Оцените этот текст:


   -----------------------------------------------------------------------
   В кн. "Сергей Диковский. Патриоты. Рассказы". М., "Правда", 1987.
   OCR & spellcheck by HarryFan, 19 December 2000
   -----------------------------------------------------------------------


   Взгляните сюда... Эти следы можно заметить даже под краской. Две пули в
бревне, одна в половице...
   Прежде отсюда так дуло, что гасла лампа. Мы забили отверстие  паклей  и
залили варом. Теперь тут кладовая нашей зимовки.
   Да, Новоселов жил здесь.  Мы  нашли  его  фуражку,  винчестер  30x30  с
разбитой скобой и журнал "Солнце России" за 1915 год.
   В те годы на  острове  было  скучно.  Представьте:  изба  под  цинковой
крышей, амбар на  столбах,  вместо  сверчка  ржавый  флюгер.  А  там,  где
выстроен  теперь  магнитный  павильон,  висел  медный  колокол  -  подарок
архангельского губернатора. Даже приказ был: "В  случае  тумана  оповещать
корабли частым звоном".
   В этой бревенчатой конуре  семь  лет  жили  двое:  унтер-офицер  радист
Новоселов и казанский недоучка студент Войцеховский.
   Войцеховский мариновал в банках  рачков,  определял  соленость  воды  и
посылал трактаты не то в Петербург, не то в Казань. Связь с Большой Землей
держал Новоселов. Радио доносило на  остров  странные,  незнакомые  слова:
декрет, совдеп, ревком, продком, аннексия, федерация,  комиссар...  Трудно
было понять, что творится  в  городе,  где  находилось  прежде  начальство
радиста.
   После обеда, запивая галеты мутным желудевым  кофе,  Новоселов  пытался
вызвать на разговор молчаливого Войцеховского.
   - Ну хорошо, федерация есть федерация, - говорил он в раздумье. - А как
же Россия?.. Генрих Антонович... Это как же понять?
   -  А  вы  лучше  не  понимайте,  -  морщась,  отвечал  Войцеховский.  -
Социальные катаклизмы вблизи иррациональны, то есть вообще непонятны...
   Он сидел,  желтый,  небритый,  повязанный  накрест,  по-бабьи,  пуховым
платком, и щупал грязными пальцами зубы.
   Земля была далеко. У Войцеховского побелели и распухли десны. Ему  было
на все наплевать...
   За три месяца до выступления английских интервентов Новоселову  удалось
на норвежском гидрографическом судне выбраться в город. Говорят, он  долго
бродил по улицам, присматриваясь и расспрашивая людей, прежде чем  явиться
в ревком и познакомиться с новой властью.
   Новоселов был из барабинских степняков - человек медленного накала,  но
прочных мнений. В те годы Советской власти было не  до  полярных  зимовок.
Однако Новоселова приняли хорошо. В ревкоме  ему  обещали  выстроить  дом,
прислать новую упряжку  собак,  выдали  даже  полушубок,  ящик  махорки  и
солдатские  бутсы.  Кто-то  сгоряча  сказал  ему,  что   метеосводка   для
республики страшно важная штука. Но больше всего  тронул  радиста  мандат,
подписанный предревкома и начальником отряда Еременко. В  нем  говорилось,
что земли  острова  Анна  со  всеми  постройками,  радиостанцией,  научной
аппаратурой  и  прочим  инвентарем   республика   поручает   под   "личную
ответственность" Григорию Ивановичу Новоселову.
   ...Тральщик, доставивший в  бухту  Глубокую  десантный  отряд,  высадил
нашего начальника на остров, и Новоселов немедленно приступил к работе.
   Дважды в неделю он стал передавать на материк пространные  радиограммы.
И в каждой из  них  цифр  было  больше,  чем  выбивает  за  день  кассирша
универмага. В то время я служил связистом в отряде Еременко и  помню,  как
посмеивались в штабе, читая чудные донесения начальника острова Анна. Были
тут обозначения температуры и влажности воздуха,  величины  осадков,  силы
ветра, определения солености и плотности воды и еще  чего-то,  непонятного
нашим радистам.
   Нужно  сказать,  что  никто  на  материке  уже  не   помнил   зимовщика
Новоселова. Да и кого могли заинтересовать  изотермы,  если  на  побережье
люди ели жмых?
   Остров лежал в трехстах милях от берега, голый, как ладонь, и жили  там
только два чудака.
   Впрочем, иногда Новоселов разговаривал с берегом  человеческим  языком.
Однажды, в разгар операций на северном фронте, начальнику  штаба  принесли
телеграмму: "Сегодня в 4 утра, при  температуре  11ь,  на  северо-западной
оконечности острова обнаружена неизвестная  птица  типа  нырок".  В  конце
телеграммы начальник острова Анна  просил  прислать  весной  четыре  ведра
формалина  для  консервации  придонных  рачков.  В  этот  день  в   отряде
оставалось по две обоймы на человека, и начальник штаба - человек резкий и
жесткий - велел телеграфно послать Новоселова к черту. Телеграмма  эта  не
была послана только благодаря  начальнику  отряда  -  балтийскому  матросу
Еременко.  Он  был  человек  не  без  странностей:  без  наркоза  выдержал
ампутацию раздробленной кисти  руки,  но  был  по-детски  напуган  лекцией
батальонного врача о возбудителях тифа. Любил он еще рассказывать  сказки.
Не представляйте, однако, Еременко каким-то толстовцем в бушлате: злость к
врагу у него была холодная, прочная, точно лед в овраге.
   Но дело не в нем: важно, что один Еременко принимал  всерьез  донесения
Новоселова.  Он  велел  завести  особую  папку,  сам  написал  на   крышке
"Секретно, научно" и велел складывать туда все донесения с острова Анна.
   - А ну, нехай, нехай строчит, - говорил  он  частенько.  -  Черты  його
батька... Мабуть, у него в голови що-нэбудь е. Га?
   Радиограммы Новоселова, адресованные ревкому, принимал  по  ту  сторону
фронта и белогвардейский  полковник  фон  Нолькен.  Прибалтийские  дворяне
славятся своей рыбьей тупостью, а этот был из захудалых баронов,  то  есть
глуп и упрям, как треска. С подчиненными Нолькен разговаривал на  каком-то
особом, гвардейско-телеграфном наречии.
   - Понятно?.. Понятно... Мысль ясна... Действуйте! Черт побери. Точка!
   В архивах полка, захваченных впоследствии  нашим  отрядом,  сохранилась
часть  телеграмм,  адресованных  зимовщику  Новоселову.  По  ним  нетрудно
установить, насколько фон Нолькен был лишен чувства  юмора.  Полагая,  что
радист острова Анна плохо осведомлен о делах, творящихся на Большой Земле,
он радировал Новоселову:
   "Большевиков севере нет тчк немедля прекратите передачу донесений адрес
бандитов".
   Тот отвечал:
   "Подчиняюсь только ревкому тчк бандиты ходят с погонами".
   Последующие телеграммы фон Нолькена были написаны довольно  энергичным,
хотя и шаблонным языком:
   "Вы отрешены должности зпт измену предаетесь суду".
   "Иуда и хам тчк весной вас повесят".
   Ответ Новоселова напоминает по тону письмо запорожцев султану. Это была
одна фраза длиной от острова до Большой Земли, смысл которой можно  свести
к известной народной пословице:
   "Выше... не прыгнешь..."


   Так они переругивались в течение целого месяца.  Это  был  своего  рода
поединок на  расстоянии  трехсот  миль.  С  одной  стороны  -  воспитанник
пажеского корпуса полковник фон Нолькен,  с  другой  -  начальник  острова
Анна, унтер-офицер, человек не слишком грамотный, но  твердый  и  честный,
сохранивший даже в телеграммах обстоятельную точность  и  юмор  сибирского
мужика.
   "Земли здесь немного, да вся наша, - выстукивал обиженный Новоселов.  -
Весной приезжайте. Собаки наши скулят, точат зубы на дворянскую падаль".
   В то время как мы пробивались  на  север,  тесня  полковника  Нолькена,
зимовщик продолжал выстукивать свои пространные донесения. Под Новый  год,
ночью, он неожиданно прислал поздравление от жителей острова Анна.
   "Войцеховский психует, - сообщал Новоселов, - скучает по елке. Лечу  по
возможности".
   После этого он замолчал. Это было так необычно, что Еременко в  разгаре
боевых операций вспомнил молчальника и запросил Новоселова:
   "Какая температура, ждем донесений".
   Он ответил  обстоятельным  извинением.  Оказывается,  объезжая  остров,
заблудился во время пурги и так обморозил пальцы, что не  мог  взяться  за
ключ.
   Наконец, Новоселов пригодился нам всерьез. Это было во время известного
февральского наступления дивизии генерала Наговицына. В то время как белые
обрушивали на нас фронтальный удар, Еременко решил прощупать  их  с  тыла.
Запросив Новоселова и узнав от него, что в районе острова  битый  лед,  он
кружным  путем  направил  в  тыл  Наговицыну  два  тральщика  с  ледоколом
"Витязь"... Вы представляете, что может наделать батальон, высадившийся на
берегу ночью и подобравшийся к поселку без  выстрела!  Эта  ночь  обошлась
белым в полтораста человек. Полковник Нолькен  парился  в  бане.  Двадцать
километров он мчался на нартах в полушубке, накинутом на мокрое тело.  Его
подобрал и оттаял в ванне, как мороженого судака, английский патруль.
   После этой прогулки фон Нолькен отправил Новоселову телеграмму:
   "Мерзавец тчк приговором военно-полевого суда вы заочно расстреляны".
   Тот ответил немедленно:
   "Благодарю внимание тчк хороните под музыку".
   В марте Новоселов просил нас прислать с первой оказией луку. Видимо, на
острове началась цинга. Он не знал, что первый  советский  корабль  придет
сюда только через пять лет.
   Через месяц он коротко сообщил, что сам ходит с трудом, а  его  товарищ
по зимовке студент Войцеховский скончался. Его могила  в  северо-восточной
части нашего острова, в двух милях от Птичьего мыса. Новоселов вырубил  ее
топором. Он был обстоятельный и заботливый человек.
   ...Теперь трудно переговорить с берегом, не зацепившись за чужую волну.
А раньше, как зимой  в  поле,  было  тихо.  Что  мог  слышать  на  острове
Новоселов? Наверно, Архангельск. Быть может, что-нибудь  из  Норвегии  или
Германии, а вернее всего - судовые пищалки: вопли об угле, льдах,  пресной
воде, шифровки английских эсминцев,  поздравления  лейтенантов  по  случаю
рождества. Человеческого голоса в эфире еще не было слышно.
   В апреле Новоселов уже не мог  подниматься  с  постели.  Я  представляю
себе, как этот человек с  чугунными  ногами  и  деснами,  превращенными  в
лохмотья, один на голом острове переругивался с полковником Нолькеном.
   От цинги он не умер, но весной к  острову  подошел  минный  заградитель
"Бедовый". На мостике стоял офицер.  Видимо,  у  Новоселова  хватило  сил,
чтобы при виде белых разбить приемник и испортить батареи питания...
   ...Здесь, у окна,  стояла  его  кровать;  две  пули  в  стене,  одна  в
половице. Для больного цингой - более чем достаточно.
   Они увезли все: его труп, книги, передатчик, упряжку  собак,  консервы,
унты.
   Я не знаю, какой он был с виду.  Бородат  или  брит.  Стар  или  молод.
Телеграммы его обстоятельны и солидны. Ответы  полковнику  Нолькену  дышат
достоинством и гневом человека, много видавшего.
   Наш гидролог Вера Михайловна неплохо рисует. Она изобразила  Новоселова
похожим на Кренкеля: большим, светлоглазым, лобастым, в кожаной  куртке  и
медвежьих унтах. Рядом с ним приемник типа "КУБ-4". Он нарисован  неверно:
в те годы не было ламп. Но это неважно. Правда  в  том,  что  глаза  вышли
настоящие, новоселовские: честные, немного суровые.
   Мы часто вспоминаем радиста острова Анна.
   Каждый год 22  мая  все  зимовщики  собираются  на  этой  площадке.  Мы
приспускаем флаг и даем залп. Ведь Новоселов был первым начальником  нашей
зимовки.

   1938

Last-modified: Tue, 19 Dec 2000 22:12:28 GMT
Оцените этот текст: