ойным тоном, будто никто и не думал оспаривать его планов. - Мистер Парсел, вы будете командовать шлюпкой и попытаетесь высадиться на берег. - Есть, капитан. - Возьмите пятерых человек, итого вас будет шестеро, а также ружья и канаты. Если вам удастся пробиться через буруны, вы вытащите шлюпку на берег и подыметесь на скалу. Ваша задача узнать, обитаем ли остров. Если на вас нападут, отходите к месту высадки и отчаливайте. Вторая шлюпка, которая будет держаться в кабельтове от берега, прикроет вас огнем из ружей в том случае, если за вами погонятся. Если же на вас не нападут, осмотрите территорию острова, конечно, сколько успеете до вечера, и по возвращении доложите мне. - Есть, капитан. - Парсел подождал немного и проговорил: - Разрешите сказать, капитан? Мэсон холодно взглянул на него. - В чем дело, мистер Парсел? Парсел посмотрел ему прямо в глаза. На сей раз он твердо решил заставить Мэсона заговорить, хватит ему отмалчиваться в ответ на все возражения. - Молю бога, чтобы остров оказался необитаем, - твердо произнес Парсел. - Но если он обитаем, не рассчитывайте на меня, я не буду стрелять даже в том случае, если туземцы на нас нападут. Мэсон побагровел, усиленно заморгал, потупив голову, и вдруг заорал изо всех сил: - Будь проклята ваша совестливость, мистер Парсел! - Капитан! Мэсон бросил на помощника горящий ненавистью взгляд. - Я сказал: будь проклята ваша совестливость, мистер Парсел! Парсел промолчал, но затем внушительно произнес: - По-моему, вам не следовало бы так говорить. Наступило молчание. Мэсон постарался овладеть собой, но, видимо, это далось ему нелегко, у него даже руки затряслись. Перехватив взгляд Парсела, он сцепил пальцы за спиной. - Прошу прощения, мистер Парсел, - наконец проговорил он, отворачиваясь. - Ничего, капитан. Все мы порой срываемся. Этот обмен любезными фразами разрядил атмосферу, но разрядил лишь внешне. - Во всяком случае, нам незачем ссориться, коль скоро даже неизвестно, обитаем остров или нет. Парсел почувствовал, как его одолевает досада. Все поведение Мэсона - одни лишь увертки и отказы. Или он отмалчивается, или заходится от ярости, или оттягивает решение. - Простите меня, - твердо произнес Парсел, - но именно в момент высадки мы обязаны определить свое отношение к туземцам. Что касается меня, повторяю, я не буду стрелять, если даже на меня нападут! Снова последовало молчание, затем Мэсон сказал: - В таком случае вы подвергнетесь слишком большому риску, мистер Парсел, и я не вправе, да, не вправе посылать вас на гибель. Я сам буду командовать шлюпкой и высадкой. А вы останетесь на "Блоссоме". Парсел понял, что означают эти слова: при появлении первой же пироги Мэсон велит открыть огонь из всех ружей. - По-моему, - проговорил он, задыхаясь от волнения, - по-моему, разумнее будет поручить командование мне. Мэсон величественно расправил плечи. - Мистер Парсел, я признаю за вами право не защищать свою жизнь в случае нападения, но отнюдь не считаю, что вы вправе давать мне советы. Оставалось молча повиноваться. Парсел круто повернулся. Гнев, как хмель, ударил ему в голову, но он промолчал, не слишком надеясь на свое хладнокровие. Войдя в каюту, он бросился на койку, голова его пылала как в огне. Ноги дрожали, и ему не удавалось победить эту дрожь. Он прикрыл глаза и стал мерно дышать полной грудью, надеясь успокоиться. Время от времени набегавшая с севера волна с упоительной мягкостью поднимала "Блоссом", в квадратный иллюминатор вливались потоки лучей, которые щедро слал безоблачный золотой закат. "А люди, - думал Парсел, - готовятся перебить друг друга". Вдруг он почувствовал на лбу чью-то прохладную ладонь и открыл глаза. Присев на край койки, Ивоа молча глядела на мужа. - Адамо, - произнесла она своим низким голосом, звучавшим, как музыка, - ты болен? - Нет, Ивоа. Просто сержусь. Ивоа улыбнулась, открыв в улыбке ослепительно белые зубы, в ее голубых глазах зажегся свет и озарил все лицо. - Перитани ссорятся, - лукаво произнесла она. - У перитани всегда тысяча забот в голове. Перитани никогда не бывают довольны. Ивоа недоуменно пожала плечами, прекрасными, как у статуи. - Когда беда приходит, она приходит. Зачем думать о ней заранее? - Перитани считают, что нужно бороться против беды. Смуглой рукой Ивоа легко прикоснулась к губам Парсела. - Перитани слишком гордые. А иногда сумасшедшие. Начальник большой пироги тоже совсем сумасшедший. Парсел приподнялся и удивленно посмотрел на Ивоа. Ведь Ивоа не могла понять их разговор с Масоном, они беседовали по-английски. - Почему ты так говоришь? Ивоа вспыхнула и, потупив взор, припала головой к плечу Парсела. Она отступила от таитянской сдержанности, и ей стало стыдно за свои плохие манеры. - Почему ты так говоришь? - допытывался Парсел. Но тщетно. И так она сказала слишком много. Ни за что на свете она не станет продолжать разговор. - Пойдем на палубу, - предложил Парсел, заинтригованный ее молчанием. После темноты яркий солнечный свет ослепил его. Он невольно зажмурился. На палубе царила непривычная тишина. Собравшись возле фок-мачты, матросы и женщины плотным кольцом окружили кучку таитян, среди которых возвышались два великана - Меани и Тетаити. Парсел направился в их сторону и, щурясь от бьющего в глаза солнца, старался разглядеть, что они делают, почему вдруг воцарилась такая тишина. Он подошел к фок-мачте. Матросы и таитянки расступились, давая ему дорогу. Он застыл на месте, словно пораженный громом, не в силах выговорить ни слова. Шестеро таитян выстроились в шеренгу. У каждого в руках было ружье. А Мэсон объяснял им приемы ружейной стрельбы. - Меани! - крикнул Парсел. - Ведь ружье табу! Меани удивленно оглянулся на Парсела. - Ружья - табу на Таити, - пояснил он, улыбаясь во весь рот, - а не на большой пироге... Он был явно удивлен: как это Адамо не знает того, что было совершенно очевидно. Ведь табу не распространяется повсеместно. Оно действует лишь в определенном месте. - Мистер Парсел! - произнес Мэсон, уловив слово "табу". Голос его прозвучал сухо, серо-голубые глазки злобно блеснули. Но ему не пришлось закончить свою отповедь. Меани оглянулся на капитана с видом напряженного внимания. Вмешательство первого помощника не произвело никакого действия. Мэсон повернулся к нему спиной и стал продолжать обучение. Впервые капитан проявлял такое долготерпение с чернокожими. Он переходил от одного таитянина к другому, растолковывал каждому, как заряжать ружье, как целиться, как стрелять. Десятки раз он показывал им один и тот же прием, а таитяне послушно повторяли за ним все его жесты с таким усердием и так старались научиться, что даже вспотели. Парсел невольно отметил про себя, что выправка у них почти безукоризненная. - Капитан, - начал Парсел, стараясь сдержать дрожь голоса, - как бы вы не пожалели о вашей затее. Мэсон не удостоил его ответом. Он был весьма удовлетворен успехами своих новых рекрутов. По его приказу кто-то из матро- сов водрузил на край ящика пустой бочонок из-под рома величиной с человеческую голову так, чтобы при удачном выстрелю он свалился на палубу. По правде сказать, расстояние было не бог весть какое, да и цель достаточно объемиста, но Мэсону хотелось поощрить своих учеников. Зарядив ружья, таитяне начали стрельбу. Среди матросов и женщин, тесной кучкой стоявших поодаль от таитян, началась суета: каждому хотелось видеть получше. Парсел чуть не упал, наткнувшись на Джонса, но тот, протянув руку, подхватил лейтенанта. Тут только Парсел заметил, что Джонс тоже держит ружье. Он огляделся: все матросы были вооружены. - Откуда эти ружья, Джонс? - спросил он вполголоса. - Я думал, что на судне их всего пять-шесть. - Их нашли в каюте Барта, они там были навалены кучей лейтенант. Ружья совсем новехонькие. Должно быть, Барт хотел выменять их на жемчуг. Выстрелы следовали один за другим через равные промежутки. Мэсон, стоя возле очередного стрелка, прежде чем скомандовать "стреляй!", терпеливо проверял его выправку, смотрел, так ли он целится, поправлял ему левую руку, поддерживавшую ствол. - Вам известны планы капитана, Джонс? - не повышая голоса спросил Парсел. - Да, лейтенант. Прежде чем раздать нам ружья, он произнес речь. - И добавил тоже вполголоса: - Не нравится мне это. Почему мы должны лезть к людям, если они не желают нас видеть? Парсел взглянул на Джонса. Глаза у него были чистые, словно фарфоровые, такие же, как у покойного Джимми. - А что думают ваши товарищи? - все тем же тоном осведомился Парсел. - За исключением Бэкера и, возможно, Джонсона, все они на стороне капитана. Юноша покраснел, смущенно переступил с ноги на ногу и после минутного колебания негромко произнес: - Они считают, что мы легко справимся с островитянами. - Вы хотите сказать, что матросы считают операцию легкой и потому поддерживают капитана? - Да, лейтенант. - И добавил: - Они считают, что раз у нас ружья, мы всех перебьем. - А вы, вы считаете, что это легко? Джонс потупился и покачал головой: - Если даже и легко, все равно мне это не по душе. Вдруг на палубе раздался оглушительный рев. Одному из таитянских стрелков удалось сбить бочонок. Этим счастливцем оказался Меоро. Под приветственные клики друзей он гордо выпрямил свой могучий торс и торжествующе взмахнул ружьем. Парсела поразило поведение таитян. Казалось, они разом утратили присущую им кротость, обычную вежливость. Они кричали, размахивали руками, грубо высмеивали неудачливых стрелков; вокруг Мэсона поднялась толкотня, каждому хотелось выстрелить, не дожидаясь своей очереди, и теперь уже никто не хотел слушать указаний капитана. Женщины по-прежнему молчали. Возвышаясь над товарками, которые не достигали ей и до плеча, Омаата, застыв на месте, мрачно глядела на стрельбище своими огромными темными глазами. Ни один мускул на ее лице не дрогнул. Выстрелы следовали один за другим, все с более короткими интервалами; и всякий раз, когда бочонок падал, таитяне с бле- стевшими от пота телами, неестественно возбужденные, радостно вопили, победно размахивая ружьями. Едкий запах пороха плавал в воздухе, и Мэсону уже не удавалось поддерживать дисциплину среди своих взбудораженных рекрутов. Он имел неосторожность дать каждому таитянину по дюжине пуль, и теперь они палили все разом, не обращая внимания на команду. И ему было явно не по себе. Раза два он искоса поглядывал на Парсела, но не решался позвать его на помощь. Пальба шла теперь уж совсем беспорядочно. Таитяне орали и прыгали как сумасшедшие, и Парсел прочел на лицах матросов тревогу, вызванную этим грозным и опасным безумием. В отличие от таитян матросы хранили молчание и неподвижность, а смуглые лица женщин посерели от страха. Наконец напряжение достигло предела. Кори ладонью грубо оттолкнул Мэсона, попытавшегося было заставить его стрелять по очереди. Бочонок свалился. Меоро, решив, что победа осталась за ним, радостно взмахнул ружьем. Но Кори выстрелил одновременно с Меоро. Даже чуть раньше, утверждал он. Меоро нахмурился и, так как Кори угрожающе двинулся на него, прицелился. Женщины завизжали, Меоро опустил ружье, которое, кстати сказать, не было заряжено, но Кори, вне себя от бешенства, выхватил ружье из рук Тими и в упор выстрелил в Меори. Однако Меани успел ударить снизу по стволу и пуля пробила грот-марсель. Тут на палубе воцарилась тишина. От группы женщин отделилась Омаата, встала перед таитянами и с живостью, неожиданной для такой великанши, обрушилась на них, гневно сверкая глазами. - Хватит! - скомандовала она своим глубоким грудным голосом. - Не смейте стрелять! Это я, Омаата, говорю вам! Таитяне молча уставились на Омаату, ошеломленные тем, что женщина осмелилась говорить с ними таким тоном. - Вам должно быть стыдно, - со страстью продолжала она. - Мне, женщине, стыдно за ваши плохие манеры! Вы орали! Вы не слушали вашего хозяина! Вы его толкали! О! Мне стыдно! Стыдно! Даже лицо у меня горит, до того неприлично вы себя ведете! Эти ружья свели вас с ума. Один за другим таитяне опускали ружья прикладами в землю. Они потупили головы, лица их даже посерели от стыда и гнева: женщина смеет учить мужчин уму-разуму, но возражать ей никто не решился - все, что говорила Омаата, было сущей правдой. - Да, да, - продолжала Омаата, - я, женщина, стыжу вас! Даже свиньи и те ведут себя разумнее! Какая польза стрелять по пустому бочонку? А ведь из-за такого пустяка Кори чуть не убил Меоро! Кори, широкий, коренастый, с длинными, как у гориллы, руками, показал пальцем на Меоро и произнес тоном набедокурив- шего ребенка: - Ведь он первый начал. - Молчи! - приказала Омаата. Затем сделала шаг вперед, взяла Кори за плечо и подвел его к Меоро. Тот было отступил назад, но Омаата, схватив его за запястье, силой соединила их руки. Оба таитянина с минуту молча смотрели друг на друга, потом Кори обвил правой рукой шею Меоро, привлек его к себе и начал тереться щекой о его щеку. Только теперь он ясно осознал весь ужас своего поступка. Его толстые губы раздвинулись для улыбки, но вместо улыбки сложились почти правильным квадратом, как на античной трагической маске, по лицу заструились слезы, и хриплые рыдания, с силой вырвавшиеся из горла, сотрясли его могучий торс. Он чуть было не убил Меоро! Никогда он не утешится! Не выпуская из объятий свою жертву, он пытался заговорить, но слова не шли с его уст, черные глаза с отчаянием и грустью были прикованы к лицу Меоро. Тут таитяне окружили недавних врагов. Они дружески хлопали их по спине, щипали за плечи, пытались утешить Кори, и голоса их звучали нежнее, чем женский голос. Бедняжка Кори, он так рассердился! О да, он ужасно рассердился! Но ведь ничего дурного не случилось! Бедняжка Кори! Все знают, какой он кроткий, милый, услужливый! Все его любят! Все, все его любят! Все его любят! - Мистер Парсел, - сказал Масон, прерывая излияния таитян, скажите чернокожим, пусть вернут пули. Парсел перевел приказ капитана, и Меани тут же обошел своих товарищей, собрал оставшиеся у них пули и вручил их Мэсону. И отдавая пули, он произнес целую речь, исполненную изящества и достоинства. Его жесты напоминали жесты Оту, только руками он разводил не так округло. - Что он сказал, мистер Парсел? - осведомился Мэсон. - Он приносит вам свои извинения за плохие манеры таитян и заверяет, что впредь они будут относиться к вам с уважением, как к родному отцу. - Что ж, прекрасно, - буркнул Мэсон, - я очень рад, что мы их снова прибрали к рукам. С этими словами он повернулся и направился к трапу. - Поблагодарите их, - бросил он через плечо. - Он сердится? - спросил Меани, нахмурив брови. - Почему он ушел и ничего не ответил? Согласно таитянскому этикету, Мэсон обязан был ответить на речь Меани столь же пространной речью. - Он поручил мне ответить вам, - сказал Парсел. И тут же на месте он сымпровизировал речь, так искусно завуалировав упреки, что их при желании можно было принять за похвалу. Но таитяне отлично поняли намек. Пока Парсел держал речь, они стояли потупившись. Парселу не удалось закончить свою импровизацию: его окликнул Мэсон. Капитан стоял на мостике, пристально глядя на прибой. - Что это вы им там рассказывали? - подозрительно спросил он. - Я сказал им спасибо за их повиновение. - Неужели по-таитянски слово "спасибо" такое длинное? - С цветами и шипами, полагающимися по обычаю, - да. - Ни к чему вся эта болтовня, - проговорил Мэсон, упрямо наклоняя квадратный череп. - Таков обычай. Не ответить на извинения Меани речью - значит порвать с таитянами окончательно. - Понятно, - протянул Мэсон не слишком убежденным тоном. - И добавил: - Я изменил свой план, мистер Парсел. Тот молча взглянул на капитана. - Я решил добраться до берега не на одной, а на двух шлюпках, а третья, патрульная, будет их прикрывать. С чернокожими у нас получается шесть лишних ружей, - добавил он, удовлетворенно улыбнувшись, словно генерал, узнавший, что ему придали целую дивизию. - Белых восемь человек, не считая, конечно вас, мистер Парсел, - итого в моем распоряжении четырнадцать ружей. Итак, я могу вооружить три шлюпки, экипаж первой и второй шлюпки получит по пять ружей, а караульная шлюпка - четыре. Черных мы разместим по двое на каждую шлюпку с таким расчетом, чтобы они находились в окружении белых. - И он добавил равнодушным тоном, не глядя на Парсела: - Вы останетесь на борту с женщинами. Прекрасное, бледное и строгое лицо Парсела даже не дрогнуло, он по-прежнему не спускал с Масона внимательных глаз. - Во всяком случае, - проговорил Мэсон, отворачиваясь, - якорная стоянка не особенно надежна, и необходимо, чтобы кто-нибудь остался на судне и мог в случае надобности взять на себя команду. Слова эти Мэсон произнес чуть ли не извиняющимся тоном, сам это почувствовал, рассердился на себя за такую слабость сухо добавил: - Прикажите спустить шлюпки, мистер Парсел. Отойдя от своего помощника, он спустился в каюту и там выпил подряд два стакана рома. Вот уж проклятый философ! Будто ему, Мэсону, приятно воевать с черными! Если даже остров обитаем, не могут же они в самом деле вновь пускаться в плавание без провианта, без воды и идти неизвестно куда с экипажем, который огрызается по любому поводу, и чернокожими, которые при первом же шторме лежат влежку. Когда Парсел увидел спущенные на воду три шлюпки и матросов с оружием, его охватило странное чувство: картина эта показалась ему какой-то нереальной. Очевидно, матросы и таитяне испытывали то же самое, потому что все разговоры прекратились, и экспедиция началась в полном молчании. Солнце уже спускалось к горизонту, и Мэсон распорядился не брать с собой провизии. В крайнем случае матросы поедят фруктов, если таковые растут на острове. Все три шлюпки стояли полукругом у правого борта "Блоссома", одна из них была пришвартована к наружному трапу и дожидалась Мэсона. Капитан грузно спустился по трапу, прошел на корму, оперся коленом на банку рулевого и, приставив к гла- зам подзорную трубу, принялся изучать берег. Отплывающие смотрели снизу на трехмачтовое судно, а оставшиеся на борту женщины молча перевесились через леер. Справа от Парсела неподвижно как статуя стояла Омаата, которое он доходил только до плеча. Она сумрачно и пристально следила за происходившим. - Мистер Парсел, - вдруг донесся снизу пронзительный голос Смэджа, - мистер Парсел, надеюсь, вы не соскучитесь в обществе женщин! Эти дерзкие слова были произнесены со столь явным намерением оскорбить Парсела, что матросы в первую минуту даже растерялись. Но Мэсон с улыбкой обернулся к говорившему, и весь экипаж дружно загоготал. Парсел даже бровью не повел. Ему стало лишь грустно, что Мэсон своим поведением поощряет насмешников. Омаата склонила к Парселу свою массивную голову и уставилась на него огромными черными глазами. - Что он сказал, Адамо? - Посоветовал мне не слишком скучать с женщинами. Зная вкус таитянок к подобного рода шуткам, Парсел ждал ответного взрыва смеха. Но женщины холодно промолчали, с одобрением глядя на отчаливавшие шлюпки. - Адамо! - Омаата! - Скажи ему, если будет стрельба, его убьют! Парсел отрицательно покачал головой. - Я не могу ему это сказать. Омаата выпрямилась во весь рост, напружила свою могучую грудь и обеими руками вцепилась в леер. - Ведь это не ты, а я ему говорю! - произнесла она своим гортанным голосом и хлопнула правой ладонью себя по груди. - Я, Омаата! Скажи ему от моего имени, - добавила она, тыча в сторону Смэджа указательным пальцем и перегнувшись через леер. - Скажи этому крысенку, что его убьют! Скажи ему, Адамо! Она еще ниже перегнулась через борт и стояла все так же, с вытянутой рукой; глаза ее горели, широкие ноздри раздувались от гнева. Матросы в шлюпке, задрав головы, смотрели на нее, напуганные ее воплями, ее угрожающим, вытянутым, словно меч, в сторону Смэджа пальцем. - Скажи ему, Адамо! Взглянув на Смэджа, Парсел произнес равнодушным тоном: - Омаата очень просит сказать вам, что, если начнется стрельба, вы будете убиты! Вслед за этими словами воцарилось тягостное молчание. По-видимому, никто из участников экспедиции даже не предполагал, что дело может кончиться трагически для кого-нибудь из англичан. Джонс, сидевший рядом с Мэсоном в шлюпке N 1, вдруг весело крикнул: - Убьют Смэджа? Вот уж ерунда! Ведь он пристроился в караульной шлюпке. Это была истинная правда. Матросы взглянули на Смэджа и захохотали. Парсел не позволил себе даже улыбнуться. Мэсон дал сигнал к отправлению. Его шлюпка должна была первой попытаться преодолеть линию бурунов. В случае удачи матросы вытащат ее на берег, и вторая шлюпка последует за пер- вой. Караульная шлюпка будет держаться в кабельтове от берега и предпримет высадку лишь в том случае, если неприятель попытается захватить шлюпки, чтобы отрезать отступление десанту. Парсел, прильнув к подзорной трубе капитана Барта, не отрываясь следил за ходом операции. Буруны были пройдены с неожиданной легкостью, и матросы без помощи канатов и крюков взобрались на скалы. Минут через двадцать многочисленный отряд скрылся в густой листве, венчавшей берег, и Парсел с облегчением вздохнул. Если бы произошло нападение, то, бесспорно, именно тогда, когда матросы карабкались на скалы. Защитникам острова ничего не стоило забросать их камнями, укрывшись в прибрежных кустах. Парсел стал ждать возвращения шлюпок, и тревога его с каждой минутой стихала. Вскоре после полудня раздался выстрел, а минут через десять - другой, затем все смолкло. Должно быть, матросы охотились. Победоносная армада вернулась под вечер, так и не дав боя. Жара еще не спала, и люди, видимо, устали. Мэсон первым поднялся на борт. - Можете успокоиться, мистер Парсел, - громко произнес он. - Остров необитаем: сражения не будет. Парсел молча взглянул на говорившего. По виду капитана трудно было угадать, сожалеет ли он об этом или, напротив, ра- дуется. ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ На следующий день в семь часов утра Мэсон решил, воспользовавшись затишьем, попытаться посадить "Блоссом" на мель у берега. Таким образом экипаж без труда перенесет на сушу все необходимое и ценное для островитян. Посадка судна на мель - операция вообще нелегкая, и Мэсон справедливо опасался, как бы "Блоссом", менее маневренный, чем шлюпка, не стал поперек волны. Однако все обошлось благополучно. И так как удача никогда не приходит одна, как раз сегодня кончился период приливов: таким образом, можно было рассчитывать, что в последующие дни "Блоссом" будет прочно сидеть на мели и корме его не угрожает таран прибоя. Беглецам повезло еще и в другом отношении: как раз возле того места, где судно посадили на мель, на берегу высилась округлая скала длиной примерно в сорок футов и высотой футов в десять. Впрочем, судно чуть было не прижало к скале и правый его борт прошел в каких-нибудь трех футах от нее, прежде чем киль зарылся в песок. Мэсон сразу же смекнул, как может оказаться полезным для них близкое соседство скалы. Он приказал матросам принайтоваться к ней крюками с таким расчетом, чтобы при низкой воде корабль, опираясь корпусом на скалу, держался в равновесии и палуба не слишком накренилась. Так как сейчас вода спала, то судно прочно закрепили с помощью распорок, вбитых справа и слева, и, если смотреть со стороны, могло показаться, что корабль преспокойно стоит в верфи. Посадке на мель, требовавшей немалого искусства, сопутствовала удача. Ветер дул в корму, и экипаж с беспримерным рвением с восьми утра до восьми вечера трудился, забивая распорки. Таитяне не отставали от белых, и матросы, которые со времени шторма относились к черным с пренебрежением, к концу дня стали поглядывать на них более дружелюбным оком. На следующий день, проснувшись спозаранку, экипаж убедился, что нос корабля находится как раз под нависающей частью скалы. Это обстоятельство навело Маклеода на мысль устроить горизонтальный ворот, что позволит затем без особых усилий поднять на скалу все, что решено было захватить с "Блоссома". Ни с кем не посоветовавшись, он взял себе в помощники часть экипажа и собрал на борту требуемые для постройки ворота материалы. Когда в восемь часов Мэсон в сопровождении Парсела появился на палубе, он, к великому своему изумлению, обнаружил, что люди без его ведома занялись на вершине скалы какой-то работой. Операцией руководил Маклеод. Сам он работал за троих, поносил на чем свет стоит своих нерасторопных помощников, и огонь вдохновения оживлял его обычно мертвенно-бледное лицо. Мэсон даже побагровел от гнева. Все это делалось за его спиной, значит, матросы открыто не признают авторитета капитана. - Мистер Парсел, - закричал он, и голос его дрогнул. - Это вы дали приказ? - Отнюдь нет, капитан. Мэсон двинулся к корме так стремительно, что Парсел еле поспевал за ним. Задрав голову, капитан уставился на Маклеода, который трудился на скале метров на десять выше корабля, я сухо спросил: - Что это вы делаете, Маклеод? - Мастерю ворот, - ответил Маклеод, не отрываясь от работы. - А кто вам приказал его делать? Маклеод поднялся, распрямил длинное костлявое тело, оглядел своих помощников, пожал плечами и, склонив узкое, как лезвие ножа, лицо, проговорил медленно, скрипучим голосом: - Вы, капитан, мне нужны, когда дело идет об управлении кораблем, а когда я мастерю ворот, вы мне вроде как бы и ни к чему. Это уж мое ремесло. Прищурив глаза, Парсел поглядел сначала на Мэсона, потом на Маклеода. Маклеод, конечно, дерзит, но ответ его все-таки прозвучал уклончиво, видимо, он не решается начать открытую войну. - Речь идет не о вашем ремесле, - сухо возразил Мэсон. - Я не давал вам приказания делать ворот. - Вишь ты, - Маклеод снова обвел взором матросов и придал своей физиономии безнадежно тупое выражение, - а разве я плохо придумал насчет ворота? И это была увертка. Мэсон несколько раз растерянно моргнул, и жилы у него на шее вздулись. Но он сдержался. - Повторяю вам, - произнес он спокойным тоном, - дело вовсе не в вороте. Я просто хочу напомнить вам, Маклеод, что во всем нужен порядок и что я командую судном. - Есть, капитан, - отозвался Маклеод. - И добавил вполголоса, но с таким расчетом, чтобы его слова долетели до слуха Мэсона: - А я как раз и не на судне. А на суше. Окружавшие его матросы заулыбались. Здорово сказано! Маклеод выразил их общие чувства, даже тех, кто не имел на старика зла. На корабле они ему повинуются. А на суше они уже не матросы, - Прикажете разобрать ворот или оставить? - продолжал Маклеод наигранно покорным тоном. И снова обвел матросов взглядом, как бы приглашая их полюбоваться тупоумием начальства. Мэсон почувствовал подвох. Он заколебался. Если сказать: "Разберите ворот", экипаж ополчится против него, так как разгрузить "Блоссом" необходимо и тогда матросам придется таскать грузы вверх на себе. А если он скажет: "Молодец! Продолжайте!", матросы, чего доброго, решат, что он, капитан, стушевался перед ними. - Мистер Парсел проверит вашу работу, - произнес он наконец, - и даст вам соответствующие указания. Он тоже увиливал. Но это не уронило его в глазах матросов. Напротив! Старик правильно сманеврировал. От решения воздержался и передал руль своему помощнику. - Есть, капитан, - небрежно бросил Маклеод, поднося к бескозырке указательный палец вместо положенной пятерни. Склонившись над воротом, он вполголоса пробормотал: - Наш Парсел в плотничьем деле разбирается примерно так, как я в библии. Смэдж фыркнул. Мэсон и Парсел, стоявшие внизу на судне, направились к трапу. Матросы радостно переглянулись и все как по команде посмотрели вслед удалявшимся офицерам. Отсюда, со свалы, они казались ничтожно маленькими, как букашки. - Как бы старик не вообразил себя королем острова, - сказал Маклеод. - Да и Парсел тоже, - добавил Смэдж скрипучим голосом. - Я его библию знаешь куда пошлю. Да и его самого в придачу. Воцарилось молчание. Со времени их пребывания на Таити Смэдж возненавидел Парсела, хотя никто не знал причины этой ненависти. - Он тебе ничего дурного не сделал, - возразил молоденький Джонс, подняв на Смэджа светлые глаза. - Почему ты вечно к нему привязываешься? Смэдж выставил свой длинный нос, поджал губы, но ничего не ответил. Джонсон откашлялся и заговорил надтреснутым голосом: - Плевал я на библию. Но я вечно буду помнить, как Парсел просил Барта разрешить ему помолиться над телом юнги. Стоял он перед Бартом весь розовый, белокурый такой. Ну просто барышня. Да нет, черт меня побери, какая там барышня! Нужно быть настоящим мужчиной, чтобы против Барта пойти. - Этому старому хрычу только бы зад у начальства лизать, - Маклеод презрительно сплюнул. - Увидит офицера - и сразу бух перед ним на колени. Старик Джонсон открыл было рот для ответа, но Маклеод так злобно взглянул на него, что старик предпочел промолчать. С тех пор как Маклеод хладнокровно вонзил кинжал в грудь Симона, матросы стали его побаиваться, а он умело играл на их страхе. Не обращая внимания на Парсела, Мэсон хмуро шагал взад и вперед по мостику. Экипаж на суше; его собственный авторитет падает день ото дня; "Блоссом" завяз в песке, скоро его разберут, растащат по дощечке и настроят хижин. Сегодня кончаются тридцать пять лет его морской жизни. - Капитан, - начал Парсел, - раз вы посылаете меня, я воспользуюсь этим и, с вашего разрешения, обследую остров. - В таком случае, - сказал Мэсон, - возьмите с собой двух-трех матросов и вооружите их. Все-таки я опасаюсь, что остров обитаем и жители просто попрятались до времени. Парсел молча взглянул на Мэсона, а тот продолжал спокойным, невозмутимым тоном, словно желая показать своему помощнику, что стычка с Маклеодом не произвела на него самого никакого впечатление. - Хотя, откровенно говоря, вряд ли это так. Мы не обнаружили ни следов костра, ни тропинок, ни посевов. Но вы сами увидите: остров опоясан полосой джунглей. И джунгли эти почтя непроходимы. Для партизанской войны место идеальное. Представьте себе невысокие пальмочки. Тысячи таких пальмочек растут вплотную друг к другу. Приходится раздвигать стволы, иначе не пройдешь. А подальше - гигантские папоротники, такие, как на Таити. Стволы у них толщиной... - он хотел было сказать "с мою ляжку", но осекся: слово "ляжка" показалось ему неприличным, - короче, стволы толстенные, мистер Парсел. Листья гигантские! Еще больше, чем на Таити! Три шага в бок и человек исчезает... - Однако, если вы не обнаружили следов костра... - начал было Парсел. - Я не был на горе, занимающей всю южную сторону острова. Просто обошел его понизу. Зрелище малопривлекательное: хаотические нагромождения камней. Даже трудно представить себе, что там могут жить люди. И однако, все возможно. Там бе- рет свое начало единственный поток. Следовательно, вода есть... Он замолк и бросил сухим и официальным тоном, будто внезапно вспомнил, что перед ним подчиненный: - Потрудитесь вернуться к полудню. - Так рано? - удивился Парсел. - И почему именно к полудню? - Я жду вас здесь к полудню, мистер Парсел, - повторил Мэсон все тем же сухим тоном. - Есть, капитан, - ответил Парсел, опуская глаза. Ему стало неловко. Бедный Мэсон, это же чистое ребячество. Стычка с Маклеодом запала ему в сердце, и вот теперь он хоть в малом старается показать, что авторитет его непоколебим. "Будто это я подрываю его власть", - подумал Парсел, поворачиваясь кругом. Мэсон окликнул его. - Возьмите план, - сказал он более дружелюбным тоном. Я сам его набросал вчера. Он вам пригодится. Парсел спустился с мостика и выбрал себе в провожатые Бзкера, Ханта и Меани. Когда Омаата увидела, что ее Жоно стал рядом с лейтенантом, она торжественно выступила вперед и попросила Парсела позволить и ей идти с ними. Парсел разрешил. Ивоа молча и умоляюще посмотрела на него своими прекрасными голубыми глазами. Парсел утвердительно кивнул и ей. А тут подошли еще две таитянки - Итиа и Авапуи, а за ними другие, которые, конечно, тоже получили бы согласие, если бы Мэсон не крикнул с мостика, что больше никого брать не разрешает: ему и так не хватает рук для разгрузки судна. Маленькому отряду пришлось не меньше двадцати минут карабкаться вверх, совершая чудеса ловкости да еще под палящими лучами солнца. И во время подъема над ними с угрожающими криками кружили морские ласточки, тысячами гнездившиеся в прибрежных скалах. Добравшись до цели, Парсел уже приготовился к трудному переходу через пальмовые заросли, описанные Мэсоном, но как раз над самым берегом в чаще открывался просвет шириной метров в двадцать, а за ним виднелись могучие деревья и сулящая прохладу тень. Парсел не сразу направился в ту сторону. Он обошел скалу кругом, решив подняться на площадку, где Маклеод установил свой ворот. Маленький отряд следовал за ним. При приближении лейтенанта матросы замолчали и теснее сгрудились вокруг ворота, словно этот еще не достроенный, механизм был символом их раскрепощения. Маклеод даже не поднял от работы свое костистое лицо. И видя, как напряглось его тощее тело, Парсел понял, что тот только и ждет предлога, чтобы надерзить вдвойне. "Какой все-таки неприятный человек, - подумал Парсел - но я его не виню. По какому праву офицеры "Блоссома" должны распоряжаться на острове?" Он медленно приближался к вороту и с каждым шагом ощущал растущую недружелюбность матросов. Сейчас в их глазах он был помощником капитана "Блоссома", отряженным сюда, чтобы установить, надо ли доделывать ворот или нет. Внезапно его охватила злоба против Мэсона. Зачем капитан навязал ему эту нелепую роль?! Если играть ее всерьез, матросы его возненавидят. Если отказаться, матросы все равно будут относиться к нему с подозрением. Разумнее всего постоять у ворота с минуту и вообще не открывать рта. Но тут же Парсел подумал: "К черту благоразумие!" Он шагнул вперед. Будь что будет. Он сам атакует. Но не успел. Маклеод начал атаку первым, однако обрушился он не на Парсела, а на Бэкера, к которому прильнула Авапуи. Он неприязненно посмотрел на Бэкера, перевел глаза на Авапуи и проговорил, растягивая слова: - Одни работают, а другие в это время прохлаждаются. - Ты меня ничего не просил делать, - огрызнулся Бэкер, хладнокровно выдержав взгляд Маклеода, и даже положил руку на плечо Авапуи. На этом перепалка прекратилась, и Парсел твердо произнес: - Матросы, вы ждете, чтобы я высказал свое мнение. Что же, сейчас скажу. Что касается ворота, это прекрасная мысль, и я вполне доверяю Маклеоду. Но почему нужно было дерзить мистеру Мзсону? Нам предстоит жить на острове всем вместе, так давайте жить в мире. Маклеод, не торопясь, поднял от работы свое остроносое лице и ловко сплюнул себе под ноги, а Парсел в это время успел подумать: "Так и есть, он добирается до меня". - Если вы считаете, что я с воротом хорошо придумал, - медленно и скрипуче проговорил Маклеод, - почему бы вам не помочь? В конце концов я тут ради всех спину гну. И по-моему, все должны к этому делу руку приложить. Ход был ловкий, и матросы от удовольствия даже плечами по вели. Уж очень заманчивую картину нарисовал Маклеод: офицер трудится, как плотник, под началом простого матроса. "И самое скверное, - подумал Парсел, - что Маклеод прав, Человек он дрянной, а все-таки прав". Вслух он только произнес: - Как вы сами заметили, я не настолько разбираюсь в плотничьем деле, чтобы быть вам полезным. Но ему не хотелось заканчивать разговор перепалкой, и он прибавил уже мягче: - Но если вам потребуется моя помощь, чтобы переводить ваши распоряжения таитянам, я вам охотно помогу. Однако Маклеод не воспользовался предложенной ему возможностью примирения. - Я не нуждаюсь в переводчиках, - отрезал он таким грубым и дерзким тоном, что Парсел покраснел. - Тем лучше, - ответил он, стараясь унять дрожь голоса. И он ушел, проклиная в душе Маклеода, проклиная себя. Пожалуй, разумнее всего было бы вовсе не вступать в разговор. Он вошел в перелесок, сопровождаемый своей свитой. - Ты из-за них огорчился, Адамо? - спросила Омаата, легонько обвив своей огромной рукой шею Парсела. Однако даже это легкое прикосновение оказалось достаточно ощутимым, Парсел остановился, мягко отвел руку Омааты, но удержал ее пальцы в своих, вернее его пальцы совсем исчезли, утонули в ее ладони. Он поднял голову и увидел высоко над собой смуглое лицо великанши, ее широкие ноздри и огромные глаза, блестящие, переливчатые, добрые. "Озера под луной, - подумал Парсел, - вот с чем я сравнил бы ее глаза". Вдруг к свободной его руке прикоснулась прохладная ладонь Ивоа. Ой обернулся. Она улыбалась ему. Он посмотрел на своих спутников. Его окружили Меани, Авапуи и Итиа. Сердце у него радостно забилось. Его согревало их безмолвное дружелюбие. "Как они добры ко мне! - благодарно подумал он. - Как к брату!" - Значит, если что-нибудь не по мне, это сразу заметно? - спросил он. - Очень, очень, - ответила Ивоа. - Когда все идет хорошо, у тебя лицо как у таитянина. А когда тебя что-нибудь огорчает, у тебя лицо как у перитани. Меани громко расхохотался. - А какое лицо у таитянина? - Гладкое, веселое. - А у перитани ? - Сейчас покажу, - вызвалась Итиа. Она нахмурила брови, вскинула голову, опустила уголки губ, и ее хорошенькое юное личико вдруг приняло озабоченно-важное выражение. Таитянки и Меани так и покатились со смеху. Парсел поймал вопросительный взгляд Бэкера и пояснил ему по-английски: - Итиа показывает, какие у британцев озабоченные лица. Бэкер улыбнулся. - Ничего я не понимаю, что они болтают. Неплохо бы научиться хоть чуточку. Авапуи обернулась к Парселу. - Что он сказал? - Сказал, что ничего не понимает, когда вы говорите. - Я его научу, - сказала Авапуи. Она положила руку на плечо Бэкера и произнесла по-английски, выпевая каждое слово: - Я... говорю... тебя... - Тебе, - поправил Бэкер. - Тебе, - повторила Авапуи, пропев и это слово. Парсел дружески взглянул на нее. Хорошенькая, ничего не скажешь, но не из тех, чья красота поражает с первого взгляда. Зато от нее исходит какая-то удивительная нежность. Омаата взяла за руку Ханта и потащила его за собой вперед, а он что-то радостно прорычал в ответ. Парсел слышал раскаты ее голоса, но не мог разобрать, - что именно она говорит. Под сенью деревьев веяло упоительной свежестью, и как только они отошли от берега, смолкли даже крики морских ласточек. Но уже через пять минут тишина эта показалась Парселу неестественной, странной не такой умиротворяющей, какой она была поначалу. Он вспомнил леса Таити; шаги человека не вызывают ответных звуков: не зашуршит трава, не послышится прыжок и шорох поспешного бегства, не дрогнет лист. На этих плодородных землях, в этом самом мягком на свете