росила Аглая. - Откуда ж у меня деньги, Агластепна? Ведь власти нас сколько раз кидали. То черный вторник нам устроят, то черную пятницу. Это называется экзамен на выживание. Надо освободить страну от лишнего балласта. Мы, пенсионеры, государству слишком дорого обходимся, вот они и хотят извести нас под корень. - Кто они? - спросила Аглая. - Ну кто, кто? - сказал Диваныч. - Жиды. Везде сидят. В правительстве, в думе - одни жиды. Согласна? - Ага, - сказала Аглая и покивала головой, хотя мнения своего у нее не было. Диваныч пришел без денег, но со своим стаканом - сдавал его напрокат. Алкаши, которые побогаче, попросят распить бутылку, глоток отольют. Там глоток, здесь глоток, а ему больше и не надо, организм слабый, многого не требует. Плеснула ему и Аглая и поплелась домой. Во дворе механически обошла иностранный джип на высоких колесах с заляпанным грязью номером. С некоторых пор во дворе всегда стояли джипы, "мерседесы", "вольво" и прочие иномарки заказчиков ТОО "Фейерверк". За рулем увиденного Аглаей вездехода сидел мордоворот. Когда Аглая проходила мимо, он закрыл лицо газетой "Известия", и морды стало не видно, только уши торчали из-за краев газеты в разные стороны. Но он мог бы не закрываться. Аглая давно ничего не нужного ей не замечала, а замеченное немедленно забывала. Аглая прошла к себе. Пронесла свою сумку сперва на кухню, но там было грязно и неуютно, решила поесть в гостиной. На журнальный столик постелила газетку "Долговский вестник". Расположила на ней чекушку, стакан, черный хлеб на разделочной доске, два крутых яйца, сваренных еще утром, лук и соль. Уютно устроилась, налила себе треть граненого стакана. Взглянула на Сталина. Он стоял, заросший пылью и паутиной. Ей показалось, что он смотрит на нее с укоризной. "Стой себе", - сказала она и махнула рукой. Газета лежала перед ней в развернутом виде - первая и четвертая страницы текстом кверху. На первой - вести из Москвы: президент встречался с министром юстиции и обсуждал вопросы политического экстремизма. Мэр Москвы решил построить в столице самое высокое в мире высотное здание. В детском саду обнаружено взрывное устройство с начинкой из смеси гексогена с тротилом. Из местных сообщений - отчет о подготовке к выборам районной администрации. Власть небольшая, всего-то в пределах района, а сколько страстно желающих и на все готовых! У Аглаи в глазах рябило от количества политических партий. Коммунисты, социалисты, монархисты, либералы, демократы, кадеты, социал-демократы, либерал-демократы, члены союзов борьбы за свободу, патриотических сил, белые, зеленые, голубые и всякие прочие направления, цвета и оттенки. Люди, входившие в эти партии, союзы, движения, объединения или блоки, отличались друг от друга не больше, чем долговские куры, меченные чернилами разного цвета. Цвет снаружи разный, а внутри интерес один: пробиться к кормушке и по возможности ею завладеть. Между прочим, местных политиков с местными курами первым сравнил наш Адмирал, автором временно выпущенный из виду. Впрочем, Адмирал (к описываемому времени уже совсем старенький) имел в виду не только местных политиков, когда говорил: они все из одного инкубатора. Но хотя и из одного инкубатора, Аглае ближе других были те, которые продолжали себя называть коммунистами. Они во главе со своим лидером Александром Жердыком имели большие шансы на победу на выборах. Правда, и соперники у них были тоже не слабые. Конституционных демократов вел в бой бывший следователь КГБ Коротышкин. Независимым кандидатом объявил себя Феликс Булкин, которого в печати называли то крупным предпринимателем, то уголовным авторитетом, причем звание "уголовный авторитет" употреблялось как официальное и не хуже других. А бывший парторг маслозавода Пыжов шел на выборы во главе местного отделения блока "Отчизна". Все они сулили избирателям одно и то же: большие зарплаты и пенсии, дешевые квартиры, бесплатную медицину, борьбу с коррупцией и порядок. Коммунисты манили социальной справедливостью, а Булкин обещал пенсионерам бесплатный суп, каждой бабе по мужику и каждому мужику - по бутылке. На последней странице были новости спорта, астрологический календарь и объявления, по которым глаз Аглаи равнодушно скользил: "Белю потолки и клею обои." "Продается авто "опель-кадет" с запасным комплектом резины." "Индийский чародей Бенджамин Иванов - высшая магия." "Моментальная привязка и приворот любимого навсегда методами вуду зомбирования. Полное избавление мужа от любовницы и возврат в дом. Гарантия - 100%." "Недорого. Стрижка, щипка, тримминг собак." "Освящаю помещения, жилые и офисные, дома, участки, мебель и автомобили. Священник отец Дионисий." И стихами: "Доктор Федор Плешаков лечит алкоголиков. Эспераль, торпедо, код. Пить не будешь целый год." Аглая задумалась, не посетить ли доктора Плешакова. Но не пить целый год... возможно ли это? Она махнула рукой и стала читать дальше про распродажу шуб и дубленок, остекление окон, бурение скважин, удаление зубов без боли, циклевку полов и восстановление девственности (надежно, дешево, конфиденциально). Глава 3 Сидя на диване, она задремала, и опять появились маленькие не то тараканы, не то мыши, не то помесь того и другого. Они корчили рожи, скалились, смеялись, а когда Аглая спросила их, кто они, появился маленький Диваныч и сказал: "Жиды". И тараканомыши стали совсем нахально смеяться, а Диваныч, стуча по столу стаканом, запел: "Сердце красавицы склонно к измене...". Мышетараканы исчезли, Диваныч растворился в воздухе, но стук продолжался. Аглая подошла на цыпочках к двери и спросила негромко: - Кто там? Оттуда ответили: - Жиды. - Кто? - удивилась она. - Жиды, - повторил мужской голос. Аглая откинула щеколду и увидела перед собой молодого человека в драповом длинном пальто, с велюровой шляпой в руке. Она заглянула за его плечо и спросила: - А где остальные? - Кто? - не понял пришедший. - Вы сказали, что вы... - она замялась, не желая произносить слово, которого в своей речи все-таки избегала. - Жердык, - представился пришедший. - Александр Петрович Жердык, секретарь райкома партии. - Какой партии? - настороженно поинтересовалась Аглая. - Разумеется, коммунистической, Аглая Степановна, - внушительно сказал Жердык. - А разве еще есть коммунистическая партия? - спросила она. - Конечно, есть, - сообщил Жердык. - Она растет и крепнет. Разрешите войти? Она прошла в гостиную, и он за ней. Ей было неловко за беспорядок. При виде Сталина гость не остолбенел, как это бывало с другими, а осмотрел статую уважительно, слегка поклонился ей, повернулся и поклонился Аглае: - Спасибо, - сказал он тихо, но от души. - Спасибо. Скоро мы вернем товарища Сталина на его законное место. Даже эти слова не произвели на нее никакого впечатления. Он сел на валик дивана и, растягивая шляпу на колене, начал смущенно: - Аглая Степановна, мы все о вас знаем. Она и на это не отозвалась. - Мы знаем все о вашем героическом прошлом, о вашей принципиальности, несгибаемости... - Ага, - сказала она, кивая. - Ну, сейчас вы, может быть, немного и согнулись, но вы в этом не виноваты, - горячо сказал Жердык. - Такие времена. Кого угодно согнут и поколеблют уверенность. Чуждые России люди захватили власть. Выхватили у нас из рук то, за что вы всю вашу жизнь боролись. И что же нам делать? - И что же нам делать? - повторила Аглая. - Нам есть что делать, Аглая Степановна, - убежденно сказал Жердык, - нам очень есть что делать. Посмотрите сами. Когда мы были у власти, люди нас не любили. А теперь они сравнивают и видят, что было при коммунистах и что есть сегодня. Нищета, проституция, безработица, разоренная армия, бастующие шахтеры, голодные учителя. Воровство, коррупция, горячие точки и терроризм. Народ возвращается к нам, Аглая Степановна. - Хорошо, - отозвалась она равнодушно. - Но нам нужна ваша помощь. - Моя? - вяло удивилась она. - Ваша, Аглая Степановна! Ваша помощь. Ваш громадный жизненный и политический опыт, неукротимая энергия. - Энергия? - возразила она. - Откуда? Я старуха. Древняя, слабая. - Посмотрела гостю в глаза, подумала и призналась: - Пьяница. Жердык покивал головой печально. - Да. Слышал. Немного злоупотребляете. Но мы вас вылечим. Правда, тут понадобится ваша собственная воля к победе. - Жердык вскочил на ноги, отбежал к Сталину и стал говорить из-под него, как бы и его привлекши в союзники. - Аглая Степановна, опомнитесь. Отряхните с себя оцепенение и становитесь в строй. Родина, партия ждут вас! - А что я должна делать? - спросила она без интереса. - Выступать перед трудовыми коллективами, участвовать в митингах, демонстрациях... Пошлем вас в Москву для участия в акциях всероссийского масштаба, в пикетах, уличных шествиях. Согласны? - Не знаю, - замялась Аглая. - Как-то неожиданно. А за это... за это не посадят? - Что? - переспросил удивленно Жердык. - Аглая Степановна, вы же партизанка! Отважная женщина! Да и о чем вы? Посадить заслуженного человека, извините, вашего возраста... За что? У нас ведь все-таки демократия. - Демократия? - Она посмотрела на него с сомнением. - И что? И никого не сажают? - Аглая Степановна, - улыбнулся Жердык, - так это же гнилая демократия. Глава 4 16 апреля 1995 года доктор Плешаков записал у себя в книге регистрации пациентов: "Ревкина Аглая Степановна, 80 лет, обратилась по поводу хронического алкоголизма. Жалуется на общую слабость, головные боли, боли в области печени, также на кислый вкус во рту, отсутствие аппетита, галлюцинации и потерю интереса к жизни. Ввиду преклонного возраста принято решение о психотерапевтическом лечении. Проведено ложное купирование с введением внутривенно физиологического раствора. Больная предупреждена, что в течение ближайшего года прием даже незначительной порции алкоголя может привести к летальному исходу". Результатом посещения доктора Плешакова было то, что Аглая бросила пить. А заодно и курить. Совершенно бросила и то, и другое - и сама удивлялась, как легко ей это далось. И уже через несколько дней заметила, что в трезвой жизни есть много хорошего. Сознание прояснилось. Перестали посещать ее тараканы, мыши и мелкие члены Политбюро. Стала ориентироваться во времени и пространстве. Появилось ощущение смысла жизни и желание что-то делать, вернулось чувство нужности партии, Родине и народу. И с новой силой полюбила она Сталина, с новой силой возненавидела тех, кого ненавидела раньше. Радуясь своему новому состоянию, она старалась регулярно питаться, совершала получасовые прогулки перед завтраком и после обеда, принимала прохладный душ. И наладилась ездить по призыву и за счет партии в Москву, участвовать в митингах, демонстрациях, пикетах, где неизменно появлялась с портретом Сталина. Не с тем, что стоял у нее в комнате. С цветным. Где Сталин в фуражке, в кителе с погонами и орденами. Можно сказать, это было ее второе рождение. Глава 5 Вечерело, когда к дому 1-а по Комсомольскому тупику подошел неприметный в сумерках господин в мышином пальто и шапке из меха "пыжик натуральный, артикул 4/6", держа в руках "дипломат" с двумя цифровыми замками. - Бабули, не здесь ли проживает Иван Георгиевич Жуков? - обратился он к старухам на лавочке. - Иван Георгиевич? - переспросила одна из старух. - Это Ванька-бомбешник, что ли? - Бомбешник? - поднял брови господин. - А что, все знают, что он бомбешник? - А как же не знать, - сказала старуха, - ведь мы же здесь все живем, соседи, чай. Все друг про дружку знаем. - Да? - удивился он. - От ваших знаний, бабули, кому-то могла быть большая польза. - Чего? - Вторая старуха приложила кривую ладонь к тугому уху. - Я спрашиваю, - повысил голос пришедший, - где же он проживает, ваш бомбешник? Прежде, чем ответить на вопрос, старухи тут же, перебивая друг дружку, объяснили пришедшему, что проживает Ванька в полуподвале, как спустишься, сразу направо, и попутно изложили пришедшему всю Ванькину биографию. Когда и при каких обстоятельствах родился и у каких родителей, какой был красивый мальчик до армии и какой стал некрасивый после. И про родителей его рассказали, и про бабку, которая за ним ухаживает: и готовит ему, и стирает, и по делам его с большими сумками куда-то все ездит и привозит ему какие-то, как они сказали, запчасти. - Значит, бабка там тоже с ним? - спросил пришедший. - Бабки нет, - сказала первая старуха, - бабка-то в Москву поехала за запчастями. Уж три дня как поехала, и все нету. - И что же, теперь за ним никто не ухаживает? - спросил пришедший. - Ну почему ж, - отвечала та же старуха. - Мы ухаживаем, в магазин ходим, стираем, он нам плотит за это. - Богатый? - спросил приезжий. - Да уж не бедный. Он за эти за бомбы-то хорошо получает. К нему ж клиенты-то подъезжают на этих, как их... - На сердимесах, - подсказала вторая старуха. - Не на сердимесах, а на мердисесах. - Что в лоб, что по лбу, - отозвалась вторая старуха. - И на джинах, и на каляках, - уточнила первая старуха, имея в виду джипы и кадиллаки, и тем поставила вторую старуху на место. Пришедший поблагодарил бабушек за подробную информацию и пошел дальше. Ступени в полуподвал были кривые, скользкие, лампочка отсутствовала, пришедший спускался осторожно, держась рукой за сырую шершавую стену. Спустился, нащупал обитую рваным войлоком дверь, но прежде, чем постучать, переложил портфель из правой руки в левую, а правой придержав шапку, приткнул глаз к замочной скважине. Впрочем, ничего интересного он не узрел, кроме сырой узкой комнаты с ободранными обоями, стола, освещенного лампой с низко опущенным оранжевым абажуром, сутулой спины в сером свитере и седой головы. Не отрывая глаза от скважины, господин постучал два раза, потом три, потом один раз и, увидев, что сидевший за столом развернулся и едет в коляске ему навстречу, отпрянул от двери. При виде Ваньки всего, как он есть, пришедший испытал желание попятиться, но его учили владеть собой во всех обстоятельствах, и он собой овладел. Наставив на гостя пластмассовую ногу, Жуков мерцал одним глазом, и в мерцании этом таилось сомнение. - Вы от Иван Иваныча? - Да нет, - сказал незнакомец, - пожалуй, сам от себя. Разрешите войти? - Вас кто-нибудь направил ко мне? - Почему вы думаете, что меня кто-то должен направить? Неужели я не могу прийти сам от себя? - Но от кого-то вы узнали, как ко мне надо условно стучать. - Ну, знаете, тайна эта к числу непостижимых никак не относится. Все подпольщики-любители придумывают одну и ту же формулу стука. Сначала тук-тук, потом тук-тук-тук и еще раз тук. И все. Никакого разнообразия. Разрешите войти? - повторил он. Ванька, подумав, откатился к столу и только после этого сказал: - Войдите. Закройте дверь на задвижку. Стойте, где стоите. Кто вы? - Сейчас скажу. - Нежданый гость снял шапку, обнажив лысое темя, покатое, загорелое и растресканное, как старая черепица. - Только вы не пугайтесь и не совершайте поспешных действий. Я уполномоченный или, проще сказать, начальник местного отделения ФСБ, кагебешник по-вашему. - Вы хотите меня арестовать? - тихо спросил Ванька. - Ну что вы! - улыбнулся пришедший. - Если арестовать, я бы вряд ли пришел один. Тем более сюда. Ваша лаборатория числится у нас как "Малая Хиросима". Как вам, кстати, название? Так вот, у меня никаких зловещих намерений относительно вас не имеется, а совсем даже наоборот... - Хотите, чтобы я вам рассказал о своих клиентах? - Не скрою, было бы интересно. Но в данном случае я вам хочу рассказать кое-что о наших клиентах. По крайней мере об одном из них. У нас, как вы знаете, недавно прошли выборы районной администрации. И наше население очень дружно, в едином, как говорится, порыве выбрало себе молодого, энергичного... - Вы имеете в виду Саньку? - Ну, вы нашего руководителя можете называть и Санькой по праву бывшей дружбы, а для меня он теперь Александр Петрович, хотя и я с ним в далекие юные годы тоже имел честь встречаться. Но все это чушь. Я просто хотел вас спросить. Вы хорошо помните время, когда в Москве снимали комнату у диссидентской старушки и как Жердык к вам туда приходил? - Вам надо, чтобы я на него настучал? - спросил Ванька иронически. - Какое гадкое слово! Хотя укоренилось. Так вот, я сам хочу вам кое на кого настучать. Позвольте все-таки к вам приблизиться? - Ну приблизьтесь, - разрешил Ванька. - Но учтите, что... - Уже учел, - поспешно заверил гость. Приблизившись, он поискал глазами стул, но, не найдя его, сел на зеленый ящик, вроде патронного, положил шапку на стол, портфель на колени, щелкнул замками, достал красную картонную папку, развязал шелковые тесемки, достал из красной папки другую, желтую, и со словами "я думаю, вам было бы интересно" протянул ее Ваньке. Это были ксерокопии старых рукописных текстов. Донесения агента по кличке "Сердце красавицы", или сокращенно "СК", выглядели приблизительно так: "...давал мне читать книгу Орвелла "1984". Когда я ему вернул книгу, он спросил: ну как? Я сказал, что книга сильная, но ужасы, описанные в ней, кажутся мне слишком надуманными и неправдоподобными. Он спросил меня, а не кажется ли мне жизнь в Советском Союзе похожей на ту, что описана у Орвелла. Я сказал, что не кажется, у нас нет такого тотального контроля над каждым человеком, нет и быть не может. Он мог бы быть в Германии или Англии, но не у нас, где благодаря характеру народа всегда был есть и будет бардак, который является наиболее эффективной формой неосознанного саботажа. С этим мнением он согласился, но настаивал на том, что пророчества Орвелла гениальны. Давал читать мне "Архипелаг ГУЛаг" и тоже спрашивал мнение. Я сказал, что книга замечательная, документальная, но некоторые факты кажутся мне не совсем достоверными. Он стал со мной спорить, говоря, что это книга необычайной художественной силы, что, может быть, во всей мировой литературе нет ничего равного ей по силе. Я спросил: это даже лучше "Войны и мира"? Он сказал - да, лучше "Войны и мира". Я сказал, это уж слишком, он сказал, ах слишком, в таком случае я тебе вообще ничего давать не буду. Но уже через полчаса предложил мне почитать книгу югославского автора Милована Джиласа, говоря, что это тоже очень сильная книга, даже сильнее, чем "Архипелаг Гулаг"..." Ванька читал донос, единственному своему глазу не веря, читал о том, как слушал Би-би-си и "Немецкую волну", называл Брежнева маразматиком, считал, что книги Брежнева вряд ли писал он сам, возмущался, что Брежневу дали Ленинскую премию по литературе и орден Победы, соглашался с Рейганом, что Советский Союз империя зла, хвалил джинсы "Леви Страус", негативно отзывался о колхозной системе, утверждал, что Ленин умер от сифилиса, уверял, что Сталин - незаконный сын генерала Пржевальского, и шутил, что Сталин - гибрид Пржевальского и лошади Пржевальского и похож на них обоих. Затем Ванька прочел про то, что он рассказывал анекдоты о Чапаеве, показывал фотографию академика Сахарова, с которым якобы лично общался, радовался победе канадцев над нашей хоккейной сборной и самое главное - изготовил копировальную машину, на которой размножал "Хронику текущих событий". Ванька читал, низко склонивши седую голову и вертя ею, когда ползал взглядом от начала строки к концу и обратно. Прекратив чтение на середине, он отвернулся от рукописи и на какое-то время замер, закрыл глаз и даже как будто заснул. Гость ждал терпеливо. Ванька открыл глаз и повернул его в сторону гостя. - Зачем вы мне все это принесли? - спросил он. - Хотел открыть вам глаза на вашего друга, - сказал пришедший и неожиданно для себя смутился, подумав, что нельзя открыть глаза во множественном числе одноглазому. - И это все? - спросил Ванька. - Не совсем. Вы теперь знаете: Жердык очень плохой человек, но он много хуже того, что вы знаете. Страшный человек! - сказал гость с чувством. - Он на вас стучал. Он на всех, на кого мог, стучал. Это из-за него вы попали на войну, из-за него стали калекой. Это человек, у которого нет ни принципов, ни чести, ни совести. В девяносто первом году он публично сжег свой партбилет. А уже в девяносто четвертом вернулся в компартию, занял в нашем районе ведущие позиции и теперь рвется выше. Я вам скажу как демократ... - Вы демократ? - не поверил Ванька. - Да, - сказал гость с достоинством. - В общем, я демократ. Но я не верю, что демократию можно установить и сохранить слабыми руками. Коммуняки готовы использовать против нас все методы, и если мы будем бороться с ними в белых перчатках, мы проиграем. Короче говоря, Ваня, очень прошу помочь... - Мне кажется, где-то я вас раньше видел, - сказал Ванька. - Видел, - кивнул гость и улыбнулся. - Очень даже видел. И не один раз. Крыша - моя фамилия. Игорь Сергеевич Крыша. В комнате стало тихо. Ванька молчал, озадаченный нежданым открытием. - А... - сказал он. - А зачем же вы... ты говоришь, что ты из КГБ, то есть из этого... - Я не вру, - сказал Крыша. - Вот, посмотри. Он протянул Ваньке раскрытую книжечку. С фотографии на Ваньку смотрел тот же Крыша, но в форме с погонами майора. - Надо же, какая карьера! - покачал головой Ванька. - Живем во времена многих возможностей, - усмехнулся Крыша. - Бандиты пошли в чекисты, чекисты в охранники, комсомольцы в банкиры, секретари обкомов в губернаторы, а Жердык в мэры. С надеждой на что-то повыше. - А он по-прежнему поет "Сердце красавицы"? - Да. Когда чему-нибудь рад. - И он часто радуется? - Чаще, чем хотелось бы. Он выиграл выборы, он собирается вернуть на место памятник Сталину... - Когда? - Не знаю. Скорее всего 21 декабря. В день рождения тирана. - Хорошо, - подумав, сказал Ванька и повернул глаз к гостю. - Я вообще беру за работу большой гонорар, но этот заказ исполню бесплатно. Мне только нужно записать на магнитофон, как он поет "Сердце красавицы". Это можно сделать? - А зачем тебе? - На память. - Сделаем, - пообещал Крыша. Глава 6 На октябрьские праздники коммунисты в Москве наметили грандиозное шествие, собирали со всей страны своих приверженцев, кому делать нечего, среди них оказалась и Аглая. Она поехала несмотря на то, что праздники как раз совпадали с местными выборами. К выборам коммунисты, по всем опросам, шли на первом месте, и она, конечно, хотела увидеть их победу. Но и шествие пропустить было нельзя. - Езжайте, - сказал ей Жердык. - Езжайте, а мы уж тут поборемся и за вас. Он дал ей денег на плацкартный билет. Поезд был набит беженцами, русскими из кавказских республик. Это была малоаппетитная публика, дурно пахнувшая и вызывавшая не только жалость, но и брезгливость. Они везли с собой все, что осталось от грабежей и поборов, и загромоздили своими чемоданами, тюками, картонными коробками, пластиковыми сумками, перетянутыми клейкой лентой, все верхние полки, пол между полками и проход. Аглае досталась полка верхняя боковая, а солдат, который ехал внизу, ни за что не хотел меняться. На попытки воззвать к его совести он долго не реагировал, а потом объяснил Аглае шепотом, но без большого смущения, что едет в госпиталь лечиться от недержания. - Если ночью чего случится, вам же, бабушка, будет плохо. - Он помог ей залезть на полку, она там как-то расположилась, легла на спину, но боролась со сном, боясь свалиться во сне. У солдата, вопреки его опасениям, все обошлось без конфуза, для нее же ночь оказалась нелегкой. В вагоне было жарко, но гуляли сквозняки. В соседнем купе не закрывалось окно. Его закрыли фанерой, но неплотно, и потому дуло, и особенно сильно, когда кто-нибудь открывал дверь в тамбур по дороге в уборную или в соседний вагон. Кроме того, было шумно. Дети плакали, старики храпели, кто-то стонал, а подальше четверо громко резались в карты и злобно ругали друг друга за неудачные ходы. После полуночи вагон затих, но около двух поднялся шум: кого-то обокрали в вагоне СВ. Обворованный до того заметил стоявших у его купе двух кавказцев, теперь начальник поезда, милиционер и сам пострадавший будили спящих мужчин, переворачивали, светили фонариком в лицо, и начальник поезда спрашивал пострадавшего: "Этот? Этот?". Разбуженные ворчали, спрашивали, с какой стати их будят, но как люди бесправные выражали свое возмущение робко и неуверенно. Разумеется, воров так и не нашли, потому что не там искали. Аглае еще когда-то Диваныч рассказывал, что вагонные воры всегда действуют по наводке проводников и с ведома начальника поезда, который в случае скандала устраивает облаву в заведомо ложном месте. Глава 7 На Савеловском вокзале ее встретил мужчина в толстом пуховике, кожаной фуражке "под Жириновского" и высоких сапогах. Лет ему было не меньше пятидесяти, но представился он просто Митей. Он повел ее пешком куда-то недалеко - сказал, в Марьину рощу. Было холодно, дул ветер, и моросил мелкий дождь, который тек по щекам и превращался в лед на асфальте. А у Аглаи болели колени, голова была ватная и саднило горло. Ноги разъезжались на мокром тротуаре, она боялась упасть, не могла поспеть за своим провожатым, время от времени останавливалась, Митя, переминаясь с ноги на ногу, терпеливо ждал, курил и обтирал корявой ладонью лицо. В конце концов добрались до трехэтажного кирпичного дома, до железной зеленой двери со скромной вывеской "Книжный склад АО "Витязь". Поднялись по кирпичным выщербленным ступеням на лестничную площадку, потом спустились по таким же ступеням в полуподвал, прошли по кривому дощатому настилу до еще одной двери, тоже железной, а там уже открылось помещение, просторное, щедро освещенное лампами дневного света. Признаков книжного склада здесь не было, скорее это было нечто вроде не то столовой, не то учебной аудитории: в несколько рядов длинные зеленые столы с синтетическим покрытием и пластмассовые садовые стулья. На стене, противоположной входу, висела черная классная доска и на ней мелом - список каких-то фамилий. К ней же был пришпилен большой лист бумаги с изображением мишени. На столе перед рыжей девушкой в джинсах и малиновом джемпере стояла сложенная домиком табличка с надписью "Регистрация делегатов". Митя за Аглаю назвал фамилию и инициалы вновь прибывшей, девушка все занесла в журнал и спросила, из какой организации. "Из Долгова от Жердыка", - ответил Митя. Рядом с рыжей девушкой ее сверстник, молодой блондин в спортивной куртке, торговал книгами. На самом видном месте лежала книга лидера партии Альфреда Глухова, названная просто и скромно: "В едином строю", дорогое издание в красочном переплете с массой цветных фотографий, переложенных папиросной бумагой. Все было здесь вперемешку: "Капитал" Маркса, "Репортаж с петлей на шее" забытого уже всеми Юлиуса Фучика, два потрепанных тома Ленина, рассказы Виктории Токаревой, словари, пособие "Windows 95 для "чайников", брошюра "Учись метко стрелять", детективы и книги о спорте. И тут же Аглая увидела книгу Марка Шубкина "Лесоповал". Она повертела книгу в руках и, обратив внимание на то, что это издание новое и дополненное автором, решила ее купить. Рядом с прилавком два молодых художника ползали по расстеленному на полу ватману, рисуя карикатуры на Президента на троне в шутовском колпаке и с дурацким видом. С двух сторон от Президента угодливо изогнулись и что-то нашептывали ему в оба уха два крючконосых олигарха, а олигархам что-то подсказывали премьер-министр Израиля и президент США. Несколько человек, стоя над художниками, смотрели на их работу, посмеивались и обменивались ехидными комментариями. В зале было уже довольно много людей, которые явились сюда до Аглаи. Люди были в основном пожилые и приезжие, с чемоданами, вещмешками, узлами у ног. Многие пили чай, который, самообслуживаясь, наливали из никелированного электрического самовара. Два казака в длинных кавалерийских шинелях, в погонах с непонятными Аглае знаками различия, в папахах и с шашками на боку дремали, сидя друг перед другом. На груди одного из казаков были приколоты прямо к шинели ордена не известного Аглае достоинства - какие-то кресты, похоже, что вырезанные из консервной банки или отлитые из олова в деревенской печи. В углу под копией картины "Сталин на бакинской демонстрации" сидел человек, которого Аглая недавно видела по телевизору. Это был приехавший из-за границы известный писатель, еще недавно считавшийся ярым антикоммунистом. Теперь он раскаялся. Ценя свои сочинения очень высоко, он был уверен, что советская власть рухнула исключительно благодаря им. Но увидев, какие силы теперь пришли к власти, он устыдился прежних своих книг, высказываний и действий, жалел, что разрушил советский строй, каялся и обещал новыми сочинениями этот строй поставить обратно на ноги. Писатель сидел не один, а со старичком в распахнутой генеральской шинели, с тремя звездами на погонах. В старичке Аглая сразу узнала Федора Федоровича Бурдалакова, того самого, с которым у нее когда-то завязался небольшой курортный роман. И как было ей не узнать, когда и его много раз показывали по телевизору как одного из главных зачинщиков всяких коммунистических акций. Но как он изменился! Той зимой, когда они бегали по сочинской набережной, это был еще крепкий мужчина с покатой спиной и мускулистыми ногами, а теперь перед ней был дряхлый и щуплый дедушка с растрепанными во все стороны жидкими седыми волосами и коротко подстриженными седыми усиками. Под расстегнутой шинелью Федора Федоровича блестели две золотые Звезды Героя Советского Союза (вторую ему дали за выслугу лет), орденские планки на левой стороне груди и два ордена на правой. Рядом с генералом, прислоненное к столу, стояло нечто, похожее на зонт в парусиновом чехле. Аглая узнала эту палку и этот чехол. - Здравствуйте, Федор Федорович, - подошла к генералу Аглая. Он поднял на нее глаза, буркнул ответное "здр-др" и повернулся к писателю. Но тут же опять обернулся и спросил неуверенно: - Аглая Степановна? Глаша? - И вскочил на ноги, схватившись одновременно за поясницу. - Надо же! Вот! Какая встреча! Нисколько не изменились. - Ну да, не изменилась, - не приняла комплимента Аглая. - Старушка. - Да ну что вы, что вы! - продолжал настаивать на своем Федор Федорович. - Седина, конечно, вас немного старит, но если подкраситься... Федор Федорович извинился перед писателем и все свое внимание переключил на Аглаю, а писатель сразу же заскучал и сделал обиженное лицо. Он на всех обижался, для кого не был центром внимания. Посидел рядом, поскучал и пошел искать, кому бы еще рассказать о своей исторической вине перед советским народом и о путях ее исправления. Аглая и Федор Федорович поговорили о том, о сем, вспомнили Сочи. Федор Федорович спросил, почему она тогда столь внезапно уехала. Она сказала: "Да так". - А я, - сказал Федор Федорович, - тогда, представляете, приехал... Между прочим, не с пустыми руками. Часики вам купил... - на секунду замялся... - золотые. Духи... - опять преувеличил... - французские. Стучусь, понимаете, в дверь, дверь открывается, и на пороге, можете себе вообразить, лично Вячеслав Михайлович Молотов... Представляете? Сам Молотов... Поговорили о возрасте и болезнях. Аглая рассказала генералу, как неудобно ехала в жаре и на сквозняке и вот, видимо, простыла, в горле саднит, грудь заложило и спину ломит. Федор Федорович принялся тут же лечить ее горячим чаем с сахаром и лимоном. За чаем стали обмениваться составами каких-то микстур и отваров по рецептам народных целителей, но не успели дойти до растираний, как в зале произошло небольшое смятение. Дверь распахнулась, и сперва в нее тихо и зловеще вошли и тут же рассредоточились вдоль стен молодые люди спортивного сложения в одинаковых дутых куртках, без признаков выражения на лице. И следом за ними воплотился из ничего полноватый человек лет пятидесяти с серым бугристым лицом и с двумя бородавками на носу. Конечно, Аглая сразу же узнала в нем лидера партии Альфреда Глухова, и как было не узнать, если каждый день видела его по всем каналам. Появление лидера было встречено нестройным шумом, люди загремели стульями, захлопали спинками и заплескали в ладоши. Вместе с другими поднялся и Федор Федорович, но лидер немедленно подскочил к нему и двумя руками придавил к стулу, говоря, что вы, что вы, Федор Федорович, зачем же это, да мне и не по чину, вы ведь генерал, а я всего-навсего старший лейтенант. На что Федор Федорович смиренно и не без лести возразил: - Сегодня старший лейтенант, а завтра Верховный Главнокомандующий. - Что ж, - скромно ответил тот, не отказываясь от предполагаемой миссии. - Если придется, возьмем власть. Обязательно возьмем. По существу на нас лежит историческая ответственность, и никто нас от нее не освобождал. Вы тоже член партии? - обратил он внимание на Аглаю. - Еще какой член! - с жаром отозвался Федор Федорович. - Наш золотой кадр. И тут же изложил лидеру, что Аглая Степановна Ревкина, коммунист с довоенным стажем, была секретарем райкома, командиром партизанского отряда... - О-о! - прервал его лидер. - Очень рад. Она ожидала ощутить крепкое товарищеское рукопожатие, но рука лидера оказалась вялой, мягкой, как губка, и к тому же потной, что на Аглаю подействовало неприятно. Из произведений социалистического реализма она помнила, что потные руки и бегающий взгляд бывают у очень плохих и не наших людей. У наших людей взгляд прямой, рукопожатие крепкое, ладонь сухая. Впрочем, ощущение было мимолетным. Как возникло, так и пропало, особенно после того, как лидер обратил внимание на воспаленные глаза Аглаи и спросил, не простужена ли она. Чем очень ее умилил. Такой человек, столько дел на себя взвалил, столько людей через себя пропускает, а вот заметил же, что вид у нее нездоровый. Аглая хотела сказать, что, мол, ничего страшного, но тут как раз расчихалась и закашлялась тяжко и глубоко. Федор Федорович воспользовался случаем и сказал лидеру, что есть небольшой разговор. - Какой проблем? - быстро спросил лидер. - Проблема в том, - объяснил Федор Федорович, - что вот пришлось старой женщине ехать на боковой полке в вагоне с разбитым стеклом. Лидер слушал и хмурился. - Вот, - сказал он, - до чего довело страну антинародное руководство и пьяница-президент. Заслуженный человек, ветеран, героиня войны, женщина должна ехать в таких условиях. Ничего, ничего, - сказал он, - потерпите, назад поедете с удобствами, это я обещаю. С этими словами он хлопнул в ладоши и тихо произнес: - Митя! И Митя немедленно возник, как джинн из бутылки. - Вот, Митя, позаботься, - сказал лидер негромко, - Аглае Степановне Ревкиной билет СВ в обратную сторону... Ты понял? Не плацкартное и не купейное место, а именно СВ. - И повторил, медленно удаляясь, и так, чтоб другие обратили внимание. - Запомнил? СВ, а не купейное. Покинув Аглаю, он стал быстро передвигаться по залу как будто даже бессмысленно, а на самом деле зигзагами к выходу, кому-то пожимая руки, спрашивая, какой проблем, обмениваясь фразами, лозунгами, шутками и междометиями. И так же незаметно вывинтился куда-то. Глава 8 Тут же по скрипучему радио была объявлена посадка в автобусы. - Позвольте, - галантно сказал Федор Федорович и взял Аглаю под локоток, то ли чтобы ее поддержать, то ли в намерении самому поддержаться. Он заметно хромал, и весьма интересным способом: левую ногу ставил мягко, а правой ударял, словно забивал гвоздь. - Старые раны, - объяснил он Аглае, хотя никаких ран у него не было. Всю войну он прошел без единой царапины, а ноги болели от старости. У выхода из склада рыжая девушка и молодой человек теперь раздавали желающим то, что они называли агитационными атрибутами, а именно портреты Ленина и Сталина, но больше Сталина (Ленина никто не брал), а тем, кто помоложе и покрепче, - транспаранты с коммунистическими и революционными лозунгами вроде "Слава труду!" или "Коммунизм неизбежен", или, наоборот, негативного содержания вроде "Нет - антинародному режиму!", "Сионистов вон из правительства!" и еще что-то насчет зарплат и пенсий. Федору Федоровичу ничего не понадобилось. Его знамя всегда находилось при нем, а вот Аглая портрет свой забыла, пришлось воспользоваться казенным. На нем Сталин был в мундире со всеми орденами и в фуражке, но почему-то в облике - никакого величия. Изображенный походил не на славного генералиссимуса, а на участкового милиционера перед пенсией. Глава 9 Во дворе стояли наготове четыре больших автобуса "Икарус" венгерского производства с ярославскими номерами, но пассажиры легко разместились в одном. Аглая и Федор Федорович оказались на первом сиденье. Он сидел, привычно зажав между коленями знамя, и рассказывал, что тогда в Сочи ухаживал за ней с исключительно серьезной целью, поскольку был вдовцом и нуждался в боевой подруге. И поскольку с Аглаей тогда у него неожиданно роман прекратился, он вынужден был искать другую кандидатуру. А тут как раз умер его фронтовой товарищ генерал Вася Серов. Вот на вдове этого генерала и женился Федор Федорович. На Сущевском валу попали в безнадежную пробку, и Федор Федорович объяснил Аглае, что такие пробки возникают после того, как по Москве проедет президент. - Значит, он здесь где-то проехал? - предположила Аглая. - Не факт, - возразил Федор Федорович. - Где бы он ни проехал, пробки по всей Москве. Он по этой улице едет, перекрывают все соседние. Эти улицы закрыты - на других пробки, от этих заторов возникают другие, и вся Москва парализована. Это как тромбоз. - Такой у нас народный президент, - прокомментировал сидевший за ними казак с крестами. - Я в охране Брежнева служил, мы тоже перекрывали движение. Но только по мере следования, а не заранее. - Ну, а как же не перекрывать, - сказал Федор Федорович. - Он же не один едет. Впереди машина проводки, потом охрана, потом он сам, потом машины сопровождения, потом реанимация. Человек-то ведь престарелый, - рассуждал генерал, забывши, что престарелый моложе его лет на двадцать с лишним. Автобус остановился у левого крыла кинотеатра "Россия". Двери открылись, и пассажиры стали выпрыгивать наружу, одновременно раскрывая зонтики, и тем самым все вместе были похожи на парашютный десант. Дождь продолжал сыпаться холодный и липкий, а у Аглаи зонтика не было. Распорядитель в набухшем суконном пальто, с мокрой до блеска лысиной и носом, таким же красным, как его нарукавная повязка, предложил приехавшим подойти к памятнику Пушкину. У памятника оказалось две толпы: участники митинга и милиционеры. Последние в мешковатых мокрых шинелях стояли на углу ближе к зданию газеты "Известия", курили и поглядывали на собиравшихся без особого любопытства. Как будто пришли сюда просто так, постоять под дождем. Аглая с любопытством смотрела по сторонам. Хотя последнее время в Москве она часто бывала, а все удивлялась. Везде были признаки не нашей жизни. Ресторан "Макдональдс", реклама автомобилей фирмы "Рено", реклама газеты "Московские новости", реклама заграничного фильма, обозначенного как эротическая комедия, и портрет печальной старушки с просьбой: "Пожалуйста, заплатите налоги". Косой дождь заливал плакат, и