очему военный историк Флетчер Прэтт обратился к псевдо-восточному сюжету. С конца 1920-х годов он сотрудничал в разных НФ-журналах ради заработка. Но с годами доля сольной продукции Прэтта скорее падала. Он буквально сыпал искрометными идеями и сюжетами - но проблемы личного характера мешали доводить задуманное до конца. Этим занимались Чарльз Мэннинг, Лион Спрэг Де Камп и другие "молодые" авторы. А Прэтт от начала до конца написал лишь два романа, в которых нашел отражение его интерес к византийской истории. "Колодец..." - второй и лучший; но и здесь не обошлось без чужой мифологии. Мифологии Дансени... Так что можно было бы начать этот доклад с исторической справки. Пьеса Дансени вошла в его книгу "Пять пьес" и написана между 1910-1914 годами. Драматургия лорда Дансени в России представлена в печатном виде двумя текстами; в Интернете переводов чуть больше (правда, многие из них являются упражнениями докладчика). "Короля Аргименеса..." буду цитировать в дальнейшем по собственному переводу. Пьесы Дансени - упражнения дилетанта, как и все его разноплановое творчество, этот текст относится к раннему, фэнтезийному периоду в творчестве Дансени, начатому великой книгой "Боги Пеганы" и завершившемуся в 1916 году "Последней книгой Чудес". Рассматриваемый текст не относится к величайшим творениям писателя - как и сам сборник 1914 года, сильно уступающий "Пьесам о богах и людях". Хотя в число пяти пьес попали "Боги Горы", признанные Говардом Лавкрафтом в эссе "Сверхъестественный ужас в литературе" одним из первоисточников его собственного кошмарного мира. Однако "Король Аргименес..." дает превосходное представление об уникальном мастерстве Дансени-драматурга. Пьесы в одном действии у Дансени, как правило, не сценичны. Это драматические рассказы с неизменной волшебной доминантой. Магические трансформации на сцене исключают реальность зрелища. Но "Аргименес" - пьеса в двух действиях. А здесь все как будто приспособлено для театра (многие ставились силами ближайших друзей писателя). Как правило, цель первого действия - передать напряженное ожидание, предшествующее событию. Во втором же следует активное сценическое действие - чаще всего вторжение сверхъестественных сил в застывший мир, ведущее к пробуждению магии в обычных людях. "Ночь на постоялом дворе", "Боги Горы", "Смех Богов" - все однотипны по структуре. И умение Дансени создать атмосферу сверхъестественного обычными драматическими средствами никогда не подвергалось сомнению. Можно начать и так... Но начну я сообщение все же не с этого. Возможно, сюжет, который мне хотелось бы представить вашему вниманию, не особенно значителен внешне. И речь пойдет не о самых известных текстах, к тому же о тех, что принято именовать с большей или меньшей степенью определенностью "развлекательными" и "беллетристическими". Кроме того, и сами авторы не слишком русскому читателю известны, хотя книги их у многих на слуху, ибо о Дансени знает всякий читатель Борхеса, а о Прэтте - всякий поклонник Лиона Спрэга де Кампа (тиражи книг этих двоих весьма велики). Но есть кое-что занимательное в этой пьесе и романе - с исторической и теоретической точки зрения. Перед нами один из немногих случаев в истории мировой литературы, когда роман одного автора является продолжением (сиквелом, коли угодно) пьесы автора другого - при этом оба текста самоценны и могут восприниматься независимо, что зачастую и происходит. Слишком уж необычен сам ход - в пределах беллетристики, тем паче литературы "меча и волшебства", к которой с ходу относят (сильно заблуждаясь) и Прэтта, и Дансени. Аналогов этой ситуации немного. Можно вспомнить в этой связи вторую трилогию Мережковского - там за пьесой о Павле следовали два романа. Есть еще - уже в американской литературе - "Большое время" Фрица Лейбера, где рассказы, роман и пьесы составляют невообразимое единство. Но в этих случаях автор - один. Здесь же исходный небольшой драматический текст тридцать лет спустя продолжается - в романе. Сюжет пьесы прост: свергнутый король находит волшебный меч, обращается к духу предшествующего владельца, освобождается из рабства и свергает узурпатора. Сюжет романа немногим сложнее: лишенный наследства Эйвар Эйнарсон присоединяется к мятежникам, желающим уничтожить узурпаторов-валькингов и возвратить Дейларне свободу. В конце концов маг-самоучка становится во главе восстания, обручается с принцессой и получает на законных правах свое королевство. Но ничего менее похожего на стандартный квест представить себе нельзя. Дансени, как всегда, не заботит проработка мира - только его поэзия. Время действия - всегда давным-давно, место действия - неведомо. Имена и названия прихотливы и не подчиняются земным законам. Легенда иного мира овеяна особым флером, исключающим низменные подробности. И в этом мире обитают столь же нездешние персонажи, вполне себе сказочные - сплошь короли, королевы и их рабы. Отсюда и речь героев. Но высокий стиль Дансени не так уж однороден, как может показаться на первый взгляд. Монологи главных героев в ключевых моментах действия - да, несомненно. "O дух воина, где бы ни странствовал ты, кто бы ни были твои боги, наказывают ли они тебя или благословляют, о венценосный дух, который когда-то возложил здесь этот меч, устреми на меня свой взор" - обращение Аргименеса к духу меча. Но есть и речь других героев, и авторские ремарки. Пророк, предрекающий гибель царству узурпатора Дарниака, обращается к королевам, обсуждающим его прическу. Автор поясняет: "Совершенно необязательно, чтобы в прическе пророка было что-то необычное". Другая ремарка, свидетельствующая о несерьезности отношения к "низменным" помыслам, находится в ключевом моменте текста - финале первого действия. Аргименес с мечом крадется к стражам, рабы наблюдают за ним: "Они продолжают пристально глядеть в собирающуюся темноту. Они поднимаются с колен и вытягивают шеи. Никто ничего не говорит. Затем с их губ и с других, издалека, срывается длинное, глубокое "О!" Оно подобно звуку, который идет с трибуны, когда лошадь падает у барьера, или, в Англии, подобно первому восклицанию толпы на большом крикетном матче, когда игрок делает промах". Типичные для других пьес и рассказов Дансени мотивы выстраиваются в "Неведомом Воине" в новую цепочку. Разбитый идол позаимствован из "Книги Чудес", "кукольные" королевы - из "Смеха Богов", а монологи пророка с некоторыми изменениями войдут в одну из поздних пьес Дансени - "Если". И смутно узнаваемые повороты сюжета всегда уместны в меняющемся, неустойчивом мире. Именно за этот "зыбкий беспорядок" ценил Дансени Борхес, уверенный, что его пьесы не сводимы ни к аллегории, ни к науке (про романы он, замечу, ничего не говорит). При внешней прихотливости очевиден строжайший авторский контроль. Пьесы Дансени - без лишних деталей и фраз. Ирония - там, где необходимо, пафос - строго дозированный, ремарки описывают действия на сцене и за ее пределами с исчерпывающей полнотой. Перемещения Дарниака и его придворных по сцене воссоздают планы королевского парка, который строят рабы, в том числе и низверженный Аргименес. А всеведущий автор готовит неминуемый переворот, который и создает драматическое действие (вот в романах такого поворота уже не будет - жизнь в 1914-1917 гг. дала слишком уж яркий материал, подавляющий изящество вымышленного действия). Как и все пьесы Дансени, эта организуется и как текст - постоянным возвращением к сквозным мотивам - к чему-то, находящемуся за сценой и воздействующему на всех сценических персонажей. Во "Врагах королевы" - это шум воды, в "Смехе Богов" - незримый арфист. В "Неведомом Воине" таких мотивов аж два. Во-первых, сад, о котором мечтает Дарниак и который строит раб-Аргименес. Воплощения мы так и не увидим. Возвратив себе трон, законный король приказывает на месте сада возвести храм неведомому воину. И второй мотив - куда менее характерный, т.с. "низкий". Издыхающий пес короля будет брошен рабам - вот единственная надежда, которая питает их поначалу. И потом, во втором действии, она возвращается бумерангом - во всю мощь сугубо дансенианской иронии: "Король Аргименес. Кто ты? Мужчина. Я слуга Королевского пса. Король Аргименес. Зачем ты пришел сюда? Мужчина. Королевский пес мертв. Король Аргименес и его люди. (жестоко и жадно) Кости! Король Аргименес. (внезапно вспомнив, что случилось и где он) Пусть пес будет погребен рядом с Королем. Зарб. (протестующе) Ваше Величество!" В романе сквозной мотив как раз служит связующим звеном с первоисточником. На протяжении книги Эйнар от разных людей слышит разные истории о колодце Единорога, волшебном артефакте Аргименидов, дарующем вечное блаженство и мудрость. Эти истории посвящены тому самому дальнему прошлому и выдержаны в отличном от основного текста ключе: высокий стиль, отсутствие бытовых подробностей. В самом же романе куда больше ярких речевых характеристик, действия и вполне американской иронии в духе романов о Гарольде Ши, написанных совместно со Спрэгом де Кампом и весьма популярных в России. Причем Прэтт не столько потакает массовому вкусу, сколько выражает свое отношение к мифологии и героическим циклам - весьма непочтительное. Отмечу, что для историка американской армии Прэтт слишком много внимания уделяет иным вопросам - и магической теории, и психологии, и вопросам языка. Но основой все равно будут сказы о легендарной древности - о Колодце. И без них книге не хватило бы цельности; этот недостаток свойственен другим сочинениям Прэтта. Новые имена и названия, события и идеи столь же прихотливо соединяются с теми, что придумал Дансени. И помимо общего мира сохраняется у пьесы с романом и общее ироническое отношение повествователей к героям, и тяга авторов к варьированию традиционных сюжетов, и стремление в рамках одной культурной традиции взглянуть на иные. Да, продолжение у короткой пьесы вышло не маленькое. И говорить о нем бы и говорить. Можно было бы закончить доклад указанием на основное отличие двух сопоставляемых текстов. Роман Прэтта не сценичен, но кинематографичен: обилие исключительно живых диалогов, описание действия въяве, движение повествователя по аналогии с кинокамерой... И ключевой прием вполне хичкоковский - тот, что получил наименование "макгэффина", обманки для зрителей. В этой функции в романе выступает Колодец. Артефакты у Дансени неминуемо действуют. Действия Колодца Единорога ждут все - и так и не дожидаются. Король отказывается приобщиться к вечному блаженству со словами: "Нет мира вовне нас - есть лишь тот, что внутри!" В магическом мире Дансени, при всей иронии драматурга, такого произойти не может. На основополагающие законы волшебства ирония не распространяется. Прэтт же, в отличие от предшественника, дерзнул... Но мы не остановимся на этом. Можно было бы закончить указанием на то, что средняя пьеса стала основой для весьма и весьма заметного романа. Спрэг Де Камп, критик пристрастный и едкий, воздал должное "Колодцу..." без указания на первоисточник. А игнорирование обоих текстов в "Энциклопедии фэнтези" Николса может объясняться общим несовершенством этого издания. Роман Прэтта, прошедший незамеченным при жизни автора, был переиздан Лином Картером в классической ныне серии "Баллантайн адюлт фэнтези" - там появились пьесы Дансени, Джорджа Макдональда и Кларка Эштона Смита и наиболее значительные романы жанра фэнтези. Прэтт встал-таки в один ряд с классиками - благодаря "Колодцу..." и благодаря Дансени, без вдохновения которого ему не обойтись. Дело не в использовании имен и названий, из пьесы в роман перекочевал дух волшебного, меняющегося мира. Но и здесь мы не остановимся... Можно было бы вспомнить о читательской реакции на эти произведения. Не о моей собственной - хотя и Дансени, и Прэтт меня в свое время изрядно поразили, в том числе и своеобразной связью драмы и романа. Толкин, к примеру, в собственных драматических изысканиях опыт Дансени всячески игнорировал, о чем свидетельствуют его письма. В рассказах он находил немало занятных сюжетных поворотов, но мир Дансени виделся создателю "Властелина Колец" "игрой воображения". А Толкин взирал на вторичный мир как ученый - со строгой лингвистической системой и столь же строгими убеждениями. Увы, Прэтт ему тоже не подошел бы - по причине легкомыслия. Другим же авторам изысканность, манерность стиля казались излишними. Но не всем... Однако и в этот момент, утвердив общность двух героев, мы все еще не остановимся. А финал истории скорее печален. В жанре фэнтези и Дансени, и Прэтт принадлежали к одному направлению - увы, почти исчезнувшему ныне. Это не высокая фэнтези (ибо мир, создаваемый ими, не так уж четко проработан) и не фэнтези "городская", низкая - ведь действие не в реальном мире происходит. Традиции "уейрд фикшн" в обоих случаях очевидны: Дансени их формировал, Прэтт им следовал, отделавшись от журналов Гернсбека. Конечно, в американской драматургии Роберт Чеймберс заложил основы этого направления ("Король в желтом"). Но не след забывать о Джоне Бэнгсе и Фрэнке Стоктоне, о Роберте Хиченсе и Бедфорде-Джонсе, о... Ряд можно длить и длить, но после Хоуп Миррлиз и Мервина Пика "вейрд фэнтези" потихоньку приходила в упадок, не привлекая внимания читателей и зрителей (ежели речь идет о драматургии). Тут у обоих героев одна судьба. Возрождение интереса к ним случилось в 70-е и не длилось долго. Магия, что ли, другая. А может мир, из которого мы смотрим на сцену или на страницу книги, - другой...