есколько лет они оставили всякую надежду найти Дюре или проводника Тука живыми... Тем не менее Орланди нанял опытных пилотов, и на двух скиммерах, принадлежащих плантации, мы отправились на плато. Мы решили пробраться в страну бикура по самому Разлому, положившись на автоматику и на удачу. Хотя при таком маршруте основной массив огненных лесов оставался в стороне, мы все-таки потеряли один скиммер и четырех человек - так велика была активность деревьев тесла. Отец Хойт замолчал и слегка покачнули?. Схватившись за край стола, чтобы обрести устойчивость, он откашлялся и заговорил снова: - Рассказ мой почти окончен. Мы обнаружили деревню бикура. Их было ровно семьдесят, и были они такие же глупые и необщительные, какими изображает их в своих записках отец Дюре. Мне удалось выведать у них, что он погиб, пытаясь проникнуть в огненный лес. Мешок из бестоса уцелел; там были его дневники и томограммы. - Хойт обвел присутствующих быстрым взглядом, затем снова опустил глаза. - Мы заставили их показать нам место, где погиб отец Дюре. Они... они не погребли его. Его останки сильно обгорели и разложились, но обнаруженного было достаточно, чтобы убедиться - разряды деревьев тесла уничтожили... не только тело, но и... крестоформ. Отец Дюре умер настоящей смертью. Мы отвезли его останки на плантацию Пересебо и там, отслужив панихиду, предали земле. - Хойт глубоко вздохнул. - Вопреки моим настойчивым возражениям господин Орланди уничтожил деревню бикура и часть стены Разлома кумулятивными ядерными зарядами, доставленными с плантации. Я не думаю, что кому-нибудь из бикура удалось уцелеть. Вход в лабиринт и так называемая базилика, по всей видимости, погребены обвалом. Во время экспедиции я был ранен, и потому, прежде чем возвращаться на северный континент и заказывать билеты на-Пасем, мне пришлось несколько месяцев провести на плантации. О существовании этих дневников, равно как и об их содержании, знают только Орланди, монсеньер Эдуард и те высокопоставленные сановники, которых монсеньер Эдуард счел нужным поставить в известность. Но, насколько я знаю, в связи с дневниками отца Поля Дюре Церковь не делала никаких заявлений. Последние слова отец Хойт произнес стоя и сразу же сел. С его подбородка каплями стекал пот, а лицо в отраженном свете Гипериона казалось синевато-бледным. - Это... все? - спросил Мартин Силен. - Да, - с трудом ответил отец Хойт. - Леди и джентльмены, - произнес Хет Мастин, - нам пора. Я предлагаю всем собрать багаж и встретиться на корабле нашего друга Консула в сфере N_11 не позже, чем через тридцать минут. Я же воспользуюсь одним из челночных кораблей Древа и присоединюсь к вам позднее. Не прошло и пятнадцати минут, как почти все собрались. Тамплиеры перебросили мостик с рабочего пирса, находившегося на внутренней поверхности сферы, к балкону верхнего яруса корабля, и Консул отвел гостей в комнату отдыха. Тем временем клоны внесли багаж и удалились. - Чудесный старый инструмент. - Полковник Кассад провел ладонью по гладкой крышке "Стейнвея". - Клавикорд? - Фортепьяно, - ответил Консул. - Сделано еще до Хиджры. Итак, все в сборе? - Все, кроме Хойта, - ответила Ламия Брон, усаживаясь в проекционной нише. Вошел Хет Мастин. - Военный корабль Гегемонии дает вам разрешение на посадку в космопорте Китса, - сказал капитан и огляделся. - Сейчас я пошлю матроса узнать, что с господином Хойтом. Возможно, он нуждается в помощи. - Не надо. - Консул постарался придать своему голосу убедительность. - Я сам помогу ему. Не могли бы вы объяснить, как найти его каюту? Несколько секунд капитан корабля-дерева молча смотрел на Консула, затем сунул руку в складки своей мантии и достал диск-указатель. - Счастливого пути! - сказал он, передавая Консулу диск. - Увидимся на планете. В полночь мы выступаем из святилища Шрайка в Китсе. Консул поклонился. - Путешествие под защитой ветвей вашего Древа, Хет Мастин, доставило мне истинное удовольствие, - произнес он официальным тоном. Повернувшись к остальным, он обвел рукой зал: - Прошу вас, устраивайтесь поудобней. Можно прямо здесь, в комнате отдыха. Или, если угодно, пройдите на нижнюю палубу, в библиотеку. Корабль сам позаботится о вас и ответит на все ваши вопросы. Как только мы с отцом Хойтом вернемся, сразу же стартуем. Каюта священника находилась в средней части "дерева", на конце небольшой ветки. Как и предполагал Консул, указатель комлога, который вручил ему Хет Мастин, служил также и ключом, отпирающим папиллярный замок. После нескольких безуспешных попыток привлечь внимание священника звонками и ударами в дверь Консул коснулся диском замка и вошел в стручок. Отец Хойт, запрокинув голову, стоял на коленях посреди ковра из трав. Вокруг него валялось белье, какие-то приборы, одежда и лекарства из стандартной аптечки. Он сорвал с себя накидку и воротничок, а мокрая от пота рубашка была разодрана в клочья. Через стенку стручка просачивался свет Гипериона, придавая происходящему оттенок нереальности; казалось, они находятся под водой... или в соборе, подумал Консул. Лицо Ленара Хойта было искажено судорогой, пальцы царапали грудь. Мышцы, вздувшиеся под бледной кожей его предплечий, пульсировали, словно живые существа. - Инъектор... неисправен, - задыхаясь, произнес Хойт. - Прошу вас... Консул поспешно кивнул, приказал двери закрыться и опустился на колени рядом со священником. Затем он вынул из его судорожно сжатых пальцев бесполезный инъектор и извлек ампулу. Ультраморфин. Консул еще раз кивнул и достал из аптечки, которую принес со своего корабля, новый инъектор. Ему потребовалось всего пять секунд, чтобы заправить его ультраморфином. - Ради Бога, - взмолился Хойт, извиваясь в судорогах. Консулу казалось, что он воочию видит волны боли, пробегающие по телу священника. - Сейчас, - успокоил его Консул и перевел дыхание. - Но сначала вы окончите свой рассказ. Хойт, не сводя с него глаз, потянулся к инъектору. Но Консул, который и сам обливался потом, держал прибор так, что священник не мог его достать. - Сию секунду, - повторил он. - Как только вы все расскажете. Мне необходимо это знать. Иисусе милосердный, - простонал Хойт. - Умоляю вас! - Сейчас, сейчас, - задыхаясь, ответил Консул. - Но сначала вы скажете мне правду. Прерывисто дыша, отец Хойт рухнул на четвереньки. - Негодяй! - Священник несколько раз глубоко вздохнул, потом задержал дыхание и, наконец, справившись с судорогой, сел прямо. В безумном взгляде его мелькнуло нечто похожее на облегчение. - И тогда... вы... введете мне? - Да, - сказал Консул. - Хорошо, - еле слышно прошептал Хойт. - Я скажу вам... правду. Плантация Пересебо... как я говорил. Мы прилетели... в начале октября... Дикий... восемь лет после того, как Дюре... исчез. О, Боже, как больно! Спирт и эндорфины больше не действуют. Только... чистый ультраморфин... - Понимаю, - прошептал Консул. - Инъектор готов. Но сначала рассказ. Священник опустил голову. Пот стекал у него по щекам и переносице и каплями падал в короткую траву. Консул заметил, что его мышцы напряглись, словно он готовился к нападению, но затем новый приступ боли обрушился на тщедушное тело, и Хойт обмяк. - Тот скиммер... он не погиб... Семфа, еще двое мужчин и я... пошли на вынужденную... рядом с Разломом... Орланди улетел дальше... вверх по реке. Его машина... он должен был переждать, пока деревья не разрядятся... ...Бикура пришли ночью. Убили... убили Семфу, пилота... и того, другого тоже... Забыл, как его звали... А меня... оставили в живых. - Хойт протянул было руку к наперсному кресту, но понял, что в припадке сорвал его. Он рассмеялся коротким смешком, но заставил себя замолчать, прежде чем смех перешел в рыдания. - Они... рассказали мне о пути креста. О крестоформе. Рассказали мне о... Сыне Пламени... ...На следующее утро они отвели меня... к нему. - Хойт попытался сесть прямо. Выкатив глаза, он рвал себе щеки ногтями. Видимо, он испытывал страшную боль, но уже не думал про ультраморфин. - Около трех километров вглубь огненного леса... большое дерево тесла... восемьдесят... нет, сто метров высотой, не меньше. Уже спокойно, но все еще много... ионизация... и повсюду зола. ...Бикура не хотели... не хотели подходить слишком близко. Просто опустились на колени и склонили свои мерзкие лысые головы. Но я... подошел близко... должен был. Боже милостивый... Господи Иисусе, это был он. Дюре. То, что от него осталось. ...Он забрался на три... может быть, на четыре метра... вверх по стволу дерева... по веревочной лестнице... Соорудил себе платформу. Для ног. Разломал громоотводы... сделал из них длинные шипы... Заточил... Должно быть, забил камнем самый длинный... сквозь обе ступни... сквозь платформу из бестоса... в дерево... ...Его левая рука... он забил шип между лучевой и локтевой костью... мимо вен... как проклятые римляне. Очень надежно... Пока цел скелет... Другая рука... правая рука... ладонью вниз. Сперва он забил шип. Заостренный с обоих концов. Затем... нанизал свою правую руку. Каким-то образом согнул шип. Крюк... ...Лестница свалилась... давно... но это был бестос. Не горит. Я залез к нему. Все сгорело еще несколько лет назад... одежда, кожа, верхний слой мяса... но мешок из бестоса все еще висел у него на шее... ...Сплав, из которого были сделаны шипы, все еще проводил ток, даже когда... я мог чувствовать это... видеть, как это... проходит через его тело... то, что осталось от тела... ...Это все еще выглядело как Поль Дюре. Это важно. Я сообщил монсеньеру. Кожи нет. Плоть почти исчезла. Видны нервы и эти... как серые и желтые корни. Боже, какая вонь. Но это все еще выглядело как Поль Дюре!.. ...Я понял тогда. Понял все. Каким-то образом... даже раньше, чем прочел дневники. Понял, что он висел здесь... о. Боже милостивый... семь лет. Живой. Умирающий. Крестоформ... заставлял его оживать снова. Электричество... текло через него каждую секунду все эти... семь лет. Пламя. Голод. Боль. Смерть. Но каким-то образом проклятый... крестоформ... всасывая вещество из дерева, может быть, из воздуха, из того, что осталось... восстанавливал, что мог... принуждал его жить... и чувствовать боль... снова, и снова, и снова... ...Но он победил. Боль была его союзником. Господи Иисусе... Что такое несколько часов на кресте... а потом - копье и покой... Семь лет!.. ...Но... он победил. Когда я снял мешок, крестоформ свалился с его груди. Просто... слетел... эти проклятые корни... оборвались. А затем то... то, что я считал трупом... человек поднял голову. Не веки. Глаза запеклись белым. Губы исчезли. Но он посмотрел на меня и улыбнулся. Он улыбнулся. И он умер... умер по-настоящему... там, у меня на руках. В десятитысячный раз, но теперь по-настоящему. Он улыбнулся мне и умер. Хойт замолчал, словно хотел остаться наедине со своими страданиями, затем, то и дело стискивая от боли зубы, продолжил: - Бикура отвели меня... назад... к Разлому. Орланди прилетел на следующий день. Спас меня. Он... Семфа... я не мог... он спалил лазером деревню, сжег бикура... на месте... они стояли, как стадо безмозглых баранов. Я не... я не спорил с ним. Я смеялся. Боже милостивый, прости меня. Орланди засыпал все вокруг кумулятивными снарядами... для расчистки леса... под фибропластовые плантации. Хойт посмотрел прямо в глаза Консулу и судорожно взмахнул правой рукой. - Сначала болеутоляющие средства делали свое дело. Но с каждым годом... с каждым днем... становилось хуже. Даже в фуге... боль. В любом случае я должен был вернуться назад. Как он мог... семь лет! О, Иисусе милосердный, - простонал отец Хойт и впился ногтями в ковер. Консул быстро наклонился к нему, ввел под мышку полную ампулу ультраморфина и, когда священник стал оседать, подхватил его и бережно уложил на ковер. Все плыло перед глазами Консула, когда он разорвал мокрую от пота рубашку Хойта и отшвырнул лохмотья в сторону. Да, он был там, на груди. Он затаился под бледной кожей как огромный крестоообразный червь. Консул перевел дыхание и осторожно перевернул священника лицом вниз. Второй крестоформ был там, где он и ожидал его обнаружить. Крестообразный рубец чуть меньше первого проступал на худой спине священника, как раз между лопатками. Когда пальцы Консула коснулись воспаленной плоти, Хойт чуть заметно дернулся. Консул действовал уверенно и неторопливо. Сперва он упаковал багаж священника и прибрал в комнате. Затем одел Хойта - бережно, как одевают, провожая в последний путь, тело родного человека. Комлог Консула подал сигнал вызова. - Пора стартовать, - раздался голос полковника Кассада. - Идем, - ответил Консул. По комлогу он вызвал клонов, чтобы отнести багаж. Но отца Хойта он понес сам. Тело казалось почти невесомым. Дверь стручка распахнулась, и Консул вышел из густой тени ветвей в сине-зеленое сияние Гипериона, заполнявшего теперь весь небосвод. Обдумывая легенду, которую ему предстоит рассказать остальным. Консул помедлил секунду и еще раз посмотрел в лицо спящему священнику. Потом бросил взгляд вверх, на Гиперион, и пошел дальше. Даже если бы сила тяжести была здесь такой же, как на Земле, подумал Консул, ноша не показалась бы ему тяжелой. Его ребенка давно не было в живых, но сейчас к нему вернулось то давнишнее, напрочь забытое чувство - чувство отца, который несет в постель уснувшего сына. 2 В Китсе, столице Гипериона, было тепло и пасмурно. Дождь прекратился, но над городом медленно ползли тяжелые облака, наполняя воздух соленым дыханием океана, лежавшего в двадцати километрах к востоку. Под вечер, когда серый день выцвел и превратился в серые сумерки, громкий двойной удар потряс город, эхом отразившись от превращенного в гигантскую статую одинокого пика на юге. Облака запылали голубым огнем, и полминуты спустя из них вынырнул эбеново-черный космический корабль. Поддерживаемый столбом термоядерного пламени, он медленно опускался, помигивая красными и зелеными навигационными огнями. На высоте тысячи метров зажглись посадочные огни корабля, и сразу же со стороны космопорта, расположенного к северу от столицы, навстречу ему поднялись три лазерных луча. Словно приветствуя корабль, они захватили его в рубиновый треножник. На высоте трехсот метров космолет перешел в планирующий режим, плавно, как пивная кружка по мокрой стойке, скользнул в сторону и невесомо погрузился в подготовленную для него посадочную шахту. Струи воды под высоким давлением начали омывать шахту и основание корабля. Облака пара поднимались вверх и, смешиваясь с завесой редкого дождя, расползались по мощеной равнине космопорта. Когда выключили воду, наступила тишина, нарушаемая лишь шепотом дождя и потрескиванием остывающего корпуса корабля. Через минуту в двадцати метрах над ограждением шахты из головного обтекателя выдвинулся небольшой балкон. На него вышли пятеро. - Благодарю вас за приятное путешествие, сэр. - Полковник Кассад учтиво поклонился Консулу. Тот кивнул в ответ и, облокотившись на перила, глубоко вдохнул свежий воздух. Бисеринки дождя тут же усыпали его плечи и брови. Сол Вайнтрауб расстегнул свою сумку-люльку и взял ребенка на руки. Перемена давления или температуры, новые запахи, движение, шум или все это вместе - разбудило девочку, и она громко заплакала. Вайнтрауб принялся укачивать ее, но плач не прекращался. - Подходящий комментарий по случаю нашего прибытия, - бросил Мартин Силен. Поэт был облачен в длинную пурпурную накидку и красный берет, сдвинутый к правому уху. Он захватил с собой стакан и уже успел к нему приложиться. - Клянусь распятием, здесь все переменилось. Консул, который не был на Гиперионе всего восемь местных лет, только покачал головой. Когда он жил в Китсе, космопорт находился в девяти километрах от города, теперь же лачуги, палатки и грязные улицы окружали летное поле со всех сторон. В те дни маленький порт принимал не более одного корабля в неделю, сейчас Консул насчитал на поле не менее двадцати космолетов. На месте одноэтажного домика, в котором размещались портовое управление и таможня, высилось огромное, собранное из готовых блоков здание; на западе, там где поле сильно раздавалось вширь, появилось с дюжину новых вышек и шахта, а по периметру космопорта торчали десятки стандартных, защитного цвета модулей. Консул знал, что в них может размещаться все что угодно, от наземных станций управления до казарм. Из кучки таких же коробок на дальнем конце посадочной полосы тянулся к небу лес причудливых антенн. - Прогресс, - пробормотал Консул. - Война, - возразил полковник Кассад. - Глядите, там люди. - Ламия Брон, указала на юг, в сторону главных ворот, где за внешней оградой и фиолетовым защитным полем беззвучно бушевало тускло-коричневое море. - Боже мой, - Консул не мог сдержать удивления, - действительно! Кассад включил бинокль, и они начали по очереди разглядывать многотысячную толпу, осаждавшую проволочные ограждения и защитное поле. - Зачем они там стоят? - спросила Ламия. - Что им надо? Даже здесь, на расстоянии полукилометра, чувствовался угрожающий напор людской массы. Морские пехотинцы в темной форме несли караул на внутренней стороне периметра, из чего Консул заключил, что узкая полоска земли между проволокой, силовым полем и цепочкой морских пехотинцев почти наверняка заминирована или простреливается лучами смерти. А может, и то и другое. - Чего они хотят? - повторила Ламия. - Убраться отсюда, только и всего, - невозмутимо ответил ей Кассад. Еще до того, как полковник заговорил. Консул понял, что палаточный городок вокруг космопорта и толпа у ворот - явления неизбежные. Население Гипериона приготовилось покинуть планету. Должно быть, каждый раз, когда в порту садится корабль, у ворот возникает этот безмолвный прибой. - Ну, один все-таки останется. - Мартин Силен указал на юг, где за рекой высился одинокий пик. - Его хнычущее величество, старина Уильям, упокой, Господи, его грешную душу. - В наступивших сумерках лицо Печального Короля едва проступало сквозь завесу дождя. - Я знал его, Горацио, - произнес пьяный поэт. - Человек бесконечно остроумный. Шутки, шутки... и хоть бы одна смешная. Самая настоящая ослиная задница, Горацио. Прикрыв дочку от моросящего дождя, Сол Вайнтрауб отошел в сторону, чтобы ее плач не мешал беседе. - Смотрите, едут, - неожиданно сказал он и мотнул головой. По мокрой бетонке к кораблю катил автомобиль наземной службы, покрытый камуфляжной полимерной пленкой, за которым следовал армейский ТМП - транспортер на магнитной подушке, оснащенный для передвижения в слабом магнитном поле Гипериона вспомогательными турбонагнетателями. Мартин Силен, все это время созерцавший мрачный лик Печального Короля Билли, продекламировал тихим, едва слышным голосом: В угрюмой тьме затерянной долины, Вдали от влажной свежести зари, И полдня жгучего, и одинокой Звезды вечерней, - в мрачной тишине Сидел Сатурн, как тишина, безмолвный, Недвижный, как недвижная скала. Над ним леса, чернея, громоздились, Подобно тучам... [Д.Китс. "Гиперион". Книга первая, 1-8] На балкон, сжимая голову руками, вышел отец Хойт. Широко открытые глаза и отсутствующий взгляд делали его похожим на разбуженного ребенка. - Мы прибыли? - спросил он. - А как же, блин! - вскричал Мартин Силен, возвращая бинокль полковнику. - Давайте же спустимся и поприветствуем жандармов! Молоденький лейтенант морской пехоты внимательно просмотрел диск с разрешением на посадку, который Хет Мастин получил от командира эскадры, но надменное выражение так и не сошло с его лица. Оставив паломников мокнуть под дождем, он принялся неторопливо сканировать чипы с их визами, время от времени бросая замечания лениво-заносчивым тоном - типичная мелкая сошка, дорвавшаяся до власти. Однако, взяв чип Федмана Кассада, он тут же поднял глаза, сразу сделавшись похожим на удивленного зверька: - Полковник Кассад? - Полковник в отставке, - уточнил Кассад. - Извините... сэр, - заикаясь, пробормотал лейтенант и стал торопливо совать паломникам их чипы. - Я не знал, что вы в этой группе, сэр. То есть... капитан только сказал... я имею в виду... мой дядя был с вами на Брешии, сэр. Я хочу извиниться... все, что в наших силах... я и мои люди... - Вольно, лейтенант, - сказал Кассад. - Лучше скажи, можно отсюда как-нибудь добраться до города? - Ну... в общем, сэр... - Молодой морской пехотинец попытался потереть подбородок, но вовремя вспомнил про шлем. - Да, сэр! Но проблема в том, что на вас может накинуться толпа и... К тому же эти проклятые ТМП ни хрена не пашут на этой... ой, простите, сэр. Понимаете, наземный транспорт возит только грузы, а все скиммеры заняты до двадцати двух ноль-ноль, но я был бы счастлив предоставить в ваше распоряжение... - Минутку, - прервал его Консул. Метрах в десяти от них приземлился потрепанный пассажирский скиммер, вдоль кожуха которого тянулась золотистая геодезическая линия - эмблема Гегемонии. Из кабины неловко выбрался высокий тощий мужчина. - Тео! - закричал Консул и бросился навстречу прилетевшему. Они протянули было друг другу руки, но потом, передумав, крепко обнялись. - Черт возьми, - Консул улыбнулся, - ты хорошо выглядишь, Тео! В самом деле, хотя разница в возрасте между Консулом и бывшим его помощником сократилась на шесть лет, внешне тот почти не изменился: то же худое лицо, мальчишеская улыбка и густая рыжая шевелюра, привлекавшая внимание всех незамужних (а также некоторых замужних) сотрудниц консульства. От своей ставшей притчей во языцех застенчивости Тео Лэйн тоже не избавился - вот и сейчас он то и дело без всякой нужды поправлял старомодные очки в роговой оправе. Впрочем, молодой дипломат больше никак не проявлял свои чувства. - Хорошо, что вы вернулись, - сказал Тео. Консул повернулся и начал представлять своего друга паломникам, но затем вдруг остановился. - Боже мой, - сказал он, - ты ведь теперь консул. Извини, Тео, я не подумал об этом. Тео Лэйн улыбнулся и снова поправил очки. - Не беспокойтесь, сэр, - сказал он. - Теперь я уже не консул. Последние несколько месяцев я выполняю обязанности генерал-губернатора. Комитет местного самоуправления в конце концов потребовал - и получил - формальный статус колонии. Приветствую вас в новом мире Гегемонии. На мгновение Консул опешил, потом снова бросился обнимать бывшего протеже: - Поздравляю, Ваше Превосходительство! Тео заулыбался и взглянул на небо: - Похоже, скоро начнется настоящий ливень. Господа, прошу вас ко мне в скиммер. Я отвезу вас в город. - Новый генерал-губернатор улыбнулся морскому пехотинцу: - Лейтенант? - Да, сэр, - офицер замер по стойке смирно. - Не могли бы вы дать нам своих людей погрузить багаж? Мы хотели бы улететь побыстрее - дождь вот-вот разойдется... Скиммер летел на юг вдоль шоссе, строго выдерживая шестидесятиметровую высоту. Консул сидел на переднем пассажирском сиденье, остальные паломники удобно расположились позади, в откидных пластиковых креслах. Мартин Силен и отец Хойт спали. Дочка Вайнтрауба перестала плакать и самозабвенно сосала синтетическое материнское молоко из мягкой бутылочки. - Как все изменилось, - сказал Консул. Он прижался щекой к усеянному дождевыми каплями куполу кабины и посмотрел вниз. Там царил настоящий хаос. На протяжении всего трехкилометрового пути до городских предместий склоны холмов и оврагов были облеплены тысячами лачуг и навесов. Под мокрыми брезентовыми крышами зажигались огни, освещая сновавшие между грязными лачугами столь же грязные человеческие фигуры. Вдоль старого шоссе Китс-Космопорт построили высокий забор, а саму дорогу расширили и заменили на ней покрытие. Сейчас по ней тянулись навстречу друг другу два потока автомобилей и грузовиков на воздушной подушке, выкрашенных в защитный цвет или покрытых полимерным камуфляжем. Впереди сверкали огни Китса. Казалось, их стало больше, и горели они там, где их-прежде не было, - в речной долине и на холмах. - Три миллиона, - сказал Тео, словно читая мысль своего бывшего шефа. - По меньшей мере, три миллиона. И с каждым днем их все больше. Консул взглянул на него: - Когда я уезжал, на планете насчитывалось не больше четырех с половиной миллионов жителей. - Сейчас, наверное, столько же, - сказал новый генерал-губернатор. - Но все стремятся в Китс. Все хотят, пока не поздно, попасть на корабль и унести отсюда ноги. Некоторые ждут, когда построят портал, но большинство не верит, что мы управимся вовремя. Боятся. - Кого? Бродяг? - Их тоже, - ответил Тео. - Но еще больше - Шрайка. Консул отодвинулся от холодного стекла. - Стало быть, это уже перевалило через Уздечку? Тео невесело рассмеялся: - ЭТО везде. Точнее говоря, не ЭТО, а ЭТИ. Люди уверены, что этих тварей несколько десятков или даже сотен. Сообщения о жертвах Шрайка идут со всех трех континентов. Спокойно только в столице, в больших городах - в Эндимионе, например, и на отдельных участках побережья вдоль Гривы. - И сколько человек погибло? - спросил Консул, хотя ответ его не интересовал. - По меньшей мере, тысяч двадцать, включая сюда и пропавших без вести. Много раненых, но тут уж Шрайк ни при чем, не так ли? - Тео вновь усмехнулся. - Шрайк всегда доводит дело до конца. Люди случайно стреляют друг в друга, падают с лестниц, от страха прыгают из окон или давят друг друга в толпе. Хрен знает что. За те одиннадцать лет, это Консул проработал вместе с Тео Лэйном, он не слышал от него ни одного грубого слова. - А что же ВКС? Есть от них какой-нибудь толк? - спросил Консул. - Могут они остановить Шрайка хотя бы на подступах к большим городам? Тео покачал головой. - Армия не может ни черта. Конечно, толпу она успокаивает. Люди видят: морские пехотинцы на месте, значит, космопорт открыт, а гавань в Порт-Романтике пока в безопасности. Но армия даже не пытается задержать Шрайка. Они ждут нападения Бродяг. - А что же ССО? - спросил Консул, догадываясь, что от почти необученных сил самообороны толку мало. Тео фыркнул: - Из двадцати тысяч убитых, по крайней мере, восемь - ополченцы ССО. Генерал Брэкстон повел свою "Третью Боевую" вверх по Речной Дороге, чтобы, как он выразился, "разбить Шрайка в его логове". И с тех пор о нем ничего не слышно. - Ты шутишь, - произнес Консул, но одного взгляда на лицо друга было достаточно, чтобы понять: тому вовсе не до шуток. - Тео, - спросил он, - как тебе удалось выкроить время, чтобы встретить нас в космопорте? - Я его не выкраивал. - Генерал-губернатор оглянулся. Одни паломники спали, другие устало смотрели в окна. - Просто я хотел поговорить с вами. Не ходите туда! Консул покачал головой, но Тео с силой сжал его руку. - Послушайте, что я вам скажу. Я знаю, как трудно вам было вернуться сюда после... Но нельзя же вот так, ни с того ни с сего, бросать все к чертовой матери... Короче говоря, выкиньте из головы саму мысль об этом дурацком паломничестве. Оставайтесь в Китсе. - Но не могу же я... - начал было Консул. - Послушайте, что я вам скажу, - настойчиво повторил Тео. - Причина первая. Вы - самый блестящий дипломат Гегемонии, лучший специалист по кризисным ситуациям из всех, кого я знал, а нам нужны профессионалы. - Но это еще не... - Помолчите. Причина вторая. Ни вы, ни ваши спутники не смогут подобраться к Гробницам Времени ближе, чем на двести километров. Это в добрые старые времена чертовы самоубийцы без труда проникали к самым Гробницам и могли даже посидеть там с недельку, а потом передумать и вернуться домой. Теперь ситуация изменилась. Шрайк наступает. Это как чума. - Понимаю. Но тем не менее... - Причина третья. Вы нужны мне. Я связывался с Тау Кита, просил Центр прислать мне кого-нибудь в помощь. Когда я узнал, что вы прилетаете... ну, черт возьми, последние два года я только об этом и думаю. Консул покачал головой, еще не вполне понимая, в чем дело. Скиммер повернул к центру города, затормозил и неподвижно завис в воздухе. Оторвав взгляд от приборной доски, Тео посмотрел Консулу прямо в глаза. - Я хочу, чтобы вы приняли на себя полномочия генерал-губернатора. Сенаторы возражать не станут. За исключением разве что госпожи Гладстон. Но пока она поймет, в чем дело, будет уже поздно. Консула словно ударили под дых. Он отвел взгляд и уставился вниз, на лабиринт узких улочек и покосившихся домишек Джектауна, Старого города. Наконец он выдавил из себя: - Я не могу, Тео. - Послушайте, если вы... - Нет, не могу. Ничего хорошего из твоей затеи не выйдет, но дело даже не в этом. Я просто-напросто не могу. Я должен совершить паломничество. Тео поправил очки и отвернулся. - Видишь ли, Тео, из всех профессиональных дипломатов, с которыми мне приходилось работать, ты - самый знающий и толковый. А я уже восемь лет как отошел от дел. Я думаю... Тео быстро кивнул и прервал его: - Вы хотите попасть в Святилище Шрайка? - Да. Скиммер немного покружил в воздухе и сел. Погруженный в свои мысли. Консул понял это, только когда боковые двери сложились вдвое и откинулись вверх. - Слава Богу, добрались, - сказал Сол Вайнтрауб. Паломники выбрались из машины и застыли, пораженные: груды камней и обгоревшие развалины - вот и все, что осталось от Святилища Шрайка. С тех пор как примерно двадцать пять местных лет тому назад Гробницы Времени снова стали опасными и были закрыты для посещения, самым популярным местом у туристов, прилетающих на Гиперион, сделалось Святилище. Занимавший целых три городских квартала главный храм Церкви Шрайка был увенчан заостренным стопятидесятиметровым шпилем и являл собой некое жутковатое подобие кафедрального сбора. В его каркасе из сверхпрочного сплава, в стремительных, будто текущих линиях каменных контрфорсов, угадывалась пародия на готику, изобилие архитектурных трюков, основанных на обмане зрения, - ложные перспективы, "невозможные" углы - придавало ему сходство с гравюрами Эшера, а потайные комнаты, крытые и внутренние дворики вызывали в памяти кошмарные видения Босха. Но еще сильнее Святилище напоминало о прошлом Гипериона. Оно само было прошлым Гипериона. А теперь его не стало. Лишь груды почерневших камней напоминали о величественном здании, некогда высившемся на этом месте. Оплавленные фермы поднимались над развалинами, словно ребра скелета какого-то гигантского чудовища. Подвалы и подземные ходы, проложенные триста лет назад, были погребены под обломками. Консул подошел к краю ближайшей ямы и задумался. Легенда гласила, что подземелье Святилища соединяется с лабиринтом... - Здесь, похоже, прошлись "адской плетью". - Мартин Силен ввернул древнее название лазерного оружия большой мощности. Сейчас, стоя рядом с Консулом у края ямы, поэт, казалось, внезапно протрезвел. - Когда-то здесь было только Святилище и часть Старого города. Но после катастрофы у Гробниц Времени Билли решил перенести Джектаун сюда, поближе к Святилищу. И вот его нет. Боже мой... - Ерунда. Все посмотрели на Кассада. - Ерунда. - Внимательно рассматривавший камни полковник поднялся на ноги. - Адская плеть туг ни при чем. Били плазменными кумулятивными снарядами. И не один раз. - Вы и теперь хотите отправиться в это бессмысленное паломничество? - спросил Тео. - Давайте вернемся в консульство. - Он обращался к Консулу, но его приглашение было адресовано всем паломникам. Консул отвернулся от ямы и впервые заговорил со своим бывшим помощником как с генерал-губернатором осажденной планеты Гегемонии: - Мы не можем. Ваше Превосходительство. По крайней мере, я. Другие пусть решают сами. Все отрицательно покачали головами. Силен и Кассад начали выгружать багаж. Дождь превратился в легкую изморось, падающую откуда-то сверху из темноты. В эту секунду Консул заметил, что над крышами соседних домов висят два армейских боевых скиммера. Темнота и "кожа хамелеона" - полимерное покрытие, способное менять цвет - делали машины почти невидимыми, и лишь слабый блеск водяных капель выдавал их присутствие. "Конечно, - подумал Консул, - генерал-губернатору не полагается путешествовать без эскорта". - А жрецам удалось бежать? Кто-нибудь остался в живых после того, как разрушили Святилище? - спросила Ламия Брон. - Да, - ответил Тео. Властитель пяти миллионов обреченных душ снял очки и протер их о рубашку. - Все жрецы и служки бежали через подземные ходы. Толпа осаждала Святилище несколько месяцев. Ее предводительница, женщина по имени Каммон (родом откуда-то с востока, с той стороны Травяного моря), много раз предупреждала осажденных, что против них будет применено оружие. Только после этого по Святилищу открыли огонь из DL-20. - Куда же смотрела полиция? - спросил Консул. - ССО? Армия, наконец? Тео Лэйн улыбнулся, и на мгновение Консулу показалось, что перед ним тот юноша, которого он когда-то знал, а не человек на несколько десятков лет старше. - Пока вы летели, прошло три года, - сказал он. - Вселенная изменилась. Адептов культа Шрайка травят по всей Сети. Можете себе представить, как к ним относятся здесь. А у полиции Китса и без того полно забот. Ей надо поддерживать военное положение, которое я ввел четырнадцать месяцев назад. Когда толпа поджигала Святилище, полицейские и ополченцы стояли в сторонке и наблюдали. Я тоже. В ту ночь здесь собралось до полумиллиона человек. Сол Вайнтрауб подошел ближе. - Они знают о нас? Об этом последнем паломничестве? - Едва ли, - ответил Тео. - Иначе вас уже не было бы в живых. Вы, наверное, думаете, что они будут рады любому, кто попытается умиротворить Шрайка, но толпа видит только одно: вас выбрала Церковь Шрайка. Мне пришлось даже отменить решение собственного Консультативного Совета, который требовал уничтожить ваш корабль, прежде чем он войдет в атмосферу. - Но почему? - спросил Консул. - Я хотел сказать: почему вы отменили их решение? Тео вздохнул и поправил очки: - Гегемония все еще нужна Гипериону, а госпожа Гладстон, даже если Сенат ее не во всем поддерживает, все еще сохраняет вотум доверия Альтинга. Кроме того, вы нужны мне. Консул посмотрел на развалины Святилища Шрайка. - Ваше паломничество закончилось, еще не начавшись, - сказал генерал-губернатор Тео Лэйн. - Так вы согласны вернуться в консульство... по крайней мере в роли советника? - Весьма сожалею, - ответил Консул, - но это невозможно. Ни говоря ни слова, Тео повернулся, нырнул в скиммер и улетел. Размытые пятна машин эскорта последовали за ним. Дождь усилился. В наступающей темноте паломники придвинулись друг к другу. Вайнтрауб соорудил над Рахилью некое подобие капюшона, но стук дождевых капель по пластику, по-видимому, напугал девочку, и она снова раскричалась. - Что будем делать? - Консул вглядывался в темные провалы узких улиц. Мокро поблескивали сваленные в кучу чемоданы. В воздухе стоял запах гари. Мартин Силен усмехнулся: - Я знаю тут неподалеку один бар. Оказалось, Консул тоже знал его; за одиннадцать лет службы на Гиперионе ему не раз доводилось бывать в "Цицероне". Большинство названий в Китсе, да и вообще на Гиперионе, восходили к литературным источникам эпохи до Хиджры. "Цицерон" составлял исключение. По слухам, бар был назван в честь одного из районов Мегаполиса Старой Земли: то ли Чикаго, то ли Калькутты. Но только Стен Левицкий, владелец и правнук основателя бара, точно знал, откуда взялось название, правда, секрет этот он держал при себе. Полтора века назад бар представлял собой просто-напросто забегаловку на верхнем этаже одного из тех покосившихся от старости домов, что стояли и до сих пор стоят вдоль реки Хулай. Теперь он занимал по девять этажей в каждом из четырех покосившихся от старости домов, стоявших вдоль реки. На протяжении десятилетий интерьер "Цицерона" менялся, но неизменными оставались низкие потолки, густой табачный дым и негромкий разговор за соседними столиками... Все это создавало ощущение уединенности среди всеобщей суеты. Этой ночью, однако, уединиться было невозможно. Подойдя к бару со стороны Болотного переулка. Консул и его спутники втащили багаж... и остановились в растерянности. - Черт побери, - пробормотал Мартин Силен. "Цицерон" выглядел так, словно его захватили орды варваров. Все столы и кресла были заняты посетителями - в основном мужчинами. На полу в беспорядке валялись какие-то мешки, оружие, свернутые спальники, армейское снаряжение явно устаревшего образца, ящики с провиантом и прочий хлам. Впечатление было такое, что здесь обосновалась целая армия беженцев... точнее, бежавшая армия. Атмосфера "Цицерона", дышавшая некогда ароматами бифштексов, вина, стима, эля и табака, пропиталась едкой вонью - запахом немытых тел, мочи и безнадежности. В этот момент, словно материализовавшись из темноты, на пороге возникла огромная фигура Стена Левицкого. Его ручищи сохранили былую силу, но лохматая черная шевелюра надо лбом отступила на несколько сантиметров назад, а вокруг темных глаз появились частые морщинки. Сейчас глаза хозяина бара были широко открыты: он изумленно смотрел на Консула. - Привидение, - произнес он наконец. - Нет. - Так ты же умер! - Нет. - Вот черт! - закричал Стен Левицкий и, схватив Консула за бицепсы, легко, словно пятилетнего ребенка, поднял его в воздух. - Черт возьми! Жив! А что ты тут делаешь? - Проверяю лицензии на торговлю спиртным, - улыбнулся Консул, - и до тебя добрался. Да отпусти же ты меня наконец! Левицкий осторожно опустил Консула, похлопал его по плечу и расплылся в улыбке. Потом посмотрел на Мартина Силена, и улыбка сразу же сползла с его губ. - Странное дело, - сказал он, нахмурившись. - В первый раз тебя вижу, а лицо твое мне будто знакомо. - Я знал твоего прадеда, - сказал Силен. - В связи с чем позволю себе задать один вопрос: не осталось ли у тебя того самого эля, что варили еще до Хиджры? Горячего английского эля, отдающего лосиной мочой? Ни разу в жизни мне не удалось напиться его вдосталь! - Ничего не осталось, - сказал Левицкий и вдруг взмахнул рукой: - Черт возьми, припоминаю. Сундучок прадедушки Джири... Старая голограмма... сатир на улицах древнего Джектауна... Быть не может! - Он уставился на Силена, потом перевел взгляд на Консула и поочередно дотронулся до них. - Два призрака. - Нет. Просто шестеро усталых путников, - сказал Консул. Ребенок снова запищал. - Точнее, семеро. У тебя найдется где переночевать? Левицкий повернулся на месте и развел руками: - Везде то же самое. Свободных мест нет. Еды нет. Вина нет. - Он скосил глаза на Мартина Силена: - Эля нет. Мой бар превратился в гостиницу - правда, без кроватей. Эти ублюдки из ССО разместились здесь, как дома, ни черта не платят, пьют какую-то вонючую бурду собственного изготовления и ждут конца света. Я лично подозреваю, что это случится довольно скоро. Место, где стояли сейчас паломники, в старые времена именовалось мезонином. Их багаж почти затерялся среди разбросанного по полу барахла. Повсюду, расталкивая плечами толпу, сновали какие-то личности сомнительного вида. Время от времени они оценивающе поглядывали на прибывших - в особенности на Ламию, но та стояла с невозмутимым видом и