роняет голову: ему незачем изображать усталость и разочарование побежденного. - И мы это поняли, Матросы-андроиды дезертировали на прошлой неделе, а Шрайк убил пассажиров. Я остался один и решил спуститься вниз по реке. - Брехня, - говорит тип с ножом. Его глаза снова загораются недобрым, мутным огнем. - Погоди, - вмешивается его товарищ и наотмашь бьет Консула по лицу. - И где он теперь, твой золотой корабль, а, старик? Консул ощущает во рту соленый вкус крови. - В верхнем течении реки. Но не на самой реке, а в притоке. - Во-во, - говорит бандит с ножом и прикладывает лезвие к шее Консула. Чтобы перерезать жертве горло, достаточно просто повернуть нож. - Слушай меня, Чез: брехня все это. Только время потеряем. - Погоди! - рявкает второй. - Вверх по реке, значит. И далеко отсюда? Консул вспоминает притоки, над которыми летел последние несколько часов. Уже поздно. Солнце на западе почти касается ветвей. - Да прямо за шлюзами Карла, - говорит он. - А чего ты бросил баржу и полетел на этой фитюльке? - За помощью, - отвечает Консул, Действие адреналина давно прошло, и сейчас он испытывает страшный упадок сил, граничащий с отчаянием: - На берегах очень много... бандитов. Мне показалось, что баржа - это слишком рискованно. Ковер-самолет надежнее. Тот, которого зовут Чезом, смеется. - Убери-ка нож, Обем. Прогуляемся вверх по реке, а? Обем вскакивает. Он и не думает убирать нож, но теперь лезвие - и гнев - обращены на Чеза. - Ты, что, рехнулся? Голова у тебя на плечах или куча дерьма? Ему помирать неохота, вот он и тянет резину. Разве не видишь? Чез и бровью не ведет. - Конечно, врать ему никто не мешает. Ну и что? До шлюзов ходу полдня. Ни баржи, ни золота - режешь ему глотку. Тихо-тихо, медленно-медленно. Есть золото - все равно можно поиграть ножиком. Только уже с золотишком в кармане. Ну и как? Мысли Обема мечутся между злобой и алчностью. Отскочив в сторону, он одним ударом перерубает восьмисантиметровую невиллонию и еле успевает отпрянуть, как дерево с треском падает на речной откос. Схватив Консула за шиворот, бандит рычит ему в лицо: - Ну, ладно, гегемон, посмотрим на твои сокровища. Закричишь-побежишь упадешь-споткнешься - буду резать уши и пальцы. Просто так, для тренировки. Понял? Консул с трудом поднимается, и все трое скрываются под сенью низких деревьев. Чез впереди, Обем замыкает шествие, а между ними еле тащится Консул - назад, туда, откуда прибыл, прочь от города, корабля и всех надежд спасти Сола и Рахиль. Минул час. Консул никак не придумает, что ему делать, когда они дойдут до места и не обнаружат там баржи. Несколько раз Чез знаками призывает их затихнуть и затаиться. Один раз - когда на деревьях завозились птицы, второй - когда донесся какой-то шум с того берега. Похоже, во всей округе ни души. Помощи ждать неоткуда. Консул вспоминает выгоревшие здания вдоль реки, пустые хижины, голые причалы. Страх перед Шрайком, страх прошляпить эвакуацию и остаться на поживу Бродягам, а также многомесячные бесчинства дезертиров из сил самообороны опустошили местность не хуже чумы. У Консула одна надежда: когда они подойдут вплотную к шлюзам, он попытается прыгнуть в реку и доплыть со связанными руками до лабиринта островков ниже по течению. Там можно укрыться. Только ему не доплыть до них и с развязанными руками. Сил нет. Кроме того, у бандитов винтовки, и они в два счета прикончат его. Даже с десятиминутной форой. Консул слишком измучен, чтобы шевелить извилинами, слишком стар для героических деяний. Он думает о жене и сыне, погибших много лет назад при бомбардировке Брешии. Их убили люди, знавшие о чести не больше, чем эти шакалы. Консул сожалеет лишь об одном - что не выполнил обещания, не сумел помочь своим спутникам. Вот о чем он думает и еще о том, что теперь не узнает, чем все кончится. Обем, идущий сзади, смачно сплевывает: - Ну его к псам, Чез, а? Давай посадим его и немножко порежем, чтобы заговорил, а? Чез трет глаза - пот так и льет с его лба, - смотрит на Консула и, глубокомысленно сдвинув брови, отвечает: - Во-во, так оно быстрее и надежнее. Ты прав. Только постарайся, чтобы язык у него шевелился до конца. - Спрашиваешь! - ухмыляется Обем, забрасывая винтовку на плечо и вытаскивая свой суперкинжал. - НЕ ДВИГАТЬСЯ! - раздается сверху громовой голос. Консул падает на колени, а бандиты с профессиональной прыткостью вскидывают винтовки. Налетает порыв ветра, поднимая пыль и раскачивая деревья. Консул задирает голову - как раз чтобы заметить некую судорогу облачной пелены, скользящую чуть ниже самих облаков. Нечто массивное нависает над ними и начинает снижаться. В следующий миг Чез уже наводит свой игольник, а Обем целится в невидимку из гранатомета, но тут же все трое падают ничком. Не сраженные автоматной очередью и не как игрушечные человечки из задачки по баллистике, а как срубленное Обемом дерево. Консул, рухнувший лицом в пыль и гравий, лежит, не моргая, - он не а состоянии моргнуть. Парализатор, думает он. Мысли вязнут, словно голова наполнена прогорклым маслом. Возникает маленький циклон, что-то большое и невидимое опускается между тремя распростертыми в пыли телами и берегом. Консул слышит жужжание (наверное, открывается люк) и замедляющееся тиканье и щелканье реверс-турбин. Он все еще не в состоянии ни моргнуть, ни поднять головы. Поле его зрения сводится к нескольким камешкам, горке песка и микролужайке с одиноким муравьишкой-архитектором, на таком расстоянии просто огромным. Муравей вдруг проявляет интерес к влажному, немигающему глазу Консула. Он разворачивается и направляется к этой блестящей штуке, а Консул мысленно молит идущие к нему ноги идти быстрее. Его берут под руки. Знакомый, дрожащий от волнения голос произносит: - Черт возьми, да вы растолстели. Каблуки Консула бороздят грязь, проезжая по скрюченным пальцам Чеза... или Обема... Консул не может оглянуться, чтобы посмотреть. Он не видит и своего спасителя, воспаряя в воздух под ворчливую литанию негромких ругательств. Затем он вплывает в откидной люк-фонарь скиммера (камуфляж отключен) и падает на мягкую кожу откидного пассажирского сидения. Перед Консулом появилось мальчишеское лицо генерал-губернатора Гипериона Тео Лейна. Освещенный красными сигнальными огоньками, сейчас он смахивает на довольного чертенка. Наклоняясь к Консулу, чтобы защелкнуть ремни безопасности, его бывший заместитель смущенно произносит: - Извините, что пришлось парализовать и вас за компанию. Тео выпрямляется, застегивает собственные ремни и берется за рычаги. Скиммер под ним вздрагивает, отрывается от грунта, на секунду зависает и начинает плавно подниматься. Ускорение вдавливает Консула в сиденье. - Не было особого выбора, - вплетается в негромкий рокот двигателя голос Тео. - На скиммерах не разрешают ставить никакого оружия, кроме полицейских парализаторов. Свалить всех вас на самой щадящей высоте и быстренько похитить ваше превосходительство - я подумал, что это самый безопасный способ. - Знакомым движением большого пальца Тео подталкивает свои древние очки вверх и, улыбаясь, оборачивается к Консулу. - Старая поговорка наемников: "Убивай всех подряд, бог сам рассортирует". Помните? Консул находит в себе достаточно сил, чтобы пошевелить языком и выдавить какой-то звук, при этом слюна стекает по щеке и капает на кожаное сидение. - Передохните, - говорит Тео, сосредоточиваясь на приборах. - Еще две-три минуты, и вы сможете разговаривать. На такой высоте особой скорости не разовьешь, так что в Китсе будем минут через десять. - Он бросает взгляд на своего пассажира. - Вам повезло, сэр. Должно быть, ваш организм здорово обезвожен. Те двое как повалились, так и обмочились. Гуманная штука этот парализатор, но можно здорово оконфузиться, если под рукой нет запасных штанов. Консул пытается высказать свое мнение об этом "гуманном" оружии, но у него ничего не получается, и Тео Лейн вытирает щеку бывшего начальника своим носовым платком. - Еще пара минут, сэр. Должен предупредить вас: когда паралич проходит, это чертовски неприятное ощущение. В ту же секунду в тело Консула впиваются тысячи булавок. - Черт возьми, как ты меня нашел? - спрашивает Консул. До города еще несколько километров. Они по-прежнему летят над рекой. Теперь Консул в состоянии сидеть не горбясь и говорить более или менее членораздельно, но он рад, что пока можно не вставать. - Что, сэр? - Я спрашиваю, как ты меня нашел? Откуда ты узнал, что я возвращаюсь, и притом вдоль реки? - Получил мультиграмму от Гладстон. Прямо на наш старый аппарат горячей линии. - Гладстон? - Консул трясет руками, пытаясь вернуть к жизни какие-то резиновые сосиски, которые болтаются на месте пальцев. - Она-то откуда узнала? Приемник бабушкиного комлога я оставил в долине, чтобы связаться с остальными, когда доберусь до корабля. Ничего не понимаю! - Я не в курсе, сэр, но она точно указала ваше местонахождение и сообщила, что у вас неприятности. Сказала даже, что вы летите на коврике. Консул недоуменно качает головой: - У этой дамы источники информации, которые нам и не снились, Тео. - Видимо так, сэр. Консул внимательно оглядывает друга. Тео Лейн занимает пост генерал-губернатора нового протектората уже год с лишним, но старые привычки забываются не скоро. Обращение "сэр" - одна из них, рецидив семи лет службы в должности вице-консула и главного референта при Консуле. В последнюю их встречу с этим молодым человеком (теперь уж и не столь молодым, внезапно осознает Консул, груз ответственности избороздил лоб Тео глубокими морщинами) Тео рвал и метал, оттого что Консул не согласился занять пост генерал-губернатора. Это было немногим больше недели назад. В другую эпоху. - Кстати, - говорит Консул, старательно выговаривая каждое слово, - благодарю тебя, Тео. Генерал-губернатор, погруженный в раздумья, рассеянно кивает. Он ни о чем не спрашивает Консула, не интересуется судьбой остальных паломников. Река под ними становится шире и делает поворот. Гранитные лбы невысоких скал по обеим сторонам Хулай розовеют в лучах заката. Кроны вечно-голубых невиллоний трепещут на ветру. - Тео, как это ты сам вырвался сюда? У тебя там, в Китсе, наверное, светопреставление. - Более чем. - Включив автопилот, Тео поворачивается к Консулу. - До вторжения Бродяг остались считанные часы, а может, и минуты. Консул меняется в лице: - Вторжения? Ты хочешь сказать, высадки? - Какая разница? - А как же флот Гегемонии? - Отступает в беспорядке. Они и так едва сдерживали атаки Роя, а когда Бродяги вторглись в Сеть... - Как в Сеть?! - Уже пало несколько систем. Другим угрожает вторжение. Штаб ВКС приказал флоту отступать через военные порталы, но, судя по всему, корабли так и не смогли оторваться от противника. Информации никакой, но и без того ясно, что у Бродяг развязаны руки. ВКС держат оборону только вокруг сфер сингулярности и порталов. - А космопорт? - Консул словно воочию видит на месте своего корабля груду обломков. - Пока не бомбят, но ВКС спешно выводят свои и вспомогательные корабли. Они оставили там лишь кучку морских пехотинцев. - А что же эвакуация? Тео смеется. Консулу кажется, что этот горький смех срывается с губ кого-то другого, а не его помощника. - Вся эвакуация сводится к драке. Дипломаты и чиновники Гегемонии сражаются за место на последнем челноке. - И даже не пытаются спасти мирных жителей? - Сэр, они не в силах спасти даже своих близких. По дипломатической мультилинии дошли слухи, что Гладстон решила пожертвовать мирами, к которым движутся Рои, чтобы отвлечь их от Сети. Она надеется таким способом перегруппировать войска и выгадать несколько лет на укрепление обороны. - Боже мой, - шепчет Консул. Большую часть жизни он прикидывался слугой Гегемонии, вынашивая планы ее уничтожения, чтобы отомстить за бабушку. Но теперь одна только мысль, что все это происходит на самом деле... - Что слышно о Шрайке? - спрашивает он немного погодя, завидев впереди низкие белые здания Китса. Солнечные лучи касаются горных вершин и речной глади - последнее благословение перед приходом тьмы. Тео качает головой. - Кое-какие сообщения поступают, но теперь роль главного пугала узурпировали Бродяги. - Так он не появился в Сети? Генерал-губернатор недоуменно глядит на Консула: - Шрайк? В Сети? Как он может там очутиться? На Гиперионе до сих пор не разрешили ставить порталы. А возле Китса, Эндимиона и Порт-Романтика его пока не видели. До крупных городов он не добрался. Консул не отвечает, но в душе криком кричит: "Господи, мое предательство... все зря! Я продал душу, чтобы Гробницы Времени раскрылись, а Шрайк и не думает губить Сеть... Бродяги! Они нас перехитрили. Предав Гегемонию, я сыграл им на руку!" - Послушайте, - вдруг охрипшим голосом произносит Тео, касаясь руки Консула. - Гладстон не просто так приказала мне бросить все и найти вас. Она санкционировала освобождение вашего корабля... - Слава Богу! - восклицает Консул. - Я могу... - Подождите! Вы не должны возвращаться в Долину Гробниц. Она хочет, чтобы вы курсировали по системе, избегая оборонительного периметра ВКС, и в конце концов вошли в контакт с руководством Роя. - Роя?! Почему я должен... - Секретарь Сената надеется, что вы вступите с ними в переговоры. Каким-то образом ей удалось дать им знать, что вы вот-вот появитесь. Она считает, раз вы знакомы с ними, то они вас подпустят... не расстреляют ваш корабль. Правда, никаких гарантий она не получила. Так что дело рискованное. Консул откидывается на спинку кожаного сиденья. Он чувствует себя так, будто вновь попал под нейропарализатор. - Переговоры? И о чем, черт возьми, мне с ними переговариваться? - Гладстон свяжется с вами по мультилинии, когда вы вылетите с Гипериона. Это нужно сделать срочно. Сегодня. Прежде чем миры первой волны будут захвачены Роями. Консул слышит слова "миры первой волны", но не спрашивает, входит ли в их число его любимая Мауи-Обетованная. Возможно, думает он, так лучше, и заявляет: - Дудки. Я возвращаюсь в долину. Тео поправляет очки. - Она не допустит этого, сэр. - Да? - Консул улыбается. - Как же она меня остановит? Расстреляет корабль? - Не знаю, но сказала, что не допустит. - В голосе Тео звучит искреннее огорчение. - На орбите находятся факельщики и сторожевики ВКС, сэр. Эскорт последней группы катеров. - Хорошо. - Консул все еще улыбается. - Пусть попробуют меня сбить. Все равно за двести лет еще ни одному кораблю с людьми на борту не удалось сесть в районе Гробниц. Корабли садились благополучно, вот только люди исчезали. Прежде чем меня подстрелят, я уже буду болтаться на дереве Шрайка. - Консул на миг прикрывает глаза и представляет, как его опустевший черный звездолет садится в пустыне. Сол, Дюре и чудесным образом возвратившиеся остальные спешат укрыться в корабле, чтобы откачать в операционной Хета Мастина и Ламию Брон и погрузить кроху Рахиль в спасительную криогенную фугу. - Господи, - шепчет Тео, и дрожь в его голосе возвращает Консула к реальности. Они миновали последнюю излучину перед городом. Утесы здесь выше, их череда заканчивается горой с изваянием Печального Короля Билли. Уже коснувшееся горизонта солнце освещает низкие облака и здания на вершинах восточных холмов. Над городом бушует война. Лазерные лучи сверху и снизу пронзают облака. Корабли вьются в воздухе, как мошки, и горят, как мотыльки, подлетевшие слишком близко к манящему огню лампы; из облаков вываливаются парапланы и прозрачные пузыри левитаторов. Враг осаждает столицу планеты - Китс. Бродяги явились на Гиперион. - Боже мой! - в ужасе шепчет Тео. На лесистом хребте северо-западнее города вспыхивает огонек. Переносной ЗРК. Оставляя дымный след, из леса прямо на их скиммер с гербом Гегемонии несется ракета. - Держитесь! - кричит Тео, переходит на ручное управление и, дергая переключатели, резко опрокидывает скиммер на правый борт, пытаясь попасть внутрь радиуса разворота маленькой ракеты. Взрыв в кормовой части. Консул повисает на ремнях безопасности и на мгновение слепнет. Когда зрение возвращается к нему, он видит, что кабина полна дыма. Во мраке мигают красные аварийные глазки, и хор тревожных зуммеров рапортует о выходе из строя самых разнообразных систем. Тео наваливается на штурвал. - Держитесь, - снова произносит он потерявшие всякий смысл слова. Бешено крутясь вокруг своей оси, скиммер на мгновение находит под собой опору, вновь теряет ее и, кувыркаясь, падает на горящий Китс. 36 Я моргнул и широко раскрыл глаза, не сразу сообразив, где нахожусь. Какой-то огромный сумрачный зал... Ах да, собор Святого Петра. Пасем. Надо мною склонились обеспокоенные лица монсеньора Эдуарда и отца Поля Дюре, едва различимые в слабом свете свечей. - Сколько я... проспал? - Мне показалось, что я всего на несколько секунд окунулся в мерцающую полудрему - преддверие мирного, глубокого сна. - Десять минут, - сказал монсеньор. - Вы можете нам рассказать, что видели? Я не видел причин для отказа. Выслушав мой рассказ, монсеньор Эдуард осенил себя крестным знамением. - Боже мой, так посол Техно-Центра уговаривает Гладстон послать людей в эти... туннели! Дюре коснулся моего плеча. - Я переговорю с Истинным Гласом Мирового Древа на Роще Богов и прибуду к вам на ТКЦ. Мы должны объяснить Гладстон всю чудовищность этого плана. Я кивнул. Мечты отправиться с Дюре на Рощу Богов или даже на Гиперион тут же улетучились. - Согласен. Медлить нельзя. Ваш портал... можно мне воспользоваться Папскими Дверями, чтобы попасть на Центр Тау Кита? Монсеньор встал и выпрямился. Внезапно я понял, что он очень стар. Его тело ни разу не подвергалось поульсенизации. - Конечно. Это портал с наивысшим приоритетом, - пояснил он и обернулся к Дюре. - Поль, ты знаешь, что я отправился бы с тобой. Но похороны Его Святейшества, выборы нового папы... - Монсеньор Эдуард с сожалением вздохнул. - Странно, но повседневная суета не оставляет нас даже накануне всеобщей катастрофы: варвары будут на Пасеме меньше, чем через десять стандартодней. Высокий лоб Дюре в свете свечей отливает золотом: - Друг мой, дело Церкви не суета повседневная, а нечто большее. Побеседовав с тамплиерами, я сразу же отправлюсь на ТКЦ, чтобы вместе с господином Северном убедить Гладстон не принимать предложение Техно-Центра. А затем, Эдуард, я вернусь, и мы вместе попытаемся проникнуть в смысл этой странной ереси. Я вышел вслед за ним в боковую дверь базилики, которая вела под высокую колоннаду, миновал открытый дворик (дождь прекратился, и воздух приятно освежал лицо), спустился по лестнице и попал через узкий туннель в папские покои. Швейцарские гвардейцы в Передней вытянулись перед нами по стойке "смирно". Это были здоровяки в латах и полосатых желто-синих рейтузах, правда, их церемониальные алебарды являлись одновременно новейшими лучеметами. Один из них выступил вперед и что-то шепнул монсеньору. - Господин Северн, на главный терминекс только что прибыл человек, который спрашивает вас. - Меня? - Я вслушивался в голоса в соседних комнатах - мелодичное журчание молитв, повторяемых скороговоркой. Должно быть, шла подготовка к похоронам Папы. - Да, некий господин Хент. Говорит, что дело не терпит отлагательств. - Еще минута, и мы встретились бы с ним в Доме Правительства, - удивился я. - Ну что ж, пусть войдет, если это не возбраняется. Монсеньор Эдуард кивнул и что-то тихо приказал швейцарцу, который, в свою очередь, пошептался с декоративным зубцом на своем старинном панцире. Так называемые Папские Двери - небольшой портал в замысловатой раме с золотыми серафимами и херувимами по бокам и пятью барельефами наверху (они изображали грехопадение Адама и Евы и их изгнание из Эдема) - стояли в центре хорошо охраняемой комнаты в личных покоях Папы. Созерцая свои озабоченные отражения в зеркалах, которые висели на всех четырех стенах, мы стали ждать. В сопровождении того же священника, что провожал меня к монсеньору, появился Ли Хент. - Северн! - вскричал главный советник Гладстон. - Вы срочно нужны секретарю Сената. - Именно к ней я и собирался сейчас. Хочу предупредить, что, если она позволит Техно-Центру создать и пустить в ход его адское оружие, случится непоправимое. Хент заморгал, что придало весьма комичное выражение его длинной физиономии. - Северн, вы что, всеведущи? Я не мог не рассмеяться. - Маленький ребенок, забравшийся без спроса в голонишу, много видит, но мало что понимает. Тем не менее у него есть передо мной преимущество: он может переключать каналы и совсем выключить эту штуку, когда она ему надоест. Хент уже встречался с монсеньером Эдуардом на различных государственных мероприятиях. Я представил ему отца Дюре. - Дюре? - пробормотал Хент, и у него буквально отвисла челюсть. Я впервые видел его растерянным. Право, это выглядело очень забавно. - Позже все объясню, - сказал я, пожимая священнику руку. - Удачи вам на Роще Богов, Дюре. Не задерживайтесь там надолго. - Всего час, - пообещал иезуит. - Перед разговором с госпожой Гладстон я должен отыскать одну-единственную деталь нашей головоломки. Пожалуйста, расскажите ей как можно подробнее о том, что я видел в лабиринте. А я, когда прибуду, подтвержу ваши слова. - Возможно, дела не позволят ей принять меня до вашего прибытия, - сказал я. - Но как бы там ни было, постараюсь быть для вас хорошим Иоанном Крестителем. Дюре улыбнулся. - Только не потеряйте голову, друг мой. - Он набрал код переноса на архаичной панели и, кивнув на прощание, исчез в портале. Я повернулся к монсеньору Эдуарду. - Уверен, все утрясется, прежде чем Бродяги доберутся до Пасема. Дряхлый святой отец поднял руку и благословил меня. - Идите с Богом, юноша. Чувствую, что всех нас ждут тяжелые времена, но ваше бремя будет самым тяжким. Я покачал головой. - Я всего лишь наблюдатель, монсеньор. Жду и вижу сны. Это не бремя. - Ждать и видеть сны будете потом, - резко вмешался Ли Хент. - Госпожа Гладстон требует, чтобы вы были у нее сию минуту, а я должен вернуться на совещание. Я посмотрел на него. - Как вы меня нашли? - задал я глупый вопрос, ибо все порталы находились под контролем Техно-Центра, а Техно-Центр сотрудничал с администрацией Гегемонии. - Пропуск, которым снабдила вас госпожа Гладстон, весьма облегчает наблюдение за вами. - В голосе Хента звучало нетерпение. - А сейчас мы обязаны вернуться туда, где вершатся судьбы Гегемонии. Я кивнул на прощание монсеньору и его помощнику и поманил за собой Хента. Набрав трехзначный код ТК-Центра, добавил к нему две цифры, обозначающие континент, еще три - код Дома Правительства, и, наконец, последние две - пароль тамошнего служебного терминекса. В жужжание портала вплелся какой-то писк, матовая энергозавеса нетерпеливо дрогнула. Я первым шагнул в портал и посторонился, освобождая место для Хента. Это явно не центральный терминекс Дома Правительства. Если зрение мне не изменяет, мы определенно попали не туда. Секундой позже мои органы чувств, проинспектировав все вокруг - яркость солнечных лучей, цвет неба, силу тяжести и расстояние до горизонта, запахи и вкус этого места, - сообщают, что мы вообще не на Центре Тау Кита. Следовало бы тут же броситься обратно, но через узкие Папские Двери уже протискивается Хент - нога, рука, плечо, грудь, голова, вторая нога, поэтому я хватаю его за запястье, грубо вытаскиваю и, бросая ему: "Что-то не в порядке!", пытаюсь ринуться назад в портал, но слишком поздно: прямоугольный проход уменьшается до круга величиной с кулак - и исчезает. - Где мы, черт побери? - возмущается Хент. Я задумчиво осматриваюсь по сторонам. Хороший вопрос. Мы находимся в сельской местности, на вершине холма. Дорога вьется через виноградники, сбегает по пологому склону холма в лесистую долину и, пропадая из виду, вновь выныривает у другого холма, в миле-двух отсюда. Жарко. Воздух наполнен жужжанием и стрекотом, но ничего крупнее птицы не бороздит эти бескрайние просторы. Справа от нас между утесами сверкает голубое пятно воды - океан или море. Высоко в небе плывут перистые облака; солнце только что миновало зенит. Ни одного строения поблизости, да и вообще чего бы то ни было - только виноградники да каменистый проселок, на котором мы стоим. Но гораздо важнее другое - беспрестанный гомон инфосферы больше не слышен. Это потрясает, как внезапное исчезновение звука, привычного с младенчества: становится жутко, замирает сердце, мысли путаются. В общем, я не на шутку перепуган. Хент, пошатнувшись, хлопает себя по ушам, будто пропавший шум был настоящим звуком, затем стучит по комлогу. - Проклятье, - бормочет он. - Проклятье. Имплант что-то барахлит. Комлог отключился. - Нет, - возражаю я. - По-моему, здесь просто нет инфосферы. Но, не успев окончить фразу, я различаю тихое, басовитое жужжание - голос чего-то более крупного и труднодоступного, чем инфосфера. Мегасфера? "Музыка сфер", - думаю я и улыбаюсь. - Что вас так рассмешило, Северн, черт бы вас побрал? Вы это нарочно подстроили? - Нет. Код Дома Правительства я набрал верно. - Полное отсутствие паники - тоже своего рода паника. - В чем же дело? Проклятые Папские Двери? Неужели они? Только что это - неисправность или розыгрыш? - Ни то ни другое. Двери работают исправно, Хент. Они привели нас туда, куда нужно Техно-Центру. - Техно-Центру? - Остатки румянца сходят с длинного лица, когда помощник секретаря Сената вспоминает, кто контролирует порталы. - Боже мой, Боже мой. - Хент неверными шагами доходит до обочины и падает в высокую траву. Его замшевый деловой костюм и мягкие черные туфли не вяжутся с окружающей нас идиллией. - Где мы? - спрашивает он снова. Я набираю в грудь воздуха. Он полон запахов - свежевспаханная земля, свежескошенная трава, дорожная пыль, острый привкус моря. - Вероятнее всего, на Земле. - На Земле? - Мой спутник глядит в пространство невидящими глазами. - Но это не Новая Земля. И не Терра. Не Земля-2. Не... - Просто Земля, - говорю я. - Старая Земля. Или ее копия. - Копия? Я сажусь рядом с ним. Выдергиваю травинку, очищаю корень. Знакомый кисловатый вкус. - Помните, как я рассказывал Гладстон об исповедях паломников? Историю Ламии Брон? Она и мой двойник-кибрид, первый воскрешенный Китс, посетили планету, которую сочли копией Старой Земли. В скоплении Геркулеса, если память мне не изменяет. Хент задирает голову, словно хочет проверить мою догадку по рисунку созвездий. Голубизна вверху постепенно бледнеет, перистые облака расползаются по небосводу. "Скопление Геркулеса", - ошеломленно шепчет он. - Ламия так и не выяснила, зачем Техно-Центр создал копию и для чего использует ее сейчас, - продолжаю я. - Первый кибрид Китса либо не знал этого, либо не сказал. - Не сказал, - машинально повторяет Хент, качая головой. - Ладно, но как, черт возьми, мы выберемся отсюда? Я нужен Гладстон! Она не может сейчас одна... Десятки жизненно важных проблем нужно решить в ближайшие часы! - Он вскакивает и выбегает на середину дороги, исполненный решимости и энергии. - Думаю, нам отсюда не выбраться, - замечаю я, пожевывая травинку. Хент оборачивается. Лицо такое, будто он сию минуту набросится на меня с кулаками. - Вы с ума сошли! Как это - не выбраться? Для чего Техно-Центру шутить такие шутки? - Внезапно он замолкает, глядя на меня сверху вниз. - Понимаю... Они не хотят, чтобы вы говорили с нею. Вы что-то узнали, и Техно-Центр не хочет, чтобы вы поделились с Гладстон этими новостями. - Возможно. - Выпустите меня! А он пусть остается! - вне себя выкрикивает Хент, обращаясь к небесам. Ответа нет. Из виноградника вылетает большая черная птица. По-моему, ворона: как во сне, припоминаю название вымершего вида пернатых. Вскоре Хенту надоедает взывать к небесам, и он принимается расхаживать взад-вперед. - Послушайте, всякая дорога куда-нибудь ведет. Может, даже к терминексу, - наконец произносит он. - Может быть, - соглашаюсь я и разламываю травинку, чтобы добраться до сладкой сердцевины. - В какую сторону пойдем? Хент смотрит на дорогу, огибающую холмы, снова оборачивается ко мне. - Мы прошли через портал лицом вон туда, - указывает он рукой в ту сторону, где дорога ныряет в чащу. - И далеко идти? - интересуюсь я. - Не все ли равно! - в сердцах бросает Хент. - Куда-нибудь да придем! Еле сдерживая улыбку, я встаю и отряхиваю брюки Лоб и щеки припекает солнце, и это так непривычно и странно после тьмы собора. Воздух такой теплый - одежда уже намокла от пота. Хент торопливо сбегает с холма. Его лицо преобразилось: вместо привычной меланхоличной мины - решительный блеск в глазах и упрямо сжатые губы. Медлительно, даже лениво переставляя ноги, пожевывая травинку и жмуря усталые глаза, следую за ним. Полковник Кассад с криком бросился на Шрайка. Сюрреалистический ландшафт вне времени (аскетическая пластмассовая декорация из фарса о Долине Гробниц, застывшая в вязком желе, именуемом здесь воздухом), казалось, всколыхнулся, отозвавшись на неистовый порыв Кассада. Секунду назад Шрайки заполняли собой весь мир, как в зеркальном зале: всюду Полчища Шрайков, от края до края мертвой зоны окрест. Но после вскрика Кассада они слились в одно чудище, и оно сдвинулось с места. Четыре его руки вытянулись, готовые заключить полковника в объятия клинков и шипов. Кассад не знал, как покажет себя в бою подаренный Монетой силовой скафандр, защитит ли он его от Шрайка. Много лет назад, когда он и Монета схватились с десантниками Бродяг, скафандр проявил себя как нельзя лучше, но тогда время было на их стороне; Шрайк то размораживал, то замораживал реку минут, как скучающий зритель, который балуется с дистанционным переключателем голопроектора. Сейчас они все вне времени, и оно перестало быть их союзником. Пригнувшись, Кассад бросился в атаку, забыв обо всем на свете - и о Монете, которая не сводит с него глаз, и о фантасмагорическом терновом дереве с его жуткими плодами, чья вершина уходит за облака. И даже о самом себе, воспринимая собственное тело как боевую машину, орудие мести. Шрайк не растворился в воздухе, не стал проделывать свой коронный трюк с исчезновением в одном месте и мгновенным появлением в другом, а лишь слегка наклонился, широко расставив руки с пальцелезвиями, на которых горели отблески небесной вакханалии. Его стальные зубы сверкнули в пародии на улыбку. Кассад зол, как черт, но голову пока не потерял. Вместо того чтобы ринуться в эти объятия смерти, он - в последний момент - сделал рывок в сторону и, падая на бок, изо всех сил пнул чудовище в ногу под розеткой шипов вокруг кошенного сустава. Только бы сбить его с ног... С тем же успехом он мог бы попытаться пробить полкилометра бетона. Только амортизаторы скафандра спасают ногу Кассада от неминуемого перелома. Шрайк среагировал быстро, но не с такой уж невероятной скоростью. Его правые руки молниеносно обрушились вниз, и десять пальцелезвий с маху вонзились в камень. Во все стороны полетели искры. Стальные руки вновь со свистом рассекли воздух, но Кассад был уже вне их досягаемости; покатившись кубарем по песку, он вскочил и, пригнувшись, выставил перед собой руки с растопыренными, жесткими, налитыми энергией пальцами. "Единоборство, - успел подумать Федман Кассад. - Самое благородное таинство, как утверждает Нью-Бусидо". Шрайк вновь сделал ложный выпад правыми руками и одновременно резко выбросил вверх нижнюю левую - еще немного, и он проломил бы грудную клетку и вырвал у полковника сердце. Кассад блокировал ложный выпад правым предплечьем, погасив инерцию удара полем скафандра, и тут же перехватил смертоносный кулак левой руки чудовища - чуть выше запястья, как раз над розеткой острых, кривых шипов. Невероятно, но полковнику удалось ослабить удар: острые скальпели пальцелезвий лишь оцарапали скафандр, так и не дойдя до тела. Силясь удержать железную лапу, Кассад чуть не взлетел, но ложный выпад Шрайка вернул его на землю. По его телу под скафандром градом катился пот, мускулы напряглись до предела; казалось, еще немного - и они лопнут... Почти двадцать секунд полковник противостоял этой железной хватке, после чего Шрайк пустил в ход свою четвертую руку, рубанув по напряженной ноге Кассада. Кассад закричал от дикой боли - ткань скафандра порвалась, и так же легко порвалась плоть: по меньшей мере одно пальцелезвие добралось до самой кости. Он ударил чудовище ногой, отпустил запястье и откатился в сторону. Шрайк снова замахнулся. На этот раз металлический кулак просвистел в нескольких миллиметрах от уха Кассада. Затем чудовище отскочило назад и начало обходить полковника справа. Кассад попытался встать на левое колено, упал навзничь, но затем все-таки поднялся. Боль ревела ураганом в его ушах, окрашивая все вокруг в багровый цвет, но, раскачиваясь, как пьяный, из стороны в сторону, едва не теряя сознание, полковник почувствовал: скафандр над раной начал срастаться, выполняя одновременно роль жгута и повязки! Нога пока не слушалась, но кровотечение унялось, боль стала терпимой. Похоже, скафандр был оснащен мини-анестезаторами - вроде тех, что встроены в его собственный боевой панцирь ВКС. В ту же секунду Шрайк ринулся в атаку. Кассад с силой выбросил вперед здоровую ногу, целясь в гладкий островок на хромовом панцире под нагрудным "гребнем". Это все равно что походя пнуть корпус звездолета-факельщика, но Шрайк - Господи, неужели такое возможно? - замедлил движение и, шатаясь, попятился. Кассад сделал шаг вперед и, сконцентрировав всю энергию в кулаке, обрушил его в ту же точку, туда, где должно прятаться сердце чудища. Раз, еще раз - от таких ударов даже армированная керамика разлетелась бы вдребезги. Не обращая внимания на боль в отбитых пальцах, Кассад резко повернулся и ребром ладони ударил Шрайка по морде чуть выше зубов. Будь его противником человек, несчастный наверняка услышал бы хруст сломанного носа и почувствовал, как кости и хрящи вонзаются ему в мозг. Шрайк попытался схватить Кассада зубами за запястье, но, промахнувшись, занес все четыре руки над головой полковника. Задыхаясь, исходя потом и кровью под своим ртутным скафандром, Кассад совершил стремительный пируэт и, зайдя сзади, нанес убийственный удар по короткой шее чудовища. Шум от удара эхом прокатился по замороженной долине - как будто лесоруб-великан попытался с одного маху перерубить ствол железной секвойи. Шрайк кувыркнулся вперед и перекатился на спину, словно некое стальное ракообразное. Упал, мерзавец! Кассад сделал шаг вперед, все еще пригибаясь, и соблюдая осторожность, но, по-видимому, недостаточно: Шрайкова бронированная то ли ступня, то ли лапа, черт ее разберет, ударила Кассада сзади в лодыжку и наполовину разрубила ее, сбив его с ног. Полковник понял, что у него рассечено ахиллово сухожилие, и попытался откатиться в сторону, но Шрайк, спружинив, вскочил и бросился на противника, целясь в него всеми своими шипами, колючками и клинками. Морщась от боли, Кассад выгнулся, чтобы сбросить с себя чудовище, и тут же блокировал несколько ударов, спасая глаза, в то время как бесчисленные ножи кромсали его предплечья, грудь и живот. Шрайк наклонился к нему и открыл пасть, в которой сверкнули многочисленные ряды стальных зубов, - точь-в-точь как у миноги. Перед полковником вспыхнули громадные рубиново-красные фонари - глаза чудовища. Кассад уперся ладонью в челюсть Шрайка и попытался использовать ее как рычаг. Это оказалось труднее, чем поднять гору металлолома с рваными краями, не имея точки опоры. Пальцелезвия Шрайка вновь впились в тело Кассада. Чудовище еще шире распахнуло пасть и запрокинуло голову, продемонстрировав шеренги зубов от уха до уха. Шрайк не дышал, но тепло, исходившее из его внутренностей, отдавало серой и горелыми железными опилками. Еще секунда, и челюсти сомкнулись бы, сдирая кожу с лица Кассада. Но тут появилась Монета. Судя по всему, она кричала во весь голос, хотя не было слышно ни звука. Ее пальцы в силовых перчатках впились в рубиновые глаза Шрайка, и, упершись сапогом в панцирь чудовища под спинным шипом, она принялась тянуть, тянуть изо всех сил... Две руки Шрайка тут же взлетели вверх, как клешни какого-то кошмарного краба, пальцелезвия вонзились в Монету, и она упала, но Кассад, успев за какие-то доли секунды откатиться в сторону, вскочил на ноги и преодолевая боль, потащил Монету к ближайшим камням. На секунду их скафандры слились, и Кассад ощутил ее тело рядом со своим, почувствовал, как смешиваются их кровь и пот, услышал биение двух сердец. "Убей его", - настойчиво прошептала Монета, и даже этот ее беззвучный внутренний голос срывался от боли. "Я пытаюсь. Я пытаюсь". Шрайк снова был на ногах, три метра хрома, клинков и адской чужой боли. Чья-то кровь - Кассада или Монеты - стекала тонкими ручейками по его запястьям и панцирю. Бессмысленная, бесовская ухмылка стала еще гаже. Кассад отлепил свой скафандр от скафандра Монеты и осторожно опустил ее наземь, прислонив к валуну. Это не ее сражение. Во всяком случае сейчас. И он встал между возлюбленной и Шрайком. Какой-то слабый, но все нарастающий шум, как от прибоя, набегающего на невидимый берег, достиг его слуха. Не выпуская из поля зрения Шрайка, медленно шагающего ему навстречу, Кассад поднял глаза вверх и догадался, что странные звуки издавало терновое дерево. Распятые люди - маленькие цветные точки на металлических шипах и ветвях - помимо бессознательных стонов боли, которые Кассад уже перестал замечать, как будто выкрикивали что-то чуть слышными голосами. Они подбадривали его, Кассада! Полковник теперь полностью сосредоточился на Шрайке, начавшем описывать вокруг него круги. Отрезанная пятка отдавалась во всем теле жесткой болью; на правую ногу вообще нельзя было опереться, и приходилось скакать на месте, держась за валун. Отдаленные крики оборвались, словно все кричавшие разом задохнулись. Шрайк прекратил существование "там" и возник "здесь", рядом с Кассадом, над Кассадом, его руки окружили Кассада для последнего объятия, шипы и ножи уже коснулись его. В глазах Шрайка вспыхнул огонь, и стальная пасть распахнулась. И Кассад - воплощенная ярость и презрение - с криком нанес ему удар. Отец Дюре шагнул в Папские Двери и без всяких приключений попал на Рощу Богов. После пропахшей ладаном темноты папских покоев он вдруг очутился на солнцепеке, под небом золотисто-лимонного цвета, среди зеленой листвы. У портала его уже поджидали тамплиеры. Перед Дюре была десятиметровой ширины платформа из плотинника, а за ней - ничего, или, вернее, все: кроны Рощи Богов, на все четыре стороны света, до самого горизонта. Лиственная сень колыхалась и дышала, подобно живому океану. Дюре понял, что находится где-то в верхних ветвях Мирового Древа, величайшего и наиболее почитаемого дерева Рощи Богов. Встретившие его тамплиеры занимали важные посты в сложной иерархии Братства Мюира, но сейчас выполняли функции простых проводников. Окружив старого священника, о