мою, тогда уж... - отозвалась Надя. Ей стало почему-то неловко оставаться с Ксан Ксанычем наедине, словно что-то недосказанное выросло вдруг между ними. - Игнат Васильич сразу согласился эту комнату дать, - припомнил Ксан Ксаныч. - Он тебя очень уважает, Надюша! - И тебя... - отозвалась из темного угла Надя. Кажется, она пыталась хоть такой малостью отплатить Ксан Ксанычу за все его добрые чувства к ней. - Тебя больше, - правдолюбиво сказал Ксан Ксаныч. - И ребятки тоже молодцы, гуртом навалились, досрочно дом закончили. Все не везло нам, не везло, а под конец подул ветер и в нашу сторону... В дверь постучали. , - Входи, открыто! - по-хозяйски крикнул Ксан Ксаныч. Дверь распахнулась, и на пороге показались маленький тракторист Семечкин и его невеста - тихая девушка, работающая на шпалорезке. - Значит, вы тут? - спросил Семечкин, ревнивыми глазами оглядывая жилище Ксан Ксаныча и Нади. - Тут... - счастливо ответил Ксан Ксаныч и пошлепал рукой по подсыхающему боку печки. - А мы рядом... - Семечкин повел головой в сторону. - Что ж, соседями будем. Добро пожаловать! - гостеприимно сказал Ксан Ксаныч и торжественно пожал руку маленькому трактористу. Надя вымыла пол, долго и тщательно вытирала его чистой тряпкой. Кажется, она больше всего боялась сейчас остаться без дела. А Ксан Ксаныч вдруг не на шутку встревожился: - Кончай, Надюша... Перебраться надо сегодня же, верней так-то будет! А то мало ли чего: начальство ненароком передумает или вселится нахрапом какой-нибудь проныра, попробуй потом его выселить... Он набил печь дровами, запер комнату и спрятал ключ в самый дальний и надежный карман. - Я побегу за раскладушкой, а ты иди собирай вещи. Сама не надрывайся, я зайду... Сегодня как-нибудь переночуем, а завтра в загс! Помолодевший от счастья Ксан Ксаныч сорвался с места и пропал в сизых апрельских сумерках. Зараженная его нетерпеньем, Надя быстро пошла по пустынной улице. Но чем ближе к общежитию подходила она, тем короче и нерешительней становился ее шаг, точно сильный встречный ветер мешал ей идти. Спрямляя дорогу, Надя пересекла пустырь позади Камчатки и вдруг отпрянула назад, спряталась за поленницу дров. - А северного сияния я так и не видела... - пожаловался голос Тоси. - Ничего, - пообещал голос Ильи, - на будущий год увидишь! Ветер раскачивал фонарь на углу улицы, и зыбкое пятно света бежало по грязному апрельскому снегу, выискивая что-то среди осевших сугробов. Вот любопытный пятачок вскарабкался на глухую стену общежития, скользнул вдоль старых почерневших бревен, беспощад" ным прожекторным лучом выхватил на миг из темноты Илью с Тосей, тесно сидящих на заветной завалинке. Тося зажмурилась от яркого света, стала совсем некрасивой и показалась Наде самозванкой, захватившей чье-то чужое место. А Илья смирно сидел рядом с Тосей и так преданно любовался сморщенным ее лицом, будто она была бог весть какой красавицей. Пятачок побежал вспять - и темнота спрятала от Надиных глаз счастливую парочку. В этот день в поселке переломилась весна: вечерний морозец попробовал было потягаться с теплым юго-западным ветром, но не совладал с ним и отступил. С крыши общежития падали последние сосульки, апрель бессонно точил сугробы, и если прислушаться, можно было разобрать, как оседал снег - с шорохом и стариковским кряхтеньем. А редкая капель еще не умела тенькать. Капли пулями впивались в ноздреватые сугробы и шуршали там юркими мышатами, разыскивая и пока еще не находя друг дружку. Тося поймала на лету мокрую сосульку, откусила кончик и протянула Илье: - Попробуй, сладкая! Илья послушно захрустел пресной льдинкой. - Сидим прямо как взрослые! - со смехом сказала Тося. Ей было так непривычно хорошо сейчас, что невольно хотелось как-то снизить свою радость, чтобы та не слепила ее. - А мы и есть взрослые, - немного обиженно отозвался Илья. - Хочешь, пойдем завтра и поженимся - и никто нам слова поперек не скажет. - Ну и семейка получится: Илюшка -¦ муж, Тоська - жена... Умереть со смеху можно! - Глупая ты еще... - нежно сказал Илья. - Вот моду взяли: как что не по-ихнему - так дурочкой обзывают. И мама-Вера, и ты... Поищи себе умную! - Да я ж любя... С тобой все время как на экзамене. Ох и трудная ты! .- Пойди легкую поищи! - А мне как раз такая, как ты, и нужна. - Тогда терпи! - посоветовала Тося. Илья попытался обнять ее. Она ужом выскользнула из его рук. - Ишь моду взял! Руки! - То-ось?.. - Сиди смирно и любуйся моей красотой! Тося хмыкнула, торжествуя полную свою победу. Илья вновь попробовал поцеловать ее. - Ох и агрессор ты, Илюшка! - сказала Тося, высвобождаясь из его объятий, - Ну хоть так-то можно? - с великой надеждой в голосе спросил Илья и неуверенно положил руку на Тосино плечо.. Тося подумала-подумала и милостиво разрешила: - Так можно... Затаив дыхание слушала Надя их горячий шепот и веселую возню. Ближний сугроб напитался полой водой, и капли стали тенькать. Сначала каждая капля звенела в свой колокольчик и не догадывалась слиться с соседней каплей. А потом в толще сугроба чисто и певуче пропела струйка, и в соседнем сугробе ей сейчас же отозвалась другая. Они послушали друг дружку, примолкли, и вдруг под спудом снега, пробуя голос, на милом детском языке несмело залопотал первый ручеек. Он тут же замер, придавленный осевшим сугробом, но через минуту зажурчал уже чуть погромче. И снова затих. Казалось, молодая, только что рожденная из талого снега вода все силилась и никак не могла припомнить, как вела она себя в прежних жидких своих существованиях, еще до того, как стать снегом, когда она низвергалась с заоблачной выси в ливнях, кипела в родниках, пересчитывала камни на перекатах, лениво струилась в степных реках, клокотала в турбинах электростанций, сонно плескалась в озерах, поила потрескавшуюся от засухи землю в оросительных каналах, ревела в морских Ураганах, винтом вздымалась к нему в смерчах и тайфунах, тяжко била в далекий коралловый берег крутой океанской волной... - Тоже мне, любовь называется! - разочарованно сказал Илья. - Ребята уже невесть что про нас болтают, а я тебя и не целовал ни разу... Узнают - засмеют! - Чихала я на твоих ребят, - отозвалась Тося. - И на меня? - Снова начинаешь, да? - пристыдила Тося. - Ох уж эти мне мужики! Неужели ты без этого самого поцелуя никак не можешь обойтись? Так-таки не можешь? Ты только не притворяйся! - Чудачка ты! - удивился Илья. - А зачем обходиться? Тося замялась: - Все вокруг целуются - так и мы давай наперегонки! Так, что ли, по-твоему? - Ну конечно! - обрадовался Илья. - А как же иначе? Что-то я тебя не пойму... - А мы вот давай... не будем, - нетвердо предложила Тося, сама не зная, чего она хочет. - Придумала!.. - разочарованно буркнул Илья. - Так ведь страшно же! - доверчиво призналась Тося. - Были чужие, а теперь ни с того ни с сего... Илья молча снял руку с Тосиного плеча и отодвинулся от нее. - Уже обиделся? Ох и личность ты!.. Ну ладно, так и быть... Тося повернулась боком к Илье, зажмурилась и ткнула себя пальцем в щеку, показывая, куда целовать. Илья осторожно коснулся губами ее щеки и вопросительно посмотрел на Тосю. Она все еще сидела с закрытыми глазами: то ли переживала первый свой поцелуй, то ли ждала еще чего-то. Илья решительно обнял Тосю, крепко поцеловал ее в губы и тут же предусмотрительно отшатнулся, предвидя неминуемый нагоняй. А Тося вдруг засмеялась. Всего ожидал от нее Илья, но лишь не этого смеха, обидного для мужского его самолюбия. - Чего ты? - хмуро спросил он. Тося замотала головой. - Не скажу... Никогда не скажу! И не упрашивай. Илья придвинулся к ней: - Ну, Тось? - Да стыдно про такое говорить... - Так ведь мне же, не кому-нибудь. - Знаешь... я раньше все думала: и как это люди целуются, ведь носы должны мешать... А теперь вижу: ничуть они не мешают! - Вот детсад! - изумился Илья. Ему и смешно было немного, что Тося, при всей своей бойкости, на проверку оказалась такой зеленой, и мужскому самолюбию его льстило, что он у нее самый первый, первей некуда, и в то же время Илья как бы укор себе почувствовал в этом Тосином признании. Его кольнула вдруг непривычная, совсем еще не обжитая им зависть к Тосе, к тому, что она только-только начинает взрослую свою жизнь, а он уже поколесил, поколобродил в этой жизни больше, чем надо. Собственная опытность, которой раньше он всегда гордился, обернулась теперь для Ильи грязной своей стороной. Илья вдруг остро пожалел, что ничего в прошлом нельзя переделать и никогда уже не вычеркнуть ему из своей жизни ни горемычной Анфисы, ни других девчат - лишних, случайных, ничуть ему, если толком разобраться, не нужных. И с Тосей все было бы у него совсем по-другому, если б встретился он с ней в позапрошлом году, когда только что вернулся из армии и местные девчата еще не вешались ему на шею. Но долго горевать о чем-либо, а тем более о том, чего нельзя уже было исправить, Илья не умел. - Иди сюда, замерзла небось? - позвал он Тосю строже, чем сам хотел, невольно пряча от нее покаянные мысли. Он расстегнул свое пальто, полой прикрыл Тосю и снова поцеловал ее, чтобы она поскорей к нему привыкла. - Ну как, не мешают носы? - Не мешают!.. Ты только не задавайся. А то ребята как добьются своего от девчонки, так прямо петухами ходят. А нам это обидно, понимаешь? - Я тебя больше никогда не обижу... - пообещал Илья. Его подмывало сейчас сказать Тосе что-нибудь красивое и торжественное, на всю жизнь успокоить ее, но нужные слова, как водится, куда-то запропастились. И тогда, чтобы хоть как-то возместить эти несказанные сильные слова, Илья еще раз поцеловал Тосю - некрепко, нежно, в беззащитный уголок губ. Видит бог, он совсем не хотел обидеть ее братским своим поцелуем, а Тося вдруг заплакала. - А теперь что? - встревожился Илья. - Батю вспомнила... - Тося всхлипнула. - Как мне хорошо - я всегда почему-то его вспоминаю. Все думаю: вот не дожил он до этого дня, не радуется сейчас вместе со мной... Он ведь знал только, что у мамы ребенок будет а кто - мальчик или девочка, - так и не успел узнать: погиб на фронте... Не узнал даже, что я родилась, и погиб, обидно-о!.. Илья крепко и бережно обнял Тосю, бессознательно пытаясь оградить ее от всех бед этого древнего, но все еще не до конца правильно устроенного мира. Не умом, а всем существом своим Илья вдруг понял, что он теперь не один, и впервые в жизни к нему пришло сладкое и тревожное чувство своей ответственности за чужую судьбу. Он был теперь в ответе за все, что случится в жизни с Тосей - и сегодня, и завтра, и послезавтра, и через десять лет; дальше заглядывать Илья пока не решался... Ему вдруг горячо захотелось, чтобы Тося никогда не пожалела, что доверилась ему. И для начала, как первый шаг в новой для него жизни, Илья ослабил кольцо своих рук, забоявшись вдруг, что Тосе больно сейчас, но она молчит из глупого девчоночьего упрямства. И в ответ Тося доверчиво положила голову ему на плечо, немного поелозила, устраиваясь поудобнее, и надолго затихла. Иголки покалывали затекающую руку Ильи, но он сидел неподвижно, как вкопанный, боясь пошевелиться, чтобы не потревожить Тосин покой. Если он о чем-либо и жалел сейчас - так только о том, что на его долю выпало поначалу такое легкое испытание. Ради Тоси он готов был вытерпеть и не такие муки. Молодая вода припомнила уже прежнее свое житье-бытье, вошла во вкус и журчала теперь под толщей сугроба все громче и уверенней, час от часу набирая силу и бессонно трудясь для победы весны, наступающей по всему фронту. Надя осторожно отошла от поленницы, чтобы не вспугнуть чужое счастье. Никогда не было ничего такого в Надиной жизни! Еще никто так настойчиво не добивался от нее поцелуя, никому он не потребовался на всем белом свете, и сама она никому не была так сильно нужна, как Тося понадобилась Илье. Заплуталось на дальних дорогах женское ее счастье, а теперь, после скорой свадьбы с добрым, но нелюбимым Ксан Ксанычем, и никогда уж не найдет к ней пути. Угрюмая, нехорошо спокойная, вошла Надя в общежитие, вытащила из-под койки чемодан и стала укладывать вещи. - Счастливые вы с Ксан Ксанычем! - позавидовала девица с серьгами. Она переселилась к нашим девчатам, заняла бывшую Анфисину койку и сейчас сидела на ней и, позевывая, накручивала на ночь бигуди. - Теперь и мы с Сашкой будем требовать квартиру! - объявила Катя, отрываясь от рукоделия. - Есть надежда, осенью дадут... В комнату быстро вошла Вера. Еще с порога она нетерпеливо глянула на свою койку. Не раздеваясь, шагнула к ней, приподняла подушку, но и там ничего не нашла. - Кто знает, почта была сегодня? - быстро спросила Вера. Катя с проказливым любопытством посмотрела на смутившуюся под ее взглядом Веру, но пожалела старшую подругу и ничего не сказала. Надя вынула из шкафа свое лучшее, давно уже приготовленное для свадьбы платье и вдруг замерла с ним посреди комнаты, будто забыла дорогу к чемодану. - Что с тобой? - забеспокоилась Вера. Угрюмая, еще более некрасивая, чем обычно, Надя подошла к раскрытому чемодану, помедлила и опустилась на койку, держа платье на вытянутых руках. - Надежда, не дури! - попробовала предостеречь ее Вера: кажется, она догадалась уже, что происходит с Надей. Вбежал Ксан Ксаныч с новенькой, только что купленной сковородкой. Он был все такой же возбужденный и впервые за время своего жениховства позабыл постучать в дверь. - Надюша, ты еще не готова? - Он подскочил к Наде и бодро помахал сковородкой. - Без очереди достал, алюминиевая, пригодится в семейной жизни. Ксан Ксаныч пожал Наде руку выше локтя, шепнул: "Раскладушку я уже забросил!" - и вытащил чемодан на середину прохода между койками. Надя невольно подчинилась бурному его натиску и положила свадебное платье в чемодан. Они стали укладывать вещи. Сильные падины руки двигались все тяжелей и непослушней, словно воздух на их пути густел и становился вязким. Ксан Ксаныч искоса присматривался к своей невесте. Он заметил перемену в ней, и эта новая непонятная Надя настораживала и даже пугала его. Руки их сталкивались над чемоданом, но в глаза друг другу они не смотрели. Надино смятение передалось и Ксан Ксанычу. Он начал было заворачивать сковородку в полотенце с выцветшим петухом, и вдруг пальцы его приостановили свой бег, точно примерзли к семейному алюминию. Надя испуганно глянула на него, глаза их на секунду встретились. Ксан Ксаныч тут же воровато шмыгнул взглядом в сторону и пуще прежнего засуетился со своей сковородкой. А Наде показалось вдруг, что они обманывают не только себя, а и всех людей вокруг. Похоже, они собирались сделать что-то нехорошее и постыдное: нарушить какой-то неписаный, но всем на свете известный человеческий закон. Надя подурнела еще больше и выпрямилась над чемоданом. - Девчата... Вера, Катерина и ты, как тебя? - обратилась она к девице с серьгами. - Выйдите на минуту в коридор. Нам с Ксан Ксанычем потолковать надо. - Всего на одну минуту, - виновато подхватил Ксан Ксаныч. - Мы быстро... - Вот жизнь пошла! - пожаловалась Катя, направляясь к двери. - Больше в коридоре живем, чем в комнате! Вслед за Катей двинулась недовольная девица с серьгами. Патроны бигуди воинственно блестели на ее голове, и, по всему видать, ей очень не хотелось выходить в холодный коридор, но она только вчера перебралась в эту комнату, не успела еще прижиться на новом месте и боялась спорить с Тосиными подругами. Вера заглянула Наде в глаза: - Ты подумай хорошенько, чтоб потом не жалеть... Хорошенько все обдумай, Надежда! Надя кивнула, благодаря Веру за дельный совет. Девчата вышли в коридор, и Надя с Ксан Ксанычем остались в комнате вдвоем. - Ксан Ксаныч, - тихо, но твердо сказала Надя, - обо всем с тобой мы переговорили: куда стол поставить, куда шкаф, а вот про любовь как-то не успели... - Это точно! - сразу же покаялся в своем упущении Ксан Ксаныч. - Все как-то минуты подходящей не выпадало... Хорошо, что ты напомнила: перед женитьбой всегда про любовь говорят, так уж принято... Как ты, Надюша, насчет любви? Надя никак не ожидала, что трудный их разговор сразу же обернется против нее, и теперь затравленно глянула на Ксан Ксаныча: - Я тебя очень уважаю, Ксан Ксаныч... Хороший ты и добрый и... все на свете умеешь делать. Все-все... Она запнулась и надолго замолчала. Кажется, Надя жалела уже, что затеяла весь этот разговор. - Значит, не любишь... - догадался Ксан Ксаныч, и руки его сами собой стали снимать Надино полотенце со своей сковородки. Надя с испугом посмотрела на работящие руки Ксан Ксаныча. - Постой! Я же привыкла к тебе, и никого на свете больше у меня нету... - Успокойся, Надюша... - проговорил Ксан Ксаныч таким тоном, точно все, что произошло сейчас, ничуть его не касалось и утешать надо было только одну Надю. Сдается, он не так уж удивился нынешнему внезапному повороту событий, будто все время ожидал этого и в глубине души не очень-то верил в прочность своего счастья.- Ты кого-нибудь полюбила, Надюша? - Никого я не полюбила, но и с тобой... Уважаю я тебя и привыкла, а вот... Надя виновато развела руками. - Что ж, сердцу не прикажешь... Зла на тебя я не держу, это я один во всем виноват, старый дурень. Ишь, чего удумал!.. Он бережно повесил на спинку кровати Надино полотенце с петухом и даже складку расправил. Надя завороженно следила за каждым его движением. - А ты, Ксан Ксаныч? - с робкой надеждой в голосе спросила она. - Ты сам-то как?.. Любишь меня?.. Хоть немного? - Я? - переспросил Ксан Ксаныч, выгадывая время. - Ты, Ксан Ксаныч... - А как же? - бойко начал было Ксан Ксаныч, но встретился глазами с Надей и прикусил язык. •- Как тебе сказать... Он съежился, втянул голову в плечи, как бы говоря: "А кто ж его знает?" - Я думала: хоть ты... - разочарованно сказала Надя. - Как же мы жить будем? Другие любят, а мы... так?.. Просто так? - Успокойся, Надюша... Вообще-то живут и без любви, но с любовью, кто ж спорит, лучше. Для семейной жизни, я так понимаю, любовь вроде цемента: крепче как-то получается!.. Но я тебя и так не брошу, ты не сомневайся... Опять же: комната... Может быть, попробуем, Надюша? Живут же люди... - Ксан Ксаныч оглянулся на дверь. - Еще не поздно, Надюша, как ты скажешь - так и будет. Решай, а то девочкам в коридоре холодно... Надю до слез тронуло, что даже в такую минуту добрый Ксан Ксаныч подумал о других. - А может, ты бы решил? - попыталась она переложить ответственность за будущее на своего жениха. Ксан Ксаныч строго покачал головой. -Нет, - с неожиданной твердостью сказал он, - ты должна решать: в семейной жизни женщина - председатель... Ну, Надюша? Надя отвернулась к слепому темному окну. Тишина затопила комнату. На нижнем складе коротко вскрикнул паровоз и тут же замолк. Лишь ходики, отремонтированные Ксан Ксанычем, громко и беспечно стучали на стене. Сразу постаревший и вроде даже ставший меньше ростом, Ксан Ксаныч побрел к двери, забыто держа сковородку в вытянутой руке. ' - Ксан Ксаныч, прости, что опозорила перед людьми, - тихо сказала Надя ему в спину. - Я и сама не знала, что так получится... - Ничего, Надюша, как-нибудь переживу, - отозвался, не оборачиваясь, Ксан Ксаныч. У порога он остановился, в остатний раз обежал глазами комнату, прощаясь со всей своей несостоявшейся семейной жизнью. - Не отстают? - совсем некстати спросил Ксан Ксаныч, покосившись на ходики. - А табуретку, Надюша, возьми себе... На память... Понадобится - я еще сделаю. Ксан Ксаныч скованно взмахнул рукой в сторону знаменитой своей табуретки с дырочкой, заметил сковородку в руке и сунул ее на угол плиты. - Интересно, кому теперь наша комната достанется? - вслух подумал он напоследок и вышел, тихонько, прикрыв за собой дверь. Вбежали озябшие девчата, окружили Надю. - Вот всегда она так! - возмутилась Катя. - Целый год тянула - и нате... Как подруга подруге: и на что ты, Надька, со своими данными надеешься? - Ведь теперь тебе мужика не найти! - подхватила девица с серьгами. - Ну, один-то мужик всегда со мной... Надя невесело усмехнулась и кивнула на топор, стоящий в углу возле печки. По тихой ночной улице поселка шла поредевшая ватага во главе с Филей. Длинномер сорвал с крыши сосульку и бросил ее в раскрытую форточку чуркинского дома. А Мерзлявый схватил с крыльца забытые детские саночки и швырнул их в колодец. Филя досадливо поморщился и с тоской подумал: "И чего бы такое сотворить?" Они подошли к Камчатке и заметили в укромной тени парочку. - Шуганем? - предложил Мерзлявый. Длинномер рванулся было к завалинке, узнал Илью, поспешно ретировался и сказал умудренно: - Не стоит... И Филя разглядел, кто сидит на Камчатке. - Так держать! - приказал он ватаге, махнул рукой вдоль улицы, а сам решительно шагнул к завалинке. Он вплотную подошел к Илье и Тосе, всмотрелся в их счастливые и отрешенные лица, ненужно спросил: - Сидите? Илья недовольно снял руку с Тосиного плеча. - Сидим! - храбро отозвалась Тося. - Ну и как оно? Не скучаете? - заинтересованно спросил Филя тоном исследователя, столкнувшегося с новым и непонятным ему явлением природы. - Ничего, - ответил Илья. - Терпеть можно! - Значит, привел-таки на Камчатку? Тося отодвинулась от Ильи и выжидательно посмотрела на него. - Это она меня привела, - признался Илья. Тося наклонила голову, подтверждая, что так оно, в сущности, все и было, и снова придвинулась к Илье. - Э-эх, жалко мне вас! - философски сказал Филя. - И на что вы лучшие годы тратите!.. Курнуть не найдется? Илья протянул Филе пачку папирос и захлопал себя по карманам в поисках спичек. - Огонек имеется... - с достоинством сказал Филя и щелкнул зажигалкой. Он прикурил и не сразу потушил зажигалку, с почтительным любопытством разглядывая Тосю, разлучившую его с Ильей. Филя никак не мог понять, чем же в конце-то концов эта невзрачная девчонка приворожила к себе такого бравого парня, как Илья. А Филю, при всей его беспечности, всегда почему-то задевало, когда он сталкивался с чем-нибудь в жизни, чего не понимал. В такие минуты он начинал вдруг чувствовать себя дураком, а в дураках Филя ходить не любил, считая себя не хуже тех, кто все понимает. Он скорее готов был прослыть подлецом и хулиганом, лишь бы не заделаться дураком. Так и не докопавшись и на этот раз до коренной Тосиной тайны, Филя щелкнул зажигалкой, и темнота отобрала у него счастливую парочку. - Ну-ну, так держать... - машинально пробормотал Филя, яснее, чем когда-либо раньше, чувствуя, что есть в жизни что-то недоступное ему, и неохотно отошел от Камчатки. Пока Филя проводил исследовательскую свою работу, ватага его совсем разбрелась. На улице остался лишь Филин "актив": Длинномер и Мерзлявый. Они лепили снежки из последнего грязного снега и пытались сшибить фонарь. - Лучшие люди женятся, а на вас и погибели нету! - осудил приятелей Филя. По улице пробежала бездомная дворняга - из тех, что вечно шныряют возле помоек. Срывая на ней злость за все свои неудачи, Филя затопал ногами, заулюлюкал. Дворняга поджала хвост и умчалась во тьму. Филя смущенно кашлянул и покосился на свой "актив". Длинномера уже нигде не было видно, а Мерзлявый - жалкий и в пыжиковой шапке - все еще кидал снежками в фонарь. - Эх ты, мазила! - сказал Филя. Он слепил из мокрого снега литой снежок, тщательно прицелился в фонарь, боясь опозориться перед последним и самым верным своим соратником, и с силой швырнул ледышку. Лампочка звякнула в вышине, вокруг сразу потемнело, будто ночь надвинулась на Филю, осколки стекла посыпались на землю. - Вот так и держать! - горделиво распорядился Филя, радуясь первой сегодняшней удаче. В свете соседнего фонаря мелькнула длинная фигура коменданта, спешащего к месту происшествия. Мерзлявый трусливо нырнул в темный переулок, даже не предупредив своего атамана об опасности. - Кадры... - проворчал Филя. Зоркий комендант приметил беглеца, ястребом налетел на него и сорвал с головы пыжиковую шапку. - Не отдам, пока новый фонарь не повесишь! - крикнул он вдогонку простоволосому Мерзлявому, улепетывающему со всех ног. А гордый Филя и не думал убегать. Он демонстративно стоял посреди осколков фонаря и терпеливо поджидал грозного коменданта. Ему хотелось ругаться, скандалить. И от драки Филя сейчас не отказался бы. Он согласен был даже пострадать - лишь бы заглушить того непонятного прожорливого червяка, который ворочался в нем и грыз его душу. Поравнявшись с темным фонарем, комендант открыл было рот, но взглянул на воинственного Филю, готового постоять за себя, молча козырнул и прошел мимо. Филя никак не мог решить: то ли комендант не захотел наказывать двух людей за одно преступление, то ли просто побоялся связываться с ним. - Начальство! - горько сказал Филя, поняв, что даже пострадать сегодня ему не удастся, и в сердцах плюнул себе под ноги. ...Обходя дозором поселок, комендат заглянул и на Камчатку, где все еще сидели Тося с Ильей. - Зря сидите,- припугнул он легкомысленную парочку. - До осени отдельных комнат не предвидится! - Проваливай, товарищ начальник! - прогнал его Илья и шепнул Тосе: - Завтра весь поселок узнает, что мы с тобой на Камчатке сидели. - Ну и пусть! - расхрабрилась Тося. - Ишь ты! - удивился Илья и попросил: - А теперь ты меня поцелуй, а то я тебя вон сколько, а ты ни разу... Ведь равноправие! - Что ты, Илюшка, страшно! - заробела Тося. - Я лучше потом как-нибудь, ладно? А то сегодня мы все переделаем - и на завтра ничего не останется... - Останется! -убежденно сказал Илья. - Ты не обижайся, Илюшка, а я пойду: все коленки замерзли. Они встали с завалинки и подошли к крыльцу общежития. Тося тайком от Ильи приоткрыла за спиной дверь, обеспечивая себе беспрепятственное отступление, и вски-нула голову. В небе гулял молодой месяц - родной брат того месяца, в которого Тося когда-то осенью пуляла космической ракетой. "Есть все-таки справедливость на свете!.." - решила Тося, припомнив стародавние свои обиды. - Глянь, спутник летит! - Не должен бы сегодня... - засомневался Илья, задирая голову. - Сашка ничего не говорил... Да где ты видишь? - Вот где! Тося приподнялась на цыпочки, чмокнула Илью в щеку и захлопнула за собой дверь. От полноты чувств Илья погладил шершавую доску, крикнул, будоража ночную тишину: - Хе-гэ-эй!.. - и, не разбирая дороги, напрямик зашагал по жидкому хлюпающему под ногами снегу. Эхо подхватило крик Ильи и понесло его над спящим поселком, над окрестными лесами и всем притихшим под тонким месяцем миром.