игнал убийце? Только водитель. III На следующий день в городе К. появились прилетевшие утренним рейсом из Москвы два молодых человека. Один лет 26, маленький, подвижный, быстрый в движениях и в словах. Другой чуть старше, лет 28--29, подобранный, смугловатый, среднего роста, степенный не по складу характера, а словно бы сдерживающий в себе незримо накопленную силу и энергию, которые сами по себе требовали выхода. Со стороны это вполне могло показаться природной застенчивостью. Поэтому он был даже чуть медлительней, чем того требовали обстоятельства, очень аккуратен с людьми, с которыми его сталкивала людская толпа. В автобус, доставлявший пассажиров из аэропорта в город, он вошел одним из последних, когда вся сумятица и толкотня у входа закончились, хотя младший его товарищ держал для него место и едва ли не матерился оттого, что напарник медлит. В городе они остановились в небольшом пансионате с претенциозным названием "Европа", где их уже ждал номер -- то ли снятый для них кем-то, то ли заказанный из Москвы. Дежурному администратору они предъявили российские паспорта на фамилии Хохлов и Мухин. Цель приезда в город К. в анкете оба обозначили одинаково: бизнес. Дежурный не стал выспрашивать, каким именно бизнесом они занимаются. Это было не принято и даже считалось неприличным. Одно он отметил про себя: приезжие были не похожи на челночников, наводнивших ярмарки города К. дешевым ширпотребом из Польши и Турции. Не походили они и на солидных бизнесменов, иногда удостаивавших город К. своим посещением из-за порта, приобретавшего все большее значение на Балтике, и из-за российских железных дорог, свозивших лес и нефть к терминалам порта. Если эти двое и занимались бизнесом, то это было нечто не очень значительное, скорее всего продукты или какие-нибудь изделия российских заводов, еще окончательно не рухнувших под бременем взаимных неплатежей. Единственное, что слегка насторожило и озадачило администратора, когда он внимательно (а он всегда это делал чрезвычайно внимательно) рассмотрел документы приезжих, так это то, что оплата проживания новых гостей была проведена через Городской банк. А Городской банк, как было известно всякому, кто такими вещами интересовался, осуществлял все расчеты администрации губернатора. Но дежурный не стал задавать никому никаких вопросов. У него была хорошая, спокойная, хоть и не очень денежная работа, и он не хотел ее терять. Хорошую работу нынче поищи, три пары ботинок износишь! К вечеру того же дня, плотно пообедав в кафе пансионата, приезжие надели под плащи теплые свитера (из-за тянувшего с Балтики сырого ветра) и ушли из отеля, сказав, что хотят прогуляться по городу. И хотя прогулка в наползающем на площади тумане выглядела странно, администратор, как истый патриот своего города, порекомендовал им заглянуть в настоящую прусскую пивную в замковой башне "Миша-маленький", а прогуливаться в старой части города, где еще сохранился дух прежних времен. Дежурный администратор пансионата "Европа" чрезвычайно удивился бы, если бы узнал, как последовали приезжие его советам. Они им не последовали никак. Едва свернув за угол отеля, они сели в поджидавшую их старенькую "тойоту", за рулем которой сидел какой-то молодой человек в темных очках и в черной вязаной шапочке, натянутой ниже ушей. При появлении пассажиров он не сказал ни слова, столь же немногословны были и они. Машина сорвалась с места, покрутилась по пустынным с наступлением темноты и тумана улицам и остановилась возле одного из домов повышенной комфортности -- не того обкомовского, где жил Антонюк, а более нового, современного, изящно вписанного в предместную дубовую рощу. Здесь им пришлось ждать часа полтора. Наконец на подъездной площадке возле дома появился 500-й "мерседес" губернатора, охранники провели шефа до дверей квартиры, потом вернулись, и машина резко, будто потеряв свой вес и значительность, взяла с места. -- Он высадит их на площади Победы, а сам поедет в гараж. Это были единственные слова, которые произнес водитель за все время. -- А потом? -- спросил маленький. -- Поедет домой. Будет ловить попутную тачку. Вот тут вы и подвернетесь. -- А если другую поймает? -- засомневался высокий. -- Оглянись. Много ты видишь других тачек? Оба огляделись. Других машин не было вообще. В такие туманные вечера местные водители предпочитали сидеть дома у телевизоров. И даже те, кто промышлял частным извозом, не утюжили попусту улицы, а кучковались там, где возможен был клиент -- в аэропорту, на вокзале и возле гостиницы "Висла". "Тойота" немного отъехали, притормозила в глухом переулке. -- Счастливо, -- сказал водитель и вышел из машины. -- Схему связи знаете. А мне ни к чему светиться. Он исчез в темноте переулка. За руль сел высокий, маленький остался на заднем сиденье. маленький. Машина проследовала за губернаторским "мерседесом". Волнения пассажиров "тойоты" оказались напрасными. Оставив губернаторский лимузин в гараже, водитель вышел из проходной и остервенело замахал руками перед капотом "тойоты". -- Ребята, полтинник до седьмого квартала! Тут ехать шесть минут! -- Ты лучше покажи нам, как до Липок доехать, -- ответил высокий. -- А то мы уже час крутимся. И спросить не у кого. -- И никакого полтинника не нужно, -- добавил маленький. -- Сейчас все оформим в лучшем виде, -- заверил водитель, залезая на переднее сиденье. -- Давай пока прямо! Больше ничего он сказать не успел. Что-то слегка щелкнуло у него в районе шеи, и он надолго потерял сознание. Когда он очнулся (а очнулся он от ведра воды, вылитого на него сверху), то обнаружил, что сидит на обыкновенном стуле, ничем к нему не привязанный, а перед ним -- простой верстак, обитый оцинкованной жестью. Комната, в которой он находился, напоминала подвальную мастерскую сантехников. В ней не было ничего угрожающего. И эти двое, к которым он по дурости влез в "тойоту", тоже мирно сидели тут же на лавках, ожидая, когда он очухается. Водитель был комплекции крупной, нрава не очень мирного, но у него даже мысли не мелькнуло оказать хоть какое-то противодействие своим похитителям. В их позах, манере двигаться, даже сидеть было нечто такое, от чего хотелось забиться под лавку, как хочется обыкновенному человеку убежать куда-нибудь подальше из комнаты, в которой разгуливают два тигра или две рыси. -- Ресницы подрагивают -- очухался, -- констатировал маленький, вглядевшись в лицо водителя. -- Хватит придуриваться, открывай глаза. Водитель открыл глаза. Руки-ноги были целы, ничего не болело, нигде никакой крови, одежда мокрая, но целая. Только возле левого уха чуть побаливала какая-то точечка -- с ее помощью, видно, его и отключили. -- Олег Мухин, -- представился маленький. -- Прозвище, естественно. Муха. Ну, а какое другое прозвище может быть у человека с такой комплекцией и с такой фамилией? -- И сам же ответил: -- Никакого. А это Дима Хохлов. Прозвище -- Боцман. Потому Боцман, что когда-то начинал в морской пехоте. До такого высокого звания, как боцман, он, конечно, там не дослужился, но мы уж его так зовем по привычке и из уважения. Потому что если бы он подольше там послужил, обязательно стал бы боцманом. Или даже старшим боцманом, он у нас очень способный, очень. -- Кончай трепаться, -- довольно добродушно прервал Хохлов. -- Во-первых, я не треплюсь, а говорю чистую правду, -- возразил Мухин. -- А во-вторых, нужно же о чем-то поговорить с человеком, прежде чем переходить к делу. А то он может черт-те что подумать про нас. А я не люблю, когда про меня думают черт-те что, а тем более несправедливо. И ты не любишь. Вообще никто не любит. И наш друг Костя Зайончковский тоже не любит. Я правильно произнес твою фамилию, ничего не перепутал? -- Правильно, -- подтвердил водитель. -- Вот мы и начали приличный, вежливый разговор, -- обрадовался Мухин. -- Извини, Костя, что не можем предложить тебе закурить. Твои сигареты размокли, а своих у нас нет. Ни я, ни Боцман не курим. Отучил нас один наш друг. Доказал, что курить вредно. А знаешь как? Навьючил на каждого килограммов по шестьдесят разного скарба, ну -- взрывчатки, того-сего, и прогнал два броска по тридцать километров. По горам. А теперь, сказал, можете курить сколько влезет. И почему-то никому не захотелось. Только один из наших выдержал и закурил. И до сих пор курит. У него прозвище Док. Потому что он медик, хирург. Мы его хотели с собой взять, но ему куда-то на курсы повышения квалификации понадобилось -- пришлось ехать без него. Но тебя. Костя, больше всего волнует сейчас, наверное, только один вопрос. На кой хрен мы рассказывали тебе, как нас зовут. Я тебе отвечу. Мы очень рассчитываем, что станем с тобой друзьями. И по работе, и так. Мы просто обязаны стать с тобой друзьями и единомышленниками. Потому что другого выхода у нас просто нет. Верней, он есть, но о нем лучше не думать. Я, например, и не думаю. А ты. Боцман? -- Я тоже. -- Вот водишь, и он не думает, -- радостно подхватил Муха. -- А если он что говорит, то этому можно верить. На все сто. Я говорю это тебе как человек, которому он три раза спасал жизнь. А я ему только два раза. Итак, Костя, нас чрезвычайно интересуют события, которые произошли вечером двенадцатого октября, а также чуть раньше и чуть позже. Иными словами, все события, которые имеют хоть какое-то отношение к вечеру двенадцатого октября сего года. -- А что было вечером двенадцатого октября? - удивился водитель. Мухин укоризненно покачал головой: -- Не нужно. Костя, начинать с ошибок. Плохая примета. Твои слова не выдают в тебе человека выдающегося ума. Нет, не выдают. Потому что любой умный человек сразу бы понял: раз мы спрашиваем о событиях двенадцатого октября, значит, мы знаем о них достаточно много. А раз мы спрашиваем о них тебя, мы, следовательно, уверены, что и ты о них знаешь достаточно много. И ты в самом деле знаешь о них много. И я не сомневаюсь, что ты поделишься с нами своими знаниями. Весь вопрос только в том, какие методы придется применить, чтобы убедить тебя сделать это. Слова о методах очень не понравились водителю губернаторского "мерседеса", поэтому он решил дать задний ход: -- А, двенадцатого октября! -- воскликнул он. -- Это когда Комарова убили? Конечно, помню. Сразу бы сказали -- сразу бы вспомнил. А так -- думай. Цифры -- они безликие. События -- дело другое. -- Я запомню этот афоризм, -- пообещал Мухин. -- И как-нибудь использую. Не возражаешь? Цифры безлики, и только события сообщают им жизнь. А теперь очень подробно расскажи нам, что ты делал двенадцатого октября. -- Ну, что делал? Утром пришел в гараж, проверил тачку. -- Все было в порядке? -- поинтересовался высокий, которого маленький назвал Боцманом. -- В полном. Тачке всего год, что с ней может случиться? Это же "мерин", "мерседес" то есть, а не вшивая "Волга". Потом заехал за хозяином домой, привез его на работу. Часа в два с двумя какими-то иностранцами, немцами похоже, ездили на стройплощадку нового жилого комплекса. Около четырех вернулись. Я пообедал и устроился в приемной ждать, пока шеф поедет домой. Но неожиданно в начале шестого он вышел из кабинета и велел отвезти его на улицу Строителей. -- Прервемся, -- вмешался Мухин. -- Входил ли кто-нибудь до этого к нему в кабинет? -- Нет, только старшая секретутка. -- Уверен? -- А то нет? Все же мимо меня проходили. Если бы кто посторонний шел, я бы обязательно его приметил. Вы охранников можете спросить -- они подтвердят. -- Пока мы спрашиваем тебя. Что было дальше? -- Мы подъехали к дому номер семнадцать по улице Строителей, шеф велел мне остаться в машине и ждать. -- А где были охранники? -- поинтересовался Боцман. -- Он их не взял с собой. -- А обычно берет? -- Обычно берет. Он довольно долго звонил в калитку, потом вошел. Его не было примерно тридцать минут. Потом хозяин проводил его до калитки, пожал ему руку, и мы вернулись в резиденцию. -- Ждал его там кто-нибудь? -- Нет, -- уверенно ответил водитель. -- Секретутка передала срочные факсы, сказала про пару важных звонков, и он ушел к себе в кабинет. Около семи вышел, я отвез его домой, как обычно. -- Когда он вышел из калитки, было у него что-нибудь в руках? -- спросил Боцман. -- Не помню. Вроде нет. Да нет, я бы заметил. Вот и все. -- Нет, Костя, не все, -- мягко поправил Мухин. -- Ты забыл сказать нам две вещи. С кем ты встречался до этой поездки и с кем ты встретился после этой поездки. -- Да когда? -- как можно более искренне возмутился водитель. -- У меня и времени не было с кем-то встречаться! Сами прикиньте! -- Ты мог встретиться не в тот день, а раньше. И это так скорее всего и было. С кем? -- Ни с кем я не встречался! -- угрюмо повторил водитель. -- А вы, парнишки, влезли не в свое дело. И как бы для вас это плохо не кончилось. -- Он нас пугает, -- констатировал Мухин. -- Даже интересно. Давненько, Боцман, нас никто не пугал. Даже не помню, когда последний раз это было. -- Весной девяносто шестого в районе Ак-Су, -- напомнил Боцман. -- Иса Мадуев грозил нам яйца отрезать и в рот засунуть. -- Нет, ты все перепутал, -- возразил маленький. -- В ущелье Ак-Су Иса Мадуев и все восемь его обалдуев лежали спеленутые, как грудные младенцы. Они не то что грозить, просто "мама" сказать не могли. А яйца тебе грозил отрезать Махмуд-хан, когда мы брали его на живца. И ты как раз был живцом. -- Не напоминай мне об этом, -- попросил Боцман. -- Не напоминай, ладно? А то и я припомню тебе кое-что, что вызовет у тебя не очень благодушное настроение. -- Извини, не буду. Просто к слову пришлось. Итак, Костя нас пугает. На всякий случай. А вдруг испугаемся. Потому что не такой же он идиот, чтобы думать по-другому, а? Если мы его захватили и привезли сюда, значит, у нас были для этого какие-то серьезные основания. И будущие опасности сейчас для нас -- как урожай следующего года. То ли он будет, то ли погниет, то ли от засухи сгорит. Нам сейчас нужны некие сведения, а Костя не хочет с нами ими поделиться. Современная наука изобрела много средств для того, чтобы человек говорил то, о чем его спрашивают. Есть, например, полиграф -- детектор лжи. Еще вкалывают особый наркотик, который растормаживает соответствующие центры. Но в нашем распоряжении нет ни полиграфа, ни наркотика. Придется обходиться старыми методами. Какой тебе кажется наиболее удачным. Боцман? -- Если бы у Махмуд-хана ты был живцом, а не я, ты бы таких вопросов не задавал. Элементарно. Зажимают яйца в дверях и начинают понемногу закрывать дверь. Больше трех минут никто не выдерживает. Я выдержал шесть, но только потому, что понял, что у вас какая-то задержка. -- Не скромничай. Боцман. Ты выдержал ровно двенадцать с половиной минут. И еще выдержал бы -- сколько нужно. -- Заткнись, -- попросил Боцман. -- Я же тебе сказал: заткнись. Это не самое приятное воспоминание в моей жизни. -- Извини, больше не буду, -- охотно согласился маленький. -- Просто мне хотелось сделать тебе комплимент. -- Потом будем комплиментами обмениваться. Когда дело закончим. Приступай. Мухин подошел к водителю и буднично предложил: -- Вставай. И снимай штаны. -- Ребята! Да вы что?! Я и не думал вам грозить. Я просто предупредил вас об опасности, о которой вы, возможно, не знаете. А так я готов! Спрашивайте! -- Начнем с середины, чтобы тебе было легче, -- проговорил Мухин.-- Губернатор провел разговор с хозяином дома номер семнадцать по улице Строителей. Кто это был? -- Комаров, преподаватель института. -- Откуда ты знаешь? -- Случайно. Слышал, как секретутка сказала, когда созванивалась с ним. -- Губернатор пожал хозяину дома руку и сел в машину. Как он сел? -- Ну как? Нормально. -- Сколько лет ты возишь губернатора? -- Скоро четыре. -- Значит, успел изучить его привычки, манеру поведения? -- В общем, да. -- Вот и вспомни, как он после того разговора сел в машину. Дверцу сильно захлопнул? Водитель глубоко задумался и решил, что откровенность в этом постороннем вопросе не сможет принести ему вреда, но подтвердит его искренность. -- А ведь и верно! -- воскликнул он. -- Так саданул дверцей, что я даже удивился. Обычно он закрывает -- ну, нормально. И сразу закурил. Обычно он в машине не курит, старается только в кабинете. И сразу скомандовал: езжай. -- А как обычно говорит? -- спросил Боцман. -- Домой. Или в контору. Или еще куда. А тут сказал: езжай. И все. Только минут через пятнадцать приказал: на работу. -- Значит ли это, что губернатор остался недовольным результатами разговора с Комаровым? -- спросил Мухин. -- Пожалуй, да, -- покивал водитель. -- Да, недоволен. Это точно. Хмурый он был. -- И ты обратил на это внимание? -- Водители -- народ приметливый. Если четыре года ездишь с одним и тем же человеком, невольно узнаешь его характер. -- Зафиксируем достигнутое, -- предложил Мухин. -- Губернатор остался недоволен разговором с Комаровым, а ты обратил на это внимание. -- Но не придал значения, -- уточнил водитель. -- В один день у человека может быть одно настроение, в другой день другое. -- Ты мог и не придать значения настроению губернатора, потому что был не в курсе его дел. Но некто, назовем его пока мистер Икс, был в курсе и этим настроением чрезвычайно интересовался. И этому человеку ты дал знак о том, в каком настроении находится шеф. А конкретно -- о том, что переговоры были безуспешными. Скажу больше: ты подал этот знак в течение примерно пятнадцати минут после того, как губернатор сел в машину и вы отъехали от дома Комарова. Ты мог сразу мигнуть фарами или подфарником, мог сделать это или нечто такое же позже, но ты это сделал. И если ты сейчас назовешь этого человека, будем считать, что самая трудная часть нашей беседы уже позади. -- Понятия не имею, о чем ты говоришь, -- заявил водитель. И тотчас, без всякой задержки, Мухин как-то странно махнул рукой, и на голову водителя обрушилась такая лавина боли, какой он не испытывал даже когда попал в аварию и его зажатую искореженным железом ногу вырезали автогеном. При этом он не терял сознания, каждая крупица боли находила свое место и не исчезала, пока не источала свою силу. Он не знал, сколько продолжался этот ад -- десять минут или час. Но скорее всего -- не больше трех или пяти минут, потому что за это время его собеседники никак не сменили своих поз. Когда боль наконец отпустила и он получил возможность все видеть и слышать, Мухин заметил, обращаясь к напарнику: -- Извини, Боцман. Я знаю, что ты не сторонник таких методов. Я тоже. Но это гораздо эстетичнее, чем зажимать яйца в дверях, а иногда оказывается и эффективнее. Страшна не боль. Страшен страх боли. Он ее испытал. И испытает еще, если будет продолжать нести чушь, а не давать прямые и точные ответы на наши вопросы. Что успокаивает мою совесть? Я тебе скажу. Если бы мы попали в его руки, он не озадачивался бы морально-этическими проблемами. Нет, не озадачивался. Но в данный момент, Костя, повезло нам, а не тебе. Поэтому кончай строить из себя Зою Космодемьянскую, если ты знаешь, о ком я говорю, и отвечай на наши вопросы. Коротко и точно. И правдиво, разумеется. Итак, когда ты подал знак? -- Сразу, как только отъехали. -- Какой? -- Мигнул левым подфарником. Хотя поворачивали мы направо. -- Сигнал был заранее оговорен? -- Да. -- Кому ты подал сигнал? -- Не знаю. -- Это не текст в нашем разговоре. Костя. В нашем разговоре не может быть слов "не знаю". -- Но я действительно не знаю! Было почти темно, туман. Я и понятия не имею, кто увидел мой сигнал. -- А кто должен был увидеть? -- Этого я тоже не знаю. Мухин обернулся к товарищу: -- Боцман, выйди на три минуты, а? Не могу я издеваться над твоей изнеженной психикой. Клянусь, я не сделаю ему слишком больно. Я сделаю только так, чтобы он вспомнил, что такое боль. Заодно принеси полведра воды. Она может понадобиться. -- Нет! -- сказал водитель. -- Нет! Пожалуйста, не нужно! Я все скажу. Все, что знаю. Я действительно не знаю, кому подал знак, когда мы отъехали от дома Комарова. От меня ничего и не требовалось. Лишь мигнуть не повороте левым подфарником, если переговоры закончатся неудачей. -- Кому ты подал сигнал -- не вопрос, -- заметил Мухин. -- Ты подал сигнал убийце. Через двадцать минут Николай Иванович Комаров был застрелен. -- Я не имею к этому никакого отношения! -- воскликнул водитель. -- Клянусь жизнью моих детей! Клянусь всем, чем только можно! -- Я склонен поверить, -- сказал Боцман, когда водитель перестал бить себя в грудь. -- А у меня и сомнений на этот счет не было, -- ответил Мухин. -- Нерационально. Для чего вводить в горячую схему лишнего человека? Его использовали для другого. И практически втемную. А вот кто использовал -- это он знает и сейчас нам подробно расскажет. Ну, Костя? В какой-то из дней накануне убийства Комарова, а еще вернее -- за неделю или даже за две, ты встретился с человеком, с которым раньше никогда не встречался. И встреча эта произошла по его инициативе, хотя и могла выглядеть совершенно случайной. Чтобы ты не перенапрягал свою память, подскажу, что именно этот человек приказал тебе дать сигнал, о котором мы только что говорили. Ты помнишь, конечно, этого человека? -- Да. Но я не знаю, кто он. Он никогда не представлялся и не называл себя. И губернатор его не называл. Однажды, примерно за неделю до всех этих событий, он вызвал меня и сказал: "Поговори с этим человеком". Мы спустились в холл первого этажа и поговорили. -- О чем? -- спросил Мухин. -- Разговор был пустой и дурацкий. Он спросил, нравится ли мне эта работа. Я сказал: да. А что? Зарплата нормальная, под машиной ночами не нужно лежать. А что не подхалтуришь -- ну, сейчас с халтурой негусто, столько частников навалило, что по улицам не проехать. Он спросил, понимаю ли я, что на должности водителя губернатора должен быть человек, проверенный во всех отношениях. Я сказал: проверяйте. Сидеть я никогда не сидел, прав по пьянке не лишался, всего одна серьезная авария была в жизни, да и то не по моей вине. Принимаю тоже в меру, и с этой стороны ко мне не подкопаешься. Он сказал, что речь идет не о прошлом, и по биографии ко мне никаких претензий нет. Речь о будущем. Губернатор -- серьезная политическая фигура, он может стать объектом внимания криминальных группировок и даже западных разведок. -- Таким образом он дал понять, что представляет ФСБ? -- уточнил Мухин. -- Вот именно -- дал понять, -- подтвердил водитель. - Никаких документов не показал, ни на кого не сослался. -- А ты не спросил его документы? -- Нет. Как-то неловко было. К тому же представил ему меня сам губернатор. Как я мог ему не доверять? -- Продолжай, -- кивнул Боцман. -- А нечего продолжать. Побазарили и разошлись. Я пообещал сообщать ему, если замечу вокруг губернатора что-нибудь подозрительное. -- Он тебе дал телефон? -- Нет. Сказал, что сам будет звонить. -- Звонил? -- Нет. За неделю -- ни разу. А потом пошла эта катавасия. -- Какая? -- Ну, выборы. Собрания, митинги, выступления по телевидению. -- Когда он тебе позвонил? -- Этот день я хорошо помню. Когда Комаров был зарегистрирован кандидатом в губернаторы. Все в конторе ходили и хохотали. У него не было ни одного шанса. -- О чем тебе сообщил этот человек? -- Попросил о встрече. Мы встретились в парке, в глухом месте. Он приказал мне отслеживать все, что связывает губернатора с Комаровым. И вообще все, что у нас станет известно о Комарове. Я пообещал. А мне что? Это же не военная тайна, верно? -- Что ты ему сообщал? -- Ну, время от времени он звонил мне домой или в служебку, и я передавал то, о чем у нас треплются -- больше и нечего было. А дня за три до того дня он приказал мне быть наготове и выполнить приказ, который он мне передаст -- либо сам, либо через посредника. -- Приказ о сигнале? -- Да. -- Он передал его сам? -- Да. -- Опиши его, -- вмешался в разговор Боцман. -- Рост, вес, телосложение, особые приметы. Водитель задумался. У него была хорошая зрительная память, и он неплохо запомнил таинственного незнакомца. Беспокоило его сейчас другое: стоит ли рассказывать про него этим парням, несущим в себе какую-то опасность, гораздо более серьезную, чем морду набить или даже покалечить в драке. Водитель всем своим опытным нутром чувствовал, что столкнулся с тем, с чем в жизни никогда не сталкивался, и самое разумное было дистанцироваться от этой опасной странности, вернуться в мирный и безопасный быт. Что для этого лучше: соврать этим парням или сказать правду? -- Лучше не врать, -- словно бы угадав его мысли, подсказал Мухин. -- Во-первых, нехорошо. А во-вторых, опасно. Мы же узнаем правду, согласен? И водитель решился. Да что он мне, брат или сват? Опасность, исходящая от незнакомца, была мнимая: ну, формальности в анкете будут копать, да копай, копай! А опасность, исходящая от этих парней, была настолько очевидной, что и думать о ней нечего было. Их дела -- не анкеты и туманные разговоры про иностранные разведки. Их дела вот они, тут, в метре -- боль и смерть. Да еще какая, твою мать, смерть! Если они не врали про этого Махмуд-хана, а очень не похоже, что они врали... Нет, не врали. По очень простой причине: им незачем врать. И если так... -- Записывайте, -- сказал водитель. -- Мы запомним, -- успокоил его Боцман. -- Лет тридцати пяти, самую малость выше среднего роста, среднего телосложения, очень хорошо тренирован. Не накачан, как нынче молодежь, а по-настоящему тренирован. -- Почему ты так решил? - спросил Мухин. -- Просто я видел, как он перепрыгнул через поваленный ствол липы. Я говорил, что первый раз мы встречались в парке. Так вот, он эту липу не стал обходить. Он просто взмыл над землей с места без всякого разбега и оказался на другой стороне. Потом, после встречи, я вернулся к этой липе. Раз пять разбегался, чтобы перепрыгнуть через нее -- ни хрена. А он -- одним движением. -- Вооружен? -- Да, что-то под мышкой торчит. Что -- не знаю. -- Вам с губернатором приходится бывать в МВД, в ФСБ. Видел ты его там хоть раз? -- задал вопрос Мухин. -- Нет, ни разу. Даю дальше приметы, -- продолжал водитель. -- Темноволосый, с легкой сединой, довольно коротко постриженный. Одежда обычная, не ширпотреб, но и не фирма. И есть особая примета, из-за которой его ни с кем не спутаешь. На левой брови -- небольшой шрамик. И как бы продолжение этого шрамика -- на верхней левой губе. От этого у него всегда словно бы слегка насмешливое выражение. Такое, знаете, снисходительное. Думаю, что шрам на брови и на губе одного происхождения. Даже не знаю, чем можно так садануть человека, чтобы оставить такие памятки. Вот и все, что я знаю. Мухин некоторое время пребывал в задумчивости, а потом весело похлопал водителя по плечу. -- Молоток, Костя. Ты сделал правильный выбор. Теперь только один, последний, вопрос, и уже ничто не сможет омрачить нашу дружбу. -- Давайте, -- кивнул водитель. Он уже не боялся никаких вопросов. Этого, со шрамом, как-то связанного с убийством Комарова, он уже сдал и чувствовал, что очень правильно сделал, а частные неясности, какие у этих ребят оставались, его ничуть не тревожили. Но вопрос, который он услышал, заставил его помертветь: -- Кому, кроме этого малого со шрамом, ты сливал информацию о губернаторе? -- Клянусь, никому! -- Не клянись. А то будет очень больно. Гораздо больней, чем в прошлый раз. -- Никому! -- с трудом шевеля губами, повторил водитель. -- По-моему, ты не понял главного, -- рассудительно проговорил Мухин. -- Ты пропал, Костик. Понимаешь? Пропал. Ты сейчас полностью зависишь от нас. Если у нас будет достаточно информации, мы выиграем эту игру, и ты останешься цел и невредим. Если нам не хватит информации, мы проиграем, и тебе тогда -- кранты. Без вариантов. И у тебя сейчас только один выход: работать на нас без отгулов и выходных дней. Я даю тебе две минуты, чтобы осмыслить свое положение и принять решение. Добавлю: фигура, о которой я тебя спрашиваю, кажется тебе очень крупной. Но это не так. В этой игре задействованы такие тузы, что по сравнению с ними твой фигурант -- просто таракан. И он будет раздавлен. Такова участь всех тараканов. А теперь думай. Время пошло. Ровно через две минуты водитель сказал: -- Согласен. Вы не даете мне выбора. -- Не даем, -- подтвердил Мухин. -- Потому что и у нас самих выбора нет. Кто же он? -- Кэп. -- Кто такой Кэп? -- Кличка. Его все так зовут. Когда-то очень давно он был капитаном траулера. Сейчас держит весь порт. Ему нужно знать, что происходит вокруг губернатора, потому что его бизнес напрямую связан с политикой. Поэтому я и давал ему информацию. Думаю, не только я. Но кто еще -- этого я не знаю, честно, даже не спрашивайте. Так оказалось, что моя жизнь напрямую связана с вашей. Но я дам вам совет: не пересекайтесь с Кэпом. Вы даже не представляете, какая у него власть. И у нас, и в Москве. На предстоящих выборах Кэп ставит на Хомутова. И Хомутов выиграет, что бы там Эдик Чемоданов ни говорил в своей программе "Голосуй сердцем". -- А что он говорил? -- Что "Яблоко" решило призвать своих последователей во втором туре выборов голосовать "против всех". Значит, у НДР -- минус почти пятнадцать процентов избирателей "Яблока". И губернатор остается со своим двадцать одним процентом против Антонюка и ЛДПР. Завтра в вечерней программе Мазур объявит о позиции "Яблока" всем телезрителям. -- Расклад не в пользу губернатора, -- заметил Боцман. -- Я же вам сказал, что на губернатора ставит Кэп! Вы никак не въедете, что это за фигура. Вы таких и у себя в Москве не видели. Не связывайтесь с Кэпом, ребята. Даже не думайте. Это и совет, и просьба, как угодно. Я хочу жить. Вы молодые, тоже хотите. А связаться с ним -- конец только один. -- Скажу тебе честно. Костя, -- проговорил Мухин. -- У нас нет ни малейшего желания усложнять себе жизнь. А тем более связываться с каким-то могущественным и таинственным Кэпом. Извини, что мы тебя слегка облили и самую малость помяли. Ну, сам виноват, нужно было вникать в ситуацию сразу. Поехали. -- Куда? -- растерянно спросил водитель. -- Ты -- домой, а мы в пансионат "Европа", мы там остановились. Мы тебя довезем, только ты потом подробно расскажешь нам, как вернуться. Завтра на работе встретимся. Все никак въехать не можешь? Все очень просто, Костя. Все разговоры, которые мы сегодня вели, они так и остались в этом подвале. Понял? Все. А мы -- новые охранники губернатора. И с завтрашнего дня приступаем к исполнению служебных обязанностей. Меня можешь звать Олегом. Его -- Димкой или Дмитрием. Можно и Боцманом, но он предпочитает, чтобы так его звали только свои. Есть вопросы, Костя? Вопросов у водителя было вагон и маленькая тележка, но он счел за благо оставить все их при себе. Задал лишь один: -- А старые охранники куда денутся? -- Ну, Костик! -- укоризненно проговорил маленький. -- Хороший охранник всегда найдет себе работу. -- А не очень хороший? -- А не очень хороший на хрен никому не нужен. Потому что охранник -- как скрипач: или он умеет играть, или нет. Среднего не существует. На той же "тойоте" ошалевшего от множества неожиданностей этого вечера водителя довезли до его дома, потом Мухин загнал машину на стоянку пансионата "Европа". Но ни он, ни Боцман вылезать не спешили. -- Мало нам этого хрена со шрамом, так тут еще и Кэп вылез, -- заметил Мухин. -- Лихо ты его с этим Кэпом прокачал, -- одобрительно проговорил Боцман. -- Я бы не допер. Поделись опытом. -- А хрен его знает! Я чувствую: боится он чего-то. Даже больше всех этих губернаторских дел и фээсбэшника, если он действительно фээсбэшник. Нутром чую: боится. А чего -- понять не могу. Пришлось блефануть. Если бы он был уже не в такой кондиции, могло и не получиться. -- Даже не знаю, хорошо это, что получилось, или плохо. -- Информация никогда не бывает лишней. Даже плохая. Или тем более плохая, -- поправился Мухин. -- Проверь запись. Боцман пощелкал кнопками диктофона, кивнул: -- Нормально. -- По телефону связываться с Пастухом нам нет резона, -- подумав, заключил Мухин. -- Мы просто не знаем, что тут важно, а что нет, а он разберется. Значит, пленку нужно передать ему сегодня же. -- Он немного подумал и добавил: -- Сейчас же. "Тойота" вырулила со стоянки и минут через пять притормозила возле уличного телефона, у которого каким-то чудом не был раскурочен аппарат и не была оборвана телефонная трубка. Глава пятая ЧУЖАК I Политикой в городе К. занимались му... Трейлер резко затормозил. Я ушел вправо, и "чероки" впечатался в литой бампер. Куда хотел впечатать меня. Слева мелькнула серебристая бочина трейлера, мой "пассат" швырнуло на каменистой обочине и выбросило на открытое шоссе. Я вбил педаль газа в пол. Сто. Сто десять. Сто двадцать. Сто тридцать. "Яблочник" оглянулся на быстро удалявшуюся морду трейлера и закончил фразу, которую начал километра четыре назад: -- ...гораздо сложней, чем кажется. И только после этого спросил: -- Что это было? Поэтому я и говорю: политикой в городе К. занимались мужественные люди. -- Коробочка, -- объяснил я. -- Это когда вашу тачку блокируют спереди и сзади. А если еще и с боков, то это называется сундук. Или гроб. -- Очень выразительно, -- подумав с полкилометра, сказал он. Надо же. Антонюк оказался крепким мужиком. А теперь вот и "яблочник". Игорь Борисович Мазур. Белорус. Уроженец города К. Сорок четыре года. Женат, двое детей. После армии закончил экономический факультет МГУ и заочную аспирантуру. Доктор наук. Заведующий кафедрой экономики КГТУ -- Государственного технического университета города К. Там я его и отловил. Последняя лекция у него заканчивалась в 14.30, а его выступление в программе Эдуарда Чемоданова "Голосуй сердцем" было назначено на 17.20. Сто пятьдесят. Сто пятьдесят пять. Сто шестьдесят. Из-за трейлера вырвался наконец красный "понтиак" и начал быстро сокращать разрыв. "Чероки" не было видно. Похоже, приехал. "Понтиак" пер под двести. Низкая посадка, длинная хищная морда. Пятилитровый движок, турбонаддув. А из "пассата" уже ничего не выжмешь. Нет, выжималось. Сто шестьдесят пять. Давай, милок, давай! Сто семьдесят. Ну, и за это спасибо. -- В вашей машине можно курить? -- спросил Мазур. -- Это не моя машина. -- А чья? -- Банка "Народный кредит". Мне дали ее на время. Покататься. -- И мы катаемся? -- Вроде того. -- Тогда я, с вашего позволения, закурю. Он охлопал карманы, извлек мятую пачку "Примы" и закурил. "Прима". Надо же. Редко кто сейчас курит "Приму". Работяги. Но не интеллигенты. Особенно такие, как Мазур. Он был интеллигентом даже не внешне, хотя тут все было на месте: неухоженная бороденка, криво подстриженные усы, взлохмаченная шевелюра. Нет, по внутреннему устройству мозгов. Такой никогда не скажет "нет" или "да". Он скажет: "боюсь, что нет", "полагаю, что да". Он так и сказал мне, когда я перехватил его на выходе из главного корпуса университета, втолкнул в "пассат" и шустрой весенней куропаткой выпорхнул из-под морды "гранд-чероки", пока его водила пялился на ляжки студенток: -- Вы уверены, что мне следовало садиться в вашу машину? А чуть позже, когда "чероки" и "понтиак" гнали меня по городу, как борзые зайца, поинтересовался: -- Вам не кажется, что мы не совсем корректны по отношению к другим участникам дорожного движения? Вот тогда я его и спросил, почему он так сложно объясняет свою предвыборную программу. Чтобы отвлечь от мелочей жизни. И он охотно отвлекся. А вот курил он совсем не как интеллигент. Сигарету держал не между пальцами, а как бы в горсти. И затягивался коротко, быстро. Ничего не понимаю. "Зеки" так курят. Из диссидентов? Но в его биографии, напечатанной в предвыборных листовках, ничего про это не было. А такое не скрывают. На нынешнем политическом рынке отсидка за клеветнические измышления, порочащие советский государственный и общественный строй, -- знак качества. "Понтиак" доставал. И дорога, как на грех, была пустая. Двое. И в "чероки" было тоже двое. По колесам будут палить? Или не по колесам? Раньше не могли, было много машин. Теперь смогут. -- Я не до конца ответил на ваш вопрос, -- проговорил Мазур, аккуратно погасив окурок в пепельнице. -- То, что наша экономическая программа гораздо сложней, чем я ее излагал, это лишь часть ответа. Важней другое. Мы намеренно не хотим ее упрощать. Безнравственно заигрывать с простым народом. Кухарка не может управлять государством. Это уже поняли. Но не до конца. Все еще жива иллюзия, что вот придет тот, кто все знает. Не придет. Потому что его нет. Экономика больна. Болезнь тяжелая, с множеством осложнений. Только шарлатан может сказать, что он знает, как вылечить эту болезнь. Мы не знаем. И честно об этом говорим. Мы знаем лишь подходы к лечению... Сто пятьдесят метров разрыва. Сто. -- Но чтобы эти подходы реализовать... Пятьдесят. Боковое стекло "понтиака" опустилось. Высунулся локоть в черном кожане. Потом плечо. Сейчас и ствол появится, если я хоть что-нибудь понимаю в жизни. Двадцать. -- Держитесь! Я дал по тормозам. И тут же по газу. "Пассат" запнулся и рванул вперед. "Понтиак" вильнул, но в кювет не вылетел, надежду на что я лелеял в глубине души. Лишь встал поперек дороги. И ни одной машины навстречу. Такая жалость. Одно утешало: за рулем был не Михаэль Шумахер. Явно не Шумахер. Как, кстати сказать, и за рулем "чероки". У "понтиака" так крутанулись передние ведущие, что задымилась резина. Разрыв пошел нарастать. Ненадолго, но все-таки. -- С такими подходами вы никогда не станете губернатором, -- заметил я. -- А ваш главный "яблочник" -- президентом России. -- Станем. Когда люди объедятся простыми решениями. Сейчас для нас гораздо важней укрепить позиции в законодательной ветви. Потому что пока не созданы макроэкономические предпосылки... Далеко впереди появилась какая-то каракатица. Самоходный комбайн с высокой будкой. Льноуборочный. Здесь, видно, тоже лен выращивают, как и в наших краях. Он трюхал, приподняв над дорогой жатку и теребилку, заняв ими всю проезжую часть, Похоже, это был мой единственный шанс. Я сбросил скорость. "Понтиак" стремительно приближался. Мазур оглянулся и спросил: -- Что это за автомобиль? -- "Понтиак". Восемь цилиндров. Триста лошадиных сил. -- Быстрая машина, -- оценил Мазур. -- Пригнитесь. И держитесь покрепче. Вовремя я это сказал. В заднем стекле появилась дырка. Пуля застряла в обшивке потолка. И снова: дзинь -- шмяк. Из чего же он, сволочь, лупит? Не ПМ. И не ТТ. Начальная скорость пули будь здоров. Иначе триплекс осыпался бы, а тут стоит себе, только сквознячок загулял по салону. "Понтиак" пошел на обгон. Запас скорости у него был приличный. Но и у меня было кое-что в резерве. Снова грохнуло. Уже слева, почти в упор. И еще. Сука. Я только успевал пригибаться. Боковые стекла "пассата" тоже заискрились пробоинами. Водилу