е родинок, родимого пятна, швов и порезов. Сказал так же, что сестра сделала чуть ли не двадцать абортов, только мать об этом не знает. Нестерову удалось выяснить, что при исчезновении сестры пропали все ее лучшие наряды и сумка. Они с матерью решили, что Эльмира уехала в отпуск и позвонит им позже. Но в середине августа уже заволновались, заявили в милицию. Даже сейчас в поезде Нестерову было неприятно вспоминать о том, с чем ему пришлось столкнуться вчера при общении с Халифовыми. Он уже не занимался ни Маратом, потерявшим сознание в лаборатории, ни его матерью, к которой поехал Медведев отвозить сына, ни ночными похоронами. Но ему до сих пор словно воздуха не хватало ожидаемого и не увиденного им материнского горя: ни мать, ни сын не показали своей боли, как будто даже страшное известие, которое принес Нестеров, не смогло отвлечь их от насущного земного прозябанья. Он объяснял это определенным складом характеров, но легче от этого не становилось. Когда Медведев поехал отвозить труп Халифовой на кладбище, Нестеров направился к подруге обеих убитых Титовой Инге Густавовне. И тут кое-что еще прояснилось. Узнав о смерти сразу двоих одноклассниц, Инга разревелась на плече мужа. Тот по-мужски утешал ее словами: "Чего ты разревелась, дуреха, ты же с ними раз в год встречалась". Однако, оказалось, что хоть и прервалась уже давно девичья дружба и совместные увеселения школьных подружек, Инга через общих знакомых и соседей - живут-то в одном квартале - следила за судьбами и той, и другой. - Элька, только я ее могла так звать - Элька, меня многому в жизни научила. Она очень опытная в жизни, в мужчинах, если хотите. Я бы так и осталась дурочкой неотесанной, если бы не она, - говорила Инга, не обращая внимания на мужа. - Мы с ней даже в одной фирме вместе три года после школы проработали. Хотя не сразу после школы, лет по двадцать нам тогда было. Молоденькие, неопытные. Но она раскрутилась быстро. То одному начальнику даст, то другому. Они ее и не обижали, а меня не трогали. Она за двоих отдувалась: сауны, дачи, гостиницы. Знаете, и ей это нравилось. Все ей платили. Она даже не просила: раз звонит мужик, значит, готова приехать. При этом приговаривает, что ей предлагают шубку енотовую или там серьги. Мужчин себе, конечно, только денежных подбирала. Много их у нее было. И все, как пчелы на сладкое, на нее западали. Она - вертлявая, всегда смешливая, озорная. Я даже завидовала, что у меня в жизни все как-то основательней, что не могу я так просто ко всему относиться. Она и влюбляться при этом успевала. И тут же от любимых гуляла, чтобы денег заработать. Вроде и по вызовам ездила, в основном к иностранцам. И на работе: позовет кто-нибудь в ванную, бежит, позовут в кабинет - бежит. Сама очень любила это дело. Однажды, привела ко мне домой какого-то поляка. Я их в комнате у батареи положила. Она прямо при мне ночью там ему дала. Так при этом кричала, как будто он и впрямь секс-ковбой. А Наташка очень редко до нас снисходила, рано замуж вышла, уезжала жить в Москву, потом в длительную загранку, потом, когда мать уехала, как раз вернулась сюда. И надо же, мы все удивились, заведующей банком. Кстати, Элька на нее обижалась немного, ну, фыркала в общем: ведь та могла Эльку к себе в банк взять, все-таки у нее бухгалтерские курсы. А Наташа наша только через три года после возвращения нам позвонила. Сначала мне, потом Эльмирке. Когда Наташу хоронили, я все ждала, что вот-вот Элька появится. Прямо чувствовала ее присутствие. Мы ведь все десять лет неразлучны были. Теперь я одна осталась? Словом, Нестеров, наконец, начал понимать зачем Самохвалова разыскивала старую подругу, очень на нее похожую, хотя и с несколько раскосыми разрезом глаз. И, на что могла купиться Халифова тоже было ясно. Вероятно, этому способствовал восхищенный рассказ Инги Титовой, но Нестерову стало тогда еще больше жаль невинно погубленную шальную девчонку убитую Тупокиным на корабле. Ночью позвонил Алтухов. Шепотом поздоровался. Нестеров шепотом ответил, что ничего не слышно и в голос добавил, что если уж Алтухов решился отзвонить из "Покровского", то пусть прибавит громкость на разумное число децибелов. Алтухов громкость включил. Оказалось, что он звонит из дома, с кухни, просто боится разбудить ребенка. - Это с непривычки, - успокоил Нестеров. - Почему не на посту, что-нибудь стряслось? - Во-первых... да. Стряслось. Во-вторых, там оставил ребят из "мышки-наружки", - и Алтухов убил Нестерова наповал, - на Атташева сегодня вечером совершено покушение: по всем приметам - Тупокин. - По каким приметам? - уточнил Нестеров. - Огня много было, - пошутил Алтухов. - Бомба была заложена в Тупокинский "Опель". На х.. он ему, когда кругом посты этот "Опель" стерегут. - Что с Атташевым? Жив? Что ж ты так пугаешь-то, черт. -Погиб водитель-телохранитель. Кажется, Николай Константинович, Тупокин в Москве. Конечно, не у себя на квартире, там дежурят наши. Но это его рук дело. Я всех трещетковских ребят уже по головам сосчитал. Нужно брать и того, и другого. Я имею ввиду Атташева и Трещетко. На такую приманку и Лохнесское чудовище клюнет. - Или клюнет, или плюнет, - скаламбурил Нестеров, - но самолетом не полечу, лучше сразу пристрелите. Утренним каким-нибудь поездом или "Красной стрелой" приеду. А ты не теряй времени - нажми на Атташева. Нестеров мирно спал, покачиваясь в своем узеньком кресле: развезло от коктейля, как младенца в колыбели после искусственного питания... 15. Пансионат "Покровское" принадлежал ранее Министерству радиоотрасли СССР. СССР и министерство развалились, в связи с чем пансионат сначала перешел в руки одного акционерного общества (теперь все управления минрадиоотра акционировались), а потом был продан за долги некой коммерческой фирме, занимавшейся распространением вполне легальной вино-водочной продукции, деревообработкой, банковской, адвокатской и туристической деятельностью, в общем - всем, куда господин Трещетко Василий Ксенофонтович успел пристроить свои капиталы. Однако, фирма была зарегистрирована на подставное имя. На самом деле, Толик Чужаковский был элементарным Управляющим. Фирма, или скорее консорциум, жила своей жизнью. Василий Ксенофонтович вряд ли сходу мог ответить, где ее юридический адрес. Чистую прибыль - или черным налом или безналичными переводами - Чужаковский переправлял Трещетко, не беспокоя его лишними вопросами типа: "Вам все деньги перечислять или что-то можно поприжать?" Знал, что с Трещетко шутки плохи. Он понимал, что для хозяина это не основной источник заработка. Трещетко мог себе позволить открывать такие фирмы пачками для собственного удовольствия и трудоустройства дальних родственников. Их у него было - целый Ливонский орден. Трещетко был двойственен и не скрывал этого. С того момента, когда он выезжал за ворота пансионата утром и до того, когда его экскорт подъезжал к коттеджу на территории "Покровского", где он большую часть времени года обитал, он был высоким государственным чиновником, одновременно, чем-то потусторонним для обычного госаппарата, как и весь контингент Министерства иностранных дел. У него было множество приятелей во всех структурах государственной власти, как-никак до своего положения ему пришлось добираться по длинной лестнице: от райкомовского секретаря по туризму и отдыху молодежи, до второго секретаря посольства в одной недоразвитой стране. Пришлось закончить когда-то и Институт повышения квалификации руководителей высшего звена государственного управления Академию народного хозяйства при Совмине СССР и Дипломатическую академию. Так вот, в рабочие часы, иногда по пол суток, Василий Ксенофонтович руководил своим хлопотным ведомством, решал проблемы Начальников ГАИ, таможни, ХОЗУ Кремля, дипломатических жен и любовниц, а потом, как примагниченный ехал на скорости сто восемьдесят в свое "Покровское", где была другая жизнь, почти помещичья, такое гнездо или скорее логово. В Москве у него была семья: всем довольная молчаливая Нелечка, дни проводящая в салонах красоты, а ночи в тусовочных скопищах, среди ровесников. Трещетко прощали девятнадцатилетнюю супругу, - настали времена, когда пикантность личной жизни известных особ порождала не нарекания и зависть, а лишь удовольствие от бесплатного зрелища. Нужно же было когда-то заменить слухи и сплетни о романах звезд советской эстрады и пьянках лидеров страны чем-то еще, занимающим умы. Он женился по страсти, произошедшей через две недели после первой встречи. Женился-то он сразу, на пятый день после знакомства. Василий Ксенофонтович вовсе не переживал ни по поводу флегматичности юной жены, ни по поводу их несовместимости в пространственно-временном и духовном плане. Он и не надеялся еще когда-нибудь встретить женщину, способную быть ему необходимой до гробовой доски. Каждое утро он вспоминал Наташу и после этого не мог уже подумать о какой-то другой женщине, как о жене. Хотя, нельзя сказать, чтобы они расстались по-хорошему. К началу девяностых они уже объездили весь мир, начали появляться наметки с иностранными инвесторами и вкладчиками, проекты создания своего банка, он дал жене второе - экономическое - образование. Они жили в Москве, в той же самой квартире на Кутузовском, где сейчас подпиливает свои наклеенные ноготочки и жует жевачку худенькая смешная Нелечка. Она - это месть. Больше Василий Ксенофонтович, солидный, от природы дородный сорокачетырехлетний член коллегии МИДа, не мог никак отомстить Наталье Борисовне Самохваловой, своей бывшей супруге, за измену. Он сам познакомил ее с Тупокиным, привел его в дом, а потом, на каком-то банкете в "Палас-отеле", сам посадил ее к нему в машину. Тупокин ехал на дачу и вызвался забросить Наташу домой, у той поехал чулок, испортилось настроение, она готова была закатить истерику. Василий Ксенофонтович отпустил их и до сих пор не знает, было ли это запланировано или вышло спонтанно: домой Наталья приехала позже мужа. Метрдотель сказал ему потом, что пока Трещетко фуршетил севрюжку с сухим вином, они вернулись в ту же гостиницу, сняли номер на четвертом этаже, не хухры-мухры, заказали ужин, а поздно ночью расплатились и уехали. Показания с официантов, возивших в номер заказ, брать не понадобилось: и так все было ясно. Но Трещетко не был тем человеком, который зажигается с полуоборота. Он даже ребятам своим, тем, что быстро скучковались возле него в "Покровском", отдавал порой не самые гуманные распоряжения абсолютно без эмоций, как будто ему было на все наплевать. Он принял ее уход, ее отношения с Тупокиным, ее отъезд в Петербург, как данность. Иногда ему казалось, возьмись он бороться за свою семью, за Наташу, и она сама была бы благодарна ему, вернулась, как к сильнейшему. Но он отдал ее без боя и превратился в немой укор: присылал охапки цветов на дни рождения, устраивал ее и Тупокина в нужные ему структуры, постоянно названивал. Конечно, когда она захотела вернуться в Петербург к старику, он понял, что с Тупокиным у нее нелады. С радостью организовал для нее филиал московского банка, обеспечил клиентурой и межбанковскими кредитами. Но опять сработало его попустительство: решил, если сама не предлагает начать все сначала, значит, не желает, зачем спрашивать и навязываться. Женщин теперь ему хватало. А возвратить юность вряд ли возможно даже с любимой женщиной. Здесь, в "Покровском", окруженном тишиной вымерших деревень и хвойных лесов, он тоже мстил ей. Теперь уже нелепо погибшей на теплоходе во время круиза. Тупокин погубил ее. Понадобился же им этот заплыв. Она сроду не любила ни большой глубины, ни большой высоты. Даже метро ненавидела. Всегда ездила или на автобусах-троллейбусах, или, позже, на автомобилях. Плавать не умела, летать тоже - вот и боялась такой смерти, при которой даже борьба за спасение была бы наивной. Тупокин сам приезжал в "Покровское", благо рядом, двадцать минут езды, на коленях ползал, клялся, что денег у нее не брал, что он и в Петербурге-то у нее бывал крайне редко. Что в поездку она сама его вытащила, сказала: прощальное путешествие. Трещетко тогда ему вмазал собственноручно, сорвал всю боль. Теперь он жил "напролом", девизом его стало "все позволено", но когда можешь купить сладкую жизнь, во рту начинают гнить зубы. Тупокин взялся отыскать деньги. Трещетко даже представить себе не мог, что Наташа так приручит нужных людей в Петербурге, что те позволят ей свернуть банковскую деятельность в один день, не сообщив ему, Трещетко. Тупокин после похорон уверял, что Атташев и Наташа вели двойную игру, что взятки за оформление кредитов в Межлегионбанке несли не только Трещетко, но и Атташеву, и само собой, Самохваловой, двойной тариф и формы изощренные. Должникам приходилось молчать и платить, потому что предоставляемые из банковских привлеченных средств кредиты в сравнение не шли с какой-нибудь сотней тысяч долларов, брошенных на стол Самохваловой. Что упало, то пропало. Да и потом, нужно было какое-то время, чтобы фирму-должника быстренько закрыть и замести следы. Сам Толик Чужаковский получил кредитов на фирму Трещетко целых пять. Но чтобы так лихо уйти на тот свет с остаточным капиталом на счетах "Форы", со всем уставным капиталом в ценных бумагах и валюте... Тупокина прижали пару раз к стенке, но он лишь обещал найти, все найти. Ездил к старику, подставлял этого пингвина Мамонтова, чтобы, выехав в Венецию , заняться матерью Наташи, Розой Исааковной. 16. Компания из трех человек подчалила к пропускному пункту "Покровского" в понедельник после обеда. Отдыхающих в это время года было не много, но были. Из тех, что любят начальную осень, когда нет жары, а солнце и теплые краски пейзажа создают особенное лирическое настроение. Машину пропустили на территорию, и молодые люди высыпали перед одноэтажной административной частью. Оформив путевки на неделю и оплатив за проживание в двух номерах "Люкс", они пошли устраиваться в главный корпус. Директор пансионата лично оформляющий приезжих, посетовал на то, что теперь ему и вовсе спать не придется: судя по внешнему виду новых гостей, те приехали сюда не воздухом дышать - в сумках полязгивали бутылки, а сами они так и пылали от неукротимого кобелизма. Впрочем, с некоторых пор, вопросы пола в пансионате решались под каждой елкой. Трещетко выделил целых пять номеров для постоянных "приписанных" к пансионату путан. Алтухов попросил комнату с окнами на ворота, то есть на парадный въезд на территорию, объяснив это беспокойством за машину. Она как раз стояла с этой стороны, возле административного здания. На самом же деле, ему уже было известно, в каком особняке живет Трещетко, особняк тоже был виден из Алтуховского "люкса". Пришлось для этой информации выйти на некую Ольгу, одну из местных трещетковских проституток. Она была внедрена месяцем раньше оперативниками из управления по экономическим преступлениям. Ольга приехала ночью в воскресенье на встречу с Алтуховым. Тот как раз проводил Нестерова в Петербург и ехал с Женечкой домой. Он особенно не надеялся, что Ольга будет ждать его в "Сиренах", но все-таки заехал в ресторан и, выходя из машины, попросил Женечку подождать несколько минут. Та, недовольно вскинув бровь, отпустила его. Через сорок минут Алтухов с грохотом вывалился на крыльцо ресторана, сжимая в своей руке ягодицу какой-то длинноногой телки. Он дотащил ее до своей машины, потерся своей щекой о ее щеку и погрозив пальцем оттолкнул от себя. Потом сел и включил зажигание, произнеся готовой выскочить на тротуар Женечке совершенно трезвым голосом: - Извини, показалось, что один тип наблюдает. Пришлось Ваньку свалять. Завтра уезжаю в "Покровское". Женечка выходила из себя. Всю оставшуюся дорогу ее бурное воображение рисовало сцены Алтуховских развлечений, предстоявших ему в доме отдыха. Отчасти, предчувствия ее не обманули. Алтухов вошел в свой номер, кинув ребятам, чтобы подтягивались к нему через час. Он осмотрелся. "Люкс" в советском исполнении был чистеньким, но бедненьким прямо по-сиротски. Один обШАРПанный телевизор "Рубин" чего стоил. Коврик посредине комнаты, диван напротив кровати, неизменный в советских гостиничных номерах торшер - наводили тоску. Алтухов задернул шторы, успев заметить глубокий балкон, стал разбирать сумку. Нужно было перекусить. Женечка что-то ему накрутила. Комната майора опергруппы Подворьева и лейтенанта Михайлова были еще скромнее, потому что назывались "полулюкс" и стоили дешевле. Окна этой комнаты выходили на аллею, ведущую куда-то вниз, к пруду. На соседнем холме за оврагом виднелись еще два корпуса. Остальные коттеджи, очевидно, находились вне обозрения, в другой стороне от главного корпуса. Номера Алтухова и его группы были в самом конце левого крыла на первом этаже, дверями друг напротив друга. Через час все трое собрались в комнате Алтухова. - Ну, что, архангелы? - спросил Алтухов, - Как устроились? - У нас чисто, - сказал Подворьев, косо оскалившись. Без лишних слов офицеры достали из пакетов необходимое оборудование: наушники, локаторы и так далее и проверили комнату Алтухова на предмет наличия прослушивающих устройств. В трубке местного телефонного аппарата оказался маленький черненький приборчик, который Алтухов приказал оставить на месте. Телефон он на время прикрыл полотенцем, пропитанным специальной жидкостью, не пропускающей радиоволны. - Господа, - начал он, раскинувшись в своем кресле, - наша задача проста. Первое: обследовать территорию, второе: визуальное наблюдение за Трещетко, для этого больших усилий не требуется. Главная задача, поджидать Тупокина, установить контакты Трещетко, а также, по возможности, влепить в его стены наши уши, разрешение на прослушивание имеется. Теперь мы - отдыхающие от назойливых жен коммерсанты с большой буквы. Я, как условленно, Управляющий валютного отделения Сбербанка России, ты Слава - мой советник по правовым вопросам, Игорек - начальник цеха по изготовлению фальшивой валюты. Шутка. Кто ты у нас, Игорек? - Я у вас водитель, - ответил Игорек Михайлов и добавил, - но очень высокого класса. Когда сумерки только-только начали сгущаться, Алтухов и Подворьев вышли на разведку. Они не спеша прогулялись под окнами Трещетко. Это был деревянный одноэтажный деревенский дом, обнесенный низенькой, сантиметров пятьдесят, оградкой, чтобы куры, гулявшие по всему участку, не разбежались за его пределы. С другой стороны к участку вплотную подходили высокие железобетонные плиты пансионатского забора. Там же стоял сарай, мастерская, и домик для гостей. Чуть в стороне два гаража. Участок был засажен низкими деревьями и кустами. Машин нигде видно не было. Пара физиономий промелькнула в окнах, какой-то потасканный субьект вывалил на крыльцо, потягиваясь. Алтухов и Подворьев обошли все корпуса и возвратились к своему с другой стороны. Остальные коттеджи были действительно сконцентрированы в правого фланга, прямо деревня целая. Им встречались такие же, как они, праздно шатающиеся отдыхающие. Некоторые средних лет женщины провожали их зовущим взглядом, некоторые средних лет мужчины - взглядом непонимания: что делать здесь в эту пору двум загорелым жеребцам, магазин вроде бы за территорией пансионата, а увеселения начинаются поздно вечером. А в это время подобные этим двоим ребята еще спят мертвым сном по своим номерам. Алтухов, войдя в корпус, увидел расписание работы массажного кабинета и сауны. Записался на завтра на массаж и снял сауну на сегодняшний вечер. Ольга сказала, что Трещетко приезжает к себе обычно часов в девять. До этого времени Алтухов решил попариться. Подворьев отказался, но на всякий случай, Алтухов заплатил по полной за весь сеанс, попросив - никого со стороны к нему не пропускать. Сауна, как оказалось, находилась прямо под номером Алтухова, да и под номером Подворьева с Михайловым тоже, в полуподвальном помещении. Только вход в нее был с торца здания, с улицы. Алтухов одел спортивный костюм, взял полотенце и шлепанцы и, последний раз пригласив напарников и получив отказ, направился получать удовольствие. Служащая рецепшена сказала, что все необходимое для сауны продается внутри. Алтухов спустился, дверь ему открыла приветливая немолодая женщина, захлопотала, предложила простыни, пиво, чай, веники, настойки трав и очищающие лосьоны. Алтухов получил ключ от своего шкафчика, закрыл дверь отгораживающую комнату отдыха от раздевалки, разделся и, натерев себя лосьоном, пошел в душ, а потом, чуть обсохнув, в парилку. Он уже несколько потов согнал с себя, то забираясь на верхнюю полку в светленькой сухой сауне, то выходя в простыне в комнату отдыха, когда в помещение постучали. Банщица пошла открывать. Он, решив, что кто-то из его ребят не усидел в номере, направился, было вновь в парилку, когда услышал в предбаннике чужой голос. Он зашел в парилку вновь, решив, что ему на самом деле все равно, потому что становилось скучно, глотнул сухой, липнущий к небу и языку приятно горчащий воздух, когда сквозь слабую дымку парной увидел перед собой совершенно раздетого Трещетко. - Приветствую вас, разрешите составить вам компанию. - Пожалуй, - ответил Алтухов. - Я не очень вас побеспокоил? - Нет, я уже собирался уходить, - ответил растерявшийся Алтухов. - Ах, как жаль! - огорчился Трещетко, - а я очень люблю попарится в хорошей компании. А знаете что, у меня есть идея, думаю, вы не откажетесь. - Посмотрим, - улыбнулся Алтухов. - Не хотите ли поплавать? Здесь есть бассейн... - У вас на него эксклюзивное право? - фальшиво удивился Алтухов. - Здесь - вообще на все. Трещетко Василий Ксенофонтович, Кащей Бессмертный. Как вам в моем царстве? - Вы что же, банщик? Трещетко с секунду подумал обижаться ему или нет, потом натянуто рассмеялся. - После работы иногда здесь расслабляюсь, помогает. Потом массажик. Ну, довольно, пойдемте в бассейн. Им открыли небольшую голубую темноватую комнату с чистеньким глубоким бассейном, куда они с рычаньем бросились один за одним. 17. Подворьев и Михайлов сидели на скамеечке возле корпуса, наблюдая за домом Трещетко. Они пропустили его приезд, не ожидая его так рано, а Алтухов, как назло не оставил ключи от своей комнаты. Каково же было их удивление, когда в выхваченном отрезке темной аллеи, идущей от трещетковского дома, они увидели Алтухова и Трещетко, направлявшихся чуть ли не в обнимку к Трещетко в гости. Алтухов в этот момент зацепил свой корпус краешком глаза, увидел ребят и не без гордости мысленно произнес: "Вот как работать надо!" Только тут же пожалел, что у него с собой нет ни одного "жучка": все-таки идет в гости к противнику. Дом был битком набит народом. Из небольшой узкой верандочки, где на кушетке тискалась парочка, они попали в темный коридор. Справа Алтухов увидел дверь, за которой гоготали мужские голоса. В большой светлой комнате сидели двое. Они сразу же поднялись, увидев хозяина. Трещетко усадил Алтухова за центральный стол, охрана стала доставать из серванта вилки-ложки. - Что, еще не готово? - строго спросил Трещетко. - Готово, сейчас подадут, - ответил один из них. - Надо же было накрыть к моему приходу, извините, Петр Иванович, - обратился он к Алтухову, - сейчас поедим. Вечно их жизни нужно учить. Но вы не думайте, что я монстр. Эти ребятки без меня сейчас бы в метро порошком торговали под надзором милиции. - Я и не думаю, Василий Ксенофонтович, - отвечал Алтухов, - Вы что же так и живете с этой братией, с вашим-то положением? - Да, батенька, люблю блатных, как баба. Мне с ними спокойно. У них все четко, шаг влево, шаг вправо... законы свои, все предсказуемо, все объяснимо простыми звериными инстинктами, да и своих не продают, что-то вроде чести имеется. Они меня любят. - Как манкруты? - Не все ли равно? Мне сюсюканья не нужны. Мне подчинение нужно. И чтоб не совсем уж тупые были. И знаете, могу вас заверить, мои люди башковитые все до единого. Даже старче-директор, вы его видели. К моему приезду уже вся ваша подноготная у меня на столе, вон там в кабинете лежала. Интересно, слово "подноготная" происходит от "под ногтями"? У Алтухова сжалось сердце. Трещетко наблюдал за ним. Потом неожиданно обернулся и рявкнул на хлопца, который возился с фруктами: - Ну, что ты их полотенцем протираешь, поди помой, чмошник! Хорошо, что Алтухов сообразил, что он и его группа записались не под вымышленными именами, а под именами вполне реальных граждан, внештатников, пролистав перед выездом в "Покровское" не одно досье. Значит, если Трещетко начал их проверку, завтра он доведет ее до конца. А еще значит, директор неспроста стал проверять их персоны. Неспроста именно Алтухова поселил в контролируемый "люкс". - Что же вы узнали о скромном труженике валютной нивы? - Все нормально, Петр Иванович. Обычная проверка. - Вы чего-то опасаетесь, Василий Ксенофонтович? Тут позвонил телефон. Трещетко схватил трубку. Коротко приказал, чтобы звонивший был в "Покровском" через час. "Какой-то ночной посетитель на мою голову", - подумал Алтухов. Он чувствовал, что легенда здорово сработала в его пользу. Трещетко явно заинтересовался Управляющим валютного отделения Сбербанка, только что прибывшим из Лондона, где он был в длительной служебной командировке. Трещетко сочетал в себе взбалмошность и грубоватость с поразительным остроумием и интеллектом. Сказывался врожденный филологический талант. Он даже матерился конструкциями собственного построения, очень смешно. Но Алтухов был настороже. В это время Подворьев и Михайлов придумали собственный план слежения, нужно же было как-то подстраховывать засланного казачка. Они сели в машину и выехали за территорию пансионата, предварительно уточнив пустят ли их ночью обратно. Им ответили, что дежурка на пропускном пункте работает круглосуточно, нужно только показать ключи или жетоны проживающих в отеле. Ключи были у них на руках, как и аппаратура наружного наблюдения и прослушивания, номера были готовы для проверки вечерними "уборщицами". Они выехали за ворота, повернули направо. Теперь с левой стороны от них чернел лес, с другой тянулся забор. Проехав двести метров, они свернули в лес, в первую же лесную просеку, Михайлов зарулил за разросшийся стог ольшанника, и они вернулись к забору. Установив, где находиться особняк Трещетко, они перешли дорогу, зашли в реденький подлесок и сели напротив его дачи. В наушниках Подворьева стоял грохот и шум целой толпы орущих людей, даже Михайлову было слышно. Повернув антенну принимающего устройства немного правее, он услышал, как Алтухов отвечает кому-то, очевидно, Трещетко, что валютными кредитами распоряжается центральное правление его банка, но он входит в это Правление и имеет там свою коалицию... Разведывательная беседа Трещетко с Алтуховым шла полным ходом. Вскоре послышалось звяканье бокалов и лязг вилок и тарелок. - Ужинают, - вздохнул Подворьев. - А мы даже не оформились в столовой, Слав, - вздохнул Михайлов, и у него заурчало в желудке. Казалось, Трещетко совершенно не стесняется своей роли эдакого шиллеровского предводителя разбойников. Может быть, он уверился, что любой власть вкусивший, вроде Петра Ивановича, терпим ко всему, что не касается его собственного кошелька, может быть, ему самому было наплевать на мнение кого бы то ни было. Так или иначе, Алтухова он дипломатично прощупывал насчет его возможностей, при этом обильно потчуя тем, что приносила повариха. В начале ужина он предложил Алтухову девочек. Тот скривил ленивую гримасу, но Трещетко набрал номер и сказал в трубку: - Козочка, бери свою мартышку, подмывайтесь и топайте сюда. Снежанка пусть никуда не уходит. В трубке что-то ответили, и Трещетко тихо проговорил: - Я вас для чего здесь держу?.. У них свои обязанности. Но вы трое приписаны к моему дому, вам неясно? Он положил трубку и сказал Алтухову: - Еще один мой друг приедет, они его страшно не любят. Говорят, что мало платит. - Кто? - поинтересовался Алтухов. - Есть один... А мы и без него управимся, там видно будет. Моя половина за этим ковром: в вашем распоряжении целая комната, я в соседней. Девочки прилетели через пятнадцать минут. Алтухов с облегчением узнал Ольгу - нештатную сотрудницу его главка. - Какую хочешь? - спросил Трещетко. - Вот эту. Только у меня деньги в номере остались. - Обижаешь, батенька. Угощаю. Он уже вытирал салфеткой губы. - Девчонки, вы есть хотите? - совсем не по хозяйски спросил Трещетко. Те отказались, но за стол присели. Немного поболтали, познакомились. Ольга под столом гладила пяткой ногу Алтухова и заливалась сволочным смехом. Алтухов должен был держать марку. Трещетко встал, поднял за руки девочек и подтолкнул Алтухова за Ольгой, которую он называл мартышкой. За богатым красным ковром действительно обнаружилась арка, за ней распашонка: две двери в параллельные комнаты. Сам, уже перед дверью лапая свою козочку, которая и впрямь была похожа на козу с торчащими грудями, прямой талией и тощей попкой, он крикнул охране, чтобы позвали, когда приедет "этот". Алтухов зашел в комнату, зажег настольную лампу. В комнате стояла лишь одна железная кровать и тумба с этой вот лампой. Ольга, издевательски улыбаясь, глядела на него, взглядом спрашивая, что делать дальше. В доме оказались на редкость тонкие стенки, из комнаты Трещетко уже раздавались монотонные женские оханья и скрип кровати. Алтухов показал глазами на стенку: Ольге полагалось испытывать подобное "звуковое" удовольствие от обслуживания полковника Алтухова . - А может?.. - она вплотную подошла к начальнику и заскользила рукой по его бедру, прижимаясь. Алтухов одернул ее руки, замычал, что было очень кстати, и постучал костяшками себе по лбу. Тогда Ольга глубоко вздохнула, легла на кровать и стала имитировать сексуальные вздохи и кудахтанье. Алтухов отходя от попытки его изнасилования при выполнении боевого задания, сел на стул, боясь взглянуть на разошедшуюся проститутку. Та вошла в раж и, как показалось Алтухову, получала все большее и большее удовольствие от себя самой. Шурша по песочной дорожке, к дому подъехала машина. Алтухов посмотрел в окно, машина уже проехала и остановилась с другой стороны дома. "Ну, не Тупокин же приехал", - пронеслось в его голове. Тут же охранник крикнул Трещетко, что к нему приехали. Трещетко в последний раз крякнул, отдышался и через несколько минут вышел из своей комнаты. Козочка быстро шмыгнула вперед и выбежала из дома. - Петя, не торопись, паши, - сказал он, прислушавшись к тому, что происходит в Алтуховской комнате, - у меня тут деловой разговор. - Спасибо, Василий...- сдавленным голосом произнес благодарный Алтухов. Он готов был все отдать за то, чтобы хоть одним глазком увидеть приехавшего. Сделав жест Ольге, чтобы та работала интенсивнее, приоткрыл свою дверь и взглянул в щелочку. В темном закутке, завешенном тяжелым ковром, было пусто и темно. Он вышел из комнаты и встал за ковром, благословляя всю существующую на свете моль. В некоторых местах ковра светились почти насквозь проеденные плеши. В комнате сидел Атташев. Сердце Алтухова ушло в пятки, потому что он понимал, что бежать через окно было бы глупо. Ну, глупо и все тут! Трещетко был в парусиновых брюках, с голым торсом, поджарый, но крупный, с большой головой, шея в золоте, он сейчас походил на турецкого султана, тем более так высоко задрав ногу на ногу и скрестив на груди руки. - По какому вопросу был на Лубянке, мудила. - На Лубянке? По поводу твоей бывшей супруги, Вася. - Так. Ну, что замолчал, яйца отдавил? Слова из тебя вытягивать? - Похоже, Вася, Наташа не своею смертью умерла. - Что ты дуру гонишь, Леонид Аркадьевич? - В смысле не утонула, или утонула не самостоятельно... Мне даже фотографии показывали для опознания. Лицо Трещетко налилось кровью. - Что тебе сказали? Почему тебя-то вызывали? - электронным каким-то тоном спросил он. - Я уж всего не помню. Во-первых, ты на меня-то что злишься? Злись на Тупокина. Если он с ней был на теплоходе, значит, он и убил. И деньги - у него. А следователи спрашивали о "Форе", о Тупокине тоже. - Что ты? - Я сказал, что Тупокин - наш клиент, что Наташа меня с ним познакомила. Ты пойми, это же легко проверить. У них ее паспорт. - Ее паспорт, - передразнил Трещетко, он сам на себя не был похож, - Ты хоть понимаешь, что мы у этого стрелка все сейчас на мушке? Если у него деньги, если у него наши материалы или материалы на нас, а этого от Натальи осталось предостаточно, то нам сейчас нужно бегом бежать на вышку самим, потому что он из нас все кишки к свиньям собачьим вытряхнет. - Вася, как же из тебя с такой охраной кишки можно вытрясти? Организуй дежурства, усиль посты. Трещетко явно был в ярости. - Коля, пойди сюда, - крикнул он. Алтухов чуть было не вышел из своей засады. Но спохватился. В комнату вошли двое, те, что накрывали на стол. - Я тебя звал, мурло?! Что ты приперся? - заорал Трещетко на второго парня. Тот напрягся, но вышел. Трещетко неожиданно спокойно спросил оставшегося: - Коля, я вам мало плачу? Что вам не хватает, чтобы найти одного-единственного человека, может, вам помочь нужно? Ты скажи. - Как мы его найдем? Везде менты дежурят. Ни в МИД, ни на Лубянку он не пойдет, в Петрограде облажались. Может, у него родители живы или любовница? Или дети есть? Или... - Вот так, - объясняюще произнес Трещетко, повернувшись к Атташеву. Тот неудобно сидел на хрупком деревянном стульчике, то и дело меняя точку опоры. - Но не может же он один сюда прийти, - сказал он Трещетко. - Почему же? Если он мне принесет мою часть денег в разумных пределах и сдаст все, что у него имеется на меня мне же, я от него отстану, он это знает. Мало того, я его еще и заграницу на хрен отсюда отправлю. - А я? - обмяк наивный Атташев, - а Наташа? Трещетко промолчал. - А Нелли? У нее же только жизнь начинается! - Ты тут в папашу не играйся! Забыл, как сам ее под меня подсунул, - понизив голос, сказал Трещетко. - Я не могу тебе помочь. Как? - Ты же меня втянул во все это, я был простым исполнителем, - замямлил Атташев. - Слушай, мне некогда. Тут есть один человек, может быть, получится тебя запихнуть в Сбербанк, надо его раскрутить. А то устроил, понимаешь ли, нюрнбергский процесс, "я лишь выполнял приказы", едрена мать. Петр Иванович, как дела? Пожалей свое хозяйство, выходи! На этот раз до Алтухова медленно дошло, что зовут его. Он сглотнул, не зная, в какую сторону ему бежать. Сзади появилась Ольга. Почти одновременно откинулась половина ковра и Алтухова ослепил яркий свет хрустальной люстры. Перед ним сидел Атташев. Точнее перед Атташевым стоял Алтухов. - Знакомьтесь, - Трещетко представил их друг другу. - Костя, налей нам чего-нибудь тяжкого, чтобы не думать о бренном. Алтухов ждал, когда Атташев опомнится. Тот больше не взглянул на следователя ни разу. - Я, пожалуй, поеду, Василь Ксенофобыч, - оговорился он, и поторопился к дверям, решив, что лучше и не пытаться разобраться во всем, что здесь происходит. - А выпить, вот и Снежанка твоя тебя дожидается. - Давление..., - еще больше засуетился Атташев, словно в комнате присутствовала его классная руководительница. - Ну, чеши. Я говорю, чеши, а не драчи! - заржал Трещетко. - Петя, ты закончил? Отпускаем девицу? Трещетко сунул девушке хрустящую валютку, и повелел проводить старика в машину и удовлетворить на три рубля. Подворьев и Михайлов, злые, голодные и замерзшие, испорченные навсегда и бесповоротно Трещетковским матом и Алтуховским сексом, который они фиксировали на протяжении сорока минут, не успели отключить аппаратуру, как сзади раздалось всего лишь одно потрескивание ломающейся ветки и Алтухов накрыл их своими лапищами, как мама-орлица крыльями накрывает своих троглодитиков. Они не только не успели нащупать на поясе оружие, но даже и не стали двигаться, просто замерли и боялись повернуть голову. Поняв же, что Алтухов каким-то образом катапультировался через забор прямо из Трещетковского двора, с любопытством изучали, что изменилось в полковнике после такого длительного постельного раута. Они с перепугу и не задумались, как он вычислил, что они сидят именно в этих кустах, приехали в пансионат, пришли в номер и упали в свои кровати. Алтухов, зайдя к ним через долю секунды, нашел их бездыханные, в смысле, спящие тела и не стал беспокоить. По большому счету, нужно было бы немедленно всем троим организовать ночное дежурство вокруг Трещетковского дома, но прикинув, что Тупокин вряд ли придет без звонка к своей последней надежде, Алтухов, включив в комнате телевизор для шумового оформления ночи, поставил на балконе кресло и один наблюдал за домом еще часа два, пока не заснул под мягким клетчатым пледом. Ночь на свежем воздухе, после столь тяжкого испытания соблазном, пролетела. Его разбудил шелест колес отъезжающего на работу Трещетко. 18. Днем Алтухов уехал в Москву. Женечки еще не было в конторе. Он набрал домашний. Женечка, поздновато собираясь на работу, сообщила ему о первом звонке Нестерова, о том, что она собирается в Венецию и голову сломала, куда же ей деть ребенка. По будним дням, конечно, можно не забирать с пятидневки, но если она задержится... Алтухов успокоил, категорически запретив водить Ксюшу в эту пятидневную тюрьму, сказал, что справится сам. Неожиданно Женечка узнала, что в Сокольниках у Алтухова живет мать и сестра со своей семьей. Потом Алтухов занимался установлением контактов Трещетко на службе, биографией Самохваловской матери и прочими рядовыми вопросами. Звонил Мамонтову, тот сообщил, что Ирина Игоревна его простила и больше не сердится. Кажется, у них начинался второй медовый месяц. А второй медовый месяц - это все равно что дважды родиться. Уже собираясь уезжать в "Покровское", Алтухов забежал к Женечке в кабинет, одновременно являвшийся приемной Нестерова. Та шикнула на него и продолжала принимать информацию по телефону. Алтухов хотел потихоньку удалиться, но Женечка позвала его. - В Саймоновском проезде пятнадцать минут назад совершено покушение на Атташева. Один человек убит. Алтухов выматерился. Женечка как-то по-особому восторженно посмотрела на него: - Где это ты так настрополился, Алтухов? - Это еще что! - угрюмо ответил тот, - меня вчера вообще чуть не изнасиловали. - До какой степени тебя вчера "чуть не изнасиловали"? - поинтересовалась задетая за живое Женечка. - До степени нервного срыва. Если мы не увидимся этим вечером в нормальных условиях, я, как мартовский кот, сам попрошусь на кастрацию от такой дурацкой жизни. Все. Я уехал на Саймоновский, если архангелы позвонят, пусть ищут меня дома вечером. В конце концов, они же оперативники, пусть они и напрягаются. Когда Алтухов вырулил на Кропоткинскую площадь, объехал зеленый разделительный газон и, показав удостоверение, приблизился к месту происшествия, там уже работали дежурные бригады МУРа и комитетчики, а на первом плане стоял сияющий, как купол Храма, дешевой улыбкой тележурналист, спецкор "Горячих новостей". - Во вторник вечером, - тараторил он в огромную грушу микрофона, - крупный банкир, Председатель обанкротившегося Межлегионбанка Атташев, при выезде из офиса банка, который нахо