еврейского поколения содержалась, во-первых, обширная программа собственно еврейского образования, культуры и литературы на идише, через который только и можно было тогда установить понимание с еврейскими массами. (По переписи 1897 три процента [российских] евреев назвали русский родным языком. А иврит -- уже как будто забыли, не верилось, что его можно возродить.) Сеть библиотек, специально предназначенных для евреев. Несколько газет на идише, с 1903 -- ежедневная "Дер фрайнд", нарасхват в местечках: беспартийная, но старалась воспитывать политически156. -- Как раз в 90-е годы обозначилась "грандиозн[ая] картин[а] преобразования аморфной еврейской массы в нацию", "еврейский Ренессанс"157. Один за другим выявляются популярные писатели на идише: Менделе Мойхер-Сфорим, Шолом-Алейхем, Ицхак-Лейбуш Перец. И, подчиняясь этому движению, поэт Бялик переводил свои стихи с иврита на идиш. -- В 1908 движение это имело вершиной конференцию в Черновцах: признать идиш "национальным языком еврейского народа" и всю печатность переводить на идиш158. Параллельно этому приложены были значительные еврейские культурные усилия на русском языке. 10-томная историко-литературная "Еврейская библиотека"159. В Петербурге с 1881 журналы: снова "Рассвет", затем и "Русский еврей". (Однако вскоре прекратили свое существование: "Эти органы не встретили поддержки со стороны самих евреев".)160 В журнале "Восход" печатались все еврейские писатели, переводы всех новинок; особое внимание уделялось изучению и проблематике еврейской истории161. (Нам бы, русским, такое внимание к своей истории.) Теперь "доминирующую роль в общественной жизни русского еврейства" играл "еврейский Петербург". "К середине 90-хгодов [тут]... образовался довольно значительный кадр еврейских деятелей... аристократия еврейского образования", все таланты тут162. -- По приблизительным подсчетам в 1897 по-русски свободно говорило только 67 тысяч евреев; но это была культурная элита. А уже и "все молодое поколение" Украины 90-х годов воспитывалось на русском языке, а уходившие в гимназии и вовсе переставали получать еврейское воспитание163. Не было такого прямого лозунга -- "ассимиляция!", раствориться в русской стихии, или призыва к национальному самоотречению, -- ассимиляция была бытовым явлением, но она связывала российское еврейство с будущностью России164. Впрочем, Слиозберг оспаривает сам термин "ассимилятор". "Не было ничего более противного истине", чем утверждение что "ассимиляторы" "считали себя... русскими Моисеева закона". Напротив, "тяготение к русской культуре не исключало исповедания традиций еврейской культуры"165. Однако после разочарований 80-х годов "некоторые крути еврейской интеллигенции, всецело проникнутые ассимиляционными устремлениями, испытали перелом в своих общественных настроениях"166. "Вскоре уже не оказалось почти ни одной [еврейской] организации или партии, которая отстаивала бы ассимиляцию. Однако... наряду с тем, что ассимиляция, как теория, потерпела крушение, она, тем не менее, не перестала играть роль реального фактора в жизни русского еврейства, по крайней мере в той его части, которая живет в крупных городах"167. Но решено было "прервать связь между эмансипацией... и... ассимиляцией", то есть добиваться первого, а не второго, равенство, но без утери еврейства168. В 90-х годах главная задача "Восхода" стала: бороться за равноправие евреев в России169. С начала века в Петербурге организовалось, из видных адвокатов и публицистов, "Бюро Защиты" евреев в России. (Прежде эту задачу выполнял один барон Гинцбург, к которому стекались все еврейские жалобы.) Об его основателях рассказывает подробно Слиозберг170. В эти годы "еврейский дух возбудился к борьбе", происходил среди евреев "бурный рост общественного и национального самосознания" -- но национального самосознания уже не в религиозной форме: при оскудени[и] местечек, бегств[е] более зажиточных элементов... молодежи в города... тенденци[и] к урбанизации" "в широких слоях еврейства" с 90-х годов -- религия подрывалась, падал авторитет раввината, даже ешиботники втягивались в секуляризацию171. (Но, вопреки тому, во множестве биографий в Российской Еврейской Энциклопедии встречаем о поколении, возросшем на рубеже XIX и XX: "получил традиционное еврейское религиозное образование".) Зато, как мы видели, с неожиданной для многих силой и в неожиданной форме стало развиваться палестинофильство. Происходившее тогда в России -- и в понимании российских евреев и в понимании русских общественных слоев -- не могло не окраситься и европейским фоном тех лет: европейские настроения и события переливались через границу, при открытых и частых тогда контактах образованных слоев. Европейские историки отмечают "антисемитизм девятнадцатого века... значительное усиление неприязни к евреям в Западной Европе, где она, казалось, быстрыми шагами шла к исчезновению"172. Даже в Швейцарии евреи еще и в середине XIX в. не могли добиться свободы поселения в кантонах, свободы торговли и занятия промыслами. Во Франции -- взрывной процесс Дрейфуса. В Венгрии "старая земельная аристократия... в своем разорении... обвиняла евреев"; по Австрии и Чехии в конце XIX в. шло "антисемитское движение", а "мелкая буржуазия... боролась под антисемитскими лозунгами против социал-демократического пролетариата"173. В 1898 произошли кровавые еврейские погромы в Галиции. Повсеместное усиление буржуазии "увеличило влияние евреев, которые были сосредоточены в большом числе в столицах и промышленных центрах... В таких городах, как Вена и Будапешт... печать, театр, адвокатура и медицина начали насчитывать в своих рядах такое количество евреев, которое никак не соответствовало их числу в обществе. Тогда же евреи-коммерсанты и банкиры начали создавать огромнейшие состояния"174. Но настойчивее всего противоеврейские настроения проявились в Германии -- сперва (1869) от Рихарда Вагнера; в 70-х годах от кругов консервативных и клерикальных, требовавших ограничить в правах немецких евреев и запретить дальнейшую иммиграцию их; а с конца 70-х это Движение "охватило и интеллигентные крути общества", его выразил и доводил до самых обобщающих формулировок видный прусский историк Генрих фон-Трейчке: "Нынешняя агитация правильно уловила настроение общества, считающего евреев нашим национальным несчастьем", "евреи никогда не могут слиться с западно-европейскими народами" и выражают ненависть к германизму. -- За ним и Евгений Дюринг (столь известный по спору с Марксом-Энгельсом): "Еврейский вопрос есть просто вопрос расовый, и евреи не только нам чуждая, но и врожденно и бесповоротно испорченная раса". Затем и философ Эдуард Гартман. -- В политической сфере это движение привело в 1882 к первому интернациональному антиеврейскому конгрессу (в Дрездене), принявшему "Манифест к правительствам и народам христианских государств, гибнущих от еврейства", и потребовавшему изгнания евреев из Германии. -- Но к 90-м годам противоеврейские партии ослабели и потерпели ряд политических поражений175. Во Франции не было такого теоретического расового напора, но была широкая политическая антиеврейская пропаганда Эдуарда Дрюмона (в "Ля Либр Пароль") с 1892. А затем "возникло настоящее соперничество" "между социализмом и антисемитизмом", "социалисты не стеснялись уснащать свои проповеди выпадами по адресу евреев и спускаться на уровень антисемитской демагогии... анти-семитско-социалистический туман окутал всю Францию"176. (Весьма похоже на агитацию народников в России в 1881-82.) И тут же, с 1894, началось громчайшее дело Дрейфуса. "К 1898 году он [антисемитизм] достигает уровня настоящего пароксизма во всей Западной Европе", -- Германии, Франции, "Великобритании и США"177. Противоеврейские высказывания появились и в русской печати 70-90-х годов. Однако они не проявили ни того холодного теоретического колорита, как в Германии, ни тех бурных социальных страстей, как в Австро-Венгрии и Франции. Повести Всеволода Крестовского ("Тьма египетская" и др.) да топорные газетные статьи. Отдельным явлением была газета "Новое время". Она приобрела силу и успех своей активной позицией в тогдашнем "славянском движении", связанном с русско-турецкой войной за Балканы. Но, "когда с театра военных действий стали поступать донесения о хищничестве интендантов и поставщиков" и "поставщики "еврейского происхождения" явились как бы олицетворением всего русского еврейства", -- "Новое время" стало вести "определенно антисемитскую линию", а с 80-х годов "газета не только перешла в лагерь реакции", но и "в еврейском вопросе Новое Время не знало границ для ненависти и недобросовестности", "предостерегающий вопль -- "жид идет" -- впервые раздался со столбцов Нового Времени. Газета настаивала на принятии решительных мер против "захвата" евреями русской науки, литературы и искусства... Одной из излюбленных тем Нового Времени служило также "уклонение от воинской повинности"" 178. Антиеврейские проявления -- и за границей и в России -- страстно осуждал еще в 1884 взволнованный ими Владимир Соловьев: "Иудеи всегда относились к нам по-иудейски; мы же, христиане, напротив, доселе не научились относиться к иудейству по-христиански"; "по отношению к иудейству христианский мир в массе своей обнаружил доселе или ревность не по разуму или дряхлый и бессильный индифферентизм". Нет, "не христианская Европа терпит евреев, а Европа безверная"179. Растущую важность еврейского вопроса для России -- российское общество ощутило даже на полвека позже правительства. Лишь после Крымской войны "нарождавшееся русское общественное мнение начало осознавать наличие еврейской проблемы в России"180. Но должно было пройти еще несколько десятилетий, чтобы осозналась даже первостепенность этого вопроса. "Провидение водворило в нашем отечестве самую большую и самую крепкую часть еврейства", -- писал Владимир Соловьев в 1891181. А годом раньше, в 1890, Соловьев, находя побуждение и поддержку в круге сочувствующих, составил текст "Протеста". Что "единственная причина так называемого еврейского вопроса" -- забвение справедливости и человеколюбия", это "безрассудное увлечение слепым национальным эгоизмом". -- "Возбуждение племенной и религиозной вражды, столь противной духу христианства... в корне развращает общество и может привести к нравственному одичанию..." -- "Следует решительно осудить антисемитическое движение" -- "уже из одного чувства национального самоохранения"182. По рассказу С. М. Дубнова: Соловьев собрал подписи, больше ста, включая Льва Толстого и Короленко. Но редакции всех газет получили предупреждение: не печатать этого протеста. Соловьев "обратился с горячим письмом к Александру III". Однако через полицию его предупредили, что если будет настаивать, то добьется административного преследования. И он -- покинул затею183. Как и в Европе, многообразный рост еврейских устремлений не мог не вызвать у русских общественных слоев -- у кого тревогу, у кого резкое противодействие, но у кого ж и сочувствие. А у кого -- и политический расчет. Как народовольцы в 1881 сообразили выгоду сыграть на еврейском вопросе (тогда -- в направлении травли), -- так, спустя время, российские либерально-радикальные крути, левое крыло общества, сметило и усвоило надолго -- выгоду использовать еврейский вопрос как весомую политическую карту в борьбе с самодержавием: всячески растравлять, что равноправия евреев в России нельзя добиться никаким другим путем, кроме полного свержения самодержавия. От либералов до эсеров и большевиков, евреев то и дело привлекали -- кто и с искренним сочувствием, но все -- как удобный козырь противосамодержавного фронта, и этот козырь, без зазрения совести, уже не выпускался революционерами из рук, использовался до самого 1917 года. Однако все эти общественно-газетные веянья и обсужденья -- совершенно еще не коснулись в те годы народного отношения к евреям в Великороссии. О том есть множество свидетельств. Вот Я. Тейтель, много живший в глуби России и общавшийся с простонародьем, свидетельствует, "что простому народу чужда расовая и национальная вражда"184. -- Или вот, в мемуарных записях князей Вяземских отмечено, что в их больнице в Коробовке Усманского уезда крестьяне не любили хамоватого д-ра Смирнова, а когда его сменил старательный д-р Шафран -- он пользовался всеобщей любовью и благодарностью крестьянской округи. -- Из опыта каторги 80-90-х гг. подтверждает и П. Ф. Якубович-Мелынин: "Было бы неблагодарным делом отыскивать даже и в подонках нашего простонародья какие-либо антисемитские тенденции"185. -- И именно с чувством, что таковых нет, евреи белорусского местечка, в начале XX века, дали телеграмму в Москву купчихе-благотворительнице М. Ф. Морозовой: "Пожертвуй сколько-то, синагога сгорела, ведь Бог у нас один". И она послала просимую сумму. Да собственно, ни либеральная российская, ни еврейская печать и не обвиняли русский народ в природном антисемитизме, а -- утверждали настойчиво, что антисемитизм в народной массе искусственно и злобно создавался и поджигался правительством. И сама формула "самодержавие, православие, народность" воспринималась в еврейских образованных кругах как направленная именно против евреев. А в середине XX в. читаем у еврейского автора: "В старой России антисемитизм не имел глубоких корней в народных массах... В широких массах народа антисемитизма почти не было, да и самая проблема отношения к еврейству перед ними не вставала... Лишь в некоторых частях так называемой черты оседлости, главным образом на Украине, где еще со времени польского господства, в силу особых условий, на которых здесь не приходится останавливаться, настроения антисемитизма имели очень широкое распространение в крестьянстве"186. Это -- вполне верно. И сюда же -- можно добавить Бессарабию. (Давность таких чувств и условий находим и у Карамзина: окружавшие Лжедмитрия казаки, очевидно запорожские, ругали россиян жидами187, значит, для западных областей это было ругательство.) А в русском фольклоре? Словарь Даля охватывал не только Великороссию, но и западные губернии, и Украину -- пометкою "ю-зап", но далеко не всегда. В своих дореволюционных изданиях он содержал немало слов и разговорных выражений, производных от "жид". (Показательно, что в советском издании 1955, несмотря на трудности при фототипии, была перенабрана соответствующая страница188, и все это словарное гнездо между "жигало" и "жидкий" -- целиком убрано.) Но в наборе этих выражений, приводимых Далем, есть часть наследства от церковно-славянского языка, в котором слово "жид" никак не было укоризненным, а только племенным определением; есть -- и наслоения от социальной практики в польские и послепольские века в черте оседлости, есть нанесенное и в Смуту XVII в., -- в самой же Великороссии тогда почти не было и контакта с евреями. Это наследие и отражено в пословицах, приводимых Далем, хотя и в русском написании, но часто угадывается юго-западное происхождение. (И уж во всяком случае они родились не в недрах российского министерства внутренних дел.) Однако с этими пословицами и сопоставим: а сколько же в народе недоброжелательных пословиц о православном священстве, почти ни одной благожелательной. Свидетель из Мариуполя189 (и не он один, это достоверно) рассказывает, что у них в дореволюционное время кардинально различались "еврей" и "жид". Еврей -- это законопослушный гражданин, чье бытовое поведение, отношение к людям не отличается от окружающей среды. А "жид" -- это живодер. И можно было услышать: "Я не жид, я честный еврей, я вас не обману". (Такие заявления из еврейских уст встречаются и в литературе; такое же мы прочли и в листовке народников.) Это смысловое различие -- надо иметь в виду при оценке пословиц. Все это -- следы давней национальной розни на территориях Запада и Юго-Запада. Но ни в Средней, ни в Северной, ни в Восточной России -- никогда, ни даже во всенародное сотрясение в октябре 1905, не было еврейских погромов (были -- против революционных интеллигентов вообще, против их ликования и глумления над Манифестом 17 октября). И однако: передо всем миром дореволюционная Россия -- не Империя, а Россия -- клеймлена как погромная, как черносотенная, -- и присохло еще на сколько столетий вперед? А разражались еврейские погромы -- всегда и только на Юго-Западе России (как это и проявилось в 1881 году). Таков был и кишиневский погром 1903 года. Не упустим, что в то время, при неграмотном и крайне невежественном населении всей Бессарабии, в Кишиневе жило: 50 тыс. евреев, 50 тыс. молдаван, 8 тыс. "русских" (большей частью украинцев, но этого тогда не различали) и сколько-то остальных. Главные силы погрома, "погромщики были в основном молдаване"190. Кишиневский погром начался 6 апреля 1903 -- на последний день еврейской Пасхи и в первый день православной. (Не первый раз мы видим эту трагическую связь еврейских погромов с христианской Пасхой, -- так было в 1881, и в 1882, и в Николаеве в 1899191, -- и это особенно наполняет горечью и тревогой.) Прибегнем к единственному документу, основанному на тщательном расследовании и по прямым следам событий, -- Обвинительному акту, составленному прокурором местного суда В. Н. Горемыкиным, "который не привлек к делу ни одного еврея в качестве обвиняемого, что вызвало резкие выпады против него в реакционной печати"192. (Как мы увидим, суд заседал сперва закрыто, чтобы "не разжигать страсти", -- и акт впервые был опубликован за границей, в штутгартском эмигрантском "Освобождении"193.) Акт начинает с "обычны[х] столкновени[й] между евреями и христианами, всегда происходивши[х] за последние годы на Пасху" и с "нерасположени[я] местного христианского населения к евреям". И вот уже "недели за две до Пасхи... в Кишиневе стали циркулировать слухи об имеющемся быть на предстоящих праздниках избиении евреев". -- Тут поджигающую роль сыграла и газета "Бессарабец" (редактор Крушеван), печатавшая "в течение последнего времени изо дня в день резкие статьи антиеврейского направления, не проходившие бесследно... среди приказчиков, мелких писцов и т. п. мало культурного люда Бессарабии. Последними вызывающими статьями "Бессарабца" были сообщения об убийстве в п. Дубоссарах христианского мальчика, совершенном будто бы евреями с ритуальными целями". (Кроме слуха об исколотом в Дубоссарах христианском младенце был и слух об убийстве евреем своей христианской служанки, на самом деле кончившей самоубийством194.) И что же кишиневская полиция? -- "Не придавая особого значения упомянутым" слухам, и несмотря на то, что "за последние годы постоянно в это время повторялись драки между еврейским и христианским населением, кишиневская полиция не предприняла каких-либо исключительных мер предупреждения", лишь усилила "на праздники наряд[ы] в местах предполагавшегося наибольшего скопления" за счет добавки и военных патрулей из местного гарнизона195. Полицмейстер не дал энергичных ясных инструкций полицейским чинам. Вот это-то и самое непростительное: что из года в год на Пасху драки, и тут еще такие слухи -- а полиция дремлет. Тоже явный признак застоявшегося дряхлеющего правительственного аппарата. Или уж вовсе не держать Империи (сколько войн ведено, сколько усилий положено, чтобы зачем-то присоединить к России Молдавию) -- или уж отвечать за порядок повсюду в ней. 6 апреля на улицах "праздный народ", "много подростков", в 4-м часу дня среди толпы и пьяные. Тут мальчишки стали бросать камни в окна ближних еврейских домов, дальше сильней, а когда пристав с околоточным пытались задержать одного, то и сами "были осыпаны каменьями". Затем появились и взрослые. "Неприятие полицией энергичных мер к немедленному подавлению беспорядков" повело к разгрому двух еврейских лавок и нескольких рундуков. К вечеру беспорядки стихли, "никаких насилий над личностью евреев в этот день произведено не было", а полиция арестовала за этот день 60 человек. Однако "с утра, 7 апреля, христианское население... сильно волнуясь, стало собираться в разных местах города и на окраинах небольшими группами, которые вступали с евреями в столкновения, принимавшие все более и более острый характер". Так же с раннего утра на Новом базаре "собралось человек свыше 100 евреев, вооруженных для самозащиты дрючками, кольями и некоторые даже ружьями, из которых по временам стреляли". У христиан огнестрельного оружия не было. Евреи говорили: "вчера вы русских не разгоняли, сегодня мы сами будем защищаться". И некоторые евреи "имели при себе... и бутылки с серной кислотой, коей они и плескали в проходящих христиан". (Аптеками традиционно владели евреи.) "Слухи о насилиях, чинимых евреями над христианами, быстро стали распространяться по городу и, переходя из уст в уста в преувеличенном виде, сильно раздражали христианское население": "избили" передавалось как "убили", и будто евреи ограбили старый собор и убили священника. И вот "в разных частях города многочисленные партии, человек в 15-20 христиан каждая, почти исключительно чернорабочих, имея впереди себя мальчиков, бросавших в окна камни и кричавших, начали сплошь громить еврейские лавки, дома и жилища, разбивая и уничтожая находящееся там имущество. Группы эти пополнялись гуляющим народом", увеличивались, и к 2-3 часам "район беспорядков... обнимал уже большую часть города"; "те дома, в окна коих были выставлены иконы и кресты, бесчинствующими не трогались". В громимых "помещениях имущество подвергалось немедленно полному уничтожению", а товар, выбрасываемый из лавок, "частью уничтожался на месте, частью расхищался лицами, следовавшими за громилами". И до того дошли, что "в еврейских молитвенных домах произведено было полное разрушение, а священные их свитки (тора) выбрасывались на улицу в изорванном виде". И уж разумеется, громились винные лавки, "часть вина выпускалась на улицу, часть же на месте распивалась бесчинствующими". "По нераспорядительности полиции, не имевшей должного руководства, все эти бесчинства совершались безнаказанно, что, конечно, только еще больше ободряло и воодушевляло громил... Не имея надлежащего руководительства, чиновники полиции не были в своей деятельности объединены, а, предоставленные самим себе, действовали каждый исключительно по своему усмотрению... нижние чины полиции, в большинстве случаев, оставались лишь немыми зрителями погрома". Правда, по телефону вызывались из местного гарнизона воинские наряды, но "каждый раз в определенный пункт, прибыв на который они часто уже не заставали" громил и, "за неимением дальнейших инструкций, оставались в бездействии", "были разбросаны отдельными частями по городу без определенной цели и связи", "занимались лишь рассеянием бушующей толпы". (Гарнизон-то был сильно второстепенный по качеству, да еще -- по Пасхе -- многие офицеры и солдаты в отпуску196.) "Нераспорядительность полиции... породила новые слухи о том, что правительство разрешило бить евреев, так как они являются врагами отечества", -- и пьяный буйный погром жесточел. "Евреи, опасаясь за свою жизнь и имущество, окончательно растерялись и обезумели от страха... Часть евреев, вооружась револьверами, прибегла к самозащите и начала стрелять в громил... из-за угла, из-за заборов, с балкона... бесцельно и неумело, так что выстрелы эти, не принеся евреям ни малейшей помощи", только вызвали у громил "дикий разгул страстей. Толпа громил озверела, и всюду, где раздавались выстрелы, она немедленно врывалась и разносила все в дребезги, чиня насилия над попадавшимися там евреями". И "особенно роковым для евреев" был "выстрел, коим был убит русский мальчик Останов". С 1-2 часов дня "насилия над евреями принимали все более и более тяжелый характер", а с 5 часов сопровождались "целым рядом убийств". В 3 с половиной часа дня окончательно растерявшийся губернатор фон-Раабен сдал командование начальнику гарнизона генералу Бекману, "с правом употребления оружия". Бекман тотчас разделил город на участки и стал передвигать части, до тех пор "бессистемно разбросанны[е] по городу". "С этого же времени войска начали производить массовые аресты бесчинствующих" и принимали энергичные меры. К ночи погром в городе стих. Акт подводит итоги жертв. "Всех трупов... обнаружено 42, из коих 38 евреев"; "у всех убитых найдены были повреждения, причиненные тяжелыми тупыми орудиями: дубинами, камнями, лопатами, у некоторых же острым топором"; эти повреждения "почти у всех без исключения" были головные, были и "тяжкие побои туловища. Огнестрельных ран не было. Следов каких-либо истязаний или надруганий на трупах не обнаружено, что доказывается как протоколами осмотра и вскрытия тел убитых, так и показаниями врачей, производивших упомянутые осмотры и вскрытия" и "протоколом Врачебного отделения Бессарабского Губернского Правления"; "раненых всех 456, из коих 62 христианина... 8 с огнестрельными ранами... Из числа [394 раненых] евреев только пятеро получили тяжкие повреждения; остальные все легкие. Никаких следов истязаний ни у кого не найдено, и только лишь у одного еврея, слепого на один глаз, выбит другой глаз... Почти 3/4 пострадавших мужчины, за единичными исключениями, взрослые люди. Об изнасилованиях было подано три заявления, из коих по двум составлены обвинительные акты". Получили повреждения 7 воинских чинов, из них один солдат "получил ожог лица серною кислотою"; 68 полицейских -- легкие повреждения. "Домов разгромлено было около 1350, т.е. немного менее трети" всех домов Кишинева -- это значит, как после бомбежки, разорение ужасающее... "Всех еврейских лавок разгромлено около 500". Арестованных "к утру 9-го апреля состояло 816 человек"; и кроме следствий об убийствах привлечено к уголовной ответственности 664 человека. У иных авторов оценка еврейских потерь отличается от официальной, но не резко. -- "Книга о русском еврействе" определяет потери в 45 убитых евреев, 86 тяжело раненных, 1500 домов и магазинов разграблено или разрушено197. -- И. Бикерман называет 53 убитых, но это может быть и не только евреев198. -- Новейшая Еврейская энциклопедия (1988): "убито 49 чел., ранено 586, разгромлено более 1,5 тысяч еврейских домов и лавок"199. Таково -- официальное описание. Но и почувствуем, что скрывается за ним. Вот, у "только лишь одного еврея, слепого на один глаз", -- выбит другой глаз. Читаем о нем у Короленко (очерк "Дом No 13"200). Звали этого несчастного Меер Вейсман. "На мой вопрос, -- пишет Короленко, -- знает ли он, кто это сделал, -- он ответил совершенно бесстрастно, что точно этого не знает, но "один мальчик", сын соседа, хвастался, что это сделал именно он посредством железной гири, привязанной на веревку". Как из описания Короленко, так и из официального Акта видно, что убийцы и жертвы очень часто хорошо знали друг друга. Убивали знакомых. Оговаривается Короленко: "Правда, это основано на показаниях евреев, но нет основания сомневаться в их достоверности... Не все ли равно евреям, как именно их убивали? Для чего им выдумывать подробности?.." Действительно, какая была бы польза родственникам забитого по голове Бенциона Галантера -- еще бы добавлять, что убийцы вколачивали гвозди в его труп? -- они и не сочиняли подобных выдумок. Не достаточно ли горько было родственникам бухгалтера Нисензона, чтобы добавлять, как его "полоскали" в луже перед убийством? Достаточно. Они такого и не придумывали. Но далеким от этих событий вершителям общественного мнения -- этих ужасов достаточно не было. При всех человеческих трагедиях и бедах, при всех смертях, они увидели на первом плане -- как ударить по царской власти? И они прибегли к разжигательным преувеличениям. Перешагивая через душевные чувства, разбираться в тех фабрикациях последующих месяцев и даже лет -- это еще и как будто самому приуменьшать трагедию? и накликать гневную отповедь? Но разбираться приходится, ибо кишиневским погромом воспользовались, чтобы нарицательно и навсегда заклеймить Россию. И сегодня любая честная историческая работа на эту тему требует отличить ужасную правду о Кишиневе от коварной о нем неправды. Заключение Обвинительного акта: беспорядки "разрослись до указанных размеров лишь благодаря нераспорядительности полиции, не имевшей должного руководства... Предварительным следствием не добыто данных, которые указывали бы, что упомянутые беспорядки были заранее подготовлены"201. И никаким дальнейшим следствием -- тоже не добыто. Но вопреки тому вышеупомянутое "Бюро защиты" евреев (при участии влиятельнейших М. Винавера, Г. Слиозберга, Л. Брамсона, М. Кулишера, А. Браудо, С. Познера, М. Кроля)202, едва узнав в Петербурге о погроме, от порога исключило любые тому причины, кроме высочайшего заговора: "Кто дал приказ к организации погрома, кто распоряжался темными силами, производившими его?"203. -- "Как только мы узнали, при какой обстановке происходила Кишиневская бойня, для нас стало ясно, что эта дьявольская затея никогда не имела бы места... если б она не была задумана в Департаменте полиции и не выполнялась по приказу оттуда". Хотя, конечно, "негодя[и] в строгой тайне организова[ли] кишиневский погром", -- пишет и в 40-х годах ХХ века тот же М. Кроль204. "Но как глубоко мы ни были убеждены в том, что кишиневская бойня была организована сверху, с ведома, а, может быть, даже по инициативе Плеве, мы могли сорвать маску с этих высокопоставленных убийц и выставить их в надлежащем свете перед всем миром, лишь имея самые неоспоримые улики против них. Поэтому мы решили послать в Кишинев известного адвоката Зарудного"205. "Он был самым подходящим человеком для выполнения той миссии, которую мы на него возложили", он "взялся вскрывать тайные пружины кишиневской бойни", после которой полиция "для отвода глаз арестовала несколько десятков воров и грабителей"206. (Напомним, что на следующий день после погрома было арестовано 816 человек.) -- Зарудный собрал и увез из Кишинева "исключительно важный материал", а именно: "что главным виновником и организатором погрома был начальник кишиневской охранки Левендаль", жандармский офицер, назначенный в Кишинев незадолго до погрома; и "по распоряжению того же Левендаля полиция и войсковые части явно помогали убийцам и грабителям"207. Он-де "совершенно парализовал деятельность губернатора"208. (Хотя в России даже и полиция никак не была подчинена Охранному отделению, а тем более войска.) Этот "исключительно важный материал", открывший виновников "с полной очевидностью", -- никогда, однако, не был опубликован, ни тогда, ни хотя бы позже. Почему же? Как бы мог тогда Левендаль и иже с ним избежать наказания и позора? А по рассказам о том материале -- некий купец (Пронин) да некий нотариус (Писсаржевский) "стали собираться в определенном трактире" -- и будто бы по инструкциям от Левендаля планировать погром209. И после тех собраний вся полиция и весь гарнизон решились на погром. -- Обвинения против Левендаля разбирал и нашел несостоятельными прокурор Горемыкин210. (Крушевану, чьи поджигательные статьи действительно способствовали погрому, через два месяца в Петербурге Пинхас Дашевский, пытаясь его убить, нанес ранение ножом211.) Власти тем временем вели подробное следствие. В Кишинев был немедленно направлен директор Департамента полиции А. А. Лопухин (он, при его либеральных симпатиях, вне подозрения общественности). Был тут же смещен губернатор фон-Раабен и еще несколько должностных лиц Бессарабской губернии, новым губернатором назначен либеральный кн. С. Урусов (в скором будущем -- видный кадет, и подпишет мятежное "Выборгское воззвание"). -- А в "Правительственном Вестнике" от 29 апреля был опубликован циркуляр министра внутренних дел Плеве, возмущенного бездействием кишиневских властей. Он указывал всем губернаторам, градоначальникам и обер-полицмейстерам -- решительно пресекать насилия всеми мерами212. Не молчала и Православная Церковь. Святейший Синод издал циркуляр, чтобы духовенство приняло меры к искоренению вражды против евреев. С осуждением, увещаниями и умирениями к христианскому населению обратились несколько иерархов, в том числе широко чтимый о. Иоанн Кронштадтский: "Вместо праздника христианского они устроили скверноубийственный праздник сатане"213. И епископ Антоний (Храповицкий): "Страшная казнь Божия постигнет тех злодеев, которые проливают кровь, родственную Богочеловеку, Его Пречистой Матери, апостолам и пророкам"; "чтобы вы знали, как и поныне отвергнутое племя еврейское дорого Духу Божию, и как прогневляет Господа всякий, кто пожелал бы обижать его"214. -- Населению раздавались о том и тысячи листовок. (Однако в пространных разъяснительных церковных обращениях сохранялась старобытность, устоявшаяся веками и уже не успевавшая за грозностью покатившихся процессов.) В раннем мае, через месяц от событий, вспыхнула и раскатилась газетная и агитационная кампания вокруг погрома -- и по прессе российской, и по всей европейской и американской. В Петербурге неистовые газетные статьи стали гласить об убийствах женщин и грудных младенцев, о множестве случаев изнасилования несовершеннолетних девочек, само собою -- жен, и в присутствии мужей или родителей; сообщения о вырезанных языках. "Одному еврею распороли живот, вынули внутренности... одной еврейке вбили в голову гвозди насквозь" через ноздри215. Не прошло недели, как эти содрогающие подробности напечатали западные газеты. Им безоговорочно верила западная общественность, и, например, ведущие евреи Англии вполне положились на эти пронзительные сообщения и дословно включили их в свой публичный протест216. -- Повторим ли: "Следов каких-либо истязаний или надруганий на трупах не обнаружено". Из-за новой волны статей даны были дополнительные показания врачей. Городской Санитарный врач Френкель (осматривал трупы на еврейском кладбище), Городской Санитарный врач Чорба (принимал раненых и убитых в Кишиневской Губернской Земской больнице с 5 часов вечера второго дня пасхи до 12 часов дня третьего, а затем в Еврейской Больнице), Городовой врач Василевич (вскрыл и осмотрел 35 трупов), -- каждый констатировал, что ни при осмотрах, ни при вскрытиях не обнаружил признаков и следов зверских издевательств над трупами, какие описаны в прессе217. Потом на суде оказалось, что свидетель врач Дорошевский (передавший, как считалось, эти шокирующие сведения) никаких зверств сам не видел и к тому же отрицал какое-либо причастие к появлению скандальных статей218. А Прокурор Одесской Судебной палаты в ответ на запрос Лопухина об изнасилованиях "лично произвел негласное дознание": по рассказам родственников же ни один случай изнасилования не подтвержден. Конкретные случаи в запросе -- положительно исключены219. Но что там осмотры и заключение врачей? Кому дело до конкретных исследований прокурора? Пусть себе остаются желтеть в служебных бумагах. Все то, чего не подтвердили свидетели, о чем не писал Короленко, -- не додумались опровергать и власти. И все эти подробности разнеслись по миру и стали в общественном мнении фактом -- на весь XX век, а может быть и на XXI, -- так и стынут над именем России. Да ведь Россия уже немало лет, и с каждым годом все резче, испытывала отчаянное, смертельно-враждебное разъединение "общества" и правительства. В этой борьбе со стороны либерально-радикальных, а тем более революционных кругов был жадно желаем любой факт (или выдумка), кладущий пятно на правительство, -- и не считалось предосудительным никакое преувеличение, искажение, подтасовка -- лишь бы только сильней уязвить правительство. Для российских радикалов такой погром был -- счастливый случай в борьбе! Тогда правительство наложило запрет на газетные публикации о погроме, как разжигающие вражду и гнев, -- и опять ведь неуклюжий шаг: тем сильней все эти слухи были подхвачены в Европе и в Америке, и все вымыслы еще безоглядней преувеличивались -- так, как будто никаких полицейских протоколов не существовало. И поднялась -- всемирная атака на царское правительство. Бюро Защиты евреев рассылало телеграммы во все столицы: всюду устраивать митинги протеста!220 Пишет член Бюро: и "мы также послали подробные сведения об ужасных зверствах... в Германию, Францию, Англию, Соединенные Штаты". "Впечатление наши сведения всюду производили потрясающее, и в Париже, Берлине, Лондоне и Нью-Йорке происходили митинги протеста, на которых ораторы рисовали ужасные картины преступлений, совершаемых царским правительством"221, -- вот-де таков русский медведь от начальных времен! -- "Поразили весь мир те зверства". -- И теперь уже безоглядно: полиция и солдаты "всеми способами помогали убийцам и грабителям делать их бесчеловечное дело"222. "Проклятое самодержавие" наложило на себя несмываемое пятню! На митингах клеймили новое злодеяние царизма, "сознательно им подготовленное". В лондонских синагогах обвиняли... Святейший Синод в религиозной резне. Осуждение выразили и отдельные католические иерархи. Но с наибольшим полыханием было подхвачено европейской и американской прессой. (Особенно разжигал в своих газетах магнат желтой прессы Вильям Херст.) "Мы обвиняем русское правительство в ответственности за кишиневскую резню. Мы заявляем, что оно по самые уши погрязло в вине за это истребление людей [holocaust]!. У его дверей -- и ни чьих еще -- ложатся эти убийства и насилия"; "Пусть Бог Справедливости придет в этот мир и разделается с Россией, как он разделался с Содомом и Гоморрой... и сметет этот рассадник чумы с лица земли"; "Резня в Кишиневе... превосходит в откровенной жестокости все, что записано в анналах цивилизованных народов"223. (В том числе, надо понять, и многотысячные уничтожения евреев в Средневековой Европе.) Увы, в такой оценке происшедшего совпадают евреи разных степеней рассудительности или опрометчивости. И даже через 30 лет немалый же законник Г. Слиозберг повторяет в эмигрантских мемуарах, а сам он в Кишиневе ни тогда ни позже не побывал, -- и вколачивание гвоздей в головы жертв (и приписывает это очерку Короленко!), и изнасилования, и "несколько тысяч солдат" (стольких не было в захудалом кишиневском: гарнизоне) -- "как бы охраняли" погромщиков224. А Россия -- в публичности рубежа веков -- была неопытна, неспособна внятно оправдываться; не знали еще и приемов таких. Между тем "хладнокровная подготовленность" погрома все-таки провисала и требовала более крепких доказательств, уже к размаху разогнанной кампании. И хотя адвокат Зарудный "уже закончил свое расследование, и... твердо установил, что главным организатором и руководителем кишиневского погрома был начальник местной "охранки"... барон Левендаль"225, -- но даже при успехе такой версии фигура Левендаля недостаточно позорила русское правительство. Надо было непременно дотянуться до центральной власти. И вот тут-то! -- через 6 недель после погрома, -- на крайнее подожжение мирового негодования и на подрыв самой сильной фигуры царского правительства был -- неизвестно где, неизвестно через кого, но очень кстати -- "обнаружен" текст "совершенно секретного письма" министра внутренних дел Плеве к кишиневскому губернатору фон-Раабену (не циркулярно всем губернаторам