-- Куда же вы теперь идете? -- Все отсюда бегут. Иду я в Батуми, чтобы там перебежать в Турцию. Может, в Турции лучше, а здесь очень плохо. -- Далеко до аэропорта?-- глядя на заплаканную жену, вдруг спросил Патрик, и Люба перевела. -- Аэропорт? Вы сейчас недалеко от Гагры. Единственный аэропорт тут возле Адлера. Это будет уже за границей, то есть в России. Автобусы теперь не ходят. На попутки не сажают, боятся. Остается вам идти пешком. Дня за полтора-два дойдете. Патрик с Любой двинулись в путь, прихватив банку с остатками варенья, две пустые бутылки и кусок хлеба. Иногда, слыша сзади гул приближающейся машины, Патрик голосовал, но никто не останавливался. К вечеру дошли до поселка Гантиади. Патрик все время пересчитывал километры в мили и получалось, что до аэропорта осталось миль двадцать или двадцать пять. Люба растерла обе ноги и идти не могла. Патрик вызвался нести ее, но пышечка Люба знала свой вес и на ручки не пошла. В сумерках началась стрельба. Где-то ухали пушки. Сзади послышался грохот, рядом с ними остановился бронетранспортер. С него что-то крикнули по-грузински. -- Кто это может быть?-- размышлял Патрик.-- Абхазцы, грузины, русские?.. По крайней мере, это не воры. Не украли же они танк... -- Это грузины,-- сказала Люба. Любе и Патрику светили фонариками в лица с разных сторон. -- Чего они хотят?-- спросил Патрик у Любы, когда два десятка солдат в маскировочной форме спрыгнули с машины, окружили их, стали о чем-то спорить по-грузински. -- Вам что, молодые люди?-- спросила Люба.-- Вы кто такие? Один из них перешел на русский, сказал: -- Проверка документов, дэвушка. Грузинский национальный формирований. Паспорт, паспорт! Формирование это оживилось и загалдело, поняв, что перед ними иностранец. -- Луба,-- возмутился Патрик,-- скажи им, чтобы они немедленно нас пропустили. Люба перевела. -- Скажи ему, чтобы не дэргался, а то арэстуем,-- немедленно отреагировал другой солдат.-- Пусть дает доллары, доллары! Бэз доллары проход нэт. Патрика трудно было испугать. Он смущенно смотрел на Любу, не зная, что предпринимают в таких случаях в этой странной Абхазии. -- Дай им десять долларов,-- велела Люба. Они осветили купюру. -- Дэсять? У тэбя там еще есть, а у нас нэт. Нэ дэсять, сто давай. Патрик дал им еще несколько бумажек, и они вернули ему паспорт. -- Эй, генацвале, а дэвушку не дашь нам напрокат? Этот вопрос Люба не стала ему переводить. Солдаты стали хохотать, хлопали Патрика по плечу, но потом кто-то рявкнул из бронетранспортера, они облепили машину и, размахивая автоматами, с криками укатили. Надо было искать пристанища. Уоррены решили идти вперед, пока что-нибудь не найдут. Навстречу им, и обгоняя их, шли в одиночку и группами такие же бездомные люди. Многие из них не знали, куда и зачем бредут. На ночлег их нигде не пускали. Так прошагали они по обочине шоссе, спотыкаясь и присаживаясь на землю отдохнуть, до рассвета, без препятствий прошли спящий в зелени городок Леселидзе, где им сказали, что до российской границы недалеко. Патрик и Люба воспрянули духом, даже смеялись, глядя друг на друга: комары так покусали обоих, что распухшие лица трудно было узнать. На другой день они почти добрались до границы Абхазии с Россией и шли то ли перелеском, то ли старым парком, когда вдруг с гоготом и улюлюканьем их окружила стая шпаны. -- Дядь, дай закурить!-- кричали малолетки. -- Он не курит,-- сказала Люба. Саранча эта, явно бежавшая из мест заключения, галдела, клянчила деньги, колобродила, обезумев от свободы, наркотиков и безнаказанности. Они толкались, бросались под ноги, через них приходилось переступать. Одного Патрик поднял за шиворот и задницу, чтобы убрать с дороги, а щенок этот каблуком ударил Патрика в глаз. От боли Патрик аж присел. Исчезла эта свора в лесу так же внезапно, как появилась. -- Мой бумажник!-- спохватился Патрик.-- Паспорта, билеты, деньги... У Любы вырвали сумку с остатками абрикосового варенья. Щека и бровь у Патрика распухли и стали кроваво-синими. Глаз затек, но, слава Богу, был цел. Мост через реку Псоу перегораживали бронетранспортеры. С одной стороны моста абхазские, с другой -- русские части. Их долго допрашивали сначала одни, потом другие, но тут уже говорил один Патрик. И хотя никто не понимал ни слова, его речи действовали гипнотически. В конце концов им даже дали напиться воды и объяснили, как двигаться к аэропорту Адлера. Они шли все медленнее, все чаще садились и отдыхали. Полуодетые и голодные, когда уже опять темнело, теряя последние остатки сил, они добрели до аэропорта. На площади перед аэровокзалом женщина закрывала тяжелым замком дверь палатки с кривой надписью "Пельмени". Люба бросилась к ней. -- Женщина, миленькая, дайте нам что-нибудь поесть, мы два дня не ели. -- Не видите, закрыто. -- Мы из Америки, вот он -- американец, голодный. -- А доллары у него есть? -- Нету,-- смутилась Люба и вдруг (откуда мудрость берется у русской женщины?) вспомнила:-- Я вам лифчик подарю, американский. Новый, только надела. Она спустила шлейки сарафана, чтобы буфетчица могла убедиться в качестве лифчика. Патрик, не понимая ни разговора, ни жестов двух женщин, смущенно отвел глаза от жены, делавшей стриптиз за пельмени. Люба сняла лифчик и протянула пельменщице. Та без особого энтузиазма повертела лифчик в руках, деловито спрятала в сумку, сняла с двери замок и скрылась внутри. Вскоре она вышла, неся перед собой две тарелки, полные пельменей, и кусок хлеба. Люба и Патрик пристроились на столе, врытом в землю возле двери. Пельмени были холодные, жир застыл, но это не имело никакого значения. Они быстро все умяли. -- На завтрак у меня еще есть американские трусики,-- весело сказала Люба.-- А вот что потом?.. -- Потом... У меня тоже есть трусы,-- скромно сказал Патрик. Аэровокзал Любу с Патриком цветами не встречал. В зал ожидания пускали только по билетам. Оттуда несло, как из конюшни. Люди спали на мешках и бродили, наступая на спящих. В кассы толпились огромные очереди. Да и что просить в кассе? Дежурные, к которым они обратились, вообще не хотели разговаривать. Патрик своим могучим, как ледокол, торсом пробил полынью через толпу к двери с надписью "Начальник смены". Люба попыталась объяснить, что они из Америки и им надо срочно улететь в Москву. -- Всем надо срочно,-- прервал ее пожилой начальник, мельком взглянув на заплывший синий глаз Патрика.-- Но когда получится, не знаю. Рейсы почти все отменяются: керосина нет. Паспорта! -- У нас их украли в Абхазии. -- Билеты? -- Тоже. -- Тогда ничего не могу сделать, идите в милицию. Следующий! В милиции началось все сначала, но потом вышел какой-то старший чин и пригласил к себе в кабинет. -- Трудный случай... Ну да ладно. Раз вы американские туристы, сделаем исключение. Попытаемся помочь... Но вам придется заплатить. Хорошо заплатить и только валютой. -- Нас ведь ограбили. Понимаете, ограбили! Люба заплакала. -- Тогда это ваши трудности. Просите у родственников деньги, а так -- ничем помочь не сможем. Под крышей места для них не было. Они отправились спать на поляну возле загороженного летного поля, постелив половичок и прислонив голову к столбу с колючей проволокой. Свет не без добрых людей: половичок им принесла сердобольная уборщица, стащив его в комнате для депутатов на втором этаже аэровокзала. Сделала она это потому, что ее любимый внук удрал в Америку. С утра они опять, голодные и неприкаянные, слонялись по аэровокзалу и округе. Подкармливала их пожилая уборщица за то, что Патрик пообещал найти ее внука в Америке и помочь. Женщина даже принесла Любе из дома теплую кофточку. Между тем не было никакого выхода, и никто их не собирался выручить. На третий день небритый Патрик, кое-как умывшийся в грязном туалете, усадив Любу в освободившееся кресло, бродил по залу ожидания, как вдруг услышал хорошее лондонское произношение. Быстрым шагом в сторону депутатской комнаты двигался седой человек в элегантном костюме, говоря через переводчика со спутником в генеральской форме. Их окружала свита. -- Минуточку, сэр! Остановитесь, прошу. Патрик рванулся вперед, но был оттеснен дюжими охранниками. Он молниеносно оценил расстановку сил и мог бы, конечно, положить их всех четверых за полминуты, но это не входило в его задачу. Последняя надежда ускользала. -- Сэр, я американец. Могу я поговорить с вами?-- крикнул Патрик, шагая следом за ними. На него не обращали никакого внимания. -- Эй, это очень важно! Неотложно! Да погодите же, черт вас побери вместе со всей вашей бандой! Иностранец наконец приостановился, обернулся, и улыбка едва обозначилась на его усталом лице. Он оказался чиновником из Английского посольства в Москве. Патрик кратко объяснил ему, в чем дело. Дипломат двинул рукой, чтобы американца пропустили. Охранники ничего не понимали, однако расступились. Патрик кратко описал свои мытарства. -- Боже ты мой!-- воскликнул дипломат.-- Впрочем, это здесь случается все чаще. Напишите мне ваши имена, адрес и телефон. Вечером я буду в Москве и утром позвоню американскому консулу. -- Но нету здесь у нас ни телефона, ни адреса. Адлер, аэродромное поле, вот и все. Спим на улице. -- Им лучше адресовать на начальника аэровокзала,-- посоветовал генерал. Он снял фуражку и вытер мокрую лысину.-- Я ему поясню. -- Вам, наверное, нужны деньги,-- вдруг сообразив, предложил дипломат. -- Сколько вам дать и каких? Фунтов, долларов, рублей? -- Если не трудно, дайте три-четыре сотни баксов и ваше имя,-- сказал Патрик.-- Я вам верну, как только смогу позвонить в Бэнк оф Америка. Благослови вас Господь! За доллары через каких-нибудь полтора часа их пустили в аэропортовскую гостиницу. Наконец-то медовый месяц шел на лад. Но поселили их отдельно: Любу в женский номер на шесть коек, а Патрика в мужской на четверых. Женский и мужской душ и туалеты были в конце коридора, прогуливаясь по которому, молодые могли предаваться семейному счастью. На следующий день они выяснили, что авиакомпания "Дельта" восстановила их билеты из Москвы домой. Однако ушло еще три дня, пока "Аэрофлот" продал им новые билеты до Москвы, ибо, сказали им, старые мог использовать тот, кто их украл, что, конечно же, полная чушь. В связи с такой диспропорцией у читателя может сложиться мнение, что автор стал работать в жанре американского соцреализма, коль скоро у него то и дело получается, что у нас, в Америке, все славненько. Так вот, когда они прилетели в Москву и явились в Американское консульство, Патрику немедленно выдали новый паспорт. А Любе, у которой давно просрочена студенческая виза, объявили, что ей придется задержаться на несколько месяцев, пока американские компетентные органы разрешат ей въезд к мужу-американцу. Ведь у нее даже российского паспорта нету. Патрик почувствовал, что за медовым месяцем последует многомесячный пост. Ненависть к американской бюрократии, которую он защищает не щадя здоровья, вспыхнула в сердце полицейского Уоррена. Тут автору хорошо бы повернуть сюжет так: в этот момент неизвестно откуда является умелый чекист-вербовщик, и, кто знает, может, Патрик Уоррен переметнулся бы к коммунистам или еще каким-нибудь "истам". Но сочинять, как уже убедился читатель, не в моих правилах. Просто из консульства Патрик в гневе позвонил в Сакраменто своему шерифу, тот -- губернатору Калифорнии, губернатор -- в Вашингтон, а из Вашингтона гнев вернулся в Москву в виде вежливой просьбы сделать исключение из правила. От посла к консулу с приказом выдать въездную визу жене инспектора Уоррена явился молодой симпатичный служащий баскетбольного роста и вдруг, увидев в приемной Патрика, бросился его обнимать. -- Генацвале!-- прошептал он.-- Зачем ты городил весь этот огород, если мы с тобой учились в Сакраменто в одном классе и играли в баскет за одну команду?! Сразу надо было прямо ко мне, и мы бы это дело обтяпали в пять минут! Конечно, "генацвале" я для красного словца вставил, он прошептал "buddy". И Патрик не ведал, что его кореш служит в посольстве. Я только хочу подчеркнуть негативные стороны американской реальности. В отдельных нетипичных случаях американцы оказываются такими же блатными ребятами, как россияне. 4. -- Диета там была очень хорошая,-- вспоминал теперь Патрик, сидя в кресле у меня в кабинете.-- Мы почти ничего не ели. В итоге я пришел к выводу, что я никогда в жизни так увлекательно и насыщенно не отдыхал. Море впечатлений. Наш медовый месяц Луба и я запомним на всю жизнь. -- Еще бы!-- согласился я. -- После поездки у меня забот прибавилось. Деньги на новую машину двоюродному дедушке Резо я уже послал с одним знакомым. В Лондон для дипломата чек отправил. По служебным каналам нашел тут, в Америке, внука уборщицы из Адлерского аэропорта, буду посылать ему ежемесячно небольшое пособие и пытаюсь помочь мальчику найти работу. -- О'кей, Патрик,-- сказал я, проглотив желание поморализировать на эту тему.-- Ведь не только для того, чтобы рассказать мне эту историю, вы приехали в университет. Как я могу вам помочь? -- Слюшай, генацвале,-- бодро заявил он и, не дав мне секунды, чтобы улыбнуться, тут же перешел на нормальный английский.-- Хочу взять курсы русского, грузинского и абхазского языков. Только вечером, после работы . -- Но у нас нет грузинского и абхазского... Он замялся. -- Тогда только русский. Говорят, он все еще универсальный на всех их территориях. -- Пожалуй. Но вам надо поговорить с директором русской программы профессором Галлантом. У него как раз сейчас приемные часы. А зачем вам грузинский и абхазский? -- Как зачем?-- гордо произнес он.-- У меня там корни! Знаете, какой смысл в слове "Абхазия"? В переводе это "Страна Души"! Разговор этот состоялся прошлым летом. Зимой нас с женой пригласили в Сан-Франциско на концерт московских артистов. Мы опаздывали, машин на хайвее было немного, я давил на газ, внимательно глядя по сторонам и особенно назад, чтобы не прозевать патруль. Стрелка спидометра зашкаливала за 90 миль. Уже оставалось недалеко, когда я услышал вежливый голос с неба: -- Водитель темно-красной "Тойоты", остановитесь на обочине. Прошу вас, сэр, пожалуйста! Только не под мостом, а чуть дальше, на открытом месте, сэр... Вокруг нас темно-красных машин не имелось, и деваться было некуда. Пришлось съехать на обочину и тормозить. Черный с белым опереньем вертолет сел на высохшую травку поблизости. Прошло еще несколько минут, пока его лопасти перестали вращаться. -- Хорошо бы дежурил Патрик Уоррен,-- сказал я жене.-- Наш человек! Но это почти невероятно: патрульных на этой дороге уйма. И тут Патрик Уоррен собственной огромной персоной предстал перед моим окошком, загородив весь белый свет. -- Сожалею, сэр: я не знал, что это вы, и уже ввел номер вашей "Тойоты" в компьютер. Здесь лимит скорости 65 миль. Вы шли девяносто, это,-- он пошевелил губами, что-то подсчитывая,-- по-русски будет 140 километров в час, но я вам напишу семьдесят пять миль. Все-таки немного дешевле. Казна у нас в Калифорнии пустая, и штрафы на дорогах превысили 250 баксов. -- Но это же грабеж средь бела дня! -- Я сам возмущаюсь, сэр. А что делать? Все мы кормим этих прожорливых бюрократов, чертовщина какая-то. У вас, конечно, есть шанс обжаловать в суде, но времени потратите уйму, а отспорить у полиции трудно. Прошу вас, не гоните. Сегодня на этом участке уже было три аварии, одна со смертельным исходом. Он вручил мне "тикет". -- Из-за вас, Патрик,-- зло сказал я,-- мы опоздали на концерт. Уоррен это понял по-своему. -- Извините, что не могу подкинуть вас в Сан-Франциско: на ту сторону залива мне летать нельзя, там не наша епархия. Уоррен крепко пожал мне руку ковшом своего экскаватора. В заднее окно я увидел, как вертолет распушил сухую траву и взмыл над хайвеем. Осенью, зимой и весной я, бывало, встречал Патрика на кампусе. Он выделялся в толпе студентов своим могучим сложением да еще полицейской формой. Видимо, не успевал до занятий заехать домой и переодеться. -- Здрасвюйте!-- всегда выкрикивал он и добавлял менее уверенно.-- Я уже хорошо говорит русского языка. Однажды он вбежал ко мне в кабинет сияющий: -- Поздравляю! Луба родил малчик. Само собой, он хотел сказать "поздравьте меня". -- Молодцы, не теряете времени зря. -- Знаете, где мы его заделали? Луба с доктором точно подсчитали: в Адлере, на аэродромном поле, когда мы не могли улететь. На поле так пахло полынью, что я не мог удержаться. Правда, там еще пахло керосином от самолетов и изрядно несло из соседнего туалета, но я решил не обращать внимания. Произошло это на половике из депутатской комнаты. Подумать только, какие люди ходили по этому коврику! Может быть, Сталин и Берия. И Каганович. И Горбачев. И этот тиран Микоян! -- Главный тиран был Сталин,-- усмехнулся я.-- А Микоян -- мелкий: он был наркомом пищевой промышленности, делал "хат догс". -- Да, конечно,-- согласился Патрик.-- Все они делали "хат догс". Тепер за два копейка гус там купить нет. В его понимании российской исторической специфики явно наметился прогресс, я это оценил. Вернувшись в разгар лета из Европы, я нашел факс от полицейского Патрика Уоррена. Текст начинался словами: "Доводим до сведения всех родных, друзей и знакомых..." Далее факс торжественно сообщал, что Люба опять беременна и ждет второго ребенка. Я позвонил, чтобы поздравить. -- Вы смотрите русские новости?-- спросил он.-- Там у них продолжаются беспорядки. Грузины с абхазцами воюют. Молдаване ссорятся между собой. Армяне с азербайджанцами конфликтуют. Таджики с афганцами дерутся... В Чечне кошмар. Это надо пре-кра-тить! -- Надо,-- охотно согласился я.-- Но как? -- Разве я вам не говорил? Собираюсь опять туда. -- С Любой? -- Боюсь, на этот раз нет. Она ведь ждет ребенка. -- Что же вы будете там делать? -- Как что?!-- воскликнул Уоррен.-- Во-первых, через тетю в Москве Луба узнала, что прабабушка Манико пришла в себя после контузии. Надеюсь, она вспомнит, куда она спрятала трубку Сталина. Во-вторых, я помню в лицо всех, кто нас грабил. Я их найду. В-третьих, у меня есть колоссальная идея: я решил их всех по-ми-рить. -- Да ну?! -- Хватит им дурака валять! Я бы сделал это в прошлый раз, но оказался не готов. Ведь я был их гостем. Поэтому, когда на меня нападали, не мог адекватно реагировать и совершенно не использовал свои значительные физические возможности. И потом, я был без формы, не имел с собой оружия, дубинки, наручников и уоки-токи. Теперь все будет иначе, генацвале! От этого грузинского слова, произнесенного с калифорнийским акцентом, смех так разбирает меня, что я напрочь лишаюсь дара речи, поэтому остается подвести предварительные итоги. Уоррены не только растят грузинско-абхазско-русско-американского мальчика, но, как вы слышали, Люба уже опять беременна, о чем поставлена в известность факсами вся Калифорния, особо -- президент Рейган с Нэнси и, заказным письмом с уведомлением о вручении, прабабушка Манико. Но ни Рейгану с Нэнси, ни Манико, ни грузинам, ни абхазцам, ни армянам, ни азербайджанцам, ни молдаванам, ни таджикам, ни чеченцам, ни МИДу России, ни ЦРУ, ни ООН еще ничего неведомо о другом. Ухом не ведет российское учреждение, с любовью называемое в народе Федеральным Агентством Контрразведки,-- аббревиатуру, уж извините, при дамах не могу произнести; чекисты, однако, смекнули и быстренько сменили вывеску. Итак, никто еще не знает, что генацвале Патрик Уоррен сегодня утром вылетел в полной форме из Сакраменто в Москву, а оттуда на Кавказ устанавливать прочный мир. Я добавлю: сначала на Кавказ, а потом... Т-сс... Об этом пока никому! 1994, Дейвис, Калифорния.