. ваше предложение, - сказал начальник, вдруг повышая тон. - Рассматривали, понимаете! Ничего не можем разобрать! Вы меня извините, я не специалист, для нас это темное дело. Вот, например... - он открыл ящик стола и достал папку с чертежами, милые знакомые чертежи, сделанные когда-то Дмитрием Алексеевичем на ватмане Валентины Павловны... - Вот, например, этот узел - что это? - Это узел заливочного устройства, - сухо и коротко сказал Дмитрий Алексеевич, вертя в пальцах гайку. - А это дозатор. - Хм! - сказал Урюпин. - Простите, - перебил его Араховский и, озабоченно разглядывая запонку на рукаве, зашипел: - Мы еще не завершили знакомства. Меня интересует, какую специальную подготовку имеет автор. - Вы инженер? Вы литейщик? - живо спросил Урюпин. - Я окончил физико-математический факультет, - ответил Дмитрий Алексеевич. Урюпин получил большое удовольствие от этого ответа. Его обтянутое лицо ярко улыбнулось, он оскалился. - То есть по отношению к данному, конкретному проекту знания ваши имеют несколько общий характер? - прозвенел его торжествующий голос. - У нас время есть, я расскажу вам одну историю - притчу. Я ведь тоже был когда-то изобретателем! Ого-о! Я был бы серьезным конкурентом для вас! Он умолк, как бы с удовольствием вспоминая свою изобретательскую молодость. - Я изобрел когда-то ловушку для крота! Я не иронизирую. Нашел я его ход, вырезал кусок дерна и поставил туда обыкновенную мышеловку. Только ниточку протянул: он зацепит ее, тут мышеловка и хлоп! Да, так вот... Закрыл все это дерном, на следующий день прихожу - что за черт! Что за дьявольщина! Нет крота. Я подумал и сделал десять разных ловушек на самых разнообразных принципах. И ни в одну не поймал! И, какая сволочь, каждую ловушку он мне обязательно засыпал землей. Запечатывал с двух сторон! Слушайте дальше, это еще не все. Что же он делает? А он, когда идет по своим коридорам - он чистит их и впереди всегда толкает пробку земли. Земля и попадает в ловушку. А крот тут же все это и закупоривает. Это у него как бы знак апробации. Как эксперт! Ловушку с резинкой он чует по запаху, закупоривает и ее, подлец! Издалека! Что ж, думаете, я отступился? Нет. Я спаял для него вершу из толстой стальной проволоки и острия поставил, знаете, вот так, чтобы крот влез и не мог назад выбраться. И он попался, но... Но! Понимаете? У него сильнейшие лапы, он разломал мою стальную вершу и вышел в бок. И, конечно, запечатал ее! Он мне сказал: ты, дурачок, идешь от бумаги к конструкции. Приобрети сначала опыт, изучи меня, а тогда и изобретай. И я бросил это дело! Урюпин засмеялся, крякнул несколько раз. Араховский обнажил десны - тоже улыбнулся, повесил одну длинную ногу на другую, и Дмитрий Алексеевич увидел его нитяные коричневые носки. - В общем, непонятно, - сказал Урюпин, быстро перелистав чертежи и отодвигая папку в сторону. - До меня не доходит. Я не хочу сказать, может, идея и остроумна... - При этом Араховский наклонил голову с пробором, теребя свою запонку. - Живая мысль! Была бы хоть живая мысль! - Это что же, моя голова - твои ноги? Так, что ли? - раздался за спиной Лопаткина молодой и очень уверенный голос. Дмитрий Алексеевич мгновенно обернулся и встретился глазами с насмешливо-ненавидящим взглядом молодого человека лет двадцати трех. Он был в голубой полурукавке с маленьким спортивным значком на груди. Его русые волосы торчали вихрами, как у мальчишки. Сзади него стояли несколько молодых инженеров и смотрели с любопытством на Дмитрия Алексеевича. А этот, вихрастый, повернулся к нему боком и похлопывал себя по мускулам на руке. Начальник отдела поднял голову, как бы говоря: "Помолчи". - Да как же, Анатолий Иваныч! Я же вижу по затылку, опять автора прислали! - возразил вихрастый инженер со значком. - В план не ставят, а присылают! - он обращался уже к Дмитрию Алексеевичу. - Вам этого не понять, конечно... вы - предприниматель. Вы организуете это дело... а кто-то будет ишачить. Видите, здесь у нас не авдиевское Конго... Начальник еще строже поднял голову. - Когда вы доживете, - не унимался вихрастый парень, - когда доживете до авдиевских седин, - до его ученых, я имею в виду, седин, - может, и у вас будут тогда свои негры... - Да, кстати, - заметил Урюпин. Он как бы не слышал того, что сказал молодой инженер. - Кстати, вы знакомы с машиной Василия Захаровича? Она ведь уже на испытании. По-моему, она должна работать. - И моя будет работать! - сказал Дмитрий Алексеевич. - Влезет она хоть в цех? Вы извините, я всерьез. Не прикидывали, как она в габаритах? И зачем нам две? Вы что же, думаете, ваша будет лучше? - Вероятно, лучше. - Каждому изобретателю кажется, что его машина лучше. Но я открыто говорю: не сторонник я этой, вашей... - Очень жаль, - спокойно сказал Дмитрий Алексеевич, слегка подбрасывая на ладони гайку. - Я надеялся увидеть здесь сторонников. Мне кажется, что некоторые товарищи ж разобрались в сути. Вещь новая... - Нового мы не боимся, - перебил его Урюпин. - Новое мы подхватываем. - Да, лучшее, как говорится, враг хорошего! - добавил насмешливо молодой инженер. - Только что-то мы его не видим, - лучшего. Я и про машину Василия Захарыча кое-что слыхал... - Разрешите мне договорить, - Дмитрий Алексеевич, глядя вниз, спрятал гайку в карман. - Вы мне сказали много неприятных слов. А я еще не ответил и, стало быть, в долгу перед вами. Особенно перед вами, - он повернулся к молодому инженеру. - Но я думаю, что вы мне простите этот долг, если я его не отдам. Вы знаете, ведь я по профессии учитель. Никогда не думал, что меня нелегкая дернет дать министерству совет, который не относится к моей компетенции... Я сам жалею, что оторвал ваш отдел. Я все время путаю людям планы. Но сейчас я не могу даже отказаться... Сказав это, Дмитрий Алексеевич хотел было в доказательство достать бумаги, подписанные заместителем министра Шутиковым, но вовремя сообразил, что Урюпин - из тех маленьких начальников, которые не любят, когда им показывают границы их власти. - Я хотел бы еще, чтобы мы перешли к делу, - продолжал он сдержанно. - Если надо, я дам подробные пояснения. У меня есть с собой модели. Товарищи разберутся. Может быть, даже и сторонники появятся! - он улыбнулся. - Вы что, имеете приоритет на это дело? - помолчав, отрывисто спросил Урюпин. - Имею приоритет, - мягко ответил Дмитрий Алексеевич. Наступила долгая, многозначительная тишина. - Так чего ж нам время терять? - сказал начальник. - Давайте вы, Кирилл Мефодьевич, займитесь этим делом, прикиньте, что там получится... Он уперся в стол, как бы собираясь встать, и добавил своим стальным, бодрым голосом: - Даю вам нашего лучшего механика и математика. Это наша гордость, наш Лагранж... - Насовсем? - спросил Дмитрий Алексеевич. - Это зависит от него и от вас. Высокий, согнутый вперед Араховский молча забрал со стола папку с чертежами и повел Дмитрия Алексеевича между чертежными досками, в дальний угол комнаты. Там у него был маленький столик и станок с чертежной доской. Он сел, надел пенсне, развернул первый лист - общий вид машины и, хищно хмурясь, сопя, стал как бы снюхивать чертеж. Он долго так сопел над чертежом, потом засмеялся, обнажил розовые десны и бросил на ватман логарифмическую линейку. - Сколько работал? - Полгода. - Я вижу. Все мелочи вычертил. Размеры проставил! А знаешь ты, что ничего этого не надо было делать? Вот этого и этого, и вот этой всей чертовщины. - Он ткнул пальцем в несколько мест чертежа. - В технике приняты так называемые нормали, готовые стандартные детали и целые узлы, из которых мы можем собирать машину. Собирать. Понимаешь? А ты трудился! Даже резьбу у болтов начертил! Вот ты говоришь, Коля... Слышишь? - Он возвысил голос, обращаясь к кому-то на том конце комнаты. - А ведь неплохо учитель машинку завязал! - Очередная любовь Араховского! - отозвался насмешливый голос вихрастого молодого инженера. - Вертушок какой-нибудь! - Не вертушок, а настоящая машина! И я на вашем месте, товарищ футболист, ознакомился бы. Молодой инженер, изгибаясь и виляя между чертежными досками, подошел, навалился на Араховского, и они вместе стали просматривать чертеж. - Ты эту штуку видел? - Араховский постучал карандашом по чертежу. - Ну? Что? А говоришь, живой мысли нет! - Не понимаю я ни шиша в литейных машинах, - сказал Коля, выпрямляясь и все еще не глядя на Дмитрия Алексеевича. - Вижу только, что редукторов где надо и где не надо натыкано. А это уж верный признак... Он не договорил - вдали раздались три глухих удара в перегородку. Пронзительный голос начальника позвал: "Кирилл Мефодьевич!" И Араховский сразу встал и, глядя только вперед, двинулся, лавируя между чертежными досками. Вскоре он вернулся. Надел пиджак, бросил в ящик стола карандаши и линейку. - Придется вам отдохнуть, товарищ... Лопаткин. Еду на завод. Оформляйте пока хозяйственные дела, а встретимся завтра, во второй половине... Так они занимались с Араховским целую неделю - каждый день по полтора-два часа. К концу этой недели Араховский стал неразговорчивым, и Дмитрий Алексеевич заметил, что он опять прячет глаза. И наступила минута, когда, просмотрев все свои расчеты, Кирилл Мефодьевич снял пенсне и, глядя в сторону, прошипел: - Пойдем к Анатолию Ивановичу. Начальник отдела, как всегда, сидел за столом и словно ждал их, раскинув смуглые плоские руки на ватмане. На нем была шелковая безрукавка цвета старого мяса, с чуть заметными серыми полосками. Его худощавое, загорелое лицо старого физкультурника было перекошено снисходительной и нетерпеливой гримасой. Араховский молча сел против него на стул. На второй стул сел молчаливый Дмитрий Алексеевич. Урюпин лениво протянул руку и принял от Араховского папку. Постучал ногтем по стеклу огромных часов, поднес их к уху, потом развернул папку и достал чертеж - общий вид. - Ну, как ваше мнение? - спросил он. - Получается вроде, - негромко сказал Араховский. - У вас все получается, - начальник окинул взглядом чертеж. - Ну что же... давайте... возьмите Егора, что ли, Васильевича... Пусть он общий вид прикинет. - Анатолий Иваныч... Вы что - забыли? Ведь у меня этот, жираф... - Какой жираф? - Да мельница эта... Я занят с утра до вечера. - Ах, верно... Мы уже вылазим из графика... Кому же поручить?.. Вы, товарищ Лопаткин, извините, что так. У нас свои хозяйственные дела. Вот тоже мельница. Ее не планировали, разрабатываем как предложение. Как и ваш проект. Послали один раз - возвращают. Сами же техническое задание неправильно дали! Переделать! А время где? - Да, - согласился Дмитрий Алексеевич. - Действительно... - А люди, люди, спрашивается, где? Людей нет! И денег нет! - Да, - сказал Дмитрий Алексеевич. - Да. Да... Начальник подумал, потом, играя гибкой бровью, взглянул пристально Дмитрию Алексеевичу прямо в глаза и сказал: - Придется мне взять вашу машину... Наступила долгая пауза. Прохладный ветер, пахнущий клеем тополя, врывался в открытое окно и приятно обдувал лица. Араховский, выкатив спину дугой, хмурый, безучастно смотрел только вперед. Дмитрий Алексеевич старался понять, хорошо или плохо, что начальник взялся руководить проектом. А сам Урюпин в это время смотрел ему в лицо твердым взглядом бойца, готового нанести удар. - Так и постановим! - сказал Урюпин. - Кирилл Мефодьевич, пошлите сейчас ко мне Егора Васильевича и этого, новенького, Максютенко. Не взглянув на Дмитрия Алексеевича, Араховский ушел с таким видом, будто поссорился со всеми. Лопаткин удивленно посмотрел ему вслед. Почти сейчас же после его ухода появился улыбающийся Максютенко - светлый, щеголеватый блондин в шелковой бледно-сиреневой рубашке, заправленной в синие брюки, пышно оттопыренной и перехваченной у локтей резинками. Он вылез из-за чертежной доски, словно сидел там и ждал своей очереди. - Товарищ Максютенко, - сурово сказал начальник. - Вот автор - Дмитрий Алексеевич Лопаткин. Вот проект. Вы уже знакомились с ним. Прикиньте общий вид машины. Вопросы решать - ко мне. Я буду курировать это дело. Вот и Егор Васильевич пришел... Егору Васильевичу поручим узлы. Егор Васильевич - маленький, седой, с брюшком, одетый в синюю сатиновую куртку, мельком взглянул на автора, протянул руку к чертежам. Но тут же отдернул ее, потому что начальник поднял папку и торжественно вручил ее Максютенко. - Там, там все посмотрите. Максютенко вам покажет. Вы назначаетесь в группу, Егор Васильевич. Все теперь зависит от вас. Проект ответственный, о качестве я, зная вас, не говорю. Но нам нужна еще и быстрота. Я думаю, что она и вам не повредит. 9 В дальнем углу комнаты для группы "центробежников" были поставлены четыре чертежных станка, которые все здесь называли "чертежными комбайнами", и письменный стол. Два молчаливых техника - деталировщики - быстро взглянули на Дмитрия Алексеевича, потом друг на друга и отточили карандаши. Егор Васильевич, сопя и хмурясь, откинулся на стуле перед своей доской. Они были готовы приступить к работе. Заработок этих людей зависел от _листажа_. А Максютенко принял перед своим "комбайном" вдохновенную позу - поставил ногу на высокую перекладину, уперся локтем в колено и вставил в рот пустую, изогнутую трубку. Потому что ему было поручено самое главное. И потому еще, что в отделе был инженер с толстыми косами, уложенными на затылке, и еще один - с пышными, светлыми волосами до плеч. Так начался первый день основной работы. В этот день было сделано многое, и Дмитрий Алексеевич понял, что его проект был с технической стороны не так уж беспомощен. Через несколько дней он намекнул об этом Максютенко. - Валерий Осипович, - сказал он, - я вижу, мы совсем не спорим с главным конструктором! - А чего спорить? - Максютенко снял ногу с перекладины, достал резиновый кисет и, набив трубку, взял ее в зубы. - Чего тут с ним спорить? Хорошая машина. Он сам говорил. И Араховский сказал. Чего ж тут?.. - А мне Анатолий Иванович при первом знакомстве... - Пугал вас? Это всегда так. Это полагается. Надо морально подготовить автора к сотрудничеству, чтобы слушался. И не рыпался, - он хохотнул, передвинул трубку во рту и, достав спички, пошел к выходу. Он часто выходил покурить. Раза два в день к станку Максютенко подходил начальник и давал указания. При этом он стучал пальцем по доске и громко кричал: - Убрать, убрать этот болт! Слышите - убрать! Что вы, дорогие товарищи! Сейчас же его уберите, он портит здесь всю обедню! "Кричи, кричи", - думал Дмитрий Алексеевич. Ему теперь нравилось здесь все - и этот начальственный крик, и вдохновенные позы Максютенко, и молчаливая энергия техников, которые мастерски вычерчивали детали - лист за листом. На доске Максютенко постепенно проявился контур машины. Неизвестно по каким причинам, но почти каждый день у этой доски останавливался Коля - молодой вихрастый инженер со спортивным значком. Иногда приходил сюда и Араховский и молча рассматривал, словно обнюхивал чертежи. И вот произошло неожиданное столкновение. В начале августа, когда работа над "общим видом" приостановилась и Максютенко, наколов на доску форматку с главным узлом машины, с центральным валом и набив трубку, ушел на крыльцо поразмыслить, в эту самую минуту к станку и подошел начальник отдела. В последнее время он стал уделять машине больше внимания - вызывал Максютенко к себе, за перегородку, а проходя мимо Дмитрия Алексеевича, в шутку задевал его локтем и говорил: "Наш автор". Если же он останавливался у доски, то сам брал в руки карандаш. Так вот, он подошел к станку, сел на стул, поднял на лбу морщины и, сжав губы, стал смотреть на чертеж. Зажмурился, словно прогоняя видение, и загляделся в окно, барабаня пальцами по колену. Потом пришел Максютенко, удовлетворенный, чмокая красными губами и распространяя горький запах трубочной гари. Начальник что-то сказал, Максютенко пожал плечами. Они оба быстро взглянули на чертеж, и в эту минуту сзади них остановился взъерошенный и прямой Коля, сунул руку в карман, оглянулся на Дмитрия Алексеевича и зло усмехнулся. - Послушайте, Максютенко... - голос его прозвучал неожиданно и резко, и Максютенко испуганно обернулся. - Зачем вы вновь изобретаете велосипед? - Какой велосипед? - А такой! Вы же инженер со стажем! Зачем вы нагромождаете здесь эти два редуктора? - Как так? - почти в один голос сказали Максютенко и начальник. - Если редуктор ставить сюда - надо его мощнее делать. И зачем он вам? У нас есть нормальный узел, который Анатолий Иванович уже применял на двух машинах. Ведь применяли, Анатолий Иванович? Так что же здесь думать? - Коля уже обращался к Дмитрию Алексеевичу. - Где будет машина стоять? В литейном цехе. В каждой литейке есть сжатый воздух. Стало быть, здесь нужна самая обыкновенная пневматика. Идите в архив - и вам дадут готовый, отработанный узел! - Ваши слова несколько расходятся с ммм... - начал Урюпин и замолчал, подбирая нужное слово. - Таких два-три решения, подсказанных автору, и количество перейдет в качество. Получится новая идея, потребуется апробация, пойдет переписка... - А потом автор, если машина не будет работать, нас же обвинит за то, что мы отошли от первоначального проекта, - сказал Максютенко и посмотрел на Урюпина. - Об этом надо спросить автора, - сказал Коля и пошел к своему месту. Он остановился посредине комнаты и, глядя в сторону, добавил: - Только пневматика - это, товарищи, не идея. Она спасает идею - это да, а редуктор и червяки гробят ее. Он пошел дальше, исчез за досками, и был слышен только недовольный его басок: - И вы сами понимаете! Так чего ж тут ждать... На первом же испытании шестеренка эта хрупнет - и все. Тимоха, ты видел, что они там... Урюпин поднял голову и прислушался, строго оглядывая свой отдел. Ни один человек на него не смотрел, все молчали, наклонились к доскам, напряженно обдумывали свои конструкторские дела. Только за досками, где исчез Коля, все слышался его басок: - Я уже четвертый день хожу и смотрю... Дай, думаю, посмотрю, чего это они мудрят... И чего мудрят?.. - Дмитрий Алексеевич! - сказал Урюпин, дождавшись, когда Коля умолк, склонив голову набок и изогнув бровь. - А ведь если подумать, дело это заманчивое - пневматика! А? Что вы скажете? При этих словах Максютенко поставил ногу на перекладину своего "комбайна", уперся локтем в колено и стал сосать пустую трубку. Слабый летний ветерок шевелил блондинистый пух на его плеши. Лопаткин подошел к ним, посмотрел на форматку, где тончайшим пунктиром Егор Васильевич показал соединенные шестерни редуктора. На ясном, усталом лице Дмитрия Алексеевича можно было увидеть все его чувства - простые, не вооруженные холодной осторожностью и не исколотые в поединках. Дмитрий Алексеевич верит своим опытным конструкторам и удивлялся тому, что они обошли такую простую вещь, как пневматика, тем более что, оказывается, существует _нормаль_ - иначе говоря, этот узел разработан и применяется в готовом виде, как водопроводный кран! Он только что понял все это и удивленно посмотрел на Урюпина. И тот сразу же раздвинул все морщинки на своем моложавом лице седеющего физкультурника, - улыбнулся, показав стальные зубы. Он-то мог прочесть все на лице этого педагога. Но и от Дмитрия Алексеевича не укрылась волчья искорка в веселых глазах начальника. - Я много думал об этом, Дмитрий Алексеевич, - сказал Урюпин, издалека с сомнением глядя на чертеж, и даже как будто зевнул. - Можно попробовать. Правда, придется в четырех местах ставить цилиндры. Валерий Осипович, давайте прикинем, как оно там... И, сказав это, он подошел к станку, подбоченился и карандашом прямо на редукторе провел несколько неуловимо слабых линий. - Вот примерно так должно быть. Развейте это дело, Валерий Осипович. Затем он добродушно толкнул Дмитрия Алексеевича - так, мимоходом. Шутя сунул карандаш в карман его кителя и неторопливо стал пробираться к своей перегородке, останавливаясь то у одного станка, то у другого. Максютенко наколол на доску новый листок ватмана и, набив трубку, ушел на крыльцо поразмыслить. Задумался и Дмитрий Алексеевич. Несколько минут просидел он перед "комбайном" Максютенко, ощупывая пальцами лоб. Подозрительность его вспыхнула, но опасности он не видел. Ему захотелось курить, и, достав кисет, он свернул из газеты с самосадом толстую цигарку. Облизал ее, вышел в коридор, закурил. Белый дым перехватил ему дыхание. Он затянулся еще и еще раз. Потом Дмитрий Алексеевич спустился вниз, вышел на крыльцо и увидел лысую голову Максютенко. Он сидел на ступеньке и что-то чертил карандашом прямо на цементной боковине крыльца. Трубка его хрипела, он был увлечен и не заметил Дмитрия Алексеевича. А тот, постояв немного, подошел поближе и увидел через плечо Максютенко на колючей, серой поверхности круг, нарисованный карандашом, и в нем шесть кружков поменьше. Они были расположены симметрично. Весь чертеж напоминал барабан револьвера. - Вот она где настоящая лаборатория конструктора! - пошутил Дмитрий Алексеевич. Он сам не знал, насколько верно попали в точку эти слова, и потому удивился, когда Максютенко, захваченный врасплох, побагровел, накрыл ладонью свой чертеж и стал его размазывать. - Да бросьте вы! Застеснялся, как красная девица. - Дмитрий Алексеевич присел около него на корточки. - Автору-то вы можете показать! - Фу... вот же привычку какую заимел! - Максютенко, все еще красный, достал платок и вытер лоб. - Не могу при людях думать. - Он зачертил карандашом свой рисунок и встал. - Не могу, понимаете... Черт знает что! - А что это у вас?.. - Да вот поршень думаю... для пневматического устройства... это в плане... - он достал свой резиновый кисет, набрал в трубку табаку и, закурив, стал спокойнее. - Валерий Осипович, - вспомнил вдруг Лопаткин. - А вы ставили бы тот узел, о котором Коля... - Ну да! Я ж и говорю! А дурная голова что-то свое подает, - Максютенко покосился на темное пятно, втертое в цемент, плюнул и наступил на него ногой. - Так и сделаю. Надо пойти в архив, посмотреть этот узел... Он передвинул трубку в красных, мокрых губах, утопил палец в пепле и, отставив локоть, ушел, зашаркал в вестибюле. И Дмитрий Алексеевич успокоился. Он увидел, что человек работает над его проектом не за страх, а за совесть - даже увлекся! Максютенко действительно принес из архива светокопию - чертеж пневматического устройства и стал "прикидывать", то есть рисовать на листках бумаги подвижную часть машины и _вписывать_ в нее цилиндр с поршнем. Дмитрий Алексеевич был около него, и к тому времени, когда день начал желтеть, они вместе успели "прикинуть" два варианта и дали расчетчикам исходные цифры для вычисления нагрузок на поршень и цилиндр. День этот заметно продвинул дело вперед, и Дмитрий Алексеевич ушел из отдела в хорошем настроении. На улице стояла прекрасная предвечерняя тишина. В синем небе, как белое перышко по водной глади, уже плыл полумесяц. Поднимая пыль, в тишине, по улице двигалось стадо. Щелкал кнут, коровы брели навстречу Дмитрию Алексеевичу по дороге, по деревянным тротуарам, заглядывали в открытые калитки. Чтобы пропустить их, Дмитрию Алексеевичу пришлось сойти с досок. Он прижался к забору, пережидая. Теплый запах молока, вместе с пылью, наплыл на него, и тут он услышал шепелявящий, добродушный голос Араховского: - Не уступают дороги изобретателю! А? Как вы на это смотрите? Дмитрий Алексеевич засмеялся. Араховский, одетый в льняную косоворотку с русской вышивкой, повесив пиджак на одно плечо и держа под мышкой папку, подошел к нему. - Вот вы смеетесь, гуманный человек, - все так же добродушно сказал он, подбоченясь и окидывая стадо взором философа. - А ведь это не случай, а явление. Если бы вместо вас на тротуаре стоял их сиятельство господин волк, картина была бы другая! Вот в чем беда... Они замолчали, думая каждый о своем. И когда стадо прошло, двинулись не спеша вдоль улицы. - Вот так, товарищ изобретатель, - сказал Араховский. - Вы знаете, что вы избрали самую красивую и самую опасную дорожку? - Я ее почти всю прошел. Я уже два года... - Прошли? Ну, дорогой... - Вы не знаете... - перебил его Дмитрий Алексеевич. - Я все знаю. Послушайте, что вам говорят. Послушайте, опыта у вас не убавится! Так вот, верьте мне или нет - ваше дело. Но вы не прошли и десятой части того, что для вас заготовила фортуна. Если хотите - я помогу вам сделать один шаг вперед. Если вы, конечно, хотите... - Ну, конечно же, хочу! - Ах, хотите? Ну так слушайте. Вы ничего не смыслите в проектном деле. Вы не знаете деталей машин. Вам неведом язык чертежей. Не смейтесь, а слушайте, что вам говорят! Того, что вы знаете, достаточно для оформления идеи. Чтобы создать проект, этих знаний уже мало. А для того, чтобы работать с Урюпиным, эти ваши знания - ничего. Вам, дяденька, уже заехали оглоблей в рот, а вы улыбнулись и сказали спасибо. Хорошо, что Колька вас спас! Потому что человек он молодой и сперва говорит, а потом уж думает. Я тоже хочу спасти вас - только солиднее, капитально. Для начала я вручу вам три книжечки страниц по триста, заставлю вас их подзубрить и приму экзамен. Когда вы освоите эти книги, вы сможете увидеть кое-какие палки, которые вам суют в колеса. Будет меньше поломок в пути. - Кирилл Мефодьевич, я вас заранее благодарю... - Нечего благодарить. Завтра у нас воскресенье? Приходите завтра вечерком ко мне... - Араховский остановился и подал Дмитрию Алексеевичу руку. - Простите, а где вы живете? - Живу я в домике, против которого мы стоим. И Дмитрий Алексеевич увидел знакомый домик 141. Он был теперь весь затянут ползучей зеленью. Сарайчика уже не было видно. Яркая зелень кипела в огороде, желтые светила подсолнухов глядели в одну сторону - туда, где опустилось за дома солнце. Кусты смородины были обсыпаны зелеными и коричневыми ягодами, а на низеньких, растущих в стороны деревцах висели бледные яблочки. В глубине, между березами, белел гамак. - Я видел вас здесь! - сказал Дмитрий Алексеевич. - В первый день, когда приехал. - Возможно. Я здесь каждый день копаюсь. Это мой, так сказать, сад Эпикура. Видите вон гамак? Там есть еще столик, - Араховский засмеялся и поднял вверх палец. - Прошу завтра в семь. На следующий день, когда вечереющие улицы затихли, Дмитрий Алексеевич потянул за проволочное кольцо у высокой решетчатой калитки дома номер 141. Потянул - и в глубине двора раздались угасающие удары в медную певучую посудину. С мирным лаем подбежал к ограде высокой красно-шоколадный сеттер и завилял хвостом. Медлительная, пожилая женщина открыла калитку и пропустила Дмитрия Алексеевича. Кирилл Мефодьевич был в огороде - раскинув руки, полулежал в гамаке. Косоворотка его была расстегнута, он был здесь другим человеком - гордым и гостеприимным хозяином, смотрел героем и не отводил глаз в сторону. На столике, около гамака, лежала вверх обложкой раскрытая книга. "Ньютон. Математические основы натуральной философии", - прочитал Дмитрий Алексеевич и проникся глубоким уважением к хозяину книги. - Садитесь в гамак, места хватит, - сказал Араховский. - Марья Николаевна! - крикнул он, оборачиваясь. - Знаю, знаю! - донеслось из дома. Лопаткин опустился в гамак и почувствовал, что рядом с ним сидит мускулистый и тяжеловесный человек. - Кирилл Мефодьевич, сколько вам лет? - спросил он. - Давайте торговаться. Сколько вы дадите? - Лет сорок восемь? - Эк, куда хватил! - Араховский захохотал, обнажив десны. - Хватай выше. Шестьдесят, не хотите? - Не может этого быть! - А между тем есть. Это все, знаете, отчего? - он засмеялся. - Оттого, что изобретательством не занимаюсь! - протрубил он на ухо Дмитрию Алексеевичу. - Не-ет! Какой же я изобретатель? Ваша шпилька здесь не подходит, Кирилл Мефодьевич! - Не подходит, говорите? - Араховский нетерпеливо оглянулся на дом, но Марья Николаевна уже несла поднос с графином и тарелками. - Несу, несу, - сказала она и поставила поднос на столик. - Давайте-ка выпьем, Дмитрий, как вас по батюшке, - Алексеевич. Между прочим, хорошее русское имя. - Говоря это, Араховский налил в рюмки из графина. - Вам повезло. Настоящая разливная. Вчера талон получил. Так, давайте за знакомство... Выпив рюмку, Араховский приумолк, веки, его покраснели, он подцепил вилкой ломтик огурца и начал ловко его жевать одной половиной рта. - Так, говоришь, не изобретатель? А какого ж черта я привел вас? Не-ет. Изобретатель - каждый человек, который в своей области создает новое. Изобретатели могут быть везде. И в технике и в науке. И вы не скромничайте, вы - самый настоящий изобретатель. Он сказал последние слова с особенным весом и посмотрел прямо в глаза Дмитрию Алексеевичу. - Так вот: вы избрали тяжелую дорожку. Техника - король. За королем идет свита: хранители знаний, передатчики, популяризаторы. Большинство профессоров, которые учат нас, а сами ничего не создают. Около них вы найдете и изобретателя. Только он идет не в парадных одеждах. Ему перепадают пинки. И вы, Дмитрий Алексеевич, раз вы лезете в эту свиту - приготовьтесь к хорошим пинкам. Я вижу вашу судьбу у вас на лице. Идея ваша очень важна, а судьба - печальна. И вы поймете это, когда проштудируете все, что я вам дам. Араховский налил водки в рюмку и выпил не чокаясь. Выпил, горько засмеялся и покачал головой. - Да, был и я автором. И у меня есть это... голубенькое, с лентой и печатью. Вид на изобретение! - Что же вы изобрели, если не тайна? - Изобрел, Дмитрий Алексеевич. Даже сам сначала не поверил. Машина для проходки горных выработок в скале. В скале, понял? У меня и модель действующая была. Я ставил ее перед кирпичной стеной, и она прямо на глазах у почтенной публики проходила ее насквозь. - Ну и что? - Есть такие стены, товарищ изобретатель, которые никакой машиной не возьмешь. - Араховский опять налил в рюмку, выпил и стал шевелить ломтик огурца в беззубом рту. - Со мной, Дмитрий Алексеевич, говорили открыто: иди в кассу, получи и отойди в сторону. Я не отошел, и мне вежливо переломили хребет. И вы еще услышите открытую речь. Грамотную, гладкую, вежливую, открытую речь. - Я все это знаю... - Всего вы не можете знать... - Ну, догадываюсь Иду на это. - Что же вы думаете сделать? Ну-ка, ну-ка... Как вы намереваетесь победить капитализм в сердце Урюпина?.. - Как-нибудь победим. Народ-то существует или нет? - Что такое народ? Народ - это я и вы, и мы все. Одного врага мы с вами видим. Потому что близко прикоснулись. А других, в прочих областях - мы не видим. Там все профессора для нас с вами - архангелы и пророки. - А зачем в чужие области вникать? Будем ориентироваться на наших... Раз существую я - значит есть еще люди, такие же, как я. Вот, например, Коля. Да и вы... - А кто тебе сказал, что я такой, как ты? Может, я - волк? Возьму сейчас тебя и съем! - Видали мы таких волков! - Дмитрий Алексеевич улыбнулся. Но Араховский поднял палец. - Вы говорите красивые слова, но все это - гарольдов плащ. В жизни все суровее и прямее. Пойдите в наше министерство, в отдел изобретений, или в НИИЦентролит к вашему Авдиеву, и там вы найдете на полках подтверждение тому, что я говорю. Десятки, сотни гробиков - и все ваша братия, изобретатели. Девяносто пять процентов - макулатура, пустая порода, ей и место в гробу. Но пять - настоящий радий, и он там будет лежать, пока не протрубит архангел. Свита ее величества науки - они спецы хоронить. - А кто же все-таки вы? - спросил Дмитрий Алексеевич. - Я - старый енотишко. Побежденный. Когда-то и я, как вы, выбегал из норы, лез в самую гущу. А сейчас я - енот-калека. Меня спасает только защитная окраска. По принципу "открой глазки, закрой ротик". Ротик закрою и сижу в углу, подальше, хе-хе, от драки! - Он умолк, с минуту сидел, вздыхая, покачивая головой. - Нет, - сказал он вдруг. - Я, конечно, другой. Потому что я не устаю верить. Увидел вас - и надежда затеплилась. И Колька - другой. Правда, еще желторотый, но Урюпин его уже боится. Вот был у нас начальником один светлый человек. Убрали. А сюда - волчка серенького... - Урюпина? - Да. Вы его еще не знаете. Это во-олк! Люпус! Назначили - и надежда моя погасла. Увидел вас - опять надеюсь. Дмитрий Алексеевич! Помните, как Брюсов сказал: "Унесем зажженные светы в катакомбы, в пустыни, в пещеры", - он не прав! Когда они зажгутся, мы уже не можем их уносить! Вот скажите - что делать с ними, с зажженными светами? Я уже гашу мысли, нашел способ: изобретаю для спиннинга блесну, не задевающую за коряги. Я ведь рыболов. Или по садовому делу придумываю какую-нибудь мелочь. Замечательно! С тем же огнем! Увлекусь - время и проходит. Вы понимаете, какая беда! Мыслитель не может мыслить! - Так вот что, Кирилл Мефодьевич, - сказал Лопаткин и положил кулак на столик. - Я вам протяну еще руку. Поняли? Живите и надейтесь... - Какой же ты идеалист, как я погляжу! - Араховский с грустной, усталой улыбкой стал смотреть вдаль, в сумерки. - Ах, какой идеалист! - Он покачал головой. - Кирилл Мефодьевич, я вам клянусь, что так будет! - Клянись, клянись. Спасибо и на том. А пока, раз ты такой, буду помогать тебе я. Хочу тебе заповедать несколько тезисов. Как-нибудь придешь... - Кирилл Мефодьевич! Давайте с вами выпьем за зажженны светы! - Это как же понимать? - А так - за то, что их нельзя ни унести в пустыни и пещеры, ни погасить. За то, что они живучие. Чтоб продолжали гореть. Людям на радость... - А кому-то и на муку! Бог с тобой, давай выпьем. Араховский выпил, крякнул и, нюхая хлебную корочку, лукаво посмотрел на Лопаткина. - Тост идеалистов надо бы занюхивать не хлебом, а хлебной карточкой... Хе-хе, для служащих! 10 Араховский дал Дмитрию Алексеевичу три книги: "Применение гидравлики и пневматики в машиностроении", "Расчеты в машиностроении", "Детали машин". Дмитрий Алексеевич вспомнил свои студенческие привычки и засел за книги так, как будто готовился к экзаменационной сессии. Через две недели, когда Максютенко справился с пневматическим устройством и отдал его деталировщикам, а сам, приготовив большой лист, стал начисто вычерчивать общий вид, Дмитрий Алексеевич подошел к нему и сказал". - Валерий Осипович, я просмотрел ваше решение и не могу признать его удовлетворительным. - Какое решение? - мгновенно обернулся Максютенко. - Вот это, пневматическое устройство. У вас здесь четыре цилиндра - это сложно. Можно два сделать, я вот дома сегодня набросал. - Где же вы раньше были? Вы были здесь! - Я читал книгу. Прочитал, и мне стало ясно. А раньше я не знал некоторых вещей. Но вы, как конструктор, должны согласиться... - Не знаю... - Максютенко уставился пустыми глазами в окно, медленно розовея. Потом вдруг сорвался и пошел, заюлил между станками к Урюпину. Вскоре за перегородкой раздался стальной голос начальника: "Что такое? Какая пневматика? Какие цилиндры? Почему два? Какие книги?" Они вышли вдвоем, Урюпин - впереди. Пробираясь между станками, он задел несколько досок и не оглянулся. Он подошел, надвинулся на Дмитрия Алексеевича, как бы требуя ответа за обиду. - Что тут у вас? - спросил он, с широким жестом оборачиваясь к Максютенко. - Это я все намутил, - сказал Дмитрий Алексеевич. - Это моя работа. Он словно не заметил раздражения Урюпина, подвинул ему стул, сел и сам и развернул свой листок. - Мне кажется, что Валерий Осипович усложнил конструкцию, поставил два лишних цилиндра. Дело в том, что и эти два будут работать вполсилы, если мы уравновесим оба плеча... - Но това-арищ автор! - заныл раздраженно, хоть и сдержанно Урюпин, - Дмитрий Алексеевич! Это мы до морковкина заговенья будем прикидывать да менять? Кто же нам за это будет платить? Наступило молчание. - Оставить в таком виде, - коротко приказал Урюпин и встал, чтобы быстро и эффектно уйти. - Я не подпишу проект, - тихо сказал ему вслед Дмитрий Алексеевич. - Но поймите же, поймите! - раздраженно закричал Урюпин, оборачиваясь. Он наклонился и застучал сухой прямой ладонью по чертежу, приколотому к доске Егора Васильевича, и все остро отточенные карандаши старичка посыпались и запрыгали на полу. - Поймите! - кричал начальник, стуча ладонью. - Это деньги, это время, это план! - Это относится прежде всего к вам и к Валерию Осиповичу, - сказал Лопаткин, глядя на него холодными глазами. - Вопрос бесспорен. Если он ясен даже мне, то для вас он должен быть элементарно ясным. Я не возражаю, давайте позовем третейского судью, и если он докажет мне, что решении мое гениально и лежит за пределами способностей и знаний рядового конструктора, - я сниму его. Это был голос нового человека, и Урюпин умолк. Притих и Максютенко, а техники-деталировщики подняли головы и взглянули на Дмитрия Алексеевича и потом друг на друга. - Конфликт! - сказал вихрастый Коля, пробираясь к ним, и с насмешливой улыбкой посмотрел в угол Араховского. - Что тут такое? - Правильное решение? - Дмитрий Алексеевич подал ему свой листок. Коля взглянул на чертеж, положил его на стол и налег на него локтями. - Решение правильное и, мне кажется, наилучшее, - сказал он, зло щурясь и глядя то на Лопаткина, то на Урюпина. - А это что? - спросил Дмитрий Алексеевич и развернул перед ним черновой набросок Максютенко. - Это? Это вы сделали? - спросил Коля, глядя на Максютенко. - Что это такое? - повторил Дмитрий Алексеевич. - Это - халтура. - Николай, у тебя выражения... - сказал Урюпин, досадливо морщась. - Мы с тобой не на волейбольной площадке. - Тогда я скажу по-другому: мяч налево. Переиграть, товарищи, надо. Переиграть! - И смеясь Коля ушел к себе и там еще раз пропел нежным тенором: - Переигра-а-ать! И узлы пришлось "переигрывать". В сентябре Дмитрий Алексеевич обнаружил еще два неуклюжих узла и один грубейший математический просчет, в связи с чем опять пришлось переделывать весь проект. Но все же наступил день, когда проект - сто шестьдесят листов, тысяча четыреста деталей, двенадцать тысяч размеров - был подан автору на подпись, и Дмитрий Алексеевич, недоверчиво пересмотрев все листы, надписал на каждом свою фамилию. После этого листы пошли в копировальный отдел - на первый этаж. Оттуда через несколько дней Дмитрию Алексеевичу принесли на подпись прозрачные, подрубленные на швейной машинке кальки. Он подписал, и кальки ушли опять вниз - в отдел светокопий, туда, где был дрожащий фиолетовый свет и пахло аммиаком. Уже несколько раз выпадал снег, на улице стояла сырая стужа, на деревянных тротуарах налипла и уже начала твердеть грязь, был уже последний серый день октября, когда Дмитрий Алексеевич получил наконец свой проект - уложенный в папку, ясно отпечатанный авторский экземпляр. Урюпин с силой пожал ему руку и сам встряхнулся при этом. Подал ему и Максютенко свою тяжелую и словно увядшую лапу. Потом подошли оба техника и Егор Васильевич. Быстренько пожали автору руку, отошли и, тихо переговариваясь, стали собираться домой, потому что рабочий день окончился. - Теперь увидимся в Москве, - сказал бодрым голосом Урюпин. - Я и на вас заготовил командировку. Дмитрий Алексеевич поблагодарил, поклонился всем и вышел. Он незаметно для себя пролетел всю Шестую сибирскую улицу и только в конце ее вдруг спохватился: не взял свой экземпляр проекта! "Тьфу!" - в сердцах махнув рукой, он повернул назад. Уже было темно. Он торопился - как бы не заперли отдел. Но в отделе горел свет, и дверь был открыта. Дмитрий Алексеевич вошел в пустую комнату, заставленную чертежными "комбайнами", прошел за перегородку и сразу увидел лысину Максютенко и серую волчью шерсть - жесткую шевелюру Урюпина. Голова к голове - о