ара обанкротились, лопнули, распущены. А кто-то - вывернулся, находил прибыли. Надо всматриваться, искать никем не проложенные, не предусмотренные, не увиденные пути, да саму землю рыть - и под землёй искать, а хоть и в космосе. Вот мелькнула новинка: переносные, подручные телефонные аппараты, работающие через спутники, подхватываем! строим для них базовые станции, коммутаторы и продаём абонентные номера, вот и прибыль! Да простые газовые счётчики, каких и у Газпрома нет, а всем нужны, - прибыль! Да господа-товарищи, нам ничего не надо стесняться, нам подходит любая торговля! - хоть и граблями, хоть и шляпами, хоть и сдавать в аренду любые наши роскошные помещения, - наши дворцы и наши детские садики - хоть под магазин скандинавской мебели! хоть под супермаркет! под казино или под прямой бардак! (Только быт - и продавать, а старые цеха - кто у нас купит? А что - и государство, отказавшееся от нас, ещё и заберёт - за долги, за энергопитание.) Но самая плодоносная идея была - создать свой банк, в сращении с успешными осколками Тезара. По своей-то поворотливости и не упустили короткую пору, когда банки открывались гроздьями, - а опоздавший пусть потом ногти грызёт. Банк - это нервное сплетение всего живого и творящего! И, сами не ожидали: через три года банк при Тезаре получил американскую премию "Факел Бирмингама". (В том штатном Бирмингаме когда-то началось возрождение в Великий Кризис, оттуда и премия.) Те оборонные директора, которые и год и два всё ждали государственных заказов или производили в долг, - теперь жалко барахтались, как лягушки на песке. А Емцов - не только всё успел вовремя, но даже нисколько не расслабился от излома, но даже расхаживал по прежним своим территориям по виду ещё властней и гордей, чем прежде, знаменитым тогда красным директором. Проходя казино, иногда и морщился: "этим импотентам, недоросткам, ещё сам заплатил бы, чтоб не слышать их музыки." Он опять был - победитель, хоть и спрятал в дальний ящик стола свои прежние ордена и золотые звёздочки Героя. Гибкость ума и нестареющий деловой азарт - и ты никогда не пропадёшь! Говорил: - У меня такая идея, что делать деньги - оказалось интересное занятие. Никак не меньше, чем отбивать пульс ВПК или, скажем, соображать в кибернетике. А сынок подрастает - пусть-ка поучится за границей. 2 В доме по улице Карла Маркса № 15 произошло покушение на банкира. Это был взрыв во входном тамбуре дома, но сам банкир остался жив и тут же уехал, с женой, на автомобиле. В областное Управление по Борьбе с Организованной Преступностью сигнал о происшествии поступил поздно вечером. Дежурный лейтенант должен бы тотчас ехать на расследование, но, даже прихватив двух автоматчиков, ночью можно попасть в положение опасное: где один взрыв, там хоть и второй, и третий. Поэтому лейтенант подождал до рассвета - февральского, не раннего, - тогда и поехали. Дом оказался кооперативный, самими жильцами были устроены внешняя стальная дверь и за ней тамбур. На двери и сейчас сохранился примагниченный остов одной из двух разорвавшихся мин. Внутренняя деревянная дверь была прорвана взрывом на уровне человеческой груди, и весь тамбур вкруговую иссечен осколками, усыпавшими пол: по предупреждению лейтенанта домовая служба ничего за ночь не тронула, а вечерние возвратные жильцы проходили с великой опаской. Лейтенант произвёл все замеры, составил описание случая. Самого банкира (по фамилии Толковянов, ещё молодой человек) в доме не оказалось. Из его квартиры - стандартной, двухкомнатной, что удивило лейтенанта, - никто на звонки не отозвался: они с женой так и не вернулись после взрыва, а двухлетний ребёнок, объясняли тут, наверно у бабушки. На том закончив пока расследование, лейтенант спешно вернулся к себе в Управление, чтоб успеть до утреннего прихода на работу майора и других сотрудников. Успел. Но майор почему-то всё не шёл - а в 10 часов приехал сам подполковник Косаргин. Лейтенант рискнул пойти доложить прямо ему. Подполковник был сорока лет, сейчас в гражданском костюме, но с явной военной выправкой, подтянут. Он 15 лет прослужил в Органах, ушёл оттуда года полтора назад. И уже с год был вот здесь. Лейтенант всё доложил, показал и схематический рисунок. Один раз Косаргин поднял бровь, тоже усумнясь насчёт скромной квартиры. - Что прикажете, Всеволод Валерьяныч? Лицо Косаргина было худощавое, энергичное, и выраженье его всегда готовность к немедленному делу. - Как Толковянова зовут, вы узнали? - Да. Алексей Иваныч. - А сколько ему лет? - Двадцать восемь. По гладкому лбу Косаргина пролегла косоватая складка - раздумья? вспоминанья? - Я, пожалуй, займусь этим сам. Звоните в банк, найдите Толковянова. Лейтенант готовно повернулся, облегчённый, что ночное промедление не поставлено ему в вину, пошёл исполнять. А Косаргин так и сидел. Его профессиональная память отлично держала: Алексея Толковянова привелось ему допрашивать в Восемьдесят Девятом, когда были волнения здешних университетских и столкновение с ними, через улицу напротив, курсантов пограничной школы: взялись курсанты, одними кулаками, поставить студентов на место. О Толковянове были данные, что он если не вожак студенческий, то из главных затейщиков. Тогда - допрос направлялся строго: вы не слишком очаровывайтесь "гласностью" и какие мерзости дозволяют теперь печатать в газетах-журналах; ещё перехватите чуть-чуть - и таких, как вы, будем сажать, да в такой лагерёк, что там и подохнете. Тогда... Тогда - Косаргин ещё не мог бы вообразить, как оно всё покатится. И куда закатится. Да с какой быстротой и развалом! - дрогнули и сами Органы внутри себя, и самые умные и самые деятельные из чекистов стали - по отдельности - чего-то нового себе искать, и даже уходить. И - куда? Да в новые эти коммерческие компании, правления, чуть ли не и в те же банкиры, возбуждая естественную досаду у оставшихся и отставших... А вот - и студент подался туда, и без промаха успел, не то что ты? Этого кругообращения рассудок не мог охватить. Но тем более нынешнее дело хотелось доследовать, даже для себя самого. Толковянов оказался на месте, в банке, - и уже ждал к себе гостей из Управления. И Косаргин поехал. На тихой улице оставил шофёра у нового семиэтажного, густо остеклённого здания банка с мудрёным названием, как это теперь выдумывают, пошёл внутрь. На втором этаже располагался и зал для клиентов, по западной манере, не остеклённый барьер. А, ещё от вахтёра, определили пришедшего сразу, несмотря на его штатскую одежду, - и вот ещё некий молодой человек встречал, и сразу повёл к председателю правления банка. Тот - и сам вышел навстречу, на комнату раньше. Да! От того допроса скоро шесть лет, но Косаргин узнал с первого взгляда: он. Такой же высокий, и что-то простоватое в лице, как приодетый деревенский пастушок. Но не в костюме, как естественно бы возглавителю банка, а в небрежно-просторном оливковом свитере, правда с выложенным воротничком рубашки, посветлей, того же тона. На пальце - узкое золотое кольцо, как теперь носят обручальные. А пришедшего - не заметно, чтоб узнал. Вошли в директорский кабинет. Тут была смесь мебели: и современная, толстющие низкие кожаные кресла около журнального столика, но и несколько старомодных, или поддельных под старину, стульев - жёстких, с высокими прямыми фигурными спинками, в обстав стола под зелёным сукном. А на стене старинные же часы с бронзовым маятником и с мягким вкрадчивым боем, как раз пробили. Косаргин отказался от кресла, с тонким портфеликом сел к зелёному сукну, банкир - за свой письменный стол, поперёк зелёному. Хорошо собой владел: на лице не было страха, ошеломления от пережитого, а строгое внимание. Не упустил и в это утро побриться. Продолговатость лица ещё выявлялась продолговатыми же, высокими прилегающими ушами. Косаргин назвал лишь - откуда он, не фамилию, - Толковянов не попросил удостоверения, и вот только в этом проявилось его рассеяние или растерянность. Обстоятельства? Было так. Стальную дверь отпер - и вступил войти, а жена - сзади, следом. Вдруг подумал: ещё одну сумку у неё перенять, и - это секунда? полсекунды? - шагнул назад, когда уже должен быть в тамбуре, стальная дверь снова почти прикрылась - и внутри раздался взрыв. Кто послал сигнал - поспешил на эти полсекунды, счёл, что жертва как раз будет в тамбуре. Улыбнулся кривовато, как бы извиняясь. Простоватость его лицу придавал и самый простой начёс волос набок, по мальчишески. - И какие у вас предположения? Кто заказал убийство? Кто - взорвал? Толковянов посмотрел глаза в глаза. Внимательно. Раздумчиво. Взвешивая. И тут - узнал! - Косаргин враз понял по выражению. Но сам - не пошёл навстречу, не напомнил. И тот - ничего не назвал. А - ещё задумался. И, складывая раздвинутые вкруговую пять пальцев с пятью, как полушария, складывая - и как бы с усилием разрывая, складывая - и разрывая, ответил: - Я не уверен, что ваше ведомство может эффективно в чём-то помочь. Алёша не представлял, не предчувствовал, что на него будет покушение, и даже вот-вот. А между тем, вступая на изломанный путь в этом потёмочном мире, - надо было и давно ждать, и всегда ждать. Кто заказал - Алёша подозревал, хотя не доказать ничем: головка фирмы Элломас. Отношения с ними были в неустойчивом состоянии, требовали большой оглядчивости, и сейчас Алёша, кажется, понимал, где и в чём промахнулся. Бывает одна неосторожная фраза - а выводы из неё потекли против тебя. Кто взялся за финансовое дело - тому никогда нельзя дать волю чувству, сорваться. А кто исполнял - того ещё трудней найти? И вовсе не догадаться. Хотя только через того и можно начать разматывать. Если ещё браться за этот розыск? А может быть перетерпеть? И откуда вселяется в нас такое неотчётливое, непонятное движение: почему не перенял вторую сумку у Тани раньше, а вот именно в эти полмгновения? А могли - и вдвоём успеть войти в ловушку... Распорядок же дня у Алёши так регулярен, что ничего не стоило убийце и подгадать момент. Но почему так сложно? не из пистолета просто, в упор? А наверно, был замысел повести следы по-ложному: не здесь, в областном городе, но в Б* , откуда Алёша когда-то и приехал учиться в здешний университет, - в Б* недавно было два убийства, и оба так: взрыв мины дистанционным сигналом. Неплохо рассчитали. Но кого убедишь, что с Б * - ни счётов, ни расчётов никаких нет, только нежные воспоминания детства и юности. Нежные - это не только колодец в сохранившемся провинциальном дворе; ещё не вытоптанная травка кой-где по двору; целый квартал одноэтажных домиков с резьбой на посеревших издряхлевших фронтонах, и мальчишки этого квартала. (С ними чего только не вытворяли: расклеивали по городу листовку "Бей попов!" и смекали, как бы им взорвать последнюю в Б * церковь. А повеяло, не будет ли с нами воевать Китай - так если дойдёт до Урала, то здесь, в Приволжьи, по лесам будем создавать группы партизан.) И школа же - до чего интересное приютище от первого порога и с первого дня. А спустя пять лет - физика! а ещё спустя - химия! - что за дивные предметы, до сих пор не развиденные, не угаданные тобой в окружающем мире, а они всё время с тобой тут и были. По химии - замечательная учительница, да какая красавица! Химию учили все с воодушевлением, а Алёша и обогнал: с 9-го класса погнал вперёд и шире программы - и углублял своих же десятиклассников. Но - физика? Учитель был совсем никудышний, вялый, он просто не понимал о своём предмете, какое переливчатое вещество ему досталось в небережные руки. А уж опытов - совсем не умел ставить, всё готовил за него Алёша. И поперву, пройдя ещё до уроков за таинственную перегородку физического кабинета, он там бродил и грезил среди этих вертимых кругов, искророждающих стержней из бока тёмной закрытой катушки, пришкаленных воронёных стрелок за стёклами приборов, стеклянных мензурок и трубок с насечками, всех видов пружин... Какое-то невидимое струение шло через это всё, и уже никакое кино со скачущими всадниками, пожалуй, не стояло рядом с этим завораживающим миром. Но скоро, чуть постарше, огляделся Алёша, что всё это устарело, детскость: ворожебный поток физики нёсся куда быстрее, и не здесь. Старшие надоумили его читать журналы - "Наука и жизнь", "Знание - сила", "Природа", - стал он бегать в городскую библиотеку и зачитываться там. Что делалось в мире! что делалось или было уже на пороге: электронно-вычислительные машины, миллионы операций в секунду, - без человека управляющие большими заводскими процессами! электронно-вычислительные, самопроизводящие подобных себе! они же - в радионавигации! перевод тепла в электричество без механических устройств! солнечные батареи! бурное развитие квантовой электроники, лазеры! видение и съёмка в полной темноте!! Как будто все отрасли физики, подобно гончим, одноминутно сорвались с привязей и кинулись по всем направлениям вперегон. Молекулярные часы. "Пограничные науки", физико-химический синтез веществ с заранее заданными свойствами. Вот-вот, на пороге - управляемый термоядерный синтез. Биотоки. Бионика: технические устройства, копирующие биологические системы. А в астрономии: теория Большого Взрыва! - Вселенная отнюдь не вечна: она создана - враз? И Чёрные Дыры, бесследно и безвозвратно поглощающие материю - в ничто?? А Алёшка - терял время в малокровности школьного кабинета, учил какую-то старь по параграфам! Весь мыслящий мир нёсся, летел, кружился, преобразовывался в таком бешеном движении - нельзя было больше, нельзя было дальше задерживаться в отсталом городе Б * , хоть и в нём теперь есть заводы. Ну не успеют же открыть, изобрести всё, всё до барьера, до рубежа, что-то же и на алёшину долю останется? С отличным аттестатом ринулся сюда, в университет, на физфак, и все первые два курса жадно засматривался по ждущим его направлениям. Надо будет захватывать - больше, чем одно направление, - и потому что жгуче интересно, и потому что чем множественней они - тем шире будет дальше выбор для удачи. И эти два года - счастливейшие в его жизни! - Алёша учился с неистовостью и старался узнавать и услеживать, сколько только удавалось. Да ещё и такое уверенное билось в груди: за что бы, за что бы я ни взялся, любое дело, каким займусь, - во всём будет успех! (Успевал быть и в активистах комсомола, не отдыхал никогда, а заглатывался делами. Даже восставил из полного хлама совсем уже выкинутую кем-то автомашину, "судорогу", аккумулятор каждый вечер тащил на третий этаж общежития заряжать, утром - вниз, ребята смеялись-издевались, но и сами же просили: подвези, опаздываем!) И вдруг после двух курсов, в Восемьдесят Шестом, - да когда только только стронулись общественные надежды! - как отрубили жизнь: взяли в армию на два года. Или уж раньше бы? или по окончании? - но почему как раз посередине?? Перегороженный вдох. И, может быть, - невосстановимый. Армия - и всегда не сахар, а тут был - самый разгул "дедовщины". А от "дедов" жалости не жди. Но в те годы и Алёша был не худ, как сейчас, а тяжёл и плотен, удар немалый, себя отстоял. В армии взяли его на радиосвязь. Ещё и там пытался читать книги по физике. Да где уж... Покинул... Потом стал почитывать газеты, смотреть телевизор - надо же и готовиться к жизни, которая так круговертно изменилась за два его армейских года. Кипели какие-то неформалы, какая-то общественная самодеятельность, невиданное что-то! Вернулся из армии на третий курс университета - своего? а уже и не своего. Тот? а уже и не тот. (Хотя понимал, что среди множества наплодившихся теперь дутых вузов, вузов, да хоть и НИИ - их Университет ещё держал традиционную свою высоту.) Как будто армия вынула из души стержень живой - жажду к науке. Получал всё так же пятёрки, пятёрки, а утерял вот что: постоянное ощущение красоты в науке, когда даже прознобь берёт. Осталась уже не красота, а только возможность практического применения. Или более выгодного самоустройства, как и во всём нашем быте теперь? А тут же бурлили в студенчестве эти разрешённые теперь самочинные общества, движения, и многих утягивало в них - потянуло и Алёшу: если можно искать для людей Справедливость - то как остаться в стороне? - это же с детства сидит в тебе святой мечтой: не жить же только для себя, но - для всех! А все структуры кругом - отяжелевшая рухлядь и так и просятся дробить их молодым размахом. И - собрания, союзы! одних разрешают, других нет, протесты, с лозунгами на улицу, теперь это можно, но тоже когда как. Много кипения на это ушло, и до драки с соседними курсантами, потом и допросы в ГБ. (Раньше - дали бы срок тут же, без звука.) Да жизнь разнообразно потекла многими потоками. Вот появился закон, разрешено создавать кооперативы. Только открыть кооператив, получить разрешение - нельзя без мохнатой лапы. А тут - как раз те студенческие волнения, когда Толковянова таскали в ГБ, - и в университет приехал первый секретарь обкома. Разрешил задавать вопросы - Толковянов и потянулся: университет ремонтируется неэкономно, с перерасходом и пропажей средств; разрешите студенческий кооператив - мы отремонтируем лучше и дешевле. И разрешили! Кидко бросились ребята. Первая хозяйственная смётка, и работа от души, и реальный доход, - но уже катила по стране обратная волна: душить кооперативы все вообще! И - задушили. Да это и не кооператив - на голом месте, без начальных денег. "Кооператив" удавался тем, кто им прикрывал уже готовые, только скрытые, деньги. А тут - хоть наладили хитрые замки к металлическим дверям, или дверные звонки с разными мелодиями или даже антенны-тарелки, ловить через спутники, - так и берут их, но и не берут, не доверяют "советским" товарам, ищут, ждут заграничных. Тем временем - унылые накатывали сведения от уцелевших прежних алёшиных однокурсников, теперь кончавших. Выпуск престижного физфака - это всегда был уверенный шаг хоть в уголочек нашей триумфальной науки, под величественные своды её мысли, в отдельную державу ведущих научно-исследовательских институтов. Но, вот, ребята искали, примерялись - и поникали: что-то случилось в Большой Науке, из неё как выпустили дух (прежде того - поджали все финансы). А ещё в большем обомлении - аспиранты. Вакантных мест? стало даже больше? - а потому что учёные оттуда уходили, уезжали. Что-то огромное рухнуло, произошёл обвал и загородил дороги, и отнимал дыхание. Пустели коридоры институтов, в лабораториях углы затягивались паутиной, на столах наслаивалась пыль. В это нельзя было поверить?.. Это был обрыв всей жизни! Оскорбление! за что??. Алёша, понеся надлом ещё от армейских лет, - теперь был лучше подготовлен перенести хоть и этот. Да, видно, придётся жить как-то по-новому. А уже началась эра "купи-продай" - неслыханные "фирмы"! фирмы! угадывали, как торгануть государственным же, но в рамках ещё неопытных законов, и сразу крупно нажиться. А от этой эры - как отстать? да и жить же на что, да и квартиру надо купить, чтоб жениться (на Тане, с 5-го курса литфака). Пытался Алёша прибиться к одной фирме, к другой, - на обочине их, на подхвате, - и какое же ощущение отвратной пустоты, некделья. И отдать свою жизнь в такую пустомолку, "гонять воздух", ни на что творческое уже не надеясь, - невозможно?.. Однако по нынешнему времени - невозможно иначе. И только изумляться можно было, как иные партийные чины - прежде недоступные, каменноподобные на страже "народной собственности", - вдруг перелицевались в оборотистых, поспешных, усмотрительных, где можно поживиться, и хватать, хапать взахлёб. А ещё эти биржи, биржи отовсюду, как грибы? Первыми посещениями их Алёша был оглушён до очумления, неразборно гудела голова: брокеры, маклеры, азартные скупщики и продавцы ваучеров, бумаг, валюты, мигающие табло, быстросменчивые надписи, - и все куда-то кидаются (и ещё каждый бережёт свой портфелик-дипломат - не пойдут ли потом по пятам за удачником и пришьют?) да как вообще можно так жить? А привыкать - придётся. Компания их сколотилась из трёх мысловатых друзей - ещё одного физика и ещё математика. Все - почти ровесники, сходны мысли, надежды, понятия жизни. Идей было много, но идеи - не деньги. Вот, видели, зарождаются коммерческие банки, иногда и мелкие. Ну совсем непривычное, чужеродное дело - однако отчаянно перспективное и гибкое: при прежнем жёстком государственном кредитовании никакому развитию не состояться. А мелкому банку - стать на ноги трудно, его шатает от каждого ветерка в экономике или политике. Да раньше: надо иметь немалые деньги уплатить взятку за лицензию на открытие банка. А открывшись - надо иметь начальный капитал. К счастью, нашёлся, по-теперешнему, "спонсор", помог стартовать, имея-то цели свои. Назвались сразу раскатно: "Транс Континентальный банк". А ютились сперва в двух подвальных комнатах - и удивлённым первым клиентам объясняли: "Да это - временно, у нас в главном доме сейчас ремонт." И вышло б дальше что? - но встретился Алёше старый его однокурсник Рашит, который потом университет бросил, но и в армии не был. Когда-то дружили. Теперь сошлись, выпили раз, выпили два - и Рашит сам вошёл в "Транс-Континентальный", а за ним стояли его земляки, - здесь, в этом городе, спаянные по землячеству, крепче обычного; землячество их освоило и в области сильные финансовые позиции, и уже впереплёт с областной администрацией, тоже искавшей новые пути. И в короткое время отгрохали семиэтажное здание, пять верхних этажей сдали в аренду, а банк поместился в двух нижних. У Рашита были крепкие связи, у Алёши светлая голова, они дополняли друг друга, и зажили в ладу, все четверо, а доли - разные. Ступал Толковянов по неведомой почве, как первый космонавт по Луне. Но домозговался и тут: как чисто и быстро применить клиринг при распаде советских торговых связей чтоб они продолжали служить. Ну, а главное, конечно, был шанс - с постоянно прыгавшей валютой, и при правильном предчувствии это давало потрясающие прибыли. И тут тоже - оказался Алёша успешно угадчив. А успех как покатит - то только держись, волна взносит и взносит. (Что то надо было знакомым плести: кто тебе так помог?..) А на душе - гадко. Видно же, что вмазываешься в одно, другое, третье не вовсе чистое, а то и нечистое дело. А без этого не продвинуться. И ты же не один, член четвёрки, дело общее. Но может быть - до некоторого рубежа, а потом удастся, став на ощутимых деньгах, эту грязь с себя стряхнуть, и дальше бы - только честно? получить и проявить свободу действий? Если бы удалось - начал бы тогда делать и добрые дела: первое - школьному образованию помочь; может быть, где когда поддержать бастующих рабочих, чтоб своего добились, или, наоборот, поддержать полезный заводик, чтоб не развалился, вот сушку овощей сверхвысокими частотами? Живём не одним днём, где-то пожертвуем, а где-то выиграем. Только вряд ли когда вырваться из этих втягивающих прокрутов. По делам уже и таких грязнохватов коснулся - озноб от них. С Таней - обсуждали не раз. Она - и советчица, и бывает вперёд твоих мыслей, и поперёк им. Ей - еще больше хотелось, чтобы - чисто. Но и она понимала, как это невозможно, как это невылазно. И не бросить же теперь всё чистоплюйски и - что? кануть в нищету? А потом ещё - отношения с властями. Проигрывая вкруговую везде и во всём, государственный аппарат сохранял только цепкость душить немыслимыми, несуразными, нигде в мире не применёнными налогами, и сдавливал правилами, разбухающей документацией, - сам толкал всех в единственном направлении: обходить закон и обманывать. Так и пошли, на косых, не быть же редкими дураками. (Хотя и тут как бы хорошо: уже бы став сильно на ноги - платить государству честно: ведь в нём живём и через него живём. Но и от государства бы ждать не грабежа.) И вот - взрыв. Обсуждали с ребятами советно, но решать-то Алёше. Если уж начали убивать - то и продолжат? И - кроме собственных пистолетов, ну автоматчика в банковском коридоре, - никто не прикроет, не защитит. И меньше всего - Борцы с Преступностью?.. Вон, в Элломасе - там, знал Толковянов, состоит клин не только собственно коммерсантов, но - и от этих Борцов, и от прямых криминалов, - это всё теперь переплелось неразрывно и сородственно. А мы, в своём кругу, уж наверняка ли от них начисто убереглись? Надёжно защититься? - только если Алёше немедленно и прямо укостылять за границу. И деньги на то - есть. Такого - и ждали все. Весь город, кто знал, - такого и ждал, никто бы не удивился. Но - бросить уже трёхлетнюю свою структуру? Тотчас разнесётся слух о бегстве главного банкира, вкладчики кинутся расхватывать вклады - и разлетелось всё предприятие в беспомощные дребезги. Сила банка - это сумма привлечённых средств. Выдалось у них с Таней несколько тяжёлых вечеров. Говорили. Молчали. Так - и сынишку взрывом угробят? Ещё молчали. Вдруг Таня сказала, как будто некстати: - Моя бабушка говорила: иглы служат пока уши, а люди пока души. А, кажется, тут всё и было. Да ещё же: за границей, если не ставить на разбой и на контрабанду - то и не развернуться. Русские учёные? - пожалуй, там нужны. Да не мы, недоросли. Внешне жизнь течёт, как текла. Никому не видимая борьба в душе, никому не внятное решение: остаюсь, как ни в чём не бывало! Между тем домовый кооператив постановил: Толковянов должен за свой счёт починить обе входные двери и отремонтировать тамбур. Поскольку всё - из-за него... Вот это - обидело: людям всего-то и дела? И - для кого же тогда стараться? В эти самые недели - одного за другим убивали и в Москве, и - видных. Кого - пулями, кого взрывом. Каждый день и ждёшь. Ещё б не жутко. Стал носить бронежилет, ездить с автоматчиком. А теперь же появилась и такая мода: "Награда тому, кто укажет..." Попробовать? И дал объявление в газетах: кто укажет причастных к покушению - 10 тысяч долларов. Не надеялся, просто так. Но, удивительно: уже через день подкинуто письмо: укажу! За 11 тысяч. Удивила - малость этой разницы. Казалась насмешкой или провокацией. Но предложена дневная встреча - в центре города, в людном сквере. Да не тебе ж самому! - компаньон Витя, школьный друг, он и взялся пойти. (Ещё один - следить за встречей со стороны.) И обошлось - без подвоха. Тот - готов назвать. Но нет, не 11 тысяч, а 25. А вот это - было уже правдоподобно. Хотя Витя высмеял: нет, только 12 с половиной. Назвать заказчиков, назвать исполнителя. И фотографии принести. (Это - понадёжней.) Тот - замялся. Замялся. Подумал - согласился. Пока, за начало сведений - задаток. Заказчик служит в фирме Элломас. Исполнителя - не знаю. Заказчика - назову. Расплатились. Так Алёша и подозревал: Элломас! Но ведь кто-то постарше, из директоров. А - дальше теперь? На совете дружков единодушно решили: дальше без Органов ничего не сделаем. Не этично? А по отношению к кому? И Толковянов - позвонил Косаргину. Да, в этом молодом человеке что-то было. Нынешняя встреча с ним отпечатлилась в Косаргине. Так вот пойди угадай: был какой-то диссидентствующий долговязый студент, которого заслать бы подальше, куда- нибудь в Якутию, да и с концами. А вот - какой семиэтажный стеклянный отгрохал и какими делами ворочает, к нему хозяйственники льнут за поддержкой, помоги прореху в бюджете закрыть до срока. В это новое смутное проклятое время он ввинтился, как будто в нём и рождён. А тебе, потому ли, что уже за сорок лет, и привык к порядку, - ох, не извернёшься легко, не втиснешься. Органы!! Чту виделось вечней и неколебнее их! Что было в позднем СССР динамичней, зорче, находчивей? В андроповские годы сколько же хлынуло сюда отборных с высшим образованием! Сам Всеволод Валерьянович кончил лишь юридический, но рядом с ним там трудились и физики же, и математики, и психологи: попасть работать в КГБ было и зримым личным преимуществом, и интересом, и ощущением, что ты реально влияешь на ход страны. Это были смышлённейшие мальчики при уже стареющих, костенеющих ветеранах. (Зато и сколько же опыта у тех.) И вдруг всё это здание - стройней и красивей московских высотных - не рухнуло, нет, но как-то стало дырявиться, проскваживаться - недоумениями, сомнениями и даже утечкой дрогнувших, кто по собственному желанию, кто по сокращению штатов, кто в правление Союза Ветеранов. А кто - и в ту же коммерцию. Этих - понимали сперва как изменников Делу, а потом - завидовали им как ловкачам , удачникам, да нельзя ли успеть за ними? Если б такое чудо - чтоб Органам вернулась прежняя Сила. Значение. Но может ли такое случиться? Упущены моменты. А - куда всё, всё покатится? Не хватает ума предвидеть. Косаргин презирал этих беглецов, запретил себе им подражать. Но щели открывались всё шире, в прежнем прочнейшем здании продувало насквозь всё невозвратней. И главное - упало самосознание, потерялась Высшая Задача. И не в бегство, нет, но как выбор все-таки преимущественной позиции в вихрях нового сумасшедшего времени - Косаргин перешёл на борьбу с организованной преступностью. (Совсем уж не отозваться на зов времени? что же, остаться деревянеть чуркой, где, может быть, никогда уже и никому не понадобишься?) Так вот, этот мальчик. Удивило в нём, что не просил помощи. По старой обиде? Или собирался бежать, скрыться? - тоже вроде нет. Впрочем, отклонил помощь не надолго. Через малые дни позвал. А штат Косаргина - формально, вяло, но следствие открыл само собой. Теперь Косаргин опять поехал сам. Опять в тот кабинет. Только на зелёном сукне застал три-четыре разбросанных увеличенных копии стодолларовых бумажек, обтянутых плёнкой, - шутейные подставки? И опять подтвердилось приятное впечатление недавней встречи с Толковяновым: какое-то простодушное деревенское лицеочертание его, а взгляд прямо в глаза, внимательный, с нахмуркой, но безо всяких метаний. И всё время тихий, ровный голос - не повысится, не разгорячится. И это - не поза, без усилия над собой, не состроено, - в обычае у него так? Каждый день могло повториться покушение - а страха не выдавал ничем. Обсудили операцию захвата. Пара переодетых бойцов пошла в тот сквер, близ следующей встречи, - неужели тот так потерял осторожность, ничего не предусмотрел? По сигналу толковяновского друга - легко взяли. Да, так замутился, растерялся, никакой подстраховки не имел. Ещё того неожиданней: сам-то он и оказался убийца, дальше - сам себя выдал! Случай обнаружился - ничтожный, анекдотический. И опять-таки физик! - в цвет закруженного этого Времени. И - полный неудачник, уже два уголовных срока отсидел, оба раза выпустили прежде досидки. Жалкий-жалкий у него вид был, мзгляк. Всё ему - не удавалось, погряз в долгах, жена проклинала - и она же принесла от шурина, брата своего, предложение: убить, за 1 0 тысяч долларов, но - чтобы методом взрыва, обязательно. От безденежья, от жениной грызни задыхался - и взялся, 5 тысяч вперёд, в задаток. И вот - неудача. А разозлённые заказчики - как неосмотрительно связались с размазнёй, так и мелочно потребовали с него: за неудачу вернуть не взятые пять, а вдвое десять. А тут - объявление, как и получить десять. Одурённой головой сляпал: одиннадцать, потом очнулся - двадцать пять. Вот - и фотографию шурина принёс. Молодчики Косаргина кинулись за шурином - а уж нет его, начисто исчез. След остался, не сотрёшь: в Элломасе он и служил, но не на видном месте. А звено выпало - и ничего не докажешь. Остался в руках живой преступник, его показания, фотография ближайшего заказчика, предположения потерпевшего да соображения следствия. В таком виде и передали в суд. Пока там текло - Толковянов дважды приезжал в Управление, опять встречались. У Косаргина было профессиональное ощущение, что всё-таки попали на жилу, и она могла бы даже и далеко повести. Далеко?.. Уже Косаргин наталкивался: далеко - силы сверху не пустят. Говорили по делу - стали говорить и помимо дела. Потерявши в жизни свою уверенную твёрдую поступь, Косаргин потянулся понять этого успешливого молодого - а через то, может быть, в чём-то перенаправиться и самому? Нет уверенности, что и сейчас не зеваешь, не упускаешь какого-то выбора. - А не выпьем? - вдруг предложил молодому человеку, да уже и протягивая руку к шкафчику в стене. Тот повёл головой. Согласился. Завязался разговор между ними на прямовщину. Как в их городе переслоились скрытые силы с тяжёлой валютой, и выскочки-грязнохваты, и прямые бандиты, - и как, и вообще ли можно когда в будущем это всё искоренить? И возможно ли у нас честное предпринимательство, когда именно и только его давит государство. Тогда - и о самом государстве. А тогда, перелилось по сообщённым сосудам, - почему и не о самих Органах? - какие они суть сегодня и какими же им быть дальше? Для себя одних только? Или, всё-таки, может и для России? У Толковянова в разговоре была манера: на опёртых локтях составлять изо всех десяти пальцев какие-то живые фигуры, с лёгкими перемещениями их, - как бы строил конструкцию? - помогал себе найти решение? не без напряжённости у бровей и лба. Потом переводил смышлёные, но спокойные глаза на собеседника. Ему - интересен был этот разговор, видно. За все эти дни не проявилось в нём выражения гонимости, торопливости, испуга. И как-то незаметно перешло, что Всеволод Валерьянович этому недавнему щенку стал сообщать свои заботы вовсе не служебные, а умозрительные: что же делать? ведь разворуют Россию до конца? и какие миллиарды уходят! (Наверно, смешновато звучало это от чуть не главного в их области Борца с Организованной Преступностью.) А Толковянов всё это знал, но оценивал спокойно: что утекающие из России деньги всё равно через несколько лет, в следующие десятилетия, сами же к нам и вернутся, и будут вертеть наши же российские колёса. Как это? вырубленные леса - не вернутся. И выгребанное из недр - не вернётся. - И наворованное - останется у воров? - искренно возмущался Косаргин. Он дрожно ненавидел теперь этих хапуг. (А всокрыте - и завидовал им?..) - Хоть и у них, - размыслял Толковянов. - А вернётся, и войдёт в нашу валовую сумму. Да, конечно, сегодняшних криминалов уже не избыть. Но всё это перестирается в одном корыте, вместе и с иностранными инвестициями. Нет! Такого благополучного выхода - Косаргин не мог принять никаким сердцем. А Толковянов пытался успокаивать и дальше: - И мозги многие-многие, хоть и не самые лучшие, тоже вернутся, не все они там пристроятся. А видно было, как он заножён, что, вот, бегут, бегут искать на тёплой стороне. А у нас стипендия аспирантов стала теперь - 10 долларов. А что на улицах? Эти раскормленные морды в мерседесах встретятся на перекрестке и запрут всё движение: им поговорить надо! А милиционер трусливо уходит в сторону. Как - такое видеть кадровому? Над рюмками, когда они всё больше друг друга понимали, Косаргин обмолвился даже так: - Алексей Иваныч. Но вот вам, человеку с научно-техническим образованием... как вам кажется: что же в этой распроклятой обстановке делать нам? Ну, вот... нам... - пояснял он, не находя решимости выговорить то слово, те буквы, а имея в виду своих прежних застрявших сослуживцев. И даже - вообще?.. Толковянов не дал себе улыбнуться, и с большой рассудительностью стал искать варианты разумного поведения. Домой Косаргин ехал мимо известного памятника Борцам Революции заострённо вскинутой скалы, из корпуса которой веером выдвигались три головы - рабочего, солдата и крестьянина. Этот памятник, от какого-то уличного острослова, во всём городе называли "Змей-Горыныч". (И правда, что-то похожее.) И усмехнулся: как же умеют меняться времена! Да, самые невообразимые пути: вот - Косаргин. В ихней конторе по Борьбе сидят с автоматами бритоголовые мордени, - но это не всё же их лицо? Совсем не глуп Косаргин и, кажется, у своего прежнего подопечного готов чему-то и поднаумиться? Да кто умней - не может не понимать, что одно самоустройство ничего не решает: займи ты хоть самую лучшую каюту - а если корабль тонет всё равно? Да только: могут ли они меняться? Вспомнить его на допросах... Однако и не думать об общем деле России - никак нельзя, и нынешним гебистам тоже. Не всё - о себе. Хотя вот те фирмачи из Элломаса - у них ума только и хватает, что если б ещё и во власть пролезть, тогда их капиталы быстро учетверятся. ...Так прожили, от покушения, два месяца - и благополучно. И вкладчики верили в их "Транс-Континентальный", не забирали вкладов, даже увеличивали. Приезжали из районов сельхозобработчики - и те шли к ним сюда, а не в государственный, и не в финансовое управление. А вот что: в конце апреля, оказывается, попадала Пасха. И Таня всхлопоталась, чего раньше не было, печь куличи и красить яйца. - Нет, - взмолился Алёша, - только не крась, пожалуйста, не могу этих красных в руки брать. Куличи ладно - только не вздумай их святить, не буду есть. - Да почему уж так? - кольчая прядка свесилась ей на лоб. - А бабушка всегда святила, и красила. Что ж это, не наша вера? "Наша вера"? Они не говорили так раньше, но как будто и так, - а какая ж другая? Ну, да, может быть религия и способна вывести человека из мрачного состояния, однако при чём тут свячёные куличи? Таня к нему - щека к щеке: - А ты не понимаешь, что мы были обречены? Что нас спасла какая-то Высшая Сила? И вот эти месяцы бережёт - Она же? Да, можно сказать - и так. Но есть - и теория вероятностей. И виртуальные варианты любого опыта. Впрочем - был же и Большой Взрыв. Есть - и Чёрные Дыры. И - непостижимая предусмотрительность молекул ДНК. А ещё через несколько дней был суд над убийцей. И даже Косаргин изумился: при полном сознании преступника в покушении да и всех вещественных доказательствах - осудили его не за попытку убийства, а за "незаконное хранение оружия", 4 года лагерей, и не строгого режима. Значит, хорошо подмазано. Вот тут Толковянов сильно встревожился. Попросил Косаргина получить из дела, в копии, - фотографию шурина. А она-то - вот как раз она - пропала из судебного дела бесследно. Хотя числилась в описи... На суде имена главных директоров-заказчиков не назывались, они могли и не знать, что Толковянов знает. Но вот столкнулся с одним из них на улице в насмешку около университета, шёл посидеть на научной конференции, иногда потягивало туда, - еле заставил себя только взглядом скользнуть, а не выразить. Бежать за границу? - конечно было спасением и жены, и сына, и себя. Но Алёша - не мог бежать. Таню берёг, как хрупкое стекло. А бежать - не мог. Сам себе удивлялся: каждый день ходишь в этом тяжком бронежилете, мелькает свой дежурный автоматчик, появилась и вторая квартира, для манёвра... Кого теперь не убивают? Кредиторов - по одному поводу, должников - по другому. И заморочена голова вкладами, инвестициями, отчислениями, подсчётами баланса, налогами, поддержкой предприятий, - но во всей этой напряжённой замороченности, даже на измоте сил, сохранялся внутри, в груди, - неуничтожимый стерженёк: хоть по случаю, по чьему-то пересказу, по прогляженной научной статье, а следить: что в физике? Достиг слух об успешных опытах группы наших ребят: радиоактивным облучением повышают октановое число бензина. Это колоссально! - уменьшится мировая потребность в нефти. Арабы узнали - тут же кинулись: закупить изобретение и задушить его. От наших - никакой поддержки, им