Юрий Домбровский. Новеллы о Шекспире --------------------------------------------------------------- OCR: Максим Бычков --------------------------------------------------------------- СМУГЛАЯ ЛЕДИ Только глупец может считать стратфордского Шекспира автором "Гамлета" и "Короля Лира"... (Из одной старой книги о Шекспире) По единогласному заключению ученых, Гулливер не что иное, как миф, легенда, созданная простым народом, в виду его склонности к чудесному и необыкновенному. Гулливер не существовал никогда, а тот, кто утверждает обратное, лишается звания ученого, навсегда изгоняется из академии и предается проклятию в "Ежегоднике". Леонид Андреев, "Смерть Гулливера". Глава 1 ТЕАТР 1 Ричард Бербедж, играющий преступного короля, пришел со сцены, снял на ходу железные рыцарские перчатки и с размаху бросил их на дряхлый скрипучий столик. - ... с этой вашей пьесой-то!.. - сказал он крепко и очень искренне. Все, кто сидел в уборной, переглянулись, - таким Бербеджа видели впервые, что-что, а спокойствие он не терял никогда. Длинный малый в женском платье покосился на него и встал с табуретки, уступая место. - Да сиди, сиди! - приказал ему Бербедж раздраженно и милостиво. - Сиди, я еще Билла буду ждать! Ax, черт! Ну уж, я ему на этот раз скажу одно слово... Да, скажу. Он прошел и сел к другому зеркалу, нахохлился, погрыз большой палец и вдруг раздраженно фыркнул. - "Сборы, сборы!" - передразнил он. - Вот и сборы - два пенса да медная пуговица на дне кружки! А то еще "сборы"! Опять все переглянулись. Хотя, верно, сборов не было, но все знали - Бербедж сердится все-таки не за это. Сборы-то сборами, а играть было тяжело и противно. Публика слушала плохо, громко разговаривала, и раз чуть было не вспыхнула драка и пришлось на добрых пять минут прекратить игру: в партере поймали воришку, и тот стал визжать и вырываться. Поднялся шум. Но тут со сцены, где сидела чистая публика, вдруг поднялся высокий молодой в голубом зимнем плаще с тремя золотыми леопардами и гаркнул оскорбительно и громко: - Эй, вы, милорды! Висельная дичь! Ему ответили руганью, хохотом и свистом, кто-то даже запустил моченым яблоком, но молодец был тоже не промах, он встал - а был он высок и хорошо сложен - молча обнажил до половины шпагу, потом вытянул руку, сжал кулак и показал его партеру. - Гы-ы! - длинно было засмеялся какой-то дурак, но в партере поняли и сразу же замолкли. Тут пахло серьезной дракой, а то, пожалуй, и кровопролитием. Шум замолк, и пьеса продолжалась, но Бербеджу-то все это было очень неприятно, он играл плохо, с накладками, и чувствовал, что и зрители понимают, что он не в себе, а мучительнее этого состояния для него вообще ничего не было. Теперь он сидел красный от стыда, раздевался и был так зол, что вообще никого бы не хотел видеть: ни приятелей, ни театр, ни эту темную, скверно обставленную уборную, где все шатается и скрипит, ибо все здесь сделано на скорую руку, - он сам был столяром и сыном столяра и в этих вещах толк понимал. Кроме того, было еще и холодновато, со сцены через колючие доски дуло так, что шевелились дешевые, реденькие занавески. Бербедж кончил раздеваться, встал и тут в дверь вкатился пухленький, толстый человечек с очень румяным и ясным лицом. - Уф, - сказал человечек и покачал головой, ведь еле-еле протискался. Его величеству привет! Он сам взял стул, сел на него верхом, вытащил платок и начал вытираться. Лицо было потное и блестело. - Еле-еле, - повторил он. - Там какого-то молодца потащили купать, говорят, что кошелек срезал. А что это ваше величество не в духе? Бербедж, когда увидел старика, сразу просветлел. - Сплошной убыток, мистер Четль, - сказал он весело. - Это прибавка - одиннадцать шиллингов на брата, кажется, все, что останется в кассе. Ведь это с ума сойти - играть такую трудную пьесу, со столькими переодеваниями, за одиннадцать шиллингов на человека. Где у него была только голова? - У кого это? - спросил старик. - Да все у него, у Билла. Понимаете, вчера приходят два каких-то джентльмена, встречают Билла и спрашивают: "Что вы играете седьмого февраля?" Билл им отвечает: "Ромео и Джульетту". - "Нет, играйте "Ричарда Второго". Билл говорит: "Это нам невыгодно, сборы маленькие, пьеса уже давно не идет, половина зала пустая". А они говорят: "Мы заплатим по одиннадцать шиллингов каждому участвующему". Ну, Билл и настоял, чтобы отменили "Ромео". - Он вдруг опять помрачнел и выругался. - Знаете почему? Нет! Меня-то не проведешь. Он там играет монаха. Роль-то маленькая, но у него там строк сорок в самом конце, а он... Ну, в общем, ему теперь надо освобождаться пораньше. - О?! - покачал головой старичок, его глаза округлились от удовольствия. - Это какая же? Неужели все та же? - Ну! - ответил Бербедж с легкой улыбкой, снисходительной и чуть-чуть высокомерной (старик заметил и это). - Нет, конечно. Там дело вполне конченое. - Ах, значит, и сонеты не помогли? - глумливо спросил старик. Бербедж ничего не ответил, только головой мотнул. Так они, улыбаясь, смотрели в лицо друг друга, отлично понимая все и слегка злорадствуя. - В ее гнездышко залетает теперь большая птица, - сказал Бербедж очень отчетливо, - ее милость завела себе такого пеликана, что он каждую ночь прилетает клевать до крови ее сердце. Ее душа теперь наполнена до краев дарами его милости. - Хотел бы я знать тогда, - сказал старик задумчиво, - что у леди называется душой и куда она ее прячет на ночь? Все, кто был в уборной, засмеялись. - Вы уж скажете, мистер Четль, - махнул рукой Бербедж. Зашел кассир - старик медлительный, сухой и сердитый. Все обернулись к нему. Он дошел до стола и со звоном грохнул на него медную кружку. - Черт знает что такое! - сказал он. - Напакостили целую бочку да и перевернули ее под конец. Такая вонь пошла по всему помещению! Велел курить можжевельник. Да куда там! До сих пор не продохнешь. - А почему перевернули бочку? - быстро спросил Четль. - Вора купали, - сердито ответил старик и погремел кружкой: - Выручка-то, видите, а? - Нет, Билл совсем сошел с ума! - решительно сказал Бербедж. - Но к кому же он тогда бегает? - задумчиво спросил старик. - Чтобы Виллиам без всякой причины потерпел убыток? Да никак я этому не поверю. Если он промахнулся, значит, было из-за чего. Было, было, мистер Бербедж. Будьте уверены, что было. - Очевидно, что так, - сказал Бербедж. - Если я говорю, что это так и есть, будьте уверены. Да, что-то делается с Биллом. Помните, вы мне рассказывали, что он начал для вас новую пьесу? Ведь это было месяца три назад, никак не меньше. И помните, вы говорили, что недели через две она уже пойдет. Так где же она? А вот я действительно пишу трагедию и поставлю ее. - А вы что-нибудь разве пишете сейчас? - спросил кассир. Он тоже имел долю в театре, и его мучило, что сборы начали падать. - Я-то пишу, - важно кивнул головой Четль, я-то, молодой человек, пишу! Не говорю наверное, но очень скоро, возможно, что в этом месяце я окончу большую трагедию про Вильгельма Завоевателя, и посмотрите, какие сборы она будет делать. - Ну что ж, дай-то Бог! - мирно согласился Бербедж, которому очень хотелось, чтобы Биллу натянули нос. - Вильгельм Завоеватель солиднее Ричарда. Во всяком случае, пришел раньше его. - Да, - подтвердил Четль. - Был солиднее и пришел раньше. Но только для того, чтобы приобрести мою трагедию про этого несравненного героя, вам придется раскошелиться. Это ведь не ваш дурной "Ричард", за которого и одиннадцать шиллингов высокая цена. Так я прямо и скажу, когда мы встретимся с вашим Шейлоком. - Ладно. Будет мех, будет и цена, - ответил Бербедж. - Я иду в "Сокол". Поищу Билла хотя бы там. Не составите ли мне компанию? II В коридоре, узком и темноватом, их остановил мальчишка, бойкий, востроглазый чертенок, один из тех, что держал лошадей у входа в театр, и сунул Бербеджу записку. - От кого? - спросил Бербедж, не удивляясь. Мальчишка только хмыкнул. - О! - почтительно сказал Четль и даже отступил. - А ну, держи фонарь, - приказал Бербедж мальчишке и стал читать. Конечно, и Четль заглянул туда же. - Кто тебе передал это? - спросил Бербедж, комкая записку в кулаке. - Там... У входа... - неопределенно сказал мальчишка. Бербедж повернулся к Четлю. - Ну что же, раз зовут, надо идти, - сказал он с той чуть презрительной, извиняющейся, но вместе с тем и покорной улыбкой, которую Четль в этих случаях давно заметил у актеров первого положения. - Ну, я не прощаюсь с вами. Вы не выпьете и двух кружек, как я приду. - Мистер Ричард, кто вас зовет? - спросил строго Четль. - Неизвестный человек? Что ему нужно от вас? Какие могут быть тут разговоры, коли вы его и знать не знаете? Почему он подослал мальчишку, а не пришел сам? - Ну! - сказал Бербедж и засмеялся. - Мало ли почему! - Смотрите, смотрите, - пригрозил Четль. - Помните, как погиб Марло? - Чепуха! - ответил Бербедж. - То Марло, а то я! Идите, я сейчас же догоню вас. И он отошел с мальчишкой. * * * Двое стояли несколько поодаль от входа, в одном Бербедж узнал того молодца в плаще с леопардами, которого он сегодня заметил в театре. Другой стоял спиной к ним, прислонившись к столбу. Когда молодец увидел Бербеджа, он молча повернулся и пошел к Темзе. Дошел до мостков и остановился. "Вот как?" - подумал Бербедж. Но время было еще раннее, только что начало смеркаться, да и народ толпился повсюду, особенно около мостков через большую сточную канаву, где стоял молодец. "А, да что там!" - подумал Бербедж и пошел. Как только молодец в голубом плаще отошел, тот, что стоял спиной, повернулся и посмотрел на Бербеджа. Это был юноша среднего роста, но очень тонкий и хрупкий, порядком смуглолицый, с черными большими глазами, выражения которых Бербедж никак не мог уловить, и чуть заметными черными усиками над верхней, немного выдающейся вперед губой. На нем был длинный белый плащ, а сбоку торчала шпага. Увидев его, Бербедж вздрогнул и остановился. Уж слишком непривычным было его лицо - чуть ли не мальчишеское, очень свежее, но вместе с тем резко отличное чем-то от всех мальчишеских и юношеских лиц. И вдруг Бербеджу показалось, что он где-то видел этого юношу и даже знал его, пожалуй, но вот забыл. Так с десяток секунд они и смотрели друг на друга. Потом юноша слегка улыбнулся - так, что чуть вздернулась верхняя, поросшая черным пушком губа, показались круглые, мелкие и блестящие зубы. Резким движением плеча поправил плащ и пошел к Бербеджу. Шел он твердо, отчетливо, чеканно. Но Бербедж обратил внимание, что длинная шпага все-таки очень стесняет его движения, и надел он ее не на тот бок. "Что за черт!" - подумал Бербедж. И тут юноша вдруг тихо, но очень ясно сказал: - Мистер Бербедж! - А! - почти крикнул Бербедж и даже отступил. - Ну-ну! - сказал юноша успокаивающе. - Не надо. И так на нас уже смотрят. Идемте-ка. Он предложил Бербеджу руку, они обогнули круглое здание театра и пошли вниз, к городскому саду. Было шумно и весело в этом саду. Какой-то пьяный матрос, широколобый, кривоногий, обветренный, как черт, с толстой рассеченной губой, рыча, дразнил ручного медведя. Зверь уже вставал на дыбы, обхватывал голову лапами и яростно рычал. Несколько гуляющих девок, в особенности одна - маленькая, краснощекая, под хохот и восторженные визги ребятишек кричала что-то обидное высокому нескладному парню, который - поскорей, поскорей от греха подальше! - хрустя, топал по замерзшим лужам и все никак не мог дождаться, когда же он зайдет за угол. - Так значит, вы не сразу узнали меня? - спросил юноша. - Я еще до сих пор не приду в себя, - ошалело ответил Бербедж. Он уже понимал кое-что. - Если бы не ваш голос... - Они все ускоряли и ускоряли шаг. - Я думал, конечно, что вы можете прийти, искал вас во время спектакля. - Вот видите, я и пришла, - ответил юноша. Они перешли дряхлые мостики, покрытые бурым льдом, и теперь пересекали площадь. Молодец в леопардах вдруг оказался каким-то образом впереди. Бербедж нахмурил брови, соображая: что-то сулит ему это приключение? И что оно вообще значит? Любовь? Деньги? И вдруг вспомнил: а Четль-то?! Он оглянулся. Толстяк шел по другой стороне улицы, пыхтел, но от них не отставал. И Бербедж понял: нет, не отвязаться! Там, где пахло происшествием, скандалом или хорошей, жирной сплетней, где случалось что-нибудь такое, о чем можно было поговорить, там и был толстый, добрый, умный и суетливый Четль. И сердиться на него за это было невозможно! Он ведь не купался в грязи - он был просто богом этой грязи! - Одну минуточку, - сказал Бербедж- Он ведь так от нас никогда не отвяжется. Разрешите, я ему скажу, что сегодня... - Да нет, нет, - удержал его юноша. - Зачем же? Я вас сейчас же отпущу. Пусть он вас обождет где-нибудь. Вы куда с ним шли? - В "Сокол". - Ну и мы идем туда же. Скажите ему, пусть через час он ждет нас в яблочной комнате. III - Дорогой мистер Четль, - сказал Бербедж. - Вы меня извините, что я заставил вас бежать, это очень опасно в ваши лета и при вашей комплекции, но я хочу сказать: вы гнались за мной не зря, сегодня мы с вами все-таки выпьем несколько кружек. Я задержусь очень ненадолго, но вы уж мне, пожалуйста, не мешайте. Дело-то в том... - Он хотел соврать что-нибудь, но увидел красное лицо Четля, его круглые глаза и крепко сомкнутые, недобрые теперь губы, и сбился на какую-то чепуху. Четль молча, сурово и взыскующе смотрел ему в лицо. - Я боюсь за вас, мистер Бербедж, - сказал он. - Я ваш друг, и вот я боюсь. Что это за приключение? Куда они вас тащат? Почему один с вами, а другой забежал вперед? Мистер Бербедж, смотрите, - кого любят женщины, того не любят мужчины. Вспомните Марло! - Да нет же, нет, - тоскливо сказал Бербедж, какой еще там Марло? Меня приглашают... Ну, одним словом, ждите меня через полчаса в том же трактире. Мы тоже идем в "Сокол". - И Марло тоже зарезали в трактире. Вот так же, зазвали и потом зарезали, - сурово сказал Четль. - Мистер Бербедж, вы хоть знаете, кто это такие? И зачем они вас вызывают? Вы сказали - через полчаса, а вот я не знаю, что с вами будет через полчаса. И Бербедж понял - Четля так просто с рук не сбудешь. - Послушайте, это... - Бербедж воровато оглянулся. Его спутник стоял неподвижно и прямо около дома. Его белый плащ особенно ярко выделялся на красной стене. - Это женщина! - быстро шепнул он. - Только я не знаю, кто она такая. Понимаете? Она должна мне что-то сказать. Так вот, через полчаса... - И он быстро пошел, предупреждая вопросы. Она в самом деле повела его в "Сокол", то есть внизу-то был трактир и там уже горланили, но наверху помещалось несколько приличных комнат, для истых господ, и они сдавались приезжим. Они поднялись по темной скрипучей лестнице. Она шла так быстро и так уверенно взбегала на ступеньки, что он увидел - она хорошо знает дорогу. Поднялись и пошли по коридору, тоже темному и узкому, пропахшему бобами, прогорклым маслом и какими-то соленьями. Тут она подошла к двери и трижды постучала. Дверь сейчас же чуть приоткрылась. Она нырнула в образовавшуюся щель и втащила за руку Бербеджа. Он вошел и огляделся. Комната была почти пустая. Только два деревянных стула с очень высокими спинками (их называли испанскими) да широкая, неуклюжая дубовая кровать с белым грязным пологом. Молодец, что был раньше в голубом плаще, стоял около двери. Теперь плащ этот он сбросил, и три распластанных, плоских леопарда с кудрявыми лапами выделялись особенно ясно. Было темновато, но горели две свечи, и мерзкий желтый свет оседал на всех предметах. Она обернулась к молодцу. - Ну-с, вот, - сказала она, - пойдешь, посидишь внизу, а через полчаса выйдешь во двор и посмотришь на окна. Если занавески не будут подняты, зайдешь еще через полчаса. Деньги у тебя остались? - Остались, - сказал молодец и потянулся было за плащом. - Плащ оставь, - сказала она. - Пусть думают, что ты остановился тут же. Молодец вышел. Она подошла к стулу, сняла плащ, отстегнула шпагу. - Садитесь, Ричард, будем разговаривать, - сказала она. - Но я до сих пор не опомнюсь, миссис Фиттон, пробормотал он, понимая уже все. - Мэри, - тихо поправила она, смотря неподвижно и прямо большими, черными, чуть матовыми глазами. Но он все еще колебался, нащупывая почву. - Я до сих пор не понимаю, миссис Мэри, - сказал он искренне, разводя руками. - Да нет, Мэри, просто Мэри, - повторила она так же тихо и настойчиво и вдруг улыбнулась ему. От улыбки этой у него сразу зашлась голова, стало холодно и жарко и неудобно стоять. Он взял ее за руку, выше локтя, - она не сопротивлялась - и голосом, неоднократно проверенным им в "Ромео", сказал: - Я ведь три года ждал тебя, Мэри. Она молчала. Так они стояли и смотрели друг на друга. И все же было в ней что-то такое, что его удерживало. - Три года, - повторил он, скользя пальцами по ее руке, все выше и выше, к плечу и шее. - Врешь! - вдруг сказала она негромко, но очень хлестко. - Не смел ты меня ждать! Я всегда прихожу к тем, кто меня не ждет. "Сердится! Да ну же!" - быстро понял он и без всяких разговоров бурно обхватил ее и поцеловал в лицо, - губы у нее были сжатые, неподатливые и холодные. Она молчала и не двигалась в его руках. Он поцеловал ее еще раз, больно и крепко, и тут она ударила его по щеке очень ловко и увесисто. Он сразу же отскочил от нее на середину комнаты. Она усмехнулась, хотела что-то сказать, но ничего не сказала и подняла обе руки и стала с затылка поправлять прическу. Он стоял и молчал. Она вдруг фыркнула, как разозленная кошка, и прошлась по комнате. Посмотрела-посмотрела, подошла к стулу и, сошвырнув плащ, села верхом. - Не особенно-то вы умелый, - сказала она сердито. - Друг вашего величества куда более тонок в обращении. - Счастливец! - вздохнул Бербедж. Он был серьезно растерян и не знал, что же ему делать. Она глядела на него жестко прищуренными, теперь совершенно ясными глазами. Она сидела, он стоял, и так, снизу вверх, смотреть на него ей было неудобно. Кроме того, она все-таки хорошо знала, что ей от него нужно, и теперь думала о том, что без шага с ее стороны у них ничего не получится. Уж слишком робеет. Тогда она пальцем поманила его к себе. Он подошел и неуверенно посмотрел на нее. Она вынула тонкий батистовый платок, свернула его в жгутик и, прищурившись, провела им по его щеке. Щека была чистая, но она все-таки проделала это еще раз. Когда ее рука с длинными ногтями царапнула его кожу, он слегка вздрогнул. Тут она и вторую руку положила ему на плечо так, чтобы большой палец прямо касался ямочки на горле. Он продолжал смотреть на нее дико, но все-таки недоверчиво. - Ну?! - Она наклонила голову набок. Тогда он решился наконец. Схватил и, сжимая, жестко поцеловал ее в горло. Она слабо охнула, и тогда он понял, что все неожиданности позади. История идет к обычному концу. Словно теряя сознание, она откинула голову, слабо мотая ею так, что губы его пришлись в ямочку на горле. Тут он почувствовал, что ноги у него подкашиваются, слабеют, тело ее тяжелеет у него в руках. Схватил и потащил. "Фрейлина королевы, - быстро и воровато подумалось ему. - И сама ведь пришла. Комнату сама нашла". И вдруг вспомнил: "А Билл?" Но мысль эта была побочная, очень, очень случайная, и сейчас же с торжеством он подумал другое: "Да, Билл-то и поэт, и друзья у него все вон какие, и за этой леди он гоняется уже около пяти лет, и стихов исписал целую тетрадь, а так ничего у него и не вышло. Я же - простой актер, и вот она - моя". Он бормотал что-то несвязное, мало относящееся к обстоятельствам, но уже подходил момент, когда и это бормотание было не нужно и должны были говорить только руки. Тут она гибко развернулась, как пружина, и не легла, а села на кровать и поправила волосы. - Сумасшедший! - сказала она совершенно трезвым, ясным голосом. - Разве для этого я вас звала сюда? - А?.. - начал совершенно сбитый с толку Бербедж, но говорить ему было уже трудно, он задыхался и начинал понимать, что, пожалуй, Биллу действительно приходилось несладко с этой черной змеей. Она крепко, по-мужски, положила ему руки на плечи и сказала: - Я вас позвала вот для чего: лучше всего, если вы завтра в театр не пойдете. Он поглядел на нее. Она сидела неподвижно прямая, спокойная. Эта внезапная перемена поразила его много больше, чем самое предложение не ходить завтра в театр. Он даже не спросил ее: почему же, собственно, не ходить? Она снова поправила волосы и встала. - Играете-то вы хорошо, - сказала она с упреком, - много лучше Билла, но целуетесь... - она не докончила. - Тоже лучше? - быстро спросил Бербедж. - Не знаю, посмотрим, - ответила она загадочно и так, что он опять тяжело двинулся к ней, но она подняла руку, и он остановился. - Только не сегодня, - сказала она. - А завтра я жду ваше величество ровно в десять часов. - Где? - спросил Бербедж. - Здесь же. Огонь будет потушен, но вы постучитесь, и когда я спрошу: "Кто?" - вы ответите: "Ричард". - О! - восхищенно сказал Бербедж. - И еще одна просьба к вашей милости: если вы увидите мистера Виллиама, то передайте ему эту записку, но только наедине. - Это уже неприятное поручение, - сказал Бербедж. Она не расслышала. Она подошла к окну и отдернула занавеску. - Желаю доброго пути вашему величеству. IV Уже доходило до драки. Уже кто-то вскочил на табуретку. Уже опрокинули жбан, и рыжее пиво хлестало со стола. Уже хозяин бегал между столиками и орал: "Я не позволю! Чтобы в моем заведении!.." Тогда кто-то развернулся и дал ему по затылку. В это время он вошел, и никто его не заметил. Он быстро огляделся. Драка шла кругами. Поднимались самые дальние столики. Люди вставали, и кто сразу нырял в круг, кто шел, чтобы посмотреть, что же там случилось. А впереди словно забил фонтан; вообще уж плохо можно было разобрать, что же происходит? Лупят ли кого или так безобразят? Только кто-то, там, в середине, надрываясь, орал: "Пусти, пусти! Тебе говорят, пусти меня! Ах, ты так!" И наверное, бросился вперед головой, потому что толпа шарахалась. Бербедж подошел к толпе и остановился, соображая: то ли разыскивать Четля, то ли сейчас же уйти? Он не любил таких происшествий. Ему столько раз в юности приходилось видеть драки в зрительном зале, когда на сцену летели гнилые яйца, моченые яблоки, обглоданные кости, что его всегда немного мутило, когда он видел, что кого-нибудь бьют. Он подумал, что вот Шекспир и Четль не такие: где бы ни дрались, они обязательно сунут свои носы. Так он стоял, раздумывая: уйти ли, остаться ли, и вдруг действительно увидел Четля. Четль лез к нему через толпу, крича и махая руками. Лицо его уже опять пылало. - Бьют-то, бьют-то как! - сказал он восторженно, хватая Бербеджа за локоть. - Вы посмотрите, как раздает! Эх, и здоровый же матрос. Он сразу рыжему свернул всю скулу. Тот только ножками дрыгнул. Вот посмотрите, я вам покажу, как... - Да что такое? - с неудовольствием сказал Бербедж. - Куда вы меня поволокли? Идемте-ка отсюда. Еще и нас с вами побьют. - Да идемте, идемте, я вон там сижу, - взволновался Четль. Они уселись. - Так представляете, он его прямо через стол, на вытянутую руку. Вот так, в подбородок! Кулаком. Раз! Раз! Раз! И спрашивает его: "Мало?" А в это время поднимается какой-то с завязанным глазом, я думаю, его товарищ, да и говорит: "Джентльмены, держите этого фальшивомонетчика!" А тот ему: "Молчи, королевский шпион! Чего ты лезешь к актерам?!" А этот: "Это я шпион? Какой я шпион? Чей я шпион? Откуда я шпион? Ты мне деньги платил? А?" Матрос ему: "Я вот тебе сейчас заплачу". Раз! Раз! Раз! в морду. "Мало? Еще надо?" А Виллиам встает и говорит... - Стойте, стойте, - ошалело остановил его Бербедж. - Я ничего не понимаю. Виллиам-то при чем? Они уже сидели за столом, а Четль размахивал жареным угрем, обычной закуской пьяниц. - То есть как при чем? - удивился Четль. - Я же говорю вам: к Виллиаму привязался этот рыжий... - Так что же вы мне сразу... - ахнул Бербедж. Он грозно поднялся из-за стола, нащупывая в кармане острый кривой кинжал, купленный у заезжего матроса. - Куда вы? - рванул его за руку Четль. - Билл! - крикнул Бербедж во всю свою могучую, звонкую глотку, покрывая шум все растущего и восходящего скандала. - Держись, Билл, я сейчас же иду к тебе! - И, не обращая больше внимания на сразу вспотевшего и притихшего Четля, бросился в толпу, как будто нырнул в нее - головой вперед. V Могучий, плотный гигант с густой каштановой бородой стоял на столе, а трое человек норовили схватить его за ноги. Лицо уж у него было разбито, глаз заплыл, и кровь капала даже с бороды, но в руках был нож, и он махал им молча и свирепо. Здесь не кричали. Дрались по-деловому: тихо и сосредоточенно. Зато в другом углу, где находился второй центр драки, - там орали уже во все горло: во-первых, орал хозяин, которого притиснули к стене и не отпускали, затем закатывался толстый повар, которому мимоходом дали ногой под живот и он теперь вертелся под столом и верещал; затем с теми двумя, с которыми сцепился Виллиам, шел тоже очень крупный разговор. Виллиама хватали за ворот, а он хлестко бил по рукам и говорил: "Уйди!" Надо было бы ему пустить в ход шпагу, но обнажить ее было невозможно - негде. - А я тебе говорю, что нет, ты пойдешь! - орал на Виллиама длинный, тонкий, светлоглазый парень с острым, лисьим лицом, покрытым со всех сторон хитрыми морщинками. - Пойдешь с нами, а там мы разберем, кто ты такой есть. Если ты действительно дворянин... - Уйди, - свирепо и тихо говорил Виллиам. Его длинное лицо вздрагивало при каждом слове. Бербедж подошел к молодцу, взял его за шиворот, рванул назад и приложил мордой о стену. Тот завопил, но сразу же обернулся и вцепился ему в руку. Глава 2 НОЧНОЙ РАЗГОВОР. Меня влечет к тебе размолвка прежних дней. Страданья прошлые и прошлые печали... (120-й сонет, перевод С. Маршака) I Они шли по улице. Лошадь вели сзади. Было уже совсем темно. - Если бы не вы, - робко сказал Шекспир, - все это кончилось бы плохо для меня. - Из-за чего же это все началось? - спросил юноша. - Да все из-за чертовой постановки, - сердито ответил Шекспир. - "Ричарда"? - спросил быстро юноша и даже остановился. - Видите, какое дело. Сейчас пришел Четль и сразу же меня спрашивает: "Что случилось? Почему не идет "Ромео и Джульетта"?" Я его спрашиваю: "А что?" Он отвечает: "Я только что из театра. Сбор плохой, публики мало, актеры недовольны". Ну, знаете, как это всегда бывает, когда идет старая, штопаная-перештопаная пьеса. Опять драка. Кого-то там чуть в помойной бочке не утопили. Неприятно всем, а больше всех Ричарду. Вы знаете, Ричард ведь живет сценой. Если его плохо приняли, ему никаких денег и не надо. Ну, я объясняю Четлю, что это не моя воля. "Ричард. Второй" был заказан. Он и спрашивает: "Как заказан?" - "Да так, говорю, пришли двое известных мне джентльменов и спрашивают: "Какой у вас бывает полный сбор?" - "Такой-то". - "Но ведь не всегда такой?" - "Ну, конечно, не всегда! - говорю. - Если пьеса старая, на дуэли не дерутся, никого не убивают и не казнят, так и половину не соберешь". - "Ну, а завтра как?" - "А вот завтра, говорю, надеюсь на полный. Завтра идет "Ромео". Это пьеса доходная. Там одних убитых пять человек". - "Так вот, - говорит один из джентльменов, - вы поставите все-таки "Ричарда Второго", а до полного сбора мы вам доплатим". - "А зачем вам это нужно?" - "А просто хотим посмотреть еще раз эту поучительную пьесу". - Он обернулся к юноше: - Интересно ведь? - Интересно, - ответил юноша. - "Поучительную"! - Вот в том-то и дело! Признаться, я стал несколько в тупик. Тут один джентльмен говорит мне: "Мы видим, что вы колеблетесь. Так вот, мистер Шекспир, здесь разговора быть не может. Это воля королевы, вот перстень графа". И показывает мне кольцо с печатью. "Ну что ж, - тут я только плечами пожал, - будет сделано, как приказывает королева". Они приближались к Темзе. Было совсем темно. - Да-да, - сказал юноша, что-то обдумывая. - Ну-с, ладно. Рассказываю я это Четлю, а он меня вдруг и спрашивает: "Но позвольте, позвольте, дорогой, ведь эта пьеса о свержении законного монарха. Чего же здесь поучительного? Как королева могла пожелать видеть эту пьесу взамен "Ромео"? Для чего ей это?" Смотрим мы друг на друга и молчим. Конечно, и мне приходит в голову такая мысль. И вдруг Четль говорит: "Ладно. Положим, воля королевы, ну а кольцо-то чье? Какого графа? Графа Эссекса, что ли? И не думаете ли вы..." Ну, вы понимаете, что я могу ему на это ответить? Тогда он мне говорит: "А помните, вы как-то рассказывали мне, мистер Шекспир, что ваш покровитель прямо в лицо назвал ее величество кривым скелетом, она ему дала пощечину, а он шпагу выхватил". И тут вот я смотрю: идет к нам, - и черт его знает, откуда он взялся, - тот молодец, которого вы видели, и спрашивает: "Здесь никто не сидит?" Я говорю: "Милости просим, место свободно". И толкаю Четля: "Молчи! Дурак!" Куда! Он выпил и начинает мне рассказывать все то, что от меня же и слышал: и про ирландские острова, и про взятие Эссексом Кадикса, и еще черт его знает про что. А молодец сидит, стучит по столу, просит кружку и нас будто не слушает. Я вижу, Четль совсем пьяный, встал, хочу уходить. Тут смотрю - с другой стороны подходит ко мне молодец с леопардами и говорит мне... Он вдруг спохватился и замолчал. Так молча они прошли несколько шагов. - Ну? - спросил юноша. Через сгустившуюся темноту можно было только угадать, как неподвижно его лицо. - Подходит слуга миссис Фиттон и сует мне записку, - сказал Шекспир, решившись. - Ну? - повторил юноша. - А там сказано: "Не приходите завтра в театр. Садитесь на лошадь и уезжайте куда-нибудь из Лондона этак недели на две". Сейчас они стояли друг перед другом. - Недурно! - усмехнулся юноша. - И вот, пока я читал записку... - Понятно, - сказал юноша. - Тут он на вас и полез и устроил драку, чтобы отнять это письмо, но... Он вдруг с внезапным порывом схватил его за руку. - Виллиам, Виллиам, - сказал он почти со слезами, - как же мне не сладко было с нею. Ох, как не сладко! Чего я только не вытерпел за то, что увел ее от вас. Тут они подошли к знаменитому, хотя и единственному, мосту через Темзу. II ... Я взял тебя объедком С тарелки Цезаря, и ты была К тому еще надкушена Помпеем, Не говоря о множестве часов, Неведомых молве, когда ты вряд ли Скучала. Я уверен, что на слух Тебе знакомо слово "воздержанье", Но в жизни неизвестна эта вещь. ("Антоний и Клеопатра", перевод Б. Л. Пастернака) Комната Пембрука находилась на втором этаже. Было еще довольно светло, и поэтому свечи зажигать они не стали. Или, может быть, потому, что каждый понимал - лучше не глядеть в лицо друг другу. - А где альбом? - спросил Шекспир, привычно осматривая стол. - Он всегда лежал здесь. - Нету, - ответил Пембрук, - ей подарил. - И Шекспир почувствовал, как мучительно и туго он улыбается. - Она знала, что это ваш подарок, и не давала мне покоя. Помолчали. - Она часто бывала здесь? - спросил Шекспир, прошел, сел в кресло и посмотрел на Пембрука. Тот ходил по комнате все быстрее и быстрее, поднимал руку и приглаживал волосы. Ах, этот знакомый, милый жест! Он всегда так ходил и так приглаживал волосы, когда волновался. Шекспир сидел, постукивая пальцами по столу. - Так вот как это получается, - сказал Шекспир. Пембрук ничего не ответил. "Альбом унесла. Не хотела, чтобы он тут оставался, а встречаться не пожелала... а теперь - "Уезжайте из Лондона". Сама не пошла. Просто послала: "Уезжайте". Почему? Впрочем, ясно, пожалуй, почему". Он опять поднял глаза на Пембрука. Тот придвинул стул и сел. Помолчали с минуту. - Так, значит, она часто бывает тут? - громко спросил Шекспир. И Пембрука прорвало. Он заговорил так, что даже губы у него задрожали: - Билл, не сердитесь на меня. Я уж тут ничего не мог сделать. Вы сами виноваты, надо было вам вмешаться раньше, а вы все видели и молчали. Помните, вы только раз меня спросили: "Вам ничего не нужно сказать мне?" Но вы понимаете, тогда уже было поздно - поздно спрашивать! Она узнала об этом... - От вас? - спросил отчетливо Шекспир. - Ну, от меня, конечно, - мучительно поморщился Пембрук. - Разве мог я тогда что-нибудь скрыть от нее? Она сказала: "Ладно". И на другой день сама сделала так, чтобы эта злосчастная записка попала в руки к вам. Я ее спросил: "Зачем это вам понадобилось?" - а она ответила мне: "Поймите, что я не хочу больше притворяться. Мне это надоело. От кого вы меня прячете? От какого-то балаганного шута! Нет, вы просто трус!" Я ответил ей: "Но вы же, Мэри, три года прожили с ним!" Она тогда рассмеялась мне прямо в лицо и презрительно сказала: "Да вы совсем с ума сошли!" - И вы поверили ей? - Клянусь, поверил, - сказал Пембрук, - теперь сам удивляюсь себе. Очень долго, что-то несколько десятков секунд, они неподвижно смотрели в глаза друг друга и молчали. Первым опустил голову Пембрук. Ему было очень не по себе. Он и не знал, что ему так трудно рассказывать о ней. - Черт знает, что за женщина! - сказал он тускло. - Ну, дальше, - сказал Шекспир. Поднял со стола бронзовый шар, подбросил его и поймал. - Я прикажу зажечь свет, - сказал Пембрук и вышел. Шекспир продолжал сидеть за столом так же неподвижно, как и раньше. Поднял длинное гусиное перо, попробовал конец его на пальце и стал расщеплять ножом. Откинувшись на спинку кресла, он издали наблюдал за своими пальцами: красивыми и длинными, из которых один был украшен крупным, грубым кольцом. Вернулся Пембрук, за ним шел слуга со свечами, бутылкой и двумя бокалами. Шекспир поднял глаза на Пембрука, продолжая расщеплять перо. - Вот, - сказал Пембрук, неловко беря из рук слуги поднос и ставя его на стол. - Сейчас попробуем. Открой и иди. Слуга выхватил глиняную пробку и вышел. Пембрук до краев налил два тяжелых серебряных бокала и один протянул Шекспиру. - Как раньше, - сказал он, улыбаясь. - Да? Шекспир отпил большой глоток и поставил бокал на стол. - Она вас сильно мучила? - спросил он спокойно. Пембрук осушил свой бокал разом, залпом, так что даже несколько багровых капель пролилось на его воротник. На стол бокал не поставил, а забыв о нем, продолжал держать в руке. - Сильно ли мучила? - спросил он, вдумываясь. - Вы, Билл, и понятия не имеете, что это за женщина. - Он поставил бокал на стол. - Вы знаете, она приходила ко мне одетая мужчиной. - Что вы? - спокойно удивился Шекспир. - Да, да, кажется невероятным, но это так. Короткое платье, длинный белый плащ на нем, перо на шляпе - и пожалуйста! Чем не юноша? И знаете, она совершенно не смущалась. Раз она повстречалась с моей матерью и раскланялась. Только вот шпагу носить она не умеет, - прибавил он с недоброй и горькой усмешкой. - Путается в ней и запинается. Она ведь по характеру мало все-таки походит на мужчину. - Что же, и долго ходила она к вам? - спросил Шекспир. - Ну! - взмахнул рукой Пембрук. - Разве есть у нее что-нибудь длительное? Нет, конечно. Потом она вдруг решила, что ей неудобно встречаться со мной здесь: дескать, моя мать как-то не так на нее посмотрела при встрече. Заметьте, она сначала заставила меня поссориться с матерью, а потом уже потребовала, чтобы я приходил к ней на свидания в "Сокол". Она там сняла комнату на имя своего... ну, знаете, этого длинного парня, который сегодня передал вам записку. Она вырвала его из долговой тюрьмы, и теперь он привязался к ней, как собака. Вот мы и встречались в каком-то вороньем гнезде, под самым чердаком. Там стояла такая грязная, мерзкая кровать, что... - его передернуло. - И ведь всегда она была такой чистоплотной! - крикнул он с настоящей болью. Опять оба помолчали. - Вот почему я и попал сегодня в этот вертеп, с конфузливой улыбкой робко сказал Пембрук. Ему было, видимо, очень неудобно перед своим другом, который, конечно, уже понял все. Не смотря на него. Шекспир залпом выпил все, что осталось в бокале, и поставил его. Напиться, что ли? - Налейте! - приказал он Пембруку. Пембрук вылил ему остатки, сам он уже порядком захмелел. Сидел развалившись, свесив руки через спинку кресла. - Вот тут и началось все, - сказал он. - Сначала она приходила аккуратно и была так нежна и предупредительна, что я целый месяц ничего не знал и не помнил, - только она! Вы знаете, какая она бывает, когда захочет отравить? А потом вдруг стала запаздывать: сначала ненадолго, а потом на час, на два. Я сидел и ждал ее в этом вороньем гнезде, а когда сказал ей, что это мне надоело, она только рассмеялась мне в лицо. "А я зашла только на минутку - предупредить, что не могу быть сегодня". - "Отчего?" - "А ее величество сегодня делает новую прическу, и я должна присутствовать". Вы понимаете, она и не скрывала, что лжет. Тогда я взял ее за руки. "Слушайте, - сказал я, - не забывайте, Мэри, что я вам не клоун. Со мной это не выйдет. Понимаете, никак не выйдет..." Вы же знаете эту ее проклятую улыбочку, когда только чуть-чуть, при сомкнутых губах, в уголках губ показываются острые зубки... "А что вы сделаете, если я вас обманываю? А вот я люблю не вас, а того клоуна. Убьете меня?" Я рассмеялся ей в лицо и сказал: "На кой дьявол мне это нужно? Я выгоню вас отсюда метлой, как шлюху, вот и все". Она мне ответила: "А вы не посмеете". - "Ох, это я-то не посмею? А хотел бы я знать, почему?" А она спокойно: "Мой слуга вас проколет шпагой, и вы вытечете, как помойная бочка". Вы знаете, Виллиам, в такие минуты мне трудно отвечать за себя. И вот я размахнулся... - Он мучился и мотал головой. Его тошнило всей этой мерзостью, которая, как муть, поднималась из глубины его памяти. - Понимаете, я нарочно хотел, чтобы это вышло как-нибудь погрубее, попохабнее, знаете, как там, внизу, когда сцепятся пьяные. Ну да вы ведь видели сегодня это! Но она стояла и так же прямо смеялась мне в лицо. Вы понимаете, она смеялась теперь уже полным