самые первые уже подбежали, столпились, заглядывая в маленькое прорезное окошечко, образовали очередь. - Я первый увидал! - капризно-ревниво кричит Виталик. - Первый! Я даже перепугался! Думаю: ну, допудрился. Видения вижу! Вера, оборачиваясь ко всем по очереди, все прижимая пальцы к вискам, недоуменно спрашивает, что же это случилось. - Да вот, второй поезд пришел из Петербурга. И больше ничего! Мимо проносится, как на пожаре, администратор, не обращая ни на кого внимания. - Аншлаг? - кричит ему вслед, безуспешно попытавшись поймать его за кашне, Виталик. - Аншлаг? Пошляк ты! Катастрофа! Молите бога, чтоб не сломали двери! - Со стоном ужаса и ликования администратор умчался навстречу гудящей у входа толпе... И вот все это уже позади: бенефис в Озерках, овации, радужный туман рампы и летящие из зала к ее ногам букеты; пьяные, разнеженные поцелуи товарищей при прощании, их легкомысленно-щедрые пророчества - все осталось позади, и снова стучит на ходу и покачивается вагон ночного поезда, и оплывает свеча в фонаре с задернутой шторой, и Вера без сна сидит в купе, наполненном постоянно сопровождающим отныне все ее отъезды запахом вянущих букетов. Поезд несется в темноту, уже глухая ночь, а она все вглядывается вперед, все надеясь увидеть, угадать ожидающую там судьбу. Считают, что в эти дни уже начала сбываться ее странная, такая недолгая мучительная, такая удивительная жизнь. Начались ее бесконечные скитания, начался ее стремительный взлет к славе. Не к той казенной славе, что оценивается на вес и на ощупь повышенными окладами, почетными званиями, медалями и ценными подарками, не к шумной славе, что гремит, пока бьют в большой барабан в балагане, и затихает вместе с ним, вянет вместе с вчерашней газетой, нет, к той, другой славе, почти неуловимый путь которой в тишине глубоким следом проходит через человеческие сердца, живет в них и умирает только вместе с ними, оставляя после себя легенду. Вглядываясь пытливо и жадно в свое будущее, она в те дни своего начала в Озерках не знала, что через столицы и заштатные городки, через всю Россию, через старые города Азии, через Америку пройдет ее путь, что бессчетное число раз суждено ей видеть исступленных девушек и студентов, в слезах врывавшихся на сцену, чтобы ее благодарить, что она сама напишет потом в торопливом письме: "Боже мой, до чего это было хорошо! Он говорил, и слезы лились у него из глаз, а потом я ничего не видела, никого. Я только думала: за что же это, за что?.. И не знаю, что было со мной. Знаю только, что если из таких чувств не вырастет что-нибудь очень большое, значит, я не должна жить..." Это именно для нее великий Станиславский, такой суровый и скупой на каждое слово похвалы, неподкупно беспощадный ко всякой посредственности, увидев ее на сцене, не найдет другого слова выразить свои чувства, кроме слова: "Восторг"... Исполнилось сто лет с тех пор, как появилась на свет та, что когда-то была маленькой инженю Озерковского летнего театра. И теперь еще жива легенда о ней, переданная нам теми, кто слышал ее голос, видел ее лицо и движения, слышал, как она смеялась и пела; теми, кто поголовно был влюблен в ее образ, неистовствовал, плакал и кричал нелепые слова восторга, видя ее на сцене. Когда целые батальоны горделивых, тяжеловесных монументов - бронзовых и медных - давно уже, точно соломенные чучела, смешно растрепаны и унесены ветром времени, легенда о ней жива и по-прежнему прекрасна. Это именно о ней написано было знаменитое стихотворение, начинавшееся словами о весне: Пришла порою полуночной На крайний полюс, в мертвый край. Не верили. Но ждали. Точно Не таял снег, не веял май, Не верили. А голос юный Нам пел и плакал о весне, Как будто ветер тронул струны Там, в незнакомой вышине... Что в ней рыдало? Что боролось? Чего она ждала от нас? Не знаем. Умер вешний голос, Погасли звезды синих глаз... Но этого посвященного ей стихотворения она не знала. Она его не видела, не прочла и не могла его знать. Александр Блок так и назвал его: "На смерть Коммиссаржевской". Оно кончается так: ...Так спи, измученная славой, Любовью, жизнью, клеветой... Теперь ты с нею - с величавой, С несбыточной твоей мечтой... Пускай хоть в небе - Вера с нами. Смотри сквозь тучи: там она - Развернутое ветром знамя, Обетованная весна. 1965