1916 неумеренной реквизицией оставил на праздник без сахара Бородянскую волость (тут жалоба и на уездную земскую управу)68. В ноябре 1916 депутат Н. Марков возмущенно перечислял в Государственной Думе "мародер[ов] тыла и грабител[ей]" казны и государственной обороны -- и по своему известному пристрастию выделял евреев: в том же Киеве члена городской управы Шефтеля, задержавшего на складах и сгноившего больше 150 тыс. пудов городских запасов муки, рыбы и других продуктов -- а в то же время "друзья этих господ продавали по сумасшедшим ценам рыбу не городскую, а частную"; члена ГД от Киева В. Я. Демченко, укрывавшего "масс[у] евреев, богатых евреев" (и перечисляет их) "для уклонения от воинской повинности"; или, в Саратове, "инженера Леви", "чрез комиссионера Френкеля" поставлявшего по завышенной цене товары для военно-промышленного комитета69. Однако заметим: и сами гучковские военно-промышленные комитеты занимались тем же относительно казны, что уж... В докладе петроградского Охранного отделения, в октябре 1916, читаем: "В Петрограде вся без исключения торговля ведется через евреев, прекрасно осведомленных об истинных вкусах, намерениях и настроениях толпы"; но донесение перелагает и мнение правых, что в народе "та свобода, которой за время войны начали пользоваться евреи", все больше вызывает недовольство, "правда, официально еще и существуют некоторые русские фирмы, но за ними фактически стоят те же самые евреи: без посредника еврея ничего нельзя купить и заказать"70. (В большевицких изданиях, например в книге Каюрова71, действовавшего тогда в Петрограде, не преминули приврать, что в мае 1915 при погроме немецких фирм и магазинов в Москве громили, якобы, и еврейские, -- но это было не так, как раз наоборот: в момент немецкого погрома евреи вывешивали, из-за схожести фамилий на вывесках, охранительные надписи: "это магазин еврейский", и погромщики миновали их. Еврейская торговля в тыловой России за все годы войны никак не пострадала.) На самых же верхах монархии -- в болезненном окружении Григория Распутина -- играла заметную роль маленькая группа весьма подозрительных лиц. Они вызывали негодование не только у правых кругов, -- вот в мае 1916 французский посол в Петрограде Морис Палеолог записал в дневнике: "Кучка еврейских финансистов и грязных спекулянтов, Рубинштейн, Манус и др., заключили с ним [Распутиным] союз и щедро его вознаграждают за содействие им. По их указаниям, он посылает записки министрам, в банки и разным влиятельным лицам"72. И действительно, если раньше ходатайством за евреев занимался открыто барон Гинцбург, то вокруг Распутина этим стали прикрыто заниматься облепившие его проходимцы. То были банкир Д. Л. Рубинштейн (состоял директором коммерческого банка в Петрограде, но и уверенно пролагал себе пути в окружение трона: управлял состоянием в. кн. Андрея Владимировича, через Вырубову был приглашен к Распутину, затем награжден орденом Св. Владимира и получил звание действительного статского советника, "ваше превосходительство"), И промышленник-биржевик И. П. Манус (директор петроградского Вагоностроительного завода и член правления Путиловского, в руководстве двух банков и Российского Транспортного общества, также в звании действительного статского). Рубинштейн приставил к Распутину постоянным "секретарем" полуграмотного, но весьма оборотистого и умелого Арона Симановича, торговца бриллиантами, богатого ювелира (и что б ему "секретарствовать" у нищего Распутина?..) Этот Симанович ("лутчий ис явреев" -- якобы написал ему "старец" на своем портрете) издал потом в эмиграции хвастливую книжицу о своей сыгранной в те годы роли. Среди разного бытового вздора и небылых эпизодов (тут же прочтем о "сотн[ях] тысяч казненных и убитых евреев" по воле в. кн. Николая Николаевича)73, сквозь эту пену и залеты хвастовства просматриваются и некоторые фактические, конкретные дела. Тут было и начатое еще в 1913 "дело дантистов", большей частью евреев, "образовалась целая фабрика зубоврачебных дипломов", которые наводнили Москву74, -- а с ними получали тут поселение, не подвергаясь военной службе. Таковых было около трехсот (по Симановичу -- 200). Лже-дантистов приговорили к заключению на год, но, по ходатайству Распутина, помиловали. "Во время войны... евреи искали у Распутина защиты против полиции или военных властей", и, хвастался потом Симанович, к нему "обращалось очень много молодых евреев с мольбами освободить их от воинской повинности", что давало им возможность в условиях военного времени и поступить в высшее учебное заведение; "часто совершенно отсутствовала какая-нибудь законная возможность" -- но Симанович, якобы, находил пути. Распутин "сделался другом и благодетелем евреев и беспрекословно поддерживал мои стремления улучшить их положение"75. Говоря о кружке этих новых фаворитов, нельзя вовсе не упомянуть выдающегося авантюриста Манасевича-Мануйлова. Он побывал и чиновником м.в.д., и агентом тайной российской полиции в Париже; и он же продавал за границу секретные документы Департамента полиции; и вел тайные переговоры с Гапоном; потом при премьер-министре Штюрмере исполнял "особые "секретные обязанности""76. А Рубинштейн вступил в поле общественности, перекупив газету "Новое время" (о ней в гл. 8), прежде враждебную к евреям. (В этом была, шутливо говоря, историческая справедливость: ведь Суворин приобрел "Новое время" в 1876 на деньги варшавского банкира Кронеберга, и первое время она была благожелательна к евреям, и в ней сотрудничал ряд еврейских авторов. Но, начиная с русско-турецкой войны, газета круто развернулась и "перешла в лагерь реакции", а "в еврейском вопросе... не знала границ для ненависти и недобросовестности"77.) В 1915 премьер Горемыкин и министр внутренних дел Хвостов-младший помешали попыткам Рубинштейна купить "Новое время"78, но позже покупка состоялась, -- впрочем, уже близко к революции, так что мало и пригодилась. (Еще одна правая газета "Гражданин" тоже была частично перекуплена Манусом.) Эту группу С. Мельгунов наградил прозвищем ""квинтета", обделывавшего свои дела в царской "прихожей""79 -- через Распутина. И при власти Распутина -- то была уже не мелочь: в острейшей близости к трону и в опаснейшей силе влияния на ход общероссийских дел находились подозрительные фигуры. Английский посол Бьюкенен считал, что Рубинштейн связан с германской разведкой80. Не исключено, что так по сути и было. Активное развитие германского шпионажа в России и связь его со спекулянтами тыла понудила генерала Алексеева летом 1916 испросить высочайшее соизволение на право расследования не только в районе, подведомственном Ставке, -- и так создалась "Следственная комиссия генерала Батюшина". И первой мишенью ее стал банкир Рубинштейн, подозреваемый в "спекулятивных операциях с немецким капиталом", финансовых операциях в пользу неприятеля, дискредитировании рубля, переплате заграничным агентам при заказах интендантства и в спекуляции хлебом на Волге. И Рубинштейн был распоряжением министра юстиции Макарова арестован 10 июля 1916 с обвинением в государственной измене81. Самым настойчивым ходатаем за Рубинштейна, которому грозило 20 лет каторги, была сама царица. Уже через два месяца после его ареста Александра Федоровна просила Государя, чтобы Рубинштейна "потихоньку услали в Сибирь и не оставляли бы здесь для раздражения евреев", "поговори насчет Рубинштейна" с Протопоповым. Через две недели сам и Распутин шлет телеграмму Государю в Ставку: что и Протопопов "умоляет, чтобы ему никто не мешал", также и контрразведка... "Ласково беседовал об узнике, по-христиански". -- Еще через три недели А. Ф.: "Насчет Рубинштейна, он умирает. Телеграфируй... немедленно [на Северо-Западный фронт]... передать Рубинштейна из Пскова министру внутренних дел", то есть все тому же ласковому христианину Протопопову. И на следующий день: "Надеюсь, ты телеграфировал насчет умирающего Рубинштейна". -- И еще через день: "Распорядился ли ты, чтобы Рубинштейн был передан министру внутренних дел? иначе он помрет, оставаясь в Пскове, -- пожалуйста, милый!"82. И 6 декабря Рубинштейн был освобожден -- за 10 дней до убийства Распутина, в крайнее для себя время, как последняя распутинская услуга. Сразу же за убийством отставлен и ненавидимый царицею министр Макаров. (А большевиками вскоре расстрелян.) -- Впрочем, с освобождением Рубинштейна следственное дело не было тотчас прекращено, он арестован снова, -- но в спасительную Февральскую революцию Рубинштейн был, среди томимых узников, освобожден толпой из петроградской тюрьмы и покинул неблагодарную Россию, как, вовремя, и Манасевич, и Манус, и Симанович. (Впрочем, Рубинштейна еще встретим.) Весь этот тогдашний тыловой разгул грабежа государственного достояния -- нам, жителям 90-х годов XX века, видится лишь малой экспериментальной моделью... Но общее -- в самодовольном и бездарном правлении, при котором сама судьба России уплывала из рук ее правителей. На почве дела Рубинштейна Ставка санкционировала ревизию нескольких банков. Кроме того, началось и следственное дело против киевских сахарозаводчиков -- Хепнера, Цехановского, Бабушкина и Доброго. Эти -- получили разрешение на вывоз сахара в пределы Персии, и отправили много сахара, но через персидские таможенные посты на персидский рынок прошло немного, остальной сахар "исчез", однако были сведения, что он прошел транзитом в Турцию, союзницу Германии. А в Юго-Западном крае, центре российской свеклосахарной промышленности, сахар внезапно сильно вздорожал. Дело сахарозаводчиков начато было грозно, но комиссия Батюшина не доследовала его, перечислили к киевскому судебному следователю, тот -- выпустил их предварительно из тюрьмы, а затем нашлись ходатаи у трона. Да и саму комиссию Батюшина, столь важную, -- не сумели составить достойно, добротно. О бестолковом ведении ею следствия по делу Рубинштейна пишет сенатор Завадский83. Пишет в воспоминаниях и ставочный генерал Лукомский, что один из ведущих юристов комиссии полковник Резанов, несомненно знающий, оказался картежник и любитель ресторанной жизни с возлияниями; другой, Орлов, -- оборотень, который после 1917 послужил и в петроградской ЧК, а затем -- у белых, потом провокационно вел себя в эмиграции. Состояли там, очевидно, и другие подозрительные лица, кто-то не отказался и от взяток, вымогали выкупы у арестованных. Рядом бестактностей комиссия возбудила против себя военно-судебное ведомство в Петрограде и старших чинов министерства юстиции. Однако и не одна Ставка занялась вопросом о спекулянтах, и именно в связи с деятельностью "вообще евреев". 9 января 1916 временный директор Департамента полиции Кафафов подписал секретное распоряжение -- циркулярно всем губернаторам, градоначальникам и губернским жандармским управлениям. Но "разведка" общественности почти сразу вырвала этот секрет -- и уже ровно через месяц, 10 февраля, Чхеидзе в Государственной Думе, оттесняя все очередные и срочные вопросы, прочел этот документ с кафедры. А было в нем не только что "евреи... заняты революционной пропагандой", но и "помимо преступной агитации... избрали еще два важных фактора -- искусственное вздорожание предметов первой необходимости и исчезновение из обращения разменной монеты" -- скупают ее, а через то "стремятся внушить населению недоверие к русским деньгам": что "русское правительство обанкротилось, так как не имеет металла даже для монеты". А целью все это имеет, в оценке циркуляра, -- "добиться отмены черты еврейской оседлости, так как настоящий момент они считают наиболее благоприятным для достижения своих целей путем поддержания смуты в стране". Никаких мер при этом Департамент не предлагал, а сообщал "для сведения"84. На это отозвался Милюков: "К евреям применяют растопчинский прием: их выводят перед раздраженной толпой и говорят: вот виновные, берите их и расправляйтесь как знаете"85. А в тех же днях в Москве полиция оцепила биржу на Ильинке, стала проверять документы оперирующих там, и обнаружила 70 евреев без права жительства в Москве; такая же облава произошла и в Одессе. Это тоже внеслось в думский зал -- и, сотрясая его, разгорелось то, чего так опасался еще годом раньше Совет министров: "в настоящих условиях недопустимо возбуждение в Государственной Думе прений по еврейскому вопросу, которые могут принять опасные формы и явиться поводом к обострению национальной розни"86. Но прения начались, и продолжались сквозь несколько месяцев. С наибольшей силой и страстью, как он один умел говорить, передавая слушателям все возмущение сердца, высказался о циркуляре Департамента полиции -- Шингарев: "Нет той гнусности, нет того безобразия, которого не проделало государство, надругаясь над евреем, и государство христианское... огульно клеветать на целую народность... Оздоровление русской жизни только тогда и возможно... когда вы вынете эту занозу, эту болячку государственной жизни -- травлю национальностей... Больно за русское управление, стыдно за русское государство". Русская армия осталась в Галиции без снарядов -- "это евреи что ли сделали?". И "дороговизна вызвана массою сложных причин... Почему же в циркуляре написали только про евреев, почему не написали про русских и др.?". Ведь дороговизна повсеместна. И то же -- с исчезновением разменной монеты. "А ведь это написано в циркуляре Департамента полиции"!87 Не оспоришь. Хорошо писать циркуляры в глубинных канцеляриях -- а как поежисто выходить перед разгневанным парламентом. Никуда не денешься, вытащен на трибуну Думы и сам автор циркуляра Кафафов: да циркуляр же, мол, не сопровождался никакими распорядительными действиями, он был направлен не в гущу населения, а к властям на местах, для сведения, а не для принятия мер, -- и возбудил страсти лишь после того, как был продан "малодушны[ми]" служащими и оглашен с этой трибуны. Но вот, жалуется Кафафов, почему-то же не оглашены здесь другие секретные циркуляры, наверно тоже известные общественности, например, в мае 1915, он же подписал и такой циркуляр: "Среди некоторой части населения Империи в настоящее время разжигается крайнее озлобление против евреев", и Департамент "просит принять самые решительные меры к недопущению каких-нибудь выступлений в этом направлении", насильственных действий населения против евреев, "самыми решительными мерами пресекать в самом зародыше начавшуюся в некоторых местностях агитацию, не давая ей развиться в погромные вспышки". Или вот, тоже месяц назад, в начале же февраля, распоряжение в Полтаву: усилить осведомленность, дабы "иметь возможность своевременно предупредить попытку погрома евреев"88. Почему же, жаловался он, -- таких распоряжений разведка общественности не берет, пусть себе текут в тишине? Выступая пламенно, Шингарев, однако, тут же и предупредил, что Дума не должна "дать развиться прениям в этом огромном потоке безбрежного еврейского вопроса". Но -- именно это и произошло от оглашения того циркуляра. Да и сам Шингарев неосторожно толкнул прения к тому, отойдя от защиты евреев и назвав, что изменники-то -- именно русские: Сухомлинов, Мясоедов да генерал Григорьев, позорно сдавший Ковенскую крепость89. А это вызвало свой ответ. Марков ему возразил, что о Сухомлинове он не имеет права высказываться, ибо тот лишь под следствием. (Много цветов успеха сорвал Прогрессивный Блок на Сухомлинове, но к концу уже Временного правительства и сами вынуждены были признать, что -- с пустышкой носились, никакой измены не было.) Мясоедов уже был осужден и повешен (а есть данные, что тоже дутая история), Марков только прибавил, что "Мясоедов был повешен в компании шести... евреев шпионов" (факт не известный мне, Мясоедов был судим в одиночку), и вот, мол, таков процент90. Среди нескольких пунктов с трудом склеенной в августе 1915 программы Прогрессивного Блока -- "автономия Польши" уже звучала призрачно, когда вся Польша отдана немцам; "уравнение крестьян в правах" -- не с правительства надо было требовать, Столыпин это уравнение уже давно провел, а не утверждала его как раз Дума, именно в соревновании с равноправием евреев; итак, "вступление на путь постепенного ослабления ограничений в правах евреев", при всей оглядчивой уклончивости этой формулировки, выступало теперь как главный пункт программы Блока. Депутаты-евреи входили в Прогрессивный Блок91, а в печати на идише оглашали: "Еврейство желает Прогрессивному Блоку счастливого пути!" И вот теперь, после изнурительных 2-х без малого лет войны, после фронтовых потерь и при кипящем раздражении в тылу, крайне-правые бросали упреки: "Вы поняли, что перед народом надо разъяснить свое умолчание о немецком засилье, свое умолчание о борьбе с дороговизной и свое излишнее рвение к равноправию евреев". Какие требования "вы предъявляете теперь, во время войны, к правительству, -- иначе гоните его вон и только то правительство признаете, которое даст равноправие евреям". Но не "давать же равноправие сейчас, именно теперь, когда все накалены до бешенства против евреев; ведь этим вы наталкиваете на этих несчастных евреев"92. Против того, что якобы кипит народный гнев, возражает депутат Фридман: "На этом темном фоне еврейского гнета светлым пятном выделяется одно бытовое явление, которое я не могу обойти молчанием: это есть отношение русского населения внутренних губерний к евреям-беженцам, которые прибыли туда". Эти беженцы-евреи "встречают гостеприимство и помощь". Это "залог нашего будущего, залог нашего единения с русским народом". Но настойчиво винит во всех еврейских злоключениях -- правительство, и снова до той высоты обвинения, что "погромы никогда не происходили, когда этого не желало правительство". И, через членов Государственной Думы, "я обращаюсь ко всему 170-ти-миллионному населению России... вашими же руками хотят занести нож над еврейским народом в России"93. На это звучал ответ: да знают ли депутаты Думы настроение страны? "Страна не пишет в еврейских газетах, страна страдает, работает... и бьется в окопах, вот там страна, а не в еврейских газетах, где сидят незнакомцы, работающие по неизвестным директивам". И уже вплоть до: "Зависимость печати от правительства это есть зло, но есть еще большее зло: зависимость печати от врагов русского государства"94. Как и предчувствовал Шингарев, для либерального думского большинства теперь было бы нежелательно эти прения по еврейскому вопросу продолжать. Но уж как потянули цепь -- ее не остановишь. И потащился хвост и хвост выступлений -- на 4 месяца, до полного закрытия осенней сессии, то и дело прорываясь между другими текущими делами. Нет, обвиняли правые Прогрессивный Блок, в Думе не будет борьбы с дороговизной: "С банками, с синдикатами, стачками промышленников вы бороться не будете, ибо это значило бы, что вы стали бороться с еврейством". А вот, мол, продовольствие Петрограда "сдан[о] был[о] обновленческой управой на откуп двум иудеям -- Левенсону и Лесману", Левенсону -- снабжение столицы мясом, а Лесману -- продовольственные лавки, и он нелегально продавал муку в Финляндию. И еще много других примеров поставщиков, вздувающих дороговизну95. (Обелять перекупщиков никто из депутатов не взялся.) А дальше -- не могло не докатиться обсуждение и до жгучей во время войны проектной нормы. Как мы видели, она была возобновлена после революции 1905 года, но шаги к ослаблению ее начались широким применением практики экстерна за гимназию и разрешением сдавать государственные экзамены евреям-медикам, получившим заграничные дипломы; и с дальнейшими послаблениями -- но не отменой -- в 1915, когда рухнула черта оседлости. Министр просвещения П. Н. Игнатьев (1915-16), весьма популярный в обществе (и никак не преследуемый после Февраля), еще ослабил процентную норму в высшие учебные заведения. И вот, весной 1916, этот вопрос продолжительно зазвучал в прениях ГД. Обсуждается смета министерства народного просвещения, и депутат из Одессы, профессор Новороссийского университета Левашев сообщает, что положение Совета министров 1915 (о приеме вне нормы детей евреев, состоящих в Действующей армии) -- министерством просвещения вот произвольно распространено и на детей служащих Земгора, учреждений по эвакуации, госпиталей, а также и на лиц, [ложно] объявляющих себя на иждивении родственника, служащего в армии. И что вот в Новороссийском университете в 1915 на первый курс медицинского факультета принято всего 586 человек -- "и из них 391 евреев", то есть две трети, и только одна треть "оста[е]тся для других народностей"; в Варшавский (Ростов-на-Дону): на юридический факультет принято евреев -- 81%, на медицинский -- 56%, на физико-математический -- 54%96. Гуревич возражает Левашеву: так вот и доказательство, что процентная норма вовсе не нужна: "Какой же смысл процентной нормы, когда даже в этом году, при возвышенном приеме евреев, и то оказалось возможным принять всех христиан, которые хотели поступить"? так что вам -- нужны пустые аудитории? В маленькой Германии большое число еврейских профессоров -- и Германия не гибнет97. Возражение Маркова: "Университеты пусты, [оттого что] русские студенты взяты на войну, а туда [в университеты] шлют массу евреев". "Спасаясь от воинской повинности", евреи "в огромном количестве наполнил[и] сейчас Петроградский университет и выйд[ут] через посредство его в ряды русской интеллигенции... Это явление... бедственно для русского народа, даже пагубно", ибо всякий народ -- "во власти своей интеллигенции". Русские "должны охранять свой верхний класс, свою интеллигенцию, свое чиновничество, свое правительство; оно должно быть русским"98. Еще через полгода, осенью 1916, к этому вопросу вернется депутат Фридман, спросит Думу опять: так что, "пусть лучше наши университеты пустуют... пусть Россия останется без интеллигентных сил... лишь бы там не было много евреев?"99. С одной стороны, конечно был прав Гуревич: зачем аудиториям пустовать? каждый пусть занимается своим делом. Но, так поставив вопрос, не подтвердил ли он правым их подозрения и горечь: значит, дело наше не общее? дело одних -- воевать, а других -- учиться? (Да вот и мой отец -- покинул Московский университет не доучась, добровольно пошел воевать. Тогда казалось -- жребий влечет единственно так: нечестно не идти на фронт. Кто из тех молодых русских добровольцев, да и кто из оставшихся у кафедр профессоров? -- понимал, что не все будущее страны решается на передовых позициях войны. Куда идет эпоха -- вообще никто не понимал в России, да и в Европе.) Весной 1916 прения по еврейскому вопросу были остановлены как вызывающие нежелательное возбуждение в обществе. Но к теме национальностей свернула и поправка закона о волостном земстве. Впервые создаваемое волостное земство обсуждалось зимой с 1916 на 1917, в последние думские месяцы. И вот, когда главные думские ораторы что-то ушли в буфет или на квартиры уехали, в зале сидела лишь половина смирных депутатов, сумел добраться до трибуны и вятский крестьянин Тарасов, кого никогда тут и не услышишь. И робко пробирался к сути так: Например, поправка к закону "принимает всех, и евреев, скажу, и немцев -- кто бы ни приехал в нашу волость. Так что этим какое право предоставляется?... Эти лица, приписавшиеся [к волости]... они ведь то место займут, а крестьяне остаются совершенно без всякого внимания... Если будет председателем волостной земской управы еврей, а его супруга делопроизводителем или секретарем, так что это, крестьянам дают право?... Что же будет, где будут крестьяне?... Вот, наши доблестные воины вернутся и какие будут им права предоставлены? Стоять на задней линии; а как во время войны -- так на передовых позициях крестьяне-то все в серых шинелях... Не вносите вы таких поправок, которые совершенно противоречат быту практической крестьянской жизни, а именно, не давайте права участия в выборах в волостном земском самоуправлении евреям и немцам, ибо таковые народности, они не принесут не только какой-либо пользы населению, а громаднейший вред, и беспорядки будут чинимы в стране. Мы, крестьяне, не поддадимся этим национальностям"100. А тем временем -- публичная кампания за еврейское равноправие продолжалась. В поддержку были привлечены и организации, прежде никак не касательные к этому, как например гвоздевская Рабочая группа, представлявшая интересы русского пролетариата. Весной 1916 Рабочая группа подтвердила, что ей известно: "реакция" (подразумевалось правительство и аппарат м.в.д.) "открыто подготовляет всероссийский погром" евреев. И Козьма Гвоздев повторил эту чушь на съезде военно-промышленных комитетов. -- В марте 1916 Рабочая группа обращается с письмом к Родзянке, протестуя и против того, что Дума прекратила прения по еврейскому вопросу как вызывающие возбуждение; за это группа обвиняла уже и саму Думу в потворстве антисемитам: "Поведение большинства Государственной думы в заседании от 10 марта фактически явилось прямой поддержкой и подкреплением антисемитской погромной политики господствующего курса... Думское большинство своей поддержкой боевого антисемитизма господствующих кругов наносит опасный удар делу самозащиты страны"101. (Не согласовались, не поняли, что в Думе левая-то сторона и нуждалась погасить прения.) -- Рабочих поддерживали и "еврейские группы", по донесению петроградского Охранного отделения в октябре 1916 "переполнившие ныне столицу и ведущие беспартийную, но резко враждебную власти политику"102. А что же власти? Прямые документы неизвестны, но в сменных министерских составах 1916 года, видимо, уже серьезно готовился акт о еврейском равноправии. О том не раз упоминал Протопопов и ему, очевидно, уже удалось значительно уговорить Николая II. (Протопопов еще и потому мог спешить, чтобы перекрыть начавшуюся против него кампанию от левых кругов.) -- А последний к революции начальник петроградского Охранного отделения ген. Глобачев в своих воспоминаниях пишет, со слов последнего же министра юстиции Добровольского, что "проект закона о равноправии евреев был уже приготовлен [в предреволюционные месяцы] и, по всей вероятности, закон был бы объявлен на Пасху 1917"103. Но Пасха 1917 наступила уже не при этих властях. Сбылись острые желания наших радикалов и либералов. "Все для победы!" -- да, но "не с этой властью!" И русская и еврейская общественность, и пресса оставались вполне преданы Победе, даже первые раззадорщики ее, -- но только не с этим правительством! не с этим царем! Они были в запале все того же уверенного соображения, с которым начали войну, простого и гениального: еще на ходу этой войны (а то потом будет трудней) и непрерывно побеждая Германию, -- сбросить царя и сменить государственный строй. А тогда -- наступит и еврейское равноправие. Мы рассмотрели во многих подробностях всеразличные обстоятельства, сопровождавшие 120-летнюю совместную жизнь русских и евреев в одном государстве. Одни из сложностей разрешались с ходом времени, другие возникали и набухли в последние годы -- вот, к весне 1917. Но эволюционность развития определенно брала верх и обещала строительную основательность впереди. И в этот самый момент разнесло взрывом вместе с государственным устройством России -- и все плоды эволюции, и военное устояние, оплаченное многою кровью, и надежды на расцветную жизнь, -- произошла Февральская революция. 1. Краткая Еврейская Энциклопедия (далее -- КЕЭ): 1976 -- ... [продолж. изд.], т. 2, Иерусалим: Общество по исследованию еврейских общин, 1982, с. 313-314, статистика на 1900 год. 2. В. И. Ленин. ПСС: В 55-ти т., 1958-1965, т. 49, с. 64. 3. А. Воронель // "22": Общественно-политический и литературный журнал еврейской интеллигенции из СССР в Израиле. Тель-Авив, 1986, No 50, с. 155. 4. КЕЭ, т. 7, с. 356. 5. Д. С. Пасманик. Русская революция и еврейство (Большевизм и иудаизм). Париж, 1923, с. 143. 6. КЕЭ, т. 7, с. 356. 7. В. В. Шульгин. "Что нам в них не нравится...": Об Антисемитизме в России. Париж, 1929, с. 67. 8. КЕЭ, т. 7, с. 356. 9. Пасманик, с. 144. 10. Г. Б. Слиозберг. Дела минувших дней: Записки русского еврея: В 3-х т. Париж, 1933-1934, т. 3, с. 316- 317. 11. Я. Г. Фрумкин. Из истории русского еврейства // [Сб.] Книга о русском еврействе: От 1860-х годов до Революции 1917 г. (далее -- КРЕ-1). Нью-Йорк: Союз Русских Евреев, 1960, с. 85-86. 12. Слиозберг, т. 3, с. 324. 13. Пасманик, с. 144. 14. Например: КЕЭ, т. 7, с. 357. 15. о. Георгий Шавельский. Воспоминания последнего протопресвитера русской армии и флота: В 2-х т., т. 1, Нью-Йорк, Изд-во им. Чехова, 1954, с. 271. 16. Михаил Лемке. 250 дней в царской Ставке (25 сент. 1915 -2 июля 1916). Пг.: ГИЗ, 1920, с. 353. 17. Прогрессивный блок в 1915-1917 гг. (продолж.) // Красный архив: Исторический журнал Центрархива РСФСР. М.: ГИЗ, 1922-1941, т. 52, 1932, с. 179. 18. Г. С. Думбадзе [Воспоминания] // Библиотека-фонд "Pуccкое Зарубежье" (БФРЗ), ф. 1, А-9, с. 5. 19. о. Георгий Шавельский, т. 1, с. 272. 20. Лемке, с. 37. 21. о. Георгий Шавельский, с. 272, 273. 22. Новая Заря, Сан-Франциско, 1960, 7 мая, с. 3. 23. Лемке *, с. 325. 24. КЕЭ, т. 2, с. 24. 25. КЕЭ, т. 7, с. 356. 26. о. Георгий Шавельский, с. 271. 27. КЕЭ, т. 7, с. 357. 28. Слиозберг, т. 3, с. 325. 29. Документы о преследовании евреев // Архив Русской Революции, издаваемый И. В. Гессеном (далее -- АРР). Берлин: Слово, 1922-1937, т. XIX, 1928, с. 245-284. 30. А. Л. Гольденвейзер. Правовое положение евреев в России // KPE-l, c. 135. 31. Г. Я. Аронсон. В борьбе за гражданские и национальные права: Общественные течения в русском еврействе // КРЕ-1, с. 232. 32. Новое время, 1917, 13 апр., с. 3. 33. Слиозберг, т. 1 / Вступит, статья В. Жаботинского, с. xi. 34. Л. Андреев. Первая ступень // Щит: Литературный сборник / Под ред. Л. Андреева, М. Горького и Ф. Сологуба. 3-е изд., доп., М.: Русское Общество для изучения еврейской жизни, 1916, с. 5. 35. Слиозберг, т. 3, с. 343-344. 36. Там же, с. 344. 37. Лемке*, с. 310. 38. Слиозберг, т. 3, с. 345. 39. Д-р. Г. А. Зив. Троцкий: Характеристика. По личным воспоминаниям. Нью-Йорк: Народоправство, 1921, с. 60-63. 40. Герман Бернштейн // Речь, 1917, 30 июня, с, 1-2. 41. Прогрессивный блок в 1915-1917 гг. // Красный архив, 1932, т.50-51, с. 136. 42. Международное финансовое положение царской России во время мировой войны // Красный архив, 1934, т. 64, с. 5-14. 43. [Доклад П.Н. Милюкова в Военно-морской комиссии Госуд. Думы 19 июня 1916 г.] // Красный архив, 1933, т. 58, с. 13-14. 44. Encyclopedia Judaica, Jerusalem, 1971, vol. 14, p. 961. 45. А. Солженицын. Красное Колесо, т. 3, М.: Воениздат, 1993, с. 259-263. 46. Тяжелые дни. Секретные заседания совета министров, 16 июля - 2 сентября 1915. / Сост. А.Н. Яхонтов // АРР, 1926, т. XVIII, с. 47-48, 57. 47. Там же, с. 12. 48. КЕЭ, т. 7, с. 358-359. 49. Там же, с. 359. 50. Слиозберг, т. 3, с. 341. 51. Я. Л. Тейтель. Из моей жизни за 40 лет. Париж: Я. Поволоцкий и Ко., 1925, с. 210. 52. Слиозберг, т. 3, с. 342. 53. КЕЭ, т. 2, с. 345. 54. Д. Львович. Л. Брамсон и союз ОРТ // Еврейский мир: Сб. И. Нью-Йорк: Союз русских евреев в Нью-Йорке, 1944, с. 29. 55. И. М. Троцкий. Самодеятельность и самопомощь евреев в России (ОПЕ, ОРТ, ЕКО, ОЗЕ, ЕКОПО) // КРЕ-1, с. 479-480, 485-489. 56. Аронсон. В борьбе за... // КРЕ-1, с. 232; И. Троцкий. Самодеятельность... // Там же, с. 497. 57. Аронсон. В борьбе за... // КРЕ-1, с. 232. 58. И. Троцкий. Самодеятельность... // Там же, с. 484. 59. Аронсон. В борьбе за... // Там же, с. 230. 60. Слиозберг, т. 3, с. 329-331. 61. Д. Азбель. До, во время и после // Время и мы (далее -- ВМ), Нью-Йорк-Иерусалим-Париж, 1989, No 104, с. 192-193. 62. Лемке, с. 468. 63. КЕЭ, т. 7, с. 357. 64. АРР, 1928, т. XIX, с. 274, 275. 65. Лемке, с. 792. 66. Лемке, с. 792. 67. С. С. Ольденбург. Царствование Императора Николая II, т. 2, Мюнхен, 1949, с. 192. 68. Из записной книжки архивиста. Сообщ. М. Паозерского // Красный архив, 1926, т. 18, с. 211-212. 69. Государственная Дума -- Четвертый созыв (далее -- ГД-4): Стенографический отчет. Сессия 5, Пд., 1917, заседание 7, 22 нояб. 1916, с. 366-368. 70. Политическое положение России накануне Февральской революции // Красный архив, 1926, т. 17, с. 17, 23. 71. В. Каюров. Петроградские рабочие в годы империалистической войны. М., 1930. 72. Морис Палеолог. Царская Россия накануне революции. М.; Пд.: ГИЗ, 1923, с. 136. 73. А. Симонович. Распутин и евреи. Воспоминания личного секретаря Григория Распутина // [Сб.] Святой черт. Тайна Григория Распутина: Воспом., Документы, Материалы следств. комиссии. М.: Книжная Палата, 1991, с. 106-107. 74. Слиозберг, т. 3, с. 347. 75. Симанович // [Сб.] Святой черт, с. 89, 100, 102, 108. 76. С. П. Мельгунов. Легенда о сепаратном мире. Канун революции. Париж, 1957, с. 263, 395, 397. 77. Еврейская Энциклопедия (далее -- ЕЭ): В 16-ти т. СПб.: Общество для Научных Еврейских Изданий и Изд-во Брокгауз-Ефрон, 1906-1913, т. 11, с. 758, 759. 78. Письмо министра внутренних дел А. Н. Хвостова Председателю совета министров И.Л. Горемыкину от 16 дек. 1915 // Дело народа, 1917, 21 марта, с. 2. 79. Мельгунов, с. 289. 80. Там же, с. 402. 81. В. Н. Семенников. Политика Романовых накануне революции. От Антанты -- к Германии. М.; Л.: ГИЗ, 1926, с. 117, 118, 125. 82. Письма императрицы Александры Федоровны к Императору Николаю II / Пер. с англ. В. Д. Набокова, т. 2, Берлин: Слово, 1922, с. 202, 204, 211, 223, 225, 227. 83. С. В. Завадский. На великом изломе // АРР, 1923, т. VIII, с. 19-22. 84. АРР, 1928, т. XIX, с. 267-268. 85. ГД-4, сессия 4, заседание 18, 10 февр. 1916, с. 1312. 86. АРР, 1926, т. XVIII, с. 49. 87. ГД-4, сессия 4, заседание 33, 8 марта 1916, с. 3037-3040. 88. Там же, заседание 34, 10 марта 1916, с. 3137-3141. 89. Там же, заседание 33, 8 марта 1916, с. 3036-3037. 90. Там же, заседание 53, 9 июня 1916, с. 5064. 91. КЕЭ, т. 7, с. 359. 92. ГД-4, сессия 4, заседание 19, 11 февр. 1916, с. 1456; заседание 28, 29 февр. 1916, с. 2471. 93. ГД-4, сессия 4, заседание 19, 11 февр. 1916, с. 1413-1414, 1421, 1422. 94. Там же, с. 1453-1454; заседание 28, 29 февр. 1916, с. 2477. 93. ГД-4, сессия 4, заседание 19, 11 февр. 1916, с. 1413-1414, 1421, 1422. 94. Там же, с. 1453-1454; заседание 28, 29 февр. 1916, с. 2477. 97. ГД-4, сессия 4, заседание 37, 15 марта 1916, с. 3392. 98. Там же, заседание 19, 11 февр. 1916, с. 1456; заседание 37, 15 марта 1916, с. 3421; заседание 53, 9 июня 1916, с. 5065. 99. ГД-4, сессия 5, заседание 2, 3 нояб. 1916, с. 90. 100. Там же, заседание 15, 13 дек. 1916, с. 1069-1071. 101. К истории гвоздевщины // Красный архив, 1934, т. 67, с. 52. 102. Политическое положение России накануне Февральской революции // Красный архив, 1926, т. 17, с. 14. 103. К. И. Глобачев. Правда о русской революции: Воспоминания бывшего Начальника Петроградского Охранного Отделения. Декабрь 1922 / Хранение Колумбийского университета, машинопись, с. 41.