то я понимал и без насмешек Хеленды. Посему я забросил политику. Но к тому времени мною овладела новая страсть - религия. Каких только религий я не перепробовал. Черт возьми, я даже участвовал в _с_о_з_д_а_н_и_и_ религий! В те годы численность паствы церкви дзен-гностиков росла в геометрической прогрессии, и я стал одним из правоверных - выступал в тривизионных теледебатах и искал свои Средоточия Силы, искал с той же истовостью, с какой до Хиджры мусульмане совершали паломничество в Мекку. Но больше всего я любил путешествовать по нуль-Т. "Умирающая Земля" принесла мне сто миллионов марок, и Хеленда выгодно вложила эти деньги; но однажды кто-то навел порядок в отчетах, и я узнал, что одно только поддержание включения в Сеть такого расточительного дома, как мой, обходится ежедневно в пятьдесят тысяч марок, а я отнюдь не ограничивал свои путешествия теми тридцатью шестью мирами, в которых он находился. Издательство "Транслайн" вручило мне "золотую" универсальную карточку, и я пользовался ею на всю катушку: забирался в самые невероятные уголки Сети и неделями не вылезал из роскоши или, наняв ТМП, искал в какой-нибудь глухомани свое Средоточие Силы. Но ничего я так и не нашел. Тогда я отрекся от дзен-гностицизма, и примерно тогда же Хеленда развелась со мной. Между тем счета уже громоздились горой, и мне пришлось продать большую часть акций и долгосрочных векселей, оставшихся у меня после того, как Хеленда забрала свою долю. (Когда ее поверенные составляли брачный контракт, я был не просто наивным влюбленным дурачком - я был кретином!) Я уволил слуг-андроидов и почти перестал пользоваться нуль-Т. Однако, несмотря на все эти меры, финансовый крах надвигался неудержимо. И я отправился с визитом к Тирене Вингрин-Фейф. - Стихи никто не читает, - заявила она, листая тоненькую стопку "Песней", написанных мной за последние полтора года. - Как же так? - спросил я. - Разве "Умирающая Земля" не стихи? - С "Умирающей Землей" тебе просто подфартило, - сказала Тирена. Ее ногти - длинные, зеленые, загнутые под мандарина (последний писк моды) - впились в мою рукопись, словно когти какого-то фантастического полуживотного-полурастения. - Почему ее раскупили? Да потому, что коллективное бессознательное было готово ее принять. - А эту книгу, значит, коллективное бессознательное никак принимать не желает? - Я начинал сердиться. Тирена расхохоталась. Приятного в ее смехе было мало. - Ах, Мартин, Мартин, - сказала она. - Это же _п_о_э_з_и_я_! Ты пишешь, конечно, и про Небесные Врата, и про "стадо карибу", но все это насквозь пронизано одиночеством, неустроенностью, цинизмом и страхом. - Ну и что? - А то, что никто не станет _п_л_а_т_и_т_ь_ за то, чтобы полюбоваться на чужие страхи, - снова рассмеялась Тирена. Я отвернулся от ее стола и двинулся в дальний конец комнаты. Кабинет Тирены занимал весь четыреста тридцать пятый этаж Транслайн Билдинга, высившегося в секторе Вавилон ТК-Центра. Никаких окон - круглая комната была открыта от пола до потолка, огражденная лишь защитным полем, которое создавали солнечные генераторы и которое не выдавало себя ни малейшей искоркой. Казалось, что стоишь между двумя серыми пластинами, зависшими где-то на полпути к небу. Я смотрел на алые облака, плывущие в полукилометре под нами, среди других, не столь высоких башен, и думал о гордыне. В кабинете Тирены не было ни дверей, ни лестниц, ни эскалаторов, ни лифтов - никакой связи с другими этажами. Попасть сюда можно было лишь через пентаграмму портала, мерцавшую в воздухе, как абстрактная голоскульптура. Я поймал себя на том, что думаю уже не о людской гордыне, а о вещах более прозаических, вроде пожара или перебоев в энергоснабжении. - Так вы, стало быть, не беретесь меня печатать? спросил я. - Нет, почему же! - улыбнулась моя редактриса. - Ведь "Транслайн" заработал на тебе несколько миллиардов марок. Естественно, мы тебя напечатаем. Я лишь утверждаю, что книгу не будут покупать. - Чушь! - вскричал я. - Конечно, утонченные стихи понимает далеко не каждый, но читателей и сейчас вполне достаточно, чтобы сделать книгу бестселлером! На сей раз Тирена не рассмеялась, а лишь раздвинула свои зеленые губы в острой, как нож, улыбке. - Ах, Мартин, Мартин, - вздохнула она. - Со времен Гутенберга процент читающих людей лишь сокращается. Известно ли тебе, что в двадцатом веке в так называемых "развитых демократических странах" только два процента людей читали больше одной книги в год? И это - _д_о_ появления искусственного интеллекта, инфосфер и всех этих интерфейсных штуковин. А ко временам Хиджры девяносто восемь процентов населения Гегемонии вообще не понимало, зачем надо читать. Их не волновало даже то, что они элементарно неграмотны. Сейчас дела обстоят и вовсе плачевно. В Великой Сети обитает более ста миллиардов человек, и лишь один из ста заказывает иногда кристаллодиск-другой, а чудаков, которые _ч_и_т_а_ю_т _к_н_и_г_и_, еще меньше. - Но ведь "Умирающая Земля" разошлась трехмиллиардным тиражом... - Х-м-м, - произнесла Тирена, - это был "эффект "Пути паломника" ["Путь паломника" - аллегорический роман Джона Беньяна (1628-1688), английского писателя-пуританина; был очень популярен в XVII веке]. - Эффект чего? - "Эффект "Пути паломника". В Массачусетсе, по-моему да, точно, в Массачусетской колонии (это на Старой Земле, в семнадцатом веке) каждая порядочная семья считала своим долгом иметь в доме эту книгу. Но, Боже мой, _ч_и_т_а_т_ь_ ее было вовсе не обязательно! Та же история с "Майн Кампф" Гитлера, с "Видениями обезглавленного младенца" Стукацкого. - А кто такой Гитлер? - спросил я. Тирена слегка улыбнулась: - Был такой политикан на Старой Земле. Ко всему прочему еще и пописывал. "Майн Кампф" до сих пор издается... "Транслайн" возобновляет копирайт каждые сто тридцать восемь лет. - Ну ладно, - сказал я. - Мне нужно еще несколько недель, чтобы отшлифовать "Песни". Так сказать, довести до кондиции. - Прекрасно, - улыбнулась Тирена. - Ты, наверное, снова захочешь меня редактировать? Как в прошлый раз? - С какой стати? - ответила она. - Ностальгия нам теперь до лампочки, так что пиши, что хочешь и как хочешь. Я даже заморгал. - То есть я могу писать белым стихом? - Разумеется. - И философствовать? - Сколько душе угодно. - И экспериментировать с формой? - Угу. - И вы все это напечатаете в точности так, как я напишу? - Тютелька в тютельку. - А _п_о_к_у_п_а_т_ь_ их будут? - Черта с два! Мои "несколько недель" обернулись десятью месяцами адовой работы. Я отключил большую часть комнат; оставил только кабинет в башне на Денебе-3, гимнастический зал на Лузусе, кухню и плот с ванной на Безбрежном Море. Я работал без отдыха десять часов, потом делал энергичную разминку, ел, дремал пару часов и снова возвращался к рабочему столу - на очередную восьмичасовую вахту. Я чувствовал себя примерно так, как пять лет назад, когда только-только начал поправляться после инсульта и целыми днями мучился, осваивая каждое новое слово, заставляя идею прочно укорениться в языке. Теперь дело шло даже труднее. В поисках верного слова, идеальной схемы рифмовки, наиболее емкого образа и неизбитой метафоры для тончайшего оттенка чувств я доходил буквально до изнеможения. Через десять стандартных месяцев я сломался, подтвердив тем самым древнюю истину: книгу нельзя закончить, можно лишь перестать работать над ней. - Что ты на это скажешь? - спросил я Тирену, когда она просматривала первый экземпляр. По моде той недели ее глаза превратились в гладкие бронзовые диски, но и они не могли скрыть навернувшихся слез. - Прекрасно, - сказала она. - Я пытался как бы заново услышать голоса кое-кого из древних, - произнес я, внезапно смутившись. - И тебе это удалось. - Над интерлюдией Небесных Врат стоило бы еще поработать. - Зачем? Она и так великолепна. - Я писал об одиночестве. - Это не об одиночестве, это само одиночество. - Значит, по-твоему, она завершена? - спросил я. - Конечно. Это шедевр. - И ты думаешь, ее будут покупать? - Ни хрена подобного. Первоначально "Песни" решили издать тиражом в семьдесят миллионов кристаллодисков. "Транслайн" разместил рекламу в инфосфере и на коммерческих каналах тривидения, натыкал рекламные вставки в программы матобеспечения, подготовил хвалебные отзывы знаменитостей для суперобложек, организовал публикации в книжном обозрении "Нью-Нью-Йорк-Таймс" и "ТКЦ-ревью", выбросив на это целое состояние. За первый год удалось продать двадцать три тысячи кристаллодисков по двенадцать марок за штуку, что принесло мне с учетом десятипроцентной ставки и пятидесятипроцентных отчислений в счет двухмиллионного аванса аж целых 13.800 марок. За весь второй год разошлось всего 638 экземпляров; инфосфера прав не приобретала, продюсеры тривидения воротили нос, лекционных турне не предвиделось. Недобор в продажах с лихвой компенсировали отрицательные рецензии. "Невнятное несовременно, неактуально", - писали в книжном обозрении "Таймс". "Г-н Силен сотворил образчик предельной непонимабельности, - вторил им Урбан Капри в "ТКЦ-ревью", - демонстративно наплевав в своем разнузданном опусе на читателя". Но последний, смертельный удар нанес мне Мармон Гамлит в программе "А Сейчас Вся Сеть!": "Что касается поэтического творения этого, как бишь его... Так вот, я лично эту книжку так и не осилил. И вам не советую". Тирена Вингрин-Фейф, казалось, просто не замечала происходящего. Через две недели после того, как появились первые рецензии и в редакцию стали возвращать партии нераскупленных кристаллодисков, я, изнуренный тринадцатидневным запоем, прибыл по нуль-Т в ее кабинет и плюхнулся в черное пенолитовое кресло, которое разлеглось в центре комнаты, словно бархатная пантера. По ту сторону невидимого защитного поля бушевала одна из легендарных гроз, которые бывают только на ТК-Центре, и колоссальные, поистине юпитерианских масштабов молнии то и дело раскалывали кроваво-красное небо. - Не расстраивайся, - сказала Тирена. Волосы она уложила по моде этой недели - надо лбом на полметра торчали черные рожки, а по всему телу, то приоткрывая, то пряча наготу, перетекали многоцветные разводы, которые создавал комбидресс-генератор. - Первый тираж составил только шестьдесят тысяч экземпляров, так что особенных убытков мы не понесли. - Но ты говорила, что запланировано семьдесят миллионов. - Да, действительно. Но после того, как книгу прочел приписанный к "Транслайну" ИскИн, мы пересмотрели наше решение. Я погрузился глубже в пенолит: - Выходит, она не понравилась даже ИИ?! - Напротив. Она ему _о_ч_е_н_ь_ понравилась. Тогда-то мы и поняли, что она не понравится _л_ю_д_я_м_. Я выпрямился. - А что, если продать книгу Техно-Центру? - Мы пытались, - ответила Тирена. - Продали один экземпляр. Как только мы перебросили его по мультилинии, миллионы других ИскИнов, работающих в реальном времени, тут же получили копии. Этому кремниевому дерьму начхать на межзвездный копирайт. - Понятно, - сказал я, вновь погружаясь в кресло. - Но теперь-то как мне быть? Снаружи, между громадами туч и небоскребов, плясали молнии размером с автостраду Старой Земли. Тирена поднялась из-за стола и прошлась по круглому ковру от края до края. Ее комби-поле мерцало, как заряженное масло на поверхности воды. - Теперь? Теперь уж ты сам решай, кем тебе быть - писателем или величайшим дрочилой Сети. - Что? - Что слышал. - Тирена улыбнулась, и на ее зубах сверкнули золотые наконечники. - Контракт позволяет нам вернуть аванс любым способом. Мы можем забрать твои вклады в Интербанке. Можем конфисковать золото, которое ты припрятал на Передышке. Можем пустить с молотка твой дурацкий нуль-дом. Мы все можем. А тебе после этого останется только одно - присоединиться к сборищу дилетантов, неудачников и психов, которых в своем захолустье коллекционирует Печальный Король Билли. Я так и вытаращился на нее. - Но повторяю еще раз, - произнесла она с каннибальской улыбкой, - мы можем просто забыть эту временную неудачу, а ты сядешь и начнешь писать следующую книгу. Следующая книга была готова, через пять месяцев. "Умирающая Земля-2" служила как бы продолжением "Умирающей Земли", но написана была чистой прозой, а длина предложений и содержание глав были тщательно выверены на основе нейробиомониторинга референтной группы из 638 типичных потребителей кристаллодисковой продукции. Это был роман, причем роман достаточно короткий, дабы не отпугнуть потенциального покупателя от контрольных стоек Пищевого Рынка. На обложке был размещен двадцатисекундный голофильм: высокий, смуглый, диковатого вида субъект (подозреваю, что его сыграл Амальфи Шварц, хотя на самом деле Амальфи был невысок, бледен и носил корректирующие контактные линзы) раздевает отчаянно сопротивляющуюся женщину; он успевает стащить с нее лиф примерно до линии сосков, и тут протестующая блондинка оборачивается к зрителю и задыхающимся шепотом порнозвезды тривидения Лиды Сванн умоляет спасти ее. Было продано девятнадцать миллионов экземпляров "Умирающей Земли-2". - Неплохо, - подытожила Тирена. - Аудитория сформирована. - Но первая "Умирающая Земля" разошлась трехмиллиардным тиражом! - "Путь паломника", - напомнила она. - "Майн Кампф". Такое случается раз в столетие. А то и реже. - Но ведь три _м_и_л_л_и_а_р_д_а_... - Слушай, - сказала Тирена. - В двадцатом веке на Старой Земле была целая сеть забегаловок. В них мясо дохлых коров жарили на топленом сале, добавляли немножко канцерогенов, потом заворачивали в пленку, синтезированную из нефти, и продавали по девятьсот миллиардов порций в год. А люди это жрали. Вот так. В "Умирающей Земле-2" появился целый ряд новых персонажей: беглая рабыня Винона, со временем становящаяся владелицей фибропластовой плантации (и плевать, что на Старой Земле отродясь не выращивали фибропласта), неудержимый прорыватель блокады Артура Редгрейв (какая, к чертовой бабушке, блокада?!) и Инноцента Сперри, девятилетняя телепатка, которая загибается от загадочной болезни Крошки Нелл. Инноцента продержалась аж до "Умирающей Земли-9", и когда "Транслайн" позволил мне наконец прикончить засранку, я отметил это событие шестидневной вакханалией на двадцати мирах. Очнулся я в вентиляционной трубе на Небесных Вратах, весь в блевотине и аэрофильтрате, с дикой головной болью и с сознанием неизбежности десятого тома "Умирающей Земли". Быть халтурщиком не так уж сложно. Шесть лет - между "Умирающей Землей-2" и "Умирающей Землей-9" - прошли относительно безболезненно. Изучение материала я похерил, сюжеты были штампованные, герои - картонные, язык - чуть посложнее, чем у питекантропов, но зато мое свободное время принадлежало мне. Я путешествовал. Еще пару раз женился. Расставался я со своими женами с легким сердцем (правда, оба раза мне пришлось расстаться еще и с солидной частью очередного гонорара). Я снова стал заглядывать в церковь и в бутылку (на самое донышко) и пришел к выводу, что религия проигрывает алкоголю в продолжительности и качестве даруемого утешения. Дом я расширил, добавив еще шесть комнат в пяти мирах, и украсил произведениями искусства. Я устраивал приемы. Среди моих знакомых преобладали литераторы, а публика эта во все времена ведет себя одинаково: мы сплетничали и злословили, вылавливали друг у друга "блох" и втайне завидовали чужим успехам. Каждый был уверен, что именно он - истинный художник слова, а халтурой занялся лишь по воле случая; все же остальные - прирожденные халтурщики. И вот одним холодным утром я проснулся на планете тамплиеров в своей спальне, покачивавшейся на ветвях Древа Мира; проснулся, поглядел в холодное серое небо и вдруг осознал, что Муза меня покинула. Прошло пять лет с тех пор, как я в последний раз что-то срифмовал. В башне-кабинете на Денебе-3 на столе лежала рукопись "Песней", и за все время со дня выхода книги в ней прибавилось лишь несколько страниц. Обычно я писал свои романы с помощью ментопроцессоров и сейчас, когда я вошел в кабинет, один из них вдруг включился и напечатал: "ЧЕРТ ПОБЕРИ, ЧТО Я СДЕЛАЛ СО СВОЕЙ МУЗОЙ?" Представляете, какое дерьмо я строчил все эти годы: Муза меня покинула, а я этого даже не заметил! Тому, кто никогда не писал, кто не знал вдохновения, может показаться, что мы говорим о музах скорее из тщеславия и в некоем фигуральном смысле. О, нет! Для нас, живущих Словом, музы столь же реальны и необходимы, как мягкая глина языка, из которой мы лепим наши творения. Писать - писать _п_о_-_н_а_с_т_о_я_щ_е_м_у_ - это все равно что находиться на прямой мультисвязи с богами. Каждому истинному поэту знакомо необъяснимое радостное чувство, охватывающее тебя в тот момент, когда твой мозг превращается в _и_н_с_т_р_у_м_е_н_т_, такой же, как перо или ментопроцессор, который улавливает и воплощает в слове НЕВЕДОМО ОТКУДА СНИСХОДЯЩИЕ ОТКРОВЕНИЯ. Муза меня покинула. Я искал ее во всех мирах своего дома, но молчали увешанные картинами стены и пустые комнаты. Я снова оседлал нуль-Т и облетел все свои любимые места - любовался закатами в бескрайних прериях Лужайки и ночными туманами, плывущими меж эбеново-черных скал Невермора - но даже очистив свой ум от тягучей словесной каши "Умирающей Земли", шепота Музы я не услышал. Я искал ее в винных парах и грезах флэшбэка, пытаясь вернуться в те золотые дни на Небесных Вратах, когда вдохновение тараторило мне прямо в уши, пробуждая ото сна, отрывая от рутинной работы... Но сейчас, когда я вновь возвращался туда, голос моей Музы звучал невнятно и фальшиво - точно затертая аудиопластинка давно минувших веков. Муза покинула меня окончательно. В кабинет Тирены Вингрин-Фейф я прибыл минута в минуту. Тирена получила повышение и возглавляла уже не отдел кристаллодисков, но все издательство. Ее новый кабинет занимал самый верхний этаж Транслайн Билдинга, и, выйдя из портала, я оказался как бы на покрытой ковром вершине высочайшего и тончайшего горного пика Галактики: лишь невидимый купол слабополяризованного защитного поля над головой да ковер под ногами, обрывающийся в шестикилометровую пропасть. Не знаю, как других авторов, а меня сразу же так и потянуло нырнуть туда. - Ну что, - спросила Тирена, - принес новый опус? За неделю до этого Лузус, наголову разгромив соперников, занял господствующие высоты в мире моды. Кстати, мой воинственный лексикон отнюдь не случаен: на сей раз редактриса была облачена в доспехи из металла и кожи. На шее и запястьях торчали ржавые шипы, через плечо, прикрывая левую грудь, струилась пулеметная лента. Патроны выглядели совсем как настоящие. - М-м-да, - протянул я и швырнул папку с рукописью ей на стол. - Ах, Мартин, Мартин, - вздохнула она. - Ты когда-нибудь научишься пользоваться линией связи? Ну к чему тратить время, печатать, таскать эти рукописи?.. - Видишь ли, это доставляет мне своеобразное удовлетворение. Особенно сейчас. - Неужели? - Вот именно, - сказал я. - Полистай-ка мое творение. Тирена улыбнулась и щелкнула грязными ногтями по пулеметной ленте: - Ну зачем же, Мартин? Я и так знаю твой уровень. - А все-таки почитай. - Честно говоря, не вижу в этом никакой необходимости. Вдобавок я всегда нервничаю, когда читаю новую книгу в присутствии автора. - Эта книга особая, - сказал я. - Пролистай хотя бы несколько первых страниц. Должно быть, что-то в моем голосе ее насторожило, и, нахмурившись, она открыла папку. Глянув на первую страницу, она нахмурилась еще сильнее и принялась быстро листать рукопись. На первой странице была одна-единственная фраза: "И вот в одно прекрасное октябрьское утро "Умирающая Земля", подавившись собственными кишками, содрогнулась в последних конвульсиях - и наконец умерла". Остальные двести девяносто девять страницы были пусты. - Мартин, ты пошутил? - Нет. - Тогда на что ты намекаешь? Хочешь начать новый сериал? - Нет. - Не могу сказать, что это для нас сюрприз. Наши разработчики уже заготовили под тебя несколько резервных проектов. Все как на подбор. Господин Сабвази, например, считает, что ты прямо-таки создан для литобработки голосериала "Алый Мститель". - Да подотритесь вы своим "Алым Мстителем", - сказал я от всей души. - Меня уже тошнит от "Транслайна" и от этой пережеванной размазни, которую вы именуете литературой. Лицо Тирены не дрогнуло. Сегодня на зубах у нее не было никаких наконечников - обычные ржавые пеньки, прекрасно дополняющие шипастые железяки, которые она нацепила на шею и запястья. - Ах, Мартин, Мартин. - Она сокрушенно покачала головой. - Ты даже не представляешь, как тебя затошнит, если ты не извинишься. Ну-ка, возьми себя в руки и не выделывайся. Впрочем, это можно отложить на завтра. Отправляйся-ка домой, проспись и обо всем как следует подумай. Я рассмеялся. - Миледи, никогда еще за последние восемь лет я не был трезвее. И знаешь, что я понял? Оказывается, не я один пишу такую чушь... За год в Сети не вышло ни одной приличной книги. С меня хватит. Я покидаю ваш корабль. Тирена поднялась. Только сейчас я заметил, что на поясе из синтетической холстины у нее висит армейский нейродеструктор. Оставалось надеяться, что "жезл смерти", как и весь ее костюм, бутафорский. - Бездарь! Халтурщик! - прошипела она. - Слушай меня внимательно. Ты принадлежишь "Транслайну". Весь. От головы до жопы. А если ты и впредь будешь выкидывать фортели, мы засадим тебя строчить готические романы. Причем подписываться ты будешь "Розмари Сиссиничкинс". Все! Марш домой! Проспись как следует и завтра же принимайся за "Умирающую Землю-10". Я улыбнулся и покачал головой. Тирена прищурилась. - Не забывай, что ты должен нам миллион марок. Стоит мне шепнуть - и у тебя отберут дом. За исключением разве что этого идиотского плота, которым ты пользуешься вместо сортира. Сиди там и засирай океан хоть до краев. Я снова рассмеялся. - Там есть устройство для переработки отходов. Кроме того, я вчера продал свой дом. Деньги вам уже должны были перевести. Так что аванс я вернул. Тирена сжала пластиковую рукоятку "жезла смерти". - А ты знаешь, что все права на идею "Умирающей Земли" принадлежат "Транслайну"? Уж замену тебе мы как-нибудь подыщем, не сомневайся. - Да ради Бога! Что-то вдруг изменилось в голосе моей бывшей редактрисы. Видимо, до нее дошло, что я говорю серьезно. Я понял: ей очень хочется, чтобы я остался. - Послушай, Мартин, - сказала она, - я уверена, что псе это преодолимо. На днях я уже намекала совету директоров, что твои авансы слишком малы и "Транслайну" стоило бы заказать тебе новый сериал... - Ах, Тирена, Тирена, - вздохнул я. - Прощай навек. Прямо из ее кабинета я вышел на Возрождение Вектор, а оттуда - на Экономию, где пересел на спин-звездолет и, проведя в полете три недели, прибыл на Асквит [Герберт Генри Асквит (1852-1928) - премьер-министр Великобритании (1908-1916) от либеральной партии], в маленькое королевство Печального Короля Билли. ПЕЧАЛЬНЫЙ КОРОЛЬ БИЛЛИ (НАБРОСОК) Его Монаршее Высочество король Уильям XXIII, суверенный правитель королевства Виндзор-в-Изгнании, напоминает восковую статуэтку, которую кто-то сдуру поставил на горячую плиту, да так и забыл там. Длинные пряди волос безвольно свешиваются на покатые плечи. Глубокие морщины, залегшие у бровей, бесчисленными потоками растекаются вокруг грустных, как у таксы, глаз и бегут дальше - по всему его дряблому, вечно-хмурому лицу, теряясь в складках кожи на шее и подбородке. Говорят, взглянув на него, антрополог тут же вспоминает истуканчиков с Киншасы-на-Задворках, дзен-гностику приходит на память статуя Скорбящего Будды, уцелевшая при пожаре в храме на Тай-Цзинь, а историк масс-культуры тут же бросается к своим архивам и перетряхивает их до последнего листочка в поисках фотографий древнего актера двухмерного кино Чарльза Лоутона [Чарльз Лоутон (1899-1962), американский киноактер; снимался в исторических и драматических ролях; лауреат премии "Оскар" (1933)]. Мне лично ни одно из этих сравнений ни о чем не говорит. Глядя на короля Билли, я всякий раз вспоминаю моего наставника дона Бальтазара после недельного запоя. Печальный Король Билли слывет человеком весьма мрачным, но совершенно не заслуженно. Он любит посмеяться. Беда в том, что смех у него особый: когда он хохочет, всем кажется, что это рыдания. Понятное дело, внешность свою никто не выбирает, но, глядя на Его Высочество, каждый невольно задается вопросом: кто это? Шут гороховый или просто какой-то Богом обиженный?.. Одежда его (если здесь вообще уместно слово "одежда") находится в состоянии, близком к первозданному хаосу, вызывая сомнения в исправности его слуг-андроидов, так что порой он дисгармонирует и с самим собой, и со своим окружением одновременно. Однако не только его одеяние, но и сам он, как таковой, пребывает в перманентном беспорядке. Вечно с расстегнутой ширинкой, бархатная мантия побита молью и местами порвана, края ее подметают пол, таинственным образом притягивая к себе весь мусор. Кружевная манжета на левом рукаве вдвое длиннее, чем на правом. А последний, в свою очередь, выглядит так, словно его окунули в варенье. В общем, вы меня понимаете. При всем при том Печальный король Билли обладает поистине провидческим умом, а его страсть к искусствам и изящной словесности достойна эпохи Возрождения на Старой Земле. Чем-то король напоминает маленького сластену, пожирающего глазами недоступные сокровища, выставленные в витрине кондитерского магазина. Будучи завзятым меломаном, он начисто лишен музыкального слуха. Превосходный знаток-балета и вообще ценитель всего изящного, в жизни Его Величество являет собой образчик комичной неуклюжести; это карикатурный недотепа, который на каждом шагу спотыкается, роняет что-нибудь, а в довершение всего садится мимо стула. Страстный читатель, непогрешимый критик и покровитель ораторского искусства, сам он поразительно косноязычен, а анекдотическая застенчивость не позволяет ему показывать свои опыты в стихах и прозе кому бы то ни было. Король - убежденный холостяк, и свое шестидесятилетие он встречает в полуразвалившемся дворце посреди королевства площадью в две тысячи квадратных миль, с которыми он буквально сросся и которые прекрасно дополняют мятый и грязный королевский наряд. С этим связана масса анекдотов. Например: некий прославленный живописец, которому король Билли покровительствует, видит, как Его Величество, повесив голову и заложив руки за спину, шествует по садовой дорожке, причем на дорожку он ступает лишь одной ногой, другою же хлюпает по грязи - очевидно, погружен в глубокую задумчивость. Художник приветствует своего государя. Печальный Король Билли поднимает взор, моргает, оглядывается по сторонам, словно только что очнулся от долгого сна. "П-п-простите, - обращается Его Высочество к удивленному живописцу, - скажите, п-п-пожалуйста, я иду во дворец или из д-д-дворца?" - "Во дворец, Ваше Величество", - отвечает художник. "З-замечательно, - вздыхает король, - значит, я уже завтракал". Но вот в один прекрасный день грянул мятеж генерала Горация Гленнон-Хайта, и захолустный Асквит оказался прямо на пути его войск. Особого беспокойства на Асквите это не вызвало, ибо Гегемония обещала направить для его защиты свои ВКС. Однако вызвавший меня к себе полновластный правитель королевства Монако-в-Изгнании на этот раз больше, чем когда-либо, походил на оплывшую свечку. - Мартин, - обратился ко мне Его Величество, - вы с-с-слышали о б-битве за Фомальгаут? - Ага, - ответил я. - Но оснований для беспокойства, по-моему, нет. Гленнон-Хайт неизбежно должен был напасть на Фомальгаут... Судите сами: всего несколько тысяч колонистов, богатейшие минеральные ресурсы, тридцать, нет, двадцать стандартных месяцев лета до Сети... - Двадцать три, - поправил меня Печальный Король Билли. - Так вы п-полагаете, оп-п-пасность нам не угрожает? - Г-м-м, - произнес я. - Полет сюда прямо из Сети занимает три недели по корабельному времени, то есть меньше года... Да, получается, что ВКС Гегемонии заведомо опередят спин-звездолеты Гленнон-Хайта, взлетевшие с Фомальгаута. - Возможно и так, - задумчиво произнес король, прислонившись к глобусу (который тут же начал поворачиваться под тяжестью монаршей особы, вследствие чего Билли был вынужден отскочить и встать прямо). - Тем не-не-менее я решил начать собственную с-с-скромную Хиджру. Я даже заморгал от удивления. Билли уже почти два года изъявлял желание переселить свое королевство, но я никогда не думал, что он всерьез решится на такое дело. - Зв-зв-зв... корабли на Парвати уже готовы, - сказал он. - Асквит согласился п-п-перевезти нас в Сеть. - А как же дворец? - спросил я. - Библиотека? Фермы, постройки? - К-конечно же, я их подарил, - ответил король Билли, - но сама б-библиотека - я хочу сказать, к-книги - отправится с нами. Я сел на валик дивана, набитого конским волосом, и почесал щеку. За десять лет, проведенных мной в королевстве Билли Печального, я из объекта опеки превратился в его личного друга, конфидента и даже наставника, но при этом никогда не льстил себя надеждой, что понимаю загадочную душу этого растрепанного создания. Сразу по прилете, я был удостоен королевской аудиенции. - Так вы, значит, х-х-хотите п-п-присоединиться к нашей маленькой колонии т-т-талантов? - спросил Билли. - Да, Ваше Величество. - А вы не с-с-собираетесь п-п-писать здесь книги н-наподобие "У-у-умирающей Земли"? - Ни за что, Ваше Величество! - Знаете, а я ее ч-ч-читал, - выговорил наконец коротышка. - О-о-очень интересно. - Вы более чем любезны, сир. - Д-д-дерьмо, господин Силен. Но б-б-было интересно. П-понимаете, кто-то по ней прошелся и з-здорово п-по-кромсал ее, но оставил только п_л_о_х_и_е_ куски. Я улыбнулся во весь рот, удивленный тем внезапным открытием, что мне начинает нравиться Печальный Король Билли. - Н-н-но "Песни", - он вздохнул, - о, эт-т-то книга. Возможно, это лучшая книга с-ст-ст... поэзии, изданная в Сети за последние два столетия. Уму непостижимо, как вы протащили ее через цензуру посредственности. Я заказал для моего к-королевства двадцать тысяч экземпляров. Я склонил голову. Впервые со времен того достопамятного инсульта я потерял дар речи. - Может, вы все-таки н-н-напишете еще что-нибудь вроде "Песней"? - Для того я и приехал сюда, Ваше Величество. - В таком случае, добро пожаловать, - сказал Печальный Король Билли. - Мы поселим вас в западном крыле д-д-д... замка, рядом с моими апартаментами. Для вас мои двери всегда открыты. Сейчас я смотрел на закрытую дверь и на маленького короля, который, даже улыбаясь, выглядел так, словно готов разрыдаться. - На Гиперион? - спросил я. Он неоднократно заговаривал об этой колонии, населенной бежавшими от цивилизации дикарями. - Совершенно верно, Мартин. Корабли с поселенцами-андроидами уже несколько лет как там. Подготавливаю почву, как водится. Я приподнял бровь. Королевство приносило Билли жалкие крохи, но, удачно вкладывая средства в экономику Сети, он накопил немалое состояние. Однако, даже с учетом этого, многолетние затраты на тайную реколонизацию должны были вылиться в кругленькую сумму. - Вы п-п-помните, Мартин, почему первые колонисты назвали эту пл-пл-пл... этот мир Гиперионом? [спутник Сатурна]. - Конечно. До Хиджры они были свободными земледельцами на одной из лун Сатурна. Существовали они лишь благодаря снабжению с Земли, а когда она погибла, эмигрировали на Окраину и назвали свой новый мир в честь старого. Король Билли печально улыбнулся. - А вы знаете, почему это название сулит удачу нашему начинанию? Мне понадобилось почти десять секунд, чтобы сообразить. - Китс, - сказал я наконец. Несколько лет назад у нас был длинный спор о сущности поэзии, и под конец король Билли спросил меня, кто из живших когда-то стихотворцев в наибольшей степени соответствует идеалу поэта. - Идеалу? - переспросил я. - То есть кто самый великий? - Нет, нет, - ответил Билли, - абсурдно с-с-спорить, кто самый в_е_л_и_к_и_й_. Мне любопытно знать, кто, по вашему мнению, является идеалом... то есть олицетворением всего того, о чем вы говорили. Я обдумывал этот вопрос несколько дней и однажды вечером, когда мы с вершины ближайшего к дворцу холма любовались закатом, ответил королю. Красные и синие тени тянулись к нам через янтарную лужайку, и я сказал: - Китс. - Джон Китс, - прошептал Печальный Король Билли. - Да-да. - И через мгновение: - Но почему? Тогда я рассказал ему все, что знал об этом поэте, жившем в девятнадцатом веке на Старой Земле; о том, как он воспитывался, учился, о его ранней смерти... но в основном о жизни, почти без остатка посвященной тайнам и красоте поэтического творчества. Тогда Билли, похоже, заинтересовался, теперь же, судя по всему, этот интерес перешел в одержимость. Взмахнув рукой, он включил проектор, и в воздухе повисла голографическая модель. Чтобы лучше видеть, я отступил назад, шагая сквозь холмы, строения и пасущиеся стада. - Смотрите, смотрите! - прошептал мой покровитель. - Это Гиперион. - От волнения он даже заикаться перестал. По комнате, один за другим, поплыли голографические пейзажи: речные и морские порты, хижины в горах... город на холме, весь заставленный статуями, и, словно его продолжение, странные сооружения в соседней долине. - Это Гробницы Времени? - спросил я. - Совершенно верно. Величайшая из загадок известной нам части Вселенной. Я нахмурился: король явно преувеличивал. - Полноте, сир, - возразил я. - Нет там ни хера. Они пусты. И были пусты, когда их открыли. - Но вокруг них до сих пор существует странное антиэнтропийное поле, - заметил король. - Во Вселенной не так уж много природных феноменов, напрямую связанных со временем как таковым... Разве что сингулярности... - Ну, здесь все проще. Должно быть, антиэнтропийное поле - это нечто вроде антикоррозийного покрытия на металле. Гробницы созданы, чтобы существовать вечно, но они пусты. Да и вообще, на кой черт нам лезть в эти технические детали? - Дело не в технике, - вздохнул король Билли, и по его лицу поплыли глубокие морщины. - Здесь тайна. Некоторые люди могут творить лишь в необычном месте. А это место - идеальное. Смесь классической утопии и языческой мистерии. Я промолчал, пожав плечами. Взмахом руки король убрал голограмму. - А как ваши с-с-стихи? Улучшились? Я скрестил руки на груди и смерил взглядом этого коронованного неряху. - Нет, сир. - Ваша м-м-муза так и не вернулась? Я не ответил. Если бы взгляд мог убить, сегодня вечером нам всем пришлось бы кричать: "Король умер, да здравствует король!" - Очень х-х-хорошо, - произнес он, демонстрируя тем самым, что способен быть не только печальным, но и невыносимо самодовольным. - Тогда, мой мальчик, п-п-пакуйте чемоданы. Мы отправляемся на Гиперион. (ЗАТЕМНЕНИЕ) Пять "ковчегов" Печального короля Билли, подобно золотым одуванчикам, парят в лазурном небе. Под ними белоснежные города всех трех континентов: Китс, Эндимион, Порт-Романтик... Град Поэтов. Более восьми тысяч паломников от Искусства прибыли сюда в надежде укрыться от тирании посредственности и обрести в этом грубо сколоченном мире новое вдохновение. В первый век Хиджры Асквит и Виндзор-в-Изгнании лидировали в области биоформовки андроидов, и теперь эти синекожие друзья человека пахали, как лошади, прекрасно понимая, что, когда их труд будет завершен, они получат свободу. Белоснежные города росли. Туземцы, устав от роли дикарей, покинули свои затерянные в лесах деревушки и в меру сил помогали нам обустраивать колонию. Затем пришел черед технократов, бюрократов и экократов. Их разморозили и выпустили в этот девственный мир, даже не подозревавший об их существовании. Мечта Печального Короля Билли еще на шаг приблизилась к своему осуществлению. К тому времени генерал Гораций Гленнон-Хайт был уже мертв, его кровавый, несмотря на непродолжительность, мятеж подавлен. Но для нас дороги назад уже не существовало. Самые сильные духом - в числе таковых были и профессионалы, и дилетанты - с презрением отвергли Град Поэтов и предпочли неустроенную, но творческую жизнь в Джектауне, Порт-Романтике, а иные подались даже на границу, которая отступала все дальше и дальше. Я остался в городе. В те первые годы на Гиперионе я так и не надел свою музу. У многих увеличение расстояний из-за отсутствия транспорта (ТМП ненадежны, скиммеры наперечет) и уменьшение доли эрзацев в сознании (инфосферы нет, доступа в Альтинг нет, мультипередатчик - один-единственный на нею планету) вызвали настоящую вспышку творческой активности, заставили по новому взглянуть на место человека в мире и на предназначение художника. По крайней мере, они так говорили. Ко мне же муза не возвращалась. Мои стихи, безупречные по форме, оставались дохлыми, как кошка Гека Финна. И тогда я решил покончить с собой. Но до этого, в течение девяти примерно лет, я был всецело поглощен отправлением своих гражданских обязанностей. Я обеспечивал Гипериону то, чего он был доселе лишен: упадок нравственности. С помощью биоскульптора по имени Грауманн Хэкетт я обратился в сатира. Бока мои обросли шерстью, а ноги стали в точности как у козла. Вплоть до копыт. У меня отросла борода и удлинились уши. Грауманн произвел также весьма интересные изменения в моем половом аппарате. Обо мне стали говорить. Крестьяночки, туземки и супруги наших синеньких кормителей и поителей - все они постоянно ожидали визита единственного на Гиперионе сатира. А многие так просто сами напрашивались. Вот когда я понял, что такое "приапизм" и "сатириаз". Мои бесчисленные сексуальные подвиги (равно как и пьяные загулы) обрастали легендами, а лексикон мало-помалу возвращался к плачевному послеинсультному состоянию. Это было чертовски здорово! Ад, да и только. И вот однажды ночью, когда я уединился, дабы вышибить себе мозги, явился Грендель. ПОСЕТИВШЕЕ НАС ЧУДОВИЩЕ (НАБРОСОК) Ожили наши ночные кошмары. Какая-то нечисть прячется в темноте. Тени Морбиуса и Крелля. Мама, не гаси свечи, Грендель шастает в ночи. Поначалу мы думали, что люди просто уезжают без предупреждения. Никакой стражи на стенах нашего города не было, как не было, впрочем, и самих стен, у дверей нашего чертога не стояли воины. А потом вдруг муж заявляет, что его жена поужинала, пошла укладывать детей - и исчезла. Затем Хобан Кристус, пиротехник-абстракционист, не является на еженедельный пироспектакль в Амфитеатре Поэтов. Впервые за восемьдесят два года на подмостках! Тревога растет. Печальный Король Билли, доселе надзиравший за реставрацией Джектауна, вынужден прервать свои труды и обещает усилить меры безопасности. Вокруг города раскидывается сенсорная сеть. Сотрудники корабельной службы безопасности осматривают Гробницы Времени и сообщают, что те по-прежнему пусты. В Лабиринт через вход у основания Нефритовой Гробницы запускаются зонды и на протяжении шести тысяч километров ничего не обнаруживают. Автоматические и пилотируемые скиммеры прочесывают