подергаться! Ты как? Что-то не нравится мне твой вид. Лозовский с усилием улыбнулся: - Теперь все в порядке, Петрович. Теперь все в полном порядке. Кольцов молча вернул предписание следователю. - Приказ, - извиняющимся тоном сказал тот. Кольцов поднялся из кресла. - Не извиняйтесь, полковник, - не без торжественности проговорил он. - Вам будет предоставлена вся информация и созданы все условия для работы. Передайте генералу Морозову мою благодарность. Нам нечего скрывать. Мне надоели инсинуации вокруг "Нюда-нефти". Я надеюсь, что результаты вашей проверки будут обнародованы и со вздорными слухами будет покончено навсегда!.. V Очерк Степанова "Формула успеха" появился в первом февральском номере "Российского курьера". Врезку к нему написал Лозовский: "Это последняя публикация тюменского журналиста Николая Степанова, нашего многолетнего нештатного собственного корреспондента по Западной Сибири. Он трагически погиб, выполняя редакционное задание. Очерк остался недописанным, но он успел сказать в нем все, что хотел сказать. Мы не тронули в нем ни одной запятой, не изменили ни одного слова. Отнеситесь к нему с доверием". Лозовский знал, что за эту врезку он будет отвечать на Страшном суде. Биржа прореагировала на публикацию ростом курса акций "Нюда-нефти" на четыре с половиной процента. В следующем номере "Курьера" появилась статья корреспондента Павла Майорова "Игра в "семерочку" с комментарием заместителя начальника ФСНП генерала Морозова. Он заканчивался так: "Комплексная проверка компании "Нюда-нефть", проведенная бригадой самых опытных следователей ФСНП, не выявила никаких нарушений. Считаю своим долгом поставить читателей "Российского курьера" в известность, что уголовное дело против генерального директора компании Героя Социалистического Труда, лауреата Ленинской премии, почетного нефтяника РФ Бориса Федоровича Христича прекращено за отсутствием состава преступления. От имени ФСНП я приношу ему глубокие извинения за то, что была невольно брошена тень на его деловую репутацию". Биржа дрогнула. В день выхода номера котировка "Нюда- нефти" подскочила на 15 процентов и продолжала расти. К концу недели она уже превышала прежний уровень на 17, 5 процента. На семь процентов поднялись в цене и акции ОАО "Союз". В конце февраля, когда котировка "Нюда-нефти" достигла пика и рост курса приостановился, был объявлен тендер на продажу 97 процентов акций компании. Для участия в конкурсе было подано пять заявок - четыре от российских компаний и пятая от "Бритиш Петролеум". В марте были подведены итоги конкурса. Вопреки прогнозам, тендер выиграла не британская корпорация, предложившая цену в четыреста миллионов долларов, а российская нефтяная компания, объявившая четыреста один миллион. Это была компания "Сиб-ойл". Оставалось ждать. И гадать, что это будет: выстрел снайпера, некогда модный в Тюмени взрыв, автокатастрофа или падение вертолета в условиях плохой видимости. Еще мог быть автоматный расстрел автомобильного кортежа из засады, выстрел из гранатомета "Муха", таллий в "Боржоми", сильнодействующий яд на телефонной трубке. Было не то и не то, и не то. Было трагическое происшествие в среднем течении реки Тавды, притока Иртыша, какие нередко случаются на сибирских реках ранней весной, когда лед еще крепок, но подводные родники вымывают снизу лакуны. Японский гусеничный вездеход "Субару", на котором после удачной охоты на лося возвращался в свою загородную резиденцию под Тюменью президент межрегионального холдинга ОАО "Союз", известный бизнесмен, крупный нефтепромышленник Геннадий Сергеевич Кольцов, провалился в одну из таких лакун. Следовавший за ним вездеход с охраной вовремя остановился, но никакой помощи охранники оказать не смогли: "Субару" мгновенно ушел в воду. Водитель вездехода успел выскочить из кабины, но течением его утащило под лед. Водитель и все пассажиры вездехода погибли. Кроме Кольцова, в салоне "Субару" были три высокопоставленных чиновника тюменской губернаторской администрации, начальник службы безопасности ОАО "Союз", а также главный редактор московского еженедельника "Российский курьер" Альберт Николаевич Попов, который прилетел в Тюмень, как предполагают, для обсуждения с Кольцовым организации региональных выпусков еженедельника "Российский курьер" в пятнадцати нефтедобывающих и нефтеперерабатывающих областях и краях России. На месте трагедии работают спасатели МЧС со специальной техникой, извлекая из реки вездеход с телами погибших. Эта корреспонденция, переданная по электронной почте в "Российский курьер" нештатным собкором "Курьера" Эдуардом Рыжовым, была озаглавлена "Конец охоты". "В этом трагическом происшествии обращает на себя внимание одно странное обстоятельство. Реки, которые зимой используются как дороги, всегда промечаются вешками, предупреждающими водителей об опасных местах. На месте трагедии эти вешки почему-то оказались поваленными и присыпанными снегом". Первым в "Российском курьере" на корреспонденцию Рыжова "Конец охоты" наткнулся шеф-редактор отдела информации Герман Сажин. Он приезжал в редакцию в шесть утра и вылавливал из Интернета новости для информационного блока "Курьера". Он перебросил текст на е-мейл Регины Смирновой, обычно тоже приезжавшей с утра пораньше, чтобы спокойно поработать на мощном редакционном компьютере. Потом появился Тюрин, молча прочитал текст с монитора, разделся и принялся заправлять кофеварку. Когда приехал и вошел в загон отдела расследований Лозовский, корреспонденция уже была отпечатана на принтере и лежала на его столе. Лозовский прочитал ее, не раздеваясь, стоя. Потом сел и внимательно прочитал еще раз. Регина сказала - не спрашивая, а утверждая: - Ты знал. Ты знал, что так будет! Он долго молчал, потом кивнул: - Да. - Теперь тебе с этим жить. Он снова кивнул: - Да. - Володя, как же ты будешь с этим жить?! Он пожал плечами: - Не знаю. - Ты умеешь молиться? - Нет. - Я умею, меня бабушка научила. Я за тебя помолюсь. Лозовский улыбнулся: - Помолись. Только вряд ли мне это поможет. - Где? - На Страшном суде, деточка. Там, где меня спросят: "Знаешь ли ты за собой этот страшный грех? Ты мог предотвратить смерть невинных людей, но даже попытки не сделал. Знаешь ли ты этот грех?" - Что ты ответишь? - "Да, скажу я, знаю". Меня спросят: "Сожалеешь ли ты об этом в сердце своем, раскаиваешься ли ты?" "Нет, я скажу, нет..." - Нет! - резко повторил Лозовский и грохнул кулаком по столу так, что мигнул экран монитора. - На могиле Коли Степанова я сказал себе: "Они за это заплатят". Я сказал ему: "Капитан Степанов, я тебе клянусь, что они за это заплатят!" Когда я увидел Христича, я сказал: "Они за это заплатят". Я сказал это себе, а не ему, потому что он уже не человек, а растение! Они за это заплатят, поклялся я. Потому что если такое оставлять безнаказанным, возможно все: новые Печатники, новые Дубровки, новая Чечня, - все! Если такое оставлять безнаказанным, Россия превратится в ад. Она превратится в ад, и мои сыновья будут жить в аду! Так пусть лучше в аду буду я. - Володя, мы будем там вместе, - добродушно проговорил Тюрин, выпуская из "эспрессо" струю кофе в чашку с надписью "Павлик". - Ты-то при чем? - А это я организовал утечку информации - сплавил в "Сиб- ойл" очерк Степанова с правкой Кольцова. И насчет региональных выпусков "Курьера", после которых Кольцов возьмет всех губернаторов за горло, и никакие "Сиб-ойлы" не смогут ему помешать. А заодно и о цене, которую намерены предложить англичане. Кофе хочешь? - Хочу. Тюрин налил кофе в кружку с надписью "Вова". - Вы сошли с ума! - растерянно сказала Регина. - Вы оба сошли с ума! Володя! Петрович! Скажите, что вы пошутили! Это шутка, да? Дурацкая шутка? Ну, соврите! - Если это шутка, то не очень смешная, - отозвался Тюрин. - Это не шутка, Регина, это жизнь. Которая дается человеку, как говорится, только один раз... - И прожить ее надо, - закончил фразу Лозовский. - Я буду молиться за вас обоих. Я сегодня поеду в Елоховский собор и буду молиться за вас всю ночь! - Правильно, - одобрил Лозовский. - А утром ты, жопа, пойдешь в хорошую парикмахерскую, потом в бутик и оденешься так, чтобы мы с Петровичем мгновенно в тебя влюбились! И будешь ждать своего жирафа. И будешь счастлива. Ты обязана быть счастливой! И тогда, может быть, нам немного простятся наши грехи. - Аминь, - заключил Тюрин. Тело известного журналиста и видного демократического деятеля Альберта Николаевича Попова было доставлено в Москву и после гражданской панихиды в Центральном доме журналиста погребено на Троекуровском кладбище. На первой полосе "Российского курьера" был напечатан портрет Попова в траурной рамке. Портрет занял почти всю полосу, поэтому места для некролога осталось немного. "Он был журналистом. Это была его профессия, его образ жизни и образ мысли. Он никогда не уклонялся от выполнения профессионального и человеческого долга - так, как его понимал. Он был принципиальным человеком и никогда своим принципам не изменял. Он остро ощущал нарастающее неблагополучие мира. И его не минула чаша сия. Он прошел свой путь от "Аз есмь" до "Я был"... Подписал некролог новый главный редактор "Российского курьера" В. Лозовский. В качестве нового главного редактора коллективу редакции Лозовского представил генеральный директор "Российского курьера" Броверман. Программное выступление нового главного редактора не заняло и минуты. Лозовский сказал: - У нас есть карт-бланш на пять лет. Если за пять лет мы не превратим "Курьер" в финансово независимое издание, мы закроемся. Никакой новой программы у меня нет. Я могу лишь повторить то, что когда-то уже сказал. Курьер делаем мы. Он будет таким, каким его будем делать мы. Цензура только одна - наша совесть. Я ничего не буду говорить о свободе слова и свободе вообще. Скажу только одно. Свобода - в нас, а не вне нас. И пока она есть в нас, она есть в России. Спасибо. Все свободны. Эпилог ЛУЧШАЯ ДОРОГА НАШЕЙ ЖИЗНИ Каждый год восьмого мая к Татьяне приезжали гости - бывшие бамовцы, члены агитбригады "Синяя блуза" и просто знакомые - москвичи, питерцы, из ближнего и дальнего Подмосковья, из Калуги, Иванова, Твери. Иногда появлялся кто- нибудь из тех, кто так и остался на БАМе. Выглядел он странно, по- нездешнему, диковато. Он приносил с собой острое понимание того, как огромна Россия. Они отмечали не день победы советского народа над фашистской Германией. Это был не их праздник. Они отмечали свой праздник - день, когда по их участку БАМа прошел самый первый, самый медленный, радостный до слез поезд. Всем им было уже под сорок и за сорок - лысоватые, усатые, пузатые дядьки, располневшие тетки. Форменные бамовские куртки бойцов ударных строительных отрядов, которые они привозили с собой, на них не лезли, приходилось просто набрасывать их на плечи. Лишь на Татьяне форменка сидела так же, как тогда, когда Лозовский впервые увидел ее. Но в этот день они снова были молодыми, они возвращались в свою молодость. Стол из гостиной убирали, на ковер стелили палатку, на нее ставили банки говяжьей тушенки, бутылки портвейна "Агдам", если его удавалось достать, сухое вино. Пили, как и тогда, на БАМе, из эмалированных кружек. А потом появлялись гитары - тоже тех, давних времен, с надписями на деках: "Могот", "Беркакит", "Куанда", "Тында". И начинались песни. Теща Лозовского, Серафима Григорьевна, таких посиделок не одобряла: есть же стол, есть стулья, есть скатерть и красивая посуда. Она поджимала губы и уходила на кухню смотреть телевизор. Дед, прогрессирующей глухоте которого не помогала никакая физиотерапия, важно сидел в углу, важно кивал, иногда говорил что-нибудь невпопад. Когда он начинал задремывать от выпитого вина, теща уводила его спать. Сыновья Лозовского, Сашка и Егор, посматривали на бывших бамовцев с иронией, но не уходили, сидели со всеми. Лозовского гости почему-то стеснялись, заводили с ним серьезные разговоры о политике. Чтобы не смущать их, он через некоторое время ссылался на срочную работу, уходил к себе, лежал на диване, заложив руки за голову, слушал их песни и немного завидовал их дружбе, сохранившейся через годы и годы, их БАМу, который был для них и молодостью, и свободой. Не было у него такой дружбы, он всегда был одиночкой. Как волк. Так было и на этот раз. Из гостиной, приглушенные двумя дверями, доносились звон гитар и негромкие, хорошо слаженные голоса: Дорога железная, как ниточка тянется, А то, что построено, все людям останется... И вдруг навалилась на Лозовского, сжала сердце лютая ледяная тоска. Он почувствовал себя одиноким волком на лунной морозной реке. Ему хотелось выть на луну. Ему не хотелось жить. В кабинет заглянула Татьяна, виновато попросила: - Мы еще немножечко попоем, ладно? - Ну конечно. Почему нет? - А потом ты расскажешь мне обо всем, что было в эту странную зиму. Ты обещал! - Да, - сказал он. - Обязательно расскажу. Он соврал. И знал, что соврал. Ничего он ей не расскажет. Потому что о том, что произошло в эту странную, в эту страшную зиму, нельзя рассказывать никому. Об этом нельзя рассказать. Об этом можно только написать. Он поднялся с дивана, включил компьютер, открыл новый файл и начал книгу, которая ждала этого часа без малого двадцать лет. "Перед тем, как выйти из троллейбуса, он повернулся и громко, на весь троллейбус, но при этом проникновенно и даже с душевной доверительностью произнес: - Старичок, я тебя умоляю: только не мысли шаблонно!.." Смерти нет. Пока человек жив, он бессмертен. Аз есмь, говорю я вам, аз есмь!