тель, не хватит ему ни вечеров, ни выходного, так не будет всего читать, а только заметит рефрены через каждые несколько абзацев: вредители! вредили! вредили! А если всЈ-таки начнЈт? Да каждую строку? Он увидит тогда, через нудь самооговоров, составленных совсем неумно и неловко, что не за дело, не за свою работу взялась лубянская удавка. Что выпархивает из грубой петли сильнокрылая мысль ХХ века. Арестанты -- вот они, взяты, покорны, подавлены, а мысль -- выпархивает! Даже напуганные усталые языки подсудимых успевают нам всЈ назвать и сказать. Вот в какой обстановке они работали. Калиников: "У нас ведь создано техническое недоверие". Ларичев: "Хотели бы мы этого или не хотели, а мы эти 42 млн. тонн нефти должны добыть (т. е. сверху так приказано) потому что всЈ равно 42 млн. тонн нефти нельзя добыть ни при каких условиях".10 Между такими двумя невозможностями и зажата была вся работа несчастного поколения наших инженеров. -- Теплотехнический институт гордится главным своим исследованием -- резко повышен коэффициент использования топлива; исходя их этого в перспективный план ставятся меньшие потребности в добыче топлива -- ЗНАЧИТ, ВРЕДИЛИ, преуменьшая топливный баланс! -- В транспортный план поставили переоборудование всех вагонов на автосцепку -- з н а ч и т ,  в р е д и л и, омертвляли капитал! (Ведь автосцепка внедрится и оправдает себя лишь в длительный срок, а нам дай завтра!) -- Чтобы лучше использовать однопутные железные дороги, решили укрупнять паровозы и вагоны. Так это -- модернизация? НЕТ, в р е д и т е л ь с т в о! -- ибо придется тратить средства на укрепление верхней части мостов и пути! -- Из глубокого экономического рассуждения, что в Америке дешев капитал и дороги рабочие руки, у нас же -- наоборот, и потому нельзя нам перенимать по-мартышечьи, вывел Федотов: ни к чему нам сейчас покупать дорогие американские конвейерные машины, на ближайшие 10 лет нам выгоднее подешевле купить менее совершенные английские и поставить к ним больше рабочих, а через 10 лет всЈ равно неизбежно менять, какие б ни были, тогда купим подороже. Так в р е д и т е л ь с т в о! -- под видом экономии он не хочет, чтоб в советской промышленности были передовые машины! -- Стали строить новые фабрики из железобетона вместо более дешевого бетона с объяснением, что за 100 лет они очень себя оправдают -- так ВРЕДИТЕЛЬСТВО! омертвление капиталов! поглощение дефицитной арматуры! (На зубы что ли еЈ сохранять?) Со скамьи подсудимых охотно уступает Федотов: -- Конечно, если каждая копейка на счету сегодня, тогда считайте вредительством. Англичане говорят: я не так богат, чтобы покупать дешевые вещи... Он пытается мягко разъяснить твердолобому прокурору: -- Всякого рода теоретические подходы дают нормы, которые в конце концов являются (сочтены будут!) вредительскими...11 Ну, как еще ясней может сказать запуганный подсудимый?.. То, что для нас -- теория, то для вас -- вредительство! Ведь вам надо хватать сегодня, нисколько не думая о завтрашнем... Старый Федотов пытается разъяснить, где гибнут сотни тысяч и миллионы рублей из-за дикой спешки пятилетки: хлопок не сортируется на местах, чтоб каждой фабрике слался тот сорт, который соответствует еЈ назначению, а шлют безалаберно, вперемешку. Но не слушает прокурор! С упорством каменного тупицы он десять раз за процесс возвращается и возвращается к более наглядному, из кубиков сложенному вопросу: почему стали строить "фабрики-дворцы" -- с высокими этажами, широкими коридорами и слишком хорошей вентииляцией? Разве это не явное в р е д и т е л ь с т в о? Ведь это -- омертвление капитала, безвозвратное!! Разъясняют ему буржуазные вредители, что Наркомтруд хотел в стране пролетариата строить для рабочих просторно и с хорошим воздухом (значит, в Наркомтруде в р е д и т е л и тоже, запишите!), врачи хотели высоту этажа 9 метров, Федотов снизил до 6 метров -- так почему не до пяти?? вот в р е д и т е л ь с т в о! (А снизил бы до четырех с половиной -- уже наглое вредительство: хотел бы создать свободным советским рабочим кошмарные условия капиталистической фабрики.) Толкуют Крыленке, что по общей стоимости всей фабрики с оборудованием тут речь идет о трех процентах суммы -- нет, опять, опять, опять об этой высоте этажа! И: как смели ставить такие мощные вентиляторы? Их рассчитывали на самые жаркие дни лета... Зачем же на самые жаркие дни? в самые жаркие дни пусть рабочие немного и попарятся! А между тем: "Диспропорции были прирожденные... Головотяпская организация выполнила это до "Инженерного центра" (Чарновский)12 "Никакие вредительские действия и не нужны... Достаточны н а д л е ж а щ и е действия, и тогда все придет само собой".13 (Он же) Он не может выразиться ясней! ведь это после многих месяцев Лубянки и со скамьи подсудимых. Достаточны н а д л е ж а щ и е (то есть, указанные НАДстоящими головотяпами) действия -- и немыслимый план сам же себя подточит. -- Вот их вредительство: "Мы и м е л и  в о з м о ж н о с т ь выпустить, скажем 1000 тонн, а д о л ж н ы  б ы л и (т. е. по дурацкому плану) -- 3000, и мы не приняли мер к этому выпуску". Для официальной, просмотренной и прочищенной, стенограммы тех лет -- согласитесь, это немало. Много раз доводит Крыленко своих артистов до усталых интонаций -- от чуши, которую заставляют молоть и молоть, когда стыдно за драматурга, но приходится играть ради куска жизни. Крыленко: -- Вы согласны? Федотов: -- Я согласен... хотя в общем не думаю...14 Крыленко: -- Вы подтверждаете? Федотов: -- Собственно говоря... в некоторых частях... как будто в общем... да.15 У инженеров (еще тех, на воле, еще не посаженных, кому предстоит бодро работать после судебного поношения всего сословия) -- у них выхода нет. Плохо -- всЈ. Плохо да и плохо нет. Плохо вперед и плохо назад. Торопились -- вредительская спешка, не торопились -- вредительский срыв темпов. Развивали отрасль осторожно -- умышленная задержка, саботаж; подчинились прыжкам прихоти -- вредительская диспропорция. Ремонт, улучшение, капитальная подготовка -- омертвление капиталов; работа до износа оборудования -- диверсия! (Причем всЈ это следователи будут узнавать у них самих так: бессонница -- карцер -- а теперь сами приведите убедительные примеры, где вы могли вредить.) -- Дайте яркий пример! Дайте яркий пример вашего вредительства! -- понукает нетерпеливый Крыленко. (Дадут, дадут вам яркие примеры! Будет же кто-нибудь скоро писать и и с т о р и ю  т е х н и к и этих лет! Он даст вам все примеры и непримеры. Оценит он вам все судороги вашей припадочной пятилетки в четыре года. Узнаем мы тогда, сколько народного богатства и сил погибло впустую. Узнаем, как все лучшие проекты были загублены, а исполнены худшие и худшим способом. Ну, да если хун-вей-бины руководят алмазными инженерами -- что из того может доброго выйти? дилетаны-энтузиасты -- они-то наворочали еще больше тупых начальников.) Да, подробнее -- невыгодно. Чем подробнее, тем как-то меньше тянут злодеяния на расстрел. Но погодите, еще же не всЈ! Еще самые главные преступления -- впереди! Вот они, вот они, доступны и понятны даже неграмотному!! Промпартия: 1) готовила интервенцию; 2) получала деньги от империалистов; 3) вела шпионаж; 4) распределяла портфели в будущем правительстве. И всЈ! И все рты закрылись. И все возражатели потупились. И только слышен топот демонстраций и рев за окном: "СМЕРТИ! СМЕРТИ! СМЕРТИ!" А -- подробнее нельзя? -- А зачем вам подробней?.. Ну, хорошо, пожалуйста, только будет еще страшней. Всем руководил французский генеральный штаб. Ведь у Франции нет ни своих забот, ни трудностей, ни борьбы партий, достаточно свистнуть -- и дивизии шагают на интервенцию! Сперва наметили еЈ на 1928 г. Но не договорились, не увязали. Ладно, перенесли на 1930-й. Опять не договорились. Ладно, на 1931-й. Собственно вот что: Франция сама воевать не будет, а только берет себе (за общую организацию) часть Правобережной Украины. Англия -- тем более воевать не будет, но для страху обещает выслать флот в Черное море и в Балтийское (за это ей -- кавказскую нефть). Главные же воители вот кто: 100 тысяч эмигрантов (они давно разбежались, разъехались, но по свистку сразу соберутся). Потом -- Польша (ей -- половину Украины). Румыния (известны еЈ блистательные успехи в первой мировой войне, это страшный противник). Латвия! И Эстония (Эти две малых страны охотно покинут заботы своих молодых государственных устройств и всей массой повалят на завоевание). А страшнее того -- направление главного удара. Как, уже известно? Да! Оно начнется из Бессарабии и дальше, о п и р а я с ь на правый берег Днепра -- п р я м о на Москву!16 И в этот роковой момент на всех железных дорогах... будут взрывы?? -- нет, будут созданы пробки! И на электростанциях Промпартия тоже выкрутит пробки, и весь Союз погрузится во тьму, и все машины остановятся, в том числе и текстильные! Разразятся диверсии. (Внимание, подсудимые. До закрытого заседания методов диверсии не называть! заводов не называть! географических пунктов не называть! фамилий не называть, ни иностранных, ни даже наших!) Присоедините сюда смертельный удар по текстилю, который к этому времени будет нанесен! Добавьте, что 2-3 текстильных фабрики вредительски строятся в Белоруссии, они послужат опорной базой для интервентов!17 Уж имея текстильные фабрики, интервенты неумолимо рванут на Москву! Но самый коварный заговор вот: хотели (не успели) осушить кубанские плавни, Полесские болота и болото около Ильмень-озера (точные места Вышинский запрещает называть, но один свидетель пробалтывает) -- и тогда интервентам откроются кратчайшие пути, и они, не промоча ног и конских копыт, достигнут Москвы. (Татарам почему так было трудно? Наполеон почему Москвы не нашел? Да из-за полесских и ильменских болот. А осушат -- и обнажили белокаменную!) Еще, еще добавьте, что под видом лесопильных заводов построены (мест не называть, тайна!) ангары, чтобы самолеты интервентов не стояли под дождем, а туда бы заруливали. А также построены (мест не называть!) помещения для интервентов! (Где квартировали бездомные оккупанты всех предыдущих войн?..) Все инструкции об этом подсудимые получали от загадочных иностранных господ К. и Р. (имен не называть ни в коем случае! да наконец и государств не называть!)18 А в последнее время было даже приступлено к "подготовке изменнических действий отдельных частей Красной армии" (родов войск не называть! частей не называть! фамилий не называть!) Этого, правда, ничего не сделали, но зато намеревались (тоже не сделали) в каком-то центральном армейском учреждении сколотить ячейку финансистов, бывших офицеров белой армии. (Ах, белой армии? Запишите, арестовать!) Ячейки антисоветски-настроенных студентов... (Студентов? -- запишите, арестовать.) (Впрочем, гни-гни не проломи. Как бы трудящиеся не приуныли, что теперь всЈ пропало, что советская власть всЈ прохлопала. Освещают и эту сторону: много намечалось, а сделано мало! Ни одна промышленность существенных потерь не понесла!) Но почему же всЈ-таки не состоялась интервенция? По разным сложным причинам. То Пуанкаре во Франции не выбрали, то наши эмигранты-промышленники считали, что их бывшие предприятия еще недостаточно восстановлены большевиками -- пусть большевики лучше поработают! Да и Польшей-Румынией никак не могли договориться. Хорошо, не было интервенции, но была же Промпартия! Вы слышите топот? Вы слышите ропот трудящихся масс: "СМЕРТИ! СМЕРТИ! СМЕРТИ!" Шагают "те, которым в случае войны придется своей жизнью, лишениями и страданиями искупить работу этих лиц".19 (А ведь как в воду смотрел: именно -- жизнями, лишениями и страданиями искупят в 1941 году эти доверчивые демонстранты -- работу ЭТИХ ЛИЦ! Но куда ваш палец, прокурор? Но куда показывает ваш палец?) Так вот -- почему "Промышленная партия"? Почему -- партия, а не Инженерно-Технический Центр?? Мы привыкли -- Центр! Был и Центр, да. Но решили преобразоваться в Партию. Это солиднее. Так будет легче бороться за портфели в будущем правительстве. Это "мобилизует инженерно-технические массы для борьбы за власть". А с кем бороться? А -- с другими партиями! Во-первых -- с Трудовой Крестьянской партией, ведь у них же -- 200 тысяч человек! Во-вторых -- с меньшевистской партией! А Центр? Вот три партии вместе и должны были составить Объединенный Центр. Но ГПУ разгромило. И хорошо, что нас разгромили! (Подсудимые все рады.) (Сталину лестно разгромить еще три Партии! Много ли славы добавят три "центра"!) А уж раз партия -- то ЦК, да, свой ЦК! Правда, никаких конференций, никаких выборов ни разу не было. Кто хотел, тот и вошел, человек пять. Все друг другу уступали. И председательское место все друг другу уступали. Заседаний тоже не бывало -- ни у ЦК (никто не помнит, но Рамзин хорошо помнит, он назовет!), ни в отраслевых группах. Какое-то безлюдье даже... Чарновский: "да формального образования Промпартии не было". А сколько же членов? Ларичев: "подсчет членов труден, точный состав неизвестен". А как же вредили? как передавали директивы? да так, кто с кем встретится в учреждении -- передаст на словах. А дальше каждый вредит по сознательности. (Ну, Рамзин две тысячи членов уверенно называет. Где две, там посадят и пять. Всего же в СССР, по данным суда, -- 30-40 тысяч инженеров. Значит, каждый седьмой сядет, шестерых напугают.) -- А контакты с Трудовой-Крестьянской? Да вот встретятся в Госплане или ВСНХ и "планируют систематические акты против деревенских коммунистов"... Где это мы уже видели? Ба, вот где: в "Анде", Радамеса напутствуют в поход, гремит оркестр, стоит восемь воинов в шлемах и с пиками, а две тысячи нарисованы на заднем холсте. Такова и Промпартия. Но ничего, идет, играется! (Сейчас даже поверить нельзя, как это грозно и серьезно тогда выглядело.) И еще вдалбливается от повторений, еще каждый эпизод по несколько раз проходит. И от этого множатся ужасные видения. А еще, чтоб не пресно, подсудимые вдруг на две копейки "забудут", "пытаются уклониться", -- тут их сразу "стискивают перекрестными показаниями" и получается живо как во МХАТе. Но -- пережал Крыленко. Задумал он еще одной стороной выпластать Промпартию -- показать социальную базу. а уж тут стихия классовая, анализ не подведет, и отступил Крыленко от системы Станиславского, ролей не роздал, пустил на импровизацию: пусть мол каждый расскажет о своей жизни, и как он относился к революции и как дошел до вредительства. И это опрометчивая вставка, одна человеческая картина, вдруг испортила все пять актов. Первое, что мы изумленно узнаем -- что эти киты буржуазной интеллигенции все восемь -- из бедных семей. Сын крестьянина, сын многодетного конторщика, сын ремесленника, сын сельского учителя, сын коробейника... Все восьмеро учились на медные гроши, на свое образование зарабатывали себе сами, и с каких лет? -- с 12, с 13, с 14 лет! кто уроками, кто на паровозе. И вот что чудовищно: никто не загородил им пути образования! Они все нормально кончили реальные училища, затем высшие технические, стали крупными знаменитыми профессорами. (Как же так? А нам говорили, что при царизме... только дети помещиков и капиталистов ...? Календари же не могут врать?..) А вот с е й ч а с, в советское время, инженеры были очень затруднены: им почти невозможно дать своим детям высшего образования (ведь дети интеллигенции -- это последний сорт, вспомним!) Не спорит суд. И Крыленко не спорит. (Подсудимые сами спешат сговориться, что, конечно, на фоне общих побед -- это неважно.) Начинаем мы немного различать и подсудимых (до сих пор они очень сходно говорили). Возрастная черта разделяющая их -- он же и черта порядочности. Кому под шестьдесят и больше -- объяснения тех вызывают сочувствие. Но бойки и бесстыдны 43-летние Рамзин и Ларичев и 39-летний Очкин (этот тот, который на Главтоп донес в 1921 г.), а все главные показания на Промпартию и интервенцию идут от них. Рамзин был таков (при ранних чрезмерных успехах), что вся инженерия ему руки не подавала -- вынес! А на суде намеки Крыленки он схватывает с четверти слова и подаЈт четкие формулировки. Все обвинения и строятся на памяти Рамзина. Такое у него самообладание и напор, что действительно мог бы (по заданию ГПУ, разумеется) вести в Париже полномочные переговоры об интервенции. -- Успешлив был и Очкин: в 29 лет уже "имел безграничное доверие СТО и Совнаркома". Не скажешь этого о 62-летнем профессоре Чарновском: анонимные студенты травили его в стенной газете; после 23 лет чтения лекций его вызвали на общее студенческое собрание "отчитаться о своей работе" (не пошел). А проф. Калинников в 1921 г. возглавил открытую борьбу против советской власти! -- именно: профессорскую забастовку! Дело в том, что МВТУ еще в годы столыпинской реакции отвоевало себе академическую автономию (замещение должностей, выбор ректора и др.). В 1921 г. профессора МВТУ переизбрали Калинникова ректором на новый срок, а наркомат не пожелал, назначил своего. Однако профессора забастовали, их поддержали студенты (еще ведь не было настоящих пролетарских студентов) -- и целый год был Калинников ректором вопреки воле советской власти. (Только в 1922-м скрутили голову их автономии, да наверно не без арестов.) Федотову -- 66 лет, а его инженерный фабричный стаж на 11 лет старше всей РСДРП. Он переработал на всех прядильных и текстильных фабриках России (как ненавистны такие люди, как хочется от них скорее избавиться!). В 1905 г. он ушел с директорского места у Морозова, бросил высокую зарплату -- предпочел пойти на "красных похоронах" за гробом рабочих, убитых казаками. Сейчас он болен, плохо видит, вечерами из дому выйти не мог, даже в театр. И они -- готовили интервенцию? экономическую разруху? У Чарновского много лет подряд не было свободных вечеров, так он был занят преподаванием и разработкой новых наук (организации производства, научные начала рационализации). Инженеров-профессоров тех лет мне сохранила память детства, именно такими они и были: вечерами донимали их дипломанты, проектанты, аспиранты, они к своей семье выходили только в одиннадцать вечера. Ведь тридцать тысяч на всю страну, на начало пятилетки -- ведь на разрыв они! И -- готовили кризис? и -- шпионили за подачки? Одну честную фразу сказал Рамзин на суде: "Путь вредительства чужд внутренней конструкции инженерства". Весь процесс Крыленко принуждает подсудимых пригибаться и извиняться, что они -- "малограмотны", "безграмотны" в политике. Ведь политика -- это гораздо трудней и выше, чем какое-нибудь металловедение или турбостроение! -- здесь тебе ни голова не поможет, ни образование. Нет, ответьте -- с каким настроением вы встретили Октябрьскую революцию? Со скепсисом. -- То есть, сразу враждебно? Почему? Почему? Почему? Донимает их Крыленко своими теоретическими вопросами -- и из простых человеческих обмолвок, не по ролям, приоткрывается нам ядро правды -- что' БЫЛО НА САМОМ ДЕЛЕ, из чего выдут весь пузырь. Первое, что инженеры увидели в Октябрьском перевороте -- развал. (И три года действительно был только развал.) Еще они увидели -- лишение простейших свобод. (И эти свободы уже никогда не вернулись.) Как могли бы они НЕ ХОТЕТЬ демократической республики? Как могли инженеры воспринять диктатуру рабочих -- этих своих подсобников в промышленности, мало квалифицированных, не охватывающих ни физических, ни экономических законов производства, -- но вот занявших главные столы, чтобы руководить инженерами? Почему инженерам не считать более естественным такое построение общества, когда его возглавляют те, кто могут разумно направить его деятельность? (И, обходя лишь нравственное руководство обществом, -- разве не к этому ведет сегодня вся социальная кибернетика? Разве профессиональные политики -- не чирьи на шее общества, мешающие ему свободно вращать головой и двигать руками?) И почему инженерам не иметь политических взглядов? Ведь политика -- это даже не род науки, это -- эмпирическая область, не описываемая никаким математическим аппаратом да еще подверженная человеческому эгоизму и слепым страстям. (Даже на суде высказывает Чарновский: "политика должна всЈ-таки до известной степени руководиться выводами техники".) Дикий напор военного коммунизма мог только претить инженерам, в бессмыслице инженер участвовать не может -- и вот до 1920 г. большинство их бездействует, хотя и бедствует пещерно. Начался НЭП -- инженеры охотно приступили к работе: НЭП они приняли за симптом, что власть образумилась. Но увы, условия не прежние: инженерство не только рассматривается как социально-подозрительная прослойка, не имеющая даже права учить своих детей; инженерство не только оплачивается неизмеримо ниже своего вклада в производство; но спрашивая с него успех производства и дисциплину на нЈм -- лишили его прав эту дисциплину поддерживать. Теперь любой рабочий может не только не выполнить распоряжения инженера, но -- безнаказанно его оскорбить и даже ударить -- и как представитель правящего класса рабочий при этом ВСЕГДА ПРАВ. Крыленко возражает: -- Вы помните процесс Ольденборгера? (То есть, как мы его, де, защищали.) Федотов: -- Да. Чтоб обратить внимание на положение инженера, нужно было потерять жизнь. Крыленко (разочарованно) -- Ну, та'к вопрос не стоял. Федотов: -- Он умер и не он один умер. Он умер добровольно, а многие были убиты.20 Крыленко молчит. Значит, правда. (Перелистайте еще процесс Ольденборгера, вообразите ту травлю. И с концовкой: "многие были убиты.) Итак, инженер во всЈм виноват, когда он еще ни в чЈм не провинился! А ошибись он где-то действительно, ведь он человек -- так его растерзают, если коллеги не прикроют. Разве они оценят откровенность?.. Так иногда инженеры вынуждены и солгать перед партийным начальством? Чтобы восстановить авторитет и престиж инженерства, ему действительно нужно объединиться и выручать друг друга -- они все под угрозой. Но для такого объединения не нужна никакая конференция, никакие членские билеты. Как всякое взаимопонимание умных, четко мыслящих людей, оно достигается немногими тихими даже случайно сказанными словами, голосования совершенно не нужны. В резолюциях и в партийной палке нуждаются лишь ограниченные умы. (Вот этого никак не понять Сталину, ни следователям, ни всей их компании! -- у них нет опыта таких человеческих взаимоотношений, они такого никогда не видели в партийной истории!) Да такое единство давно уже существует между русскими инженерами в большой неграмотной стране самодуров, оно уже проверено несколькими десятилетиями -- но вот его заметила новая власть и встревожилась. А тут наступает 1927 год. Куда испарилось благоразумие НЭПа! -- да оказывается весь НЭП был -- циничный обман. Выдвигают взбалмошные нереальные проекты сверхиндустриального скачка, объявляются невозможные планы и задания. В этих условиях что делать коллективному инженерному разуму -- инженерной головке Госплана и ВСНХ? Подчиниться безумию? Отойти в сторону? Им-то самим ничего, на бумаге можно написать любые цифры, -- но "нашим товарищам, практическим работникам, будет не под силу выполнять эти задания". Значит, надо постараться умерить эти планы, разумно отрегулировать их, самые чрезмерные задания вовсе устранить. Иметь как бы свой инженерный Госплан для корректировки глупости руководителей -- и самое смешное, что в их же интересах! и в интересах всей промышленности и народа, ибо всегда будут отводиться разорительные решения и подниматься с земли пролитые и просыпанные миллионы. Среди общего гама о количестве, о плане и переплане -- отстаивать "качество -- душу техники". И студентов воспитывать так. Вот она, тонкая нежная ткань правды. К а к  б ы л о. Но высказать это вслух в 1930 году? -- уже расстрел! А для ярости толпы -- этого мало, не видно! И поэтому молчаливый и спасительный для всей страны сговор инженерства надо перемалевать в грубое вредительство и интервенцию. Так во вставной картине представилось нам бесплотное -- и бесплодное! -- видение истины. Расползлась режиссерская работа, уже проговорился Федотов о бессонных ночах (!) в течение 8 месяцев его сидки; о каком-то важном работнике ГПУ, который пожал руку ему (?) недавно (так это был уговор? выполняйте свои роли -- и ГПУ выполнит свое обещание?) Да вот уже и свидетели, хоть роли у них несравненно меньше, начинают сбиваться. Крыленко: -- Вы принимали участие в этой группе? Свидетель Кирпотенко: -- Два-три раза, когда разрабатывались вопросы интервенции. Как раз это и нужно! Крыленко (поощрительно): -- Дальше! Кирпотенко. (пауза) -- Кроме этого ничего не известно. Крыленко побуждает, напоминает. Кирпотенко (тупо): -- Кроме интервенции мне больше ничего не известно.21 А на очной ставке с Куприяновым у него уже и факты не сходятся. Сердится Крыленко и кричит на бестолковых арестантов: -- Тогда надо сделать, чтобы ответы были одинаковы!22 Но вот в антракте, за кулисами, всЈ снова подтянуто к стандарту. Все подсудимые снова на ниточках, и каждый ожидает дерга. И Крыленко дергает сразу всех восьмерых: вот промышленники-эмигранты напечатали статью, что никаких переговоров с Рамзиным и Ларичевым не было и никакой "Промпартии" они не знают, а показания подсудимых скорей всего вымучены пытками. Так что вы на это скажете?.. Боже! как возмущены подсудимые! Нарушая всякую очередность, они просят поскорее дать им высказаться! Куда делось то измученное спокойствие, с которым они несколько дней унижали себя и своих коллег! Из них просто вырывается клокочущее негодование на эмигрантов! Они рвутся сделать письменное заявление для газет -- коллективное письменное заявление подсудимых в защиту методов ГПУ! (Ну, разве не украшение, разве не бриллиант?) Рамзин: "что мы не подвергались пыткам и истязаниям -- достаточное доказательство наше присутствие здесь!" (Так куда ж годятся те пытки, когда вывести на суд нельзя!) Федотов: "Заключение в тюрьму принесло пользу не одному мне... Я даже лучше чувствую себя в тюрьме, чем на воле". Очкин: и я, и я лучше! Просто уж по благородству отказываются Крыленко и Вышинский от такой письменной коллективки. А -- написали бы! а подписали бы! Да может еще у кого-нибудь подозрение таится? Так товарищ Крыленко уделяет им от блеска своей логики: "Если допустить хотя бы на одну секунду, что эти люди говорят неправду -- то почему именно их арестовали и почему вдруг эти люди заговорили"23 Вот сила мысли! -- и за тысячи лет не догадывались обвинители: сам факт ареста уже доказывает виновность! Если подсудимые невиновны -- так зачем бы их тогда арестовали? А уж если арестовали -- значит виноваты! И действительно: ПОЧЕМУ Б ОНИ ЗАГОВОРИЛИ? "Вопрос о пытках мы отбросим в сторону!.. но психологически поставим вопрос: почему сознаются? А я спрошу: А что им оставалось делать?"24 Ну, ка'к верно! Как психологически! Кто сиживал в этом учреждении, вспомните: а что оставалось делать?.. (Иванов-Разумник пишет,25 что в 1938 г. он сидел с Крыленко в одной камере, в Бутырках, и место Крыленко было под нарами. Я очень живо это себе представляю (сам лазил): там такие низкие нары, что только по пластунски можно подползти по грязному асфальтовому полу, но новичок сразу никак не приноровится и ползет на карачках. Голову-то он подсунет, а выпяченный зад так и останется снаружи. Я думаю, верховному прокурору было особенно трудно приноровиться, и его еще не исхудавший зад подолгу торчал во славу советской юстиции. Грешный человек, со злорадством представляю этот застрявший зад, и во всЈ долгое описание этих процессов он меня как-то успокаивает.) Да более того, развивает прокурор, если б это все была правда (о пытках) -- непонятно, что бы понудило всех единогласно, без всяких уклонений и споров так хором признаваться?.. Да где они могли совершить такой гигантский сговор? -- ведь они не имели общения друг с другом во время следствия!?! (Через несколько страниц уцелевший свидетель расскажет нам, где...) Теперь не я читателю, но пусть читатель мне разъяснит, в чЈм же пресловутая "загадка московских процессов 30-х годов" (сперва дивились "промпартии", потом перенеслась загадка на процессы партийных вождей)? Ведь не две тысячи замешанных и не двести-триста вывели на суд, а только восемь человек. Хором из восьми не так уж немыслимо управлять. А в ы б р а т ь Крыленко мог из тысячи, и два года выбирал. Не сломился Пальчинский -- расстрелян (и посмертно объявлен "руководителем Промпартии", так его и поминают в показаниях, хоть от него ни словечка не осталось). Потом надеялись выбить нужное из Хренникова -- не уступил им Хренников. Так сноска петитом один раз: "Хренников умер во время следствия." Дуракам пишите петитом, а мы-то знаем, мы знаем, мы двойными буквами напишем: ЗАМУЧЕН ВО ВРЕМЯ СЛЕДСТВИЯ! (Посмертно и он объявлен руководителем "промпартии".) Но хоть бы один фактик от него, хоть бы одно показание в общий хор -- нет ни одного. Потому что НЕ ДАЛ НИ ОДНОГО! И вдруг находка -- Рамзин! Вот энергия, вот хватка! И чтобы жить -- на всЈ пойдЈт! А что за талант! В конце лета его арестовали, вот перед самым процессом -- а он не только вжился в роль, но как бы не он и всю пьесу составил, и охватил гору смежного материала, и всЈ подаЈт с иголочки, любую фамилию, любой факт. А иногда ленивая витиеватость заслуженного: "Деятельность Промпартии была настолько разветвлена, что даже при 11-дневном суде нет возможности вскрыть с полной подробностью." (То есть: ищите! ищите дальше!) "Я твердо уверен, что небольшая антисоветская прослойка еще сохранилась в инженерных кругах" (кусь-кусь, хватайте еще!) И, как палка бесчувственный, вдруг находит в себе "черты русского преступления, для которого очищение -- во всенародном покаянии".26 Так значит вся трудность Крыленко и ГПУ была -- только не ошибиться в выборе лиц. Но риск не велик: следственный брак всегда можно отправить в могилу. А кто пройдЈт и решето и сито -- тех подлечи, подкорми и выводи на процесс! И в чЈм тогда загадка? Как их обработать? А так: вы жить хотите? (Кто для себя не хочет, тот для детей, для внуков.) Вы понимаете, что расстрелять вас, не выходя из двора ГПУ, уже ничего не стоит? (Несомненно так. А кто еще не понял -- тому курс лубянского выматывания.) Но и нам и вам выгоднее, если вы сыграете некоторый спектакль, текст которого вы сами же и напишите, как специалисты, а мы, прокуроры, разучим и постараемся запомнить технические термины. (На суде Крыленко иногда сбивается, ось вагона вместо оси паровоза.) Выступать вам будет неприятно, позорно -- надо перетерпеть! Ведь жить дороже! -- А какая гарантия, что вы нас потом не расстреляете? -- А за что мы будем вам мстить? Вы -- прекрасные специалисты и ни в чЈм не провинились, мы вас ценим. Да посмотрите, уже сколько вредительских процессов, и всех, кто вел себя прилично, мы оставли в живых. (Пощадить послушных подсудимых предыдущего процесса -- важное условие успеха будущего процесса. Так цепочкой и передаЈтся эта надежда до самого Зиновьева-Каменева.) Но уж только выполните в с е наши условия до последнего! Процесс должен сработать на пользу социалистическому обществу! И подсудимые выполняют в с е условия... Всю тонкость интеллектуальной инженерной оппозиции вот они подают как грязное вредительство, доступное пониманию последнего ликбезника. (Но еще нет толчЈного стекла, насыпанного в тарелки трудящихся! -- до этого еще и прокуратура не додумалась.) Затем -- мотив идейности. Они начали вредить? -- из враждебной идейности, но теперь дружно сознаются? -- опять-таки из идейности, покоренные (в тюрьме) пламенным доменным ликом 3-го года Пятилетки! В последних словах они хотя и просят себе жизни, но это -- не главное для них. (Федотов: "Нам нет прощения! Обвинитель прав!") Для этих странных подсудимых сейчас, на пороге смерти, главное -- убедить народ и весь мир в непогрешимости и дальновидности советского правительства. Рамзин особенно славословит "революционное сознание пролетарских масс и их вождей", которые "сумели найти неизмеримо более верные пути экономической политики", чем ученые, и гораздо правильней рассчитали темпы народного хозяйства. Теперь "я понял, что надо сделать бросок, что надо сделать скачок,27 надо штурмом взять..." и т.д. Ларичев: "Советский Союз не победим отживающим капиталистическим миром." Калинников: "Диктатура пролетариата есть неизбежная необходимость". "Интересы народа и интересы советской власти сливаются в одну целеустремленность". Да кстати и в деревне "правильна генеральная линия партии, уничтожение кулачества". Обо всем у них есть время посудачить в ожидании казни... И даже для такого предсказания есть проход в горле раскаявшихся интеллигентов: "По мере развития общества индивидуальная жизнь должна суживаться... Коллективная воля есть высшая форма".28 Так усилиями восьмерной упряжки достигнуты все цели процесса: 1. Все недостачи в стране, и голод, и холод, и безодЈжье, и неразбериха, и явные глупости -- всЈ списано на вредителей-инженеров; 2. народ напуган нависшей интервенцией и готов к новым жертвам; 3. левые круги на Западе предупреждены о кознях их правительств; 4. инженерная солидарность нарушена, вся интеллигенция напугана и разрознена. И чтоб сомнений не оставалось, эту цель процесса еще раз отчетливо возглашает Рамзин: "Я хотел, чтобы в результате теперешнего процесса Промпартии на темном и позорном прошлом всей интеллигенции... можно было поставить раз и навсегда крест".29 Туда ж и Ларичев: "Эта каста должна быть разрушена... Нет и не может быть лойяльности среди инженерства!"30 И Очкин: интеллигенция "это есть какая-то слякоть, нет у неЈ, как сказал государственный обвинитель, хребта, это есть безусловная бесхребетность... Насколько неизмеримо выше чутьЈ пролетариата".31 И за что ж эти старателей расстреливать?.. Так писалась десятилетиями история нашей интеллигенции -- от анафемы 20-го года (помнит читатель: "не мозг нации, а говно", "союзник черных генералов", "наемный агент империализма") до анафемы 30-го. Удивляться ли, что слово "интеллигенция" утвердилось у нас как брань? Вот как делаются гласные судебные процессы! Ищущая сталинская мысль наконец достигла своего идеала. (То-то позавидуют недотыки Гитлер и Геббельс, сунутся на позор со своим поджогом рейхстага...) Стандарт достигнут -- и теперь может держаться многолетие и повторяться хоть каждый сезон -- как скажет Главный Режиссер. Благоугодно же Главному назначить следующий спектакль уже через три месяца. Сжатые сроки репетиции, но ничего. Смотрите и слушайте! Только в нашем театре! Премьера к) Процесс Союзного Бюро меньшевиков (1-9 марта 1931 г.). Спецприсутствие Верховного суда, председатель почему-то Шверник, а так все на местах -- Антонов-Саратовский, Крыленко, помощник его Рогинский. Режиссура уверена в себе (да и материал не технический, а партийный, привычный) -- и вывела на сцену 14 подсудимых. И всЈ проходит не только гладко -- одуряюще гладко. Мне было тогда 12 лет, уже третий год я внимательно вычитывал всю политику из больших "Известий". От строки до строки я прочел и стенограммы этих двух процессов. Уже в "Промпартии" отчетливо ощущалась детскому сердцу избыточность, ложь, подстройка, но там была хоть грандиозность декораций -- всеобщая интервенция! паралич всей промышленности! распределение министерских портфелей! В процессе же меньшевиков всЈ те же были вывешены декорации, но поблекшие, и актЈры артикулировали вяло, и был спектакль скучен до зевоты, унылое бездарное повторение. (Неужели Сталин мог это почувствовать через свою носорожью кожу? Как объяснить, что отменил ТКП и несколько лет не было процессов?) Было бы скучно опять толковать по стенограмме. Но я имею свежее свидетельство одного из главных подсудимых на том процессе -- Михаила Петровича Якубовича, а сейчас его ходатайство о реабилитации с изложением подтасовок просочилось в наш спаситель-Самиздат, и уже люди читают, как это было.32 Его рассказ вещественно объясняет нам всю цепь московских процессов 30-х годов. Как составилось несуществующее "Союзное бюро"? У ГПУ было плановое задание: доказать, что меньшевики ловко пролезли и захватили в контрреволюционных целях многие важные государственные посты. Истинное положение к схеме не подходило: настоящие меньшевики никаких постов не занимали. Но такие и не попали на процесс. (В. К. Иков, говорят, действительно состоял в нелегальном, тихо пребывавшем и ничего не делавшем московском бюро меньшевиков, -- но на процессе об этом и не знали, он прошел вторым планом, получил восьмерку.) ГПУ имело такую схему: чтобы было два от ВСНХ, два от Наркомторга, два от Госбанка, один от Центросоюза, один от Госплана. (До чего уныло-неизобретательно! И в 1920 г. диктовали "Тактическому Центру": чтобы два от Союза Возрождения, два от Совета Общественных Деятелей, два от...). Поэтому брали подходящих по должности. А меньшевики ли они на самом деле -- это по слухам. Иные попались и вовсе не меньшевики, но приказано им считаться меньшевиками. Истинные политические взгляды обвиняемых совсем не интересовали ГПУ. Не все осуждЈнные даже друг друга знали. Соскребали и свидетелями где каких меньшевиков находили.33 (Все свидетели потом непременно получали свои сроки.) Услужливо и многословно выступал свидетелем также Рамзин. Но надЈжа ГПУ была на главного подсудимого Влад. Густовича Громана (что он поможет создать это дело, и за то будет амнистирован) и на провокатора Петунина. (Излагаю по Якубовичу.) Теперь представим М. П. Якубовича. Он начал революционерить так рано, что даже не кончил гимназии. В марте 1917 он был уже председателем смоленского совдепа. Под напором убеждения (а оно постоянно куда-то его тащило) он был сильным успешным оратором. На съезде Западного фронта он опрометчиво назвал врагами народа тех журналистов, которые призывают к продолжению войны -- это в апреле 17 года! едва не был снят с трибуны, извинился, но тут же в речи нашел такие ходы и так забрал аудиторию, что в конце речи снова обозвал их врагами народа, но уже под бурные аплодисменты -- и избран был в делегацию, посылаемую в Пе