Александр Солженицын. На изломах Двучастный рассказ --------------------------------------------------------------------------- (c) Copyright Александр Исаевич Солженицын, 1996 г. Источник: "Новый Мир" 1996, No 6 Рассказ публикуется с сохранением авторской орфографии и пунктуации. --------------------------------------------------------------------------- 1 Кто в тот год не голодал? Хоть отец и был начальник цеха, но не брал ничего никогда сверх, и никого к тому не допускал. А в семье - мать, бабушка, сестра, и Димка на 17-м году - есть-то как хочется!! Днём у станка, ночью с товарищем с лодки рыбу ловили. А цех у отца какой? - снаряды для "катюш". На харьковском Серпе-Молоте доработались - прервать нельзя! - до того, что город уже горел, чуть к немцам не попали, уезжали под бомбёжкой - и закинулись до Волги. Война? как будто катила она к концу, фронты уходили - но что там дальше будет? А ещё сяжок - и призыв. И уже узнав складность своего характера и ума - на весну этого, 44-го, сдал Дмитрий экстерном сверх 9-го и за 10-й класс, да "с отличием". И с сентября можно ринуться в институт. А куда? Добились с другом до такой справочной брошюрки: "ВУЗы Москвы". Ох, много названий, ещё больше - факультетов, отделений, специальностей, - а что за ними скрывается? чёрт не разберет. И - как бы решали? и - как бы решились? - но в Энергетическом, Шоссе Энтузиастов, прочли: "трёхразовое питание"! И это всё перевесило. (А по себе сам намечал: юридический? исторический?) Ну, такая в ногах легколётность - покатили! И - приняли. Общежитие в Лефортове. Только трёхразовое - как считалось? Щи - это уже раз, уполовник пюре из гниловатой картошки - это уже два... А хлеба - 550 плохого. Значит: днём учись, уж там как, вечерами-ночами грузчиками. Заплатят папиросами - иди на рынок, меняй "дукат" на картошку. (Ну, отец помогал.) А год двадцать шестой - уже весь заметали в армию. А год Двадцать седьмой - качался, туда ли, сюда. Но - удержался. Да кончилась война, оттого. Война и кончилась - она и не кончилась. Объявил Сталин: теперь восстанавливать! И пошла жизнь по тем же военным рельсам, только без похоронок, а: и год, и два, и три - восстанавливать! значит - и работать, и жить, и питаться, как если б война продолжалась. Уже был на 4-м курсе, отложил себе 400 рублей - новые брюки купить, а тут - громыхнул слух: будет реформа! И - кинулись люди в сберкассы, сразу две очереди, одни сдают, другие берут, не угадаешь, как надо. И Митя Емцов - не угадал, прогорели и брюки. Но сразу и выигрыш: ни стипендии, ни зарплаты не разделили на 10, и карточек - больше нет. И на январскую стипендию накупали ржаного хлеба - в обжор, да ещё и чай с сахаром. А директор их института - была солидная, властная женщина, жена Маленкова, нахлопотала ещё и повышенных стипендий, получил и Емцов. Так он - креп. Да креп не только от питания, и не только в учёбе. (Отбирали на атомную энергетику и на автоматику-управление авиационные - выбрал второе, ещё долго не догадываясь, что иначе б заперся на годы и годы как в тюрьме.) Креп он и на общественной, комсомольской работе. Это приходит незаметно и не по замыслу: чего мы стОим - мы узнаём только с годами и по тому, как окружающие воспринимают нас ("нерядовой"). Все замечают, что ты по природе динамичен, что ты подаёшь самые быстрые предложения, как с чем быть коллективу; что твои мнения одерживают верх над другими. Так - садись в президиум собрания! Сделаешь доклад? Отчего бы нет? И слова в речи легко сцепливаются. Кого там поддержать, кого разоблачать? И ребята аплодируют. И за тебя голосуют. И так это гладко, само из себя: комсомольский вожак; с З-го курса - секретарь факультетский; с 5-го заместитель общеинститутского. (Но для этого уже надо быть кандидатом партии. Однако распоряжение ЦК: с 48-го года прекратить приём в партию - то есть за войну слишком много напринимали. А вот - "в виде исключения принять товарища Емцова"? На партийном собрании сидят же и фронтовики, зароптали: почему - его? почему - исключение (для щенка)? Зал - против. Но встаёт директорша, представительная, уверенная - да чья жена? кто этого не знает? и веско опускает в зал: "На то - есть соображения." И - всё. Проголосовали и фронтовики.) А вскоре - ты ещё не кончил института, уж никакого тебе "распределения" - взяли в московский горком комсомола - замзавотделом студенческой молодёжи. (А что там в институт осталось доезживать - зачем на трамвае? позвонил в горком - и едешь на "победе"; вызываешь второй раз - и из института, уже на квартиру, не в общежитие, опять на "победе".) Да, взветрили тебя пыхом-духом - но перед ребятами нисколько не стеснительно, потому что в том нет никакой кривины: ты ничего не добивался, не хитрил, а вот - вынесло, само. И ещё в том, что комсомольское дело честное, верное, даже священное! (Первый раз вошёл в горком комсомола - ну, как верующий в церковь, с замираньем.) И что это - бьющая живая струя нашей ослепительной общей жизни: после такой всемирной победы - и как вливаются в страну восстановительные токи! и как гремят отовсюду успехи грандиозных строек! и ты - этого часть, и направляешь своё студенческое поколение туда, в эти замыслы и в эти свершения. И с гордостью написал отцу (тот и остался так, на своём цехе, и на Волге, уже в Харьков не возвращали их). Отец может взвесить, что значит выбиться своими силами. Сам сын кузнеца - а поднялся в инженеры. И жену взял из полтавской дворянской семьи, искавшей защитного крыла в ранние Двадцатые. (А потом сильно сердился, когда та с матерью разговаривала по-французски.) В 1935 он перенёс злополучие ареста по клевете (семью сейчас же стеснили, шредеровский рояль стал в подвале на боку) - но через полгода оправдали, - и дивность этого освобождения ещё больше укрепила пролетарскую веру отца в добротность нашего строя, его отродную преданность ленинскому пути. Да только, вот, в горкоме комсомола что-то стало меняться? Не все тут благоговели, войдя. А у кого и в идейном горении сказывалась недохватка наигранность проступает, не спрячешь. Да и правда, своим интересам чуть отдайся - утягивают с силой. А кто-то кого-то подсиживает, занять пост повыше. Вдруг - второго секретаря горкома застали в кабинете на диване с секретаршей. Ну, и оргвыводы... Гори - не гори, а вдвигаются в нашу жизнь ещё и факты. Вот - Факт: начиная с замзавотделом и вверх, ежемесячно вдвигается в пальцы тебе длинноватый конверт болотного цвета, всегда одинаковый. И называется он пакет. А внутри - ещё раз твоя месячная зарплата, но уже точная, без вычетов, налогов, займов. И солжёшь ты, если станешь уверять, что тебе это не-приятно, не-нужно, не-приемлемо. Оно как-то именно - приемлемо, деньги-то всегда пригодятся к чему-то. Женился на сокурснице - но и медового месяца нет: ведь в горкоме надо дежурить до двух-трёх часов ночи, как и вся служебно-партийная Москва не спит по воле и привычке Сталина. На этой "победе" приехал в четвёртом часу домой - ну как жену будить? Ей в 6 часов вставать, чтоб ехать на электричке на работу. А дела и обязанности - расширялись в размахе. И учреждали Международный союз студентов (там общался с самим Шелепиным), и включали его во всеобщую борьбу за мир, ну тут и подсобная работа - писать речи для крупного начальства, вроде: "Не допустим, чтоб ясное небо родины снова застлали клубы войны!" Какая работа скрытая, какая нескрытая, - а был на виду, и голову носил высоко. И тут - приехал к нему в отпуск отец. Пожил неделю. Послушал сына, присмотрелся. Но не выразил той отцовской гордости, как Дмитрий ждал. Хуже. Вздохнул и сказал: "Эх, в погонялы ты подался. А надо бы - самому ворочать, на производстве. Дело - это только производство." Дмитрий был уязвлен, обижен. Он чувствовал себя - в постоянном полете, а если земли касался, то ходил - тузом. И вдруг - погоняла? Да отец и читал только "За индустриализацию". И жил - "для счастья народного", как повторял не раз. Сын отверг - как ворчливость отцовскую. Но текли недели - и что-то стало внутри - сверлить, подавливать. Отцовское осуждение - оно, оказывается, гирей на сердце ложится. От кого бы другого - отмахнулся легко. А тут?.. А не прав ли отец: какое "дело"? И сам видишь: трёп, да трёп, да подсидки, да интриги, да пьянки. Оглянуться на сотрудников - ведь королобые они. И чиновники. А если есть у тебя способности - куда на большее? (Только - на что именно? Ещё непонятно.) Но - уже нелегко расстаться и с пакетами, и с "победой". Точило в нём, точило. А решиться нелегко. Вдруг - как-то смаху, необдумчиво, - накидал заявление об уходе. И подал. Но - какое такое заявление? Как это член партии может писать заявление? Против воли Партии? Так это - неустойчивый элемент в нашей среде! И - такую подняли баламутину, и такую задали Емцову прокатку, и так отмордовали на партсобрании - сидел варёным раком, и только признавал и признавал свою вину. Да может и к лучшему. Карьера выправилась опять. (И вот такие поручения загадки: в одном институте студенты создали, якобы в шутку, "Общество защиты гадов и пресмыкающихся". А если посмотреть проницательно? - ведь это политическое подрывное дело.) А тут - крупная перетруска в Москве: на пленуме МК - МГК партии её привычного первого секретаря Попова - такого прочного, импозантного, неколебимого - вдруг свалили. (Интрига была - Мехлиса, его врага, а решение - Сталина, прочистить тех, кто в войну зажирел, а в обвинениях не поскупились: почему асфальтную дорогу за город провёл как раз до дома своей любовницы, и не дальше?) Вместо Попова назначили Хрущёва. А тут подкатил день комсомольского юбилея. Комсомольский актив принимали в Георгиевском зале, банкет. Живой и щедрый Хрущёв, с круглой, как обритой, головой, пообещал: "Старайтесь! старайтесь - и все будете в секретарях ЦК!" И вдруг какой-то бес повернул язык - Емцов безоглядчиво выскочил: - Никита Сергеич! А можно вопрос? - Можно. - Вот два года, как кончил я институт, а диплом мой лежит в тумбочке. Люди на производстве - разве не нужны? Готов идти, куда пошлёт партия. (А звучало-то как! - в Георгиевском зале. Сам своей отвагой полюбовался.) Хрущёв, недолго думая, боднул подвижной лысой головой: - Товарищ Сизов, я думаю - просьбу можно рассмотреть? "Рассмотреть"! - из руководящих уст - это уже приказ! (Не ожидал такой крутой бесповоротности! Поспешил, выскочил?..) Сизов вызвал на собеседование. Расположительно: "Да зачем же ты так? Сказал бы нам. Да мы б тебя ещё в ЦК продвинули." Ну уж, упущено. "И куда ж ты хочешь?" - "В авиационную технику." - "ВИАМ? ЦАГИ?" - "Да нет, на прямое производство!" А пошло через министерскую аппаратную - и назначили на периферию. Правда, выбрал город, откуда и приехал, где родители. Замысловатые, замаскированные у нас названия: "Агрегатный завод" - пойди разбери, что за этим скрывается? А за этим - и авиационное электрооборудование, автопилоты, дозировка топлива, но туда же и ширпотребский заказ: наладить производство бытовых холодильников, позор нам с таким разрывом отставать от Европы! По славе, что "сам Хрущёв его направил", - довольно быстро стал начальником цеха. (А от горкомовской зарплаты с пакетом - падение сразу в 5 раз, ой-ой! уже ощутимы даже 30 рублей "хлебной надбавки".) Только цеху его как раз - выпуск холодильников! Вот, стоит английский образец, всего только задача: точно скопировать. Но чёрт его знает, скопировали в точности, а секреты какие-то не ухватили: в контуре то трубка какая засоряется, то от холода своего же и замерзает начисто. Покупатели - возвращают с жалобами и проклятьями, "не холодит!", магазины - с рекламациями. Но облегчало работу, что и в эти годы, начало 50-х, ещё сохранялась на заводе беспрекословная дисциплина, как если б война и сегодня шла, - даже на их "пьяном заводе", как в городе звали (на промывку аппаратуры отпускали им много спирту). Смерть Сталина - сотрясла! Не то, чтобы считали Его бессмертным, но казалось: он - Явление вечное, и не может перестать быть. Люди рыдали. Плакал старый отец. (Мать - нет.) Плакали Дмитрий с женой. И все понимали, что потеряли Величайшего Человека. Но нет, и тогда ещё Дмитрий не понимал до конца, какого Великого, - надо было ещё годам и годам пройти, чтоб осознать, как от него получила вся страна Разгон в Будущее. Отойдёт вот это ощущение как бы всё продолженной войны - а Разгон останется, и только им мы совершим невозможное. Был Емцов, конечно, не рядовой, не рядовой. Нерядового ума, энергии. На заводе не столько уж требовались институтские знания, сколько живо справляться с оборудованием и с людьми. Дома опять почти не бывал. А ведь уже и сын родился, - а когда воспитывать? времени ни чутельки. Но главный урок жизни он получил от директора Борунова. Директоров сменилось несколько, держались по году, по полтора. Последнего, и с ним главного инженера, сняли "за выпуск некачественной продукции": нагрянули комиссии от безжалостного Госконтроля, от прокуратуры, завод остановили, допросы по кабинетам, все в жути. И вот тут новым директором вступил Борунов - рослый самодородный красавец, лет сорока. Не улыбкой, нет, но чем-то светилось на его лице уверенное превосходство: что он знает, как исправить любое положение. И - да, поразительно! За две-три недели и весь завод и цех холодильников стали - другими. Люди как будто попали в мощное электромагнитное поле: их всех как повернуло в одну сторону, и они все смотрели туда, и понимали одинаково. Про нового директора передавали басенные эпизоды, подробности. (Тут Емцов был неделю в отгуле, уезжал на зимнюю рыбалку, не явился по вызову, а когда явился, секретарша Борунова: "Сказал: больше в вас не нуждается." И три дня не допускал до лица своего!) Вдруг объявил в январе: "С 1 февраля завод будет работать ритмично!" И на демонстрационных досках за каждый день каждому цеху стали рисовать или красный столбик (выполнил план), или синий (провалил). И такой пошёл порядок, что при синих столбиках и жизни нет никому в цеху. Значит, цепляйся, когтись! Вот, как будто, пошли холодильники? а из гальванического цеха не успевают доставить решётчатые полки к ним. Мелочь, тьфу! - а сдать без них нельзя. Начальник гальванического умоляет: "Ты подпишись, что сегодня принял, а я тебе завтра утром доставлю." И другой раз, и третий, - а нехватка всё дальше. Емцов отказался, и тому поставили синий. На следующей планёрке Борунов: "Емцов вон отсюда!" Емцов даже руки вскинул просительно: ведь прав же! Нет, как перед скалой. Подсёкся. Приглядывался на планёрках: чем Борунов берёт? ведь не криком, не кулаком. А: уверен он, что - выше любого своего подчинённого. Интеллектуально. Скоростью перехвата мысли. Остроумием. Разящей меткостью приговора. (Но все эти качества - Емцов находил и в себе!) С Боруновым невозможно было спорить. Невозможно - не выполнить. А вот возможно: обогнать в догадке - и предложить своё? Вот, стали приходить перебивчиво и срывали весь план реле из Курска. Додумчиво - к Борунову: "Дайте мне самолёт! денег! Лечу с бригадой монтажников в Курск?" Просиял директор, сразу дал. На курском заводе Емцов и свою бригаду посадил регулировать релешки, и тамошнее совещание и митинг собрал. Сколько б нам ни обошлось! - а пошли одни красные столбики. Недолго директором пробыл и Борунов. Только - не сняли его, а возвысили в секретари обкома. Но за эту недолгую школу Емцов внутренне сильно вырос и усвоил: тут - не лично в Борунове дело, а Борунов (или всякий другой, или ты) идёт на гребне великого сталинского Разгона, которого хватит нам ещё на полвека - век. Вот единственное Правило: никогда не надо выслушивать ничьих объяснений (сомлеешь в объяснениях, скиснешь, и дело погубишь). А только: или дело сделано - или не сделано. Тогда берегись! И людям - деваться некуда!! Выполнение - беспрекословное! А вся система - высокоуправляема. И вскоре был уже главным технологом завода, ещё прежде своих 30 лет. А чуть за 30 - главным инженером. Вот задача Партии: наладить выпуск магнетронов - мощных генераторов сверхвысокочастотных колебаний, они пойдут в противовоздушную оборону, в локаторы. Образцы? получите: вот - немецкий, вот американский. Копируй сколько хочешь, но с магнетроном задача похитрей, чем с холодильником: а как отводить тепло? а как снимать мощность? И мало просто генерировать высокую частоту - нет, надо в самом узком диапазоне, иначе не распознать целей. (На всё то сидели теоретические группы в конструкторских бюро.) Шли годы - оборонный комплекс, раскиданный по стране, но связанный безотказными каналами поставок, решал одну за другой задачи, ещё недавно, казалось, невыполнимые. Уже передавали слова Хрущёва (крестного отца...): "Да мы теперь ракеты делаем как сосиски на конвейере." Но чтоб эти ракеты летали по точнейшему курсу - вот задача с гироскопами: для быстроты запуска ракеты они постоянно включены - но оттого изнашиваются, и когда появился в технике лазер - домозговали до лазерного гироскопа, без трущихся частей и чья готовность мгновенна. И Емцов, уже привыкнув не застывать, всегда двигаться без понуждения, самому искать новые направления, - предложил приехавшему на завод министру и зав. оборонным отделом ЦК: поручите лазерную аппаратуру нам! (Шаг был - отчаянный! но понесло его, как камикадзе.) Принято. И сразу вослед - в свои 33 года! - стал директором завода. Было это в апреле 1960. А на 1 мая - сшибли нашей ракетой самолёт Пауэрса. Но - как? Через несколько дней было крупное совещание у Устинова - тогда уже зампредсовмина, зам Хрущёва по обороне, но ещё всеми боками за своё прежнее министерство оборонной промышленности. (И молодой свежий директор первый раз попал на такую верхоту.) А от министерства обороны пришли во главе с Байдуковым, и тот с захрипом, тяжеловесно выкладывал обвинения, что военно-промышленный комплекс проваливает советскую оборону. Эти растреклятые американские У-2 (насмешливое совпадение названия с нашими низковысотными фанерными "кукурузниками") летали на высотах, не достижимых для наших истребителей, ещё и путая локаторы созданием фальшивых мишеней, бросали металлические ленты, наша система не различала уверенно характер целей, и сама наводка ещё была неточна, - зелен виноград сбивать эти самолёты. И сейчас - Пауэрс беспрепятственно миновал наши системы противовоздушной обороны, пролетел даже прямо над зенитным полигоном Капустин Яр на Нижней Волге, из Ирана пересек половину СССР, по нему лупили - а сбить не могли. (Вместо него - сбили свой один.) И только на Урале в него улупили, по сути случайно. (А Пауэрс предпочёл плен обещанному по контракту самоубийству иглой. Потом и книгу воспоминаний издал, деньги получил.) Тогда весь случай подали публично так, что Хрущёв сперва, из милосердия, не хотел сбивать. Но сами-то знали: куда годны? Видно было, как Устинову тяжело, неприятно, - Емцов сидел совсем неподалеку, но не за главным столом, а в пристеночном стульном ряду. Устинов, с подёргиванием своего долговатого лица, явно искал, чем оправдаться, кому для этого слово дать, чтобы находчивые аргументы привёл? И тут - Емцова внезапно взнесло, как когда-то перед Хрущёвым, или когда взялся выпускать лазерные гироскопы, - сразу и страх и бесстрашие, как в воздухе бы летел без крыльев - вот взмоешь или разобьёшься? - поднял руку просить слово, вверх и с наклоном к Устинову! (А внутри: ой, хоть бы не дал! На таких высоких совещаниях - опасней, чем на поле боя, чем на минном: чуть неосторожное выражение или малый перелом голоса уже могут тебя погубить. Впрочем, свои инженеры убедили его, что решение - уже близко.) Устинов видел руку, однако сухопарому выскочке не рисковал давать: чего ляпнет, по молодости? Выступали один генерал, другой генерал, один директор, другой директор. И теперь уж каждый раз Емцов поднимал (хотя внутренне - ещё робел). Устинов посмотрел ему пытливо в глаза - и тут Емцов ощутил, как в глазах его зажглось - и пошло уверенным сигналом к Устинову. И Устинов явно понял, принял сигнал. И - дал слово. Емцов вскочил пружинно, и заговорил энергично. Подталкивал его и тот опыт с гальваническим цехом: да, иногда надо признать сделанным - ещё и не сделанное! и с Курском: провал потом наверстаем, а красный столбик - должен стоять непременно! И хотя он знал, что Селекция движущихся целей всё не налаживалась, - но она должна наладиться! должна - по закону великого Разгона! И самонадеянно тряхнув головой - заверил генералитет, звонко: - Проблема селекции высоколетящих целей - у нас уже решена. В короткие сроки она будет уже в практике. Застыли, даже рты приоткрыли. И на этом бы остановиться? Нет, ещё не полная победа. Теперь - очень озабоченно, но и надменно: - По-настоящему мы уже заняты другой проблемой, и она стоит для всех: создать систему обнаружения низколетящих целей. Американцы то и дело снижают высоты... Сотряс Совещание! В перерыве Устинов усмехнулся наградно: "Ну, не посрамил ВПК." А ещё один видный генерал схватил Емцова под руку (Емцов не успел рассчитать - почему он? потом узнал - тот терял значение, хотел укрепиться) и повёл его в какую-то чуть не маршальскую группу: "Вот, мы..." Так-то так, приятно, но и страшно: а если не получится? Да, могло б и не получиться... Могло бы, если бы не Разгон! Ещё летом пришлось ему повторить и на другом совещании (шефы ВПК горели), что будто идёт как надо, - а всё ещё не было сделано! Да тут не то что карьеру сломят - посадят... Но у него был опыт Борунова: оказаться быстрей и проницательней своих подчинённых, не отдать им инициативы (а всё умное - тотчас подхватывать). Действовать на подчинённых психологически: синие столбики не могут появиться ни по каким причинам! Он уже ощущал себя - лютым производственником и озарённым директором. То и дело ночью к нему домой машина: "конвейер остановился!" или там что, - и он несётся на завод. (Уже и о нём рассказывают басенные эпизоды.) И он поверил в творимость чудес. Казалось бы, по естественным законам природы, - такой процесс нельзя заказать вперёд, такое сооружение может и не держаться, но есть и психологический закон: "Вытянем во что бы то ни стало!! " И - вытянули. За 4-й квартал того же года завод получил знамя ЦК и Совета министров, директор - Героя Социалистического Труда. А дальше - взлёт, и взлёт, и взлёт. (Да по глазам и повадкам любой заводской девушки - а много ль мы шагаем, не задевая в себе этих струн? ощущал непреклонную свою победность. Да ведь у него и дворянская кровь текла - видна в окате головы и как держал её.) Завод его, шифрованно переименованный в "Тезар", - теперь воздвигался в новых и новых корпусах, набирал новые тысячи рабочих. Он выпускал - СВЧ-генераторы, сердца локаторов, и сложные системы питания к ним, а кто-то другой - волноводы к антеннам, а кто-то ещё - вычислительные комплексы для локаторов. Посылаемые на поиск сигналы должны быть переменной частоты, чтобы противник не успевал к ним привыкнуть и защититься. Строилась первая противоракетная оборона. Уже был создан "московский зонтик": по 140 устройств на каждую из четырёх сторон света (через Северный полюс особенно ждали) с обнаружением летящих ракет за тысячу километров - и устройства эти в три пояса: внутренние потом добирают то, что пропустили внешние. И - тысяча целей обрабатываются одновременно, а дальше электронно-вычислительными машинами распределяются по стрелебным комплексам: кому по какой цели стрелять. (И тут мы, в этом зонтике, обогнали американцев!!) Дальше пришла пора разделяющихся головок - поспевали мы за американцами и в головках. И по возвратным локаторным сигналам научились различать головки боевые от показных беззарядных. И - сыпались на Емцова награды. И счёт потерял он этим высоким совещаниям, куда летал, и высоким кабинетам, куда, как говорится, чуть не любую дверь открывал ногой (не любую, конечно). Даже входил в комиссии по редактированию постановлений ЦК. И сколько этих физиономий с обвислыми щеками и подбородками, почти без мимики лица и глаз, а губы открывающих лишь чуть, по неизбежной необходимости произносить фразы - сколько их, навстречу Дмитрию Анисимовичу, нехотя меняли своё отродно неприязненное выражение. (Чужой был им этот оборонный директор - слишком молодой, худой, подвижный, с воодушевлёнными блистающими глазами и аристократическим лбом.) А Дмитрий Фёдорович Устинов - просто полюбил Емцова. (Но - и надломился хребет карьеры: близкий друг Емцова, учёный электронщик, посвящённый во множество наших секретов, поехал в Европу на конференцию - и не возвратился! - взбунтовался против Системы! И - Емцов закрепился невыездным - на два десятка лет! А могло бы и сильно хуже, и свергли бы вовсе. И, вот, как понять тебе этот непредупреждённый внезапный поворот друга? Понять его - вообще нельзя, потерял голову. Не ради западных же благ, и тут ему хватало. Свободы? - но в чём таком ему не хватало свободы? А лично - предательство? Да что - "лично"! Из-за беглеца пришлось по всей системе противоракетной обороны менять все коды, номера, названия...) А за эти 20 лет - "Тезар" всё разрастался. Заводоуправление - мраморный дворец. Но и новые цеха - загляденье, роскошные здания. Строили - денег не жалели. Это был уже не завод - а пять заводов вместе, в одном каменном обносе, и три Особых конструкторских бюро (ещё секретнее самих заводов). И 18 тысяч рабочих и служащих. И вот в одном и том же директорском кресле (перенеся его несменно и в новое здание), просидел Емцов - скоро четверть века. Сохраняя всё ту же сухость фигуры, лёгкость походки и быстрый умный взгляд. Волосы - выпадали, а остаток на теменах не проседел. Распоряжался только повелительно, и умел осадить любого. Было ему за пятьдесят. В таком возрасте уже не жена приносит тебе второго сына - но сам сын ещё насколько гордостней, и горячей, и сгусток надежд, и обещанье продолжить тебя насколько дальше в годы! Ты - вместе с ним как будто ступаешь первыми ножками! Старший сын уж давно сам по себе, и не так пошёл, - но вот этот, через двадцать лет от первого, пойдёт каково! И сколько же дальнего смысла он добавляет в твою жизнь. А Тезар всеми фундаментами только врастал и врастал в приволжскую землю, ещё прихватывая и прихватывая расширенным забором соседние жиловые и луговые гектары, - но продукцией своей, но назначением и делом своим всё более впитывался в нашу оборону как всесоюзный гигант. С ним - и его безупустительный директор, не уставая застолблять всё новые направления поисков и производства. (А всё так же - невыездной: ему верило ЦК, ещё бы не верило! - а осторожность Спецуправления тоже не лишняя?..) Да, оборона советская - и нападение же! - стояли всё так же несокрушимы и действенны. Но уму, знающему тоже и подробности секретных донесений из-за океана, притом уму живому, - с начала 80-х годов, от Рейгана, стало проясняться, что мы в гонке - уже не те, приотстаём. Этого нельзя было допустить, нельзя было дать себе остановиться! - но вот эти развислые в креслах, с мёртвыми глазами, нахлобученными бровями, прищурые, слушающие вполуха, неприязненные ко всякому, кто ниже их по должности, - как их протронуть? можно ли что довести до их мертвеющего сознания? (К старости не тот уже стал и Устинов.) И вдруг - появился, проявился - Гор-ба-чёв! От первого же пленума ЦК разбудил надежды. Оживём! Рядом с ним - и Лигачёв, и он дал Емцову даже выступить на Политбюро! А в Дмитрии Анисимовиче, ещё с затонувшей косыгинской реформы, - теплилось понимание, как уже тогда, в 65-м, приходило нам время перестраивать экономику - но трусливо, расслабленно, равнодушно упустили всё. А тогда - тогда промышленники чувствовали себя в боевой форме, и поверили в лозунг: теперь планировать - по-новому! стимулировать труд по-новому! И Емцов - не одного себя выражал, когда горячо взялся читать доклады партийным аудиториям, даже в высшей партийной школе: что такое новая экономическая система и как она спасёт страну. Слушали - удивлялись. Тогда пригласил его и местный университет на курс лекций: "Основы экономической политики социализма" - и Емцов принял вызов, пошёл. А сам для себя уже тогда был погружён и в любовь к запрещённой кибернетике, зачитывался Эшби, включил в свой курс и элементы кибернетики, какие успел перенять. Удивлялся и сам: ко всему, ко всему подходить с системных позиций! - а?.. (От благодарного университета получил кандидатское звание.) Но потом - весь надув реформы выдохся как проколотый. И охолодел - на 20 лет. Ну, ничего, как-то жили. Наш век доживём и без реформы? Нет, вот она! Горбачёв! Уже охладелая вера снова стала набирать накал. По старым, но обновлённым тезисам - пошёл Дмитрий Анисимович в университет читать лекции о современной системе управления промышленностью (однако уже без былой примеси кибернетики, разве угонишься за ней 20 лет?). Но - Горбачёв? - о чём вы говорите? Этот близорукий несуразец - что он делал? Какие разрушительные спускал приказы, ляп за ляпом? Вводятся Советы Трудовых Коллективов! - и этот СТК рассматривает и либо одобряет, либо не одобряет план, спущенный министерством!? Да я вас поймаю на слове: какая кухарка у себя на кухне такое допустит? - не то что директор могучего прославленного комбината! Нет, слушайте, ещё лучше: так называемый "трудовой коллектив" отныне будет выбирать директора! Да моя деятельность наполовину проходит вообще вне завода: все поставки, внешние связи, верховные органы, валютные закупки - и кто в трудовом коллективе, и какая шушваль может об этом всём судить? Бредятина! И ещё какая-то газетёнка, да притом литературная, открывает рубрику: "Если бы директором был я..." Шлите пожелания... Бывало в нашей жизни и раньше? У вас, может быть, и прекрасная память. Но у меня есть свойство обобщать. Так вот: это - конец! Но какой ни конец - а всё живое должно жить. (А у тебя же - второй сын, растёт. Это - какая музыка в душе? Теперь-то и жить! И - сколько ещё жить!) Так - и хлюпались, пять лет "перестройки". Находили решения "методом тыка", как говорят экспериментаторы. И уже - сами, подальности от тех, кто верхоправит, без каждого поклона в Москву. К концу 80-х годов все связи между предприятиями в СССР настолько распались, что уже нельзя было надеяться ни на какого поставщика. И монстр Тезар искал, как изготовить для себя побольше самим. Но ещё и тогда - не знали настоящего горя. А вот когда узнали - когда разогнали Партию. Да! я - первый не любил этих вислобровых на самом верху, не смотрите на мои ордена, не считайте мои золотые звёздочки или сколько раз я выступал в прежнем ЦК, - рассматривайте, что я скромный человек, просто профессор кибернетики. Так. Но - партия была наш Рычаг. Наша Опора! А её вышибли. И кинулись в великую Реформу, как старый рыбак сказал у проруби: набалмошь. А до Тезара дошло так. Ровно через три недели после мозговитого начала реформы, позднеянварским пасмурным днём, подали Емцову телеграмму из министерства обороны: "Отгрузку продукции шифр такой, шифр такой, остановить отсутствием финансов." Один в своём большом кабинете, но в издавнем кресле, - сидел Дмитрий Анисимович над телеграммой - и ощутил мурашки в волосах. Как будто злой дух, демон, над самой головой низко-близко пролетел. Или как будто великий красавец-мост через реку шире Волги - рухнул в минуту, только бетонный дымок ещё оседал. Сорок один год, от Георгиевского зала, Емцов был производственник. Тридцать два года, от Пауэрса, - директор Тезара. А эта телеграмма вестила: всему конец... Если у министерства обороны уже через 3 недели от старта "реформы" нет финансов на такое - то их уже и не будет. И мудрый человек обязан видеть всё насквозь - и до последней задней стенки. Это, действительно, всему конец. И самое неразумное - это защитно барахтаться, слать умолительные телеграммы, обманывать самого себя, оттягивать развязку. Да, сказано только "прекратить отгрузку", не сказано "прекратить производство", и в цехах и в складах ещё есть места, можно изготовлять и дальше. Нет. Обрезать - сразу. Не длить агонию. Он - час так просидел? не зажигал света, и вот уже полные сумерки в кабинете. Зажёг настольную лампу. Вызвал трёх ведущих. И скомандовал отрешённо, мёртво, как уже не о своём: по шифру такому, шифру такому - немедленно прекратить выдачу материалов цехам. А значит, Великий Разгон - кончен. В те недели из ста военных директоров девяносто пять ринулись в Москву доказывать: "Мы потеряем технологию! Дайте госзаказ, а мы пока будем работать на склад!" И боялись одного: только б не выключили из казённого снабжения, "только б меня не отбросили в приватизацию". Разрушительное это слово пугало, как морское чудовище. А Дмитрию Анисимовичу стало ясно как при температуре Абсолютного Ноля, минус 273: Электроника наша - кончилась. Высокие технологии погибнут безвозвратно, ибо не смогут сохраниться отрасли или заводы по отдельности: всегда до нужного комплекта будет чего-то не хватать. Система будет деградировать вся целиком, никак иначе. Наша высокая военная техника начнёт рушиться, рушиться - а потом никто её не восстановит и за десятки лет. А ведь реформа Гайдара-Ельцина-Чубайса - гениально верна! Без горбачёвской половинчатости: надо разрушить всё - и всё - и всё - до конца! И только когда-нибудь потом, уже не нами, Карфаген будет восстановлен, и уже совсем не по нашему ладу. Но когда этой заметавшейся компашке казённо-сплочённых директоров Емцов заявил: "А я - иду на приватизацию!" - "Да ты белены объелся! - взгневались оборонщики. - Да как это можно в нашем деле даже вообразить: приватизация? Да пока мы живы - никакой приватизации!" - Д-да? - усмехался Емцов со своей неизречённой уверенностью, хоть и горькой. - Хорошо, давайте рассуждать, я вас сейчас разгромлю. Если я вас правильно понял: у нас, зато, например, продолжает расти металлургия? Гоним дешёвые стали, а спецстали загублены? У вас прекрасная память на прошлое. Но надо его забывать. Ни штаба ВПК, ни штата ВПК - больше не будет. И из продукции нынешнего уровня мы уже скоро ничего никогда не повторим. Да среди всех дурацких лозунгов - "перестройки", "ускорения", "социалистического рынка", потом "реформы" (неизвестно по какой программе), был один проницающе разумный, если его не упустить. К директорам заводов обратились: "Становитесь хозяевами производства!" Верно! Схвачено! Вот оно, заложено тут. Но если ты номинально "хозяин производства" - почему же не стать им реально? Однако стать хозяином - как это? По неизведанному пути - первому всегда трудней. Но - и выигрыш времени, вот, для переконструкции Тезара. Правда, нашлось ещё сколько-то подобных - "партия экономической свободы". Вступил к ним. Но: болтовня одна или политической власти хотят. Нет, не через политику решается. Сперва Емцов поверил в содействие западных инвесторов. В гости на Тезар услужливо и доверчиво принимал приезжающих западных банкиров, широко по русски их угощал. Очень вежливые, улыбчивые, хорошо ели икру, - а ни цента не предложили в содействие. Но от государства - тем более одни шиши. Надо торопиться. При теперешнем свободном выезде - поехал в Америку сам. Встречали очень хорошо - как "прогрессивного предпринимателя". И встречи, и консультации, и деловые завтраки-обеды. А вложений - и тут ни гроша не дали. Но давали, но дали всё один и тот же верный совет: такого монстра, как ваш Тезар, никто инвестировать не будет, на нём можно только проиграть. Вам надо разгромоздить его на много отдельных предприятий - и пусть каждое выбивается своими силами. С полтавского детства хорошо помнил Гоголя: "Я тебя породил - я тебя и убью." В совете министров - суета, вертея, каждый добивается, друг друга отталкивают. Так втиснулся Емцов с вице-премьером в самолёт, и пока на конференцию летели - получил резолюцию на приватизацию Тезара и дробление его. Да, если живое тело разрубить на части - они будут корчиться в поисках друг друга. А иного выхода нам не оставлено. И вот теперь будет мой принцип: никаких нам ваших дутых госзаказов! платите вперёд, тогда и заказ. Деньги раньше товара - не принято? А нам выхода не оставили: денежки - вперёд! Оборонную часть Тезара довёл до 5 процентов - до запчастей для противоракетной обороны, крохи. Раздробил Тезар на шестьдесят дочерних фирм, но надо всем и всеми - ты остаёшься генеральный директор. В их уставных фондах - что-то от прежнего Тезара, а на остальное ищите богатых держателей, сами ищите. У каждой ячейки - свой самостоятельный интерес выжить, вот и корчитесь. Все шесть десятков - юридически равноправны, а генеральный директорат своё имеет, это по-новому называется "холдинг", держание. Принцип для всех: отныне нам всё равно, на чём зарабатывать деньги! Высокую частоту на обработку гречки? Хорошо. А печи СВЧ, каких у нас не видано, в домашний быт? Гоните! Кто-то налаживает видеомагнитофоны? Великолепно. Пластмассовые оконные рамы, детские игрушки. А кто ничего не наладил, и нечем зарплату платить? Значит, не платите. Значит, увольняйте рабочих. Загудел весь город: "Радиоэлектронный завод перешёл на выпуск граблей!" (Недалеко от истины.) А кто знал о деле побольше - инженеры-электронщики или оборонные директора по всей стране: "Емцов разваливает империю Тезар!" Ещё не уволенные рабочие, но второй-третий месяц без зарплаты, и уже уволенные, кипели неутишимым гневом. Толпились, кричали у заводоуправления, проклинали директора. Емцов назначил - идти в клуб, на собрание. И - такой же и в старости тонкий, гибкий как тростничок, с ясным взглядом и лицом - вышел под бурю. И ощущал в себе ту залихватскую дерзостную находчивость, которая уже несколько раз в жизни так пригодилась ему. Знал, как сейчас их ошеломит. Зал - рычал. Емцов вскинул тонкую руку с длинными пальцами как учительскую указку, и, сколько ещё оставалось звонкости в голосе: - А кто виноват? Сегодняшний Верховный Совет - кто выбирал? Директора? или трудящиеся? За кого вы голосовали? Выбирали вы - директоров, организаторов, хозяйственников, тех, кто знает дело?! Нет!! Вы кинулись выбирать новообъявленных демократов, да всё больше преподавателей марксизма ленинизма, экономики, кабинетных доцентов и журналистов... Хасбулатова, Бурбулиса, Гайдара, Чубайса, да я вам тридцать таких назову, - кто выбирал?! Вот теперь - берите свои красные знамёна - и топайте к этим педагогам, ищите справедливости! А я - предусмотрительно спасаю вас! Я оставляю вас безработными, да, - но запомните: в 92-м году, а не позже! Вы, с Тезара, ещё успеете найти работу или приладиться к новому. А кто потопает со знамёнами за зарплатой - вот тот и останется с носом. Легко перестраивать жизненный путь, взгляды, замыслы - молодому. Но - в 65 лет? И ты - уверен, что прав. А в горле - жёлчь ото всего обвала. Надо иметь неутерянную, выдающуюся гибкость ума: сразу перемениться ото всего и изо всего, в чём ты прожил жизнь. Как будто всё то была трын-трава, а ты, вот, бодро зашагал по-новому. И спотыкаешься же на каждом шагу. И печи СВЧ и видеомагнитофоны - лучше и дешевле тезаровских хлынули из Японии. Значит, нечего и барахтаться, надо и эту самодеятельность прикрывать. (И ещё - увольнять, увольнять. Да и сами инженеры, служащие, рабочие уходили, не ожидая увольнения, - и кто уходил? Сперва самый талантливый слой, потом второй сорт. Осталась серая масса и балласт, из былых 18 тысяч - только 6.) Год прошёл - и четвёртая часть осколков Тез