Но и ослы острова Комодо не верят в драконов.
- Старые сказки! - смеются ослы. - Вы что, считаете нас баранами?
И вараны (не бараны, а вараны) тоже смеются. И, насмеявшись, съедают
какого-нибудь осла или барана, а насытившись, смеются с оставшимися:
- Драконы! В наше время - драконы! Шутите, не тот век!
Век, конечно, не тот, и все же не следует пренебрегать самообороной -
по крайней мере, до тех пор, пока другие не пренебрегают нападением. И вот
еще что важно: нельзя ограничиваться самообороной, то есть, думать только
о собственной безопасности. Посмотрите на пескаря: даже умирая, он
предупреждает друзей об опасности. И, проливая кровь, всем запахом этой
крови он взывает к товарищам: "Уплывайте! Поскорей уплывайте!"
Пескари уплывают от запаха крови, акулы приплывают на запах крови, но
большинство рыб на запах крови не реагирует. Пахнет? Ну и пахнет. Течет?
Ну и течет. В воде, они считают, все течет и ничего не меняется.
А маленький рачок прямо светится, попадая в зубы сардины. Дескать, вот,
братцы рачки, не берите с меня пример, все эти сардины лишь до той поры
хороши, пока не попадешься им в зубы. А попадешься - засветишься... Так
светится рачок, чтобы всем был виден его пример, но ведь чужой пример и
при свете не всегда виден.
Конечно, по-разному можно съедать. Лучше всего съедать так, чтобы не
повредить самолюбия.
Инфузорий бурсария съедает инфузорию туфельку, и это никому не обидно.
Не обидно бурсарии и не обидно туфельке, потому что все-таки бурсария -
это гигант, достигающий иногда двух миллиметров.
А вот когда туфельку съедает дидиний - до того маленький, что ни одна
туфелька не подходит ему по размеру, - это уже обидно. Подумать только:
быть съеденной каким-то дидинием!
Когда съедают гиганты - это, так сказать, в порядке вещей, а вот как
сказать, когда съедают карлики?
В нашей самообороне без оружия страх - это оружие против нас. И не
нужно покидать океан, чтоб куда-то ходить за примерами.
Говорят, акулы туги на ухо. И вдобавок подслеповаты. У них, говорят, не
хватает колбочек, поэтому они не различают цветов. А зачем им различать
цвета? У акул свои дела в океане. Какие дела? Вот тут-то и начинается
самое страшное. Только вы не бойтесь, не бойтесь, держите себя в руках,
если не хотите, чтоб сюда приплыла акула.
У акулы плохие звукоулавливатели, у нее плохие цветоулавливатели, но у
нее отличный страхоулавливатель. По химическому составу воды, по ее
неуловимому колебанию акула сразу определяет, что поблизости кто-то
боится. Есть у нее такой орган, который чувствует чужой страх. И тогда для
того, кто чувствует страх, начинается самое страшное.
Но вы не бойтесь, не бойтесь! Пока вы не боитесь, бояться нечего.
Скептики могут возразить: а зачем вообще городить огород? Не лучше ли
жить, как живешь? В конце концов ко всему можно привыкнуть. И к обороне
можно привыкнуть. И к нападению можно привыкнуть. Посмотрите, мол, на
насекомых, которых принято называть вредителями: ведь они же привыкли к
ядам, которые изобрел для них человек. А некоторые даже пристрастились к
ядам. И хотя они, может быть, понимают, что яд пить - здоровью вредить и
что один килограмм ДДТ убивает лошадь, - но все-таки потягивают,
потягивают, потому что как ни сильно сознание, а привычка сильней, и не
так-то просто избавиться от вредных привычек.
Вот то-то, и оно, возразят скептики, ко всему можно привыкнуть. И к яду
можно привыкнуть, и к страху, а к опасностям, и даже к самой смерти можно
привыкнуть. Привычка - вот главный способ самообороны без оружия.
Можно ответить скептикам примером из жизни тех же насекомых.
Были когда-то на земле насекомые... Богатыри! Столько было богатырей, -
казалось, землю можно перевернуть. Но они ничего не перевернули. Они
только и думали, как бы друг друга извести. Да еще хоть бы изводили в
честном бою, а то одни нападали из-за угла, а другие прятались, помирали
от страха.
Вот они, дела богатырские, вот отчего измельчали богатыри. Оттого, что
они привыкли к страху, к убийству из-за угла, ко всему, что делает
богатырей насекомыми.
Какой из этого следует вывод? Какой должна быть самооборона, чтобы она
обороняла не только наши тела, но и наши души, и нашу честь, и все лучшее,
что живет на земле, а может быть, и саму землю?
- Прежде всего не нужно следовать примеру дипротодонта, иметь впереди
не зубы, а глаза, которые видят дальше собственного носа;
- никогда не превращать средство обороны в средство нападения;
- избегать не только смертоносной, но и свиноносной войны, говоря
по-человечески - войны нервов;
- отличать божьих коровок от пауков, даже если на вид их отличить
невозможно;
- не считать, что вараны глупее баранов, когда они утверждают, что век
драконов давно прошел;
- не ограничиваться самообороной: по примеру пескаря и маленького рачка
оборонять не только себя, но и своих товарищей;
- помня, что в мире не дремлют страхоулавливатели, никогда не
поддаваться страху;
- ни к чему не привыкать. Привычка притупляет чувства, принижает и
измельчает душу, превращает в насекомых богатырей. Даже к самому дорогому
не следует привыкать; никогда не путайте привычку с привязанностью!
6. ДОРОГИ, КОТОРЫЕ МЫ ВЫБИРАЕМ
Дороги, которые мы выбираем, следует отличать от дорог, которые
выбирают нас. Иногда мы только еще раздумываем, какую бы выбрать дорогу, а
дорога уже нас выбрала, и влечет по себе, к своей собственной, а вовсе не
к нашей цели.
Когда ложноскорпион, этакое мелкое, совершенно ничтожное существо из
паукообразных, ухватывает крупный кусок, тут же выясняется вся ложность
его положения: не ложноскорпион уносит кусок, а этот самый кусок уносит
куда-нибудь ложноскорпиона. Надо учитывать свои возможности: ложноскорпион
настолько мал, что для него даже муха - крупный кусок. Но приходится
держаться за этот кусок: во-первых, жалко упустить кусок, а во-вторых,
себя упустить с такой высоты - жалко. Так и уносит ложноскорпиона этот
крупный кусок - от дома, от семьи, от приятелей и знакомых... Из всего,
что ему было дорого, остается у него только крупный кусок.
Так всегда бывает, когда погонишься за крупным куском: унесет тебя этот
кусок, назад не вернешься.
Птичка оляпка из отряда воробьиных вроде бы и оседлая птичка, а вот
освоила все виды передвижения. Она может и походить, и полетать, и
поплавать, и даже пойти ко дну, что для птицы - сплошное неприличие. Не
каждая птица станет путешествовать по дну речки... Но, согласитесь, есть
особая прелесть в том, чтобы путешествовать по дну речки и при этом не
считать себя утонувшим, а считать себя путешествующим. Оляпка считает себя
путешествующей...
Вот она идет по дну стремительной горной речки, идет не спеша - это
речка мчится стремительно. Речка мчится мимо оляпки, и над оляпкой, и под
оляпкой, речка мчится со всех сторон у оляпки, и оляпке кажется, что
мчится оляпка, такое создается у нее впечатление. Можно обойти весь свет,
а можно стоять на месте, чтобы весь свет обошел тебя...
А жизнь? Ведь и она проносится, когда мы стоим на месте. Она мчится
стремительно, даже если мы прочно сидим на дне. Чем прочнее мы сидим на
дне, тем стремительнее жизнь проносится мимо нас, хотя нам кажется, что мы
живем, - такое создается у нас впечатление.
Перелетные птицы специально жиреют перед дальним полетом: чтобы иметь
запас на дорогу, чтобы крыльям хватало сил. А домашние птицы - те жиреют
просто так, без полета. Для чего они жиреют? Этого не знают домашние
птицы. Они знают одно: жиреть вредно. Кто жиреет, тот долго не живет.
А как же птицы, которые жиреют перед дальним полетом? Почему для них не
вредно жиреть?
Потому что для птицы не вредно жиреть. Для нее вредно жиреть без
полета. Вредно жить без полета. Кто живет без полета, тот долго не живет.
Правда, полет тоже бывает разный. Иногда для полета не обязательно
отрываться от земли. Почему болотная курочка редко отрывается от земли?
Потому что у нее на земле хватает работы. Болотная курочка принадлежит к
семейству пастушков, она всю жизнь пасет чужие стада (своего стада она не
имеет). Вон там, на опушке, пасется стадо коров - возле леса, большого
стада деревьев. А там, дальше, - поле, стада пшеницы, а еще дальше -
город, стадо домов... И все это нужно пасти, когда ж тут летать? Конечно,
иной раз поднимешься, чтобы попасти стада облаков, облакам ведь тоже
трудно без пастушка - того и гляди на землю прольются.
Вот кто по-настоящему живет без полета - это тараканы. Если б даже они
умели летать, они вряд ли приняли бы такое решение. Тут очень многое
зависит от решения. Вы заметили, что тараканы редко появляются в одиночку?
А почему?
Потому что в одиночку приходится принимать решение. Куда сделать шаг -
налево или направо? Мир такой огромный, и столько в нем разных дорог,
которые нужно выбирать таракану! Другое дело, когда он не один, тут уже
дорога сама собой выбирается. Пойти направо? Как все! Пойти налево? Как
все! Главное - делать то же, что все, и тогда совсем не трудно принять
решение.
К сожалению, не все решения принимаются правильно, об этом
свидетельствует статистика смертности тараканов. Но тут уж такое дело -
смерти не избежишь. Таракан знает: смерти не избежишь, но когда нужно
что-то решать, важно не смерти избежать, а ответственности.
Молох, прекрасно представляющий не только семейство агам, но и, можно
сказать, весь подотряд ящериц, имеет очень высокое понятие об
ответственности, - причем не только за выбранную дорогу, а и за то, что ты
с собой несешь.
Сидит молох у муравьиной тропки и слизывает с нее муравьев. Одного,
второго, третьего... А почему четвертого нет? Потому что тот имеет при
себе ношу. Потому что трудится муравей.
Сидит молох у муравьиной тропки, как надсмотрщик над работами, как
распорядитель работ. Пятого пропустит, шестого пропустит, а седьмого -
стоп! Нечего болтаться без дела!
Сидит молох у муравьиной тропки, и кто не работает, того ест. Что ты
несешь, муравей? Ничего? Ну так и нечего тебе отправляться в дорогу.
Шагай и трудись, трудись и шагай!.. Моллюску лопатоногу нога заменяет
лопату. И он не бросит лопату, он крепко держит лопату, потому что и его
держит лопата, его единственная нога.
И пока бьется сердце, он не бросит лопату, а пока он не бросит лопату,
сердце его не остановится. Потому что сердце лопатоногу заменяет лопата,
все та же лопата, его единственная нога!
А что тут особенного? У осьминога, например, нога на все руки: вкус у
нее - что у твоего языка, нюх - что у твоего носа. А если случайно
потеряет ее осьминог, нога будет продолжать добросовестно добывать пищу.
Не себе, конечно: какой из нее едок? Из нее плохой едок, зато хороший
кормилец. Хотя - и с этим никто не поспорит - трудней быть кормильцем, чем
едоком.
Да, там, где нет ответственности за избранный путь, все пути кончаются
печально. И тот, кто забирается высоко, опускается низко, совершая свой
полет в одном направлении: сверху вниз.
Красноречивый пример - летающая лягушка из семейства веслоногих
лягушек. Ей для полета нужно забраться повыше, чтобы потом лететь сверху
вниз. Ползком она добирается до самых небес, но каждый полет возвращает ее
на землю.
Так часто высшие становятся низшими, а низшие - высшими. Все зависит от
дорог, которые мы выбираем.
Дриопитеки, а иначе говоря, древесные обезьяны, были высшими среди
обезьян, что по тем временам было немало. Природа в своем постоянном
усовершенствовании как раз дошла до обезьян и, созерцая творение своих
рук, радовалась ему и грустила, что лучшего ей уже не создать. Правда,
даже среди этих лучших - дриопитеков - были высшие и низшие, поскольку
жили они на деревьях, а на деревьях всегда так живут: одни повыше, другие
пониже.
Самые проворные поспешили забраться наверх и там поселились, прыгая по
вершинам. А те, что остались внизу, держались поближе к земле и даже
временами сходили с деревьев на землю. И вот что получилось из этого.
Высшие дриопитеки прыгали по вершинам, выше которых прыгать было уже
некуда, и это, с прискорбием нужно отметить, тормозило эволюционный
процесс. А низшие - ходили по низам и даже иногда спускались на землю.
Конечно, они не умели ходить по земле и по пути хватались на каждую палку,
но, естественно, не в силу своей агрессивности, а в силу привычки
хвататься за ветки у себя на деревьях. Все думали, что обезьяна взяла в
руки палку, но это было не так: она только хотела ухватиться за ветку,
потому что не научилась еще ходить по земле.
А когда она научилась... Вот теперь природа могла по-настоящему
удивиться, потому что у нее на глазах низшие стали высшими, а высшие -
низшими. Низшие дриопитеки поднялись до человека, а высшие, которым некуда
было подниматься, потому что они и без того достигли вершин, так навсегда
и остались обезьянами.
Вот что означают для нас дороги, которые мы выбираем. Они помогают
стать человеком, - в том случае, если мы выполняем следующие условия:
- выбираем себе дорогу, не гоняясь за крупным куском;
- не допускаем, чтобы жизнь проносилась мимо нас, как река, которая
течет мимо оляпки (и над оляпкой, и под оляпкой);
- помним опыт домашних птиц: кто живет без полета, тот долго не живет;
- не боимся сами принять решение;
- задаем себе вопрос молоха: что ты с собой несешь? Если ничего не
несешь, нечего пускаться в дорогу;
- не стремимся во что бы то ни стало забраться повыше, помним, что
летающие лягушки летают только вниз, а дриопитеки, сидя на своих вершинах,
так навсегда и остались обезьянами.
7. РОДНАЯ СТИХИЯ
По утверждению древних, мир составляют четыре стихии: земля, воздух,
вода и огонь. Из них только в трех можно жить: ходить по земле, плыть по
воде, летать по воздуху. И каждая из этих трех стихий для кого-то - родная
стихия. Что касается огня, то он никому не родной, потому что в нем можно
только умереть, а жить - невозможно.
Хотя - что такое невозможно? К счастью, это понятие растяжимое.
В Нижней Калифорнии есть Адская пещера, а в этой пещере - поистине
адское озеро, с кипящей водой. Вокруг озера все мертво, а в самом озере
кипят черепахи - вот у кого поистине кипучая жизнь! Здесь никто не
упрекнет их в медлительности: попробуй промедлить, когда вокруг все так и
кипит. И сам не заметишь, как сваришься.
Но черепахи-то не вареные, они живые, и дети у них живые - только
вылупились, а уже вместе со всеми кипят. Да еще подбадривают друг дружку:
- Веселей кипи! Нечего прохлаждаться!
Некоторые до того научились прохлаждаться, что, наподобие рыбы даллии,
буквально превращаются в лед, промерзают насквозь, так что им уже не
страшны никакие морозы. Ведь страшны не морозы, страшна разница
температур, а когда одинаково холодно - что внутри, что снаружи, - тогда
безразлично, что делается вокруг. Вот к чему приводит привычка
прохлаждаться: к равнодушию.
Черепахам из адского озера прохлаждаться некогда, а главное - негде:
вокруг сплошной кипяток. И от этого кипятка все черепахи красные, как
вареные раки. Но они-то не вареные, а живые, потому и живые, что кипят.
Когда вокруг все кипит, попробуй не кипеть: в два счета сваришься.
Значит, и кипяток может быть родной стихией, если в нем, конечно,
кипеть, а не прохлаждаться.
Но кипяток - это все же вода, пусть кипящая, но все же вода, а как
жить, если нет воды? Казалось бы - невозможно.
В пустыне Намиб, восточное Атлантического океана, южнее реки Кунене,
западнее озера Нгами, севернее водопада Ауграбис и знаменитой реки
Оранжевой, - в пустыне Намиб никогда не бывает воды. Дождь обходит эту
пустыню, направляясь в Атлантический океан, он спешит влиться в реку
Кунене или низвергнуться водопадом Ауграбисом, он даже готов залечь озером
Нгами - только бы обойти пустыню Намиб. Даже время, кажется, не течет в
пустыне Намиб. Все, все, что течет, течет севернее, западнее, восточное и
южнее. И ничто не растет в пустыне Намиб. И никто не живет в пустыне
Намиб...
Кроме, конечно, жуков-чернотелок.
Как они живут? Трудно, конечно. Иногда ветер занесет сухую травинку,
какой-нибудь сухой стебелек. Воду же приходится добывать самому,
химическим способом. А химическая вода - это не вода Кунене и не вода
водопада Ауграбиса.
Можно, конечно, пошутить, что чернотелки живут в черном теле, хотя тело
у многих из них белое. Тело белое, но они в нем, можно сказать, не живут,
потому что живут они в черном теле. А почему бы не пошутить, если живешь
не в пустыне Намиб, а в каком-нибудь месте, подходящем для шуток?
Но если говорить серьезно, стоит задуматься: почему чернотелки живут в
пустыне Намиб? Разве не лучше жить на реке Оранжевой и ходить смотреть на
водопад Ауграбис? Это очень красиво. Когда смотришь на водопад, забываешь,
что воду можно добывать химическим способом.
Но чернотелки живут в пустыне. Чем-то их держит пустыня эта, Намиб.
Хоть и в черном теле, а все-таки держит.
Каждый ищет, где лучше, а находит - где хуже. Может, потому, что когда
все ищут, где лучше, тогда там, где лучше, становится хуже всего? Может,
для того, чтоб найти, где лучше, надо искать, где хуже?
- Худо тут! Худо тут!
Это излюбленный крик Удода.
Что и говорить, местность убогая: пустоши, скудная земля. Но если
живешь на этой земле, можно найти и что-то хорошее. Другие птицы находят,
и они поют о своей земле, воспевают ее...
Но, как говорится, в семье не без удода.
- Худо тут! Худо тут!
Пингвины живут во льдах, но они не жалуются. Хотя у них есть на что
жаловаться: тут тебе и холод, и полярная ночь. У них там, наверно, вообще
невозможно летать - пингвины, во всяком случае, не летают. И все-таки они
не кричат, что им худо. Они считают, что им хорошо.
Раз они живут во льдах, значит, им во льдах хорошо. Чекан-плясун живет
в песках и при этом пляшет от радости, до того ему хорошо. Почему же удод
живет там, где ему плохо? Разве его здесь держат? Пожалуйста, лети! Если
ты не хочешь жить, как пингвин во льдах, как чекан в песках, - лети, тебя
здесь не держат.
Но он не хочет. Он остается здесь, на своей земле, чтобы кричать на
весь свет, как худо на ней живется. Как будто от его крика что-то
изменится. И кому это нужно, чтобы на земле что-то менялось? Пингвину
нужно? Плясуну нужно?
Но, как говорят, в семье не без удода.
Зато змея муссурана настолько любит все родное, свое, что даже питается
исключительно змеями. Она так рассуждает: почему мы должны есть чужих? И
почему нас должны есть чужие? Разве у нас - некому есть? Разве у нас -
некого есть?
Вот как любит свое змея муссурана.
Хороша стихия, когда она обжита, тогда каждый считает ее родной
стихией. Когда стихия благоустроенна, когда в ней можно жить легко и
спокойно, почему не считать стихию родной?
А когда в ней неспокойно?
Толстолоб из семейства карповых при малейшем беспокойстве покидает
родную стихию и выпрыгивает из нее - куда? В воздух, где живут птицы. Где
живут стрекозы и бабочки. Но где не живут толстолобы. Где рыбы вообще не
живут.
Толстолоб покидает родную стихию, потому что в ней пронесся какой-то
шум. Он, как многие, любит тишину, но где он ищет тишину? Разве в воздухе
можно найти тишину?
Оглушенные громом, облака осыпаются с неба и находят в воде тишину.
Листья падают в воду, оглушенные ветром. И от выстрела падает птица...
Никто не находит в воздухе тишины.
И толстолоб не находит... Где-то на третьем, четвертом метре его
начинает тянуть обратно. Есть такой всемирный закон: нас тянет в нашу
стихию, и мы, как толстолобы из семейства карповых, плюхаемся в нее,
спешим с нею слиться, чтобы больше никогда не отделять ее от себя...
Голубая кровь каракатицы льется в голубые моря, спешит возвратиться в
моря, как отторгнутая, но неотторжимая частица. Внутренний мир каракатицы,
запертый в каракатице, отделенный каракатицей от внешнего мира,
возвращается в этот мир.
Как он рвался сюда! Он кипел и бурлил, он готов был разорвать стенки
сосудов. Он не признавал этой тюрьмы, которая называла себя каракатицей,
он не признавал этой каракатицы, которая называла его своим собственным
внутренним миром. Собственный мир! Разве мир может быть чьей-то
собственностью? Внутренний мир - это частица внешнего мира.
Безграничный голубой океан сливается с безграничным голубым небом, и
всему этому нет границ. Нет границ этому голубому миру, который мы
называем внешним, но который по сути внутренний, пусть не собственный, но
внутренний, наш, словно он вытек из наших жил...
Голубая кровь каракатицы льется в голубые моря и сливается с голубым
небом... Может быть, все на свете небеса и моря - это голубая кровь
каракатицы...
Вот она - родная стихия. Мы думаем, что она вне нас, а она внутри нас,
и нам никуда от нее не уйти, потому что от себя уйти невозможно.
Так что же делать? Прежде всего - запомнить следующее:
- тот, кто ищет, где лучше, находит, где хуже, - поэтому не нужно
искать легких стихий;
- чем стихия труднее, тем она роднее, потому что мы вкладываем в нее
свой собственный труд;
- в трудную минуту не спешите покинуть родную стихию. Помните опыт
толстолоба и всемирный закон: все равно вас потянет назад, в родную
стихию;
- помните, что ваш внутренний мир неотделим от внешнего мира и не
пытайтесь их разделить: вы и ваша родная стихия - нерасторжимые части
одного целого;
- не ждите, что стихия вам будет родная, если вы сами ей не родной.
Живущие в море, в небе и на земле! Будьте до конца родными родной стихии!
1975