мост. Прямо чертовщина какая-то! Очередной прокол колеса вынудил нас заночевать в глуши. Вот так завернули к Гоголю! Наутро, пытаясь отыскать трассу, мы вновь наткнулись на тех же подданных. Они были увлечены вчерашним спором. Один, приняв упор лежа, толковал: "Какая Калиниха?! Через Синетье надо!" Второй аргументированно возражал с колена: "Синетье вообще не в Полтавской области!" Милые гоголевские персонажи продолжали свое шествие по земле. Уважаемый Леонид Макарович! Когда-то путем переписки мы вычислили, что нет никакого Леха Валенсы. Сейчас мы подозреваем, что нет и никогда не было никакой Диканьки. Это простое с виду умозаключение влечет за собой страшную догадку -- что нет и никогда не было Гоголя! А в прикладном смысле наше открытие еще более поучительно -- сдается нам, не было никакой сортировки алмазов и тем более -- прибора. Просто Варшавский положил на нас свой. Оффшорная зона, куда ушли деньги, была, но алмазами там и не пахло! Закончив письмо, Орехов принялся насвистывать мелодию из "Зонтиков". -- Что рассвистелся, как свищ бубонный? -- сказал Артамонов. -- Денег не будет. А впереди таможня! -- Ничего, расплатимся рублями. Вскоре херр Маругг приехал осмотреть помещение под монтаж. -- Очень грязный и неподготовленный цех, -- сделал он заключение. -- Где ж ему быть чистым, если тут хранили торф? -- Артамонов терпеливо переносил привередливость Маругга. -- Здесь вряд ли можно установить машину. Полы вскрыты, крыша дырявая, да и ток у вас какой-то непеременный! -- Обижаете, херр Маругг. В войну оборудование запускали под открытым небом. -- Так это в войну, а сейчас вы не успеете отремонтировать цех. Мы так не привыкли. Надо все делать по плану, заранее. Первая пятилетка, вторая, третья... -- Что вы заладили: не успеете да не успеете?! -- тормознул его Макарон. -- Успеем. Вы там у себя в Европе сколько лет свой Кельнский собор возводили? Четыреста? И то не достроили. А Лужков храм Христа Спасителя за два года на ноги поставил. Понимаете?! Главное -- схватить идею за кумпол. Высылайте машину, у нас выборы на носу! Цех мы обработаем пескоструйным агрегатом и смоем грязь пожарными машинами -- вот и вся недолга! А крышу возведем по ходу. Херр Маругг сдался и впервые в своей жизни пошел на поводу у бардака. Не прошло и месяца, как семнадцать транспортов -- по числу мгновений -- с печатной машиной WIFAG на бортy перекрыли движение по "площади кошмаров" -- так население величало площадь Капошвара. Пересечь этот нерегулируемый перекресток было невозможно и в одиночку, а тут -- колонна. Транспорты одолели препятствие за неделю, а потом еще неделю кружили в поиске моста без ограничений по весу и путепровода с нестандартной высотой прохода -- настолько негабаритным был груз. -- Из упаковки мы построим свои дома! -- обрадовался Артамонов. -- Отборный брус! -- Знал бы кто-нибудь, для чего на самом деле покупаются печатные машины! -- деланно вздохнул Макарон. -- Чтобы использовать тару! Пока фуры вставали под разгрузку, Макарон рассказал ответственному за цех Ренгачу поучительную историю. -- Было это до перестройки, -- начал он издалека, -- на дворе стоял полусухой закон. -- Как это -- полусухой? -- спросил Ренгач. -- А так -- выпить никто не против, но выпивки не достать. И прибыли к нам немцы на монтаж камеры сжигания скота. Меня приставили костоправом. В дивизионном ларьке, кроме консервов, ничего. Немцы посмотрели и сказали: "Без питья работать не будем!" И пригнали им вертолет бутылок. Подружился я с Бурхардом: то сала ему подкину, то тушенки. А он все записывал. "Мы с тобой обедали, -- говорит, -- я тебе должен". --"Да брось! -- я ему, -- не дури, у нас с этим просто!" -- "Нет, -- уперся немец, -- я должен угостить тебя на такую же сумму!" Затравил менталитетом. Ну, и не хватило мне как-то со старшиной, хотя спирта со склада взяли норму. Беру я чемодан, клею на него красный крест -- и к Бурхарду. Возле вагончика целая свора кагэбэшников -- переводчица, охрана, валютный контроль -- тогда за это сажали без суда. И меня, хоп -- не пускают. Я и так, и сяк -- два часа объяснял, что, если не окажу помощь, график рухнет! Не пустили. И отправился я восвояси. Оборачиваюсь -- догоняет меня Бурхард, распахивает полы, а там -- коньяк. Именно три бутылки -- настолько проникся человек. Я -- к нему на шею с чемоданом. "Ну, брат, -- говорю, -- спас ты нас! Был должен, а теперь рассчитался". -- "Нет, -- говорит, -- я брал десять банок и три презерватива". -- "Ну, и как нам разойтись?" -- спрашиваю. "Буду с тобой выпивать", -- отвечает. "Ну и сука ты дотошная! -- сказал я ему.-- Чтоб твою машину вычислительную в башке заклинило! Нет у вас, гады, ни души, ни хрена внутри! Одна алгебра!" -- "Я взял с собой мензурку, -- добил он меня. -- Все измерим". Понял, какие гниды?! Так что с Маруггом будь осторожнее -- он тебя вмиг закалькулирует! -- Это очень правильный рассказ, -- сказал Ренгач. -- Русский человек в жилетке проездом на Селигер должен проверить, как ведет монтаж трудящий швейцар. Ведь было же так когда-то. И есть у меня ощущение, что будет снова. -- Такая у тебя, значит, национальная идея? -- Надо же страну поднимать. Глава 11. ВЫБОРЫ ГУБЕРНАТОРА Комбатанты "Лишенца" в ознаменование запуска машины "WIFAG" организовали вылазку на озера. Пользуя заброшенную турбазу, они возлежали на дресве, парились в бане по-черному и тешили себя шахматами в человеческий рост. -- Для Варшавского эти фигуры были бы неудобными, согласись, -- вспомнил Артамонов о делах минувших, снимая пешку на проходе. -- Почему? -- спросил Орехов, с трудом передвигая гипсового ферзя. -- Руки бы оторвались по сто раз перехаживать, -- сказал Артамонов. -- Что верно, то верно, -- рассудил Орехов и засмеялся, вообразив, как сам-Артур гоняет из конца в конец увесистую ладью. Из-под тесового, изъеденного шашелем навеса открывался удивительный вид на противоположный берег -- Нилова пустынь в лучах заходящего солнца. Невдалеке от преисподней бани высилась огромная металлическая пирамида. Поговаривали, что она закрывает пуп земли, или, говоря научно -- ее геомагнитный центр. Через пирамиду пролегали все окрестные туристические маршруты. Квелые туристы прислонялись животами к ее теплым граням и получали энергию напрямую из космоса. Никому не приходило в голову узнать, кто и зачем построил пирамиду. Коренное население кивало то на военных, то на синоптиков, а то и на Академию наук. Очевидно было одно -- пирамида вписывалась в ландшафт как природный объект. -- Эти озера -- самые чистые на земле, -- сказал Артамонов. -- Даже электричество ощущается, -- согласился с ним Макарон. -- Но почему эти умники хотят пустить магистраль именно здесь? -- воспалился Орехов. -- Как будто для прогресса нет другого места! -- Дураки! -- признал аксакал. И посыпались в озеро, сотрясая криками бескрайний аэрарий. Брызгались, развлекая Дебору, катающую туда-сюда детскую коляску, и кувыркались перед самым носом Ульки, понуждавшей Бека вынимать из воды брошенную палку. Если снаряд улетал далеко, то доставать его приходилось Макарону, потому что Бек в гробу видал заплывать за буй. Глупым упражнениям Бек предпочитал заначенный под кустами батон. Выполнив в очередной раз команду апорт, Макарон отряхнулся от воды и ткнул пальцем в небо, указуя на объект голубого света. Подавая знаки сидевшим там существам, он удивлялся, почему никто не видит столь отчетливо различимую точку. -- Да вот же, прямо над нами! Эх, вы, куриная слепота! -- Макарон переживал, что больше никто не может разделить с ним радость созерцания. -- Я их шкурой чувствую! -- метался он по берегу. -- Все эти объекты появляются сразу, как только их хоть как-то поминают в разговоре. Вот видите, не успели мы обсудить пирамиду, как они тут же нарисовались. Они нас слышат. Меня, по крайней мере, точно. Эти товарищи, -- Макарон ткнул изгрыз