Юрий Дружников. Учитель влюбился Комедия в двух частях --------------------------------------------------------------- © Copyright Юрий Дружников, 1975 Источник: Юрий Дружников. Соб. соч. в 6 тт. VIA Press, Baltimore, т.5. --------------------------------------------------------------- ДЕЙСТВУЮТ: ОЛЕГ АНДРЕИЧ, он же ОЛАН, 26 ИРИНА, 19 с половиной ЛЮСЯ НЕЧАЕВА, 15 СТЕПАН ХОБОТКОВ, 15 ХОБОТКОВ-СТАРШИЙ, около 50-ти КОСТЯ СЕДЫХ, 15 МАРЬЯ СЕРГЕЕВНА, 53 ПЕТРЯНОВ, за 40 ДВОЕ В БЕЛЫХ ХАЛАТАХ НЕСКОЛЬКО АКСЕЛЕРАТОВ -- ДОЛГОВЯЗЫХ СТАРШЕКЛАССНИКОВ (необходимость в них, их качества -- целиком в сфере фантазии режиссера)  * ЧАСТЬ ПЕРВАЯ *  Картина первая Под оглушительный звонок поднимается занавес, на котором весьма условно изображена Москва в районе Северного порта: парк с худенькими деревцами, шпиль Речного вокзала, хаос новостроек, теплоходы у причалов, метро, светофор, часы, автомобили, знаки "Осторожно, дети!", "Переход" и "Перехода нет". И между всем этим контуры школы, современной, из бетона и стекла, с крытым переходом. На сцене -- вестибюль: часть парадной лестницы, окно, диван. Входишь и сразу ощущаешь биологический уклон: на стене макет сердца в разрезе, коллекция бабочек и лакарственных трав. В вестибюле две двери с надписями: справа "Учительская", слева -- "Директор школы". Действие переносится из вестибюля то в кабинет, то в учительскую. Кончился урок. Вываливаются на сцену обезумевшие от бремени науки старшеклассники. Один изображает бренчание на гитаре, другой -- ударник, третий пляшет что-то ультрасовременное, четвертый, не глядя на них, бежит с мячом и кедами, болтающимися на шее, на ходу отрабатывая баскетбольные броски, и т. п. Девочки с хохотом проносятся мимо. Все исчезают в проходах зала. Впрочем, сразу выпрыгивает СТЕПАН в куртке, увешанной значками. КОСТЯ выходит на руках и падает. Оба убегают. За ними выскакивает ЛЮСЯ, внезапно замирает. ЛЮСЯ (складывает ладони рупором, кричит). На-до-е-ло-о-о! (Прислушивается. Приплясывает, поет.) Надоело, надоело, надоело-о-о!.. (Останавливается, снова складывает ладони, но не успевает крикнуть.) Осторожно входит ИРИНА. Она хороша собой, броско и модно одета, юбка могла бы быть короче, да некуда. На плече модный рюкзачок -- не чета мятому школьному портфелю. ИРИНА оглядывается, будто попала сюда по недоразумению. ИРИНА. Надоело? Что? ЛЮСЯ (с недоверием). Неужели не ясно? Учиться! Весна ведь! Трава вылезла ужасно зеленая! Хочу лечь на траву и смотреть на облака... ИРИНА. Лежишь -- а они плывут, плывут, плывут... Ой, как я тебе сочувствую! ЛЮСЯ. Правда?! (Огорченно.) Но -- нельзя! Некогда лежать на траве, категорически запрещается смотреть в небо! Только в учебник. Еще два месяца. В Химках теплоходы гудят, а мы... (Широко раскрывает рот, работает челюстями.) ИРИНА. Не поняла. ЛЮСЯ. Восемь лет грызем гранит науки. ИРИНА (заинтересованно). Так ты -- в восьмом? ЛЮСЯ (оглядывая себя). В восьмом. ИРИНА. В "А" или "Б"? ЛЮСЯ. В "Б". ИРИНА. Интересно! ЛЮСЯ (подозрительно). А чего особенного? ИРИНА. Рослые у вас ребята. Я бы подумала -- в десятом. ЛЮСЯ. Ребята у нас -- телебашни, факт! Я-то не очень акселерованная, средняя. Правда, мамы на голову выше. То есть длиннее. (Неожиданно.) А тебе восьмой "Б" зачем? ИРИНА. Преподавать литературу. ЛЮСЯ. Ты?!.. То есть я хотела сказать -- вы?!.. У нас в классе?.. Студентка? ИРИНА. Угадала! На практику. На ловца и зверь бежит! ЛЮСЯ. Я что-то не поняла кто ловец, а кто -- зверь? ИРИНА. На уроках разберемся... Литературу любишь? ЛЮСЯ. Честно? ИРИНА. Разумеется! ЛЮСЯ. Ненавижу! А вы любите анатомию? ИРИНА. Откровенно говоря, все уже забыла. В школе учила... ЛЮСЯ. Не рассердитесь, если я вам вопросик задам? Почему вы именно к нам в школу пришли? Конечно, у нас учитель литературы уже три месяца как в декрет ушел. Вернее, ушла. Но мы еще не соскучились. ИРИНА (недоверчиво). Как же так?.. ЛЮСЯ. Да вы что -- про нашу спецшколу не слышали?! Вся Москва знает: у нас биологический уклон. То есть антигуманитарный. У нас выращивают будущих гениев мировой науки. ИРИНА. А кто не вытянет в гении? ЛЮСЯ. Того отсеют как простой талант. Литературу любят стандартные девчонки, а у нас они все... (крутит пальцем у виска) свихнулись на биофизике, микробиологии и биохимии, как и мальчики. Нам нужен учитель биолитературы. Вы в ней сечете? ИРИНА (осторожно). Нет!.. ЛЮСЯ. Мы в НИИ ходим на практику по электронной микроскопии. ИРИНА. А как же другие учителя? ЛЮСЯ. С ними у нас договор о мирном сосуществовании, поскольку гуманитарные предметы мы пре-зи-ра-ем. Вам не страшно? ИРИНА. Страшно. Но что поделаешь? ЛЮСЯ. Кстати, как был ранен Пушкин? ИРИНА. Что? Разве это так существенно? Кажется, в живот... ЛЮСЯ. Кажется... А если бы он стрелялся сейчас, с таким ранением его можно было бы спасти? Что должен был сделать хирург? (Выжидая.) Может, вам, пока не поздно, отчалить в другую школу? Более среднюю? То есть, я хочу сказать, обыкновенную... Вы у нас и недели не протянете. Снесут!.. ИРИНА (испуганно). Это как -- снесут? ЛЮСЯ. Ногами вперед. Шутка такая. Ну, крылатое выражение. А уж любить вас тут не будут. Это точно! ИРИНА. Даже если... ЛЮСЯ. Даже если! У нас все обожают учителя биологии Олега Андреича. Он же классный руководитель. Наш старик -- энергоемкий. ИРИНА. Какой? ЛЮСЯ. Ну, энергичный. КПД у него, как у МГД-генератора. И еще -- неунывающий. С утра до вечера с нами. Души в нас не чает, а мы в нем. Кроме зубрил, конечно. С теми у него несовместимость. Для остальных он биобог и биодух святой. Он будет вашим врагом No 2. ИРИНА. Постой-ка! А кто же No 1? ЛЮСЯ. No 1 -- это мы! Мы его биодети. (Подходит к стене, включает. Громко слышно биение сердца.) Вот -- его работа. (Выключает.) Ваше сердце в разрезе. ИРИНА. Почему -- мое? ЛЮСЯ. Потому что вы, надо надеяться, не полностью лишены серого вещества и поймете, что... ИРИНА. А если я все-таки попробую? ЛЮСЯ. Хм... (Пристально вглядывается в Ирину.) А у вас рефлекс цели развит! ИРИНА. Спасибо за комплимент... Я пойду, пожалуй. Меня директор ждет. Боюсь, рассердится. И с вашим стариком-учителем хочу познакомиться. ЛЮСЯ. Еще неизвестно, захочет ли он... ИРИНА (изумленно). То есть? ЛЮСЯ. Я хочу сказать -- доверить свой самый экстраординарный в мире класс -- в какие-то неопытные руки. ИРИНА. Где его взять -- опыт? ЛЮСЯ. А мы -- кролики? ИРИНА. Что ты! Я буду стараться изо всех сил. До встречи! ИРИНА подходит к директорской двери, останавливается, входит. ЛЮСЯ. Чао!.. (Передразнивая походку Ирины.) Бедненькая! Наивна, как утробный ребенок. Ну и достанется ей! Спецдетям из восьмого "Б" палец в рот не клади!.. (Ставит ладони рупором и собирается снова крикнуть, но раздумывает.) Сбегаю на улицу, мороженого проглочу, чтобы остыть. Всю зиму терпела, гланды берегла. Пора ангиной обзавестись, от школьной каторги отдохнуть. Но сперва сенсацию -- классу. (Опять передразнивает Ирину.) Обалдеют! (Убегает.) Из директорской двери показывается МАРЬЯ СЕРГЕЕВНА. Она размеренна в движениях, спокойна, пожалуй, выглядит простодушней, чем есть на самом деле, улыбается. За ней ИРИНА. МАРЬЯ СЕРГЕЕВНА. Значит, вы на Пироговке в педагогическом учитесь?.. Я ведь тоже там физмат кончила. Работала и училась -- в тяжелые годы. Долго вам еще? ИРИНА. Два года с лишним... МАРЬЯ СЕРГЕЕВНА. Ну что же? Практика -- дело временное, а там, как себя зарекомендуете. Понравимся друг другу -- может, и работать к нам придете. А пока знакомьтесь со школой, постарайтесь скорей привыкнуть к нашим порядкам... (Подумав.) И к беспорядкам тоже... Стараюсь быть жесткой, разумно, конечно, но теперь это все меньше помогает. Класс, предупреждаю, непростой. Самостоятельные, языкастые. Вы еще не представляете, как с ними стало трудно! ИРИНА. Уже представила... Когда в школу вошла... МАРЬЯ СЕРГЕЕВНА. Увидеть -- это цветочки... Ухо приходится держать на слуху! Боитесь? ИРИНА. Ужасно! Сама чувствую себя школьницей. МАРЬЯ СЕРГЕЕВНА. Срочно перековывайтесь во властителя дум. Буду вам помогать. Если что, обращайтесь безо всякого стеснения прямо ко мне... Классный восьмого "Б" сейчас в школе. ИРИНА. Олег Андреич? МАРЬЯ СЕРГЕЕВНА. Слышали? ИРИНА. Успели сообщить. Ему скоро на пенсию? МАРЬЯ СЕРГЕЕВНА. Почему на пенсию? ИРИНА. Старик -- ребята говорят. МАРЬЯ СЕРГЕЕВНА (смеется). Ох, эти ребята! Я же вам говорила!.. Кстати, учтите: он совершенно не знает тонкостей нашего ремесла. ИРИНА. Не справляется? МАРЬЯ СЕРГЕЕВНА. В том и дело -- почему-то справляется! ИРИНА (иронически). Загадочная личность? МАРЬЯ СЕРГЕЕВНА. Зря не верите -- сами убедитесь. В педагогике ни бум-бум. Ох и трудно мне с ним! Не убедишь, не прикажешь! Словам не верит, опытные учителя для него не указ. Дети -- так те от него без ума: есть в нем, есть что-то такое, что их привлекает. Бороду носит, как все нынешние... Вопросы дисциплины его абсолютно не интересуют. Это, говорит, проблема, возникающая от скуки. Что ж мне -- жонглера на алгебру звать? Сам он объясняет, что учеников просто заражает его страсть к предмету. Но по-моему... ИРИНА. Что же? МАРЬЯ СЕРГЕЕВНА (доверительно). Они считают его героем. Личность! Я его фотографию у девчонок в дневниках видела. А своей за тридцать два года преподавания что-то ни разу не находила. Во всех классах, да что там -- даже в соседних школах, о нем слух. Он ведь врач, хирург, специалист по сердечно-сосудистым операциям. Да еще ученый! Диссертацию чуть не защитил. ИРИНА. Чуть? МАРЬЯ СЕРГЕЕВНА. В последний момент что-то в его диссертации научному руководителю не понравилось. Дескать, недостаточно проверено. Потребовал заменить, а Олег-то Андреич уперся. С характером! Поперек пути не попадайся! Хлопнул дверью -- и весь разговор. Диссертация-то и провалилась. А я вот рискнула, взяла его. Но, думаю, он при первой же возможности уйдет... Чего вы улыбаетесь? ИРИНА. Еще раз хлопнет дверью? МАРЬЯ СЕРГЕЕВНА. Ну, хлопнет -- не хлопнет, видно будет... Ступайте пока в учительскую, он, скорей всего, там. (Уходит.) ИРИНА поспешно прихорашивается, затем решается войти в учительскую. Дверь ее резко распахивается. Навстречу выходит человеческий скелет, лихо размахивает руками и ногами. ИРИНА. Здра... О господи! Так можно рассудка лишиться... Скажите, уважаемый скелет, живой кто-нибудь в учительской есть? ОЛЕГ АНДРЕИЧ (гробовым голосом). Я был таким, как вы, а вы будете таким, как я... (Показывается из-за скелета.) Так у нас в институте студенты на лбу черепа начертали. Впрочем, извините, я не хотел... ИРИНА. Вы кем в школе работаете? Водителем скелета? ОЛЕГ АНДРЕИЧ. По глазам узнали? ИРИНА. На лбу написано -- сами сказали. Только почему вы не лысый или хотя бы не седой? ОЛЕГ АНДРЕИЧ. Скоро поседею. А лысина для чего? ИРИНА. Ребята сказали -- старик. ОЛЕГ АНДРЕИЧ. Так это же должность, а не возраст! За выслугу лет. У меня стаж -- восемь месяцев. ИРИНА. Восемь! А у меня -- ноль! ОЛЕГ АНДРЕИЧ. Я и сам в педагогике руководствуюсь инстинктами. Директриса, оформляя меня на работу, предупредила: "Только убедительно прошу -- не считайте себя неудачником. Неудачников в школе и без вас пруд пруди. А дети ущербность учителя сразу чувствуют. Неважно, что вы -- незащищенный аспирант. Вы для них академик, не меньше!" "Незащищенный" -- так и сказала!.. Так что, с ее легкой руки, можете считать меня академиком. ИРИНА. Насчет неудачников, по-моему, директор права, уважаемый незащищенный академик! ОЛЕГ АНДРЕИЧ. Зовите меня Аликом. То есть в школе, для солидности, Олегом Андреичем. Ребята зовут меня сокращенно -- Олан. ИРИНА. Величественно!.. Пожалуйста, расскажите мне о вашем классе -- какой он? ОЛЕГ АНДРЕИЧ. О классе? (Отвечает урок.) Класс представляет собой искусственно созданный живой организм, который... который... ИРИНА. Который -- что? ОЛЕГ АНДРЕИЧ. А вы, собственно, кто -- Человек со Стажем Ноль? Для десятиклассницы староваты, а для родительницы слишком молоды. Значит, вы -- старшая сестра ученика. ИРИНА. Не угадали! ОЛЕГ АНДРЕИЧ. Это становится любопытным. Тогда вы -- инспектор из роно. ИРИНА. Инспектор -- со стажем ноль? Я просто практикантка со второго курса педагогического. Почему вы смеетесь? ОЛЕГ АНДРЕИЧ. Когда я учился в школе, у нас в классе была самая некрасивая девочка -- она и пошла в учителя... А вы... Наконец-то в спецшколе появилась красивая женщина! ИРИНА. И ее направили в ваш восьмой "Б"... Не боитесь? ОЛЕГ АНДРЕИЧ. Наоборот! Проникаюсь самоуважением: я старый учитель, хотя и с известным вам комплексом неполноценности. ИРИНА. Я о вас слышала. ОЛЕГ АНДРЕИЧ. От Марьи Сергеевны? ИРИНА. Представьте, раньше... Вообразила себе вас совсем не таким... (Вспомнив.) А вы тоже ненавидите литературу? ОЛЕГ АНДРЕИЧ (с хохотом). Постойте-ка! Ну, дела: вас уже подзарядили? ИРИНА. Ага! ОЛЕГ АНДРЕИЧ. Я ведь бывший в употреблении экспериментатор. И теперь учу их делать открытия так, как делал бы сам, если бы умел. Наука, о Прекрасная Практикантка, забирает человека целиком. ИРИНА. Значит, будет возможность уйти -- уйдете? ОЛЕГ АНДРЕИЧ. Не так-то это просто. Мой бывший шеф -- могучий человек. Обзвонил все институты и предупредил, что диссертация будет защищаться только у него. А мне сказал: место держу! Да шут с ней, с диссертацией! Не на ней свет клином! Я из-за нее сам чуть инфаркт не схватил. Три недели в клинике провалялся... Сердце, оказывается, не железное. Чего смешного? ИРИНА. А вы не знали?.. Но если не железное, может, уступить? Пойти на компромисс? ОЛЕГ АНДРЕИЧ. Уступить, когда я уверен, что прав? Ну уж дудки! Это не место в трамвае. Науку убивают компромиссы! Так я твержу своим хирургятам. И кажется, есть толк. У меня в классе фанатики. Видно, мы с вами на противоположных полюсах. ИРИНА. Жалко. ОЛЕГ АНДРЕИЧ (пристально глядя ей в глаза). Мне тоже. (Звенит звонок на урок. ОЛЕГ АНДРЕИЧ растерянно смотрит на ИРИНУ, спохватывается, глядит ни часы.) Итак: пять, четыре, три, две, секунда -- старт! ИРИНА. Чей старт? ОЛЕГ АНДРЕИЧ. Ваш старт! Начался отсчет педагогического стажа... (Снимает с себя, надевает ИРИНЕ очки.) Так... (Делает пассы над ее головой.) Сниб -- снаб -- снурре -- флюрре -- базелюрре... Вот вы седеете... Ваши ученики обзаводятся семьями... Вот вам и на пенсию пора... (Снимает с ИРИНЫ очки, надевает себе.) Поговорили с вами три минуты, а ощущение, будто знаю вас сто лет. ИРИНА (машет рукой). Но мне еще нет ста! ОЛЕГ АНДРЕИЧ. Будет! А пока давайте дружить. Я -- классная дама со стажем и буду вашем гидом по школе. ИРИНА. И Виргилий ввел Данте в ад. ОЛЕГ АНДРЕИЧ. Не знаю, в какой круг, но на мой класс смело можете положиться! ИРИНА. Вы даже представить себе не можете, как я боялась. А сейчас цепляюсь за вас, как за спасительную соломинку, и проходит. ОЛЕГ АНДРЕИЧ. Ни грамма сомнений! Мы с вами практику пройдем! ОЛЕГ АНДРЕИЧ двигает впереди себя скелет, собираясь уйти. Возвращается МАРЬЯ СЕРГЕЕВНА. МАРЬЯ СЕРГЕЕВНА. Олег Андреич, дорогой! Ирина -- новая практикантка. Да вы, я вижу, и без меня уже познакомились? Возьмите-ка ее с собой на анатомию -- пускай осваивается в атмосфере класса. ОЛЕГ АНДРЕИЧ. А что, идея! Не сообразил. Заодно познакомитесь с устройством своего скелета. Впрочем, это мужчина... ИРИНА. Откуда вы знаете? ОЛЕГ АНДРЕИЧ. Из учебника анатомии для восьмого класса. ИРИНА. Давайте, я вам помогу, Олег! В жизни не ходила под руку со скелетом! Уходят. МАРЬЯ СЕРГЕЕВНА не без любопытства провожает их взглядом. Затемнение. Картина вторая Тот же школьный вестибюль. Уроки кончились. Тихо. Входит ИРИНА с классным журналом. Она в новом костюме, и, как всегда, он ей к лицу. За ней ЛЮСЯ с портфелем и СТЕПАН с двумя -- своим и Костиным. ИРИНА. Братцы-кролики, мы знакомы три недели, и я в ужасе. Не от того, что вы не знаете элементарных вещей. Воинственно не хотите знать. Человечество создавало для вас стихи, музыку, живопись, балет. А вам все это не нужно? СТЕПАН. Если нужно, то в пределах программы. ИРИНА. Придется нам с тобой, Хоботков, ссориться. Появляется на руках КОСТЯ. СТЕПАН. Тут принципиальный разговор, а ты в своем репертуаре -- клоун! (Швыряет ему портфель.) КОСТЯ (падает). Клоун, между прочим, -- серьезная профессия. Требует природных задатков и узкой специализации. А это так, хобби. Как вы считаете, Ирина Павловна, культурный человек должен уметь ходить на руках? Нет? А где же гармоничность развития? ИРИНА. Костя, я сравниваю тебя на анатомии и на литературе -- два человека. ЛЮСЯ. Он будет хирургом, как Олан. КОСТЯ. В области литературы я -- двоечник по убеждению. СТЕПАН. Вот я -- везде одинаковый. А мне сегодня двойку -- за что? ИРИНА. Есть вещи, которые надо чувствовать. Это не математика. ЛЮСЯ. Как вы не можете понять простой вещи? Иметь пятерочки по всем предметам -- еще ничего не значит! Мне давно ясно: талантливые люди ради того, что им нравится, жертвуют жизнью. ИРИНА. Зачем крайности? ЛЮСЯ. Крайности? Потому что у нас на все способностей не хватает. КОСТЯ. Ирина Павловна! Вы, случайно, не были во Франции? ИРИНА. Не успела. А что? КОСТЯ. У них есть школа -- Эколь Политехник. Там, если по какому-нибудь предмету не успеваешь, тебе сразу лепят пятерку, не спрашивая. Вот и вы бы так ставили... ИРИНА. Эколь -- не школа, а вуз, Костя. У них основа есть... КОСТЯ. Основа?! Да наука так развилась, что люди, вроде Ломоносова, знающие все основы, вымирают. Надо углубляться -- жизнь коротка! ИРИНА. А искусство? Еще древние говорили: жизнь коротка -- искусство вечно. СТЕПАН. По-моему, искусство короче жизни. Взять кино: полтора часа -- и живи себе дальше! КОСТЯ. Чтобы все узнать, и миллиона звездных лет не хватит. Театр если и нужен, так только анатомический. ИРИНА. Ничего себе афоризм! КОСТЯ. Не мой -- Олана. Смысл: лучше то, без чего обойдешься, не знать и не грустить. ИРИНА. А по-моему, лучше грустить, и радоваться, и любить -- жить с открытым сердцем! КОСТЯ. В открытое сердце можно занести инфекцию. ИРИНА. Вы юные нигилисты, сухари! Это про вас Пушкин сказал: "Нет ни в чем вам благодати. С счастием у вас разлад. И прекрасны вы некстати, и умны вы невпопад..." Должна вас огорчить: это временное, возрастное... КОСТЯ. А мы законсервируемся. ЛЮСЯ. Между прочим, Олан с нами целиком и полностью согласен. ИРИНА. Значит, и он не прав! ЛЮСЯ. Ну, это уж слишком! КОСТЯ. Ладно! Предположим, правы вы. Мы согласны слушать Баха. Тащите в класс рояль. Но время -- где взять время? И без Баха перегрузка! А нас, детей, надо беречь! У нас психика слабая, можно... фьють... (Вращает пальцем у виска.) СТЕПАН. Бах -- и на тот свет! КОСТЯ. Мы тут до вас провели один экспериментик. Нечаева подходила ко всем учителям по очереди и спрашивала... ЛЮСЯ (перебивая). Сколько, по-вашему, нужно времени, чтобы приготовить домашнее на твердый трояк? КОСТЯ. Географичка сказала -- полчаса, англичанка -- полтора, математик -- алгебру -- два с половиной, геометрию -- полтора. На историю -- сорок минут. На анатомию -- час надо -- это даже спрашивать нечего... А на литературу -- сколько? ИРИНА (осторожно). Хотя бы часик, а? СТЕПАН. Слыхали? КОСТЯ (иронически). Какая скромность. Так вот, получилось, что простой честный троечник, оттрубив пять часиков в школе, должен долбить уроки дома восемь часов десять минут. СТЕПАН. А у родителей рабочий день сколько?.. ИРИНА. Выход? КОСТЯ. Есть: халтурить! Гармоничность -- это перегрузка. СТЕПАН. В мире мудрых мыслей. ИРИНА. Я понимаю: сейчас модно прикидываться умственно отсталыми... КОСТЯ. Мы -- не дебилы! ИРИНА. Тогда давайте вместе подумаем, как выкроить время и сходить в консерваторию... КОСТЯ. Лучше в уголок Дурова. А вы, Ирина Павловна, тоже в своем роде фанатик. Поймите, мы принципы оттачиваем, на ошибках учимся. ИРИНА. На каких? КОСТЯ. Вон, Олан, вместо того чтобы взять профессора за грудки и к стенке, -- просто ушел. Да я бы... (Бьет кулаком Хоботкова так, что тот отлетает.) СТЕПАН. Ты что? КОСТЯ. ...показал!.. Так что перевоспитывать нас -- поздно. Надо было начать на нас практиковаться восемь лет назад! ИРИНА. Погодите! Еще измените вашей биологии! (Уходит в учительскую.) Ребята собираются разойтись, останавливаются. ЛЮСЯ. Изменим? Ради литературы?.. Думаете почему она такая нервная? КОСТЯ. Училка -- а доказать ничего не может. СТЕПАН. Какая она училка?! Всего-то студентка. В голове хи-хи. А Седых подавай эрудицию! Занервничаешь! ЛЮСЯ. Лопух! Это все следствие. СТЕПАН. А причина? ЛЮСЯ. Неужели не заметил? Да она того... СТЕПАН. Как -- того? ЛЮСЯ. Как, как?! Ну, Олан в нее, а она -- в него. СТЕПАН. Откуда ты знаешь? ЛЮСЯ. Я же девчонка, давно все заметила. Они из школы выходят -- вдвоем! И она! Берет! Его! Под руку! Значит, старик ее домой провожать ходит!.. Вчера на скамейке сижу, а они идут, как будто кроме них никого не существует. Даже меня... КОСТЯ. "Даже меня!" Подумаешь! ЛЮСЯ (Косте). Ты в этой области еще не созрел. Да она на него знаешь как смотрит?! КОСТЯ. Как?! Как? ЛЮСЯ. А вот так! (Смотрит. Пауза.) КОСТЯ (кричит, машет руками). Ты что?! Что?.. ЛЮСЯ. Не бойся, это тренировка. СТЕПАН. Смотрит -- еще ничего не доказывает. ЛЮСЯ. Доказательства? Пожалуйста!.. Первое, Олан стал рассеянным. На вопросы отвечает, а думает о другом. Факт! Второе. Изменил своим принципам. Например... СТЕПАН. Например, двоек раньше никогда не ставил. А сейчас влепил. Я спрашиваю: за что?! Этого в программе нету. А он: сам не чувствуешь? А чувства в программе тоже нету! ЛЮСЯ. Откуда ты, Хобот, программу знаешь? СТЕПАН. Программу мне отец купил -- для проверки, чтобы лишнее случайно не выучить. КОСТЯ. Эта пара тебе, Хобот, за умственную отсталость -- Ирочка сказала! СТЕПАН. Сколько раз говорено: я не Хобот! Зовите меня Степан Степанович Хоботков, а то врежу! КОСТЯ. Сдачи получишь, Степан Степанович! ЛЮСЯ. Не отвлекайтесь, мальчики... Третье... Не пошел с нами в музей института Склифосовского, сказал, что болит голова. А Кузьмина видела его возле кино "Прогресс". СТЕПАН. С ней? ЛЮСЯ. Не с тобой же!.. Четвертое. Она читала Пушкина... Как это там?.. "...Из наслаждений жизни одной любви музыка уступает, но и любовь мелодия..." А Мухин спрашивает: "Мелодия -- для кого?" Помните -- покраснела? Да вся школа говорит, что он в нее втюрился! КОСТЯ. Абстрактно говоря, она, в общем, в порядке... ЛЮСЯ. В порядке? Да ничего особенного. Сексопильная девица, и все... КОСТЯ (Степану). Чего хихикаешь, как недоразвитый? Может, Олану у вас разрешения спрашивать, в кого влюбляться? ЛЮСЯ. Не в этом дело! Все девочки против того, чтобы он влюбился. КОСТЯ. А как же: вы все сами в старика влюблены! ЛЮСЯ. Вот еще! Все! Если и да, то некоторые... СТЕПАН. Ты, например... ЛЮСЯ. Хотя бы и я! Не в тебя же влюбляться! СТЕПАН. Почему? ЛЮСЯ. Ты посмотри ни свои уши. (Протягивает ему зеркальце.) СТЕПАН. И что? По-моему, уши как уши... ЛЮСЯ. А по-моему, слишком торчат!.. Олан -- необыкновенный человек. У него есть цель. Мужчина без цели -- ничтожество... Нет, я в него не влюблена! Просто он -- мой кумир, рыцарь в очках и без шпаги. Как артисты на фотографиях. Но все это -- было. Теперь ему на нас наплевать. Все внимание -- ей! Нас на Иру променял! СТЕПАН. Ревнуешь! ЛЮСЯ. Я?! С какой стати?! СТЕПАН. Женщина всегда ревнует мужчину, который ей нравится. ЛЮСЯ. Да он классу изменил! А ты -- нравится! КОСТЯ. А мне нравится, когда меня не опекают с удвоенной силой! Она сидит на всех уроках. Анатомию вдвоем проводят -- она плакаты развешивает. На собраниях не поймешь, кто классный руководитель: Олан или практикантка... ЛЮСЯ. Уже требует, чтобы мы толстые журналы читали. СТЕПАН. А тут на худые -- времени нема! КОСТЯ. Ести поженятся -- вообще хана! На литературе аукнется, на анатомии откликнется. Я такое иго терпеть не намерен. Крепостное право сто лет как отменили. С женщинами надо разговаривать сурово: нет, и все! ЛЮСЯ. Как же, по-вашему, быть? КОСТЯ. Вы как хотите, а я беру личное обязательство: литературу не учить. Пушкин сказал: "Спи, младенец мой прекрасный, баюшки-баю!" Вот и буду спать на литературе по указанию Пушкина. ЛЮСЯ. Это, кажется, сказал Лермонтов. КОСТЯ. Тем более! Ее директриса за наши двойки в два счета выгонит! СТЕПАН. Лопухи вы! Уши развесили. Ждите, пока выгонит. Да меня отец до этого за двойки живьем съест -- тапочки сплюнет. Действовать надо! ЛЮСЯ (осторожно). Как? СТЕПАН. Очень даже просто: вбить клин между ними -- и привет! Пофлиртовали -- и хватит! ЛЮСЯ. Хватит... Легко сказать! КОСТЯ. А чего? Давай, Хобот, то есть Степан Степанович, выступи на собрании и заяви: "Ирина Павловна! На каком основании вы влюбились в нашего персонального Олана? Этого в программе нету". Ей и крыть нечем. СТЕПАН. Я не понял: кто выступит? Я?! КОСТЯ. Ты же летом на Клязьме с камнями во рту дикцию отрабатывал, как Цицерон, -- сам говорил. СТЕПАН. Как Демосфен, балда! КОСТЯ. Нет возражений. Выскажись, как Демосфен. СТЕПАН. Не... Какой же дурак открыто будет выступать? Надо тонко... (СТЕПАН прижимает к себе головы ребят и что-то шепчет. Все смеются.) Еще увидим, у кого умственная отсталость! ЛЮСЯ (Степану). Сам-то трусишь? (Косте.) И ты тоже? Эх вы! А называетесь мужчинами!.. СТЕПАН. Стоп: есть еще способ, вполне порядочный: "на морского"! ЛЮСЯ. Это как? КОСТЯ. Примитив! Бросим жребий -- "на морского". На кого падет -- тот и скажет! СТЕПАН. Согласны? Моя идея -- я не участвую. ЛЮСЯ и КОСТЯ складывают пальцы в кулаки и размахивают ими. КОСТЯ. Начинаем с меня. Раз!.. Два!.. Три!.. Разжимают пальцы -- кто сколько, КОСТЯ подсчитывает сумму, показывает, на кого она выпадает. ЛЮСЯ кричит. КОСТЯ. Прекрасный пол -- тебе! ЛЮСЯ. Это кто -- прекрасный пол? Я? Хотя... Вообще-то да. Только... СТЕПАН. Тише вы! Раскудахтались. Она! Ребята прячутся -- кто где. Из учительской выходит ИРИНА. СТЕПАН выталкивает ЛЮСЮ. ЛЮСЯ выскакивает из укрытия, едва удержавшись от падения, кашляет. ИРИНА. Ты еще не ушла, Нечаева?.. Пока не забыла. Помнишь, ты спрашивала о ранении Пушкина. Я выяснила у нас в институте у пушкинистов. В 1937 году врач Арендт, потомок Николая Федоровича Арендта, который пытался лечить раненого поэта, установил: современными методами Пушкина действительно можно было бы спасти. ЛЮСЯ (равнодушно). Пуля прошла в брюшину и задела крестцовую кость. Начался перетонит. Из коматозного состояния можно было вывести при наличии антибиотиков. Мы это давно знаем. ИРИНА. Зачем же тогда спрашивала? ЛЮСЯ. Вас уж и проверить нельзя?.. Между прочим, Олегу Андреичу на эту операцию потребовалось бы два часа сорок минут. (После паузы.) Погода какая! Летом запахло. Наверно, мы с Оланом снова в заповедник поедем на Оку. Прошлым летом полтора месяца там жили. Лекарственные травы собирали. Лягушек оперировали. Купались. Течение там быстрое -- песок из-под ног уносит, не устоишь... А вы... поедете с нами? ИРИНА. Я плохо плаваю. ЛЮСЯ. Научим! ИРИНА. Соблазнительно! ЛЮСЯ (вдруг). Вы детей любите? Маленьких? ИРИНА. Очень. ЛЮСЯ. И я -- просто страсть! У меня их будет... (Загибает по очереди все десять пальцев.) Два. Мальчик и девочка. Когда к старику, то есть Олегу Андреичу, приезжала жена, я целые дни возилась с ребенком. ИРИНА. С каким ребенком? ЛЮСЯ. С младшим. Такой симпомпончик, щечки розовенькие! А старший дома остался. ИРИНА. Чья жена?.. ЛЮСЯ. Его... Ненадолго приезжала, они вроде развелись... ИРИНА. Чушь какая-то! Но откуда? ЛЮСЯ. Из Серпухова. Или нет, из Калуги... Что с вами, Ирина Павловна? Побледнели... Жарко? ИРИНА. Нет... ничего... Глупости! ЛЮСЯ. Вы не расстраивайтесь! Мужчины, они такие!.. Если разобраться, он вам не пара. Вы похожи на студентку ВГИКа, а он очкарик, сухарь! ИРИНА. Вот оно как! За меня решила? Я-то думала -- ты просто наивная девочка. А у тебя острые коготки! (Убегает.) ЛЮСЯ. Будешь без коготков -- тебя поцарапают! Высыпают ребята. СТЕПАН. Блеск! Налицо шок. Вернее -- на лице! КОСТЯ. А по-моему, нечисто получается. Запашок есть... СТЕПАН. Лопух! Нам что ли нужно? Это же в интересах класса! ЛЮСЯ (Косте). Чудачок! Будет Ира уходить из школы, скажем: разыграли. Что у нее -- чувства юмора нету? Как же без чувства юмора преподавать русскую литературу? СТЕПАН. Атас! Прячьтесь скорей! Олан идет! (Косте.) Твоя очередь!.. ЛЮСЯ и СТЕПАН снова поспешно прячутся. КОСТЯ спотыкается о собственный портфель, падает. Входит ОЛЕГ АНДРЕИЧ. ОЛЕГ АНДРЕИЧ. Седых, так сотрясением мозга обзавестись можно... КОСТЯ. Это сорок дней полного покоя. Лафа! ОЛЕГ АНДРЕИЧ. Не для всех. Ты Ирину Павловну не видел? КОСТЯ. В буфет прошествовала. ОЛЕГ АНДРЕИЧ. Старик, как протек урок литературы? КОСТЯ. Нормально. Полная гармония. А что? ОЛЕГ АНДРЕИЧ. Я беспокоюсь за Ирину Павловну. Она молода, неопытна. КОСТЯ. Неопытна? Да она опытней вас! В два счета того... Попрактиковалась и... вас окрутила... ОЛЕГ АНДРЕИЧ. Вон ты о чем! Тогда уж не она меня, а я ее. В твоем возрасте можно быть и погалантней. КОСТЯ. С какой стати? Она сама смеется, что вы науку на нее сменили. ОЛЕГ АНДРЕИЧ. Как -- смеется? КОСТЯ. Да так! Цитирует Пушкина про любовь и смеется, что вы за ней... Вокруг нее... Ну, интеллигентно выражаясь, вьетесь... ОЛЕГ АНДРЕИЧ. Что же смешного? КОСТЯ. Для меня лично -- ничего. Флирт как флирт. А она говорит, что ее жених лучше. ОЛЕГ АНДРЕИЧ (после паузы). Седых, у тебя температура! Какой жених! КОСТЯ. А тот, который в этой... как ее... в армии служит, на Дальнем Востоке. Скоро вернется, и тогда свадьба. Уже, говорят, назначена. Как думаете: нас с вами позовут? ОЛЕГ АНДРЕИЧ. Слушай, Седых, поумней ничего не могли сконструировать? Это же шито белыми нитками! КОСТЯ. Поумней -- трудней. Я пойду, а то уроков!.. Одной литературы ваша Ирина задала часа на два... (Идет, останавливается.) А температура у меня лично из-за этого никогда не повышается! (Убегает.) ОЛЕГ АНДРЕИЧ стоит в задумчивости, потирая виски. Возвращается ИРИНА, хочет незаметно пройти мимо, но ОЛЕГ АНДРЕИЧ оборачивается. ОЛЕГ АНДРЕИЧ. Ты когда уходишь домой? Надо поговорить... ИРИНА. Поговорить? (Подумав.) У меня дел много... ОЛЕГ АНДРЕИЧ. Не глупи! Если на все реагировать... ИРИНА. Да я и не реагирую. Просто настроение... Я же не кукла, чтобы вечно быть розовощекой, смеющейся и в восторге хлопать глазами... Не жди, я задержусь. (Уходит.) ОЛЕГ АНДРЕИЧ (обиженно). Если дел много, конечно... Не жду. (Уходит в другую сторону.) Появляются ЛЮСЯ и СТЕПАН. Переглядываются, застывают на мгновение. СТЕПАН (в позе профессионального чтеца). "Нет ни в чем вам благодати. С счастием у вас разлад. И прекрасны вы некстати, и умны вы..." Как там?.. ЛЮСЯ. "Невпопад". СТЕПАН. Будет впопад! Они от нас так легко не отделаются. (Передразнивает.) Шито белыми нитками... Ладно! Черными сошьем! Смеются. ЛЮСЯ убегает. СТЕПАН уходит на цыпочках. Затемнение. Картина третья В своем кабинете работает МАРЬЯ СЕРГЕЕВНА. Оттуда слышно радио: "Разведите руки пошире. Вдохните". Это урок производственной гимнастики. Слышна бодрая мелодия из оперетты. В вестибюле на стене новая доска: "До экзаменов осталось ... дней". Число еще не повесили на гвоздик. Появляется ХОБОТКОВ-СТАРШИЙ. Он тщательно одет, белоснежная рубашка, модный галстук. ХОБОТКОВ тащит огромный щит. Перед кабинетом директора поправляет манжеты, стучит в дверь, улыбается. МАРЬЯ СЕРГЕЕВНА. А, заходите, товарищ Хоботков. Частенько к нам заглядываете. Удобно работать по соседству со школой? ХОБОТКОВ. Вот, Марья Сергеевна, все изготовлено в лучшем виде... Попробуйте сказать, что родительский комитет плохо работает! Здравствуйте! (Почтительно жмет руку.) Глядите, какой щит! Не подумаешь, что из отходов. Натуральная синтетика. Лучшие бывшие дети школы -- семь докторов и двадцать четыре кандидата -- улыбаются все как один. А это -- для новых кадров места оставлены. Были бы кадры! МАРЬЯ СЕРГЕЕВНА. Кадры будут, не сомневайтесь! (Рассматривает щит). Все мои. Смеются, голубчики. А постарели-то!.. Ой, спасибо, отец Хоботков, спасибо! Помогите повесить. Вот молоток -- мужская работа. Выходят в вестибюль. ХОБОТКОВ заколачивает гвозди. Повесив щит, возвращаются. ХОБОТКОВ. Я для школы -- находка, Марья Сергеевна. Таких родителей еще поискать! Все в порядке шефства. Как говорится, шефство заменяет средства. Пускай детишки смотрят, а то у них одна сирень в голове... (Доверительно.) Кстати, у меня к вам разговорчик имеется. Ведь пришел я к вам не только как отец своего сына, но и как администратор к администратору, с делом общественным, которое... МАРЬЯ СЕРГЕЕВНА. Вот как? Присаживайтесь! ХОБОТКОВ. Спасибо! (Ходит по кабинету.) Обиды таить -- не в моих правилах. Я стою за гласность. Откровенно говоря, причина моего взволнованного состояния является следствием той информации, которая... МАРЬЯ СЕРГЕЕВНА. Случилось что-нибудь? Мальчик ваш вроде благополучный... ХОБОТКОВ. С вами могу поделиться: назревает опасность ухудшения. Дети стремятся в отличники -- в институт, сами знаете, как трудно поступить! Гуманно ли крылья подрезать? Учитель ставит по анатомии двойку, в результате чего исказится картина успеваемости. Не о своем ребенке пекусь! Какими будут общие показатели? МАРЬЯ СЕРГЕЕВНА. Незаслуженная двойка? Вряд ли... ХОБОТКОВ. Зря сомневаетесь! Недавно в газете была статья, между прочим, умная. Там пишут: раз двойки -- значит педагог не в состоянии научить. У Олега Андреича ведь нет педагогического образования. А Ирина даже вуза не окончила. И это у нас, в спецшколе с уклоном! МАРЬЯ СЕРГЕЕВНА. Ирина Павловна у нас на практике. Девушка душевная, искренняя, не без романтики -- ребятам все это на пользу. С Олегом Андреичем полный контраст. Что касается биологии, то требования действительно завышенные, да. Плохо ли это? ХОБОТКОВ. Он таланты ищет, а к Степе Хоботкову -- одни придирки. По-моему, талантов слишком много стало, а образования прочного нету. Все верхушки сшибают. Сидеть не учатся, вот что плохо! Мы с женой воспитали Степана усидчивым. Чтобы в облаках летал, не хочу. Но перья у него из хвоста выщипывать негоже! МАРЬЯ СЕРГЕЕВНА (поморщившись). Педагогу, должна вам сказать, видней. В данном случае, отец Хоботков, вам трудно быть объективным. ХОБОТКОВ. В данном случае, возможно. Но все дети должны быть равны! МАРЬЯ СЕРГЕЕВНА. Равны. Но не одинаковы! ХОБОТКОВ. Ладно. Тогда копнем глубже. Истинная причина вам-то, надеюсь, известна? МАРЬЯ СЕРГЕЕВНА. Что вы имеете в виду? ХОБОТКОВ. То, что у учителя мысль теперь направлена не на учеников, а на то, как совратить практикантку. МАРЬЯ СЕРГЕЕВНА. Что?? Чепуха какая-то! ХОБОТКОВ. У меня точная информация. Есть даже русская пословица: "Устами младенца глаголет истина". Дети не врут! МАРЬЯ СЕРГЕЕВНА. Восьмиклассники -- не младенцы. В этом возрасте врать умеют! ХОБОТКОВ. Нет, мой Степан -- ребенок незамаранный. Все мне сообщает. Выводы я делаю сам: учителя, понимаете, влюбляются друг в друга и выражают чувства в отметках! Мстят тем в классе, кто за чистую нравственность. Моя семья все делает, чтобы дать сыну образование, как у всех, воспитать достойно -- и вот... В газетах пишут, учителя перегружены. Раз разврат, есть досуг! А детей любить -- времени в обрез! Лучше бы, чем произвольно ухаживать в рабочее время, давали глубокие и прочные знания. МАРЬЯ СЕРГЕЕВНА. Мне все-таки кажется, папаша Хоботков, вы чересчур подливаете масла в огонь. ХОБОТКОВ. Раз уж откровенный разговор, так я еще не все вылил! По моральному облику прогуляемся. Какой пример молодому поколению? Детям твердим об ответственности и правильно делаем. Я бы еще дозу увеличил. Но где же, позвольте спросить, ответственность учителя? Ученикам специальность нужна, а не шашни, извините за выражение. Я бы народным образованием руководил -- ввел бы отметки по моральному облику. МАРЬЯ СЕРГЕЕВНА. Интересно. Это за что же? ХОБОТКОВ. "Моральный троечник" или, к примеру, "моральный двоечник" -- кому надо, сразу видно. Школа ведь -- не кино. В нее ходят без билетов и завлекать нечего. И секс в ней детям наблюдать незачем. До шестнадцати лет это делать вообще запрещается! А тут? Жениху, понимаете, изменила... МАРЬЯ СЕРГЕЕВНА. У нее -- жених?! ХОБОТКОВ. Вы меня удивляете... Все это знают -- военнослужащий, спецназ Минобороны. К сожалению, женихов пока указывать в анкетах не требуют. Вот вам и положительный пример! МАРЬЯ СЕРГЕЕВНА. Спасибо за сигнал, товарищ Хоботков. Надеюсь, этот разговор останется между нами? ХОБОТКОВ. За кого вы меня принимаете?! Само собой! МАРЬЯ СЕРГЕЕВНА. Вот и хорошо. А я подумаю. ХОБОТКОВ. Подумайте, не имею ничего против. Но без мер, уверен, не обойтись. И если любовь потребуется воспитывать на положительных примерах и прочее, то фильмы я подберу. Милости прошу -- коллективную заявочку ко мне в кинотеатр "Прогресс" без очереди, а вам лично -- на любую дефицитную ленту. (Раскланивается, выходит из кабинета, останавливается, за дверью прислушивается.) МАРЬЯ СЕРГЕЕВНА прошлась по кабинету. Она не знает, на что решиться. МАРЬЯ СЕРГЕЕВНА. Только этого не хватало!.. Значит, и до родителей дошло... Учителя, так те давно потихоньку обсуждают. Кто "за", кто "против". А мне-то что делать? Притворяться, будто не замечаю? Не дадут ведь, напомнят, спросят... и не хочется принимать меры... Надо!.. И лучше не затягивать.. (Снимает телефонную трубку.) Скажите, у вас в кабинете нет Ирины Павловны? Где видели? На репетиции в актовом? Попросите ее срочно зайти ко мне. И, если не трудно, по дороге постучите в биологический кабинет к Олегу Андреичу. Пускай тоже зайдет. ХОБОТКОВ-СТАРШИЙ удовлетворенно кивает, вытирает пот и уходит с чувством выполненного долга. Кабинет затемняется. Пауза. В вестибюле стремительно появляется ИРИНА, следом за ней поспешает ОЛЕГ АНДРЕИЧ. ОЛЕГ АНДРЕИЧ. Ирэн! Эй, мадемуазель Практикантка! Да Ирина же!.. ИРИНА (останавливаясь, холодно). Я слушаю тебя, Алик. ОЛЕГ АНДРЕИЧ. Проносишься мимо -- не угонишься. Что ты делала вчера вечером -- без меня? ИРИНА. Нескромный вопрос... Допустим, читала... ОЛЕГ АНДРЕИЧ. Послушай! Мне необходимо с тобой поговорить! ИРИНА. Сейчас? Не могу: меня срочно вызывает Марья Сергеевна. ОЛЕГ АНДРЕИЧ. Вот как? Зачем? ИРИНА. Понятия не имею. ОЛЕГ АНДРЕИЧ. Странно. И меня... Не знаешь причины? ИРИНА. Говорю же: понятия не имею! ОЛЕГ АНДРЕИЧ. Хочешь, я пойду первым? ИРИНА. Как Матросов? Нет уж! ОЛЕГ АНДРЕИЧ. Тогда тебя подожду. ИРИНА пожимает плечами: дескать, как хочешь. Она входит к директору. Олег Андреич уныло бредет. Исчезает в учительской. Высвечивается кабинет директора. МА