уши прижать, и только сидеть тихонько и смотреть и слушать. И спасибо говорить, что не гонят. ЗЮКИНА. А это еще почему? ШКОЛЬНИКОВ. Не понимаете? Ну, поймете. (Вместе с Зюки- ной уходит за кулисы.) Дождавшись, когда гримерка опустеет, Фролова подходит к печке, извлекает из-под хлама начатую банку тушенки и начи- нает есть, тщательно выбирая пальцем и хлебом содержимое банки. Появляется СПИВАК. Фролова не замечает его. Спивак молча смотрит, как она ест, затем тихо уходит на сцену. В гримуборную, переодевшись, возвращаются участники спектакля. Фролова быстро прячет банку. ШКОЛЬНИКОВ, не за- держиваясь, проходит на сцену. ЖУК останавливает БОНДАРЯ. ЖУК. Слышь, Иван Тихоныч, я усе понимаю. Одного не по- нимаю. Почему ты японский шпион? Ладно бы немецкий или румынский. БОНДАРЬ. Да сначала так и хотели. А потом следователь прикинул: больно много получается у нас немецких шпионов. Органы, выходит, прошляпили? А на румынских еще моды не было. Так и решили: пусть буду японским, перед войной я как раз в театре во Владивостоке работал. ЖУК. Вон оно что! Тогда понятно. Бондарь одаряет всех папиросами. Конвойный с досадой вертит в руках пустой портсигар. ЗЮКИНА (дает ему взятую у Бондаря папиросу). На, зем- ляк, закури. И помни нашу доброту. БОНДАРЬ. А в другой раз запасайся "Казбеком". КОНВОЙНЫЙ (задохнувшись от возмущения). "Казбеком"?! А дерьма сушеного не жалаешь? ЗЮКИНА. Будешь грубить, пойдешь курить на мороз. КОНВОЙНЫЙ. Ну, артисты! Вот уж одно слово - артисты!.. Конвойный и участники спектакля курят. На сцене - СПИ- ВАК и ШКОЛЬНИКОВ. ШКОЛЬНИКОВ. Ефим Григорьевич, у меня в самом деле хоро- шо получилось? Или вы просто для поощрения? СПИВАК. В самом деле. Один вопрос - чтобы помочь вам зафиксировать ваше внутреннее состояние. Кто был перед вами, когда вы произносили монолог? ШКОЛЬНИКОВ. Мать. (Помолчав.) Последнее время меня преследует ощущение раздвоенности моей жизни. Расщепленности на-двое. Даже на-трое. В первой жизни я должен был стать актером. Если бы не война, поступил бы в театральный. Я обязательно стал бы актером. Может быть - неплохим. Особенно если бы повезло поработать с хорошими режиссерами. Пусть даже не с такими, как вы, но есть же хорошие молодые режиссеры - Товстоногов, Гончаров, Завадский. СПИВАК. Как знать, как знать. Может, вам удастся пора- ботать и с ними. ШКОЛЬНИКОВ. Каким образом? СПИВАК. Таким же, как и со мной. ШКОЛЬНИКОВ. Ефим Григорьевич, я настоятельно прошу вас оставить шутки подобного рода! СПИВАК. Виноват. Задумался. И забылся. А когда я заду- мываюсь, я всегда забываюсь. Пауза. БОНДАРЬ (Конвойному). Как дела на фронте, земляк? Как там наши? КОНВОЙНЫЙ. Как ваши - этого мы не знаем. А наши ведут наступление на Сандомирском плацдарме. Захвачен ряд страте- гический пунктов. БОНДАРЬ. Каких? КОНВОЙНЫЙ. Сказано тебе - стратегических! ЗЮКИНА. Да он и сам не знает. КОНВОЙНЫЙ. А вот и знаю! Этот, Кенигсберг, взяли. И этот, Рутен... брутен... ЗЮКИНА. Бутерброд. БОНДАРЬ. Рутенберг? КОНВОЙНЫЙ. Он самый. Название у них - даже говорить противно. То ли дело у нас: Ленинград, Сталинград! ЗЮКИНА. Сыктыквар. КОНВОЙНЫЙ. Вот ты вроде и не по пятьдесят восьмой си- дишь, а нет в тебе никакого патриотизьма! БОНДАРЬ. Рутенберг. Это в Восточной Пруссии. Километров двести пятьдесят до Берлина. ЖУК. Не так и много. БОНДАРЬ. Это если на поезде. А ползком, да под огнем... ЗЮКИНА. Все равно - скоро. Скоро уже! Победа, а потом амнистия! Обязательно будет! Нам надо выложиться, корешки! Надо такой спектакль зафуячить, чтобы вся эта сволочь в три ручья зарыдала: два из глаз, один из жопы! ЖУК. Сима! ЗЮКИНА. Ну, ладно, ладно - из носа! (Проходит по гри- мерке в лихом приплясе.) Гоп-стоп, Зоя, Кому давала стоя? Я давала стоя Начальнику конвоя! БОНДАРЬ. Чтобы зэк зарыдал, ему много не надо. ЗЮКИНА. Какой зэк, какой зэк? Я про первый ряд говорю! Чтоб кителя у них от соплей намокли, а у ихних жен чтоб всю штукатурку с морд смыло! Вот какой нужен спектакль! Сделаем - опер нам все устроит. У него даже на самом верху отчим-фу- етчим. Старлей, а даже к начлагу дверь ногой открывает! (Фроловой.) Позанимаешься со мной сегодня еще? Есть сгущенка. ФРОЛОВА. Лучше тушенка. ЗЮКИНА. Нету. Сгущенку сразу даю. ФРОЛОВА. Годится. ЖУК. Весна, а усе под тридцатник держит. За ночь всю еду из тела холодом вынимает... Пауза. ШКОЛЬНИКОВ. Во второй своей жизни я должен был воевать. Всем классом пришли в военкомат. Через три дня уже грузились в теплушки. В последний момент меня срочно - в штаб. Перед штабом - "зис" отчима. Спасать прибыли. Так и вышло. Мать руки заламывала, отчим ногами топал, грохотал: что я хочу убить ее... Прямо из штаба меня - в училище. Эшелон ушел без меня. Почти все ребята погибли. Первой же зимой, под Москвой. СПИВАК. Вы тоже могли погибнуть. ШКОЛЬНИКОВ. Я не боюсь смерти. Погибнуть за Родину - это большая честь. Хотя, конечно, никогда не представлял се- бя мертвым. Наверное, этого человек вообще представить не может. СПИВАК. Может. ШКОЛЬНИКОВ. Смерть - это несуществование. Как можно это представить? СПИВАК. Смерть может быть и освобождением. ШКОЛЬНИКОВ. Извините, Ефим Григорьевич. Вы больше меня знаете о театре, вообще о жизни. Но о смерти я знаю больше вас. СПИВАК. Вам приходилось участвовать в расстрелах? ШКОЛЬНИКОВ. Проведение подобных мероприятий входит в наши обязанности. СПИВАК. Поверьте, я не хотел вас задеть. ШКОЛЬНИКОВ. Задеть - чем? Это - служба. Она часто труд- ней, чем на фронте. И важней. Без нашего металла не будет брони, без брони - танков. Я всегда понимал важность и нуж- ность моего дела. Но иногда, и в последнее время все чаще, я будто бы возвращаюсь в мою первую, несбывшуюся жизнь. И спрашиваю себя: это - я?.. (Помолчав, убежденно.) Я смогу сыграть Незнамова. Потому что понимаю его, когда он говорит: "Я ничто, я меньше всякой величины..." СПИВАК. А когда он говорит: "Я чувствуя, что по ка- кой-то покатости, без участия моей воли, я неудержимо вле- кусь к острогу"? Это - понимаете?.. Вы чем-то взволнованы. Что-то произошло? ШКОЛЬНИКОВ. Да. И это поразительно. Неожиданно, стран- ным зигзагом судьбы свершилось то, о чем я даже мечтать не мог бы в той своей первой жизни. Это было невозможно, немыслимо, для этого мне не хватило бы везения и таланта. Это просто какой-то не заслуженный мною подарок судьбы. Из гримерки на сцену возвращаются БОНДАРЬ, ЖУК, ЗЮКИНА и ФРОЛОВА. ФРОЛОВА. Ефим Григорьевич, на завтра кого вызывать? СПИВАК. Сейчас скажу. Черт, блокнот в балахоне забыл. (Жуку.) Если вас не затруднит... Школьников отдает Жуку ключ от чулана. Жук уходит. СПИВАК. Так в чем же этот подарок судьбы? ШКОЛЬНИКОВ. Лариса Юрьевна, могу я попросить вас пройти со мной маленький отрывок - где Кручинина дает Незнамову деньги на пальто для Шмаги? ФРОЛОВА. "Деньги, сколько нужно, я заплачу". Этот? ШКОЛЬНИКОВ. Да. ЗЮКИНА. Изменщик, изменщик! ФРОЛОВА. "Деньги, сколько нужно, я заплачу. Вы потруди- тесь?" ШКОЛЬНИКОВ. "Да здесь и труда никакого нет". ФРОЛОВА. "До свиданья". ШКОЛЬНИКОВ "(помолчав). Позвольте мне у вас руку поце- ловать!" ФРОЛОВА. "Ах, извольте, извольте..." ШКОЛЬНИКОВ (берет руку Фроловой, Спиваку). Вот в чем этот странный подарок судьбы... Здесь, на этой сцене, я, безродный любитель, волей случая работаю с вами, с одним из лучших режиссеров страны, и с самой поразительной актрисой предвоенной Москвы - с ни с кем не сравнимой Ларисой Юрьевной Рейн! В панике, в животном смертельном ужасе Фролова вырывает руку и забивается в самый дальний угол сцены. ФРОЛОВА. Нет! Нет! Не знаю никакой Рейн! Я Фролова! Фролова! Фролова! ШКОЛЬНИКОВ. Эта ваша фамилия по мужу. А девичья - Рейн. Под ней вы и играли на сцене. ФРОЛОВА. Не знаю никакой Рейн! Нет никакой Рейн! Я Фро- лова" Зэка Фролова, двадцать четвертая бригада, ЧСИР, пять лет! ШКОЛЬНИКОВ. Прошу вас, Лариса Юрьевна, успокойтесь! ЗЮКИНА (Школьникову). Вы говорили, ей не было тридцати. Сейчас, значит, не больше тридцати пяти? ФРОЛОВА. Да! Да! Ей тридцать пять лет! Тридцать пять! Тридцать пять! А мне сто! Посмотрите же на меня! Посмотрите на меня: я старуха! Старая падаль! Старая падаль! Старая па- даль! ШКОЛЬНИКОВ. Вам тридцать пять лет. И никогда больше не будет. У таких актрис, как вы, нет возраста. ФРОЛОВА. Боже милостивый! Боже милосердный! Да за что же мне это проклятье?! Почему Ты не оставишь меня в безвест- ности даже в этом аду?!. ЗЮКИНА. Вон оно что. Рейн. Лариса Рейн. Ни фуя себе фуя!.. (Отводит Конвойного в сторону.) Тушенка, говоришь, есть? КОНВОЙНЫЙ. Ну. Сколько? ЗЮКИНА. Три. КОНВОЙНЫЙ. Да у тебя она что - золотая?! Одну! ЗЮКИНА. За одну на зоне ищи. Две. КОНВОЙНЫЙ. Когда? ЗЮКИНА. Сговоримся... ШКОЛЬНИКОВ. Успокойтесь, Лариса Юрьевна, все будет хо- рошо. Все будет очень хорошо! Это же замечательно, что вы с нами! Да принесите же, черт возьми, воды! Зюкина выходит в гримерку, наливает в кружку воду, по- дает Школьникову. ШКОЛЬНИКОВ. Пейте, Лариса Юрьевна. КОНВОЙНЫЙ (Бондарю). Слышь, артист... а эта вот поста- новка, что вы разучиваете, она про чего? БОНДАРЬ. Как тебе сказать... Молодой человек обманул девицу благородного происхождения и женился на другой... КОНВОЙНЫЙ. Такое в жизни бывает. БОНДАРЬ. И сказал ей, что ее ребенок умер. КОНВОЙНЫЙ. А он не умер? БОНДАРЬ. А он не умер. КОНВОЙНЫЙ. Нагнул, значит? Вот сучий потрох! БОНДАРЬ. Она стала знаменитой актрисой, через семнад- цать лет приехала в родной город и узнала, что сын жив. Они встретились... Вот, собственно, и весь сюжет комедии Ост- ровского "Без вины виноватые". КОНВОЙНЫЙ (подумав). Жалостливая история. Народ это лю- бит. ШКОЛЬНИКОВ. Ну, успокоились?.. Все в порядке?.. На сцене появляется ЖУК. Он в растерянности вертит пе- ред глазами ключ, изумленно хлопает себя по бокам. СПИВАК. Что с вами, Николай Тихонович? ЖУК. Там... это... Костюмы стырили! А замок целый! СПИВАК. Как - стырили?!. Все? ЖУК. Все. Пауза. БОНДАРЬ (Конвойному). А это вот у нас на театре называ- ется знаешь как? КОНВОЙНЫЙ. Это и у нас так же называется: амбец! БОНДАРЬ. Нет, любезный: антракт!.. Конец первого действия. ДЕЙСТВИЕ ВТОРОЕ Картина третья ПЕРЕД ПРЕМЬЕРОЙ Та же гримерка, но сцены не видно. Сцена и зал лагерно- го клуба отделены от гримерки тонкой перегородкой. Из-за нее доносятся голоса Зюкиной и Жука, на сцене идет репетиция пролога - объяснение Мурова и Отрадиной. В глубине - забор с тройным рядом колючки, внутренняя часть лагерной вахты. Там топчется КОНВОЙНЫЙ, с винтовкой на плече, подняв воротник тулупа и постукивая нога о ногу. Со скрипом раскачивается жестяной фонарь. Порывы ветра, срывается снег. Странный, божественно-праздничный свет холодного полярного полдня. В гримуборную входит БОНДАРЬ. В руках у него - узкий рулон ватмана. Это афиша. На ней значится: Третья Норильская городская олимпиада искусств 5 апреля 1945 года Премьера А.Н.Островский "БЕЗ ВИНЫ ВИНОВАТЫЕ" Комедия Драмколлектив 2-го лаготделения Постановщик Спивак Полюбовавшись афишей, Бондарь прибивает ее к заднику, пристукивая по гвоздикам донцем жестяной кружки. Врывается разъяренный СПИВАК. СПИВАК. Что за грохот, какого черта?!. Иван Тихонович! Мы же работаем! БОНДАРЬ. Извините: все, все. Вот - смотрите. На зонах уже повесили. Народ очень интересуется. СПИВАК. Пятого? Ни черта не успеем! Коринкиной нет, Ми- ловзорова нет, костюмов нет! Фроловой-то почему нет? Как я могу без Аннушки прогонять пролог? Бардак какой-то, а не те- атр! БОНДАРЬ. Это не театр, Ефим Григорьевич. Это лагерь. СПИВАК. Где Лариса Юрьевна? БОНДАРЬ. Вертухай сказал: вышла с бригадой на ТЭЦ. Они там котлованы кайлят. СПИВАК. Как - с бригадой?! Ее же освободили от общих! Приказом - Школьников же сказал! Бардак это, а не лагерь! Сам-то он где? БОНДАРЬ. За ней уехал. Вертухаю навставлял: вам было приказано доставить зэка Фролову, а не узнать, где она. С час, как уехал. Насчет Коринкиной и Миловзорова он догово- рился. Из третьего лаготделения пригонят, у них театр уже месяца три, как распался. Вы их видели, сказали, что подой- дут. СПИВАК. С ними же нужно начинать все с начала! Когда?! (Прислушался. В сторону сцены.) В чем дело? Почему прекрати- ли? (Исчезает.) Репетиция возобновляется. На вахте появляются ШКОЛЬНИ- КОВ и ФРОЛОВА. Сдернув с плеча винтовку, Конвойный ведет Фролову в гримерку по лабиринтам клубного закулисья. КОНВОЙНЫЙ. Додумалась, а?.. Счас тебе режиссер фитилей навставляет!.. Это надо же, сама вызвалась на котлован!.. (Вводит Фролову в гримуборную. Зычно.) Зэка, стой! Напра-во! Садись, мать твою! Вбегает СПИВАК. За ним появляются ЗЮКИНА и ЖУК. СПИВАК. Да что тут сегодня... (Видит Фролову.) КОНВОЙНЫЙ. Гражданин режиссер, зэка доставлена. Она ж сама, сука... БОНДАРЬ (резко, по-офицерски). Ат-ставить сук! КОНВОЙНЫЙ (машинально вытягиваясь). Есть отставить! Ть- фу, чтоб тебя! (Спиваку.) То есть, я хотел сказать: она сама вышла с бригадой, никто ее не волок. Сказала бы: есть приказ - все. А мне втык. А я что? Бегать за ней? (Фроловой.) Дура ты, тетка. Хоть и артистка. На общие - сама! Смеху подобно! СПИВАК. Это... правда? ФРОЛОВА. Да. ЖУК. Фуфайка новая, а уже замызгалась. СПИВАК. Не отвлекаемся, продолжаем работать! (Зюкину и Жуку.) На сцену. (Бондарю.) Пройдите с ними кусок из треть- его акта. Со слов: "Муров, имею честь представиться". Зюкина, Жук и Бондарь уходят. КОНВОЙНЫЙ. А мне, это... можно посмотреть? СПИВАК. Можно. Конвойный уходит. Пауза. СПИВАК. Что же ты с собой делаешь?.. Лариса!.. Зачем?! ФРОЛОВА. Не нужно, Ефим Григорьевич. Вы сами все знаете. СПИВАК. Но ведь было же все прекрасно! Три недели ты прекрасно работала, мне хорошо помогала, Аннушка у тебя за- мечательная. С чего вдруг? На котлованы - сама! Тогда уж сразу нужно было отказываться. ФРОЛОВА. Слабая я была еще... несло меня. СПИВАК. Говорил же: не наваливайся на еду! ФРОЛОВА. Нет, до того еще... С кровью несло... А это - сами знаете. СПИВАК. О Господи! Знаю. Еще чуть - и конец... Сей- час-то как? ФРОЛОВА. Нормально сейчас... почти. Спасибо вам, под- кормилась тут. Передохнула в придурках. Теперь у меня сил хватит. Если в БУР случайно не угожу... Мне ведь всего четы- ре месяца и двадцать шесть дней осталось. За это время война кончится. Надежда у меня появилась, Ефим Григорьевич! И мне сейчас нужно держаться от вас подальше. СПИВАК. Не так уж ты и окрепла. За четыре месяца на земляных можно и без всякого БУРа загнуться. ФРОЛОВА. Ничего... как-нибудь продержусь. СПИВАК. Все равно не понимаю. Сейчас-то чего бояться? Тебя все равно узнали. И если будет запрос - найдут. Здесь ли, в бригаде - какая разница? ФРОЛОВА. Я уже не запроса боюсь. А того, что вы затея- ли. На зоне только успели афишу повесить, а все уже: шух-шух. Без вины виноватые: про нас! Даже блатные притихли. С огнем играете, Ефим Григорьевич! Так хоть меня не втягивайте, я и так до костей обгорела. СПИВАК. Да мы-то при чем? Русская классика. Пьесу пред- ложил Школьников - наш, можно сказать, политрук. Начальство одобрило. ФРОЛОВА. Это вы потом будете объяснять... долго будете объяснять. И не мне. СПИВАК. Да ни черта не будет! Ни черта! Будет пустая ремесленная поделка. Бездарная, как мочалка! Работать - с кем? А главное: сам уже, видно, все - иссяк. Кончился. Сам - вот что главное! ФРОЛОВА. Перед премьерой у вас всегда это было. Самоед- ство. В ГИТИСе ребята очень смешно вас показывали. "Бездарь! Боже! Какая бездарь!" И лбом о портал - бум, бум, бум! СПИВАК. Да? Вот сукины дети. ФРОЛОВА. Закройте работу, Ефим Григорьевич. Пока не поздно. Лучше момента не будет: артисты не все, костюмы ис- чезли. СПИВАК. Нет. (Помолчав.) Я слабый, раздавленный чело- век. От меня отреклись жена и дочь... и правильно сделали, хоть остались на воле... Я подписал всю чудовищную гали- матью, которую нагородил следователь... и лишь на то уповаю, что не принес большой беды людям, на кого у меня требовали показаний... Они и так были обречены. ФРОЛОВА. На Сундукова... тоже? СПИВАК. Да... его уже тогда обложили... Но я еще - нем- ножечко человек. И пока я еще хоть немножечко человек, я бу- ду делать то, что обязан делать человек. Помочь, если есть возможность помочь. И сказать свое "фэ", если есть хоть ка- кая-то возможность сказать это в лицо палачам. ФРОЛОВА. Но хоть пьесу, пьесу смените! СПИВАК. Да как смеешь ты, моя ученица, как смеешь ты думать, что любой пьесой, даже самой ничтожной, я не смогу сказать то, что хочу! Даже последней мерзопакостью Симонова или Софронова... ФРОЛОВА. Тихо! Ефим Григорьевич! Дунут же! Симонова! Он все-таки "Жди меня" написал! СПИВАК. После "Жди меня" ему следовало умереть!.. Даже самую холуйскую мерзопакость я смогу поставить так, что вся эта мразь, считающая себя хозяевами жизни, будет три дня икать - и не знать, от чего! При этом - ни слова не меняя, ни запятой! Потому что я - режиссер! И за мной - Театр! А за ними - лишь жалкая "вохра"! ФРОЛОВА. Жалкая "вохра". Жалкие танки. Жалкое НКВД. Миллионы вертухаев и стукачей - добровольных, сознательных! СПИВАК. Да! Да! И все равно их могущество - химера! Все равно - болотный пузырь! И рано или поздно он лопнет! Обяза- тельно лопнет! И зальет весь мир смрадом и трупной гнилью! И я этому помогу. Я! Хоть йотой, згой - чем смогу. Чего бы мне это ни стоило! Пауза. ФРОЛОВА. А ведь вы не выйдете отсюда. Никогда. Пауза. СПИВАК. Я знаю. ФРОЛОВА. Милый вы мой... чудный... прекрасный вы мой человек!.. Спасибо вам - за все. Вы сделали для меня больше, чем отец. Когда-то вы открыли во мне актрису. А теперь спас- ли жизнь... А сейчас... вы отпустите меня. У нас разные до- роги. Я не могу рисковать. СПИВАК. Конечно, отпущу... А жаль. Ну вот, у меня те- перь и Аннушки нет. ФРОЛОВА. Не нужно, Ефим Григорьевич. Вам же не Аннушка была нужна. Вам нужна была я - Кручинина. СПИВАК. Да. Да! Ты - Кручинина! Господи, какая ты была бы Кручинина! Ты, сегодняшняя, какая есть: с водянкой, с кровавым поносом, доходяга. Несломленная, никого не предав- шая! Прекрасная, как сама Дева Мария, какой бы она была, ес- ли бы ей пришлось отмотать всю пятерку на общих!.. Ты была большой актрисой. После этого спектакля ты стала бы великой актрисой! ФРОЛОВА. Великий вы фантазер. СПИВАК. Не веришь? Ты смеешь не верить - мне?!. Мотай! Проваливай! Обойдусь! Я и с Зюкиной спектакль поставлю. Она с тобой хорошо прибавила. И есть, есть в ней это - огонечек свободы. Я раздую его - в лесной пожар! Вот о чем будет этот спектакль - о свободе! ФРОЛОВА. От всего сердца... от всей души... желаю вам... Клянусь, как себе самой никогда ничего не желала... Желаю вам... СПИВАК (растроганно). Спасибо. Ты всегда была доброй душой. ФРОЛОВА (с болью). Провалиться! С треском! С позором! Чтобы вас после этого - в самую захудалую самодеятельность! Может, хоть тогда... старый дурак!.. вы останетесь живы! Пауза. СПИВАК (удивленно). Я - провалюсь? Да ты хоть сообража- ешь, что говоришь? Я - провалюсь? (С яростью.) Я - прова- люсь?! ФРОЛОВА. Вот вы и снова в форме. Входит ШКОЛЬНИКОВ. Перетянут портупеей. В руках у него тощая картонная папка. ШКОЛЬНИКОВ (предупреждая вопрос Спивака). Ну, звонил, звонил! Даже заехал. Лично говорил с директором театра. Нет у них больше костюмов. Все, что могли, нам отдали. СПИВАК. А ваши розыскные мероприятия, шмон по зонам? Тоже впустую? ШКОЛЬНИКОВ. Нет. Нашли финки, спирт, рукописные еванге- лие. И двенадцать килограммов сухарей. Побег, мерзавцы, го- товили. Пока, правда, не знаем кто. СПИВАК. А костюмы, костюмы! ШКОЛЬНИКОВ. Костюмы не обнаружены. Портянок из Вашего бархатного балахона тоже нет. Где-то все крепко притырено. ФРОЛОВА. Видите? Нет костюмов. СПИВАК. Ну, слышал, слышал! "Нет костюмов, нет костю- мов!" Если на то пошло, я эту пьесу и без костюмов поставлю! (Подумал.) Ух, как бы это смотрелось! (Еще подумал.) Вот это ход! Кручинина - зэчка. Незнамов - оперчекист. А все дейс- твие происходит в некоем будущем, когда вся страна - лагерь. И смотрите, как ложатся слова Кручининой! (Фроловой.) Ну-ка! (За Дудукина.) "Вы еще не соскучились у нас, не надоело вам?" ФРОЛОВА (за Кручинину). "А где ж веселее-то? Везде одно и то же!.." СПИВАК (торжествующе). А?! Вот - современное прочтение классики! А не какое-то там... этнографическое фуфло! "Да где ж веселее-то? Везде одно и то же!" ФРОЛОВА. Ефим Григорьевич! Может, вам сахару, что ли, погрызть? Дать? СПИВАК. Ну, действие, конечно, происходит не в нашей стране. Нет-нет, не в нашей. Это же самой собой разумеется. А где-то там (неопределенный жест), где в р е м е н н о победил фашизм. И где, так сказать... все эти дела. ШКОЛЬНИКОВ. Вам удалось убедить Ларису Юрьевну в неразумности ее поведения? СПИВАК. Удалось. Но не слишком. Даже, собственно гово- ря, совсем не удалось. ШКОЛЬНИКОВ. Тогда попробую я. СПИВАК. Не буду мешать. (Фроловой.) Как ты сказала: "шух-шух"? (Школьникову.) Нужно развесить на зонах объявле- ния, рядом с афишами. Что спектакль отменяется, так как ук- рали костюмы. ШКОЛЬНИКОВ. Мы не можем отменить спектакль. Он первым в программе олимпиады. СПИВАК. Я не сказал: отменим. Просто развесим объявле- ния. И все. ШКОЛЬНИКОВ. Думаете, что-то даст? СПИВАК. Не даст так не даст. А вдруг даст? Только это нужно сделать сегодня же. Я передам художнику просьбу - от вашего имени? ШКОЛЬНИКОВ. Приказ. СПИВАК. Тем лучше. (Направляется к выходу.) Его перехватывают ЗЮКИНА и ЖУК. ЗЮКИНА. Ефим Григорьевич, Коринкину и Миловзорова при- везли. Что с ними делать? СПИВАК. Как что? Срочно вводить. Сейчас приду. Походите пока, покажите рисунок - вы же репетировали Коринкину. ЖУК. Да им не до ходить, им тилько сидеть. СПИВАК. Не понял. ЖУК. С общих. У них же три месяца, как нет театра. СПИВАК (Фроловой). Слышала? ЖУК. Подхарчить бы их трохи. СПИВАК. Николай Евдокимович! "Тилько", "трохи". Премь- ера через неделю! (Быстро проходит на сцену.) ЖУК. "Трохи". А как надо? ЗЮКИНА. Трохи, крохи. Немножко. ЖУК. Не... там немножком не обойдешься. СПИВАК (возвращается в гримерку). Петр Федорович, неу- жели так трудно устроить артистам доппаек? Хоть на выпуск спектакля! Хотя бы этим двоим! Я же не могу использовать только сидячие мизансцены! ШКОЛЬНИКОВ. Доппаек полагается лишь на тяжелых горных работах. СПИВАК. А у нас тут что - санаторий? ШКОЛЬНИКОВ. Попробую. Но обещать не могу. СПИВАК (Жуку). С вами - два момента. Не стоит, пожалуй, глушить эти ваши "усе" и "тилько". Вы все время контролируе- те себя, отсюда - зажим. А мы допустим, что Муров откуда-то с юга, из Малороссии: приехал с маменькой, чужак, выговор его еще больше сковывает. Может, Отрадина поэтому его и по- жалела. А жалость - начало любви. Зато потом, когда войдет в силу, он и вовсе будет выговором бравировать: "Я учера два раза заезжал к вам у гостиницу". ЖУК. Понял. Вот за это спасибочки. То есть, понял. СПИВАК. Понял, понял! И забудьте об этом. Со вторым - сложней. Мурова не любят, никто. А вы - больно уж свой. Даже мне в парных сценах трудно держать дистанцию. ЖУК. Однако, держите. Я же чую. СПИВАК. Между нами: я представляю, что это вы в свое время написали на меня донос. Своим аккуратным, красивым почерком. ЖУК. Да Бог с вами, Ефим Григорьевич! Я вас знаю-то с год всего! СПИВАК. Вы не услышали. Я сказал: представляю. (Школь- никову.) С вами и со Шмагой тоже нужно разобраться, что-то там не то. Все, друзья мои, за работу! (Уходит.) ЗЮКИНА. Покурить бы. (Жуку.) У кого бы стрельнуть? ШКОЛЬНИКОВ (выкладывает на стол пачку "Казбека"). Уго- щайтесь. ЗЮКИНА. Неужели закурили? ШКОЛЬНИКОВ. Пока нет. Считайте, что это доппаек. Только курите где-нибудь в другом месте. ЗЮКИНА. А вы - репетируете? ШКОЛЬНИКОВ. Вроде того. ЗЮКИНА. Уходим, уходим. (Берет для себя и Жука папиро- сы.) ЗЮКИНА и ЖУК выходят. В продолжение следующей сцены Зюкина то и дело мелькает в кулисах. Ее явно интересует то, что происходит в гримерке. ШКОЛЬНИКОВ (достает из папки заполненный бланк, чита- ет). Фролова Лариса Юрьевна, тридцати пяти лет, место рожде- ния Москва, урожденная Рейн. Я заранее подготовил вопросы. Все правильно? ФРОЛОВА. Да. ШКОЛЬНИКОВ. Осуждена 24 июля 1940 года Особым совещанием по статье 58-ЧСИР на пять лет. ФРОЛОВА. Да. ШКОЛЬНИКОВ. Вплоть до ареста работали актрисой в театре Сундукова. ФРОЛОВА. Да. ШКОЛЬНИКОВ. Имеете сына двенадцати лет, который в нас- тоящее время находится в специнтернате в Тюменской области. ФРОЛОВА. Он еще там? ШКОЛЬНИКОВ. Будьте внимательней. Я прочитал: в настоя- щее время. С отцом, Рейном Ю.И., работающим заместителем наркома... ФРОЛОВА. Он уже замнаркома? ШКОЛЬНИКОВ. Лариса Юрьевна, вопросы задаю я. ФРОЛОВА. Извините. ШКОЛЬНИКОВ. ...родственных отношений не поддерживаете и в переписке не состоите. ФРОЛОВА. Да. Он от меня отказался. ШКОЛЬНИКОВ. Почему? ФРОЛОВА. Потому что я не отказалась от мужа. Можно за- курить? ШКОЛЬНИКОВ. Курите. Фролова закуривает. Входит СПИВАК. СПИВАК. Мужчина курит, женщина пишет - контора. Женщина курит, мужчина пишет - допрос. (На укоризненный взгляд Школьникова.) Опять забылся? Полный склероз. (Проходит на сцену, где продолжается репетиция.) ШКОЛЬНИКОВ. Ваш муж, Фролов А.Д., по профессии худож- ник, был осужден 10 марта 1940 года по статье 58-КРТД за контрреволюционную террористическую деятельность. ФРОЛОВА. Да. ШКОЛЬНИКОВ. Вам сообщили приговор Особого совещания? ФРОЛОВА. Да. Десять лет без права переписки. Это допрос? ШКОЛЬНИКОВ. После ареста и осуждения мужа формальную родственную связь с ним вы не прервали и своим правом расторгнуть брак не воспользовались. ФРОЛОВА. Да. ШКОЛЬНИКОВ. Почему? Вы его очень любили? ФРОЛОВА. Когда-то - да... Было в нем что-то. Он не ду- мал о куске хлеба, никогда не знал, есть ли у него деньги. Мне это нравилось. А в последние годы... Если бы его не заб- рали, мы бы разошлись. ШКОЛЬНИКОВ. Это - очень важно. Вы собирались разойтись с мужем, потому что осуждали его деятельность? Вы не замеше- ны, это доказано. Но вы могли о ней догадываться. ФРОЛОВА. Да какая там деятельность! Бред свинячий. ШКОЛЬНИКОВ. Вы... не доверяете органам? ФРОЛОВА. Конечно, не доверяю. ШКОЛЬНИКОВ. Вы... вы хотите сказать, что не верите в правильность приговора? ФРОЛОВА. Конечно, не верю. Легче было доказать, что я заслана с Луны. ШКОЛЬНИКОВ. Знаете, а на это похоже. Только не засланы, а свалились. ФРОЛОВА. И это ближе к правде, чем то, что он терро- рист. Контрреволюционный террорист! Господи! Да он был кто угодно: бабник, трепло, гений, бездарный мазила, пьяница. Но только не террорист. Ни к какой деятельности он вообще не был способен. Нашли террориста!.. Да сядьте вы, Петр Федоро- вич, что вы бегаете? ШКОЛЬНИКОВ. А чем же, по-вашему, вызван т а к о й при- говор? Вы ведь знаете, что э т о значит? ФРОЛОВА. Сначала не знала. Потом объяснили. В Бутырке. Значит, не подписал. (Школьников молчит.) Ну, не заложил ни- кого. (Школьников молчит.) Я уж не знаю, как вам и объяс- нить. Виновным себя не признал. Подписал бы все, получил бы десятку. Как все нормальные люди. Это мне тоже потом объяс- нили. ШКОЛЬНИКОВ. Поговорим о другом. Вы сказали, что в пос- ледние годы не любили мужа. Я вас правильно понял? ФРОЛОВА. Я его ненавидела! Я бывала в театре по пятнад- цать часов. Когда после репетиций был спектакль, отец присы- лал за мной машину. Потому что у меня не было сил идти. Дома я находила полный развал, каких-то художниц в моих халатах, какие-то гении спали носом в селедочницы с окурками. Я была готова его убить. Хорошо, сына можно было оставлять у бабуш- ки. ШКОЛЬНИКОВ. Но можно же было оформить развод и после его ареста? ФРОЛОВА. После ареста? Когда в жизни у него осталась лишь я? ШКОЛЬНИКОВ. Ну, а... потом? ФРОЛОВА. Потом? Тем более. (Пауза.) Вы в самом деле не понимаете? ШКОЛЬНИКОВ. Но вы же должны были подумать, пусть не о себе - о сыне! ФРОЛОВА. О нем я и думала. Поверьте, только о нем. Как бы я потом смотрела ему в глаза? ШКОЛЬНИКОВ. Сыну? ФРОЛОВА. И сыну. И его отцу, моему мужу. ШКОЛЬНИКОВ. Но ведь десять лет без права переписки - это... ФРОЛОВА. Ну да, расстрел. Я же вам сказала, что знаю. Пауза. ШКОЛЬНИКОВ. Вы верите в другую жизнь? ФРОЛОВА. Конечно. А как же можно в нее не верить? Как можно допустить, что это и есть жизнь? Это не жизнь. Все пе- репуталось. Раньше жизнь давалось человеку как испытание. А потом наступал ад или рай. Сейчас сначала идет ад, и если человек остался в нем человеком, он награждается жизнью. ШКОЛЬНИКОВ (с иронией). Райской? ФРОЛОВА. Нет, обыкновенной. Самой обыкновенной. Это и есть рай. Мы не умели ценить жизнь. Нет, не умели. За это и платим. ШКОЛЬНИКОВ. Мы? ФРОЛОВА. И вы. Конечно, и вы. У вас - жизнь? Да у вас хуже, чем ад. И нет даже надежды на освобождение. Разве вы не поняли еще, почему вас так тянет к нам? Да потому что в этом сарае есть то, чего вы лишены изначально. ШКОЛЬНИКОВ. Я знаю, что это. Искусство. ФРОЛОВА. А это и есть свобода. Пауза. ШКОЛЬНИКОВ. Продолжим. Можете ли вы сообщить какие- либо сведения, касающиеся контрреволюционной, антисоветской или любой другой враждебной деятельности бывшего художественного руководителя вашего театра Сундукова? ФРОЛОВА. Нет. ШКОЛЬНИКОВ (пишет). "Нет"... Вел ли Сундуков с вами или при вас какие-либо разговоры, которые свидетельствовали бы о его антисоветских настроениях? ФРОЛОВА. Нет. ШКОЛЬНИКОВ. "Нет"... Известно ли вам о таких разговорах от третьих лиц? ФРОЛОВА. Нет. ШКОЛЬНИКОВ. "Нет"... Лариса Юрьевна, а теперь - самое главное. Вы много лет работали с Сундуковым, играли в его спектаклях, были своим человеком в его доме. Припомните: вы- рывались же у него какие-то шутки, анекдоты, сомнительные замечания. Вроде того, что сознание - жалкий раб обстоятель- ств. Заметьте, я не спрашиваю ни о чем серьезном. Таком, как "вся страна - лагерь". Что-нибудь брошенное мимоходом, вскользь, какой-нибудь парадокс... Можете вспомнить? ФРОЛОВА. Нет. ШКОЛЬНИКОВ. Поверьте, я хочу вам помочь. Ваш талант - это редчайший алмаз. Он принадлежит не только вам. Он - на- циональное достояние. Вы должны вернуться на большую сцену. Должны своим талантом служить народу. Обжигать, потрясать, согревать сердца и души советских людей. Они выстояли в этой страшной войне. Они спасли мир от фашистской чумы. И сейчас, как никогда, ваш талант нужен им. Мне не суждено стать артистом. Я так и останусь более или менее способным любителем. Но я никогда себе не прощу, если не сделаю все, чтобы сохранить для советского искусства вас - легендарную Ларису Рейн!.. Вы верите мне? ФРОЛОВА. Спасибо, голубчик. Да, верю. ШКОЛЬНИКОВ. Так помогите же мне! Вспомните хотя бы ме- лочь, ерунду. Сундукову это не повредит, ему уже ничего не повредит, а вам поможет. Это будет знак вашей искренности, готовности помочь следствию. Понимаете? ФРОЛОВА. Да. Но... Нет, ничего не могу вспомнить. ШКОЛЬНИКОВ. Не можете или не хотите? ФРОЛОВА. Не могу. ШКОЛЬНИКОВ. Что ж, пишите: "С моих слов записано вер- но". И распишитесь. ФРОЛОВА (расписавшись). Что все это значит? ШКОЛЬНИКОВ. Четыре месяца назад на вас поступил запрос. Из Москвы. Поскольку запрос был на Рейн, мы ответили, что такой среди нашего контингента нет. Теперь я допросил вас. Протокол перешлем в Москву. И они сами будут решать, сказали вы правду или вас нужно вызвать для следствия. ФРОЛОВА. Я же знала! Знала! Не нужно было сюда идти! Знала! ШКОЛЬНИКОВ. Вас нашли бы и под фамилией Фролова. Чуть раньше или чуть позже. У нас это дело поставлено четко. ФРОЛОВА. Что, что я могу рассказать им о Сундукове?! Я не видела его пять лет! Я не знаю о нем ничего, кроме того, что он арестован! ШКОЛЬНИКОВ. А это вы откуда знаете? Я сам узнал только из запроса. ФРОЛОВА. Знаю... Просто знаю и все. ШКОЛЬНИКОВ. Не устаю поражаться. У нас эта служба - по последнему, как говорится, слову. Но мне иногда кажется, что у вас - лучше. ФРОЛОВА. Для вас это служба. А для нас - жизнь. На вас работает один из тысячи... Ну, из ста. Из десяти? Пусть так. Но остальные-то девять - на нас!.. Кажется, я что-то не то говорю. Петр Федорович, голубчик, помогите мне, я ничего не знаю, я ничего не хочу знать! ШКОЛЬНИКОВ. Да чего вы боитесь? Если вы ни к чему не причастны, вам нечего бояться. А я верю, что не причастны. ФРОЛОВА. Правда? Вы так думаете? ШКОЛЬНИКОВ. Я - да. Но если взглянуть на этот протокол со стороны... С мужем, осужденным как враг народа, не разве- лась. О Сундукове не хочет вспомнить даже мелочи. Только не говорите мне, что ничего не слышали. Он что, из другого теста, чем наш Ефим Григорьевич? ФРОЛОВА. Не из другого. Еще и как не из другого. Из та- кого не из другого! ШКОЛЬНИКОВ. Вот видите. Да из того, что наговорил наш мэтр за последнее время, три дела при желании можно сделать. ФРОЛОВА. Четыре. Четвертое - на вас. Не пресекли. По- пустительствовали. Не приняли мер. Вы ведь тоже... с огнем играете. ШКОЛЬНИКОВ. Подумайте лучше о себе. Вот как давайте сделаем. Дополним протокол. Примерно следующим... (Пишет.) "Находясь... как актриса... длительное время в тесном обще- нии с обвиняемым Сундуковым... я не могла не слышать его многочисленных высказываний... на различные темы..." "Я до- пускаю, что среди этих высказываний..." Нет, лучше так: "Часть этих высказываний... могла носить... с точки зрения оценки советской действительности характер..." Враждебный? ФРОЛОВА. Нет-нет, это неправда. ШКОЛЬНИКОВ. Критический. Тоже нет? Нашел: "сомнитель- ный". (Продолжает писать.) "Но... будучи полностью поглощена творческой работой..." Даже так: "напряженной творческой ра- ботой... а также заботами о семье и воспитании малолетнего сына... на эти высказывания я не обращала внимания. И п о - э т о м у ... а также за давностью лет... никаких конкретных примеров привести не могу". Согласны? ФРОЛОВА. Ну... Согласна. ШКОЛЬНИКОВ. Очень хорошо. Я потом перепишу протокол и дам вам на подпись. Теперь второе. Нужно, чтобы вы подали заявление. Примерно такое: "Прошу расторгнуть мой брак с та- ким-то, осужденным тогда-то за то-то". Я потом набросаю. "В свое время я не сделала этого, так как находилась под влия- нием сильного чувства любви, а также из ложно понятого чувс- тва семейного долга..." Почему вы на меня так смотрите? ФРОЛОВА. Мой брак? Разве он существует? ШКОЛЬНИКОВ. Официально - да. Вы же не получили извеще- ния о его смерти? ФРОЛОВА. Нет. ШКОЛЬНИКОВ. Значит, он для вас - официально - жив. Бо- лее того, вы даже не имеете права - официально - знать, что его расстреляли. ФРОЛОВА. Кажется, с схожу с ума. ШКОЛЬНИКОВ. Доверьтесь мне. Я знаю, что делаю. Я посо- ветовался... с кем надо. Не было связи с Москвой, поэтому мы разговариваем только сегодня. Именно так все и нужно сде- лать. Ваша просьба о разводе - тоже знак. Что вы осознали. Понимаете? Мы приложим хорошую характеристику. И все будет в порядке. После окончания срока вы даже сможете вернуться в Москву. Не сразу, конечно. Поработаете пока в нашем городском театре. Заберете к себе сына, мы поможем с жильем. ФРОЛОВА. Неужели это возможно? ШКОЛЬНИКОВ. Все будет хорошо. Сначала сыграете в этом спектакле. Наши руководители своими глазами увидят, какая вы актриса. Потом возьмем пьесу специально для вас... ФРОЛОВА. В этом спектакле? Нет, только не это! Это же... Это же кончится... Нет, я... я не могу играть. У меня амнезия, выпадение памяти. Петр Федорович, миленький, отпус- тите меня - на котлованы. Там... свежий воздух, цветы. ШКОЛЬНИКОВ. Какие цветы? Пурга! ФРОЛОВ. Да, цветы. "Вот - незабудки... это на память!.. А вот павилика - она означает верность... Вам полынь; она горька, как горько бывает раскаяние... Я хотела дать и фиа- лок, да они все завяли... когда умер отец мой..." ШКОЛЬНИКОВ. Как - умер? О чем вы говорите? ФРОЛОВА. "Говорят, он тихо скончался..." Это Офелия. Пауза. ШКОЛЬНИКОВ. Неплохо. Но хороший психиатр расколет вас без труда. А у нас хорошие психиатры. ФРОЛОВА. Не сомневаюсь. ШКОЛЬНИКОВ. Я не понимаю вас. ФРОЛОВА. Я и о вас забочусь. У вас есть приказ исполь- зовать пятьдесят восьмую только на тяжелых физических работах. Чтобы верней... перевоспитать. А здесь и без меня все по пятьдесят восьмой. Вам оно надо? ШКОЛЬНИКОВ. Нам разрешено в случае необходимости ис- пользовать специалистов по специальности. Даже если они по пятьдесят восьмой. Вы - как раз такой специалист. ФРОЛОВА. Вы можете приказом отправить меня в шахту. Приказать мне играть не можете. ШКОЛЬНИКОВ. Могу. Правильность моего приказа оценит на- чальство. А вы обязаны его выполнять. Напомнить, чем грозит невыполнение? Барак усиленного режима - БУР! ФРОЛОВА. Вы этого не сделаете! ШКОЛЬНИКОВ. Сделаю. ФРОЛОВА. Но... ШКОЛЬНИКОВ. Зэка Фролова! Фролова встает. ШКОЛЬНИКОВ. Я понимаю, Лариса Юрьевна, вы сейчас взволнованы. Успокойтесь, подумайте. Я подготовлю бумаги, вы подпишите. И все будет очень хорошо. Договорились?.. А сейчас мне нужно отнести документы. Школьников уходит. Появляется ЗЮКИНА. Подошла к столу, повертела в руках пачку "Казбека". ЗЮКИНА. Оркестр! ФРОЛОВА. Что? ЗЮКИНА. Я говорю, вся наша жизнь - духовой оркестр. Се- меро дуют, один стучит. Не ты ему стукнула? ФРОЛОВА. О чем? ЗЮКИНА. Ну, я говорила: лучше бы курева притаранил вместо сушек говенных. ФРОЛОВА. Мне-то зачем? Догадался, наверное. ЗЮКИНА. Может. Он такой... догадливый фраер. Да и мать его. (Закуривает.) Чего он к тебе прицепился? Новое дело шь- ют? ФРОЛОВА. Как можно закосить? Хоть на неделю. В сан- часть, куда угодно. ЗЮКИНА. Раз плюнуть. Керосином в руку - и гуляй. Месяц твой. Я в Сыктывкаре так выскочила, загибалась на общих. Ру- ка, правда, была что колода.