Васька. Потом опомнился - А может, потом сходим? Но солдат был тверд. - Нет, Василий, потом мне поздно будет. Четырнадцать часов просрочил. Ведь жизнь моя зависит... Зависит вот от этого, пойдем мы сейчас или нет. - Вся жизнь, - вздохнул Васька, он думал про себя. - Может, тебе трудно понять, - говорил солдат. - Про жизнь я понимаю, дядя Андрей, - воскликнул Васька с болью. - Они ведь расправятся... Хотел добавить: "Со мной", но не добавил. Солдат думал про свое. Он подтвердил: - Да, судить будут, это точно. - Да какой суд! - вскричал Васька. - Они знаете как .. Страшно. - Не страшней, Василий, когда себя теряешь, - сказал солдат. - Вот ведь вчера-то я решил, что и не человек я уже... - Я все понимаю, дядя Андрей, - произнес Васька. Как было трудно ему произносить! - Пойдем, - сказал он, но сам сидел на месте. - Пойдем к этому человеку! Пойдем! Словно себя уговаривал, а не солдата. А сам продолжал сидеть. Поднялся, вздыхая. И солдат встал. Отряхнувшись от мусора, они двинулись по тропинке, ведущей к станции. Васька шел первым. Он был направляющим, как сказал солдат. А направлялся Васька прямо к Витькиному дому. - 13 -  Они открыли калитку и вступили в узкий дворик, в углу под досками еще лежал снег. На веревке, растянутой поперек, сушилось белье. Откуда-то подкатилась под ноги черная лохматая собачонка и сильно залаяла, пятясь и виляя хвостом. - Бармалей! Бармалей! - крикнул Васька, присев на корточки. Собака сразу им поверила, стала лизать мальчику руки. - Это Бармалей, собака такая, - сказал Васька. - Она огурцы соленые ест. - Мы что, пришли? - спросил солдат. Васька кивнул, с сожалением оставил собаку. Прошмыгнул под белье, постучал в окошко. Посмотрел, делая скобочкой руки, и снова постучал. В дверях показалась молодая женщина, невысокая, в косынке. - Теть Нюр, Витька дома? - Зачем он тебе? - спросила женщина. - Дело есть. - Если дело... Заходите. Скоро он придет. Тетя Нюра разговаривала с Васькой, а смотрела она на солдата. Ей было интересно узнать, что солдата сюда привело. Пожалуй, только из-за своего любопытства она предложила войти в дом. Комната была чистенькая, но Васька сразу приметил, что вместо занавесок на окнах широкие бинты. И на комоде бинты. Марля да бинты были кругом, как будто они могли скрыть голую бедность. А они еще больше ее выдавали. Тетя Нюра посадила Ваську на диван, а солдату дала стул. Сама села на табуретку напротив, спросила напрямик: - Что-то натворил мой сынок? Васька пожал плечами, посмотрел на солдата. Тот помолчал, произнес, разводя руками: - Не знаю, как лучше объяснить. Может, и вы поможете. У меня тут винтовку, вещмешок украли, еще документы. Я в эшелон не могу вернуться. - Вот как, - протянула тетя Нюра. - Пьяный был? Раз оружие-то стянули? - Нет, не пьяный, - сказал солдат. - Нешто трезвый оружие теряет? Арестуют теперь? - Не знаю... Наверное. - Не наверное, а точно. Это трибунал, милый мой, - сказала тетя Нюра. Васька слушал открыв рот. Быстро спросил: - Что такое трибунал? - Военный такой суд, - ответила тетя Нюра, глядя на солдата. - Видела я, как одного судили. Солдатик помоложе тебя был... Сколько тебе? - Девятнадцать, - сказал он. - Вон что? Я думала, старше. - Она встала, посмотрела в окошко, потом опять на солдата. - А Витька тут при чем? - Ваш сын там... В общем, был при этом. - Как то есть был? - спросила тетя Нюра. - Воровал, что ли? - Я не знаю, - сказал солдат и посмотрел на Ваську. Но тот молчал. - Может, он ничего и не взял, но... Он знает, кто украл оружие. - А вам откуда известно? - спросила опять тетя Нюра. Солдат не ответил. Все трое теперь молчали. Тетя Нюра вздохнула, произнесла: - Не знаю, что вам и сказать. Витька, конечно, от рук отбился. Мужика в доме нет. Я день и ночь в госпитале, санитаркой служу. Тут не уследишь, ясное дело. - Да, - сказал солдат. - Я среди раненых кручусь, у самой мужик на фронте. А к нам все как из мясорубки, куски тела, а не люди идут... А я уж грешным-то делом и подумаю иногда: хоть бы с одной ногой или с одной рукой пришел. Все-таки мужик, если он в дому. От него и запах в горнице другой... А Витьке я уши надеру, как он вернется. - Не надо драть, - попросил солдат. - Может, он невиноват ни в чем. - Как же не виноват? А кто ружье стащил? - Я думаю, что это не Витька. - Солдат посмотрел на Ваську, с упреком посмотрел. А Васька, озираясь по сторонам, скучно пробормотал: - Там и другие были... - Постарше Витьки? - спросила тетя Нюра Ваську. - Угу. - Шайка, что ли? - Не знаю. - Ну, я узнаю. Я все узнаю. Она ушла и почти сразу вернулась с тарелкой в руках. В тарелке лежала белая лепешка, разрезанная по радиусу на узкие дольки. - Попробуйте, - предложила тетя Нюра. - А я сейчас чаю поставлю. Да пробуйте, не бойтесь, это из казеинового клея. Тут, на авиационном складе, достаем. Отмачиваем да в тарелках на холоде оставляем. Он как сыр на вкус. Тетя Нюра засмеялась, добавила: - Голь на выдумки хитра. Я Витьке утром говорю: сходи на рынок, продай по червонцу за кусочек, а на деньги картошки купи. У нас картошки нет. Праздник ведь на носу, Первое мая. А в доме пусто, с какой стороны ни поглядишь. Тут слышно стало, как залаял Бармалей. Солдат и Васька одновременно привстали. Но это был не Витька. Какая-то женщина постучала в окно, тетя Нюра вышла к ней. Но в дом не повела, а стала негромко переговариваться в прихожей. Было слышно, как тетя Нюра несколько раз сказала: "Поможем, поможем... Дай срок". А женщина ей отвечала: "Да сроку-то мало осталось. Куда же мне рожать!" А тетя Нюра опять ей негромко: "Сульфидин пропал. Будет, и все сделаем. Забеги завтра..." - Будем ждать? - спросил солдат Ваську. - Не знаю. Оба взяли по кусочку казеинового сыра. Васька проглотил, не заметил вкуса, взял и опять проглотил. Решил взять последний раз и пожалел, что такие маленькие кусочки. Небось Витька каждый день по тарелке сыра жрет. Васька не завидовал семейным, каждому, как говорят, свое. Но семейным живется в войну сытнее, это Васька знал. Тут во дворе опять гавкнул Бармалей, послышался голос Витьки. Тетя Нюра о чем-то спрашивала, он отвечал. Голоса стали громче, и тетя Нюра закричала, и Витька закричал. Вместе они появились в комнате. Витька, не поздоровавшись, прошел к комоду и положил деньги. Быстро и враждебно посмотрел на Ваську, солдата он как будто не видел. Тетя Нюра стояла в дверях, руки в боки, не сводила глаз с сына. - Ну? - спросила громко. - Скажешь? - Чего вы ко мне пристали! - завопил Витька. Он был вообще истерик. Васька это знал. - Ничего не видел! Ничего не брал! - Брал, - сказала тетя Нюра. Она положила на стол перед солдатиком фонарик. - Ваш? Солдат взял фонарик в руки, осторожно повертел его. Произнес почти пораженно: - Мой. - В кармане нашла, - говорила тетя Нюра. И вдруг закричала на сына, шагнув к нему: - Так что! Тебя на людях выдрать? Даже Ваське стало страшно от ее крика. Никто так на Ваську не кричал. Уж бог с ней, с семейной сытостью, ни за какие бы казеиновые сыры не продал Васька своей свободы. Витька задрожал, заплакал, забормотал сквозь слезы, что он ничего не брал, кроме фонарика. Все остальное забрали Купец и Длинный, а он не брал... - Документы кто взял? - спросил солдат негромко. - Не брал... Не я... - как-то пронзительно неприятно завопил Витька. - Вот Васька тоже видел, он компас получил! - Ладно, ладно, - произнес солдат, поморщившись, На Ваську он и не взглянул. - Ты можешь показать, где живут эти... двое? Витька взвыл еще пуще. - Можешь или не можешь? - спросила тетя Нюра. - Прекрати вой и говори нормально! Ну! - Она крикнула "ну", и. Васька снова вздрогнул, а Витька сразу замолчал. Следя за руками матери, членораздельно произнес: - Купец у магазина живет, зеленый дом, а другого я не знаю. - Зеленый дом? - повторил солдат и встал. - Как его зовут, твоего Купца? - Сенькой, - отвечал Витька, не глядя на солдата. - Ладно, - сказал солдат. - Если не врешь... Он не оглядываясь вышел во двор, в калитку. Васька побежал за ним. На ходу успел оглянуться и увидел, что Витька выскочил вслед и показывает ему кулак. Некоторое время солдат шел впереди, в его движениях появилась уверенность. Васька решил, что не оборачивается и не заговаривает солдат из-за компаса. Но тот будто услышал мысли Васьки, приостановился, поджидая его. - Вот что, Василий, - сказал солдат. - Теперь гляди в оба, нет ли патруля. Знаешь, какой бывает патруль? - Знаю, - ответил Васька. - Тебя могут схватить? - Могут. Я теперь, Василий, как дезертир все равно. Никогда бы не смог представить, что буду скрываться. - А когда винтовку найдешь, не будешь скрываться? - Не буду. Только бы найти! - 14 -  Некоторое время они шагали молча и вышли на окраинную улицу дачного типа. На дороге копались в песке куры. Кое-где жгли весенний мусор: старую ботву, листья, хворост, и горьковатый серый дым витал над огородами. - Я не за оружие борюсь, Василий, - снова начал солдат. Было видно, что он не перестает думать об этом. - И не за документы. Я за себя борюсь. Потому что я уронил себя. Кто же должен меня подымать, как не я сам... Ты понял? Васька кивнул, спросил: - Дядя Андрей, хотите, что-то покажу? Васька полез в потаенное место, достал кусок стальной ножовки, заточенной на конце. - Вот! Солдат повертел обломок, присвистнул, глядя строго на Ваську. - Выбрось ты эту штуковину, Василий, - посоветовал он. - Опасная игрушка. Лучше я сам закину... Васька вцепился в руку солдата, крикнул: - Нет! Нет! Отдай! - Зачем она тебе? - спросил тот. Подержал на ладони и протянул Ваське. Васька засунул обломок в штаны. - Нужно. Вы же сами сказали, что без оружия мужчина не солдат. - Я, Василий, про фронт говорил. - А я про тыл, - отрезал Васька сердито. Но долго злиться он не умел. Через несколько шагов спросил: - Дядя Андрей, а вы "Катюшу" видели? - Нет, не видел. - Говорят, их никто не видел, потому что их возят под брезентом. У них там мина лежит под машиной, как только фашисты окружат и захотят узнать про "Катюшу", наши кнопку нажмут и взорвут ее. - Смотри-ка, - произнес солдат. - Какие у тебя сведения. - На заводе их делают в разных местах, и никто не знает, что это "Катюша". Дядя Андрей, сказать вам один секрет? - Ну? - "Катюши" делают на нашем Ухтомском заводе. - Ты-то откуда знаешь? - спросил солдат, усмехнувшись. - Так все знают... Они остановились около магазина. Здесь была длинная очередь: женщины, старухи, дети. - Что выбросили? - спросил Васька. Одна женщина ответила: - Пока ничего. Говорят, мясные талоны будут селедкой отоваривать. С утра ждем, а ничего нет. - Будет, - уверенно сказал Васька. - Это же ОРС, а ОРС знаете как расшифровывается? Обеспечь раньше себя, обеспечь родственников своих, обеспечь родственников сослуживцев, а остальное рабочим и служащим. В очереди засмеялись, завздыхали, стали вспоминать всякие случаи, но Васька не дослушал, побежал вслед за солдатом. Тот уже стучался в дом, который был зеленого цвета. Долго им не открывали, хотя и Васька и солдат видели, что в окне мелькают какие-то лица. - Открывай! - крикнул им Васька. - Чего тянете? Испугались? - Почему испугались? - спросил солдат. - Они думают, что вы монтер, - сказал Васька. - Ну и что? - А у них электроплитки: штрафуют. Тетя Нюра однажды увидела монтера и спрятала плитку в комод. А монтер проверил счетчик, а потом и говорит: "Чего это у вас, гражданка, из комода дым идет?" Открыли, а там белье горит... Загремел засов, защелкали замки, щеколды, дверь отворилась. На пороге встала крупная женщина, широкое простоватое лицо, волосы комьями свисали вниз. Тетка Акулина, Акулиха - так ее звали. Глядя от порога сверху вниз, она громко произнесла: - Чего ломитесь? Невмоготу? Принесли что-нибудь? - Здравствуйте, - сказал солдат. - Нам Сеня нужен. - Какой такой Сеня? - спросила Акулиха, прищуриваясь. - Ну, Сеня... - Солдат пожал плечами и оглянулся на Ваську. - Сенька Купец, - подсказал Васька. - А вы его мать? Вы на него похожи. - Это он на меня похож, - отрезала Акулиха. - Чего надо-то? - Поговорить, - сказал солдат. - Ну, говорите. Я слушаю. - Мы бы хотели с ним... лично... - С ним? Нет уж, сперва лично со мной. Акулиха сделала шаг вперед и прикрыла за собой дверь. Васька смотрел из-за спины солдата. Подобных стервозных баб он встречал на рынке, такой попадешься, убьет на месте. Васька дернул солдата за рукав, но тот не услышал, а может, не захотел слушать. Он стал рассказывать женщине про кражу вещей и оружия, про свое положение. - Ну и что? - спросила Акулиха. - Вы на что намекаете, гражданин? - Я не намекаю, - сказал солдат. - Ваш Сеня там был. - У вас есть доказательства? - Его видели, - солдат оглянулся на Ваську, и Акулиха посмотрела на Ваську и закричала: - Кто же мог его видеть? Этот сопляк, что ли? Я его тоже знаю! Ну, подожди! Сенька придет, он тебе устроит желтую жизнь! Он тебе разобъяснит, как доносить на него! - Не кричите, - громко оборвал солдат. - Вы не имеете права на мальчика кричать, а тем более запугивать. Акулиха сплюнула и вытерла плевок ногой. Спокойно произнесла: - Я так на ваши слова, поняли? Потеряли оружие, теперь ищете виновных? Не выйдет у вас ничего. А если станете приставать, то мы вас в милицию сведем да проверим, какой вы солдат без оружия и куда вы его пропили... А теперь угрожаете мирному населению... Солдат смотрел на нее широко открыв глаза. Потом, будто опомнившись, махнул рукой, пробормотал: - Вот дура. Он повернулся, пошел не спеша от дома, в то время как в спину ему раздавался громкий крик Акулихи: - Сам дурак! От дурака слышу! Все потерял, какой же ты не дурак! Вчерашний день ищешь! А я вот крикну участкового, может, и не солдат, и не дурак, а диверсант переодетый! Васька сплюнул на дорожку, чтобы хоть чем-нибудь досадить противной тетке, и пошел вслед за солдатом. Нагнал его у магазина и сказал: - Не бойтесь, дядя Андрей, она не позовет милицию! Тьфу, противная баба! Акулиха зубастая! - Ладно тебе... баба. Где ты научился выражаться? - А как ее назвать, если она орет как баба? - спросил Васька. - Курица не птица, а баба не человек! Солдат молчал. - Ясное дело, - продолжал Васька. - Купца дома нет. Что будем делать, дядя Андрей? Тот пожал плечами: - Посидим подождем? - А сколько ждать? Он ведь может вообще не прийти? Солдат посмотрел на Ваську. - Ты вот что, Василий... Иди-ка домой. В детдоме могут забеспокоиться, что ты надолго пропал. А я сам здесь покараулю. Васька усиленно замотал головой: - Не-е, обо мне никто не будет беспокоиться. Я сам о себе всегда беспокоюсь. Потом, меня отпустили. - У тебя родные какие есть? - спросил солдат, присаживаясь на обочину дороги. Васька продолжал стоять. - У меня никогда никого не было. Я из детприемника сюда поступил. Солдат не знал, что такое детприемник, но догадался: туда относят маленьких детишек. А вот кто относит и почему относит? Их бы расстреливать, этих сучек, которые отказываются от своих детей. Живет Васька и не понимает, что можно жить иначе, что существует родительская ласка, забота, материнское тепло. А где-то тут рядом мать живет, не знает, а может, и знать не хочет, что в этой беспризорной толпе ее оборванный сын бегает... Маленький звереныш, но и человек. Солдат отчего-то закашлялся, отвернулся. А Васька увидел, как из калитки, где они только что были, вышла девочка в красненьком пальто, в беретике, сзади две косички и большие банты. Васька сорвался с места, на ходу крикнул: - Оксана! Оксана! Девочка оглянулась, посмотрела внимательно на Ваську, очень удивилась, - Здравствуй, Вася. Что ты здесь стоишь? - У меня дела, - сказал Васька, подходя к девочке. - А почему тебя не было на уроке? Смотри, тебя могут исключить. Васька оглянулся, не слышал ли солдат всего сказанного. К счастью, не слышал. Васька законно считал, что не следует солдату знать о всяких временных Васькиных неудачах, в том числе со школой. Понизив голос, Васька спросил: - Ты что, Оксан, здесь живешь? - Меня зовут не Оксана, - поправила девочка. - Меня зовут Ксана. Ну, Ксения, понимаешь? - Какая разница, - возразил Васька. - Меня вот хоть чугуном назови, только в печку не ставь. Девочка засмеялась, и Васька засмеялся. Они стояли посреди улицы и смотрели друг на друга. Васька приметил эту девочку, когда она пришла в класс. Но сам бы он к ней не подошел. Во-первых, она одевалась как барышня, а детдомовские - кто во что горазд... Во-вторых, они вообще не дружили с домашними. У тех всех своя жизнь, родня, хозяйство, дом... Их кто-то встречает, кто-то провожает, кладет в газетку хлеб, картошку, а то и конфету... Все у них не как у людей, и Васька этой жизни не понимал, не хотел понимать. Вот даже отношение к еде. Васька навсегда запомнил, как одна девочка, не Оксана, держала в руке хлеб, намазанный повидлом, и вдруг взяла да бросила в окно. Васька чуть сам не упал вслед за хлебом. Он бы тут же сбегал, нашел его, но был урок. И это был мучительный для Васьки урок, потому что он не слушал, а думал о хлебе, намазанном повидлом... Васька нахохлился, совсем по-другому, и хмуро спросил: - Эта, которая пасть на всю улицу раззявила... Твоя мать? Девочка перестала улыбаться. Тоже холодно спросила: - Кто раззявил? Я ничего не слышала. - Ну, с вашего дома! Акула которая! - А-а, - произнесла Ксана. - Тетя Акулина, наша хозяйка. - Какая хозяйка? - Мы у нее снимаем площадь, - объяснила Ксана.- - Мы ведь беженцы, из Белоруссии, а там сейчас немцы. - Вот как, - сказал Васька и посочувствовал Ксане, У него и тон и обращение сразу переменились. - Я думал, что ты как другие... А ты что, с матерью приехала? Ксана кивнула, простив Ваське всякие грубости, предложила: - Ты приходи, если захочешь. У меня мама портниха, она тебе одежду зашьет. - Зачем мне зашивать? - нахмурясь спросил Васька. - Я и сам шить умею. Ты лучше скажи; где сейчас Сенька? Ксана посмотрела прямо в Васькино лицо, строго спросила: - Ты с ним водишься? - Да нет, не вожусь. Он мне, понимаешь, нужен... Для одного дела. Но это секрет. Ксана сделала к Ваське шаг и оказалась так близко, что он услышал странный тонкий запах, исходивший от нее, увидел крупные веснушки на переносице, открытые серые глаза. - Знаешь, он ведь жулик, у него, говорят, шайка. А Акулина ихняя спекулирует на рынке. Мы их боимся. Мы бы давно от них перешли, но мы задолжали им денег за квартиру. А теперь мы боимся... Мама говорит: "Вдруг прирежут". - Ты не бойся, - тоже негромко сказал Васька. - Если что, я их быстро к ногтю! - Ты? - А что? Я ведь не один! Васька оглянулся на солдата и сейчас только заметил, что он делает ему призывные знаки. Васька заторопился. Быстро спросил: - Значит, Акула - спекулянтка? - Она продает всякое белье, которое ей приносят. А Сенька вместе с ней весь день торчит на барахолке. Я видела, как он уходил с каким-то свертком... - Ладно. Спасибо, - сказал Васька. - Встретимся в школе. - Ты лучше с ним не связывайся, он убить может, - предупредила Ксана, глядя на Ваську. Произнесла так, - будто она давно знала Ваську, а теперь переживала за его жизнь. Ваське стало приятно, что за него могут так переживать. Впервые в жизни делал Васька настоящее дело, и впервые за него переживали. С какой-то лихостью, которая не могла не поразить Ксану, он произнес: - Знаешь, как говорят... Двум смертям не бывать, а одной не миновать! До встречи! Повернувшись и чувствуя ее очарованный взгляд, Васька героем шел по улице, к ожидавшему его солдату. - 15 -  Время клонилось к обеду. Солнце ласкало землю, над огородами стояло волнистое марево. Солдат задумчиво задрал голову, поскреб в светлых волосах. Произнес с сомнением: - Опасно на рынок-то. Патруль там... - Мы спрячемся, - сказал Васька. - Там в толпе как в лесу. - Так-то оно так, да не совсем. - Тогда я один пойду! - воскликнул Васька. - Один? - спросил солдат и посмотрел на Ваську. Он подумал: "Нет, Василий, один ты пропадешь. Если раньше не пропадал, так и дела такого у тебя не было, чтобы бороться с целой шайкой. Нам теперь, Василий, надо быть вместе. Вместе мы много сильней. Вот и я бы без тебя сгинул бы, наверное. Я без тебя ноль. А ты хоть и единица, но в одиночку тоже невесть какая. Вот и выходит, что только мы вдвоем и можем жить". Так солдат размышлял. Вслух он произнес: - Пойдем, пожалуй. Они миновали окраинные улицы, мимо текстильной фабрики, мимо керосиновой лавки выскочили прямо к рынку. Трудно было сказать, где кончался и где начинался этот рынок. Толпа заполняла бывшее узкое пространство люберецкого рынка, а также площадь перед станцией и прилегающие улицы, вплоть до бани. Солдат смотрел вокруг с любопытством, но и с некоторой растерянностью, в то время как Васька был тут как рыба в воде. Он довел солдата до тихого, насколько это было возможно в толпе, закутка, между стеной дома и пивной, сказал: - Стой здесь, дальше я сам пойду. Один я быстрей найду Купца. Васька ввинтился в толпу как вьюнок все равно. Быстро, ловко скользил между группами и одиночками, у иных под руками ухитрялся пролазить и одновременно успевал что-то углядеть, пощупать, даже понюхать. Но двигался он вперед. Какое богатство был военный рынок. Вся человеческая бедность, вынесенная напоказ, создавала странную иллюзию обилия. Все тут возможно встретить: зажигалки, одеколон, бритвы, плоскогубцы, книги, гвозди, пуговицы, штаны, абажур, глиняную копилку-кошку с узкой щелью на загривке. Кто-то кому-то пояснял, что означает номер вверху консервной банки (не рыбная, какая же она рыбная, мясная эта банка, чудак!), кто-то жег спичкой нитку на шерстяном отрезе и совал в нос покупателю, доказывая, что шерсть есть шерсть, а не что-нибудь иное. "Слышь, завоняло? То-то же!" И Васька сунул нос, вынырнув из-под руки, и точно, воняло, как паленым от собаки. - Отрез из собачьей шерсти! - сказал он мимоходом, но его тотчас шуганули. Старикашка кричал громко: "Мастика для бритвы! Мастика для бритвы! Мастика для бритвы! Женщины любят бритых да молодых!" Васька посмотрел на старика и крикнул на ходу: - Сам-то чего небритый? Старик тут же среагировал: - Сам бы брился, да других надо уважать! Покупайте, молодой человек! - Не отросло еще, - сказал Васька. Старик подмигнул, восклицая: - Вострая бритва везде сгодится! Но Васька уже его не слышал, он уставился на чьи-то руки, державшие часы. Спорили двое, и хозяин часов говорил: "Да хошь, я их об землю сейчас? Хошь? Ты вот скажи, что хошь, и я их об землю!" - Зачем их об землю? - спросил покупатель. - Как зачем? Ты говоришь, мол, часы негодные или плохие? А я говорю, что лучше этих часов сейчас на рынке нет и не было. Вот шмякну об землю, и посмотрим. Какие они... - Я не говорю, что они плохие! - Ага, значит, думаешь! А ты не думай, это тебе не штамповка какая-нибудь, сам у фрица с руки снял! Васька постоял, подождал немного, а вдруг тот, что с часами, действительно возьмет да шмякнет. Но он продолжал хвалиться, и Васька разочарованно отошел, размышляя над тем, что купля-продажа это не столько сама вещь, сколько разговор вокруг нее, и красноречие здесь, а попросту язык, и есть самая большая ценность. Уговоришь - значит, продашь. Голод заставит быть разговорчивым. Васька уперся глазами в двух сидящих у ящика людей. Один из них играл в "петельку", другой - в "три карты". Ну, "петельку" Васька знал. Там, куда ни суй палец, пусто будет. И все это знали. Поэтому игра шла по дешевке, по рублю. А вот карты... Тут, как говорят, ловкость рук и никакого мошенства... Васька, затаив дыхание, смотрел, как пьяный дядька раскладывал у всех на виду карты, приговаривая для любопытных, собравшихся вокруг: "Игра простая, и карта такая, вот тебе туз, а вот король... Попадешь на туза, не возьмешь ни фига, а попадешь на короля, сто рублей с меня!.. Кладу на виду!"Васька точно угадал, где лег король, и все вокруг видели, как и Васька, что король лег с левого края. Но стоило кому-нибудь показать на карту, как дядька кричал: "Червонец сперва на стол!" Вот тут, как догадался Васька, и есть самый главный фокус в игре. Червонец-то не близко, за ним лезть надо. Кто теперь близко прячет? Только человек руку отпустил от карты да двумя руками за бумажником полез, ан карта там уже другая. Отпусти руку - и все тут, нет короля, как не было. Положил человек червонец, переворачивает: не та! А все кругом хохочут! Не первый такой ты дурачок... Не первый и не последний! Дядька кое-как сует смятый червонец, а там в кармане у него другие торчат... Эх, словно зачесалась у Васьки рука, пальцы зазудило. Но близко локоток, да не укусишь. Знает Васька по опыту, что вокруг картежника вьются свои, разжигают страсти, заинтересовывают толпу, сами для виду играют. Ловят простачков в свои сети. Уж дядька недосмотрит, так эти углядят, прибьют. Поднял Васька глаза, а рядом Купец стоит. Тоже в карты уставился. Норовит не заплатя угадать. - Эй, - сказал Васька, - чего продаешь? Это что, машинка для стрижки волос? Купец только рыжими глазами повел на Ваську, буркнул недовольно: - Не лапай, не купишь. - А мне она и не нужна, - сказал Васька. - Тут один бывший парикмахер искал... Мол, машинка ему нужна... Купец перестал шарить глазами по картам, обратился к Ваське, недоверие на лице. Не доверяет, а отпустить Ваську боится. - Кто такой? - спрашивает. - Покажи! Васька посмотрел в лицо Купца, конопатый, глаза, как у лягушки, широко расставлены, а в них плохо скрытая жадность. И губы толстые, шлеп-шлеп... В детдоме бы его сразу нарекли "губатым". - Пошли, - сказал Васька и полез снова в толпу. Издалека увидел солдата, ткнул Купца в его сторону: - Он! - Солдат, что ли? - Ага. Интересовался твоей машинкой! Только подошел Купец к солдату, как Васька его сзади обхватил и закричал солдату: - Это он, он! Это Купец тот! Держи! Купец не успел и среагировать, как солдат взял его под руку, интересно так взял, что и не вырвешься и даже не пошевелишься: больно будет. - Чего тебе? Чего хватаешь? - заныл Купец сразу. И голос стал хлипкий, противный. Солдат посмотрел на него и, задвигая поглубже в простенок, спросил негромко: - Слушай, Сенька, у меня к тебе такой вопрос. Ты у меня винтовку брал? И вещмешок? И документы? Купец даже ныть перестал, глаза вывернулись наизнанку. Пытался что-то сообразить и только губами безмолвно шлепал. Васька стоял на выходе из простенка и знал, что если Купец рванется и ему удастся освободиться, то Васька ляжет ему под ноги. А солдат поднадавил на руку, так слегка надавил, но Сенька застонал от боли. - Брал или нет? - Нет, - сказал Сенька. - А если вспомнить? - Нет, не брал я. - А если еще вспомнить? - Клянусь, не брал! Солдат оглянулся вокруг. Проходили мимо люди, некоторые обращали внимание. Понял солдат, что ничего из Сеньки таким путем не вытянешь. Да и времени нет с ним возиться. Не в лесу, на рынке. Тут у Купца знакомых блатяг видимо-невидимо. Один углядит, и все пропало. Солдат опять оглянулся, велел Ваське остаться тут, а сам повел Купца в сторону. Сперва держал, как прежде, за руку, а потом и держать перестал. Уговаривал, внушал, а Купец все мотал головой. Васька смотрел издалека, но уяснил уже, что ничего не скажет Купец. Его не напугаешь, он стоеросовый! Весь в свою маму Акулу. От коровы теленок, а от свиньи поросенок! Васька увидел, что солдат снял часы, посмотрел время, что-то прикидывая, и показывает Купцу. Тот зашлепал губами, впился в них, глаз не сводит. А солдат ему прямо в руки. На, мол, смотри. Схватил тот, к уху прижал, а лобик у него узкий, как у обезьяны... Васька смотрит на Купца, а Купец то на часы, то на солдата. Пытается что-то сообразить. А что соображать, видно и так, что Сенька Купец продажный. Он за деньги мать родную продаст и себя в придачу. Увидел Васька, как Купец торопливо засунул часы в нагрудный карман, извлек огрызок карандаша и тут же на пачке "Беломора" стал что-то писать, карандаш он слюнявил во рту. А Васька с яростью, так что горло перехватило, подумал: жаба! Сказать, крикнуть не мог: боялся испортить дело. Солдат принял написанное, прочел, сунул в карман. Уже громко произнес: - Ну, смотри, Купец! Если тут насочинял! - Во, клянусь, - забормотал тот, бледнея и отодвигаясь на всякий случай в толпу. Может, он испугался, что часы заберут обратно. - Что я, враг себе, что ли. Договор дороже денег... - Для тебя-то? - без улыбки спросил солдат. Брезгливо отвернулся, показывая, что разговор кончен и ему противно стоять рядом. - Жаба, - сказал Васька, вложив всю свою ненависть. - Ты, Купец, жаба! Тот зыркнул на Ваську, но никак не среагировал, а сразу влез в толпу и пропал. Ясное дело, дал ходу подальше. А солдат продолжал стоять как раньше, словно забыв, где он находится. - Дядя Андрей, - позвал Васька. Тот обернулся, незрячим оком окинул рынок, Ваську. Медленно дошел до стены, сел на завалинку. - Подожди, Василий... Сейчас, что-то устал. Дышал он тяжело, будто долго работал. Щеки опали, и глаза ушли. Посмотрел сбоку Васька, как жизнь измочалила человека. Его накормить надо, вот что. Без жратвы и без сил он долго не протянет. - Посиди, я сейчас, - сказал Васька и полез в толпу. Где ужом, а где ласточкой пролез, проскользнул, пронырнул Васька - напрямки к картежному барыге. У того по-прежнему червонцы смятой горстью из кармана торчат. А он, видать, поддал еще, шумит, карты местами перекладывает. Васька пристально посмотрел на него издалека, точно измерял глазами или внушал что-то. Притерся сбоку, вперился в карты, а руки сделали остальное. За угол двумя пальцами, как ножницами, потянул бумажку на себя. Тише дуновения ветра было это движение. В лице оживленное внимание к картам, в теле немота и напряженность в каждой отдельной мышце, в ногах - пружинистый, готовый к прыжку рывок. А руки сами по себе, работают, знают, как делать дела. Тончайшая, ювелирная работа, если по достоинству оценить. Указательный и средний по миллиметру тянут, а другие пальцы на подхвате, в малый комок сворачивают, в рукав продвигают. Уж готово, да не совсем, паузу требуется выдержать. Постоял Васька, на небо поглядел, все-то чувствуя вокруг, - и крабом в щель, в толпу. Вот теперь - все. Вынул червонец, оглядел с двух сторон, разгладил, потом свернул вчетверо. Положил в левую ладонь и свободно, как гуляя, к барыге-картежнику подошел. Стоял, сжав червонец в руке, караулил. - Игра простая, карта золотая! Вот тебе туз, вот тебе король! Васька смотрел не моргнув, ел глазами карты, засек намертво, что король лег с правой стороны. Шмякнул на него рукой, к месту прижал: "Тут!"Барыга захохотал, и все кругом оскалились. - Деньги на бочку! - произнес, будто отрыгнул сивухой, показывая желтые, прокуренные зубы. Васька правой вцепился в карту, а левой протянул червонец - вот, мол, держи. Тут барыга улыбку стер, в упор взглянул на Ваську, потягивая носом. Нагло прошипел: - Проиграешь, цуцик! Не советую! - А мне, дядя, денег не жалко, - овечкой смотрит Васька, глаза доверчивые, как у дурачка. Барыга и тот усомнился: идиотик, что ли, он, влез на мою голову. Если идиотик, недоношенный, отцеплю. Чувствует Васька, как сзади поднадавили, кто-то свой старается, гнет Ваську, мешает ему. Хотел оглянуться, а тут карта сама собой, как живая, поползла из-под пальца. Васька второй рукой вцепился. Вот-вот упустит короля. - Мал еще! - как закричит барыга. - В школу ходить надо, а не на рынке играть! Знает, куда бить. Но не на таковского напал. Васька за себя постоять может. Вперился в зенки барыги, руками карту держит, а ртом работает, кричит как можно сильнее, чтобы скандалом толпу привлечь. - Ты, дяденька, на сына кричи, а я сам свои гроши зарабатываю. Ты по росту не смотри, мой червонец ничуть не хуже, чем твой. Ты прямо, дяденька, скажи, почему я не могу играть! - Пусть играет, - сказали в толпе. - Что тебе, чужих денег жалко? Откуда-то инвалид появился с пустым правым рукавом. Посмотрел на карты, на Ваську, спросил басом: - Чего ты? Дай мальчику сыграть. Не все равно: он или я? Ну, считай, что моя карта. - Сам и плати! - сказал зло барыга. - Заплачу, - произнес спокойно инвалид. - Держи, мальчик, свою карту, поскольку у нас три руки на двоих. Сейчас мы его потрясем немного... В толпе засмеялись. Васька чувствовал: теперь все на их стороне. Инвалид положил свой червонец, а Васькин забрал. - Переворачивай, мальчуган! Посмотрим, какое наше счастье! - Переворачивай! - крикнули нетерпеливые. Но странно, и барыга повеселел, по-свойски крикнул инвалиду: - Не боишься? Хочешь, я сумму удвою? А утрою? А? - и захохотал принужденно. Васька почувствовал, как играет барыга, но не мог смекнуть, к чему это. Пугает ли, ва-банк пошел? Давит инвалиду на психику. Расчет-то верный, у фронтового человека равновесия не может быть. Разве что выдержка, и то до поры. Вот барыга и жмет на эту самую выдержку, вывести из себя пытается. - На тыщу, - орет, - играем! Как? Толпа замерла. И Васька замер. Вот до чего дошло, на его карту ставят целую тыщу. Глаза сошлись на инвалиде, и Васька смотрит, но жалобно смотрит, испугался. За свои бы, наверное, нет, но деньги-то чужие, а карта Васькина! Пошевелил инвалид губами, состояние свое прикидывал. Вдруг махнул единственной рукой: - Валяй на тыщу!Ахнули все. Круг придвинулся, задние на цыпочки встали А барыга руку сверху Васькиной положил, чтобы, значит, не торопился. - Не боишься? - зубы оскалил радостно. - А чего тут бояться, - смеется тоже инвалид. - Сотня, тыща... это не жизнь... А жизнь - не игра. - У кого не игра, а у кого - игра, - с вызовом бросил барыга. У Васьки пальцы онемели держать карту. Уж сам не знает, что он держит, может, под рукой и карты никакой нет. Чего вдруг барыга развеселился, разошелся? Как правоту чувствует? - Хватит, переворачивай, - кричат в толпе. - Переворачивай, - говорит инвалид. - Ладно, - сказал барыга, - не буду на тыщу. Не хочу грабить героя-бойца, а червонец - возьму, чтобы не лез на рожон, в лобовую атаку. Снял он свою руку, и Васька со страхом перевернул. Все подтянулись, чтобы посмотреть: король! "Вот, нагленок, короля держал, а если бы вправду на тыщу! Хватай деньги и тикай, пока не отняли!"Инвалид хлопнул дружелюбно Ваську по спине: мол, бери, твои - и отошел. Видать, торопился. Стали все расходиться. А барыга считал червонцы медленно, поглядывая по сторонам, положил сто рублей Ваське в ладонь, но руку не отпустил: - У нас так, милый, не водится, играй еще! Васька и сам сообразил: не отпустит. Ткнул пальцем заведомо другую карту, отдал червонец и тут же смотался. На Васькино счастье, кто-то подвернулся играть. Тут же купил Васька полбуханки хлеба, пять вареных картофелин и огромный, бурого цвета соленый огурец. Прижимая все к груди, пролез к стене, где недавно оставил солдата, и не нашел его. Быстро посмотрел во все стороны и тут только увидел в спину, что уходит в сторону вокзала дядя Андрей, а рядом с ним еще два военных с красными повязками на рукавах. Хотел Васька побежать следом, да ноги отнялись. Сел он на ту самую завалинку, где недавно солдат сидел, хлеб положил, картошку, огурец. Посмотрел на свою провизию, слезы потекли из глаз. Из-за них, из-за картошки да хлеба, потерял он дядю Андрея. Оставил одного, хоть обещал беречь. А теперь его забрали, навсегда увели. Остался Васька один - на всю его жизнь. - 16 -  Андрей не заметил, как подошли к нему двое. - Почему не приветствуете, товарищ красноармеец? Андрей вскочил, отдал честь. - Документы, - сказал один. В глазах у Андрея, оттого ли, что встал, или от общей усталости и от голода, все померкло, покрылось серой пеленой. Он провел рукой по глазам, встряхнул головой, но увидел солдат как издалека. Многажды за эти сутки он представлял, как его возьмут, как поведут... Было это страшно От одной мысли холодело в животе. А теперь вот они стояли, как представлялось, и только не было страшно. Он пережил раньше свой страх, оставалась одна пустота. Андрей вздрогнул, посмотрел на лицо солдата. Вспомнил, что давным-давно, в непонятные времена, рыжий красавец ефрейтор просил у него закурить. А тот улыбался во весь рот, конопатины на носу светились. Андрей натянуто улыбнулся. - Свой, - сказал рыжий ефрейтор длинному напарнику. - Я у него проверял. Как дышится в родном городе? - спросил он Андрея. - Да ничего, - ответил Андрей каменно. - Девки небось заездили? Они прошли несколько шагов вперед, и рыжий что-то спрашивал, Андрей отвечал. Был он как во сне. Не верилось, что могло так гладко пройти. Сейчас поговорят, пошутят, а потом дружелюбно предложат: "Айда-ка, парень, с нами. Что мы, не видим, что ты без оружия и без документов. Пойдем, пойдем..."Сам Андрей вдруг предложил: - Пойдем? - Он решил, что так станет легче. Он честно все расскажет, не будет носить свою тяжесть. Что бы там ни случилось, но хуже, чем сейчас, не будет. - Иди, иди, - воскликнул рыжий. - У тебя время - золото! - Протянул руку, бросил мимоходно, незначаще: - Не забывайся, хоть в родном городе... Всему свой срок! Андрея мгновенно мысль сквозная прострелила: "Вот что! Запомнил рыжий про суточную увольнительную. Выручил, потому что решил, что прогулял он лишнее. Тоже грех, но не столь велик, каков был на самом деле". Андрей как выдохнул: - Спасибо, друг! - Не за что, - сказал рыжий, козырнув. Подмигивая желтым проницательным глазом, пропел весело: - "Вспомню я пехоту, и родную роту, и тебя за то, что дал мне закурить..." Разошлись, чуть полегчало. Сейчас только подумал солдат про Ваську, стал проталкиваться к старому месту. За чужой толпой увидел: ссутулившись, сидит мальчик на завалинке, как потерянный, глаза руками трет. Сел солдат рядом, взял за плечо: - Ну что, Василий? - а тот дернулся, обернулся, замер счастливо. Сердце чуть не выпрыгнуло у Васьки. - Дядя... Дядя Андрей! А я-то подумал... - Ага, - сказал солдат. - Я тоже, Василий, так подумал. Пойдем-ка скорей отсюдова. Хватит нам испытывать судьбу. - А у меня глядите! Хлеб с картошкой! Солдат ничего не сказал, забрал продукты в широкие горсти и торопливо, локтем вперед, пошел через толпу, Васька за ним. Выбрались с рынка, и только за домами, когда пошли заборы да огороды, солдат чуть уменьшил шаг. На какой-то полянке вывалили хлеб наземь, картошку, огурец, и оба сели. Жевали, глядя друг на друга, словно впервые увидели. - А ты, Василий, жук! Ох, жук! - Почему, дядя Андрей? - Гм... Еще спрашиваешь почему? - Ага, я непонятливый с детства. - Сейчас поймешь. Где взял еду? - Нашел, - сказал Васька и поглядел солдату в глаза. - Валялось? - спросил добродушно солдат с набитым ртом. У него вышло так: "Ва-я-ось?" - А что, не бывает, что ли? Карточки теряют... А однажды я слышал, будто корову целиком потеряли. - Дойную? - спросил солдат серьезно. - Не знаю