анной палкой в синеву, -- однажды чуть не похитили меня. Тоже случай наполз -- сдавали мы зачеты по воздухоплаванию на шаре. Ну вот, надули материю, сели в этот гондон... -- В гондолу, -- поправила Дебора, словно работница обллита. -- Так вот, -- продолжал аксакал, согласившись с правкой, -- втащили поклажу, недельный запас спирта взяли -- вдруг не вернемся. И стали взлетать. Неожиданно --хоп -- рывок, и все посыпалось. Ну, думаем, влипли, не успели ощутить полета -- и сразу в могилу. А это сержант забыл веревку отвязать. И болтаемся мы на одной отметке, а нагреватель ревет, шар рвется вверх -- того и гляди этот гондон разлетится на куски. -- Эта гондола, -- поправила Дебора. -- Ну да, разлетится на куски. Не перебивай, а то канву упущу, -- отстранил он Дебору и продолжил: -- Руби веревку, а то этот оторвется! -- кричу я сержанту, а он не слышит ни хрена! Но, слава Богу, в конце концов допетрил, отвязал. Нас как кинет в небо! Прямо за облака! Словно из катапульты. И понесло! Вдруг конфорка -- хлоп -- и погасла! Я кричу напарнику: "Скидывай лишнее!" А он орет: у нас, мол, кроме тебя, ничего лишнего, -- и к краю меня подталкивает! Тут нас потащило вниз, по отвесной глиссаде прямо на нефтяные вышки! Никогда таких страшных вышек не видывал... Не успел я глаза закрыть -- и со всего размаха мы как трахнемся этим... -- посмотрел Макарон на Дебору. -- Этой гондолой, -- упредила Дебора. -- Ну да, этим... как трахнемся прямо об отроги! А концовку не помню -- отшибло. Наутро подобрали нас, вытащили из-под этого... -- Из-под этой... -- опять успела Дебора. -- Ну да, из-под этого... Мы ни живы, ни мертвы. Но напарник не сдался, заплел прутьями этот свой... и через месяц снова позвал меня в полет. И знаете, что я ему сказал? -- Знаем! -- запричитали Улька с Деборой, затыкая уши. -- Ну, а в какой же момент тебя чуть не похитили? -- Откуда я знаю? Я без сознания был! Моим коллегам пришлось конвульсиум собирать, настолько мы были сложны в болезнях после этой падучей истории. По уверению Макарона, одинокий летающий объект всю ночь провисел над пирамидой, почти касаясь вершины. Длинным луженым шлангом он припадал к ней как к роднику. Возможно, соображал Макарон, пирамида установлена инопланетянами и играет роль зарядного устройства. В предрассветной мгле Орехов отправился на рыбалку. Что поделаешь, любил он, насаживая по дороге червя, на ощупь подойти к берегу и с дрожью в руках приступить к зорьке. Добрался Орехов до акватории, а воды нет -- один глей. Откуда он мог знать, что Фоминатово ведомство затеяло спуск озера под установку опор магистрали именно в эту ночь. Долго шлепал Орехов в потемках, останавливался, щупал грязь -- воды и близко не было. И в горячке, сев передохнуть, напоролся копчиком на кованый сундук. Взломал его -- а там дюжина бутылок. Неожиданная удача развеселила его. Он откупорил одну, попробовал, открыл еще. Вино оказалось на редкость съедобным. Отсутствие Орехова было обнаружено, когда уже совсем рассвело. Улька засекла его согбенную фигуру посреди пустынной абиссали с помощью дальнобойного объектива. Сквозь оптику хорошо просматривалось, как Орехов, словно грабарь, с увлечением копался в земле. За ним была отправлена экспедиция во главе с Беком. Когда спасатели приблизились, непочатых бутылок в сундуке почти не осталось. -- Что это ты тут нашел? -- насторожился Артамонов. -- Вот, чернила кто-то посеял, -- еле вымолвил Орехов. -- Погоди, -- тормознул его Артамонов. -- Здесь что-то старинное. А ну, дай посмотреть! -- Нечего там смотреть! Вино как вино! -- Ты что, пятачок, оно не иначе как прошлого века! -- Сейчас протрем, -- сказал Макарон и начал драить этикетку. -- Действительно, не молодое... Мошнаковский и К 0, -- вчитался аксакал в мутную надпись. -- Да ты что? Не может быть! -- запрыгал Артамонов, вырывая бутылку. -- Мы впилим этот сундук Мошнаку за долги! Надо срочно ехать за ним, -- принял он решение и велел Орехову тормознуть поглощение. -- Да ладно тебе! -- с трудом промямлил почти готовый Орехов. -- Вот тебе и ладно, -- сообразил Артамонов. -- За этот ящик с Мошнака лимон можно истребовать! Присмотри тут, а я мигом, -- велел он Макарону и побежал к машине. Мошнака доставили к обеду. Он прибыл во всеоружии: пригнал с собой мотоплуг перепахивать дно и прицеп фашин для подстилки. Оставив хозяйство на краю аллювиальных отложений и напялив на седалище "багамы", Капитон Иванович поспешил на место происшествия. Добежав до Орехова, он не смог сдержать себя и, вырывая добро из рук первооткрывателя, заголосил. -- Это же самая настоящая фелония! -- хулил он Орехова. -- Отдайте мои бутылки! -- А я как сидел, так и пью, -- промямлил в ответ Орехов. -- Вы совершили тягчайшее преступление! -- продолжал Капитон Иванович увещевать растлителя. -- У меня есть мысль, и я ее думаю! -- нес, что приходило в голову, Орехов. Бек долизывал горлышки, а Капитон Иванович Христом Богом умолял оставить недопитое и за каждую нетронутую бутылку обещал по ящику "Тверской горькой". -- Нам такие гандикапы ни к чему! -- отказался Орехов. Весь облитый чудесным вином, он пытался размазать по себе капли и делился соображениями на этот счет: -- Здесь есть два плюса, Капитон Иванович, первый -- то, что вино -- не губная помада, а второй -- что не надо чистить майку от пивных пятен. -- Видок у Орехова был не утренний, но все же он принял к сведению обещанные Мошнаком объемы, правда, с условием, что не прекратит лакомиться, пока встречный товар не прибудет на место уговора. Когда Капитон Иванович притащил из соседнего села обещанный прицеп "Горькой", в сундуке оставалась недопитой всего одна бутылка вина. -- Эх! -- посовестил он Орехова. -- Вы меня разорили! Это ж надо, все выпить за один присест! -- Хватит с вас и одной бутылки! -- выплескивал наружу настроение Орехов. -- Можно было бы озолотиться, -- причитал Мошнак. -- На Сотби за сундук могли состояние отвалить. -- Вот как?! -- изумился Орехов и, тщетно пытаясь насадить на крючок маленького красного мотыля, спросил на полном серьезе: -- А где вода? -- Утрачена, -- сообщил Капитон Иванович, взял сундук, поставил в него пустые бутылки и направился в сторону берега. Добравшись, он завел мотоплуг и, набросав под колеса фашин, принялся перепахивать злачное место. Пахал он до вечера, но так ничего и не обнаружил. Войдя в положение грязного по уши Мошнака, "лишенцы" пригласили его в баню. -- Идемте в преисподнюю, -- позвал его Макарон. -- Пока попаритесь, может, они и проявятся. -- Кто они? -- спросил Мошнак. -- Сундуки. -- Да нет, остальные, видно, замыло, -- с грустью произнес банкир. -- Что-то, я смотрю, вас как будто меньше стало. -- Угадали, Артура нет, -- сообщил Артамонов. -- И где же он? -- поинтересовался Мошнак, как будто имел с ним свои особые отношения. -- Макарон отнес его на себестоимость, -- сказал Артамонов. -- Не иначе как уехал? -- почти догадался Капитон Иванович. -- Жизнь смыла на вторичные рынки, -- поделился тайной Макарон. -- К педикам, что ли? -- Что-то в этом роде. -- Ну, и где он сейчас? -- В каком-нибудь отстойнике выправляют статус беженцев. Сидят и пишут в анкете, что им не дали развиться в агентов по распространению "Herbolife". -- Через Интернет не пробовали искать? -- проявил смекалку Мошнак. -- Мы не собираемся за ними бегать, -- сказал Артамонов. -- Пусть отдыхают. -- Вы не собираетесь, очень интересно! -- удивленно произнес банкир. -- На кредитном договоре его подпись. -- Что верно, то верно, -- согласился Макарон. -- Хороша банька, -- похлопывал себя под мышками Орехов, вымазанный сажей и весь в чешуе, -- и веники свежие, и пар натуральный, но жарко, очень жарко! -- Он поскреб себя мыльницей по животу и продолжил: -- Все честь по чести -- и пиво подносят вовремя, и простыни, и таранку, но жарко, очень жарко! -- Все серьезные вопросы испокон веку решались через парилку, -- заметил Макарон. -- Если не через циклонную топку, -- обусловил реплику квелый Орехов. -- Как в случае с Лазо. -- А почему именно в бане, как вы думаете, Капитон Иваныч? -- спросил Артамонов у Мошнака. -- Голый человек не так агрессивен, как разодетый, -- легко поддержал беседу банкир. -- Это доказано науками. Если бы "стрелки" проходили в банях, не требовалось бы столько туловищ. -- И выборы тогда тоже надо проводить в помывочной, -- завершил разминку Макарон. -- Для спокойствия. -- Продайте идею Платьеву. -- Хорошо бы все разговоры кодифицировать, -- предложил перестраховаться Макарон. -- Пространство наверняка прослушивается. -- Наши тексты никто не поймет, -- успокоил его Орехов. -- Разве что инопланетяне. -- Перво-наперво следует спросить у Платьева, где он был во время путча, -- напомнил о повестке дня Артамонов. -- Почему оставил народ один на один с безвестием? -- Сообщу вам по секрету, не для печати, что подчиненные зовут Платьева "куль с говном", -- сообщил Мошнак. -- За то, что не вышиб из центра ни одного трансферта. -- Если при разговоре с электоратом мы будем употреблять словечки типа "трансферт", то прочмокаем все выборы, -- посоветовал Орехов. -- Население вообще не явится к урнам. В такие сталийные дни следует быть несколько приземленнее. -- Надо запустить "утку" про куль малым тиражом, чтобы номер было не достать, -- на ходу придумал Макарон. -- Эффект будет мощнее. Все бросятся ждать следующего -- тут мы их и приловим. -- Надо выплеснуть в массы вместе с ребенком, как Платьев "возрождает" земство, -- продолжил наезд Артамонов. -- Додекаэдр по его указке такие фуршеты закатывает, что любой земец из прошлого, попади он туда, принял бы схиму. В преддверии выборов сборища становятся масштабнее и пышнее. Интересно, на какие деньги? Вот о чем надо писать. -- И не забыть, как на миграционные средства Платьев купил виллу в Испании для поселения беженцев, -- добавил Мошнак. -- Все это жмурки, -- сказал Макарон. -- Здесь требуется серьезный подход. -- Какой? -- выпрямился во весь рост Орехов и едва не поднял матицу. -- Я считаю, к выборам надо привлечь артистов, -- дописал аксакал еще один пункт в программу. -- Устроить голографическое шоу: поет Лариса Долина, мужая от куплета к куплету и оборачивается Кобзоном. Тот на одной ноте свертывается в Алену Апину, дает петуха и, минуя стадию капиталистического развития, превращается в Хампердинка. На этом можно сыграть... -- Хорошая мысль. Но это лобовой прием. Надо зайти к вопросу со стороны, ненавязчиво, -- сказал Орехов. -- Ведай. -- Нам не мешало бы выбрать кандидата поприличнее и поставить на него. Выступать против всех бессмысленно. -- Ты видел список потенциальных участников забега? Такой колхоз, хоть вешайся, -- сказал Артамонов. -- Тогда поискать на стороне. -- На стороне опасно. Ты в него вложишься, в этого кандидата, а он придет к власти и кинет. -- Тогда выбрать кого-то из близкого нам окружения, чтоб понимать, о чем речь. Вот вы, Капитон Иванович, не согласились бы пойти от нашего имени? Мошнака передернуло. Не вслушиваясь в пивной треп, он думал о своем: как ему не повезло с находкой Орехова и как завтра он поглубже перепашет дно. -- С моей фамилией у населения связаны устойчивые ассоциации, -- легко отмазался Мошнак. -- Коммерция, кредиты, проценты, ценные бумаги, валютные счета за рубежом -- этот набор так тянет вниз, что никакое политическое течение не вынесет. -- А что, вы много воровали в перестройку? -- cпросил Макарон. -- Да нет. Как все. -- Как раз такого и выберут. Пообещаете электорату денег -- и выберут. Вы нам были бы очень удобны. -- Спасибо за предложение, но думаю, что меня не поймут. Вы, я вижу, не ощущаете обстановки. -- Вам видней, -- сказал Артамонов. -- А то на ваши выборы можно было бы кредит списать. -- Это понятно. -- Тогда надо протаскивать кандидата из своей среды. Я не понимаю, чем не губернатор Макарон, -- предложил Орехов. -- Просто вылитый. Комплекция у него самая что ни на есть сенаторская! А мозги -- перекомпостируем. -- Хорошая идея. Хотя задатки крупного политического деятеля в нем скрыты на редкость глубоко, -- сказал Мошнак. -- Но обстановку интуичит, согласитесь. Плюс -- живой вес. -- Не спорю, в нем есть здоровое начало. Но медвежьего покроя мужик в плащ-палатке, не застегивающейся на животе... Визуально это очень трудно обыграть перед населением, -- высказал сомнение Мошнак. -- Зато -- военный врач в прошлом, -- вступился за Макарона Орехов. -- Может заколоть и тут же откачать. Исповедует системный подход. -- Свободный журналист, -- затоковал Артамонов. -- Обличитель. А прессе пока еще верят. Когда она совсем пожелтеет, выдвигаться будет поздно. -- Редактор самой тиражной газеты, -- перехватил инициативу Орехов. -- Любой избиратель, даже если и захочет пройти мимо, все равно воткнется в Макарона. Тут деваться некуда. Все обложено личностью. -- Одна беда -- не прописан, -- вздохнул Макарон. -- Цена вопроса -- ящик водки, -- успокоил его Артамонов. -- Думаю, что "Самосад" и "Ойстрах" в финансах не откажут, -- уверил собрание Орехов. -- Им за вас такой абадон учинили! -- донес Мошнак. -- Платьев чуть не разорвал их за "Лишенца". -- Но из учредителей же они все равно не вышли! Значит, и в поддержке не откажут, -- обнадежил Орехов. -- Куда им деваться! -- сказал Макарон. -- С вами только свяжись. -- К тому же, у Давликана с дивой начинается роман. -- Не начинается, а заканчивается. Он ее рисовал, когда нас и в помине не было. -- И общество трезвенников присоединится, -- вспомнил Артамонов. -- Оно давно по нам плачет. Вернемся, я позвоню Завязьеву. -- Изнанкина с Флегмой подтянут многотиражки, -- не усомнился в "сестрах" Орехов. -- А рабочих на этом градообразующем монстре -- тысяч двадцать, не меньше. Совершенно неожиданно по персоне Макарона выявился большой разброс мнений. Особенно, когда после бани к беседе присоединились дамы. -- Его неделю на воде с хлебом держать надо! -- сказала Дебора. -- А ногти, посмотрите какие! По сантиметру толщиной. -- Ну, отморозил человек, что поделаешь. Не ампутировать же, -- прикрыл Макарона от гигиенических нападок Артамонов. -- Так он ближе к электорату. -- А прическа! Здесь уже никакие имиджмейкеры не спасут. И эта трехдневная щетина, -- вздохнула Улька. -- И семейное положение сомнительное. -- Верно. Холостого не изберут, -- сказала Дебора. -- Здесь попахивает меньшевизмом. -- Это нетрудно поправить, -- поклялся исполнить наказ Макарон. -- Теперь Лопате не открутиться. Спутница сенатора -- звучит солидно. -- И, наконец, бутерброды с салом, -- дожала Дебора. -- С ними навсегда придется завязать. -- Почему навсегда?! -- возмутился Макарон. -- Достаточно до первого тура! -- А плащ-палатку куда? -- не унималась Улька. -- От нее необходимо избавиться. -- Наоборот, ее надо выпячивать, -- воспрепятствовал Орехов. -- Она может стать символом жесткой руки. -- Макарон и жесткость несовместимы, -- заявила Дебора. -- Верно, -- примкнул к ней Артамонов. -- Он сдастся под напором первых же просителей, подпишет все письма, и от бюджета не останется камня на камне. И главное -- подпишет не нам, а каким-нибудь проходимцам. -- Иметь нетрадиционное для политика такого ранга обаяние -- слишком дорогая ноша, -- сказала Дебора. -- Как ты считаешь, аксакал, -- окончательно насели на Макарона, -- сможешь ты навести в регионе порядок? В качестве стеба. -- Если родина прикажет... -- А знаешь ли ты, уважаемый кандидат, что, выдвинув свою кандидатуру, ты теперь уже не тайно, а открыто выступишь против вооруженного силовыми структурами и прикрытого идеологическим фронтом вросшего в кабинеты аппарата? -- пытал Макарона Артамонов, как замполит. -- Мы еще только размышляем о регистрации, а над твоим поражением уже трудятся целые цеха и мастерские по защите формации. Правильно я говорю, Капитон Иванович? -- обратился он за поддержкой к Мошнаку. Банкир сидел в гуще спорщиков, как на заседании КВН, и не знал, что делать -- смеяться или запоминать. -- До завершения регистрации -- месяц, -- сказал он что-нибудь на всякий случай. -- Наш кандидат имеет неоспоримое преимущество перед остальными -- он играет в шахматы! -- превознес Макарона Артамонов до самых небес. -- К тому же он единственный, кто способен различить инопланетян. Откиснув и подзарядившись у пирамиды, магнаты уселись в "Chrysler" и отбыли на родину. Компания была довольна машиной. Да и само это корпоративное имущество мертвой хваткой притерлось к "лишенцам". Едва заикнулись отдать его за долги, тут же отказали тормоза. Стоило вывесить объявление о продаже, Макарон въехал в жатку и испортил товарный вид. Если за руль садился кто-то не из команды, "Chrysler" глох, ел много бензина, у него начинали стучать пальцы -- словом, он пытался всячески сжить со свету непрошеного седока. А как только за руль восседали хозяева, вновь преображался, как коза соседки Макарона -- тети Пани: животина, прознав, что ее собираются забить, заплакала человеческими слезами. Тетя Паня тоже заплакала и оставила козу. Теперь она дает столько молока, что не каждой корове под силу. Машина была семиместной. Наряду с Беком, для которого имелась специальная банкетка между передними сиденьями, в салоне легко размещались Артамонов и Дебора с дочкой, Орехов с Улькой и Макарон. Седьмое место пустовало. Оно в очередной раз навело аксакала на мысль привезти на жительство Лопату. -- Мотану-ка я за ней прямо сейчас, -- объявил он. -- Мне кажется, теперь я ее уговорю. Хватит ей болтаться без нас. -- Хорошая идея, жилье есть. Все, что касалось жилья, было приятной правдой. Макарону выстроили дом. Один на плану. По собственному проекту аксакала -- с камином и высокими потолками. На окраине Крупский-айленда, почти в лесу. Макарону достался участок в ряду домов работников вагонного завода, которые тупо брали на предприятии ядовито-зеленую охру и покрывали ею дома. Макарон, не ведая об устоях, выкрасил свой терем в ярко-желтый цвет. Соседи прозвали его эксцентриком. Макарон не мог жить без солнца, поэтому первое, что он купил из мебели, -- солярий. Когда этот белоснежный гробик вносили в дом, соседей охватил столбняк. Вечером Макарон влез в аппарат примерить и опробовать. Лег, включил лампу и принялся ловить кайф. Вдруг крышка гроба открылась, и Макарона начали молотить черенками лопат, пытаясь проткнуть. Руководила атакой тетя Паня. -- Ах, ты, сука зубатая! -- приговаривала она. -- Щас мы тебя по рогам! Чисто человеческий вопль Макарона отсрочил кончину. Так познакомились с тетей Паней. А потом и подружились. -- Вы тут за собакой присмотрите, а я мигом, -- бросил друзьям Макарон, выходя из "Chrysler" у вокзала. -- Хочу стать женатым до безобразия. И отправился за Лопатой. По уложению Платьева, кандидатов в губернаторы от действующей власти было шестеро. "Чтобы обеспечить альтернативные выборы, -- заявил он через СМИ, -- и подлинно свободное волеизвержение на основе всеобщего и равного избирательного права". Но на самом деле люди Платьева шли по двум причинам -- чтобы растащить голоса и получить иммунитет. Уже на этапе регистрации не обошлось без потерь. Несмотря на расположение комиссии, один кандидат не прошел люстрацию по моральному цензу, а второй -- по цензу грамотности. Оставшиеся четверо двигались единым блоком. Платьев -- на второй срок, а три его подставки -- учитель, ветеринар и известный в регионе товаровед со стажем -- для ассортимента и фона. Все четверо походили на биржевых игроков, промотавших активы трастовой компании, и даже не оттеняли друг друга. Не исключалась версия, что они наберут равное количество голосов и примутся управлять областью по системе сутки -- трое. Перед ними стояла суперзадача -- избраться тайно от электората, которого они боялись как черт ладана. Город был увешан плакатами. Параллельно им творческие союзы вывесили у Доски почета портрет Пушкина навстречу 200-летию со дня рождения поэта. -- Этот, наверное, по партийным спискам идет, -- предположил никуда не спешащий прохожий. -- Да нет, думаю, по одномандатному, -- возразил ему первый встречный. -- Дядька видный. Консистория Платьева располагалась в элитной бане. Туда стекалась информация, там проводились трибутные комиции и стряпались рейтинги. Предбанник штаба тоже пестрел изображениями Платьева, но одетого. Умеренная температура в парилке позволяла привлекать к обсуждению предвыборных проблем широкий спектр специалистов. В групповых помывках принимали участие все фидуциары -- прокурор, Авторитет, мэр с заместителем, Додекаэдр, Фоминат, Шабада, Мошнак, Шимингуэй, Фаддей и Альберт Смирный. -- Есть смысл расшить программу прямо сейчас, -- открыл летучку Платьев. -- Сколько у нас лежачего электората? -- Тысяч семьдесят. -- Срок назад, я помню, было двадцать. -- Работаем, -- сказал человек от органов. -- А психов сколько? -- Две с половиной буйных и шесть тихих. -- Кто возьмется отвечать за передвижные урны? -- Давайте я, -- вызвался Фаддей. -- Так, а в приходах? Товарищ Шабада, сколько под вами ревнительных верующих? -- Тысяч двадцать -- двадцать пять, -- доложил владыка. -- Маловато. Раньше за семьдесят улетало. -- Отлучили многих за неуплату. -- Ну ладно, Капитон Иванович перечислит по десятке за голос. Шабада провел по бороде сложенными ладонями. -- Так, теперь СИЗО, -- продолжил губернатор. -- Тридцать тысяч, -- доложил прокурор. -- Хорошо, -- сказал Платьев, -- раньше и десяти не набирали. -- Работаем. -- Итак, сто двадцать -- сто тридцать тысяч у нас гарантировано. Теперь по рискам -- пенсионеры и бюджетники. Что у нас с ними? -- Отставание по зарплате шесть месяцев, -- доложил человек от органов. -- Срочно наскрести половину и законсервировать, -- записал себе в книжку Платьев. -- Выплатить за три дня до срока. А остальное, когда выберут. -- Может, пораньше, а то рейтинги не дотянем, -- предупредил Додекаэдр. -- Хорошо, давайте за неделю. Сколько можно набрать по открепительным талонам? -- Пять -- шесть тысяч, не больше, -- сообщил прокурор. -- Иначе при проверке бросится в глаза. Это устоявшаяся величина. -- Не бросится. Доведите до пятнадцати. Тогда шестьдесят процентов у нас в кармане. Бюллетеней надо будет выпустить как минимум вдвое больше, -- сказал Платьев и посмотрел на Альберта Смирного. -- Избирком заказал только норму, -- доложил начальник типографии. -- Мы заказываем еще столько же, -- повелительным тоном произнес Платьев и, обратившись к Мошнаку, досказал мысль: -- Капитон Иванович, оплатите недостающее. -- Учтем. -- Неплохо бы это сделать завтра, -- предложил Платьев. -- Чтобы товарищ Смирный не запел нам про бумагу да про краску перед самыми выборами. -- Как скажете. -- И еще: кто-то должен подобрать людей в комиссии на местах. Чтобы проставили по второму крестику. Да чтоб у каждого по набору ручек имелось. А то работают одним цветом! И не переусердствовать. По два-три надо оставить реальных, чтоб демократично получилось. А то наблюдатели понаедут -- не открутишься. -- Люди подобраны по всем районам, -- доложил человек от органов. -- Я понимаю. Чем лучше готовишься, тем больше проколов. Кто займется передислокацией? Попросите у новгородцев взаймы пять -- семь тысяч военных. -- Без постановки в известность Главнокомандующего разрешается передислокация не более трех тысяч, -- уточнил человек от органов. -- А вы договоритесь. Ввиду исключительности случая! -- Попробуем. -- А теперь решайте, -- обратился Платьев взглядом по очереди к каждому из участников собрания, -- кто и что будет делать конкретно. Начнем с радио. Товарищ Огурцов, прошу. Семенной огурец на каблуках задумался. К планерке он был не готов ввиду абсолютного отсутствия идей. Он не умел организовывать передачи по-большому. -- Мы устроим дебаты, -- ляпнул он первое, что пришло в голову. -- Годится. Теперь газеты. -- У нас есть план, -- всполошился Асбест Валерианович. -- Мы затеем перепалку между "Cменой" и "Губернской правдой". Сделаем отвлекающий маневр. Я буду нападать на "Лишенца", -- сказал Шимингуэй, -- а Фаддей пусть защищает его. Чтобы в споре родить истину следующего содержания: проходимцы, ступившие на газетную тропу, должны маяться в КПЗ, а не дурью! Шутка несколько оживила сборище. -- Ясно. Ну, а конкретно что будем делать с ними? -- обратился Платьев к человеку от органов. -- Есть какие-нибудь предложения? -- Их надо на чем-то поймать, -- придумал тот, перелистывая заведенную на "Лишенца" папочку. -- Мы пытались, -- признался Додекаэдр. -- Работают по закону, не подкопаешься. Их кто-то грамотно ведет. Они уже на пяти языках выходят. Нам удалось устроить прокол с финнами, а вот китайцы, несмотря на все наши усилия, -- на подходе. Губернатор непонимающе посмотрел на мэра. -- Какие китайцы? -- Мы недавно побратались с Инкоу, -- виновато опустил глаза надомник. -- На кой ляд вам это нужно? -- удивился Платьев. -- Обещали гуманитарную помощь, -- оправдывался мэр. -- Вам что, жрать нечего? Упали вам эти города! Какой от них прок?! Только информация растекается! Этот "Лишенец" проходит как сквозь пальцы! -- А что если вырубить электричество у них в цехе? -- придумал Додекаэдр. -- Они установили дизель-генератор, -- пояснил человек от органов. -- А если в "унитазе"? -- Пробовали, -- сказал мэр. -- Ну, а эти что? -- поинтересовался Платьев. -- Эти? Эти зажгли свечку и сели за шахматы. -- Н-да, оригинально. Долго играли? -- Трое суток. Энергию пришлось включить снова. "Унитаз" нельзя надолго обесточивать, там в подвалах федеральные убежища на случай ядерной атаки. -- Тогда забейте пенькой канализацию! -- заорал губернатор. -- Пусть пару недель посидят в говне! -- Что-нибудь придумаем, -- пообещал мэр. -- Отключите телефоны! Заведите уголовное дело, наконец! Но надо же с ними что-то делать! -- Может, лучше тормознуть распространение? -- присоветовал Огурцов. -- Они создали свою систему доставки, -- пожаловался Додекаэдр. -- Тогда хотя бы из "Союзпечати" выдавить... -- Они развертывают сеть своих киосков, -- сказал Додекаэдр. -- Тридцать точек. -- Упустили вы их, упустили, -- метал взгляд по присутствующим Платьев, выискивая, кому бы конкретно адресовать негодование. Светлейший князь Додекаэдр, предложивший себя в качестве виновного, встал и неловким движением потрогал место, где должна была висеть сабля. -- Что остается? -- бросил итоговый вопрос Платьев. -- Надо думать, -- сказал князь. -- Если из-под кредита вышибить залог, они останутся голыми, -- рассудил Мошнак. -- Но есть одно "но "-- их могут профинансировать. -- Кто? -- "Самосад" и "Ойстрах". -- Вы же с ними беседовали! -- возмутился Платьев и осуждающе посмотрел на человека от органов. -- И тем не менее, -- сказал Мошнак. -- Мне известно наверняка. Но запасных ходов по деньгам у них нет, я знаю. -- Зачем было вообще давать кредит? -- вопросил Платьев. -- Очень выгодный процент, -- оправдался банкир. -- Понятно, -- сказал Платьев. -- А что у них интересного по договору с Шарлоттой Марковной? -- Я думаю, творческие союзы не имели права продавать "унитаз" без нашего ведома, -- рассудил заместитель мэра Гладков. -- Они балансодержатели, а собственник -- фонд имущества. -- А вы говорите, ничего интересного, -- пристыдил горемык Платьев. -- Так, значит, сделка совершена незаконно? -- Очень даже может быть, -- пообещал прокурор. -- А счет я могу перекрыть хоть завтра, -- пообещал Мошнак. -- Но дело в том, что они выставляют своего кандидата. -- Кого, если не секрет? -- Макарона. -- Кишка тонка. Он непроходной. -- А может, всю эту ботву в расход? -- спросил Авторитет. -- Ясный перец, в расход. Куда ж еще? -- дал добро Мошнак. Макарон вернулся через несколько дней. Не с Лопатой, а с черноплодным мальчиком. Макарон и раньше был знаменит тем, что вместо сказок читал детям инструкции по дезактивации дезинтерийных очагов, от которых молодая поросль стихала в три секунды, но то, что Макарон зайдет в этом так далеко, никто не ожидал. Все явились к нему и заняли очередь за новостями. Макарон молча рассматривал гостей. -- Ты что, решил стать ему посаженым отцом? -- cпросил Орехов, рассчитывая подурачиться. -- Поломались все паломники, -- произнес в ответ Макарон, и на его лице дрогнул мускул. -- Что-что? -- не поняли его. -- Она так и сказала: поломались все паломники. -- Ну и что? -- Приехал я вероломно. И по обстановке понял, что к ней давно никто не ходит. Она отфиксировала мои ходы и, чтоб я не мучался, прямо так и сказала: поломались все паломники. -- Ну и забрал бы ее сюда, раз никто не ходит! -- не поняла сложности момента Дебора. -- Интересная ты какая-то, -- все не мог перейти к главному Макарон. -- Как бы я забрал, если она не баба, а мужик? -- Как это понять -- мужик? -- всполошился Орехов. -- Да вот так! Операцию сделала! -- Ты что?! -- Я сначала не поверил, показывай, говорю! Она и распахнула фалды -- меня чуть не стошнило. Ну, я этого кудрявого в охапку -- и сюда! -- А его-то зачем? -- Как зачем? Я лишил ее материнства! Какая из нее, на хрен, мать? Вы бы посмотрели -- это теперь такое создание, что и во сне не привидится! -- Отец-одиночка, связанный интернациональными узами, -- неплохо звучит! А? Макарон? -- восхитился Орехов. -- Пиарщики до такого и за деньги не додумаются. Образ отца региона. -- Да больше, больше, -- поощрил Артамонов. -- Образ содружества ущемленных. Должно сработать. Ну, а кем он тебе приходится, этот мальчик? -- Брючатым племянником! -- Тогда уж и познакомь, раз привез. Как его зовут? -- Дастин. -- Как, как? Дастин? -- оживился Орехов. -- Ну а что тут такого? -- Ничего. Просто наш словарь пополняется еще одним понятием: ДАСтин -- рожденный в ДАСе. После горячечных высказываний Макарон взял на руки негритенка, поманил Бека и отправился к тете Пане договариваться насчет присмотра за приемышем. Вскоре "Лишенец" получил исковое заявление. Прокуратура выступила истцом в защиту общественных интересов. Чтобы обосновать дело, прокуратура истребовала десятки писем от известных танцоров, которым в связи с продажей "унитаза" стало негде выступать проездом на северо-запад. Не в Путевом же дворце Екатерины Великой, в конце концов! И прокуратура как бы учла просьбу звезд. Пострадавшим выставили фонд имущества, а соответчиками -- "Лишенца" и творческие союзы во главе с Шарлоттой Марковной, за то, что заключили ничтожную сделку. -- Неплохое продолжение, -- оценил все это паникадило Артамонов, дочитывая исковое заявление. -- Что будем делать? -- Я бы не стал тягаться с прокуратурой, -- сник Орехов. -- А зачем с ней тягаться? -- воодушевился Нидворай. -- Пусть она тягается с законами. Мы -- добросовестные покупатели, а чье было имущество -- пусть разбираются меж собой. Мы заплатили -- до свиданья! -- Вот это разговор, -- поощрил Нидворая Макарон. -- Мне кажется, рано поднимать шум, -- успокоил всех Нидворай. -- Ничего особенного не произошло. Подумаешь, подали в суд! Его еще выиграть надо. -- И верно, -- согласился Макарон. -- "Лишенец" не закрыли, а это самое главное. Все остальное -- больные придатки. -- Предлагаю на суды не ходить, -- посоветовал Нидворай. -- Чтобы не позориться. Надо пустить дело на самотек -- куда выведет кривая. -- Я не понимаю одного: неужели произвол существует? -- наивно вопросила Дебора. -- Ведь мы оплатили как положено. -- Именно только он и существует, -- объяснил Макарон, -- а законность -- это такая игра. Правила узнаешь по ходу. Первая инстанция в иске прокуратуре отказала. Сделку по продаже "унитаза" признали действительной. -- Я же вам говорил -- суд надо еще выиграть! -- ходил петухом Нидворай. Прокуратура подала на апелляцию. И снова получила отказ, но продолжала трамбовать. Дело в"-- 1880, как литерный поезд, спешно прошло инстанции и поднялось до пленума Высшего арбитражного суда, который тоже в иске отказал. Торжеству "лишенцев" не было предела! Но прокурор не унимался. По его просьбе Генеральная прокуратура опротестовала решение пленума, и дело вернули на повторное рассмотрение. Дом на Озерной, как дом Павлова в Сталинграде, перереходил из рук в руки. Для повторного рассмотрения не хватило судей, привлекать одних и тех же не полагалось, ведь новых обстоятельств по делу за время его хождения по инстанциям не возникло. В запасе оставались только трое неаттестованных -- Нофал, Хвирь и Отрыгин. Тот самый, с которым Орехов не пожелал срать в одном правовом поле. Запасной тройке, как по закону военного времени, быстро вручили аттестаты. Отрыгина назначили старшим. Вектор состояния судебного разбирательства развернуло на сто восемьдесят. -- Дело принимает серьезный оборот, -- сказал Артамонов Нидвораю. -- Иди на заседание и вникай. Теперь просто так не отвертеться. Жизнь опять свела Отрыгина и нездорового Нидворая. -- До сделки "унитаз" был не объектом, а грудой стройматериалов, -- увещевал суд Николай Иванович, покашливая в кулак. -- Поэтому вернуть стороны в исходное положение не представляется возможным. Статус объекта строительные затраты обрели после сдачи Государственной комиссии. А сдавался объект Ренгачом. Аргументы, которые приводил Нидворай, вызывали у Отрыгина легкую усмешку. -- Продавец ущемил права владельца, -- одним махом поверг Нидворая Отрыгин. -- Он не согласовал продажу. Отрыгин так измудрился, что неожиданно для себя принял решение о частичном возврате сторон в исходное положение -- законному владельцу возвращались только отделанные этажи. А остальными, уважаемые ответчики, владейте. Обживайте их, чистите, приводите в порядок -- забирание состоится позже. Такой прыти от Отрыгина не ожидали даже коллеги. Бывало, он брал за работу коробку конфет, но чтоб вот так замахнуться на квартиру без очереди... Дело в"-- 1880 было опубликовано в специальном журнале как образец социального заказа. Через месяц Отрыгин переехал в новую квартиру. -- Говорил я вам, давайте возьмем Отрыгина, -- метался по кабинету Артамонов. -- Он был гораздо перспективней даже на вид. А вы заладили с Артуром -- Нидворая, Нидворая! Он согласен за меньший оклад! Он потому и был согласен, что квалификация низкая! -- Да при чем здесь Нидворай! -- оправдывал провал Орехов. -- Когда наезжает государство, никакие правозащитники не помогут! -- Сами себе подложили свинью! -- не унимался Артамонов. -- Коллизия законов, -- сказал Нидворай и написал заявление на увольнение. -- Да будет вам, Николай Иванович! -- успокоил его Макарон и порвал бумагу. Виндикацию прокуратура провела успешно. Залог из-под кредита вышибли вчистую. Ничего не оставалось, как ждать выселения, что на фоне предвыборного коловращения было очень некстати. Регион просто кипел. Чтобы замутить воду, избирательная комиссия сделала хет-трик -- совместила выборы губернатора с выборами глав муниципальных образований и в Государственную думу. Поэтому баллотировались все кому не лень и куда попало. "Лишенцы" оказывали желающим полный цикл услуг -- от написания листовок до разноски их по адресам и публичной читки вслух в местах массового оскопления людей. Клиенты завлекались заголовком "Депутат под ключ", который оглавлял следующее содержание: "Делаем глав муниципальных образований, губернаторов и депутатов Дум всех уровней из материала заказчика". Кандидаты валили косяком, словно неподалеку открыли депутатское месторождение. На всех обратившихся заводилось досье с фотороботами. -- Это не выборы, а какой-то плебисцит в потолок! -- возмущался Макарон. Для обработки электората устроили совмещенный санузел -- завязали кафе "Папарацци" и галерею "Белый свет" в единый комплекс. В галерее велась первичная обработка, а в кафе производились доводка и закаливание. Один процент интеллигенции выходил оттуда цельнотянутым и горячекатанным. -- С помощью инструмента выставок мы подтянем под себя элиту, -- потирал руки Орехов. -- А элита хороша тем, что вокруг нее кучкуются. За каждым интеллигентом идет сотня уличных зевак! Внушения по политическому розливу инициировал Давликан. Он начинал с того, что "Белый свет" -- первая частная галерея, и если у избирателей есть возможность оказать содействие ее развитию, то милости просим в кафе... А там уже Ренгач... На столах простая русская еда -- соленый огурец, вареная картошка, водка. В разгаре очередная "политическая среда". За столами -- блок левых. В следующую среду за теми же столами -- блок правых, а еще через неделю -- центристы. Приходилось лавировать. Чтобы вытащить из народа голос, надо иметь с ним единое членство. Ренгач не выдерживал ежедневных метаний от радикалов к либералам, быстро накидывал себе полон рот рюмок и начинал буянить: -- А вот возьму и пойду по одному округу с Додекаэдром! Делая зачистку, в разговор вступал Макарон. Не тратясь попусту, он рассказывал всем по очереди одну и ту же историю: -- Давно это было. Решило начальство забаллотировать меня в местное болото. Расклеили плакаты, все, как у взрослых. Один бомж посочувствовал мне. "За вас голосовал", -- бросил он мне мимоходом. И то приятно. Шли годы, я стал замечать, что бомж является каждое утро и -- по имени-отчеству. Откуда он меня так близко знает? -- мучился я. Прошли выборы Президента СССР, бомж встречает меня и опять: "За вас голосовал, благодарствуйте". И -- по имени-отчеству, пытаясь всячески завязать светскую беседу. Общесоюзный референдум по Конституции прошел -- он опять с почтением: за вас голосовал! Оказалось, мой плакат был присобачен на недосягаемой высоте аккурат над окошком пункта приема стеклотары. И ни ветры его не сдули, ни конкуренты не сорвали. Каждый свой день бомж начинал одинаково: выудит бутылки из контейнера и -- сдавать. А над окошком -- мой портрет со всеми реквизитами. Он на меня перекрестится и -- к пивному ларьку, а тут -- я навстречу. И все пять лет ему ничего не оставалось, как уважительно произносить: за вас голосовал! И по имени-отчеству. Подытоживая "политические среды", Макарон говорил: -- За голосами надо идти не в избирательные курии, а в сердце! Чтобы навсегда имя-отчество запомнилось! Временщики нынче не пройдут! Ситуация в стране не та! На халяву не проскочит никто! Ты избирателя сначала накорми да напои, а уж потом требуй с него свободного выбора! -- В заключение Макарон бросал поверх столов свой любимый лозунг: -- Задача власти -- не мешать жить народу! Чтобы придать тусовкам значимость и апеллировать к мировой общественности в случае выселения из "унитаза", Давликан созвал Международный симпозиум художников по проекту Улицы породненных городов. -- Пусть мастера из побратимов наделают бесплатно множество вариантов, -- грамотно рассуждал директор картины. Общение с "лишенцами" повлияло на него благоприятно, он научился делать большие дела без особенных затрат. -- Мы выберем лучший и соберем деньги с инвесторов. А если судебные исполнители активизируются по выселению нас отсюда, в обнимку с гостями дольше продержимся. Не станут же выгонять на у