территорий, на полях которых она завоевывалась, в городах и селах которых она утверждена! Не только в этом ее великий исторический смысл! Великий исторический смысл этой победы в том, что она одержана над фашистской Германией. Побеждена идеология насилия, идеология агрессии, побеждена гитлеровская Германия-народоубийца, Германия-рабовладелец, Германия нацизма, антиславянизма, антисемитизма, Германия "арийской" спеси... Победила в первую очередь армия. Победа наметилась, обозначилась, определилась уже под Москвой, под бессмертным Сталинградом, уже тогда, когда лишь подготавливался второй фронт... Победила культура! Не разжечь фашистам больше костров, на которых сжигались бы Гейне, Гюго и Толстой! Не опоганить больше гитлеровскому сапогу ни Лувра, ни Ясной Поляны, ни домика Чайковского в Клину. Победил человек! Победил обыкновенный человек с его верой в справедливость, с его чувством преданности отцу и матери, с его отцовской любовью к детям, с его совестью и моралью, с его чувством красоты и правды. Человек победил фашистского "сверхчеловека"... Победила женщина, победила мать, победила святость и величие любви и весны. Победила молодость - молодые люди - мужчины и женщины, герои, боровшиеся за свободу. Победили право и справедливость! Сердца людей взволнованны. Знайте - сегодня победили те, чьи сердца полны счастья и радости! Победили мы, люди! Победил человек!" 7. ВОЗВРАЩЕНИЕ ПОБЕДИТЕЛЕЙ I "Огромная стальная птица проплывает над головами. Все бросаются к ней, обгоняя друг друга. На площадке самолетного трапа появляется генералиссимус Сталин. Он в белоснежном мундире. Маршальские звезды на золотых погонах. На груди - единственная награда, Звезда Героя Советского Союза. Перед ним - поверженный, в дымящихся руинах Берлин. Сталин жестом останавливает восторженную овацию и крики приветствий. Он говорит: - Товарищи! Сегодня мы празднуем великую победу над германским фашизмом. Дорогой ценой приобретена эта победа. Не забывайте принесенных вами жертв. Отныне история открывает перед народами, любящими свободу, широкий путь. Каждый народ должен бороться за мир во всем мире, за счастье простых людей всех стран, всех народов. И только тогда можно будет сказать, что наши жертвы не пропали даром, что каждый из нас может твердо смотреть в свое будущее. Будем же беречь мир во имя будущего! Мира и счастья вам всем, друзья мои! Пусть и в мирной жизни вашими лозунгами будут слова: "Ни шагу назад! Наше дело правое, победа будет за нами!.." Вновь - овация. Звучит музыка Шостаковича. Возникает мощное "ура". Иностранцы, каждый на своем языке, приветствуют Сталина. Гремит песня: "За Вами к светлым временам идем путем побед". Апофеоз. На этих планах появляются титры: "Конец". На экране замелькали кресты и точки, какие-то монтажные знаки. Пленка кончилась. В просмотровом зале зажегся свет. Сталин поднялся из кресла и прошелся перед экраном, разминаясь. Для всех это был всегда знак его раздумий. Так оно и было. Он любил думать прохаживаясь. Но последнее время вставал и начинал ходить не только потому, что хотел подумать. Кости болели, не мог долго сидеть. Даже на Пленумах ЦК вынужден был вставать и медленно ходить взад-вперед позади трибун. Знал, что за каждым его движением напряженно следят сотни глаз. Поэтому старался приурочить свои разминки к наиболее важным выступлениям. Не всегда получалось. Кости начинали ныть и не к месту. В этих случаях даже рутинные процедуры заседаний обретали в глазах присутствующих особый, потаенный смысл. Правильно театральные деятели говорят: движение сильнее слова. Сталин давно это сам заметил. Намного раньше, чем где-то случайно прочитал. У Немировича-Данченко? Или у этого непререкаемого авторитета Крэга? Ну, неважно. Там хорошо было сказано: если во время монолога Гамлета у задника появится и начнет ходить пожарник, все будут смотреть не на Гамлета, а на него. И еще там было про другой театральный закон: жест должен быть минимальным. И до этого Сталин тоже сам додумался. Но сейчас это не имело значения. В уютном кинозале Ближней дачи с двумя десятками удобных кресел перед просторным экраном был, кроме него самого, только один человек. И это был не тот человек, перед которым нужно выверять движения и жесты. Это был председатель Комитета по кинематографии Большаков. Можно сказать, министр. Сталин преобразовал наркоматы в министерства. Хватит народных комиссаров. Что-то в этом названии было уже архаичное, пыльное. Кожанки, тачанки. И иностранцам непонятно. Кто такой нарком? Кто такой предсовнаркома? Председатель Совета Министров. Все ясно. Все точно. И вполне в духе российской традиции. Еще раньше со всеми комдивами, комбригами и командармами покончил. Лейтенант. Генерал. Маршал. Главный маршал. И погоны с соответствующими звездами вместо петлиц с кубарями, шпалами и ромбами. Как в царской армии? А кто сказал, что в царской армии все было плохо? Товарищи, правда, разогнались: присвоили ему звание генералиссимуса. Заставь дурака Богу молиться. В хорошенькую компанию его сунули: Франко, Чан Кайши, петровский шут князь Алексашка Меньшиков. Ну, хоть Суворов еще. Ладно, согласился. Генералиссимус так генералиссимус. Так еще дальше пошли. Как-то в приемной увидел начальника тыла Хрулева. В каком-то павлиньем одеянии. "Что это?" - "Новая форма, товарищ Сталин". - "Для кого?" - "Для вас, товарищ Сталин". Мундир генералиссимуса. Изобрели, твою мать. Делать нечего. Ничего не сказал, молча прошел в кабинет. Больше этой формы никогда не видел. Так и ходил, когда нужно было, в маршальском мундире. В нем прилетел и в Берлин. Не буквально, конечно. А вот так, как в этом кино. Образно. Фигурально. Министр Большаков стоял в углу просмотрового зала. Словно умяв себя. Чтобы быть меньше, ничтожней. Ждал, что Сталин скажет. Cталин спросил: - А вам самому, товарищ Большаков, нравится этот фильм? - Это еще не фильм, товарищ Сталин. Это самый первый, черновой вариант, над ним предстоит еще много работать. Это, можно так сказать, только половина работы. Материал. - Я знаю, что это черновой вариант. Вам нравится этот материал? - Режиссер Чиаурели снял все в полном соответствии со сценарием. Сценарий был одобрен вами, товарищ Сталин. Сталин лишь головой покачал: - Наверное, товарищ Большаков, я так и не смогу получить ответ на свой вопрос. Или смогу? Вам самому этот черновой материал нравится? Или не нравится? - Товарищ Сталин! Это не просто художественный фильм. Кинофильм "Падение Берлина" имеет огромное политическое значение. Поэтому я не считаю себя вправе давать ему оценку. Эту оценку можете дать только вы. - Большой вы дипломат, большой. Отправлю я вас, пожалуй, послом. Куда-нибудь в Африку. Потом в Европу переведу. Если не съедят. Нравится или не нравится?! - Так точно, товарищ Сталин! - Что - так точно?! Большаков шумно вздохнул и обреченно сказал: - Нравится. - Наконец-то!.. Мне тоже нравится. Что с вами, товарищ Большаков? Да вы сядьте, сядьте. - Спасибо, товарищ Сталин. Большаков кулем свалился в кресло. - Нервные какие-то министры пошли!.. Вот какая мысль меня беспокоит. Не скажут ли наши недоброжелатели, что этот фильм - чистая пропаганда, потому что товарищ Сталин не был в Берлине? - Откуда им знать? Вы могли быть в Берлине секретно. - Секретно? - переспросил Сталин. - Но ведь в финале - иностранцы. Как там в сценарии сказано? - "Иностранцы, каждый на своем языке, приветствуют Сталина", - наизусть процитировал Большаков. - Видите? Иностранцы. - Снять иностранцев? Пусть приветствуют только наши? - А правильно ли это? Разве мировая прогрессивная общественность не приветствовала в лице товарища Сталина весь советский народ, победивший гидру фашизма? - Можно сделать по-другому, - предложил Большаков. - Пусть финал будет - словно бы сон героя. Или героев. Они мечтали увидеть вас в Берлине. Они мечтали приветствовать вас в сердце побежденной фашистской Германии. И эта мечта сбылась! - Остроумно, - подумав, заметил Сталин. - Но... Пропаганда должна быть абсолютной. Это еще доктор Геббельс сказал. А он был очень неглупый человек. Очень. Жаль, что он покончил с собой и лишил нас удовольствия увидеть его на Нюрнбергском процессе. И услышать его. Он бы наверняка высказал там немало интересных мыслей. И удовольствия увидеть его болтающимся в петле он нас лишил. И это тоже досадно. Так вот. Пропаганда должна быть цельной. Без полутонов. Без всяких "словно бы". Товарищ Сталин был в Берлине. Руины фашистской столицы лежали у его ног. Воины-освободители приветствовали его в Берлине. А что скажут наши недоброжелатели - так на это нам с высокой точки насрать! Правильно, товарищ Большаков? - Так точно, товарищ Сталин! Насрать и растереть! - А вот растирать не надо. Скажите, чтобы прокрутили еще раз финал. С кадров "огромная серебристая птица". Свет погас. Пошла пленка. "Огромная стальная птица проплывает над головами..." - Два замечания, - проговорил Сталин, когда свет в просмотровом зале снова зажегся. - Обращение "товарищи" снять. - А как? "Братья и сестры?" "Дорогие соотечественники?" - Никак. Вообще без обращения. Он начинает говорить, и все. И в конце речи: "Пусть и в мирной жизни..." - "Пусть и в мирной жизни вашими лозунгами будут слова: "Ни шагу назад! Наше дело правое, победа будет за нами!" Эти? - Да. Тоже снять. Это военные лозунги. А у нас пока еще мир. - Значит, заключительными словами будут: "Мира и счастья вам всем, друзья мои"? - Правильно, - кивнул Сталин. - И еще. Последняя точка. У вас там написано "конец". - Да. Так принято во всем мире. "Конец". "Энд". "Фин". - Вот пусть во всем мире и пишут "конец". А мы напишем "конец фильма". Это у них конец. А у нас еще далеко не конец. У нас еще, можно сказать, только начало. - Все будет сделано, товарищ Сталин. Разрешите идти? - Идите, товарищ Большаков. Работайте. Я уверен, что это будет очень хороший и нужный фильм. Большаков вышел. Задом. Выпятился. Как японская гейша. Сталин не добавил: "И очень своевременный". Но подумал об этом. Да, своевременный. Очень удачно, что он выйдет на экраны страны и всего мира сейчас, а не вышел сразу после войны. После войны вышел другой фильм - "Встреча на Эльбе". Очень кстати. Простые русские парни. Простые американские парни. Братья по оружию. Президенту Трумэну он был, надо полагать, как серпом по яйцам. На "ура" прошел. И у нас, понятное дело. И главное - в Америке. Поди-ка повысь голос на СССР, когда в кинотеатрах на Бродвее выстраиваются очереди в два квартала на "Встречу на Эльбе", а по всей Америке распевают "Катюшу". Да хоть десять у тебя атомных бомб. Сиди на них и скрипи зубами. А мы тебе еще и Уланову подсунем. И советский цирк, самый веселый цирк в мире. Михаила Ботвинника, который вот-вот станет чемпионом мира. А для интеллигентов - Прокофьева и Шостаковича. А сверху еще - движение сторонников мира. Досадно, конечно, что Рузвельт умер. Всего месяц, бедняга, не дожил до победы. И не сказать, что старый был. Только шестьдесят четыре. А поди ж ты. Сталин ничуть не покривил душой, когда написал Черчиллю: "Я особенно чувствую тяжесть утраты этого великого человека, нашего общего друга". Если бы Рузвельт не умер, все было бы проще. Вряд ли американцы сбросили бы свои бомбы на Хиросиму и Нагасаки. Там уже все было на мази, уже ушло в Белый дом письмо за подписью Эйнштейна, Оппенгеймера, Бора, Ферми, Сцилларда и других всемирно известных физиков-ядерщиков с призывом к президенту США прекратить работы над созданием атомного оружия. Оно может ввергнуть мир в апокалипсис. Рузвельт бы внял. Но он не успел прочитать этого письма. Прочитал Трумэн. Этот не внял. На Потсдамской конференции в июле 45-го он только что ногами не сучил от нетерпения, ожидая сообщения о первом испытании атомной бомбы. А когда получил шифровку "Бэби родился", чуть не лопнул от самодовольства. Подумал, наверное: теперь с дядюшкой Джо легко будет разговаривать. Как легко бандиту, вооруженному кольтом, разговаривать с безоружным прохожим. Сообщил об испытании, даже не слишком стараясь скрыть свое торжество. Чего он, интересно, ждал? Что Сталин побледнеет, коленки у него задрожат? Сталин не побледнел. И коленки у него не задрожали. Потому что он знал, о чем президент Трумэн намерен ему сообщить. Еще в марте 45-го, за четыре месяца до Потсдама, Берия представил Сталину обобщенный доклад о состоянии работ в США по реализации "Манхэттенского проекта". Уже через двенадцать дней после сборки первой атомной бомбы в Лос-Аламосе описание ее устройства было передано Курчатову и Кикоину. Сто тридцать тысяч человек было занято в "Манхэттенском проекте", он обошелся американцам в два миллиарда долларов. Понятно, что президент Трумэн хотел получить политические проценты с этих миллиардов. А что он получил? Ничего он не получил. Сталин никак не отреагировал на его сообщение. Просто никак. Будто и не услышал. Американцы подумали: не понял. Попытались разъяснить. А он все равно не понял. Это было единственно верное решение. Никакого другого решения в этой ситуации быть не могло. Прохожий не увидел заряженного кольта в руках бандита. Не понял, чем это он так размахивает, что за хреновину сует ему под нос. Что делать бандиту? Стрелять? Но как стрелять, когда вокруг люди? А прохожий идет себе своей дорогой. Чтобы так себя вести, нужно, конечно, иметь крепкие нервы. У Сталина были крепкие нервы. Пока суд да дело, прибрал к своим рукам Болгарию, Румынию, Чехословакию, Венгрию, Польшу. В Югославии Тито был. Про Прибалтику и говорить нечего. К Финляндии подбирался. Его танки одним броском могли дойти до Парижа. В считанные дни - до Рима, Мадрида и берегов Ла-Манша. В Европе стояла его пятимиллионная армия, равной которой не было ни у кого никогда во всем мире. У Трумэна сдали нервы. Ахнул своими "бэби" по Хиросиме и Нагасаки. Чтобы Сталин понял, что у него в руках. А он снова сделал вид, что не понял. Ноль вниманья, фунт презренья. По танкам атомной бомбой не ахнешь. На Москву замахнуться? А мировое общественное мнение для чего? Поднять руку на союзника, простого русского парня, брата по оружию? Шутить изволите, мистер Трумэн. Диалектика. Сила есть, ума не надо? Надо. Даже атомной бомбе можно противопоставить несколько сотен метров целлулоидной пленки. С той же "Встречей на Эльбе". Только нужно уметь это сделать. Да, с Рузвельтом не повезло. Зато с Черчиллем повезло. Если бы он остался до конца Потсдамской конференции, Сталину пришлось бы, конечно, трудней. Сталин насквозь видел этого неукротимого английского бульдога. Но и тот насквозь видел Сталина. Но посередине конференции Черчилль улетел в Лондон, а вместо него в Потсдаме появился новый премьер-министр Великобритании мистер Клемент Ричард Эттли, лидер лейбористской партии, победившей на парламентских выборах. Хорошо подыграли английские избиратели, в масть. Пока Эттли осваивался, пока находил общий язык с Трумэном, поезд ушел. Но Черчилль не успокоился. Умный все-таки, сукин сын. Он раньше других понял, что Сталин сумел обесценить американского козырного туза - атомную "бэби", что сейчас нужно играть другими картами. И он включился в игру. Его речь 5 марта 46-го года в американском городе Фултоне - это был сильный ход. "Советы контролируют уже не только всю Восточную, но и Центральную Европу". "Пора стукнуть кулаком". Сталин понимает только язык силы. Запад должен осознать, что в мае 1945 года война не закончилась, из "горячей" она превратилась в "холодную". "Холодная война". Слово было сказано. Но поздно. Да, Черчилль сделал в Фултоне сильный ход. Но мировое общественное мнение - это не автомобиль, который можно остановить, резко нажав на тормоз, и круто развернуть в другую сторону. Это, скорее, океанский лайнер с огромной инерцией движения вперед. Нужно время, чтобы изменить его ход. И Сталин не расположен был безучастно наблюдать за действиями команды. Опытный политик и силу противника может обратить в его слабость. Мистер Черчилль призывает к "холодной войне" против вчерашнего своего союзника? Зачем? Совершенно ясно: чтобы превратить эту войну в "горячую", разжечь новый мировой пожар. Значит, кто такой мистер Черчилль? Мистер Черчилль - поджигатель войны. А мистер Трумэн и мистер Эттли - его подручные. Может ли мировая прогрессивная общественность мириться с этим? Нет, не может. А кто вдохновляет и возглавляет мощное, день ото дня набирающее силу движение сторонников мира? Советский Союз. Советский народ, победивший фашистского зверя. Советский народ, на которого пало основное бремя войны и который поэтому умеет ценить мир. Вот тут и самое время напомнить, кто победил фашистскую Германию. Вот тут и самое время выпустить на мировые экраны кинофильм "Падение Берлина". "Будем же беречь мир во имя будущего. Мира и счастья вам всем, друзья мои!" Сталин вышел из кинозала. Через боковое крыльцо спустился в сад. На клумбах пылали маки. Цвела липа. Июнь. Молодое лето. В хорошем месте Ближняя. Русская природа. В очень хорошем. И все-таки сознание вторично. Как ты ни крути. А первична материя. Атомная бомба - это материя. А вся эта борьба за мир, все эти фильмы - это вторично. Долго на этом не протянуть. Вернее, можно протянуть достаточно долго. Но это будет именно "протянуть". Ни о какой активной политике не может идти и речи. Любой резкий шаг, любое неосторожное движение - и Черчилль не упустит возможности им воспользоваться. На Западе времени не теряют. Вовсю раскручивается идеологическая машина. Пугало коммунизма. Охота за ведьмами. Комиссии по расследованию антиамериканской деятельности. Понятно, что это мракобесие. Но это нам понятно. Кардинальный выход тут только один - как можно скорей сделать свою бомбу. Сразу после возвращения из Потсдама Сталин приказал Берии лично возглавить все работы по советскому атомному проекту. Был создан Спецкомитет правительства с чрезвычайными полномочиями. Берия был назначен председателем комитета. В комитет вошли Маленков, Вознесенский, академики Курчатов и Капица, нарком боеприпасов Ванников, зам. наркома внутренних дел Завенягин. Подписывая постановление, Сталин сказал Берии: - Все, что потребуешь, получишь немедленно. Все дела - в сторону. У тебя сейчас только одно дело - бомба. Срок не назначаю. Но он есть. Когда он кончится, мы об этом узнаем. В этот день они сбросят нам на головы свою бомбу. Вот этот день и нужно было отодвинуть как можно дальше. Всеми способами. Противостоять - там, где можно противостоять. Там, где нельзя, - идти на сотрудничество. Или делать вид, что готовы к сотрудничеству. Переговоры по Берлину? Давайте вести переговоры по Берлину. (Но будем иметь в виду, что Берлин находится в советской оккупационной зоне, и только по своей доброй воле СССР допускает бесперебойную связь Западного Берлина с оккупационными зонами наших уважаемых союзников.) Переговоры по Китаю? Но в Китае народно-освободительная армия Мао Цзэдуна ведет войну с прогнившим режимом Чан Кайши. Это гражданская война, внутреннее дело Китая. Если Запад считает возможным сделать положение в Китае предметом переговоров, то Советский Союз с таким же правом может потребовать международного вмешательства во внутренние дела Великобритании. В частности - в ее отношения с Индией и Бирмой, где идет народно-освободительная борьба против английских колонизаторов. А Палестина? Разве международную общественность не должна волновать обстановка в этой арабской стране, в которой британское правительство ведет политику стравливания коренного населения с еврейскими иммигрантами, стремясь тем самым упрочить собственное положение? Хотите обсуждать? Давайте обсуждать. Советский Союз открыт для любых переговоров. Сукины дети. Палестина. Еврейский вопрос. Пожалуй, пора было сделать в этой партии очередной ход. II "Палестайн пост". 7 сентября 1943 года. Отчет о судебном процессе по факту похищения двумя молодыми евреями оружия со склада британской армии с целью передать его отрядам Хаганы. Процесс проходил в здании военного суда в Иерусалиме. Председатель суда - полковник британской армии Мортон. Прокурор - майор Бакстер. Защитник - доктор Джозеф. Допрос свидетельницы Голды Меерсон (Меир), председателя профсоюзного объединения Гистадрут. Справка. Г. Меерсон, род. в 1898 г. в г. Киеве. В 1906 г. вместе с семьей эмигрировала в США. Закончила педагогическую семинарию в Милоуки, преподавала английский язык в школе. В 1921 г. эмигрировала в Палестину. Убежденная сионистка, активная деятельница профсоюзного движения, член Еврейского Агентства и др. общественных орг. Перевод с английского. Необходимые пояснения - по ходу текста. Б а к с т е р. Вы - хорошая, миролюбивая, законопослушная леди, не так ли? М е и р. Думаю, да. Б а к с т е р. И вы всегда были такой? М е и р. Я никогда ни в чем не обвинялась. Б а к с т е р. Хорошо, тогда послушайте выдержку из вашей речи 2 мая 1940 года: "Двадцать лет нас учили доверять британскому правительству. Но нас предали. Пример тому - Бен-Шемен. (Бен-Шемен - еврейское молодежное поселение, подвергшееся повальному обыску британскими воинскими подразделениями, искавшими спрятанное оружие. Обыск вызвал сопротивление поселенцев и массовые беспорядки.) Мы никогда не учили свою молодежь применять огнестрельное оружие для нападения - только для самозащиты. И если эти юноши - преступники, то преступники и все евреи Палестины". Что вы на это скажете? М е и р. Если речь идет о самозащите - то я за самозащиту, как и все евреи Палестины. Б а к с т е р. Вы лично обучались владению оружием? М е и р. Не знаю, должна ли я отвечать на этот вопрос. Во всяком случае, я никогда не применяла огнестрельное оружие. Б а к с т е р. Обучали ли вы еврейскую молодежь владению огнестрельным оружием? М е и р. Еврейская молодежь будет защищать жизнь и имущество евреев в случае беспорядков и в случае необходимости. Б а к с т е р. Вы уклонились от ответа на мой вопрос. М е и р. Я ответила не на тот вопрос, который вы задали, а на тот, который имели в виду. М о р т о н. Свидетельница, вы должны давать ответы на те вопросы, которые вам заданы. М е и р. Я готова, господин председатель. Б а к с т е р. Имеется ли у вас в Гистадруте разведывательная служба? М е и р. Нет. Б а к с т е р. Что? М е и р. Вы слышали. Нет. Б а к с т е р. Слышали ли вы о Хагане? М е и р. Да. Б а к с т е р. Есть ли у нее оружие? М е и р. Я не знаю, но полагаю, что да. Б а к с т е р. Слышали ли вы о Палмахе? М е и р. Да. Б а к с т е р. Что это такое? М е и р. Когда я впервые услышала о Палмахе, речь шла о группах молодежи, организованных с ведома британских властей. Эти группы проходили специальную тренировку в то время, когда германская армия приближалась к Палестине. Функция их была - всячески помогать британской армии, если в нашу страну вторгнется враг. Б а к с т е р. И эти группы продолжают существовать? М е и р. Не знаю. Б а к с т е р. Это легальная организация? М е и р. Я знаю только, что эти группы были организованы в помощь британской армии с ведома властей. Б а к с т е р. Может ли член профсоюзного объединения Гистадрута быть членом Хаганы и Палмаха? М е и р. Устав Гистадрута не запрещает его членам других видов общественной и политической деятельности. Гистадрут - профсоюзное объединение. И только. Б а к с т е р. Гистадрут - весьма авторитетная организация. Использует ли она свой авторитет, чтобы препятствовать террористической деятельности Хаганы и Палмаха? М е и р. Я протестую против этого определения. Деятельность Хаганы и Палмаха не является террористической. Их единственная цель - самооборона. Мы готовы защищать себя, если на нас нападут. У нас в этом смысле есть уже горький опыт. Я говорю, что мы готовы защищаться, и я хочу, чтобы меня поняли. Самозащита - не теория. Мы помним беспорядки 1921, 1922 и 1929 годов, помним и беспорядки, которые длились четыре года - с 1936 по 1939 год. Все в Палестине - и британские власти в том числе - знают, что если бы народ не был готов к борьбе и храбрая еврейская молодежь не защищала бы еврейские поселения, то не только ничего бы не осталось от этих поселений, но и чести евреев был бы нанесен урон. М о р т о н. В каком смысле свидетельница употребляет слово "честь"? М е и р. В прямом. Для нас понятия "честь" и "жизнь" равнозначны. Как и для любого народа. Защищая свою жизнь, мы защищаем свою честь. Защищая честь, защищаем жизнь. Если этого не делает британское правительство, мы вынуждены заботиться об этом сами. Б а к с т е р. Разве вы не знаете, что правительство назначило 30 тысяч евреев специальными полицейскими с правом носить оружие? М е и р. Знаю. И знаю, что до 1936 года правительство помогало нам. Но никто в правительстве не может отрицать, что, если бы евреи не были подготовлены к самообороне, с нами произошли бы ужасные вещи. Мы гордимся евреями Варшавского гетто, которые почти без оружия восстали против своих преследователей. И мы уверены, что они брали пример с еврейской самообороны в Палестине. Б а к с т е р. Как вы относитесь к краже трехсот винтовок и боеприпасов с британских военных складов? Не считаете ли вы, что обвиняемые в этом преступлении пошли на него под прямым воздействием взглядов, которые вы высказываете? М е и р. Обвинение не доказано. Человек может быть признан виновным лишь после приговора суда. Странно, что мне приходится напоминать об этом уважаемому прокурору. Б а к с т е р. Я спрашиваю вас о вашем отношении к самому факту кражи. М е и р. Мы заинтересованы в победе британских вооруженных сил и союзников Великобритании над фашистской Германией. В этом ни у кого не может быть сомнений. Поэтому считаем, что кража оружия у армии - преступление. Б а к с т е р. Но это оружие могло бы пригодиться Хагане? М е и р. Нет еврея, который был бы равнодушен к этой войне и не был бы заинтересован в победе союзников. Д-р Д ж о з е ф. Защита просит разрешения задать свидетельнице вопрос. М о р т о н. Задавайте, доктор Джозеф. Д-р Д ж о з е ф. Мисс Меир, правда ли, что в 1929 году в Хевроне произошла страшная резня и почти все еврейское население погибло от рук палестинских террористов только потому, что там не было еврейской самообороны? М е и р. Да, это правда. В том же году то же самое случилось в Цфате. В 1936 году произошла ночь убийств в еврейском квартале Тверии. И все лишь потому, что в тех местах не было Хаганы. Д-р Д ж о з е ф. Благодарю вас, мисс Меир. Б а к с т е р. Было ли у Хаганы оружие до того, как началась война? М е и р. Не знаю, но полагаю, что да. Беспорядки случались и задолго до войны. М о р т о н. Мисс Меир, прошу вас ограничиваться только тем, что относится к настоящему делу и не возвращаться назад, а то мы скоро отойдем на две тысячи лет. М е и р. Если бы еврейский вопрос был разрешен две тысячи лет назад, сейчас не было бы этого суда. М о р т о н. Я приказываю вам замолчать. М е и р. Я возражаю против такого обращения ко мне. М о р т о н. Вам следовало бы уметь вести себя в зале суда. М е и р. Вам тоже. М о р т о н. Я оштрафую вас за неуважение к суду. М е и р. Вы можете даже посадить меня в тюрьму. Но этим вы не заставите меня замолчать. Мы молчали две тысячи лет. Больше мы не будем молчать. Вам придется привыкнуть к этому, сэр. К этому придется привыкнуть всему миру..." "Вейцман Хаим. Род. в 1874 г. в г. Пинске в семье лесоторговца. Получил образование в России, Германии, Швейцарии. Профессор химии. С 1903 до 1945 г. проживал в Англии. Один из идеологов и лидеров сионизма. В 1920 - 1931 г.г. и с 1935 г. - президент Всемирной сионистской организации (ВСО) и президент Еврейского Агентства для Палестины. С 1945 г. проживает в Палестине в пос. Реховот. Жена Вера. Сын погиб во время войны. Является сторонником сотрудничества с британским правительством в вопросе о Палестине, за что подвергается резкой критике со стороны более радикально настроенных деятелей сионистского движения - таких, как Бен-Гурион..." "Бен-Гурион Давид. Род. в 1886 г. в г. Плоньске, Польша. Окончил Стамбульский университет, юридический факультет. Прож. в Иерусалиме. Создатель и глава правосоциалистической сионистской партии МАПАИ (партия существует с 1930 г.). Активен. Энергичный и умелый организатор. После того как под давлением арабских государств правительство Великобритании опубликовало "Белую книгу", резко выступал против британского ограничения эмиграции евреев в Палестину. Сформулированная им концепция была принята всеми политическими структурами: "Мы будем бороться с Гитлером так, как если бы не было "Белой книги", и будем бороться с "Белой книгой" так, как если бы не было Гитлера..." "Белая книга" опубликована правительством Чемберлена в мае 1939 года. Решением британского кабинета министров были запрещены закупки евреями земли в Палестине, а на въезд новых переселенцев установлена квота в 1500 человек в месяц в течение 10 лет, после чего иммиграция должна быть полностью прекращена, если на продолжение ее не дадут согласия палестинские арабы..." "После окончания войны ситуация в Палестине резко обострилась. Поток евреев-беженцев из Германии, Австрии и других европейских стран, желающих переселиться в Палестину, в сотни раз превышает установленную "Белой книгой" квоту. Значительно увеличились масштабы так называемой нелегальной иммиграции. Пришедшее к власти в Великобритании лейбористское правительство не только не отменило "Белую книгу", но и ужесточило иммиграционный режим в Палестине. Министр иностранных дел Э. Бевин заявил, что его правительство считает евреев, бежавших из Германии и Австрии, "перемещенными лицами" и настаивает на их возвращении на прежнее место жительства, в Австрию и Германию. В блокаде побережья Палестины задействованы десятки военно-морских судов британского королевского флота, авиация и тысячи солдат, несущих патрульную службу. Несмотря на это, судам с беженцами удается прорываться через блокаду, во многом благодаря скоординированным действиям отрядов Хаганы. Участились акты гражданского неповиновения, диверсии на британских военных базах. Для подавления беспорядков англичане провели широкомасштабную полицейскую операцию, в которой участвовало около ста тысяч британских солдат и две тысячи полицейских. Были произведены повальные обыски во всех киббуцах и еврейских поселениях, введен комендантский час в городах Палестины с еврейским населением, арестовано и посажено в лагеря более трех тысяч евреев, заподозренных в связях с Хаганой, заключены в тюрьмы все руководители еврейских организаций. Операция не дала ожидаемых результатов, но лишь обострила противостояние еврейского населения Палестины и британских колониальных властей. В этой атмосфере все большее сочувствие и поддержку вызывает деятельность подпольных экстремистских организаций Эцела и Штерна. Общая обстановка в Палестине в настоящее время указывает на возможность возникновения гражданской войны..." "Жесткая политика кабинета Эттли в палестинском вопросе объясняется нежеланием Великобритании утратить свое влияние на Ближнем Востоке. Вместе с тем эта позиция осложняет взаимоотношения Лондона с Вашингтоном. Наш источник в государственном департаменте США сообщает, что президент Трумэн обратился к премьер-министру Великобритании Эттли с предложением в порядке исключения, из соображений милосердия и гуманности, разрешить въезд в Палестину ста тысячам евреям-беженцам из Германии и Австрии. Как полагает наш источник, инициатором этого предложения был доктор Вейцман, специально для этой цели посетивший Соединенные Штаты. Эттли отклонил предложение президента Трумэна, но согласился на создание совместной Англо-американской комиссии с целью поиска взаимоприемлемого разрешения палестинской проблемы..." "В создавшейся ситуации СССР имеет реальные возможности обозначить свое присутствие в ближневосточном регионе. Для этого целесообразно: 1. Активизировать деятельность подпольных группировок Эцела и Штерна, в которых у нас есть сильные агентурные позиции. 2. Организовать надежный транспортный мост для бесперебойной доставки в Палестину из Румынии стрелкового оружия, а также противопехотных гранат, захваченных у немцев. Основным адресатом этого оружия и боеприпасов должны стать отряды Хаганы, способные оказывать действенное сопротивление британским колонизаторам и поддерживать напряжение в регионе на необходимом уровне. 3. Довести до сведения заинтересованных сторон и мировой общественности, что СССР считает создание Англо-американской комиссии по палестинской проблеме нарушением ялтинской и потсдамской договоренностей, предусматривающих равноправное участие Советского Союза в решении всех вопросов послевоенного мирового устройства. Возможность активного воздействия на ситуацию в ближневосточном регионе открывают для СССР коренные противоречия между позицией арабских стран и стремлением палестинских евреев к созданию собственного государства. Возникновение еврейского государства в Палестине, находящегося под очевидным покровительством США, лишит Великобританию остатков ее влияния на Ближнем Востоке и одновременно приведет к острой конфронтации между США и арабскими государствами. В поисках поддержки арабские лидеры вынуждены будут обратиться к СССР. Таким образом, Советский Союз приобретет на Ближнем Востоке сильные политические позиции. Поэтому также представляется целесообразным: 4. Путем участия СССР в работе Англо-американской комиссии или давления на нее, с одной стороны, и путем обострения ситуации в Палестине, с другой, добиться передачи Палестины под мандат Организации Объединенных Наций. 5. Способствовать постановке в ООН вопроса о создании еврейского государства в Палестине и поддержать его положительное решение..." Молотов закрыл папку. Посидел, барабаня пальцами по столу. Снова открыл. Перебрал собранные в ней документы. Документы были самые разные. Справки-меморандумы посольств и генеральных консульств. Агентурные донесения. Аналитические записки. Материалы открытой печати, порой дающие для понимания ситуации больше, чем самые глубокомысленные заключения экспертов. Эта папка - ее так и называли: "еврейская папка" - была сформирована еще два года назад, после встречи Сталина с Гарриманом и Джонстоном. Тогда он вернул ее, ничего не сказав. Неделю назад снова затребовал. Дополнили досье новыми материалами, передали Поскребышеву. Вчера вечером документы вернулись к Молотову с резолюцией: "Подготовьте конкретные предложения. И. Сталин". Утром, на свежую голову, Молотов перечитал все документы. Пытался понять, каким путем шла мысль Сталина. Были две вехи - пометки Сталина на полях документов. И обе - в экспертном заключении. Была подчеркнута фраза: "В создавшейся ситуации СССР имеет реальные возможности обозначить свое присутствие в ближневосточном регионе". Вопросительный знак на полях. Он не означал вопроса. Он означал недовольство. Общепринятая в дипломатическом обиходе формулировка показалась ему слишком слабой, пораженческой. Зато фраза "Таким образом, Советский Союз приобретает на Ближнем Востоке сильные политические позиции" была подчеркнута двумя жирными линиями. Никаких заметок на полях. Но и без них было все ясно. Да, в общем, было все ясно. Кроме одного: как ко всему этому делу подверстывается вопрос о Крыме. Сам Сталин словно бы забыл о нем, за два года ни разу не вспомнил. Молотов был этому рад. Хоть бы вообще забылся этот проект. Какую-то опасность для себя чувствовал в нем Молотов. Крым - ЕАК - Михоэлс - ГОСЕТ - Жемчужина. Может, и ничего. А может, и чего. Непредсказуем был Сталин. Без малого тридцать лет знал его Молотов, но так и не сумел разгадать до конца. И не он один. Никто не мог предопределить конечные цели многоходовых сталинских комбинаций. Молотов лишь одно понял: эти цели определяются только интересами дела. Так, как это дело понимал Сталин. Остальное не имеет значения. Чувства. Мораль. Законы Божьи. Не говоря о законах людских. Людские законы он устанавливал сам. Бесстрашие. Полное. Абсолютное. Бесстрашие тигра. И ярость тигра. Сколько раз думали: "Ну, уж этого он не посмеет", "На это он не решится". Смел. Решался. Открытые судебные процессы над Зиновьевым и Каменевым, а потом и над Бухариным и Рыковым потрясли Молотова. Он сам не вчера родился. Был вполне искушен в тонкостях внутрипартийной борьбы. Но тут понял: этот уровень мышления ему недоступен. Это были разверзшиеся небеса и явление Зевса-громовержца народу. Не всему народу. Посвященным. Для всего мира московские процессы были всего лишь сильным, даже вызывающе-дерзким тактическим ходом Сталина в борьбе со своими политическими противниками. Вроде "ночи ножей", когда Гитлер уничтожил Рэма с его штурмовиками. Но Молотов понял: тут что-то другое. Убрать с дороги даже популярного "любимца партии" Бухарчика можно было и по-другому, без риска публичного оглушительного провала. В Октябрьском зале Дома союзов сидели не рабочие и крестьяне - дипломаты, прожженные журналюги, смотрели во все глаза. Ничего не высмотрели. Только один раз в ходе бухаринского процесса возникла заминка, когда Крестинский, зам. Молотова по Наркомату иностранных дел, член ленинского ЦК, вдруг заявил: "Я не совершил ни одного из тех преступлений, которые мне вменяются". Но сенсации не состоялось. Уже на следующее утро Крестинский отрекся от своих слов: "Прошу суд зафиксировать мое заявление, что я целиком и полностью признаю себя виновным. Вчера под минутным чувством ложного стыда, вызванного обстановкой скамьи подсудимых, я не в состоянии был сказать правду". На Вышинского, который вел в качестве государственного обвинителя оба процесса, в те дни страшно было смотреть. А Сталин был совершенно спокоен. Словно бы его нисколько не волновало, как поведут себя подсудимые, имена которых всегда стояли рядом с именем Ленина. И его действительно не волновало. Может ли волновать Зевса, как будут вести себя те, кто оказался на пути его огненной колесницы? Могут ли они противостоять его воле? После процессов по Москве еще долго ходили самые разные слухи. От естественных: что их пытали. До чудовищно нелепых: что на процессе были не они, а их двойники. Мелкая человеческая мысль билась, как мышь в клетке, в попытках понять, как же могли эти люди, полководцы ленинской гвардии, стратеги революции, рулевые социалистического строительства, как могли они прилюдно, перед всем миром взвалить на себя эти фантасмагорические обвинения? Зиновьев: "Мой изощренный большевизм превратился в антибольшевизм, и через троцкизм я пришел к фашизму". Каменев: "Я требую для себя расстрела". Бухарин, Рыков, "золотое перо партии" Радек - германские шпионы. Как это понять? Они и сами пытались это понять. Из тюрьмы Бухарин написал 43 письма Сталину. Все с отметкой: "Весьма секретно, лично, прошу без разрешения И. В. Сталина не читать". Сталин написал: "Вкруговую". И с фельдъегерем разослал письма членам Политбюро. В одном из них, написанном Бухариным уже после суда, Молотов прочитал: "Мне не