Я сказала: я всего лишь использовала тебя как средство. Он озверел и хотел убить меня из пистолета. Я сказала: стреляй, сволочь! - повернулась и гордо вышла, а он выронил пистолет и зарыдал, ломая пальцы... Я ждала неделю, пока все заживет. Я пришла к нему. Я ведь понимала, что девчонкой Денису Ивановичу совсем не нужна. Он скажет: я не могу, учитывая твой возраст и невинность. А я захохочу (он залюбуется ослепительно белыми зубами): вы слишком обо мне хорошо думаете, Денис Иванович! Я женщина! - и гордо вскинула голову. Он побледнел. Он сказал: да, я люблю, люблю тебя, но я боюсь осуждения людей и общества, ведь тебе всего пятнадцать лет. Я сказала: для любви нет возраста! Он согласился, но что-то его останавливало. Я воскликнула: из тебя пьют кровь все, кто вокруг тебя! Одно твое слово - и я уничтожу их - и ты будешь свободен, мы уедем с тобой туда, куда ты захочешь. Тут я схватила нож, и он невольно залюбовался сверканием лезвия, сверканием таким же, как ее глаза. "О, нет, - сказал он. - Ты не понимаешь, сколько светских условностей обуревают меня, ты не можешь представить, какие невероятные жизненные узлы приходится распутывать мне, включая внебрачного сына, который вырос, но уже претендует на наследство и хочет отобрать у меня вот эту гитару работы Страдивари, унизанную брильянтами!" - "Ты хочешь сказать, что тебе дороже твоя музыка, дороже твоя гитара? О, если б это было так! - воскликнула она, и он потупил глаза, пораженный ее проницательностью. - На самом деле тебе дороги всеобщее обожание, твоя всемирная слава, успех у женщин и вращение в светском обществе! Вот чем ты дорожишь более всего, именно поэтому так дорожишь своей репутацией и не можешь дать вырваться на свободу из груди из души из сердца из сердца вырваться на свободу птице счастливой птице свободной птице быстрокрылой птице своей любви! Ты выбираешь не между мной и музыкой, ты выбираешь между мной - и покоем, комфортой, тьфу, черт! комфортом, ты выбираешь, нет, ты уже выбрал!" - "Я люблю тебя!" - воскликнул он, простирая к ней руки. "Мне не нужна такая любовь!" - воскликнула она, направляя себе в сердце острое жало кинжала. "Пусть холод этого клинка охладит мою кипящую кровь! Прощай!" И она вонзила себе в грудь кинжал, и упала, истекая кровью. Он страшно закричал, упал на нее и... У меня на ногах, кажется, начинают расти волосы. Это ужасно. Придется тогда брить ноги. Не бывает же, чтобы вообще без волос. Я видела тетку - совершенно мохнатые ноги. Ужас. Я бы застрелилась. И если б была некрасивой, застрелилась бы. Зарезалась бы. Но не бритвой. У бритвы нет острого кончика, а так интересно... А вон перочинный ножик... Кинжал первоклассника, очень смешно... Но острие - острое. Вот вдавливается в кожу. Глубже. Больнее. Еще глубже. Еще больнее... Мама!... Что это? Что это? Что это? ЧТО ЭТО?! 3 АНДРЕЙ АНДРЕЕВ, упомянутый в мыслях и фантазиях Оли Гульченко (фантазией, например, является приход ее к нему), - тоже ученик Дениса Ивановича и тоже был у него в ночь с пятнадцатого на шестнадцатое июля. Не имея слуха, Андрей никогда не увлекался музыкой, его интересовали другие вещи. У него - машина. Автомобиль. Он с детства хотел машину. Вырос. Зарабатывал. Копил. Доставал. Крутился направо, налево, назад, вперед - вокруг денег, вокруг людей, вокруг собственной оси. И вот ему стало двадцать четыре года. И она стала у него. Она называется "БМВ". Нет, не так. BMW. Вот как она называется. Она алого блистающего цвета. У нее четыре двери и закругленные формы клинообразного кузова. В ней музыка mini hi fi, кондиционер, бар с напитками. В ней кожаные сиденья. На крыше есть люк темного стекла, который можно открыть для прохлады, а можно и не открывать, но тогда его не будет видно тем, кто смотрит со стороны. Когда же его откроешь, его видно - не в пример большинству машин, пусть тоже импортных, но не имеющих такого люка. И если, например, девушка сидит в машине и ей захочется посмотреть наверх, то она увидит над собой сквозь щель люка небо с облаками или без облаков, с одной только безграничной синевой, и она сразу душой почувствует иной масштаб и простор - и мощь движения, а через это по-другому оценит масштаб, простор и мощь владельца машины Андрея Андреева, - что и требуется доказать. Колеса у машины широкие и небольшие в диаметре, диски их хромированные или никелированные - сверкают. Стекла окон машины тоже затемнены - из машины отлично видно все, в машину же ничего не видно, и завистливому зеваке остается лишь воображать, кто там таинственный, невидимо-неведомый, по каким тайным делам промчался мимо него в городские дали, кто - и с кем? Вздохнет зевака, тряхнет раздраженно бутылками кефира в полиэтиленовом пакете (на котором загорелая голая женщина изображена на золотом пляже под пальмой со счастливой улыбкой лица и манящим извивом тела) и скажет мысленно: "Убивать таких пора!" - может быть, имея в виду не только того, кто едет в машине, но и загорелую женщину - и того, по чьей вине он должен пить кефир вместо ежедневного шампанского, которое он и не стал бы пить каждый день, но хотел бы иметь такую возможность, он бы даже и не притронулся к нему, поставил бы два ящика, гости удивляются, спрашивают, а он отвечает: да так, на всякий случай, пусть себе стоит, вдруг хорошие люди зайдут - угощу... К заднему же стеклу машины приклеена белая надпись на синем фоне, дразнящая своим содержанием (Андрей приобрел ее на автомобильном базаре). Надпись такая: I HAD A MALT AT THE YELLOWSTONE DRUG SHOSHONI, WYOMING Купив машину, Андрей Андреев не сумел сразу же купить гараж и четыре месяца спал в машине. Впрочем, когда гараж наконец был приобретен, Андрей не расстался с привычным уже местом ночлега и частенько приходил в гараж успокоиться от жизни - и переспать ночку с машиной, которая ни разу еще не предала, не подвела его, а только ласкала удобством кресла, скоростью, легкостью, - не говоря уж о том, что она стала для него идеальной сводней - и бессчетное количество девушек, девчонок, девиц, девах, девок, баб, женщин, чувих, лахудр и лохушек, дам и барышень, принцесс и золушек попадали на совратительные ложа сидений и безропотно позволяли привезти себя - все в тот же в гараж, а не домой, поскольку родители Андрея Андреева, с которыми он жил, к его занятиям и образу жизни относились неодобрительно. Да хоть бы и одобрительно, в гараже было сокровеннее и уютнее, особенно после того, как Андрей расширил гараж, пристроив вполне жилое помещение, провел туда воду и газ, оборудовал канализацию. И стал тут жить. И был бы вполне счастлив - если бы не Эльвира Нагель. Они были ровесники и учились в одном институте, на одном факультете (Андрей, убиваясь дни и ночи добычей денег, высшее образование на всякий случай все же решил получить). Эльвира (то не сплетни о ней были) действительно отличалась покладистостью. А Андрей был тоже красив и раскован. И вот он подошел к ней и сказал: "Мы с тобой оба вполне бессовестные люди. Мы с тобой идеально подходим друг к другу". - "А катись ты!" - брезгливо ответила Эльвира Нагель, полулежа на кровати и лаская голову уткнувшегося к ней в подмышку коротыша (фамилию которого Андрей забыл тотчас после окончания института), с коротышом этим никто из студентов не мылся одновременно в душе, боясь заразиться стекающей из-под его ног водой: он страдал грибковыми и другими кожными заболеваниями, включая чесотку. Но к Эльвире, кстати, ничего не пристало, как и все прочее, что могло бы пристать, Андрей доподлинно знал - умея узнавать такие вещи, - что она ни разу не обращалась к врачу по поводу любовных болезней, и это его, четырежды лечившегося, очень изумляло. Итак, Эльвира, одаривавшая нежностью всех, не одарила только одного - и именно того, кого одарить была бы рада и счастлива любая, лишь шевельни пальцем. Чтобы не бередить свое самолюбие, Андрей сделал вид, что сказал свои слова Эльвире в шутку, - без нее хватает. Но потом, когда появилась машина, когда он благоустроил гараж, когда появился у него серьезный опыт жизни, когда стало ему уже двадцать пять лет, он вспомнил. Он не хотел приезжать к ней домой или на работу, тем более что она нигде не работала. Он сутками колесил по городу, чтобы увидеть ее случайно. Он ездил, глядя по сторонам, и несколько раз чудом избежал столкновения. И увидел ее. Она переходила улицу. Резким маневром он поставил машину перед ней - навстречу движению. Не обращая внимания на гудки и крики, он открыл дверь и тихо, скромно посмотрел на нее. Эльвира усмехнулась и сказала: "Нет. Никогда". Тогда Андрей стал узнавать про ее жизнь и вышел на Дениса Ивановича. Он купил замечательную гитару (так ему сказали) за полмиллиона рублей денег - в начале девяносто четвертого года - и пришел к нему стать его учеником. Есть ли какие навыки? - спросил Денис Иванович. Нет, ответил Андрей. У меня даже слуха нет. Но я хочу играть. Вы сыграйте, а я перейму. Недоумевающий, но уважающий чужие потребности, странности и страсти, Денис Иванович сыграл одну из самых трудных пьес своего репертуара. Андрей, наведя на его пальцы видеокамеру, снимал. Дома - то есть в гараже - он уселся перед экраном телевизора и с видеозаписи стал изучать, что делать пальцами правой руки, а что левой - учиться вприглядку. Он просидел так два месяца безвылазно - и достиг поразительных результатов. Он пришел к Денису Ивановичу, взял гитару и в присутствии всех математически точно повторил труднейшую пьесу. Денис Иванович очень хвалил. Другие тоже отнеслись приветливо - кроме Димы Гульченко, сказавшего, что это дикая профанация искусства, и кроме, как вы сами догадываетесь, Эльвиры Нагель, ничего не сказавшей, но в глазах ее было полное равнодушие - настолько полное, что Андрей Андреев не поверил. Утром накануне ночи с пятнадцатого на шестнадцатое он долго думал, проснувшись в своем доме-гараже, он составлял план, как залучить Эльвиру в свою машину. А уж машина за нее сама решит. Сорок восемь раз уже он предлагал ей свои услуги - по утрам, когда расходились от Дениса Ивановича, сорок восемь раз она отказывалась. Необходим был вариант беспроигрышный. И Андрей придумал: пусть Денис Иванович попросит ее. С какой стати Денис Иванович будет ее просить? Тут Андрей Андреев рассуждал антилогически. Логически, с точки зрения нормального человека, тот, кому предложат помочь соблазнить женщину если не любимую, но ту, с которой определенные отношения, должен возмутиться. Значит, Денис Иванович поступит наоборот. Ибо он - ненормальный. Нет, Андрей Андреев даже уважает Дениса Ивановича, хоть и считает его ненормальным. Не совсем нормальным, точнее. Уважает он его за умение наслаждаться жизнью - в виде хотя бы гитары, музыки. Андрей Андреев презирал - горько и даже патриотично - родную нацию за то, что она лишена умения искать, находить и лелеять нечто, что доставляет именно наслаждение - высокое, на всю жизнь. Он, Андрей Андреев, нашел - машину, Денис Иванович нашел - гитару, музыку. При этом он, Андрей Андреев, патологически нормален, а Денис Иванович идиот. Следовательно, чувство наслаждения в данной стране доступно двум крайним группам населения - людям ненормально нормальным (ибо вопрос - откуда они здесь вообще взялись?) и людям нормально ненормальным, которых, конечно, традиционно больше, но все ж меньшинство, поголовное же прочее население живет без радости и, главное, без желания эту радость иметь. Итак, решено, он скажет Печенегину: Денис Иванович, мол, посоветуйте Эльвире поехать со мной, попросите ее, мне нужно позарез, я в любви ей объясниться, мол, хочу. Денис Иванович, выслушав эти несусветно нелепые слова, опустит очи и скажет: конечно, конечно... Стыдно признаться: Андрей ревнует Эльвиру к Печенегину. А ведь умней надо быть: Эльвира - человек ума, извращенного до крайности, истерическая интеллектуалка, ей как раз по вкусу должно быть что-нибудь квазимодовидное, как раз в духе Дениса Ивановича: некрасив, не весьма опрятен, беден, косноязычен - и наверняка как мужчина дурак дураком, не имеющий никакого представления об эротическом искусстве (владением приемами которого Андрей Андреев гордится). Но у Андрея почему-то ощущенье, что именно вследствие ревности он полюбил Эльвиру - хотя полюбил еще до того, как узнал Дениса Ивановича - и об их отношениях с Эльвирой. Впрочем, насчет отношений сперва были только догадки. Андрей Андреев догадками сыт не будет. С ненормальными людьми нет заботы вести себя нормально, и однажды он улучил момент, остался с Денисом Ивановичем наедине в глубине сада: Денис Иванович стоял в уголке у изгороди, в лопухах, руки опустив, а голову подняв и глядя на ночную полную луну - тревожную муку шизофреников. Андрей спросил с легкостью: - Денис Иваныч, я вот тут с одним поспорил. Вы Элькой-то пользуетесь иль нет? Печенегин кашлянул - будто поперхнулся. Привел в порядок одежду. Дождался, когда и Андрей станет свободен. Посмотрел ему в лицо и спокойно сказал: - Ни с кем вы не спорили, Андрей. Вам это самому интересно. Даже не столько интересно, сколько любопытно. Это разные вещи. Вы умный человек, такие суетные вопросы не для вашего ума. Значит, вы не это спросить хотели, а что-то другое. - Я именно это хотел спросить. - Но ведь это подлый вопрос, Андрюша. Для чего вам это? Испытываете себя? Меня? Или вдруг спросилось - от свежего воздуха, от хорошего настроения, от дружелюбия ко мне? Я знаю, так бывает, человек, находясь в размягченной задушевности, желая сделать другому приятное, задает подчас глубоко подлые вопросы. Много подлостей вообще происходит от желания сделать кому-то приятное. Ведь приятное часто делается за чей-то счет. Я сам, кстати, достаточно в этом отношении подл. - Давайте не будем, Денис Иваныч! - фамильярно воскликнул Андрей - не потому что был природно фамильярен, а из желания раздразнить Дениса Ивановича. - Я задал простой вопрос - считайте, что из праздного любопытства. Ну, или потому, что сам Эльку хотел бы употребить, но, как джентльмен, выясняю, не занята ли она? - Это не простой вопрос, а именно подлый вопрос, Андрюша, поймите сперва это, а потом уж будем говорить, - рассуждал Печенегин. - Что такое подлый вопрос? Это такой вопрос, ответ на который не может быть не подлым. Понимаете меня? И если вы его задали осознанно, я буду вынужден расстаться с вами. И, не требуя от Андрея немедленного подтверждения или отрицания осознанности, продолжал: - Почему вопрос подл? Рассмотрим. Не на моем примере, а на примере некоего мужчины Х и некоей женщины Y. Вариантов отношений между мужчиной Х и женщиной Y - в смысле, который мы в данный момент разумеем, - два. Первый: меж ними ничего нет. Кажется, в таком случае вопрос не подл? Но - подл! Потому что если и нет, то, возможно, что-то намечается, а тут вдруг появляется некто третий, наблюдающий, любопытствующий, - и прекрасное, не возникнув, может улетучиться. Теперь второй вариант: меж ними есть то, что названо в вопросе. Мужчина Х ответит положительно - и рискует этим самым замарать честь женщины. Мужчина ответит отрицательно - и, значит, вынужден будет солгать. И, наконец, может ответить уклончиво или просто попросить спрашивающего не вмешиваться в его дела - но это есть косвенное признание, которое, пожалуй, еще хуже прямого, прямое часто вообще обманно, поскольку мужчина склонен к хвастовству, он может сказать "да" в силу своего тщеславия, в то время как на самом деле - нет. Понимаете? - Понимаю, - сказал Андрей. - Понимаю, что вы, Денис Иванович, хитроумнейший человек. Вы знаете, я человек сам ученый и язык у меня подвешен - хотя, может, не так, как у вас, когда вы взволнованы (это была правда, Денис Иванович говорил гладко и почти красиво, когда был чем-то взбудоражен - даже до неестественности гладко и красиво, в остальные же моменты говорил скупо, бессвязно, неразборчиво - при этом нужно отметить, что в возбужденном или взбудораженном состоянии он находился часто, почти всегда), я человек ученый, но более всего люблю народные речения. Одно из них гласит: ласковое теля многих маток сосет. Понимаете меня? - Понимаю. И даже согласился бы обсудить с вами мои проблемы, которыми давно уже мне хочется поделиться с близким горячим человеком, - но вы далеки и холодны, я не буду говорить с вами об этом. Боюсь, я не захочу вас больше видеть. - Денис Иваныч! Я же пошутил! Вопрос мой подл, согласен, - и я осознал, что подл, - но после того, как его задал! Примите за дурость, Денис Иванович! - Не приму, - сказал Денис Иванович. - Но... И направился к дому, к голосам, к своему любезному чаю и к своей любезной гитаре. Андрей не зря пошел на попятный. Если б Печенегин отказал ему от дома, шансы его сблизиться с Эльвирой Нагель мирным путем равнялись бы нулю. И тогда придется применить силу. То есть силу применить Андрей Андреев хочет в любом случае. Ведь от того, что Эльвира окажется в его машине, ничего не изменится. Он крепко надеется на машину, но знает - она не выручит. Эльвира поймет, конечно, что именно заставляет женщин терять в его машине контроль над собой, что их начинает томить, - но именно в силу этого понимания станет собственному томлению сопротивляться. Просьбу Дениса Ивановича удовлетворит, в машину Андрея сядет, но через несколько минут строго попросит остановить и выпустить ее. Андрей лишь прибавит скорости. Она будет гневно кричать. Она, безумная, будет царапать его, мешать вести машину. Возможно, они врежутся в столб и оба погибнут. Но, скорее всего, останутся живы, он привезет ее в гараж и, устав слушать ее, оглушит одним умелым ударом, выключит, как говорят некоторые его знакомцы. И сделает то, что хотел, - но не раньше, чем она придет в сознание. Она придет в сознание, увидит себя связанной... После этого она будет его ненавидеть. Он согласен. Он будет упиваться этой ненавистью. Он будет держать ее в гараже столько, сколько ему захочется. А потом, когда надоест, он привезет сюда Дениса Ивановича - чтобы посмотрел. Тот, конечно... Придется и его... Подивившись ходу собственных мыслей, Андрей Андреев встал и подошел к зеркалу. Он сделал жестокое лицо. Жестокость была его мечтой. Но он не был жесток. Он был похож на Дениса Ивановича - и понимал это. До сих пор, имея за плечами множество женщин, он относился к ним как к людям. У него из-за этого немало неприятностей. Восемь раз его пытались женить на себе. Четыре раза требовали усыновить или удочерить ребенка. Андрей бы и рад - но он один, он не может ублаготворить всех. И он тренируется в жестокости, жесткости, чаще, к сожалению, мысленно, чем действиями. Правда, попытался однажды и на деле проявить жестокость. Среди ночи возле его жилища-гаража замяукал котенок. Андрей встал, впустил его, дал молока, котенок - впрочем, подросткового уже возраста, месяцев шести-восьми, - выхлебал молоко и тотчас же обильно и вонюче нагадил. Андрей очень расстроился, он не выносил дурных запахов. И он решил наказать котенка. Он вспомнил очень кстати о нехватке жестокости в своем характере и решил, что самая пора эту нехватку восполнить: связать лапки котенку и помаленьку резать его, живого, а он пусть орет. Суметь. Выдержать. Он связал ему лапы (котенок сперва был доверчив, потом стал дергаться - но поздно), подвесил на крюк, достал острый нож, зажмурился и вонзил нож в котенка. Тот заорал как резаный. Андрей открыл глаза. Котенок трепыхался на крюке - спиной вниз, широко разевал пасть и орал не переставая. Крови, однако, не было. Значит, неглубока рана или такое место в теле котенка, где мало крови. Андрею же нужно увидеть кровь - для собственного укрепления. К примеру, если пырнуть в живот - обязательно должна пойти кровь. Андрей Андреев примерился - и, бросив нож, заплакал, снял котенка, развязал, стал целовать его, а тот выдирался, царапался, продолжал орать. Выскочив из рук Андрея, забился в угол. Андрей и так к нему, и так - он только выгибал спину и шипел. Андрей тогда открыл дверь, думая, что котенок убежит. Тот подошел к двери, покрутился - и вернулся в свой угол. Он, мудрый, вдруг проник в характер Андрея, понял его - и сделал выбор. Три дня еще он мурзился, не подпускал Андрея, хоть пищу регулярно принимал и регулярно после этого гадил. А потом и вовсе охамел. Чувствуя, что человек перед ним заискивает, старается его всячески ублажить, он уже не всякую жратву жаловал, воротил рыло от молока, от колбасы, зато средствами, данными ему Богом, дал понять, что уважает свежую рыбку и парное мясо. Ночами же снисходительно разваливался на постели Андрея как можно вольготнее, посредине, предоставляя хозяину лечь там, где поместится. Андрей сгонял его. Кот (получивший кличку Мизя, сокращенное от Мизантроп) наказывал Андрея - на день или два отказывался от еды и изображал из себя смертельно больного, теряющего последние силы человека, гадя при этом, хоть и не ел ничего, с удвоенной отдачей. Заслужив вновь его благосклонность, Андрей гладил его, засыпая, и думал, что любит и ненавидит кота так же, как Эльвиру Нагель, как Дениса Ивановича. Месяца два назад, в мае, Денис Иванович прощался у калитки с гостями, простился и стоял у калитки, дыша утренней прохладой, Андрей в это время садился в машину, провожая взглядом удаляющиеся фигуры Эльвиры и ее страдателя Димы Гульченко, - и увидел и услышал, как к Денису Ивановичу пристали какие-то парни, такие же полуночники, но непоседливые, шатающиеся, приключенческие. Они спросили у Дениса Ивановича закурить или, допустим, который час, это неважно, Андрей, имеющий нюх на такие ситуации и бывавший не раз в подобных переделках, сунул в карман газовый пистолет и вышел из машины. Парни, числом четверо, окружили Дениса Ивановича. Тот улыбался. И у Андрея вдруг защемило сердце. Неужели я впрямь так люблю этого человека? - задал он себе вопрос. И тут же подумал, что дело не в любви, а в чем-то более простом. Ему просто дико видеть Дениса Ивановича в окружении этих жлобов. Денису Ивановичу хорошо быть с гитарой, с чашкой чая в руке, изредка со стаканом вина, ему идет говорить, слушать и улыбаться среди людей, понимающих его, а вот это - стоять среди сладострастно напряженных людей, затеявших игру в опасность (а по сути репетицию убийства или даже само убийство, если вдруг случайно произойдет), вот это ему не шло, он был нелеп; в Андрее была не столько злость, сколько досада на природу, допускающую такую нелепость. Сперва он хотел воспользоваться газовым пистолетом, но поостерегся задеть Дениса Ивановича, поэтому, используя фактор внезапности, напал на парней, быстро и мощно ударив каждого по разу, а потом еще по разу, а потом еще - уже лежачих, а потом еще по разу - вдогонку, - когда они поднялись и бросились наутек, напуганные возникшим ниоткуда ураганом правопорядка (каждый был уверен, что их колотят милицейской дубинкой, а одному даже почудился свист милицейского свистка, лишь потом, убедившись, что правопорядка уже нет, а свист остался, он понял, что этот свист в голове - от удара по ней). - Зачем вы так, Андрей? - спросил Денис Андрея Андреева. Тот, воспаленный еще, разгоряченный, не понимая, что делает, отвесил и Денису Ивановичу затрещину, ударил кулаком по щеке, а ударив, испытал странное чувство, близкое к тому, какое он испытывал, когда в процессе любви употребляемая им женщина просила сделать ей больно - и он с нежностью и щекотливым холодком в животе делал ей больно. - Нечего из себя строить! - закричал он. - Вы не видели, что ли, кто они, зачем вы с ними в беседы пустились? - А кто они? - спросил Денис Иванович. - Вы прекрасно знаете! Идиотизм какой-то! * * * После, осмысляя свои слова и действия, Андрей перепугался: а нет ли в его отношении к Денису Ивановичу влечения уже даже физического, не тянет ли его, хоть он сам и не замечает, переменить, как в газете "Спид-инфо" пишут, сексуальную ориентацию? Да нет, чушь, бред! Все проще - с одной стороны, все сложнее - но со стороны другой. С этой другой стороны дело в следующем: ему хорошо и тепло, когда он у Дениса Ивановича, он любит бывать у Дениса Ивановича, Денис Иванович нравится ему. Но! Но что получается? Получается: ему нравится человек, который нравиться ему никак не может! И как поступить в этом случае? Но почему он должен как-то поступить? Потому что - Эльвира Нагель. А что - Эльвира Нагель? Признайся себе, брат, - нет уже любви к ней. И нет даже уже спортивного интереса победить ее. Ничего уже нет. Ради чего тогда все затевается? А что затевается? Мучась непониманием себя, Андрей Андреев становился в это утро все раздраженнее. И еще раздраженнее. Совсем стал злым. Сейчас бы он вполне мог поувечить Мизю, подвергнуть его пыткам до самой его смерти. - Кыс-кыс-кыс! - позвал Андрей Мизантропа. Но тот, обладая сверхъестественным чутьем, заранее исчез. 4 Пора, однако, рассказать и об ЭЛЬВИРЕ НАГЕЛЬ - иначе частое косвенное упоминание ее имени наведет на мысль, что автор подсовывает уже читателю версию убийства, меж тем я не детектив какой-нибудь сочиняю, а рассказываю действительную историю - да и не историю даже, а случай, вернее... ну, не знаю. Разберемся. Эльвира Нагель любила Дениса Ивановича. Попала она к нему случайно - ее привела приятельница послушать хорошего музыканта. Эльвира послушала - и тут же поняла, что любит. С нею не было еще такого. Она была уверена, что любить не может - с того самого дня, когда маму повезли в больницу рожать ребенка от отчима, а отчим, выпив на радостях, стал заламывать ей руки, приговаривая: все равно сукой станешь, как мать твоя, все женщины суки, так лучше от близкого человека, он тебя научит! После этой науки ей было уже все равно, с кем быть, когда и сколько, - она надеялась, что множество мужчин, юношей и совсем мальчишек своей массой заслонят то, что не хотела хранить ее память, - ну или, высоким стилем говоря, залить грязь грязью, но в процессе выполнения этой задачи сама задача забылась, осталась инерция да еще наркотичность пристрастия к занятию. Она считала, что ничего не тратит из себя, - ведь она никого не любила. А потом появился Андрей Андреев и понравился ей, она вдруг посмотрела и увидела, что он - человек, и в одночасье вдруг поняла, что и все предыдущие (и даже ТОТ!) были тоже людьми, а не только особями противоположного пола. И она прекратила все. Простое и незамысловатое оказалось вдруг невозможным, непереносимым - и через месяц-другой она с недоумением вспоминала о самой себе прежней - как о другой. Учеба и все прочее раньше служили ей препятствием или, в лучшем случае, проведением времени, заполнением пустоты в основном содержании жизни. Теперь отпало это содержание, осталась одна лишь пустота. И вот - Андрей Андреев. То есть сначала никак, а потом, через год или даже два, вдруг ясно стало: Андрей Андреев. Но она ничего не хотела и ничего не могла. Она была уже в каком-то другом пространстве. Оказаться с Андреем Андреевым - вернуться в пространство прежнее. Но и нынешнее пространство ей опостылело, поскольку - нет его. И она уже готова была сделать решительный шаг из пустоты в пустоту - тогда-то и появился Денис Иванович. Что я хочу от него? - спросила себя Эльвира Нагель. И ответила себе: она хочет, чтобы он принадлежал только ей. И обрадовалась. То есть она понимала, что желать себе человека в безраздельное владение - нехорошо, но ее радовало, что в ней живет - и все сильнее - это желание, что она, оказывается, не умерла еще. Хороши ли, нехороши ли ее стремления, они - подлинные, а Эльвира отвыкла чувствовать в себе что-то подлинное, вот и обрадовалась. Незамедлительно она призналась, улучив момент, Денису Ивановичу в любви и сказала, что никаких соперниц не потерпит. - Но вы ведь даже не спросили, как я к вам отношусь, - сказал Денис Иванович. - Вы ко всем относитесь одинаково, - ответила Эльвира. Денис Иванович вздрогнул. Не умея судить о себе сам, он был беззащитен. Стоило любому человеку сказать ему: ТЫ ТАКОВ! - и он верил. Тут еще мнительность была совершенно особенная. И поэтому он поверил Эльвире, что ко всем относится одинаково. Он сказал: - Да... - А раз так, то решать будете не вы, а я. Всем добра не сделаешь, сделайте добро одному человеку - мне. Я люблю вас, полюбите меня тоже - и двух других таких счастливых людей на земле не будет. - Это хорошо бы, - согласился Денис Иванович. - Но все-таки... Разговор был в углу сада у ветхой изгороди, в изгороде прорехи и дыры, там - брошенный сад и брошенный дом. Эльвира взяла Дениса Ивановича за руку и повела туда. Она любила его так, как всех предыдущих сразу - которых, правда, не любила. К исходу ночи Денис Иванович признался ей в любви. Но выговорил для себя отсрочку - хотя бы на три месяца. Через три месяца они поженятся (это должно было случиться в конце июля), а пока пусть все будет по-прежнему. И бывшая жена Елена пусть приходит, у нее сейчас трудный жизненный период, ей нужна поддержка. Ну, и прочие другие люди. А потом... Потом он закроет двери, окна и калитку. Ему давно уже хочется побыть в одиночестве, правда, правда. Самое лучшее одиночество - когда вдвоем. Они закроются от всего мира. Потому что полжизни, даже больше, пройдено, а ничего еще не решено из того, что намечено было решить. Эльвира согласилась подождать. И ждала. Но, чтобы хоть как-то скрасить ожидание, занималась ревностью. Например, под каким-то предлогом пригласила к себе домой бывшую жену Дениса Ивановича Елену и стала говорить следующие слова: - Скажи прямо, ты, может, мечтаешь его себе вернуть? - Он мне не нужен, я сама его бросила, - сказала Елена, женщина с античным профилем и античной осанкой. Она не присела даже, она стояла у окна, с усмешкой глядя на смазливую девчонку, развалившуюся пред ней на диване. - Я тебе не верю! - сказала Эльвира, почти с восхищением чувствуя в себе энергию неприязни и видя боязнь, которая хорошо замаскирована опытным лицом этой пожившей женщины. - Бери его на здоровье. Навсегда, - сказала Елена, посмотрела на часы и пошла к двери. Разочарованная Эльвира вскочила. Это было неправильно. Она заранее представила себе спор и волнение двух любящих женщин, а оказалось... Ничего не оказалось! - Нет, погоди! - сказала она, преграждая путь Елене. - Нет, постой! - Какие-то еще вопросы есть? - вежливо осведомилась Елена. - Есть вопрос! Есть! Да, есть! - повторяла Эльвира, придумывая, - и никак не могла придумать. - Есть вопрос! - засмеялась она от находки. - Вот вопрос: если он тебе не нужен, зачем ты к нему ходишь? - Я не только к нему хожу. Там много моих друзей. Я люблю гитарную музыку. Я там отдыхаю. Вот и все. - С мужем! С мужем надо отдыхать! - посоветовала Эльвира. - Муж-то твой новый знает, где ты торчишь по ночам? - Знает. - И не ревнует? - Нет повода. - Неужели? Эльвира вдохновилась, видя, что разговор продолжается в необходимом ей русле и скоро может достичь желаемого ею высокого напряжения. Но вдруг мысль пришла ей в голову и она удержалась от дальнейшего разговора, - при этом даже получив от этой неволи сдерживания новое для себя удовольствие. Мысль, пришедшая ей в голову, была: встретиться с мужем Елены. Муж Елены был человек коммерческий, деловой, достаточно денежнообильный, чтобы позволить Елене не работать. Хлопотливая, оживленная, жизнерадостная явилась к нему Эльвира, со вкусом осмотрела его - крепкоплечего и крутошеего, по фамилии Бородыкин, со вкусом - наблюдая свою роль со стороны - сказала голосом неприятного сюрприза: - Вот вы какой! - А что? - удивился Бородыкин без всякой, впрочем, тревоги, без всякой даже человеческой живинки и теплоты, желая только, как деловой партнер, сразу вникнуть в суть. Эльвиру это не устраивало. В комнате Бородыкина, оборудованной на западный манер, хоть офисом ее назови, кажется, не могло возникнуть драм и трагедий. Ничего, сейчас возникнет. - Я к тому, - пояснила Эльвира, - что вы вполне еще симпатичный и молодой мужчина, и я не понимаю Елену, вашу жену. - А что? - нетерпеливо подгонял Бородыкин - и опять-таки без живого нерва, а по-деловому. - А то, что она ходит к бывшему мужу... - Я знаю! - довольно резко пресек Бородыкин Эльвиру, несмотря на ее красоту и манеры, и даже потянулся к телефону - продолжить свой трудовой ритмизированный день. - Всё знаете? - улыбнулась Эльвира, счастливо ощущая себя коварной негодяйкой. Набирая номер, Бородыкин сказал - явственнно думая больше о том, о чем собирался говорить по телефону, а не об этом разговоре, который сейчас: - Она мне рассказывает. Она не вернется к Печенегину. - Допустим, хотя и требует проверки. Но кроме Печенегина там есть и другие. - Я знаю. Федорова дайте, - заговорил Бородыкин по телефону. - Я знаю, что есть и другие. И вполне допускаю... Тут ему дали Федорова, и он четко, скупо заговорил с Федоровым. Он говорил не меньше пяти минут, но при этом прежней мысли не позабыл, начал с того же - набирая, однако, уже другой номер: - И вполне допускаю, что у нее может там возникнуть легкое увлечение. Почему бы нет? Мы оба пожившие люди. Я через две семьи прошел, она через одну. Мы поняли кое-что. В частности, я. Так вот. Если я могу себе нечто позволить... здравствуй, сукин сын, а кто ж ты, если не сукин сын, если... - и Бородыкин переключился на телефон, объясняя собеседнику терпеливо, подробно, но без лишних деталей, конкретно, почему собеседник - сукин сын и что ему нужно сделать, чтобы если не перестать быть сукиным сыном, то хотя бы перестать на время сукиным сыном казаться. - Если я могу себе позволить, - отключился он от телефона, - то почему не может она? Мы выяснили, что хотим пока жить вместе, несмотря ни на что, а там - как Бог пошлет. - Но она же спит направо и налево с кем попало! - закричала Эльвира, выведенная из себя, - и тут была ее промашка. Бородыкин, наученный своими деловыми делами практической психологии, разбирался в людях, в том, какая информация и каким образом преподносится. На сей раз ему преподносят явную и голословную утку. - Такая молодая красивая женщина, - сказал он. - И охота вам время терять? Поедемте лучше-ка пообедаем вместе, а потом, если желаете, отдохнем. Вы в свободе поведения или как? Или вообще наличными берете? - Хам! - поднялась Эльвира, чтоб дать ему благородную пощечину по его неблагородной, хоть и гладковыбритой щеке. Но тут откуда ни возьмись появилась в воздухе рука, а вслед за рукой материализовался и ее владелец в камуфляжной одежде с армейским ремнем на чреслах - охранник, значит. Осторожно он взял руку Эльвиры и опустил. - Хам! - не пожалела и его Эльвира и - вышла. Никого невозможно оскорбить, думала она. Никаких драм и трагедий. Я, великая грешница, думала она с мимолетным уважением к своим былым грехам, оказываюсь мерилом морали, а они оказываются - кем? А никем, ибо им главное - спокойствие. Их невозможно раздразнить. Ничего подобного, думала она! Они прячутся, скрываются! Вот именно, вот именно, каждый научился прятаться и скрываться! Результат этих поступков и мыслей Эльвиры был тот, что она стала подозревать, что все знают об их совместных с Денисом Ивановичем планах и все исподтишка строят козни, чтобы не допустить воплощения этих планов в жизнь. Каждую ночь она внимательно наблюдала за всеми. Этот смотрит с тайной усмешкой - почему? Эта на Дениса Ивановича уставилась завороженно, она и раньше была такой, но на этот раз просто вызывающе приколдовывает Дениса Ивановича взглядом... ну и так далее. Она и самого Дениса Ивановича стала подозревать в коварстве, она каждый день, то есть каждую ночь, спрашивала его, не передумал ли он, любит ли он ее по-прежнему? Денис Иванович отвечал, что не передумал, что любит, что ждет не дождется коренного перелома в жизни, потому что слишком долго он живет однообразно. Эльвира то верила ему - и впадала в эйфорию, грезила наяву о близком будущем, то не верила - и всю ночь душа ее наблюдала волчицей из логова, где прячутся мысли, волчьи детеныши, наблюдала, стерегла, щетинилась, готовая и к обороне, и к нападению. И - была счастлива, как никогда. Того, что было у них в соседнем заброшенном саду, не пыталась повторить, хотя желала страстно, - но пусть и он желает страстно, пусть и он горит, считает оставшиеся дни. Она была счастлива и жалела иногда, что никто не знает о ее счастье. Но - знали. Знала, в частности, Светлана Сюимбекова, которая могла бы и не появиться на этих страницах, поскольку речь шла - и пойдет далее - только о тех, кто был у Дениса Ивановича в ночь с пятнадцатого на шестнадцатое июля, Светлана же встречалась с Денисом Ивановичем только днем, всегда только днем. За исключением этой самой злополучной ночи. 5 СВЕТЛАНА СЮИМБЕКОВА работала в больнице. Она работала там в столовой. Денис Иванович попал в эту больницу десять лет назад по подозрению в язве. Светлану, тогда молоденькую девятнадцатилетнюю девушку, поразили бы его худоба и его глубокий взгляд, если б она умела тогда видеть людей, как умеет это сейчас. Она, правда, сейчас уверяет Дениса Ивановича, что сразу же была поражена его худобой и глубоким взглядом, но при этом улыбка трогает ее губы - и он тоже улыбается, они оба знают, что это не совсем правда, но зачем перечить душе вспоминать то, что ей хочется вспомнить - пусть даже этого и не было? Тем более, если это доставляет радость двум близким людям, а не только тому, кто вспоминает. А десять лет назад, с юной брезгливостью раздавая противную больничную пищу, Светлана смотрела сквозь Дениса Ивановича и думала о своем. Она думала о муже, о Ринате Сюимбекове, за которого она вышла замуж год назад, о муже она думала и печалилась, о кареглазом красавце Ринате Сюимбекове, который, кареглазый, работал шофером на вахтовой машине от организации "Трансгаз" и, работая шофером на вахтовой машине, отвозя рабочие бригады к месту работы в дальние уголки Саратовской области, останавливался на ночлег в селах и районных центрах, где не мог противиться любви к себе, кареглазому, со стороны и одиноких, и замужних женщин, которых его кареглазая красота покоряла мгновенно, без всякого усилия со стороны Рината. Возвращаясь домой, он был виновато ласков, а Светлану так устроила природа, что она все чувствовала, иногда ей казалось, что она может даже имя назвать очередной временной голубушки Рината. Хуже всего было то, что Ринат не умел скрыть своей вины. То есть он ничего не скрывал, он молчал, она не спрашивала, но видела сквозь его карие глаза, как он мучается своей виноватостью, глядя на нее, гладя ее, она от этой его виноватости устала, поскольку привыкла сама всегда быть виноватой, а не наоборот. Она росла в семье, где было кроме нее две сестры, обе старше. Самой старшей было на пятнадцать лет больше, а средней старшей было больше на двенадцать лет. Светлана была, то есть, поздним ребенком, родилась случайно, вернее вынужденно: врачи запретили ее матери делать очередной тридцать шестой аборт. Они и предыдущие тридцать пятый, и тридцать четвертый, и двадцать шестой запрещали, но мать надеялась на авось - и как-то обходилось. В этот же раз ей приснился нехороший сон, что бу