Оцените этот текст:


---------------------------------------------------------------
     OCR: Евсей Зельдин
---------------------------------------------------------------

     Б. Слуцкому
     Вселенский опыт говорит,
     что погибают царства
     не оттого, что тяжек быт
     или страшны мытарства.
     А погибают оттого
     (и тем больней, чем дольше),
     что люди царства своего
     не уважают больше.


     Я выдумал музу Иронии
     для этой суровой земли.
     Я дал ей владенья огромные:
     пари, усмехайся, шали.

     Зевеса надменные дочери,
     ценя превосходство свое,
     каких бы там умниц ни корчили -
     не стоят гроша без нее.


     Не пробуй этот мед: в нем ложка дегтя.
     Чего не заработал - не проси.
     Не плюй в колодец. Не кичись. До локтя
     всего вершок - попробуй укуси.

     Час утренний - делам, любви - вечерний,
     раздумьям - осень, бодрости - зима...
     Весь мир устроен из ограничений,
     чтобы от счастья не сойти с ума.


     Под копытами снег голубой примят.
     Еду в возке я по чужой стороне...
     Так грустно, брат мой, грустно, мой брат!
     Ах, кабы вспомнил кто обо мне.

     Там горит огонек у того леска.
     Еду в возке я. Дуга на коне...
     Все тоска окружает, тоска, тоска!
     Ах, кабы вспомнил кто обо мне.

     Все чужие леса да чужая даль.
     И мороз страшней, и душа в огне...
     А печаль-то, мой брат, печаль, печаль!
     Ах, кабы вспомнил кто обо мне.


     Славная компания... Что же мне решить?
     Сам я непьющий, - друзья подливают.
     Умирать не страшно - страшно не жить.
     Вот какие мысли меня одолевают.

     Впрочем, эти мысли высказал Вольтер.
     Надо иногда почитывать Вольтера.
     Запад, конечно, для нас не пример.
     Впрочем, я не вижу лучшего примера.


     Взяться за руки не я ли призывал вас, господа?
     Отчего же вы не вслушались в слова мои, когда
     кто-то властный наши души друг от друга уводил?..
     Чем же я вам не потрафил? Чем я вам не угодил?

     Ваши взоры, словно пушки, на меня наведены,
     словно я вам что-то должен... Мы друг другу
     не должны.
     Что мы есть? Всего лишь крохи в мутном море бытия
     Все, что рядом, тем дороже, чем короче жизнь моя.

     Не сужу о вас с пристрастьем, не рыдаю, не ору,
     со спокойным вдохновеньем в руки тросточку беру
     и на гордых тонких ножках семеню в святую даль.
     Видно, все должно распасться. Распадайся же...
     А жаль.


     Ах, что-то мне не верится, что я, брат, воевал.
     А может, это школьник меня нарисовал:
     ручками размахиваю, я ножками сучу,
     уцелеть рассчитываю, и победить хочу.

     Ах., что-то мне не верится, что я, брат, убивал.
     А может, просто вечером в кино я побывал?
     не хватал оружия, чужую жизнь круша,
     и руки мои чистые, и праведна душа.

     Ах, что-то мне не верится, что я не пал в бою.
     А может быть подстреленный, давно живу в раю,
     И кущи там, и рощи там, и кудри по плечам...
     А эта жизнь прекрасная лишь снится по ночам.




     ...А годы проходят, как песни.
     Иначе на мир я гляжу.
     Во дворике этом мне тесно,
     и я из него ухожу.

     Ни почестей и ни богатства
     для дальних дорог не прошу,
     но маленький дворик арбатский
     с собой уношу, уношу.

     В мешке вещевом и заплечном
     лежит в уголке небольшой,
     не слывший, как я, безупречным
     тот двор с человечьей душой.

     Сильнее я с ним и добрее.
     Что нужно еще? Ничего.
     Я руки озябшие грею
     о теплые камни его.


     Как время беспощадно,
     дела его и свет.
     Ну я умру, ну ладно -
     с меня и спросу нет.

     А тот, что с нежным пухом
     над верхнею губой,
     с еще нетвердым духом,
     разбуженный трубой, -

     какой счастливой схваткой
     разбужен он теперь,
     подкованною пяткой
     захлопывая дверь?

     Под звуки духовые
     не ведая о том,
     как сладко все впервые,
     как горько все потом...


     В земные страсти вовлеченный,
     я знаю, что из тьмы на свет
     однажды выйдет ангел черный
     и крикнет, что спасенья нет.

     Но простодушный и несмелый,
     прекрасный, как благая весть,
     идущий следом ангел белый
     прошепчет, что надежда есть.




     М. Квливидзе
     Виноградную косточку в теплую землю зарою,
     и лозу поцелую, и спелые грозди сорву,
     и друзей созову, на любовь свое сердце настрою...
     А иначе зачем на земле этой вечной живу?

     Собирайтесь-ка, гости мои, на мое угощенье,
     говорите мне прямо в лицо, кем пред вами слыву,
     царь небесный пошлет мне прощенье за прегрешенья
     А иначе зачем на земле этой вечной живу?
     В темно-красном своем будет петь моя Дали,
     в черно-белом своем преклоню перед нею главу,
     и заслушаюсь я, и умру от любви и печали...
     А иначе зачем на земле этой вечной живу?

     И когда заклубится закат, по углам залетая,
     Пусть опять и опять предо мною плывут наяву
     Синий буйвол, и белый орел, и форель золотая...
     А иначе зачем на земле этой вечной живу?


     На мне костюмчик серый-серый,
     совсем как серая шинель.
     И выхожу я на эстраду
     и тихим голосом пою.

     А люди в зале плачут-плачут -
     не потому, что я велик,
     и не меня они жалеют,
     а им себя, наверно, жаль.

     Жалейте, милые, жалейте,
     пока жалеется еще,
     пока в руках моих гитара,
     а не тяжелый автомат.

     Жалейте, будто бы в дорогу
     вы провожаете меня...
     На мне костюмчик серый-серый.
     Он весь - как серая шинель.


     Памяти А. Д. Сахарова
     Когда начинается речь, что пропала духовность,
     что людям отныне дорога сквозь темень лежит,
     в глазах удивленных и в душах святая готовность
     пойти и погибнуть, как новое пламя, дрожит.

     И это не есть обольщение или ошибка,
     а это действительно гордое пламя костра,
     и в пламени праведном этом надежды улыбка
     на бледных губах проступает, и совесть остра.

     Полночные их силуэты пугают загадкой.
     С фортуны не спросишь - она свои тайны хранит,
     и рано еще упиваться победою сладкой,
     еще до рассвета далече... И сердце щемит.


     У поэта соперников нету
     ни на улице и ни в судьбе.
     И когда он кричит всему свету,
     это он не о вас - о себе.

     Руки тонкие к небу возносит,
     жизнь и силы по капле губя.
     Догорает, прощения просит:
     это он не за вас - за себя.

     Но когда достигает предела
     и душа отлетает во тьму...
     Поле пройдено. Сделано дело.
     Вам решать: для чего и кому.

     То ли мед, то ли горькая чаша,
     то ли адский огонь, то ли храм...
     Все, что было его, - нынче ваше.
     Все для вас. Посвящается вам.


     Сладкое время, глядишь, обернется копейкою:
     кровью и порохом тянет от близких границ.
     Смуглая сабра с оружием, с тонкою шейкою
     юной хозяйкой глядит из-под черных ресниц.

     Как ты стоишь... как приклада рукою касаешься!
     В темно-зеленую курточку облачена...
     Знать, неспроста предо мною возникли, хозяюшка,
     те фронтовые, иные, м о и времена.

     Может быть, наша судьба как расхожие денежки,
     что на ладонях чужих обреченно дрожат...
     Вот и кричу невпопад: до свидания, девочки!
     Выбора нет! Постарайтесь вернуться назад!..

     Иерусалим, 1995




Last-modified: Mon, 31 Oct 2005 08:37:22 GMT
Оцените этот текст: