магазине осталось патронов. Вообще-то плевать я хотел на все правила. Но тут происходило что-то не совсем обычное и мне совершенно непонятное. А я не люблю, когда чего-то не понимаю. И не было другого способа выяснить, что к чему, кроме как принять участие в игре по навязанным мне правилам. Я не стал натягивать "ночь". В случае чего отмоюсь. А кое-какие преимущества мне это давало. Ударом гонга судья подал сигнал к началу боя. И я сразу услышал выстрел. Он был явно неприцельным -- между нами лежал еще весь полигон. Значит, первый заряд он истратил впустую специально: я могу решить, что второй боевой. Напрягает, сука. Ну, напрягай, напрягай. У меня и мысли не возникло последовать его примеру. Во-первых, не верил я, что в обойме есть боевой патрон. Смысл? Он меня хочет убить? На глазах у полутора сотен зрителей? Теоретически это было вполне возможно. Ну, случайно попался среди учебных боевой патрон. Мало ли, все бывает. Даже в школах иногда вместо бутафорских оказываются боевые гранаты, о таком случае однажды в газетах писали. Но на кой хрен ему меня убивать? А мне его -- тем более. Значит, проверка по форме 20. На вшивость. Ладно, поглядим, у кого как с этим делом. Я нырнул под танк, проскользнул между бетонными блоками, сделал еще пару перебежек, заходя ему в тыл. И тут же ощутил все преимущества от того, что не натянул "ночь". Сверху на меня обрушился хор советчиков: -- Справа он, справа! За бэтээром сидит! К тебе ползет! Сейчас побежит! Стреляй, Серега, стреляй! И так далее. За меня болели. Всегда болеют за того, кто не прячет лица. Как в старинных рыцарских поединках: с открытым забралом. Эти бесплатные советы мне, конечно, ничуть не помогали, но ему мешали -- и здорово. Я подобрал какую-то палку, надел на нее "ночь" и лишь чуть-чуть, на полсекунды, высунул из-за укрытия. Тут же грохнул выстрел -- в край "ночи" плюхнуло красным. Публика зааплодировала. Я сменил позицию и выглянул. Вот оно, егоровское плечо. Рука моя автоматически дернулась, но я для чего-то, не отдавая себе отчета для чего, успел сдержать руку. Через минуту ситуация повторилась. Он меня прокачивал -- это было совершенно ясно. А раз так, то и моя тактика стала ясна. Во-первых, показать, не перебарщивая, что я давно потерял форму. А во-вторых, прокачать его. Конечно, Ольга и особенно Настена огорчатся моему проигрышу, но тут было, похоже, не до мелкого тщеславия. Этим я и занялся. И уже минут через пять понял, что Сан Саныч совершенно прав: никогда он не учился в нашем "краснознаменном" "ордена" "имени". И, пожалуй, ни в каком другом училище ВДВ. Где же он, падла, учился? Он еще раз подставился. Тут я понял, что обязан стрелять, иначе он просечет, что я играю с ним в поддавки. Я сделал два выстрела подряд. Долго кому-то придется отстирывать его камуфляжку. Затем сам подставился. И немедленно получил в локоть. Классный был выстрел, ничего не скажешь. "Альфа"? Нет, пожалуй. И не "Зенит". "Вымпел"? Ну надо же! Хорошая школа. Даже очень хорошая. Публика прямо осатанела. Уже начали болеть за него. Все же Артист не прав. Публика не дура. Публика сволочь. Потому что всегда болеет за сильного. Пора было и мне что-нибудь оказать. Сначала я обозначился. Он клюнул. Я перекатился за танк. Он выстрелил. Мимо. Третий заряд истратил. И все были с краской -- по звуку слышно. Агрессивен. Это уже кое-что. Под прикрытием орудийной башни я вполз на корму танка. Он тоже сменил позицию. Ну, а что ты на это скажешь? Я прыгнул с передним сальто. Он не мог не открыться. И открылся. И получил заряд краски как раз в свою "беретту". Краска, конечно, не пуля, пистолет не вышибла, но руку сбила, его заряд ушел в воздух. Второй раз выстрелить он не успел, я уже ящеркой скользил по траншее. Судья объявил: -- Боец в "ночке" ранен в правую руку, имеет право стрелять только левой. Вот засранец. Да из чего же он может стрелять? Из пальца? Если бы это была не краска, а 9-миллиметровая пуля, его "беретта" летела бы сейчас со свистом хрен знает куда. С трибун заорали: -- Судью на мыло! Понимающий кто-то нашелся. Ладно, хватит экспериментов. Я начал работать по школе. Грамотно. Но не более того. А он наоборот -- максимально активизировался. Ничего не понимаю. Кто кому и что демонстрирует? Может быть, он кому-то показывает, какой он крутой? А ведь и в самом деле крутой. Ни единого шанса не упускал. Три заряда у него осталось. А у меня пять. Не верил я, что среди них есть боевой патрон. Не верил ни на грош. А все же давило. А вдруг? Поэтому я и стрелял не на поражение. Хотя пару раз он серьезно приоткрылся. Без поддавков. Боевой опыт у него, конечно, был. И немалый. Афган, возможно. Или Чечня. Все эти надолбы и траншеи он задействовал так, будто знал их наизусть. Этому ни в какой школе научить нельзя. Перекаты у него были просто на загляденье. Рывки тоже ничего себе. Ну, и реакция, само собой. Только вот вертикаль плохо использовал. А на полигоне было полно разных стеночек. Не говоря уж про бронетехнику. Интересная мысль, стоит проверить. А ведь и в самом деле не умеет работать на вертикали. Я тут я наконец понял, кто он. Боевой пловец. Точно. "Тюлени" -- так они себя иногда называют. А иногда - "пираньи". Ух ты! Это серьезные ребята. Несерьезные там до подполковников не доживают. Не Афган, значит. И не Чечня. Если бы он работал в Чечне, я бы его знал. Какая бы степень секретности ни была, такого специалиста не скроешь. Обязательно проявится. Пусть не сам, но дела подскажут. В Чечне я всех серьезных ребят знал. И меня знали. И не только наши, к сожалению, но и чеченцы. Так-так. Боевой пловец, значит. Очень похоже. Йемен, Мозамбик, Ангола. Или Балтика и скандинавские фиорды, где в 80-х вода кипела от таинственных подлодок и прочих неопознанных плавающих объектов. Никакие не ВДВ, выходит. ГРУ. Сюда-то какими течениями тебя занесло? Ух, нахалюга! Хотел перехватить меня на противоходе. И чуть не перехватил. Ну, очень хочется ему победить. -- До конца раунда осталось пять минут! -- объявил судья. Хватит, пожалуй. Не было у меня никакого желания растягивать это удовольствие еще и на второй раунд. Хочет победить? Пусть побеждает. Только это нужно сделать чисто. Я и сделал. Рванул через открытое место, оступился и покатился по земле, дотягивая до стеночки. Дотянул. Но он успел высадить в меня три оставшихся заряда. И все три раза попал. Публика замерла. Вся моя камуфляжка была залита красной пентбольной краской. Краской все-таки. Все-таки краской. Вот сука. -- Бой окончен! -- объявил судья. -- Победа чистая! Выиграл подполковник Егоров! Аплодисменты победителю! Аплодисменты были обвальные. Но и свистели тоже. Кого-то я, видно, разочаровал. Я сел на землю и выпустил в ближний бетонный блок все оставшиеся заряды. Краска, конечно. Егоров протянул мне руку, помог подняться. Усмехнулся: -- Я пошутил. -- Хорошая шутка, -- оценил я и захромал вслед за ним к судейской трибуне. Пока награждали дипломом и чествовали победителя, Ольга с тревогой ощупывала мою ступню. -- Да ничего страшного, -- успокоил я ее. -- Просто легкое растяжение. В душевой я внимательно разглядел своего счастливого соперника. Так и есть. Тело белое, а лицо и шея с глубоким загаром. Не свежим, но въевшимся намертво. Ни следа от плавок. Ну, понятно, не на пляжах же они валяются, а работают в гидрокостюмах. -- А ты, парень, ничего, -- одобрительно заметил он, когда мы одевались в предбаннике. -- Этот выстрел с сальто был просто люкс. Ничего, ничего. Честно сказать, я ожидал худшего. -- Где уж нам тягаться с "тюленями"! Он быстро взглянул на меня: -- О чем это ты? -- Да так, к слову пришлось. Не люблю проигрывать. А вы любите? Он похлопал меня по плечу: -- Страви давление. Согласен, шутка была не из лучших. Но мне нужно было посмотреть, как ты ведешь себя в нештатной ситуации. Он так и сказал: "нужно было". Не "хотел", а именно "нужно". -- Посмотрел? -- Посмотрел. Он протянул мне листок размером с визитную карточку. На нем был телефонный номер. -- Позвони мне по этому номеру. В любое удобное время. Есть разговор. -- Так говори. -- Не сейчас. Извини, дела. Я пожал плечами и сунул листок в карман. Дела так дела. Интересные они у него, судя по всему. Хотелось бы еще знать, какие именно. И уже тогда у меня появилось странное ощущение, что я это узнаю. Чуть раньше. Или чуть позже. На выходе нас перехватил запыхавшийся вестовой: -- Пастухова просит к себе генерал-лейтенант Нестеров! Он сейчас проводит начальство и будет в своем кабинете. -- Пока, рейнджер! -- кивнул мне подполковник Егоров и направился к черным "Волгам", в которые уже грузились высокие московские гости. Ольгу и Настену я оставил возле дощатого пятачка в гарнизонном скверике, где наяривал специально приглашенный эстрадный оркестрик и народ разминался кто как умел, а сам направился в кабинет начальника училища, не забывая прихрамывать. За время учебы в этом кабинете я был всего два раза, и каждый раз не по самым приятным житейским поводам, поэтому и сейчас не ожидал ничего хорошего. Хотя очевидных причин вроде бы не было. Но такое уж свойство у памяти. В кабинете сидели Нестеров и Митюков с видом людей, покончивших с докучливым, но необходимым делом. Митюков сразу начал возить меня мордой по столу: -- Опозорил ты нас, Пастухов! В такой день! Не сумел защитить честь училища! А мы так на тебя рассчитывали! -- При чем здесь честь училища? -- удивился я. -- Егоров тоже наш выпускник. -- Ну, это конечно, конечно, -- поспешно согласился Митюков. -- Но и от тебя мы ожидали большего. Трижды рейнджер! А так обосрался! -- Слушая вас, я снова чувствую себя курсантом, -- сделал я ему комплимент и обратился к Нестерову: -- Вы так же считаете? -- С судьей не спорят, -- уклончиво отозвался он. -- Я бы засчитал тот выстрел с лету. -- А первый тур? -- не сдался Митюков. -- Скажешь, не просрал? Милиционера подстрелить! А если бы это было в реальной обстановке? Нужно было, конечно, смолчать. Но почему-то его слова меня зацепили. Я вспомнил, сколько свиданий с Ольгой не состоялось из-за этого говнюка, и не сдержался. -- Прикажите принести сюда афишку с этим ментом, -- попросил я Нестерова. -- Зачем? -- Объясню. -- Распорядитесь, -- кивнул генерал Митюкову. Тот скорчил недовольную рожу, но послушно вышел. -- Скажите, Пастухов, почему вы ушли из армии? -- спросил Нестеров. -- Вы подавали большие надежды. Я пожал плечами: -- Меня уволили. -- Это я знаю. Но не знаю другого -- почему. -- Вы могли бы навести справки. -- Пытался. Никакой информации о вас нет. Только личное дело в архиве Минобороны. Но в нем нет ничего о причинах вашего увольнения. Лишь приказ, подписанный заместителем министра. Формулировка расплывчатая: "За невыполнение боевого приказа". Что произошло? -- Это не мой секрет. -- Вы не хотели бы вернуться в армию? -- Нет. -- Уверены? -- Более чем. Да никто меня и не возьмет. Сами сказали, что приказ подписал замминистра. -- Его уже нет. Как и самого министра. А с новым руководством этот вопрос, думаю, можно будет решить. -- Это вы так думаете? -- уточнил я. -- Или кто-то другой? -- Я приветствовал бы такое решение, -- уклонился он от прямого ответа. -- Я бы хотел, чтобы вы служили в нашем училище. Ваш боевой опыт будет очень полезен курсантам. Я даже засмеялся: -- Извините, но Митюкова с меня хватит на всю оставшуюся жизнь. -- Митюков не вечен. -- Вы ошибаетесь. Это я не вечен. И вы. А Митюков вечен. -- Но вы все же подумайте. Я пообещал. Просто чтобы не размазывать кашу по столу. Но даже и не собирался об этом думать. -- Если позволите, у меня к вам тоже вопрос. Вас попросили пригласить меня на этот праздник? Нестеров попытался уйти от ответа: -- Вас бы и так пригласили. -- Но вас просили об этом, верно? Подполковник Егоров? -- Да. -- И он же дал понять, что вопрос о моем возвращении в армию может быть решен? Кто же он такой? -- Этого я не знаю. Меня попросил оказать ему содействие один из высокопоставленных руководителей. -- Министерства обороны? - спросил я. -- Нет. Прошу извинить, но больше ничего я вам сказать не имею права. -- А я больше ничего и не спрашиваю. Появился Митюков с афишкой, расстелил ее на столе. -- Ну? Что ты хотел объяснить? -- А сами не видите? Посмотрите внимательно на этого милиционера. -- Ну, посмотрел, -- сказал Митюков. -- И что? -- Вы тоже ничего не замечаете? - обернулся я к Нестерову. -- Нет. -- И в реальных условиях вы не стали бы в него стрелять? -- спросил я у Митюкова. -- Разумеется, нет. -- Вам повезло, что обстановка условная. Иначе сослуживцы уже собирали бы деньги вам на венок. Это же ряженый! Неужели не видите? У настоящих милиционеров на шинели по три пуговицы в два ряда. А у этого сколько? -- И вправду! -- поразился Митюков. -- По четыре. Ну, это просто художник ошибся. -- Может быть. Но в реальной обстановке я не стал бы об этом долго раздумывать. Нестеров с усмешкой взглянул на озадаченного Митюкова. Потом как-то очень по-светски предложил: -- Я надеюсь, Сергей Сергеевич, вы останетесь на наш небольшой товарищеский ужин? Моим офицерам доставит огромное удовольствие общество вашей очаровательной супруги. И нам с полковником тоже. -- Спасибо, но мы с дочкой. А добираться до дому больше двух часов. -- Отправьте Сергея Сергеевича домой на моей машине, -- распорядился Нестеров. Я открыл было рот, чтобы отказаться, но он не дал мне этой возможности: -- Мне приятно было увидеть вас, Пастухов. Надеюсь, это не последняя наша встреча. Желаю здравствовать. -- Всего хорошего, товарищ генерал-лейтенант. -- Сейчас уже чаще говорят "господин генерал", -- заметил Нестеров. -- Да? В таком случае всего доброго, ваше превосходительство. Я пожал ему руку и пошел к выходу. -- А твоя нога? -- окликнул меня Митюков. -- Уже прошла? Черт. Совсем про ногу забыл. -- Нога? -- переспросил я. -- В самом деле. Прошла, как видите. Ну да. Надо же! Нестеров и Митюков переглянулись. Я обругал себя предпоследними словами. Прокол. Роли нужно доигрывать до конца. Что-то я от мирной деревенской жизни совсем расслабился. Как бы мне это боком не вышло. Вот еще когда я об этом подумал. Точно. Еще тогда. Пока я извлекал Ольгу с Настеной из толпы танцующих, Митюков вызвал к КПП черную "Волгу" и приказал водителю: -- Отвезешь этих господ. И сразу назад. Ясно? -- Так точно, товарищ полковник. -- Отставить, -- сказал я. -- Почему? -- удивился Митюков. -- Потому что у меня есть машина. Я вышел за ворота и через две минуты подкатил к Ольге и Настене на своем внедорожнике "ниссан-террано". Про "патрол" была когда-то реклама: "Крепкий, как скала". А про какой-то другой джип: "Мощный, как танк". Так вот все это можно было сказать и про мой "террано". Эдакий с виду скромняга. Но не для тех, кто понимает. Водитель "Волги", судя по всему, понимал. -- Ух ты! -- уважительно проговорил он. До Митюкова тоже дошло. -- Почем брал? -- Около двух с половиной миллионов иен. -- Почему иен? -- В Японии брал. -- Сколько же это на нормальные деньги? -- Штук двадцать. Или чуть больше, -- небрежно отозвался я. -- Точно не помню. -- Рублей? -- Ну, полковник! Рублей! Баксов, конечно. Я засунул Настену в салон, передал ее Ольге в руки, потом забрался сам и, помахав Митюкову, выехал из гарнизона, с нечестивым злорадством наблюдая в зеркало заднего вида, как Митюков стоит возле КПП, смотрит мне вслед и ошарашено чешет в затылке. -- Я и не подозревала, что ты такой тщеславный, -- заметила Ольга. Я возразил: -- Я не тщеславный. Я мстительный. Как верблюд. -- Разве верблюды мстительные? -- Еще какие! Попробуй обидеть верблюда. Он тебя обязательно оплюет. Хоть через год. -- Ты переплюнул верблюда. Оплевал бедного полковника через пять лет. -- Бедного? Ты бы видела его дачу на Истре! -- А ты видел? -- Я строил на его даче забор. Еще в бытность салагой. Некоторое время мы ехали молча. Потом Ольга спросила: -- Ты ничего не хочешь мне объяснить? -- Про что? -- Почему ты проиграл бой этому Егорову? -- И после этого ты говоришь, что я тщеславный? -- Не увиливай. У тебя была возможность попасть в него не меньше трех раз. А ты не стрелял. Я сверху все видела. -- Ну, знаешь! Со стороны всегда все видней. -- Ну хорошо. А зачем ты сделал вид, что подвернул ногу? -- Сдаюсь, -- сказал я. -- Ему очень хотелось выиграть. А мне на это было в высшей степени наплевать. Не веришь? -- Верю, пожалуй. Но не понимаю. Ты всегда был очень азартный. -- А я и сам не все понимаю, -- признался я. И я действительно не понимал. Практически ничего. А когда начал понимать, было уже поздно. -- Странный он, этот подполковник Егоров, -- помолчав километров пять, заметила Ольга. -- Чем-то похож на тебя. -- Чем? -- Вы из одной казармы. Вот этим он меня и купил. Да, из одной казармы. Как я ни злился на него за эту проверку по форме 20, но он мне нравился. Он был свой. Он был из моей прошлой, но не забытой жизни, из которой я был вышвырнут волей паскудно сложившихся обстоятельств. Запах кожи офицерских портупей, оружейной смазки, острый озноб ночных диверсионных рейдов, сама атмосфера насмешливости, постоянных взаимных подначек. Он нес на себе печать этой жизни. И я ему, если честно, завидовал. Потому и злился. Подполковник Егоров. Хрен с бугра. Человек, который не любит проигрывать. А кто любит? Я вспомнил про телефон, который он мне дал, и выбросил бумажку в окно. Не собирался я звонить по этому телефону. Нужно будет -- сам позвонит. И номер моего сотового узнает. Если нужно. Я не ошибся. Он позвонил через три дня. III "Я, Пастухов Сергей Сергеевич, заявляю, что согласен добровольно, без принуждения, пройти проверку на полиграфе. Мне объяснили процедуру проверки, я не имею возражений по существу ее проведения. Настоящим я полностью освобождаю специалиста, проводящего обследование, от всех претензий и исков с моей стороны в связи с этим и не возражаю против передачи результатов проверки заинтересованной стороне. Мне было разъяснено, что никто не может заставить меня проходить данную проверку. И я могу прервать ее по собственному желанию в любой момент..." -- Снимайте курточку. Садитесь в это кресло. Устраивайтесь поудобней. Этот бандаж -- на грудь. Не жмет? Если нужно ослабить, скажите. Этот -- на живот. Все нормально? Поднимите правую руку. На средний и безымянный палец укрепляем датчики. Они замеряют кожно-гальваническую реакцию организма. А теперь попрошу левую руку, средний палец. Этот датчик -- для замера температуры и скачков кровяного давления. Вы когда-нибудь проходили обследование на детекторе лжи? -- Нет. -- Объясняю. Сейчас я вам задам несколько вопросов, на которые вы должны отвечать "нет". Независимо от того, правда это или неправда. Только "нет". Вы поняли? -- Нет. -- Пожалуйста, будьте внимательны. Я буду задавать вопросы, самые простые. А вы должны отвечать "нет". Теперь понимаете? -- Нет. -- Сергей Сергеевич, это же очень просто. Вы должны отвечать "нет" на любой мой вопрос. -- Я и отвечаю. -- В самом деле? Прошу извинить. Я не предупредил, что проверка еще не началась. -- Так начинайте. -- Начинаю. Ваша фамилия Пастухов? -- Нет. -- Ваше имя Сергей? -- Нет. -- Вам двадцать семь лет? -- Нет. -- Вы женаты? -- Нет. -- Вашу жену зовут Ольгой? -- Нет. -- Вашу дочь зовут Настей? -- Нет. -- Ей четыре с половиной года? -- Нет. -- Вы живете в деревне Затопино под Зарайском? -- Нет. -- Вы мужчина? -- Нет. -- Вы женщина? -- Нет. -- Ваш рост метр семьдесят шесть? -- Нет. -- Ваш вес семьдесят килограммов? -- Нет. -- Вы шатен? -- Нет. -- Спасибо. Первый тест закончен. Я продолжу вопросы. Вы должны отвечать на них только "да" или "нет". Вам понятно? -- Да. -- Ваша фамилия Пастухов? -- Да. -- Вы курите? -- Нет. -- Вы пьете? -- Нет. -- Вы употребляете наркотики? -- Нет. -- Вы убивали людей? -- Нет. -- Вы умеете убивать людей? -- Нет. -- Вам нравится убивать людей? -- Нет. -- Вы воевали в Чечне? -- Да. -- Вы были капитаном спецназа? -- Да. -- Летом 96-го года вы были на Кипре? -- Да. -- Вы были там для выполнения специального задания? -- Нет. -- Летом прошлого года вы участвовали в ралли "Европа -- Азия"? -- Да. -- Вы участвовали в ралли с целью выполнения специального задания? -- Нет. -- Вы участвовали в ралли для собственного удовольствия? -- Да. -- Вы богатый человек? -- Нет. -- Вы бедный человек? -- Нет. -- У вас джип "ниссан-террано"? -- Да. -- Вы купили его за двадцать тысяч долларов? -- Да. -- В деревне Затопино вы строите новый дом? -- Да. -- Это стоит немалых денег? -- Да. -- Вы получили эти деньги за выполнение специальных заданий? -- Нет. Я выиграл их в казино. И хватит, доктор. Это совсем не так интересно, как я думал. -- Но мы еще не закончили обследования. Вы согласились на него добровольно. И подписали обязательство. -- Там сказано, что я могу закончить проверку в любой момент. Я это и делаю. А если господам, которые следят за нами по монитору, хочется меня о чем-то спросить, пусть прямо и спросят. Если захочу, отвечу. -- А если не захотите? -- Не отвечу. -- Кроме полиграфа есть и другие способы узнать правду. -- Можно и мне задать вам вопрос? Отвечайте на него только "да" или "нет". Вам нравится, когда вам угрожают? -- Нет. -- Мне тоже. IV В просторном, обставленном современной мебелью кабинете на втором этаже подмосковного военного госпиталя, как раз над комнатой, в которой проходило тестирование на полиграфе, включился микрофон селектора, и голос оператора, проводившего обследование, спросил: "Разрешите зайти?" Подполковник Егоров вопросительно взглянул на человека в наброшенном на плечи белом крахмальном халате, который, нахохлившись, сидел за письменным столом. Узкий плоский череп без единого волоска и крупный нос с горбинкой придавали ему сходство со старым, но все еще сильным грифом, грозно сидящим на скале и оглядывающим подвластные ему выси и низины. Ему было немного за шестьдесят, но ни следа дряхлости не проступало на его хмуром властном лице. На молчаливый вопрос Егорова он лишь коротко покачал головой. -- Вас вызовут, -- бросил Егоров в микрофон и выключил селектор. Немного выждал и спросил: -- Что скажете. Профессор? Человек, которого Егоров назвал Профессором, не ответил. Он молчал, углубившись в какие-то свои мысли и не обращая ни малейшего внимания на взгляды, которые незаметно бросал на него подполковник Егоров. Он впервые увидел Профессора всего две недели назад, когда был срочно вызван в Москву и включен в операцию чрезвычайной, как ему было сказано, важности. Этот человек очень его интересовал, но Егоров старался не выдать своего интереса. -- Что скажете. Профессор? -- повторил он и вновь не получил никакого ответа. Профессор несомненно услышал вопрос, но мысли его были сейчас заняты другим. Подполковник Егоров догадывался чем. В этот подмосковный госпиталь Профессор приехал из Кремля, после разговора с одним из высших руководителей России. Разговор, как мог судить Егоров, был очень тяжелым, и атмосфера этого разговора, атмосфера того неведомого высокого кабинета словно бы воцарилась и здесь, среди этой современной легкомысленной мебели, высоких зеркальных окон и желтеющих берез на аллеях окружавшего санаторий парка. Это был не первый разговор Профессора с высоким начальством. После первого подполковник Егоров позволил себе поинтересоваться, о чем шла речь. На что Профессор вполне серьезно ответил: -- Даже если бы я счел нужным вам рассказать, вы все равно ничего не поняли бы. Там никогда не говорят прямо. И никогда не говорят того, что думают. Там говорят только то, что необходимо для уяснения поставленной цели. Это особый язык. Его можно изучить только на практике. Когда вы достигнете моего положения, то окончательно поймете, что я имел в виду. Подполковника Егорова не очень волновали разногласия Профессора с его руководством. Он знал свою задачу, не видел препятствий к ее выполнению и ждал лишь прямого приказа начать операцию. Этот приказ должен был отдать Профессор, но тот почему-то медлил, и это вызывало у Егорова легкое недоумение и даже раздражение, которые он, разумеется, не демонстрировал. Вместе с тем он был особенно осторожен в словах и в проявлениях чувств, так как понимал, что эта операция, в которую он оказался включенным, в общем, случайно, может стать переломной во всей его карьере, что она может вывести его в такие сферы, куда никакой усердной службой не пробьешься. И этот мосластый старик с орлиным профилем и властным лицом был тем человеком, который мог решить всю его судьбу. Его никто не представил Егорову, ни он сам, ни другие не назвали его имени, из осторожных расспросов знакомых контрразведчиков Егоров выяснил только то, что не стоит вести об этом человеке никаких расспросов -- ни явных, ни скрытых, даже сверхосторожных. Из этого Егоров заключил, что Профессор является одной из ведущих фигур в высшем руководстве спецслужб России и стоит сделать все, чтобы этому суровому старику понравиться. Но он также понимал, что понравиться ему можно не улыбками и обхождением, а только делом. Поэтому Егоров с таким нетерпением и ждал начала операции. Началом операции могло послужить утверждение кандидатуры Пастухова, которого Егорову не без труда удалось вытащить на беседу и уговорить пройти проверку на полиграфе. И хотя проверка сорвалась, Егоров все же считал, что большая часть дела сделана и теперь нужно довершать остальное. Но у Профессора были свои соображения на этот счет. -- Все ли фигуранты этой операции известны и есть ли в отношении каждого из них полная ясность? -- Так точно, все, -- по-военному ответил подполковник Егоров. -- Ясность -- тоже. Есть небольшие пробелы, но они несущественны. -- Не появлялась ли где-нибудь на периферии, чисто случайно, возможно, фигура не из нашей колоды? Я прошу вас забыть про логику и включить свое ассоциативное мышление. Вдруг -- где-то, что-то -- странное, случайное, настолько не вписывающееся в окружающее, что хочется сразу забыть, чтобы не забивать себе голову? Отнеситесь внимательно к моему вопросу. Егоров подумал и твердо ответил: -- Нет. Никаких странностей. Никаких несуразностей. Вы кого-то хотите вычислить, Профессор? Если вы скажете кого, я, возможно, смогу вам помочь. -- Вы правы, хочу вычислить. Вот ориентиры. Два немца, сейчас им лет по 29--30. Специалисты высшего класса по компьютерам. Пять лет назад их звали Николо Вейнцель и Макс Штирман. И еще один человек. Сейчас ему пятьдесят четыре года. Пять лет назад его звали Аарон Блюмберг. Весной девяносто третьего года пришло сообщение, что он погиб во время морской прогулки на малой моторной яхте, но я этому сообщению не верю. -- Почему? -- По многим разным причинам. Первая из них та, что Блюмберг страдал морской болезнью и терпеть не мог моря. А вторая -- другая. На яхте было обнаружено пол-ящика джина, а в крови погибшего большое количество алкоголя. Для немецкой полиции этого оказалось достаточно, но дело в том, что человек, о котором мы говорим, терпеть не мог джина и пил, когда была возможность, только портвейн "Кавказ". -- "Кавказ"? -- переспросил Егоров. -- Да это же такое... -- Мы сейчас говорим не о достоинствах вин, а о доказательствах. Ни одной бутылки "Кавказа" на борту моторки обнаружено не было. Как и в гостинице, где приезжий останавливался. Это заставляет меня предположить, что Аарон Блюмберг не погиб, а подставил вместо себя кого-то другого. Или использовал удобный случай, чтобы исчезнуть. -- Вас тревожит возможность его появления? -- Она меня не тревожит. Его появление будет попросту означать, что наша операция провалена. И никакими силами не сможет быть доведена до конца. -- Кто этот человек? -- Этого я вам не скажу. -- Как он сможет узнать о нашей операции? -- Он узнает. -- С какой стати ему в нее вмешиваться? -- А вот на это я попытаюсь ответить, -- проговорил Профессор. - Тем более что эту тему я все равно хотел затронуть в разговоре с вами. Вы очень быстро и эффективно действовали в обстановке форс-мажора, которая сложилась в интересующем нас городе. Ваша разработка обнаруживает у вас остроту и современность оперативного мышления. Это, кстати, и побудило меня настаивать на привлечении вас к операции в качестве ведущей фигуры. Руководство согласилось. -- С неохотой? -- поинтересовался Егоров. Профессор словно бы выпростал голову из плеч и посмотрел на него грозным взглядом проснувшегося грифа. -- Нет, -- сказал он. -- Нет. И знаете почему? Плевать им на то, кто будет руководить операцией. Им важно только одно: чтобы дело было сделано. Ваш успех откроет перед вами блестящую карьеру. Но есть одно "но". Сейчас это может показаться вам незначительным, только позже, возможно, вы поймете, что я был прав. Отдаете ли вы себе отчет в том, что разработанная вами операция от начала до конца не просто аморальна, а преступна по всем законам -- и людским, и божьим? Такого поворота в разговоре Егоров не ожидал. -- Не спешите, подумайте, -- предложил Профессор. -- Можете закурить. Сам я не курю, но люблю, когда при мне курят. Егоров жадно затянулся "Мальборо" и проговорил: -- Она была аморальна с самого начала. -- Согласен. Но к ее началу ни вы, ни я отношения не имели. Ее начинали другие люди. Я спрашиваю о сегодняшнем дне. Только вы не мне отвечайте, а себе. -- Да, понимаю, -- подумав, кивнул Егоров. -- Но я, в сущности, выполняю приказ. Я никого не вынуждал принять мой план. Теперь он стал директивой. -- Без "но". Сейчас -- без "но", -- перебил его Профессор. - Понимаете -- вот что важно. В силу служебного положения и своего понимания долга перед Россией мы вынуждены делать вещи, с которыми не может мириться наша совесть. Но забывать о том, что нам приходится делать именно такие вещи, мы не должны. Это единственное, что может спасти наши души. Все это вам может показаться странным, но нравственность даже в таком, урезанном, положении дает человеку силы, о которых он порой не подозревает. Это, кстати, как ни странно, относится и к продвижению по службе. Если у вас ничего нет за душой, кроме желания ухватить очередную звезду на погоны, вы никогда не продвинетесь дальше полковника или в лучшем случае генерал-майора. Для человека, о котором мы говорим, Аарона Блюмберга, понятие нравственности абсолютно, бесспорно и неделимо. Поэтому для него не существует препятствий. И Боже вас сохрани оказаться на его пути. -- А вас? Профессор вздохнул, снова усунулся в плечи и ответил: -- Да, и меня. Я бы этого не хотел. Я не хотел бы этого больше всего на свете. Вызывайте оператора. Подполковник Егоров бросил в микрофон селектора: - Зайдите, доктор! Появился оператор в белом халате, положил на стол листы компьютерной распечатки. В ответ на обращенные к нему взгляды неопределенно пожал плечами: -- Слишком мало данных. -- А по тем, что есть? -- спросил Егоров. -- Реакции неадекватны. -- То есть? Врет? -- Смотрите сами. Вот реакция на вопрос: "Вы убивали людей?" Точно такая же, как на вопрос: "Вы курите?" Но ведь он же действительно не курит. -- Чушь! -- своим скрипучим голосом бросил Профессор. -- Три года в Чечне. Капитан спецназа. Он что, цветочки там поливал? Вопрос не требовал ответа. В тоне, каким это было сказано, звучал не вопрос, а выражение недовольства. Но ни Егоров, ни оператор не чувствовали за собой никакой вины, поэтому оба промолчали, как бы давая возможность начальственному недовольству рассеяться по кабинету, как дыму от сигареты Егорова. -- А реакция на вопрос, умеет ли он убивать людей? -- спросил, помолчав, Профессор. -- Насчет этого вам и без полиграфа скажу, -- ответил Егоров. -- Умеет. -- А реакция отрицательная, -- заметил оператор. -- Как это может быть? -- не понял Профессор. -- Психологический блок? -- Не думаю. У меня есть другое объяснение. Это только гипотеза. Потому что, повторяю, данных для анализа мало. Посмотрите на эти графики. Ответы на вопросы: "Вы богатый человек?" и "Вы бедный человек?" Кривые совпадают. А теперь я эти кривые совмещаю с реакцией на вопросы, убивал ли он людей и умеет ли убивать людей. Полная идентичность. -- Ни черта не понимаю! -- бросил Егоров. -- Вы свой полиграф на пол не роняли? -- Прибор ни при чем. Он фиксировал восемнадцать параметров. Ответ в другом. Обследуемый об этом не думает. -- О чем именно? -- уточнил Профессор. -- Богатый он или бедный? -- Да. Для него этих вопросов не существует. Точно так же, как вопросов об убийствах. -- Фрейдистские штучки? -- с иронией поинтересовался Егоров. -- Замещение, вытеснение, подмена? -- Нет. Реакция на такого рода раздражители принципиально иная. Дело проще и одновременно сложней. Это для него работа. И только. -- Убийца-автомат? -- предположил Профессор. -- Исключено. Мы проводили обследование наших летчиков, бомбивших Грозный. Для них это тоже была работа. Более того, служба. А кривые там метались, как молнии в грозу. Моральный фактор. -- А здесь, выходит, морального фактора нет? -- Есть. Но он позитивен. Иными словами, объект верит в правильность того, что делает. -- А сразу не могли так и сказать? -- раздраженно спросил Егоров. -- Вы бы мне не поверили. -- Я и сейчас не верю. Так не бывает. -- Бывает. В психологии не меньше тайн, чем, скажем, в истории. Профессор жестом прервал перепалку. -- Что из этого следует? -- спросил он. Оператор снова пожал плечами: -- Вы не объяснили мне цели обследования. Но если вы хотели узнать, является ли он наемным убийцей, могу твердо ответить: нет. И в будущем на эту роль не годится. Профессор откинулся на спинку кресла и некоторое время молчал, нахохлившись. Потом сказал: -- Спасибо, доктор. Проводите его сюда. Минут через десять. Оператор собрал графики и молча вышел. -- Вы уверены, что вам следует с ним встречаться? -- поинтересовался Егоров. И вновь ответ последовал не сразу. -- Я ни в чем не уверен. Поэтому, должен на него посмотреть. Егоров включил монитор: -- Смотрите. На экране появилась комната с полиграфом и компьютерами. Возле окна, спиной к камере, сложив руки за спиной и слегка покачиваясь на носках кроссовок, стоял молодой человек в джинсовом костюме. -- Хорошо держится. Спокойный парень, -- заметил Профессор. -- Даже не пытается заглянуть в бумаги на столе. Что было бы вполне естественно. -- Он же просек телекамеру. -- Как вы на него вышли? -- Я представил отчет. -- Повторите. -- Через отдел кадров училища. Невольно подсказал бывший замполит, полковник Митюков. Он следит за успехами выпускников. Даже оборудовал стенд "Наша гордость". Довольно безобидный вид показухи. Этот парень сначала заинтересовал меня из-за слома карьеры. Это хорошо ложилось в нашу разработку. Но решающим фактором, конечно, стала его поездка в Японию. На юбилее училища я на него посмотрел. Подходит. -- Мы не знаем причины слома его карьеры. -- Я надеялся, выясним. -- Не выяснили. "Невыполнение боевого приказа". За этим может быть что угодно. Зато выяснили чертову дюжину странностей. Откуда у него такая дорогая машина, деньги на строительство дома? На какие шиши и за каким чертом он раскатывает по Европам? Участие в евразийском ралли для собственного удовольствия. Это как прикажете понимать? -- Профессор помолчал и с нескрываемым раздражением закончил: -- И главное, все эти вопросы встают тогда, когда человек практически уже включен в нашу комбинацию! Егоров напомнил -- не оправдываясь, но словно бы возвращая Профессора к реальности: -- Времени было в обрез. Но не поздно и переиграть. -- Я вас не обвиняю. Я пытаюсь понять, что происходит и что необходимо предпринять. Отменять операцию мы не можем. Об этом и речи нет. Нам не могли его подсунуть? Этот ваш Митюков? -- Он такой же мой, как и ваш. Исключено. -- В нашей работе исключать нельзя ничего. И никогда. Вы знаете об этом не хуже меня. -- Об операции известно только вам и мне. Или это не так? -- О деталях -- да, так. -- А в целом? Профессор недовольно поморщился: -- Не задавайте таких вопросов. -- Тогда не о чем беспокоиться. Подсовывают серых воробышков, а не таких экзотических фруктов -- с новым "террано" и женой в норке. Он, кстати, и не делает тайны из своего образа жизни. Это лучшая гарантия, что он не подстава. Вас что-то смущает? -- Конкретно -- ничего. Мне он даже нравится. Да, нравится, -- повторил Профессор, разглядывая на экране монитора Пастухова, который уже начал нетерпеливо поглядывать на часы. -- Нормальный молодой человек. Настолько нормальный, что невольно ищешь серьгу в ухе. Или в ноздре. Экзотический фрукт, говорите? Вы правы, пожалуй. Таких не подсовывают. А это, в конце концов, главное. Что ж, давайте с ним поговорим. На экране монитора было видно, как в комнату вошел оператор, что-то сказал Пастухову. Тот довольно равнодушно кивнул и вышел из процедурной. Егоров выключил телевизор. Через несколько минут оператор ввел в кабинет Пастухова и остановился в дверях, выжидающе глядя на Профессора. -- Можете быть свободны, -- кивнул тот. -- Слушаюсь, -- сказал оператор и вышел. -- Садитесь, Сергей Сергеевич. Мне хотелось бы задать вам пару вопросов. Не возражаете? Пастухов оглянулся на подполковника Егорова: -- Вы нас не познакомили. -- Называйте меня Профессором. -- Профессором чего? -- Это важно? -- Интересно. -- Социологии, -- подсказал Егоров. -- Понятно. -- Что вам понятно? -- заинтересовался Профессор. -- То, что вы хотите остаться инкогнито. До свиданья, Профессор. Всего хорошего, подполковник. Позвоните на вахту, чтобы меня выпустили. -- Вы хотите уйти? -- спросил Профессор. -- Я не люблю иметь дело с таинственными незнакомцами. Профессор нахмурился. -- Не выступал бы ты, рейнджер, а? -- посоветовал Егоров. -- Так я могу уйти? -- повторил Пастухов. -- Разумеется, -- кивнул Профессор. -- В любой момент. Но я попросил бы вас не спешить. Как знать, не окажется ли наше предложение для вас интересным. Что же до инкогнито -- вы правы. Но есть ситуации, когда, чем меньше мы знаем друг о друге, тем лучше. -- Это игра в одни ворота. Обо мне вы хотите знать все. Поэтому и предложили проверку на полиграфе. -- Ты же согласился, -- напомнил Егоров. -- Просто хотел понять, что вас интересует. -- Понял? -- Это было нетрудно. -- Ну, хватит, -- поморщился Егоров. -- Полиграф -- это был лишь способ проверить твою откровенность. Мы и без него знаем о тебе все. -- Рад за вас. Тогда переходите к делу. -- Не торопитесь, под