ть прекрасным? Подумай, что ты говоришь,  Инга,  -  вдруг
сказала Людмила Федоровна, заглядывая в  спальню  с  уже  найденным  томом
Плеханова. - Ведь ты пойми - умер твой муж, а ты...
   - А ты, ханжа, помолчи, - приказала Инга. И,  зачем-то  опустившись  на
колени, стала закрывать веки покойного, говоря опять же очень тихо: -  Ох,
Димка, Димка, сукин сын, шалун мой несчастный, мой глупый медведь. Сколько
раз я тебя выручала. Сколько раз. И вот - выручить больше не  могу.  Не  в
силах. И все-таки... Все-таки выручу - срама не будет. Верочка, где у тебя
телефон?
   - Инга, Ингуся, прости меня, - заплакала  Вера  Тимофеевна  и  схватила
Ингу за руку.
   - Что ты. Кто я  такая,  чтобы  прощать  тебя?  Я  тоже...  Ну  где,  я
спрашиваю, у тебя телефон?
   Инга подошла к телефону, стала  набирать  номер,  и  вот  теперь  слезы
крупными каплями застучали по телефонному аппарату.
   - Плачешь?  Это  неплохо.  А  то  я  подумала  бы,  что  ты  уж  совсем
бесчувственная, - сказала Людмила Федоровна.
   Ей, привыкшей ставить отметки ученикам и студентам,  надо  было  и  тут
соответственно отреагировать.
   И поразительно, что, сокрушаясь на словах по поводу этого действительно
и страшного и редчайшего события, в котором уже наверняка она  участвовала
впервые, Людмила Федоровна оставалась хотя бы внешне невозмутимой.
   - Я на тебя нисколько не обижаюсь  за  твою  грубость,  -  подошла  она
вплотную к Инге. - Я понимаю твое состояние и не обижаюсь. - И повернулась
к Вере Тимофеевне: - Так, Верочка, я возьму третий том?..
   - Пожалуйста, возьми, - усталым  голосом  сказала  Вера  Тимофеевна.  -
Возьми, что хочешь.


   - ...А зачем вы это написали? -  спросила  автора  одна  еще  не  очень
пожилая женщина. - Чтобы кого-то напугать?
   - Нет, - сказал автор. - Это написано, наверно, для того, чтобы  лишний
раз  ощутить,  как  упоительна  и  неукротима  жизнь  -  и   при   крайних
неожиданностях.

   Москва, июль 1977 г.