трывисто, - не возьметесь ли вы образумить Бэкера? Этот сумасшедший заперся у себя и прогнал нас. Однако после убийства Джонса он мог бы понять, что его место с нами. - Он не впустит и меня, - ответил Парсел, покачав головой. - Дайте ему время прийти в себя. - Время! Время! - буркнул Мэсон. - Этой ночью у нас будет три человека под ружьем против четырех. И все из-за этого безумца! - И прибавил сухо: - Полагаю, вы не возьметесь за оружие?.. - Нет, капитан. - Вы нас покидаете, - сказал Мэсон презрительным тоном. - Если черные нападут этой ночью, нас будет всего трое. - Успокойтесь, сегодня ночью они не нападут. - Откуда вы знаете? - подозрительно спросил Мэсон. - Они не нападают в те ночи, когда женщины оплакивают мертвых. - Оплакивают! - возмущенно воскликнул Мэсон. - Вы называете это "оплакивать"! Никогда в жизни я не видел ничего более отвратительного! У этих дикарей нет ни одного благородного чувства! У них нет ничего здесь! - он хлопнул себя по груди. - Ровно ничего, вот в чем дело. Эти их песни - еще куда ни шло; слов я не понимаю, но думаю, что они поручают своих покойников милости спасителя. Но пляски! Скажите на милость, мистер Парсел, как можно плясать, потеряв мужа? - Эти пляски, вероятно, имеют значение, которого мы... - Они отвратительны! - отрезал Мэсон, отчеканивая каждый слог. - Они отвратительны, вот и все. И я счастлив, что миссис Мэсон не принимает в этих плясках участия. Миссис Мэсон - настоящая леди. Она поет, но, как видите, не пляшет. - Согласен, с первого взгляда все это производит довольно странное впечатление, но у каждого народа свои... - Нет, мистер Парсел, я тоже немало поездил по свету. И я нигде не видел, чтобы женщина крутила нижней частью тела, оплакивая мужа. Я шокирован, мистер Парсел, - закончил Мэсон яростно. - Шокирован свыше всякой меры! Он выпрямился и замолк с суровым и оскорбленным видом. - Ну, вы идете? - спросил он резко. - Нет, капитан. - Вы хотите сказать, что собираетесь провести ночь у себя дома? Парсел утвердительно кивнул головой. Мэсон искоса взглянул на него. - Вы, очевидно, уверены, что черные не причинят вам зла? - спросил он, и в голосе его прозвучало подозрение. - Совсем не уверен, - спокойно ответил Парсел. Последовало молчание, затем Мэсон сказал: - Вы могли бы стать на стражу у одной из бойниц. Надо караулить с четырех сторон. А нас только трое. Даже безоружный вы могли бы нам помочь. - Нет, - твердо ответил Парсел. - На меня не рассчитывайте. Я не стану вам помогать. - Как! - в бешенстве вскричал Мэсон. - Вы хотите оставаться нейтральным? Даже после всех этих убийств! - Вот именно. Когда британцы убивают таитян, это только устрашающий пример. Но когда таитяне убивают британцев, это уже убийство. - Даже теперь! - повторил Мэсон яростно. Парсел поглядел на него. Угрозы, шантаж, игра на благородных чувствах - все было пущено в ход. - Даже теперь! - ответил Парсел решительно. Мэсон высокомерно выпрямился. - Это бесчестно с вашей стороны, мистер Парсел, - прогремел он. Но сразу же умолк. Все равно этот вой не перекричишь, сколько ни возмущайся. - Мы еще вернемся к этому вопросу! - проговорил он со скрытой угрозой. Неуклюже повернувшись кругом, он зашагал по улице Нордоста. Маклеод и Смэдж последовали за ним. Прошло несколько минут. Парсел положил руки на голову Ивоа. - Я пойду спать. - Я тоже. - А я нет, - печально отозвалась Авапуи. Когда Адамо и Ивоа отошли, она села на пень и посмотрела им вслед. Как она завидовала Ивоа! Она ждет ребенка, а ее танэ обладает самым лучшим из всех мужских качеств: он добр. Авапуи подпевала, глядела на пляшущих женщин, но вскоре почувствовала себя одинокой. Она запела громче, хлопая в ладоши в такт песне. Но все равно одиночество было с ней. Она встала, подошла к Ваа и села возле нее. Авапуи недолюбливала Ваа, но, к ее удивлению, та повернула голову и улыбнулась. Быть может, Ваа тоже чувствует себя одинокой с тех пор, как ее танэ заперся в доме таитян? Ваа сидела, прислонившись спиной к кокосовой пальме. Она подпевала, не раскрывая рта, и глаза ее были печальны. Быть может, ее танэ будет убит. Быть может, мой! Ауэ! Какие мы, женщины, несчастные! Авапуи просунула руку под локоть Ваа и, увидев, что та не противится, опустила голову к ней на плечо. Парсел не сделал и десяти шагов по улице Пассатов, когда Ивоа сказала чуть слышно: - Свернем в рощу. Парсел остановился и, напрягая слух, прошептал: - Ты что-нибудь слышишь? - Нет. - И добавила: - Я боюсь, что они в тебя выстрелят. - Не выстрелят. Но им тоже овладел страх. Он прислушался, вглядываясь Б темноту. Ничто не шевелилось, только высоко над головой колыхались верхушки кокосовых пальм, а позади на базарной пло- щади, мерцали огоньки доэ-доэ. Вероятно, сейчас он представляет собой отличную мишень, вырисовываясь черным силуэтом на светлом фоне. И он вошел за Ивоа в рощицу. - Кто "они" ? -- спросил он, понизив голос. - Мои соотечественники? - И наши тоже. Ивоа сжала ему руку, чтобы он замолчал, и уверенно повела его в темноте. Когда они легли на кровать в хижине, затворив дверь и кое-как закрепив веревками раздвижные стены, Ивоа сказала, не поворачивая головы: - Меани тебя не убьет. Тетаити, пожалуй, тоже. Но Тими и Оху - да. - Почему? - Один из них застрелил Ропати. Либо Оху, чтобы получить Амурею, либо Тими, чтобы Амурея досталась Оху. - А меня зачем им убивать? - Они знают, как ты любил Ропати, и боятся, что ты будешь мстить за него. Но прежде они убьют Уилли. - Почему Уилли? - Потому что Уилли они боятся еще больше. Она замолчала. Теперь было уже не так темно, как когда они шли с Блоссом-сквера. Через щели раздвижной стенки в комнату просачивалось слабое сияние. Повернув голову, Парсел смутно различал лицо Ивоа. Весь свет, казалось, сосредоточился на ее животе. Большой, круглый, блестящий, он выступал из мрака, словно купол. - Не могу я поверить, что Ропати умер, - сказал Парсел. Ивоа долго молчала, и он подумал, что она уже спит. Но тут он увидел, что ее рука легко скользит по раздавшимся бедрам. - И я тоже, - наконец сказала она, и рука ее остановилась. - Но я мало думаю о нем. - Почему? - Потому что я думаю о моем ребенке. Парсел не ответил, и она спросила: - Это плохо? - Нет, не плохо. Через минуту она заметила: - Смотри, он толкает меня ножками. - Я ничего не вижу. - Дай мне руку. И она прижала его ладонь к своему животу. - Вот! Ты чувствуешь? Он был испуган силой толчка. - Он не делает тебе больно ? - Да, немножко, - ответила она, смеясь счастливым смехом. Ивоа перестала смеяться, и снова наступило молчание. Вдруг она сказала изменившимся голосом: - Много мужчин умрет, прежде чем он родится. Парсел похолодел, услышав эти слова, звучавшие как предсказание. С пересохшим ртом и сильно бьющимся сердцем он попрежнему молчал. Он старался побороть свой страх. Прошло не- сколько минут, потом он прижался лбом к плечу Ивоа и глубоко вздохнул. Ему стало немного легче. Но когда он заговорил, голос его был еще беззвучен и прерывался от волнения. - Быть может, и я. Что это - бравада? Вызов судьбе? Он почувствовал презрение к себе, как только произнес эти слова. - Нет! - ответила Ивоа с необыкновенной твердостью, как будто это зависело только от нее. - Нет. Не ты! - Почему не я? - Потому что я тебя защищу, - ответила она убежденно. Он засмеялся, но, как это ни казалось нелепо, слова Ивоа успокоили его. А между тем что могла она сделать? Опять наступило долгое молчание. Страх понемногу отхлынул, как море во время отлива, и Парселом вновь овладели мысли, занимавшие его весь этот вечер. - Ивоа, - спросил он, - почему эти пляски? - Почему у тебя так много "почему", о мой танэ перитани? Она нежно улыбнулась ему в темноте. О Адамо! Адамо! Никогда он не бывает доволен, что живет как таитянин. Никогда не знает покоя. Вечно тревожится. Вечно чего-то ищет. Вечно хочет все знать. - Почему эти пляски, Ивоа? Она пожала своими красивыми плечами. - А что можно сделать? - ответила она, вздохнув. - Они уходят, с ними прощаются. - Но почему... именно эти пляски? Он оперся на локоть, стараясь в темноте разглядеть ее лицо. - У нас других нет, - ответила Ивоа. Он был обескуражен. Объяснение ровно ничего не объясняло. Голова его снова опустилась на подушку. Прошла минута, потом он нащупал в темноте ее руку и, сжав в своей, уснул. Повернувшись, Ивоа вглядывалась в лицо мужа. Адамо всегда засыпал сразу, будто захлопывалась дверь. Когда дыхание его стало медленным и мерным, Ивоа бесшумно поднялась с кровати и, выйдя из дому, отправилась в пристройку за ружьем, данным ей Ваа. Это было одно из тех ружей, которые вождь перитани хранил у себя, и Ваа показала Ивоа, как его заряжать. Ваа знала, как обращаться с оружием. Она даже стрелять умела. Ее научил вождь. Ивоа не вернулась в хижину. Она отошла всего шага на три от пристройки, проскользнула под громадные папоротники, села, прислонившись к толстому стволу, и, положив ружье поперек колен, стала караулить. Если они явятся, то непременно пройдут через сад. Тими будет нести в руке факел. Он вставит его в до- щатую стену пристройки. Затем спрячется в чаще и будет ждать, нацелив ружье на раздвижную дверь, а Оху будет караулить перед второй дверью. "Нет, - подумала она с надеждой, - Оху сегодня не придет. Сегодня ночью у него Амурея". Если Тими придет один, Ивоа сумеет его убить. Даст ему подойти совсем близко, и прежде чем он успеет воткнуть факел, она упрется дулом ему в спину... Сжав пальцами ружье, лежавшее у нее на коленях, выпрямив стан, опершись головой о ствол папоротника, она ждала. Ей не хотелось спать. Сон навалится на нее лишь под утро, и тогда ей придется бороться с ним изо всех сил. Ей предстоит ждать много долгих часов. И она будет ждать. Она ведь не одна. С ней ребе- нок, он шевелится у нее под сердцем. И Адамо рядом, он спит в хижине. Ее Адамо спит себе, как будто не началась война. У него даже нет ружья! Он никого не хочет убивать. Она сурово улыбнулась в темноте. "Спи, Адамо, - шепнула она, не разжимая губ. - Спи, мой танэ. Спи, мой красивый танэ маамаа..." Когда Парсел проснулся, еще только рассветало. Ивоа стояла, наклонившись над ним. - Все готово, - с улыбкой сказала она. Обычно Парсел умывался в пристройке. Он встал, открыл дверь, вышел на крыльцо и, повернувшись, затворил за собой дверь. В тот же миг хлопнул выстрел, и пуля просвистела у него над ухом. Это произошло так внезапно, что он секунду стоял ошеломленный, глядя на рощу, так и не поняв, что стреляли в него, и даже не думал вернуться в дом. Дверь позади него распахнулась, рука Ивоа схватила его, и он опомнился, уже стоя в хижине за запертой дверью, прислонив- шись спиной к косяку. Он был совершенно спокоен. Ивоа смотрела на него с посеревшим от страха лицом, губы ее дрожали. Вдруг она покачнулась, вытянув вперед руки. Он подхватил ее, поднял и отнес на кровать. Когда он положил ее и выпрямился, у него перехватило дыхание. Он смотрел на нее, и глаза его улыбались. Оба не проронили ни слова. Он снова направился к двери. - Не отворяй! - закричала Ивоа. Он сделал отрицательный жест рукой и подошел к двери. Пуля не пробила толстой дубовой доски, и кончик ее торчал в косяке на высоте груди. Парсел взял ножик и попробовал ее извлечь. Все произошло как раз в ту секунду, когда он обернулся, чтобы затворить за собой дверь. Он повернулся боком, и пуля прошла в нескольких сантиметрах от него. Вытаскивая пулю из дерева, он сам удивился, что ничего не чувствует. Накануне, когда Ивоа сказала: "Много мужчин умрет, прежде чем он родится", Парсел пережил минуту панического страха. А теперь смерть почти коснулась его, а он ничего не испытал. Тут послышался еще выстрел. Он сделал шаг назад. - Адамо! - вскрикнула Ивоа. Но нет, стреляли не по хижине. Парсел подбежал к окошечку и отважился бросить взгляд наружу. На Вест-авеню стоял Бэкер с ружьем в руках и вглядывался в рощу. Из дула его ружья шел дым. Минуту спустя кто-то постучал. Парсел отворил дверь. В комнату ворвался Бэкер, таща за руку Амурею, растрепанную, задыхающуюся. Ивоа вскочила с постели, подбежала к ней и крепко обняла. - Я привел ее сюда, чтоб вы перевели мне, что она говорит! - сказал Бэкер резким повелительным тоном. Лицо его осунулось, глаза горели диким огнем, говорил он отрывисто, сжав зубы, едва сдерживая ярость. - Полагаю, что эти мерзавцы метили в вас. - Я тоже так думаю, - подтвердил Парсел. Он повернулся к двери и снова взялся за дело. Ему не понравился тон Бэкера. В словах "метили в вас" прозвучала неприязнь. - Я шел по тропинке с Амуреей, - продолжал Бэкер возбужденно, - и услышал выстрел. Увидев, что кто-то шевелится в рощице, я выстрелил. Он уселся на табуретку и, разговаривая, стал перезаряжать свое ружье. Амурея и Ивоа сидели на кровати и переводили глаза с одного мужчины на другого. Парсел по-прежнему трудился над застрявшей в косяке пулей. Старая дубовая доска, которая пошла на изготовление двери, стада твердой как железо. Он работал ножом, время от времени точно и крепко ударяя ладонью по рукоятке. - Она убежала сегодня утром из их лагеря, - заговорил Бэкер, указывая подбородком на Амурею, - пока Оху спал. И при- шла прямо ко мне. Немного успокоившись, он прибавил: - Я бы хотел, чтобы вы мне перевели... - Сейчас кончу, - сказал Парсел. Ему удалось просунуть кончик ножа в щель, которую он постепенно расширил. При вторичной попытке вытащить пулю она немного подалась и вылезла почти наполовину. Парсел снова при- нялся расщеплять ножом дерево, и вдруг пуля выскочила так неожиданно, что упала и откатилась. Парсел подобрал ее и стал вертеть в руках, потом поднес к глазам. - Вас что-то удивляет? - спросил Бэкер. - Нет, ничего, - ответил Парсел, спрятав пулю в карман. Он пододвинул табуретку и сел напротив Амуреи. Она тотчас заговорила глухим гневным голосом: - Это Тими. - Это Тими убил Ропати? - Да. - Чтобы ты досталась Оху? - Да. Парсел взглянул на Ивоа. Убийство из ревности, совершенное под прикрытием войны. Мелкая цель под видом общего дела. Ивоа оказалась права. - А другие были согласны? - Как будто. - Что значит "как будто"? - Когда Ропати упал, Меани и Тетаити очень рассердились. Но Тими сказал: "У Ропати было ружье". Он открыл ружье, и в нем лежала штучка, которая убивает. Тогда Тетаити сказал: "Хорошо". Потом он сказал женщинам: "Берите воду и уходите"... "Счастье еще, - подумалось Парселу, - что ему не пришло голову лишить нас воды и таким образом сломить наши силы". - А потом? - Потом Оху сказал: "Я хочу Амурею". Я бросилась бежать, но Оху бегает очень быстро, он поймал меня, кинул н землю, положил руку мне на голову и сказал: "Ты моя раба!" Она замолчала. Парсел старался подбодрить ее взглядом. - Они отрезали головы. Сказано это было бесстрастно, без тени осуждения, таков обычай. Они чтят обычаи. - А потом? - Они поломали ружья. - Как! - воскликнул Парсел, даже подскочив от удивления. - Какие ружья? - Ружья, взятые у перитани. - Поломали? - повторил Парсел, пораженный. - Ты, очевидно, хочешь сказать не "поломали", а открыли? Они открыли ружья перитани? - Они их открыли, все из них вынули, а потом поломали. Она показала жестом, как они схватили ружья и разбили о камень. И посмотрела на Парсела с удивлением. Это ведь так понятно. Врага убивают. Убив, ему отрезают голову. А его оружие уничтожают. - Значит, - в волнении сказал Парсел, - они поломали ружья? - Да, но сначала они их открыли. Ружье Желтолицего оказалось пустым. Тогда Меани сказал: "Мне жаль, что я его убил". Но Тетаити рассердился и сказал: "Когда Скелет выстрелил в Кори и Меоро, Желтолицый тоже целился в нас из ружья". И остальные сказали: "Твое слово верно". - И тогда они поломали ружья? - Да. - Все четыре ружья? - Да. Ивоа не спускала глаз с Адамо. Она не понимала, чему он так удивляется. У таитян есть восемь ружей из пещеры. Хватит за глаза. - Амурея, - настаивал Парсел. - ты уверена? Все четыре? Они ни одного не оставили? - Все четыре. Тетаити поломал их одно за другим. Парсел засунул руки в карманы, сделал несколько шагов по комнате и, подойдя к окошку, бросил взгляд на рощицу. Потом повернулся, посмотрел на Амурею, и ему стало стыдно. Ведь он ни разу не подумал о ней самой, она была для него лишь источником информации. - Амурея, - сказал он ласково, снова усаживаясь против нее. Она сидела, прямая, неподвижная, послушно сложив руки на коленях; ее юное лицо было строго и замкнуто, а сверкающие глаза смотрели на Парсела в упор. - Таоо! - сказала она, не повышая голоса. Она несколько раз повторила: "Таоо", и Парсел не мог понять, то ли она ждет, что он отомстит, то ли хочет отомстить ему. - Что значит "таоо" ? - спросил Бэкер. - Месть. Парсел почти не заметил вмешательства Бэкера. Он смотрел на Амурею. Как изменилось ее милое личико! Он вспоминал, как в первый месяц на острове она бродила по лесу рука об руку с Джонсом... И вдруг Джонс встал перед ним как живой, он ясно увидел его короткие волосы, светлый взгляд, доверчивую улыбку. Парсел закрыл глаза и согнулся. Его пронзила острая боль. Такая боль, словно ему в живот всадили холодный отточенный стальной клинок. Он согнулся еще сильнее, пережидая, что эта боль, достигнув предела, постепенно отпустит его. Чудовищно, невыносимо сказать себе, что все кончено! Кончено! Мгновение, день, дело могут кончиться. Но не человеческое существо! Но не улыбка! Но не этот нежный свет, лившийся из глаз Ропати! - Вы будете переводить? - нетерпеливо спросил Бэкер. Парсел круто повернулся, посмотрел на него, ничего не видя, и начал переводить. Он перевел все механически, не опустив ни одной подробности, даже о поломанных ружьях. - Спросите ее, - сказал Бэкер, - давно ли ей удалось сбежать от Оху. Парсел перевел, и Амурея подняла голову. - Я успела бы дойти до баньяна и вернуться назад. - Три четверти часа, - произнес Парсел. Бэкер встал и подошел к Амурее, глаза его сверкали. - Амурея, - спросил он хрипло, - ты хочешь таоо? - Да! - ответила Амурея. - Уилли таоо! - сказал Бэкер, с силой ударяя себя ладонью в грудь. - Уилли таоо Оху! А ты мне поможешь. Ты понимаешь, что значит "помочь"? Как по-ихнему "помочь"? - Таутуру, - машинально сказал Парсел. - Таутуру Уилли таоо Оху, - проговорил Бэкер решительно, стуча кулаком по ружью. - Понимаешь? - Да! Она вскочила, и в глазах ее загорелась дикая радость. Бэкер взял ее за руку, глубоко вздохнул, посмотрел ей в лицо и сказал, сверкнув глазами: - Амурея таутуру Уилли таоо Оху! - Да! - закричала Амурея пронзительным голосом. - Объясните ей, - продолжал Бэкер, словно в лихорадке, - пусть она проводит меня в убежище этих гадов и послужит мне приманкой. - Вы сошли с ума! - вскричал Парсел, вставая. - Что вы задумали! Вас убьют на месте. И ее тоже! - Может, меня и ухлопают, - ответил Бэкер, и в его безумных глазах сверкнуло торжество, - но прежде я сам укокошу хоть одного. Укокошу одного, Парсел! Клянусь богом, укокошу! - Бэкер! - закричал Парсел. - Заткнитесь, вы бога ради, - завопил Бэкер, повернув к нему искаженное яростью лицо. - Это вы во всем виноваты! Вы один! Только вы! И зачем я вас послушал! Если бы я прикончил Маклеода в ту ночь, когда делили женщин, у нас не было бы войны с черными. И Ропати был бы жив. Бог мой! Да так и рехнуться недолго! У меня все мозги наизнанку вывернуло, - продолжал он, тряхнув головой. - Я только и думаю о той ночи, когда хотел прыгнуть на эту сволочь шотландца и вспороть ему брюхо. Бог мои! Кабы я прыгнул на него и выпустил ему потроха, Ропати остался бы жив! Сидел бы сейчас, - тут слезы брызнули у Бэкера из глаз, - сидел бы перед своим домом и завтракал, а Амурея стояла бы позади. Я прошел бы мимо и крикнул ему: "Ну, как, пошли на Роп Бич?" Бог мой! Да я как живого его вижу - вот он сидит за столом перед широко открытой дверью, улыбается своей щенячьей улыбкой и напрягает мускулы, проклятый маленький идиот! Слезы катились у него по щекам, голос прервался. - Бэкер, послушайте меня! - Не стану я вас слушать! - воскликнул Бэкер в новом приступе ярости. - От вас мне нужно только одно: переведите ей, чего я от нее хочу. А если не желаете - плевать! Я справлюсь и сам. И провалиться мне ко всем чертям, если она меня не поймет! Амурея! - крикнул он. - Таоо Оху! - Да! - ответила Амурея. - Таоо Оху! - повторил он как в горячке, его карие глаза метали молнии. - Сегодня будет знатная ловля, Парсел! Вот моя приманка, - продолжал он, поднимая вверх руку Амуреи, - и - клянусь всемогущим создателем, я вытащу крупную рыбу! Он бросился к двери. - Но это же самоубийство! - вскричал Парсел, кидаясь за ним следом и хватая его за плечи. - Я вас не пущу! - Пустите меня! - заорал Бэкер. С минуту они молча боролись. Парсел чувствовал под руками его гибкое тело и сжимал Бэкера все крепче. Правой рукой Бэкер держал Амурею, а левой схватил ружье и, стараясь вырваться, вытягивал вперед свою темную голову. Шея его вздулась, нижняя челюсть выдвинулась вперед, глаза сверкали - он был похож на ищейку, которая рвется с поводка. - Пустите меня, говорят вам! - вопил он. - Это вы во всем виноваты. Вы и ваша проклятая библия! Боже мой! Ненавижу вас! И себя ненавижу за то, что послушал вас. Полюбуйтесь, к чему привела ваша библия! На острове уже шесть мертвецов! - Выслушайте меня! - кричал Парсел, отчаянно цепляясь за его плечи. - Хотите вы или нет, вы меня выслушаете! То, что вы собираетесь делать, - чистое безумие! Иначе не назовешь. Вы один! Один против четырех! Они вас непременно убьют! - И пускай! - проревел Бэкер. - Мне на это начхать. Ему не приходило в голову отпустить Амурею, чтобы освободить себе руку, и он рвался всем телом - вправо, влево, отчаянно мотая головой и стараясь выскользнуть из рук Парсела. - Пустите меня! - кричал он. - А Амурея? - продолжал Парсел, - Вы не имеете права ею распоряжаться. Вы не подумали, что они сделают с ней, когда вас убьют! - А на черта ей жить, - прорычал Бэкер, - если Ропати умер! - Бэкер! - Черт подери! Пустите меня! Не желаю я вас слушать! - вопил он, бросая на Парсела злобные взгляды. - Малыш умер только потому, что я послушался вас! - Бэкер, вы говорите ужасные... - Пустите меня, слышите! Бэкер выпустил наконец руку Амуреи и сжал кулак. Парсел попытался отстраниться. Но было уже поздно. Он почувствовал сокрушительный удар по лицу, покачнулся, отступил назад, и стена, словно устремившись ему навстречу, стукнула его по затылку. Он лежал на полу, и мысли его плутали в густом тумане; ему не было больно - он падал куда-то назад в глубину, как будто тонул. Он приоткрыл глаза, все заволокло белесоватой дымкой, наплывавшей на него волокнистыми слоями. Ему хотелось видеть, видеть!.. Он моргнул, но это потребовало таких неимоверных усилий, что глаза его закрылись сами собой. Он снова открыл глаза, закрыл, снова открыл, снова закрыл... Впервые в жизни физическое усилие давалось ему с такой мукой. Он все старался приоткрыть веки, и туман немного рассеялся, когда кто-то приподнял ему голову и щеки его коснулось что-то мягкое и теплое. Сквозь поредевший туман вдруг просочился свет, возникло чье-то лицо, но чье - он так и не мог разглядеть. Внезапно у него закружилась голова, заныла челюсть, и мысли снова разбежались. Ухватившись обеими руками за плечи Ивоа, он с трудом приподнялся. И застыл, сидя на полу, опираясь на Ивоа, еле сдерживая приступ тошноты. Мгновение спустя в голове у него вспыхнул яркий свет, и он вспомнил все с леденящей отчетливостью. - Бэкер! - закричал он в отчаянии. С удивлением услышал он свой собственный голос. Голос звучал так слабо, так не по-мужски, что показался ему самому смехотворно нелепым. Никто не ответил. Он заставил себя повернуть голову, почувствовал резкую боль в челюсти и с неестественной медлительностью обвел глазами комнату. Он увидел перед собой широко раскрытую дверь хижины. - Бэкер! - повторил он слабым голосом. Голова его упала на плечо Ивоа, грудь судорожно вздымалась; под его щекой плечо Ивоа сразу стало влажным. - Адамо! - окликнула его Ивоа тихим певучим голосом. Обхватив белое нежное тело своего танэ темными руками, она тихонько укачивала его. "Маамаа. Перитани маамаа". Тими убил Ропати, а Уилли набросился на Адамо! Ауэ! Война пришла к нам как болезнь, и все мужчины стали маамаа. О Адамо! - подумала она с горячей любовью. - Ты один остался добрым. - Помоги мне, Ивоа, - попросил Парсел. Она помогла ему встать на ноги. От слабости его качало, ноги подкашивались, и он оперся о стенку. Пойду умоюсь, - сказал он, стараясь говорить обычным голосом. - Погоди немного. - Нет, - сказал он, опустив голову. - Пойду сейчас. Он прошел по комнате нетвердыми шагами, спустился в сад, вошел в пристройку. Едва успел он привести себя в порядок, как появилась Ивоа. - Пришел Крысенок, - шепнула она, показывая рукой на дом. - Спрашивает тебя. У него ружье. Парсел нахмурился. - Крысенок? - Будь осторожен. Мне не нравятся его глаза. Парсел бесшумно обогнул хижину, проскользнул под навес и, прежде чем войти в дам, заглянул в раздвижную дверь. Смэдж стоял к нему спиной у входа. Ружье он держал в руках. Парсел был босиком. Он неслышно поднялся на две деревянные ступеньки и очутился в двух шагах от Смэджа. - Смэдж, - сказал он вполголоса. Тот вздрогнул всем телом, обернулся и, испуганно взглянув на Парсела, прижал к груди ружье. - В чем дело? - холодно спросил Парсел, пристально глядя на него. - Что вам надо от меня? Смэдж оправился от первого испуга. - Мэсон и Маклеод хотят вас видеть, - ответил он, оскалив зубы. Он вытягивал вперед свою мордочку, глаза его блестели как черные бусины, в голосе забавно смешивались высокомерие и испуг. Хотя у Парсела ничего не было в руках, Смэджа все же встревожило его бесшумное появление. - Передайте Мэсону и Маклеоду, пусть они сами придут сюда, - сказал Парсел, минуту помолчав. - Сегодня утром в меня уже стреляли, и я не собираюсь расхаживать по острову. - Вы, наверное, меня не поняли, - ответил Смэдж, злобно посмеиваясь. - Мне приказано привести вас в дом таитян. Нечего вам задаваться передо мной, Парсел. Говорю вам, у меня приказ. - Приказ? - повторил Парсел, подняв брови. - Приказ привести вас, хотите вы этого или нет! Парсел посмотрел на него. Получил ли Смэдж подобный приказ или сам выдумал его на месте? - Не думаю, чтобы вам это удалось, - спокойно сказал Парсел. - Никто не имеет права мне приказывать. Я приму Маклеода и Мэсона, если они хотят меня видеть, но сам отсюда не двинусь. - Они вовсе не хотят вас видеть, - ответил Смэдж, победоносно выпрямляясь. - Они хотят предъявить вам обвинение. Не прикидывайтесь простачком, Парсел. Теперь вы не свободны. Вы мой пленник. И если попытаетесь сбежать, я вас застрелю. В его темных глазках сверкала такая ненависть, что Парсел на мгновение испугался. Он заложил руки за спину и крепко сжал их. Главное - оставаться спокойным. Все обдумать. - В чем же меня обвиняют? - медленно спросил он - В предательстве. - Только-то? - иронически заметил Парсел, но даже сам услышал, что его ирония звучит фальшиво. Последовало молчание, затем Смэдж сказал: - Ну как, идете? Парсел колебался, но, взглянув в глаза Смэджа и увидев его оскал, понял все. Если он последует за Смэджем, то живым до дома таитян ему не дойти. Отступив на два шага, Парсел взял табуретку, сел и крепко сжал руками ее края. Ладони у него взмокли от пота. - Я вам уже сказал, что никуда не двинусь из своего дома, - ответил он. - Подите и скажите Мэсону и Маклеоду, пусть сами придут сюда. Прошла секунда, и Смэдж проговорил пронзительным и фальшивым голосом: - Вы пойдете со мной, Парсел, или я застрелю вас как собаку! С этими словами он вскинул ружье и прицелился. Парсел подался вперед, незаметно чуть привстав с табуретки, и еще крепче сжал ее руками. Один шанс из ста. Пожалуй, и того меньше. - Если вы убьете меня в моем собственном доме, - сказал он, пристально глядя Смэджу в глаза, - то вряд ли сумеете доказать, что застрелили меня при попытке к бегству. - Обо мне можете не беспокоиться, - пробормотал Смэдж. Ружье ходило у него в руках. На его стороне были все преимущества, и все же что-то смущало его. Если он сейчас застрелит этого ублюдка, те двое не станут поднимать скандала, и ему достанется Ивоа. Палец его дрожал на спуске, ему до смерти хотелось нажать курок, но нет - тут был какой-то подвох, этот поганец слишком спокоен, что-то он готовит; как бы не просчитаться! Прижав свой нос к дулу, он чуял в воздухе какую-то опасность и застыл, злобный и настороженный, словно крыса на краю норы, равно готовая и броситься вперед и ускользнуть обратно. - Если вы боитесь, что я сбегу, - сказал Парсел, - оставайтесь здесь со мной и пошлите кого-нибудь за Маклеодом и Мэсоном. - Я и без них имею право застрелить предателя. Но он не выстрелил. Парсел крепче сжал рукой край табуретки и подумал: "Надо говорить, говорить! Если я замолчу, он выстрелит..." Шли секунды, он лихорадочно искал и не находил что сказать. Тишина вдруг стала неестественно напряженной. На залитом солнцем полу появилась чья-то тень, она росла, удлинялась. Парсел обернулся: на пороге раздвижной двери стояла Ивоа и целилась в Смэджа из ружья... - Ивоа! - закричал Парсел. Смэдж поднял голову и побледнел. Он все еще целился в Парсела, но ружье прыгало у него в руках, и его блестящие чер- ные глазки, похожие на пуговицы от ботинок, с ужасом уставились на Ивоа. - Ивоа! - снова крикнул Парсел. - Скажите ей, чтобы она не стреляла, лейтенант! - хрипло крикнул Смэдж. Парсел быстро подошел к Смэджу, схватил его ружье за дуло и поднял над головой. Сейчас он стоял так близко к Смэджу, что Ивоа не могла стрелять. - Отдайте мне ружье, - сухо сказал он. Смэдж тотчас выпустил ружье, прижался спиной к двери и глубоко вздохнул. Теперь Парсел был между ним и Ивоа, и хотя он держал в руках ружье, Смэдж его не боялся. Снова наступила тишина. Парсел был удивлен, что Смэдж стоит так близко от него, чуть не прижавшись к дулу ружья. - Вы не опасаетесь, что я выстрелю в вас? - спросил он вполголоса. - Нет, - ответил Смэдж, отводя взгляд. - Почему? - Это не в ваших правилах. Немного помолчав, Парсел негромко сказал: - Вы мне омерзительны. Но это была неправда. У Парсела не хватало сил даже для возмущения. Ноги у него дрожали, и он думал лишь о том, как бы поскорее сесть. - Это мое ружье, - сказал вдруг Смэдж. Говорил он плаксиво-требовательным тоном, как мальчишка, у которого старший брат отобрал игрушку. Парсел поднял ружье, разрядил его в потолок и, не сказав ни слова, отдал Смэджу. После выстрела в листьях на потолке послышалась лихорадочная возня. Маленькие ящерицы разбегались во все стороны. Парсел прищурился, но не мог их разглядеть. Он чувствовал себя слабым, отупевшим, у него давило под ложечкой. - Спасибо, - сказал Смэдж. Все казалось Парселу до ужаса неправдоподобным. Смэдж чуть-чуть не застрелил его, а теперь говорит ему "спасибо", как мальчишка. - Крысенок, - сказала Ивоа. Она стояла в двух шагах от него, держа ружье под мышкой, с застывшим, как маска, лицом. Смэдж задрожал, как будто она ударила его по щеке. - Слушай, Крысенок! - повторила Ивоа. Пристально глядя на него потемневшими глазами, она произнесла по-английски медленно-медленно, как будто вдалбливала урок ребенку: - Ты убьешь Адамо. Я убью тебя. Смэдж смотрел на нее, бледный, неподвижный, с пересохшими губами. Он молчал, и она повторила без тени гнева или ненависти, как бы внушая ему очевидный факт, который еще не дошел до его сознания: - Ты убьешь Адамо. Я убью тебя. Понятно? Смэдж молча облизал губы. - Понятно? - еще раз спросила Ивоа. Он кивнул головой. - Можете уходить, - устало сказал Парсел. - И передайте Мэсону и Маклеоду, что я их жду. Смэдж повесил ружье за спину и ушел не оборачиваясь, маленький, уродливый, несчастный, кривой: одно плечо у него было выше другого. Парсел оперся рукой о косяк и глубоко вздохнул Он чувствовал себя больным от отвращения. Он обернулся. Через его плечо Ивоа тоже смотрела вслед уходящему Смэджу. - Я не решилась выстрелить, - сказала она с ноткой сожаления в голосе. - Боялась, что промахнусь, и он тебя убьет. Выражение ее глаз поразило Парсела. Он не узнавал своей Ивоа. Она внезапно стала совсем другой, - Откуда у тебя ружье, Ивоа? - Мне его дали. - Кто? Ивоа молчала и ждала, глядя ему прямо в глаза. Первый раз с тех пор как они стали мужем и женой, она отказалась ему отвечать. - Отдай, - сказал Парсел. Она покачала головой. - Отдай его мне, - сказал он, протягивая руку. Она снова покачала головой и отступила с таким проворством, какого нельзя было ожидать в ее положении. - Отдай же, - сказал он, приближаясь к ней. Но она уже проскользнула в раздвижную дверь и скрылась в саду. - Ивоа! Ему пришлось сделать огромное усилие, чтобы последовать за ней. Ноги отказывались его держать. Он обогнул угол хижины и заглянул в пристройку. Ивоа там не было. - Ивоа! Он обошел вокруг дома и вернулся обратно. Ему послышался шорох в густой листве ибиска в глубине сада. Он двинулся туда, еле волоча ноги. Шорох стих. Он миновал чащу ибиска и проник под гигантские папоротники. Он снова позвал Ивоа, но собствен- ный голос показался ему слабым, беззвучным. Его обступил зеленоватый полумрак. Затаив дыхание, он прислушался. Ничто не шелохнулось. Тогда он бросился на колени, оперся рукой о мох и растянулся во весь рост на спине. Челюсть болела, все мускулы ныли от усталости, по телу разлилась ужасная слабость, и как только он закрыл глаза, у него сразу же закружилась голова. Он открыл глаза, но легче не стало. Тогда он осторожно повернулся на бок и стал дышать глубоко и равномерно. Несколько долгих минут он боролся с тошнотой, но ему никак не удавалось с ней справиться. и в конце концов он сдался, разбитый, опустошенный. Он наклонился, его вырвало, и он бессильно откинулся назад. И вдруг воздух стал редким, невесомым, от открыл рот, задыхаясь, в глазах потемнело, и его охватило мучительное ощущение агонии. Когда он пришел в себя, пот струился у него по лицу, по бокам, по спине. Вдруг подул ветерок и повеяло восхитительной свежестью. Парселу показалось, что он плывет по реке, не пытаясь даже шевельнуть рукой, неподвижный, безвольный. Он снова вдыхал жизнь большими глотками, беззаботный, счастливый счастливый до глубины души, покорно отдаваясь этому ощущению счастья. - Прошло несколько минут. Он жил, чувствовал себя живым. Боже мой, как чудесно жить! "Как чудесно! Как чудесно!" - вслух произнес он. В ту же минуту он почувствовал как в нем что-то оборвалось, нога его подскочила и вытянулась как будто он сорвался в пустоту, и он подумал: "Сейчас они придут, худшее еще впереди..." Парсел обогнул чащу ибиска и пошел по садовой дорожке, стараясь разглядеть, что делается внутри дома. Они уже были там, все трое, и сидели, держа ружья между колен, застыв, словно актеры на сцене перед поднятием занавеса. Маклеод оперся спиной о входную дверь, Мэсон и Смэдж уселись по обеим сторонам раздвижной перегородки. Посреди комнаты стояла незанятая табуретка. "Это для меня, - подумал Парсел, - скамья подсудимых". Парсел замедлил шаг. В их внешности не было ничего необычного. Мэсон сидел в застегнутом доверху мундире, обутый, при галстуке, а у его ног лежала треуголка; Маклеод был в обычной белой фуфайке; Смэдж в штанах, но голый до пояса, с опущенным правым плечом; его впалая грудь поросла серой шерстью. Парсел задел камешек босой ногой. Все трое разом повернулись к нему, и Парсел был поражен отсутствием всякого выражения на их лицах. Физиономии были бесцветны, пусты, в них не было ничего человеческого. "Лица судей", - подумал Парсел и холодная волна пробежала у него по спине. Он ускорил шаг, поднялся по ступенькам и направился к свободной табуретке. В ту же минуту он понял: табуретка стояла посреди комнаты, а троица с умыслом разместилась вокруг, чтобы подсудимый не сбежал. "Они уже распоряжаются мной, как своей собственностью", - с отвращением подумал Парсел. - Садитесь, мистер Парсел, - скомандовал Мэсон. Парсел собрался было сесть, но тотчас выпрямился. Здесь он у себя. Никто не смеет давать ему приказаний в его собственным доме. Он взял табуретку, отодвинул ее в сторону, поставил на на нее ногу и, наклонившись, оперся правой рукой о колено, а левую засунул в карман. - Мистер Парсел, - сказал Мэсон, - только что произошло очень важное событие: ваша жена угрожала ружьем Смэджу. - Совершенно верно, - ответил Парсел. - Смэдж взял меня на мушку. Если бы Ивоа не вмешалась, он убил бы меня. - Враки! - пронзительно закричал Смэдж. - Он отказался идти, капитан! Я угрожал ему, но не собирался стрелять. Мэсон поднял руку. - Не перебивайте, Смэдж. Откуда у нее ружье, господин Парсел? - Не знаю. - А я вам скажу: оно украдено у меня - Украдено? - Да, украдено, мистер Парсел. Подсчитать нетрудно. На "Блоссоме" было двадцать одно ружье: восемь французских ружей, которые сейчас попали в руки черных, и тринадцать английских; по приезде на остров они были распределены следующим образом: у Ханта одно, у Бэкера одно, у Джонса одно, у Смэджа одно, у Уайта два, у Маклеода два, а у меня четыре. У вас не было ни одного. - Совершенно верно. - Учитывая, что четыре ружья водоносов пропали, у британцев в настоящее время осталось только девять ружей. У Бэкера одно, у Смэджа одно, у Маклеода два, у меня четыре плюс второе ружье Уайта - итого пять. Итак, я повторяю, у нас всего девять ружей, из них три здесь, одно у Бэкера, и пять, заметьте, пять, остались в резерве; они спрятаны в таитянском доме, под охраной миссис Мэсон, которая, кстати сказать, с начала военных действий ведет себя безупречно и которой я доверяю. Он сделал паузу. - Мистер Парсел, после доклада Смэджа я немедленно пересчитал ружья, порученные охране миссис Мэсон. И обнаружил всего четыре ружья. Миссис Мэсон была чрезвычайно огорчена. Она заявила, что никому их не давала и не одалживала. Из этого я заключил, что, воспользовавшись ее минутной отлучкой, кто-то украл ружье. Мистер Парсел, вы спрашивали у вашей жены, откуда у нее ружье? - Спрашивал. - И что же? - Она не захотела отвечать. - И не без причины! - воскликнул Мэсон с торжеством. Парсел ничего не ответил, и капитан продолжал: - Пытались ли вы по крайней мере отобрать у нее ружье? - Да, пытался. Но мне не удалось. Она сбежала. - Сбежала! - вскричал Мэсон. - Сбежала, мистер Парсел! И вы не бросились за ней? - Бросился, но не догнал. Она спряталась в чаще. - Мистер Парсел! - воскликнул Мэсон, багровея от гнева.