у, разве что...
Суки.
Глава четвертая
ФИГУРА УМОЛЧАНИЯ
I
Юрий Комаров, сын убитого историка Комарова, был по природе своей
человеком недоверчивым и осторожным. Смерть отца обострила в нем эти
качества до предела. Поэтому Пастухов с первых фраз телефонного разговора
понял, что уговорить его встретиться можно только одним способом.
И он воспользовался этим способом. Он сказал:
-- Я занимаюсь расследованием убийства вашего отца. Помочь в этом
можете только вы. Если вы скажете "нет", я немедленно уезжаю, но в том, что
преступление останется нераскрытым, будете виноваты только вы. И никто
другой.
Это подействовало. Комаров-младший назначил встречу у себя дома, но
просил при подходе к дому привлекать как можно меньше внимания. Пастухов
пообещал, но обещания не выполнил. Оставив "пассат" за пару кварталов от
места, он прошелся по улице Строителей (их оказалось три: просто Строителей,
Первая улица Строителей и Вторая улица Строителей), по пути спрашивая у
встречных прохожих, как пройти к дому номер 17, где жил Комаров. Ему
подробно объясняли, а напоследок обязательно спрашивали:
-- А вы к кому? К Комаровым, что ль?
Время для визита Пастухов выбрал не раннее и не позднее -- начало
шестого вечера. Как раз в это время и был убит Комаров. Он отмечал довольно
плотные сумерки, сгущенные наползавшим с Балтики туманом, тусклый и словно
бы радужный свет уличных и домовых фонарей -- свет, в котором идти-то было
трудно, а уж про стрельбу и говорить нечего. Всеобщий интерес прохожих
к нему, чужому человеку, разыскивающему дом Комаровых, сначала не вызвал у
него никакого удивления, более того, вообще не задержал его внимания.
Едва ли не в первый же день по приезде в город Егоров по настоятельной
просьбе Пастухова принес ему ксерокопию уголовного дела, где были собраны
все материалы по убийству Комарова, и теперь Пастухов словно бы сверял то,
что он знает, с тем, что он видит. Все свидетели (а их набралось с десяток)
в
один голос твердили, что как раз в это примерно время они возвращались
с автобусной остановки и никого постороннего на улице не видели. Следователь
прокуратуры не придал особого значения этим показаниям. Слишком уж очевидно
профессиональным был почерк убийцы. А таких профессионалов на улице
Строителей, да и во всем городе К., по убеждению следователя прокуратуры, не
было. Для очистки совести следствие перетряхнуло все базы данных, запросило
Зональный информационный центр, но и там ничего не нашли.
Картина вырисовывалась отчетливая и безнадежная для следствия: нанятый
киллер прилетел или приехал, сделал свое черное дело и скрылся. Оставался
открытым вопрос о мотиве, но и здесь нашли выход. Его подсказал сын убитого,
заявивший, что Комарова убили по ошибке -- должны были убить его, а не отца,
убийца просто спутал. Они были примерно одного роста, оба грузные,
основательной стати, оба носили похожие серые плащи, а "дипломаты" у них и
вообще были совершенно одинаковые: их по случаю (и с большой скидкой) купила
жена Юрия -- для мужа, а заодно и для свекра. Мотивов же для покушения на
Юрия было предостаточно: он успешно занимался бизнесом, имел дело с портом,
покушение на него могло быть результатом внутренней бандитской разборки.
Это заявление сына потерпевшего было подарком для следователя. Он с
чистой совестью сунул папку в сейф на ту полку, где томились "висяки" или
"глухари" -- дела зависшие, практически не имеющие шансов быть раскрытыми.
Пресса поуспокоилась, начальство не дергало, понимая, что к чему, так что
можно было спокойно заниматься другими делами, которых здесь, в портовом
балтийском городе, было предостаточно.
Материалы следствия не помогли Пастухову представить картину
происшедшего. Во-первых, он далеко не сразу понял смысл милицейских
протоколов, написанных таким языком, что болтовня его Настены на их фоне
казалась поэмами Пушкина. Сбивали с толку и многочисленные ссылки на статьи
Гражданского и Уголовного кодексов, с которыми Пастухову до этого не
приходилось иметь дела. Он не отбросил документы, нет, он их самым
внимательным образом изучил, разобрался в канцеляризмах протоколов, даже
почти во всех упоминаемых статьях Кодексов, и в конце концов общие выводы
следствия показались ему правильными. И только вот теперь, когда он шел от
автобусной остановки к дому Комарова и каждый встречный объяснял ему дорогу
самым подробным образом, а заодно пытался выведать, к кому и по какому делу
он идет, у Пастухова не то чтобы зародилось сомнение в правильности этих
выводов, но как бы крошечная заноза попала в руку -- совсем крошечная: жить
можно, но все-таки беспокоит, все-таки что-то не совсем так.
Уже подойдя к аккуратному особнячку Комаровых, Пастухов вдруг вернулся
к автобусной остановке и еще раз повторил путь, который уже проделал:
дотошно выспрашивая прохожих об адресе, охотно отвечая, к кому он идет. Он
даже придумал историю о дальнем родственнике Комаровых, с которым
Пастухов недавно виделся во Владивостоке и который при случае просил
передать своякам привет. Он понял только одно, но понял твердо: не было
здесь никакого приезжего киллера. Его обязательно увидели бы и приметили. А
это означало, что убийца -- местный, свой. На него никто не обратил внимания
именно потому, что он свой, примелькавшийся и потому не вызвавший никакого
интереса.
В следственном деле, которое просматривал Пастухов, это предположение
не игнорировалось. Но сыщики города К. единодушно пришли к выводу, что
киллера такой квалификации в городе нет. Они перетрясли весь уголовный
контингент, связанный с "мокрыми" делами, но там каждый раз присутствовали
разбой, тупые бандитские нападения, не говоря про пьяную поножовщину. А тут
работал холодный точный профессионал.
Не было такого в городе К. Не было, хоть ты застрелись.
На звонок Пастухову долго не открывали, смотрели из глазка, таились за
дверью. И лишь когда он напомнил, что договаривался о встрече по телефону,
возня в прихожей усилилась, звякнуло железо, и Пастухов оказался в уютном
просторном холле, украшенном деревянной прибалтийской резьбой и
уставленном картонными коробками самых разных размеров. Жена Юрия Комарова,
маленькая остроносая пигалица, поздоровалась с гостем и шмыгнула в соседнюю
комнату. По тому, что в двери осталась щель в ладонь, Пастухов понял, что
она не хочет пропустить ни слова из разговора мужа с этим незваным гостем.
Коробки, частью упакованные и обклеенные скотчем, а частью еще не
закрытые, полунаполненные, загромождали и гостиную, куда Юрий ввел гостя.
-- Уезжаем, -- коротко объяснил он царящий в доме беспорядок. - Дочь
уже отправили. А теперь вот и сами.
Он, вероятно, ожидал вопроса, куда они уезжают, и внутренне напрягся,
готовясь как можно убедительнее соврать, но Пастухов не стал ни о чем
спрашивать.
-- Если ваша жена хочет знать, о чем мы говорим, пусть зайдет, --
предложил он. -- Нет -- нет. По крайней мере я буду точно знать, от кого
уходит информация.
Юрий вышел в соседнюю комнату и через минуту вернулся.
-- Она не хочет ничего знать. Она боится.
-- Тогда действительно ей лучше ничего не знать, -- согласился
Пастухов. -- Покажите мне последние фотографии вашего отца.
Снимков было немного, с десяток. На них Николай Иванович Комаров был
запечатлен со своими студентами в день выпуска, дома на огороде и на
крыльце. Единственное, чем он походил на сына, -- это была тучность. Причем
у обоих это была некая природная особенность организма, а не следствие
переедания или лени.
-- Есть еще видеокассета, -- вспомнил Юрий. -- Одно время я увлекался
съемками.
-- Покажите, -- попросил Пастухов.
На кассете Николай Иванович был запечатлен с сыном, невесткой и
внучкой, но больше всего -- со своими сортовыми тюльпанами. Юрий называл эти
сорта, названия были похожи на названия духов или дорогих французских вин,
но Пастухов ни одного из них не запомнил. Его интересовало совсем другое.
-- Пройдитесь по комнате, -- попросил он, когда кассета закончилась. --
Просто пройдитесь. Взад и вперед.
Несколько удивленный Юрий выполнил просьбу.
-- А теперь у меня к вам еще одна просьба, -- продолжал Пастухов. --
Сейчас мы выйдем и вы запрете входную дверь так, как обычно запирал ее
Николай Иванович, уходя из дома. И как он запирал ее в тот вечер. Наденьте
тот же плащ, возьмите в руки тот же "дипломат".
От волнения Юрий не сразу попал ключом в замочную скважину.
-- И что теперь? -- спросил он.
-- Спускайтесь с крыльца, -- скомандовал Пастухов, хотя это было явно
лишним: пуля-убийца настигла Николая Ивановича именно в тот момент, когда он
запирал дверь.
-- Все. Достаточно. Спасибо.
Они вернулись в дом.
-- Вы из ФСБ? -- спросил Юрий.
-- Нет. Но расследование этого убийства входит в мои служебные
обязанности, -- ответил Пастухов, почти не соврав. -- Вы не замечали
последнее время странностей в поведении отца?
-- За последние полгода или даже чуть больше в его поведении не было
ничего, кроме странностей. Он был историком. И по образованию, и по
профессии, и по складу характера, и по образу жизни. У него были свои
радости, свои огорчения, но они не выходили за рамки его кабинета или
библиотеки, в которой он работал. С миром его связывали только внучка и
тюльпаны. Особенно после смерти жены. Мама умерла восемь лет назад от
сердечного приступа. Грустно в этом признаваться, но мы не были с отцом
душевно близки. Когда пришли трудные времена, вся эта либерализация и так
далее, я занялся челночным бизнесом. И довольно удачно. Отец и понятия
не имел, сколько я зарабатываю и, вообще, что сколько стоит. Он отдавал в
дом всю свою зарплату, как делал всю жизнь, остальное его не интересовало.
Единственной статьей его расходов были книги. Когда его привлекала
какая-то книга, найденная у букинистов, он без всяких сомнений влезал в
долги, а потом месяцами давал грошовые уроки немецкого языка, чтобы
расплатиться. Жаль, не могу вам показать, большая часть книг уже упакована,
но в его библиотеке есть инкабулы, которых нет даже в Лондонской королевской
библиотеке, не говоря про Ленинку. Чтобы у вас было представление о
библиотеке, могу вам сказать одно: когда нам понадобились деньги, под залог
библиотеки отец без труда получил почти двести тысяч долларов.
-- Зачем вам понадобились такие деньги? -- поинтересовался Пастухов.
-- Возникла необходимость, -- ушел от прямого ответа Юрий.
-- В чем же проявлялись его странности? -- вернулся Пастухов к теме
разговора.
-- Во всем. Он словно бы вылез из своего архива и кабинета, изумился
происходящему и развил такую бурную деятельность, которой от него не ожидал
никто. Для начала он дал мне пару коммерческих советов и настоял, чтобы я им
последовал.
-- Вы последовали?
-- Да. И не пожалел об этом. Потом он занялся общественной
деятельностью.
-- Он захотел стать губернатором?
Юрий даже засмеялся:
-- Боже сохрани. Отец -- губернатор! Да он подал бы в отставку на
второй день после выборов. Впрочем, шансы его на выборах были даже не
нулевыми, а отрицательными. Экология -- это, конечно, важная вещь, но город
волнует сейчас совсем другое.
-- Для чего же он влез в предвыборную кампанию?
-- Об этом я все время спрашиваю и себя. И не нахожу ответа.
-- У вас была возможность спросить об этом отца.
-- Я спросил. Он ответил: сынок, есть вещи, которых тебе лучше не
знать. Занимайся своим бизнесом и ни о чем не думай. Я еще несколько раз
заходил с разных сторон, но ответа так и не получил. При том, что отец, в
общем, был очень открытым человеком и ценил мое внимание к его делам.
-- С кем он был близок и мог быть откровенным?
-- До конца, пожалуй, ни с кем. Можно сказать, что он дружил с Игорем
Борисовичем Мазуром. Это председатель объединения "Яблоко" в нашем городе.
Он тоже завзятый библиофил, хотя его библиотека, конечно, и в сравнение не
идет с библиотекой отца. Последнее время они часто встречались и
спорили о предвыборных программах "Яблока" и "Социально-экологического
союза". На выборы они хотели идти в блоке, но потом что-то между ними
разладилось, и они разделились. На мой взгляд, это не имело ни малейшего
значения, потому что ни у "Яблока", ни у "Социально-экологического союза" не
было ни малейших шансов пройти даже во второй тур выборов. И вообще, я
считаю, что все это
глупые игры, которыми тешат себя взрослые люди. Застарелая болезнь
"шестидесятников". Не доиграли в детстве. Теперь наверстывают упущенное.
-- Почему разошлись "Яблоко" и "Социально-экологический союз"?
-- Понятия не имею, -- не без раздражения ответил Юрий. -- Я знаю
только одно. Отец хотел, чтобы "Яблоко" включило в свою программу один из
его пунктов, а Мазур был против. На этом они и разошлись. После этого отец
проявил совершенно неожиданную для него энергию, собрал необходимое
количество подписей и зарегистрировался как кандидат в губернаторы от
"Социально-экологического союза". Отец -- губернатор! Этого невозможно
представить. Впрочем, все это было из области фантастики... Чаю? Или кофе?
Или чего-нибудь выпить?
-- Спасибо, -- отказался Пастухов. -- Не нужно ничего. С меня
достаточно, что вы отвечаете на мои вопросы.
-- Я делаю это, чтоб выполнить долг перед отцом. И только. У меня нет
никаких иллюзий. Убийца не будет найден. Вы человек здесь чужой и просто не
представляете, какие деньги и силы здесь задействованы. Сотни миллионов
долларов. Я говорю о порте. Если бы у нас были предвыборные тотализаторы, я
бы разбогател, потому что со стопроцентной уверенностью могу сказать,
кто станет губернатором.
-- Кто? -- спросил Пастухов.
-- Хомутов. Нынешний губернатор, представитель движения НДР.
-- Рейтинг у него -- всего 21 процент.
-- Вы верите во все эти рейтинги? А я верю в реальность. Хотите пари?
-- Нет, -- отказался Пастухов. -- Я спорю только тогда, когда уверен в
успехе. А в успехе я уверен, когда владею ситуацией. Сейчас же для меня все
как в тумане. Почему вы считаете, что губернатором станет Хомутов?
-- Это очень просто. Для развития порта и вообще промышленности нашего
города, как и всей России, нужны иностранные инвестиции. Извините, что
говорю вам такие банальные вещи. Деньги могут дать только немцы. А если на
выборах победах коммунист, наш город и вообще Россия, не получит от них
ни пфеннига. Я не считаю себя ни демократом, ни коммунистом, но на их месте
я поступил бы точно так же. Демократы разворуют часть денег. Увы, это факт.
Но часть все-таки пустят в дело. А коммунисты часть разворуют, а остальное
расфукают на социальные программы. Им же придется выполнять
предвыборные обещания. А где на это взять деньги?
-- Имел ли Николай Иванович какое-нибудь отношение к порту?
Юрий задумался и ответил не сразу:
-- Скажем так: он видел порт в исторической перспективе.
-- Какую программу он хотел предложить "Яблоку"?
-- Этого я не знаю. Он не объяснял, зная мое нелюбопытство к таким
вещам, а я не спрашивал.
-- Давайте перейдем к последним дням, -- предложил Пастухов. -- Я знаю,
что это самые тяжелые воспоминания, но вам придется вспомнить все до
последней мелочи.
-- Это мой долг перед отцом, -- согласился Юрий. -- Спрашивайте.
-- Когда у Николая Ивановича возникла мысль баллотироваться в
губернаторы?
-- Незадолго до конца регистрации кандидатов. До этого он ничего об
этом не говорил и даже, по-моему, не думал. Потом произошло одно событие,
которое его не на шутку взволновало. Более того, он был возбужден так, как я
никогда в жизни не видел. Вообще-то он был спокойным и даже несколько
флегматичным человеком.
-- Что это за событие?
-- По форме оно очень простое. Утром он вышел к калитке, чтобы взять
газеты. Среди газет оказался довольно плотный пакет в коричневой бумаге без
обратного адреса и, по-моему, вообще без марок. Отец всегда читал газеты у
себя наверху, в кабинете. Так было и в этот день. Но вдруг он спустился вниз
и сказал мне: "Кажется, сбылись мои самые худшие предположения". Я
спешил на работу, поэтому не стал расспрашивать, а вечером отец ни на какие
мои вопросы не отвечал. Этого конверта у него я больше не видел. Что было в
нем -- понятия не имею. О каких худших предположениях он говорил -- тоже. Я
знаю только одно: в тот вечер он был у губернатора -- у Валентина Ивановича
Хомутова. Причем в неурочное время, вечером. Хомутов принял его, потому что
они были очень давно знакомы и у отца учились оба сына Хомутова.
-- В каком состоянии он от него пришел?
-- Я бы сказал так: в угнетенном.
-- Пакет был с ним?
-- Нет.
-- Выходит, он отдал его губернатору?
-- Получается так.
-- Он не сказал вам, что было в пакете?
-- Нет. Потом последовала серия оживленных переговоров с Мазуром. И
только после этого отец решил выставить свою кандидатуру в губернаторы.
-- Кто принес пакет -- неизвестно?
-- Нет. Я расспрашивал почтальоншу, она говорит, среди газет никакого
пакета не было.
-- После смерти отца вы наверняка разбирали его вещи. Нашли вы этот
пакет?
-- Нет.
Пастухов внимательно посмотрел на собеседника. Не врет. Нет, не врет.
Устал, да, разговор был тяжелым. Но не врет.
-- А теперь давайте вернемся к последнему дню. Извините за
настойчивость, но только у вас есть ключ к убийству. Ни вы, ни я не знаем
даже примерно, как выглядит этот ключ. Но он есть. У вас большой бизнес в
порту?
-- Нет. Я арендую два лесовоза и два танкера. По сравнению с тамошними
китами -- сущая ерунда. Поэтому меня и не трогают. -- Юрий подумал и
поправился: -- Не трогали. Ну, и шесть процентов акций порта есть. Немного,
но все-таки. Это сегодня очень дорого стоит.
-- Кто держит порт?
-- Я вам скажу, но это должно остаться между нами. Есть там такой --
Кэп. В сущности, бандит, но деньги заставили его стать политиком. Он больше
всех заинтересован в контракте с немцами. Поэтому я и сказал, что на выборах
выиграет Хомутов. Вообще-то с портом ситуация сложная. Пятьдесят один
процент, контрольный пакет акций, остается пока у государства. Большую часть
пакета придется выставить на торги. Ну и, сами понимаете, новый губернатор
сумеет создать своим доброжелателям льготные условия тендера. Поэтому борьба
за губернаторское кресло -- акция не политическая, а прежде всего
финансовая. Тем более поразительно, что отец, прекрасно все это понимая, все
же туда полез!
-- Как мне кажется, Николай Иванович был человеком, не способным на
спонтанные поступки, не способным потерять голову из-за ерунды?
-- Да. Он был спокойным и рассудительным человеком. Даже, я бы сказал,
несколько флегматичным. Впрочем, об этом, по-моему, я уже говорил.
-- И все же он ввязался в предвыборную борьбу, не имея ни малейших
шансов. Не видите ли вы в этом противоречия? -- спросил Пастухов.
-- Вижу. Но объяснить не могу. Я очень много об этом думал. Нет, я не
нахожу никакого объяснения.
-- Вернемся к последнему дню.
-- Утром у отца были две лекции, потом он встречался с членами
орггруппы "Социально-экологического союза" -- в этот
день расклеивали листовки с объявлениями о его встрече с избирателями в
актовом зале института. Около четырех вечера, когда мы с женой вернулись
домой, он был в своем кабинете, наверху, готовился к выступлению. Он
попросил мою жену погладить его лучший серый костюм и белую рубашку.
Выступление было назначено на шесть часов вечера, но в начале пятого,
точно времени не помню, вдруг раздался телефонный звонок. Звонила женщина,
причем явно секретарша или, как сейчас говорят, референт или менеджер. Она
спросила, нельзя ли ей поговорить с Николаем Ивановичем Комаровым. Я крикнул
отцу, чтобы он взял трубку, а свою здесь, внизу, положил на место,
поэтому разговора не слышал. Минут через тридцать возле нашей калитки
остановился автомобиль -- из дорогих, тяжелый, иностранной марки. Возможно,
"мерседес". Гость зашел к отцу, и они минут тридцать разговаривали. После
чего гость уехал, а отец переоделся и отправился на выступление.
-- Кто был этот гость?
-- Этого я вам не скажу.
-- Кэп? -- попытался догадаться Пастухов, но Юрий только что руками не
замахал:
-- Ни Боже мой. Совсем другой человек. Совсем! Но скажу то, что вам,
пожалуй, следует знать. В тот день, когда отец получил пакет, и перед тем,
как ехать вечером к губернатору, он приехал в мой офис в пароходстве и
попросил разрешения воспользоваться моим ксероксом. Он умел им пользоваться,
потому что у них в институте стоит точно такой же. Я, разумеется,
разрешил. Работал он минут сорок, потом сказал "спасибо" и уехал.
-- Что он переснимал? -- спросил Пастухов.
-- Не знаю. День был суматошный, задерживалась загрузка двух наших
лесовозов, так что мне некогда было отвлекаться.
-- Ваша секретарша могла увидеть, что он переснимает?
-- Вряд ли. Во-первых, аппарат стоит в моем кабинете. А во-вторых,
секретарша все время висела на телефоне, ей не до этого было. Я же говорю,
что день выдался просто сумасшедший.
-- Не допускаете ли вы, что отец делал копии тех самых документов,
которые получил утром?
-- У меня была эта мысль. Но на выступление он вышел с несколькими
листочками тезисов. И все. После убийства при нем никаких документов не
оказалось.
-- Их могли взять из кармана плаща, -- предположил Пастухов.
-- Могли, -- согласился Юрий. -- Если бы хотели убить его. Но хотели
убить меня.
-- Какой разговор был между гостем и вашим отцом? -- продолжал
расспросы Пастухов. -- С криками, угрозами? Вы могли это слышать снизу.
-- Нет. Обычный спокойный разговор. И провожал его отец совершенно
спокойно, а на пороге пожал руку. Они не ругались и не ссорились, нет.
-- Вы так и не скажете мне, кто был этот гость?
-- Не скажу. Но объясню почему. Может быть, ваше расследование будет
удачным. Но, скорее всего, нет. А последствия его выйдут боком мне и моей
семье. А я люблю свою семью и хочу ее оберечь. Не осуждайте меня за это.
-- Я вас не осуждаю, -- сказал Пастухов. -- Напротив. На вашем месте я
поступил бы точно так же.
-- У вас есть еще вопросы?
-- Нет. У меня есть один совет. Не нужно вам никуда уезжать. Вам
нравится здесь?
-- Да, -- ответил Юрий.
-- Ну и живите на здоровье. Никто вас не тронет. Потому что вы никому
не нужны. Вы вбили себе в голову, что хотели убить вас. Нет, Юрий
Николаевич, хотели убить не вас, а вашего отца. И убили.
-- Вы в этом уверены?
Пастухов мог бы объяснить этому большому, загнанному в угол своим
страхом человеку, что ни один профессионал даже в густой темноте не
перепутал бы его с отцом, будь даже на них одинаковые парики. Человека
рисуют не одежда и внешность, а гораздо в большей степени -- психофизика его
движений: походка, манера сутулиться или распрямлять плечи, еще тысячи
малозаметных деталей, которые для любого профессионала очевидны, как крупный
текст в детской книжке. Но он не стал ничего объяснять. Лишь повторил:
-- Да, уверен.
-- Почему-то я вам верю, -- подумав, проговорил Юрий.
-- Потому что я говорю правду. А правду не нужно подкреплять
доказательствами. Она говорит сама за себя. Проводите меня.
Туман на улице сгустился так, что фонари были словно бы окружены
радужными оболочками. Юрий погремел замками, отпирая калитку, и выпустил
гостя.
-- Спасибо вам, -- сказал он, протягивая широкую крепкую руку.
Пастухов задержал его ладонь в своей и быстро спросил:
-- Гостем Николая Ивановича в тот вечер был губернатор?
Юрий помолчал и ответил:
-- Да, Валентин Иванович Хомутов.
II
Пастухов не стал придумывать никаких фокусов, чтобы добиться встречи с
губернатором. Он попросту появился в его секретариате во второй половине дня
и предъявил старшему референту книжечку с тиснением КПРФ на обложке.
-- Начальник охраны Антонюка, -- представился он. -- Мне нужно
поговорить с губернатором.
Золотой карандашик старшего референта застыл над блокнотом:
-- О чем?
-- О вопросах его безопасности.
-- Вы не могли бы более подробно изложить тему своего разговора, чтобы
я могла передать ее шефу?
-- А вы в этом что-нибудь понимаете? -- спросил Пастухов.
Сложная прическа на голове старшего референта качнулась и едва не
рассыпалась от возмущения. Но она овладела собой.
-- Чтобы сообщить шефу тему вашей беседы, вовсе не обязательно быть
специалистом в вопросах охраны. Итак?
-- Передайте, что я хочу обсудить с ним проблемы блокирования объекта
угрозы на дальних обводах, -- вежливо сказал Пастухов.
Она сделала несколько стенографических загогулин в блокноте и
величественно уплыла в кабинет, отделенный от приемной массивной дубовой
дверью с бронзовыми ручками.
Резиденция губернатора размещалась в бывшем здании обкома КПСС.
Несмотря на современную мебель и какие-то экзотические многолетние цветы,
расставленные в торцах коридоров и в приемных, в здании был неистребим
казенный дух, дух присутственного места, враждебный любому
вошедшему. Не потому, что человек вошел с каким-то делом, которое может
отвлечь обитателей этого места от их важных обязанностей, но уже само
появление постороннего, человека с улицы, вызывало волны враждебности. Любой
посторонний, будь он проситель или предлагатель чего-то полезного, был
враждебен каждому сантиметру этого здания. Он был неуместен здесь.
Несмотря на то что милиционеров у входа давно уже заменили прилично одетые и
вежливые охранники и не меньше двух или трех раз сменились все секретарши и
начальники канцелярий, этот дух враждебности к каждому вошедшему с улицы
человеку все же не выветривался, он незримо присутствовал в атмосфере
губернаторской резиденции, невольно заставляя вспомнить времена, когда перед
входом в это массивное здание красовалась вывеска "Областной комитет
КПСС", а на шпиле над зданием реял красный флаг.
Через минуту старший референт выплыла из кабинета и сообщила Пастухову,
стоя у открытой двери:
-- Заходите. Валентин Иванович вас ждет.
При этом вид у нее был такой обескураженный, что две другие секретарши
(или младшие референты) сделали вид, что крайне заняты своими бумагами --
настолько, что им некогда даже взгляда поднять на свою начальницу.
Только два телохранителя губернатора как полулежали в креслах в углу
приемной, перемалывая мощными челюстями жвачку, так и остались в той же
позе, никак не прореагировав на происшедшее.
Губернатор сидел за массивным, сталинских времен письменным столом --
высокий сухощавый пятидесятилетний мужчина в свежей крахмальной рубашке и с
распущенным узлом галстука. Поддернутые белоснежные манжеты были скреплены
красивыми запонками из какого-то уральского самоцвета в серебряной или
мельхиоровой оправе. Подглазья набухли, были темными, как у людей,
страдающих почками. Пастухов обратил внимание, что пишет он не шариком, а
красивой, с золотой отделкой самопиской. И это ему почему-то очень
понравилось, хотя сам он писал мало и ему было в высшей степени все
равно, чем писать -- лишь бы писало.
Увидев посетителя, губернатор поднялся из-за стола, вышел навстречу
гостю и пожал ему руку.
-- Даже думать не хочу о той чуши, которую вы сказали моему референту.
Но если начальник охраны моего соперника просит о встрече -- значит, у него
есть на то причины. Излагайте. Кофе? Чай?
-- Спасибо, ничего, -- отказался Пастухов.
-- Тогда пойдемте сюда, -- предложил губернатор. Он открыл небольшую
дверцу в торце своего кабинета, и они оказались в небольшой комнате,
обставленной как столовая или гостиная: с буфетом, диваном и обеденным
столом на шесть персон. Пастухов понял, что это была комната отдыха, какие,
как он слышал, являлись обязательной принадлежностью кабинетов большого
начальства. Впрочем, слышать-то слышал, но бывать в них ему не приходилось
ни разу.
Губернатор достал из буфета початую бутылку коньяка и два хрустальных
фужера, щедро налил в оба и жестом предложил не стесняться.
-- Спасибо, не пью, -- отказался Пастухов.
-- На работе? -- уточнил губернатор.
-- Нет, практически вообще. Ну, глоток на поминках...
-- Почему?
Пастухов понял, что должен искренне отвечать на все вопросы, даже
пустяковые, если он хочет получить искренние ответы на свои.
-- У меня отец от водки сгорел.
-- Боитесь повторить его судьбу?
-- Не боюсь. Не хочу, -- уточнил Пастухов. -- Есть и еще причина. Когда
я выпью, во мне поселяется как бы другой человек. И он мне не нравится. Он
мне мешает жить, думать, делать свое дело.
-- Спасибо за откровенный ответ. А вот мне этот другой человек
нравится. Он свободен, весел, раскован. Может легко позволить себе то, чего
я в нормальном состоянии позволить себе не могу. Да, нравится. Поэтому я и
пью. -- И в доказательство губернатор одним махом опрокинул в себя
содержимое фужера. -- Давай выкладывай. Зачем начальнику охраны Антонюка
понадобилась встреча с губернатором?
-- У меня есть несколько вопросов. Но прежде -- один совет. Немедленно
смените ваших мордоворотов. Я имею в виду охрану.
-- Почему?
-- Перед тем как встретиться с вами, я прошел два поста. Один -- на
входе. Ладно, не будем к ним придираться, хотя заметить, что у человека
оружие, -- для этого никакого металлоискателя не нужно. Для опытного
человека. Второй пост -- на этаже возле вашего лифта. Та же картина. И
наконец, двое ваших охранников в приемной. Но они-то должны были хотя бы
обыскать посетителя. Тем более что посетитель незнакомый. Я не принес с
собой сюда оружия только потому, что оно мне не нужно. А если бы было нужно?
-- Ты считаешь, что моей жизни угрожает опасность?
-- А вы считаете -- нет? Тогда просто увольте лишних людей.
-- Ты не ответил на мой вопрос.
-- Да, считаю, -- сказал Пастухов. -- Поэтому ваших охранников я не
уволил бы, а сменил.
-- Где я возьму других?
-- Я вам пришлю пару моих ребят. Из Москвы. Они придут и скажут, что от
меня.
-- Твоих -- что это значит?
-- Мы вместе воевали в Чечне.
-- Я так и подумал, что ты из военных. Кем ты был?
-- Капитаном спецназа.
-- Тебе же не больше 27--28 лет.
-- Двадцать семь. Чин капитана я получил в двадцать два.
-- Так-так. Тем более интересно с тобой поговорить. Твои ребята с меня
небось три шкуры сдерут?
-- Нет, всего по пять тысяч долларов.
-- За две недели работы?! -- изумился Хомутов.
-- Когда вы нанимаете специалистов экстракласса, вы удивляетесь, что у
них высокие расценки?
-- А они экстра-класса?
-- Таких в России не наберется больше десятка.
-- Убедил, -- подумав, сказал Хомутов. -- Да, убедил. Почему-то я тебе
верю. Столько же тебе платит Антонюк?
-- Это не тема нашего разговора. Тем более что платит не он.
-- А кто?
-- Этого я не знаю. И до вчерашнего дня не хотел знать.
-- Что случилось вчера?
-- Я разговаривал с сыном Комарова. Он рассказал, что за полчаса до
убийства вы беседовали с Комаровым у него дома.
-- Да, я встречался с ним.
-- Дня за три до этой встречи он отдал вам некий пакет.
-- Допустим.
-- Что было в этом пакете?
-- Ты никогда об этом не узнаешь. Есть вещи, которые остаются тайной на
десятилетия. Это -- одна из таких вещей. И не потому, что я этого хочу. Нет,
это диктуется логикой государственного развития. Ты понимаешь, о чем я
говорю?
-- Понимаю. Но мне плевать и на государственное развитие и на его
логику. В этом пакете -- тайна гибели Комарова. И я узнаю ее. Иначе я просто
не смогу выполнить работу, для которой меня наняли. А я привык добросовестно
относиться к своей работе.
Губернатор плеснул в свой фужер еще коньяка, выпил без закуски, с
удовольствием закурил и проговорил, благожелательно щурясь сквозь дым на
Пастухова:
-- А ты мне нравишься, парень. В молодости я был такой же. Есть цель --
ее нужно достичь. Все остальное не суть важно. Лишь позже я понял, что все
остальное может быть важней сути. Ты этого пока не понял. Ну и ладно,
поймешь. Про пакет я могу тебе только одно сказать. Даже если я тебе его дал
бы, ты все равно бы там ничего не нашел. Там нет причины смерти Комарова.
Верней, она есть, но далеко за рамками документов, которые были в этом
пакете. Скажу тебе больше. Если бы этот пакет попал в руки любого другого
человека, то вообще ничего бы не произошло. Трагическое стечение
обстоятельств. Комаров оказался в нужное время в нужном месте. Это и стало
причиной его гибели.
-- Вы согласны, что его убили?
-- Кто же с этим не согласен?
-- Что убийство было заказным?
-- Об этом мне говорили в управлении МВД.
-- Что оно было выполнено профессионалом высокого класса?
-- И об этом был разговор.
-- Кто вместе с вами ездил к Комарову?
-- Я был один. Он специально попросил об этом. Был только водитель, но
он не выходил из машины.
-- В разговоре с Комаровым вы не достигли того результата, которого
добивались. Кого и как вы информировали о том, что разговор фактически
закончился ничем?
-- Да ты, никак, меня обвиняешь в убийстве Комарова? -- благодушно
предположил губернатор.
-- Не вас. Но того, кто был с вами. Или того, кто, к примеру, стоял в
кустах сирени и ждал вашего знака.
Губернатор нахмурился:
-- Ты выстроил у себя в мозгу какую-то схему и ищешь под нее
доказательства.
-- Помогите мне ее разрушить.
-- Не очень понимаю, почему я вообще трачу время на разговор с тобой.
-- Я вам скажу, -- предложил Пастухов. -- Хотите?
-- Попробуй.
-- Потому что вы честный человек. Вы действительно напрямую не
задействованы в убийстве Комарова, но косвенную вину все-таки чувствуете и
стараетесь всеми способами от нее отделаться. И разговором со мной, и
коньяком.
Губернатор махнул рукой, обтянутой накрахмаленной манжетой с красивыми
запонками:
-- Убирайся. Мне больше не о чем с тобой разговаривать. Уверяю, что я
никому ни полслова не сказал о разговоре с Комаровым и о том, чем он
закончился. Ни полслова. Это я тебе говорю. А любой другой человек в городе
подтвердит, что моему слову можно верить.
-- А пакет с документами?
-- Я в первый же день передал его в Москву.
Пастухов встал.
-- Я все равно узнаю, что было в том пакете, -- предупредил он.
-- Да не было там ничего. Ничего, понимаешь? Там были бумаги пятилетней
давности, которые к нынешним делам практически не имеют отношения. Если бы я
мог тебе дать этот пакет, то через пять минут ты отложил бы всю эту
макулатуру в сторону.
-- Почему вы не хотите снова стать губернатором? Это желание пропало у
вас после встречи с Комаровым или раньше?
-- Хватит, нахлебался. Я строитель. Понимаешь? Всю жизнь я строил дома
для людей. Перед сдачей дома обходил все квартиры, смотрел, не криво ли
наклеены обои, хорошо ли закрываются форточки и балконные двери. У меня и на
секунду не было сомнений в правильности и праведности моего дела. А
здесь всего за четыре года я хлебнул столько говна, сколько другой и за всю
жизнь не нахлебается. И главное -- все зависит не от меня. Зарплату
задерживают -- Минфин денег не перечисляет. А виноват кто? Я. Производство
останавливается.
Кто виноват? Я. Область одна из первых в России по сбору налогов. А что
мы имеем от этих налогов? Дырку от бублика. И кто виноват? Тоже я. Я всегда
был демократом. А сейчас даже не знаю, кто я. Полукоммунист, полуфашист,
полулиберал,
полукапиталист.
-- Я был на ваших предвыборных встречах. Вы не производили впечатления
человека, который поставил крест на своей карьере, -- заметил Пастухов.
-- А сейчас произвожу?
-- Да. Что вы узнали такого, что отбило вам руки?
-- Все, парень. Закончен наш разговор. Больше я тебе ничего не скажу.
Сам сможешь что-то узнать -- дам подтверждение. Не сможешь -- извини. Это не
моя тайна. Да и тайны тут нет. Ребят, которых обещал мне в охрану, пришлешь?
-- Обязательно.
-- Вот за это спасибо.
Губернатор проводил Пастухова до двери кабинета, пожал ему руку и
вернулся в кресло, на спинке которого висел его пиджак.
-- Секунду! -- сказал Пастухов старшему референту и снова всунулся в
кабинет.
-- Валентин Иванович, последний вопрос. После разговора с Комаровым вы
дали кому-нибудь какой-либо знак?
-- Я не слышал этого вопроса. И вообще больше тебя не видел, -- ответил
Хомутов.
Пастухов вышел на просторную площадь, ощущая освобождение от той
тягости, которую нормальный человек всегда испытывает в казенном доме.
Разговор с губернатором дал даже больше, чем Пастухов ожидал. Теперь он
не сомневался, что ключ к разгадке убийства Комарова, а следовательно, ко
всей истории -- в документах, о которых говорили Юрий Комаров и губернатор.
Что это за документы пятилетней давности, какого рода -- об этом
Пастухов понятия не имел. Кто-то передал их Комарову. Кто? Кстати, почему
именно Комарову, а не кому-то другому? Комаров попытался как-то их
использовать. Возможно, в разговорах с главным здешним "яблочником" Мазуром,
а решающий шаг сделал, встретившись с губернатором. Сразу после последней
встречи с губернатором Комаров был убит. Что произошло? Какую роль во всем
этом сыграли злосчастные документы? А они непременно сыграли какую-то роль
--
таких случайностей просто не существует в природе. И ученый Комаров
недаром же вызвал к себе домой губернатора, и недаром же тот приехал, хотя
мог назначить встречу у себя в резиденции и в более удобное время. Значит,
что-то поджимало? Что?
И сами документы. Копии их исчезли. А они были, Юрию незачем врать.
Значит, убийца вынул их из кармана плаща Комарова?
Все было туман, непроницаемая водяная мгла, наползающая на город с
Балтики.
Туман. Сплошной туман.
И вот еще какая мысль копошилась в мозгу Пастухова, пока он осторожно
вел "пассат" к гостинице "Висла". Когда переговоры губернатора с Комаровым
закончились безуспешно, как вел себя губернатор? Плюхнулся на сиденье,
хлопнул дверцей, закурил и скомандовал: "Домой" или "На работу"?
Мог ли водитель по его движениям и настроению понять, что шеф
недоволен, а следовательно -- что разговор был неудачным?
Губернатор понравился Пастухову. Он верил в это сразу возникающее
расположение к людям. Случалось, он ошибался, когда испытывал
настороженность и даже неприязнь к тому, кто оказывался в конечном счете
нормальным и даже приятным. Но ни разу в жизни не оказался негодяем человек,
который ему сразу понравился. Ни разу. Это не означало, что Пастухов сразу
лез с объятиями и откровениями, напротив -- он долго к этому человеку
присматривался и, лишь когда убеждался в своей правоте, делал шаг к
сближению.
Так он набрал команду, лучшую в спецназе Чечни. В Чечне были ребята и
посильней, но такой слаженной, сработанной и поэтому способной выполнить
самое сумасшедшее задание группы не было ни у кого.
Так он отбирал и друзей. Не друзей -- друзьями его были только Док,
Артист, Боцман и Муха да погибшие Тимоха с Трубачом, -- но людей, которых он
допускал в свой круг общения.
Поэтому он сразу отмел причастность губернатора к организации убийства
Комарова. Не тот человек. Нет, не тот. Но кто-то же дал знак убийце?
Отмашку, жест, наклон головы. Не было ни малейших сомнений в том, что знаком
к убийству послужили неудачные переговоры губернатора с Комаровым. Причем к
убийству не случайному, не спонтанному, а тщательно и профессионально
подготовленному.
Убийство произошло за полчаса до первого публичного выступления
Комарова перед своими избирателями и минут через пятнадцать после того, как
от дома Комарова отъехал губернаторский "мерседес".
Кто мог дать с