реол, проезжая мимо здания. И вот я был внутри, на новом фильме со множеством кинозвезд. Как странно, думал я, моя простая летная жизнь вдруг оказалась тесно связанной с миром Голливуда, - благодаря книге и другу, который почти всегда меня побеждает в любимой игре. После фильма, когда сквозь сумерки она вела машину на восток, к проспекту Санта Моники, меня внезапно осенило вдохновение: - Лесли, не хотите ли... Молчание было таким мучительным. - Лесли, не хотите ли... хат-фадж (**) с мороженым? Она отшатнулась. - Горячего... чего? - Горячего... мороженого. И партию в шахматы? - Какая нелепая мысль! - ответила она. - Мороженое, я имею в виду. Вы не заметили, что я сижу на крупах, сырых овощах и йогурте и даже печенье только изредка во время партии в шахматы? - Заметил. Поэтому вам нужно свежее мороженое. Как давно вы его ели? Только честно. Если это было на прошлой неделе, так и скажите - на прошлой неделе. - На прошлой неделе? В прошлом году! Похоже на то, что я ем мороженое? Посмотрите на меня! Впервые я посмотрел. Я откинулся на сиденье; я был поражен, обнаружив то, что самый тупой мужчина замечал сразу, - передо мной была чрезвычайно привлекательная женщина, и мысль творца, создавшего совершенное лицо, в полной гармонии с ним создала и тело. За эти месяцы моего знакомства с ней я видел очаровательную бестелесную фею, ум, в котором были танцевальные па, справочник по кинопродукции, классическая музыка, политика, балет. - Ну что? Можно сказать, что я питаюсь мороженым? - Восхитительно! Нельзя сказать! Это определенно НЕ такое тело, какое бывает от мороженого! Позвольте вас заверить... - Я сгорал от смущения. Какая глупость, - подумал я, - взрослому мужчине... Ричард, смени-ка тему поскорее! - Одно маленькое мороженое, - поспешно сказал я, - не повредит; это было бы счастье. Если вы сможете там свернуть, мы бы получили прямо в руки, горячее, маленькое, прямо сейчас... Она посмотрела на меня и улыбнулась, давая понять, что наша дружба осталась невредимой; она поняла, что я впервые обратил внимание на ее тело, и она не возражала. Но ее мужчины, подумал я, возразили бы наверняка, и это создало бы проблемы. Без обсуждений, не произнеся ни слова, я выбросил мысли о ее теле из головы. Для романа у меня была великолепная женщина; чтобы иметь друга и партнера по бизнесу, мне нужно было поддерживать отношения с такой Лесли Парриш, какой она и была со мной. -------------------------- * Akadenly of Motion Picture Art & sciences ** Фадж - мягкие конфеты, обычно приготовленные из сахара, молока, масла и шоколада, которые смешивают и варят определенным образом, а потом взбивают до консистенции густого крема (Вебстер),Англ. А hol fudge sundae. Тринадцать - Это не конец света, - спокойно сказал Стэн еще до того, как я сел по другую сторону его стола. - Это то, что у нас называется небольшая потеря. Товарная биржа Западного побережья вчера потерпела крах. Они застрахованы на случай банкротства. Ты потерял немного денег. Мой финансовый менеджер всегда имел заниженные данные, потому, как только он это произнес, мои губы сжались. - Насколько "немного" мы потеряли. Стэн? - Около шестисот тысяч долларов, - ответил он, - Пятьсот девяносто с чем-то тысяч. - Совсем? - О, позже ты должен получить по несколько центов на доллар согласно решению отдела по делам о несостоятельности, - сказал он. - Но я бы считал их потерянными. Я сглотнул. - Хорошо, что есть другие вложения. Как дела в торговой палате в Чикаго? - Там у тебя тоже есть определенные потери. Я уверен, временные. У тебя сейчас самый длинный ряд убытков, который мне когда-либо приходилось регистрировать. Так не может продолжаться все время, но пока ситуация не из лучших. Ты потерял около 800 тысяч долларов. Он называл большую сумму, чем та, которая у меня была! Как мог я потерять больше, чем имел? На бумаге! Он, должно быть, имеет в виду бумажные потери. Невозможно утратить больше денег, чем имеешь. Если бы я был способен что-нибудь изучить о деньгах, возможно, было бы хорошо уделить этому более пристальное внимание. Но мне пришлось бы учиться на протяжении месяцев; обращение с деньгами - это не полеты, это удушающе тоскливое дело; трудно разобрался даже в схемах. - Все не так плохо, как кажется, - сказал он. - Убыток в миллион долларов сократит твои налоги до нуля; ты потерял больше этой суммы и, таким образом, ты не заплатишь ни цента подоходного налога в этом году. Но если бы у меня был выбор, я бы предпочел не терять. Я не ощутил ни злости, ни отчаяния, словно очутился в комедийной ситуации, достаточно быстро повернуть стул, на котором я сидел, - и я увижу телевизионные камеры и людей в студии вместо стен этого офиса. Неизвестный писатель зарабатывает миллион и теряет его за одну ночь. Не банальна ли такая ситуация? Неужели это действительно моя жизнь? - размышлял я, пока Стан рассказывал мне обо всех этих бедах. Люди с миллионными доходами, - они всегда были кем-то еще. Я же всегда был самим собой. Я авиапилот, посредственный актер, продающий прогулки на самолете со скошенных полей. Я писатель, пишущий как можно реже, разве что - вдохновляемый слишком привлекательной идеей, чтобы оставить ее не изложенной на бумаге... Какой мне интерес иметь дело с банковским счетом на более чем сто долларов, который все равно вряд ли кому нибудь понадобится сразу? - Должен также сообщить тебе, пока ты здесь, - продолжал спокойно говорить Стэн. - Относительно вклада, который ты сделал через Тамару, - этот государственный заем под высокие проценты на развитие за рубежом? Ее клиент исчез вместе с деньгами. Там было только пятьдесят тысяч долларов, но тебе следует знать. Я но мог в это поверить. - Он ее друг, Стэн! Она доверяла ему! И он исчез? - Как говорится, и адрес не оставил. - Он внимательно посмотрел мне в лицо. - Ты доверяешь Тамаре? Вот тебе на. Пожалуйста, только не столь избитое клише! Хорошенькая женщина накалывает богатого дурака на пятьдесят тысяч. - Стэн, ты хочешь сказать, что Тамара могла что-то сделать,...? - Возможно. Мне кажется, это ее почерк на обратной стороне чека. Другое имя, но тот же почерк. - Ты шутишь. Он раскрыл папку, достал конверт и дал мне погашенный чек. На обороте была подпись Sea Кау Limited, by Wenly Smythe. Высокие стремительные прописны буквы, изящные окончания букв "у". Увидев их на конверте, я готов был поклясться, что это было написано Тамарой. - Это может быть чей угодно почерк, - сказал я, и протянул конверт обратно через стол. Стэн ничего больше не сказал. Он был уверен, что деньги у нее. Но Тамара была в моем ведении; никакого расследования не могло быть, пока я его не потребовал. Я никогда не спрошу и никогда не скажу ей об этом ни слова. Но я никогда ей не доверюсь. - У тебя на самом деле остались кое-какие деньги, - сказал он. - И разумеется, - новые поступления, каждый месяц. После долгой полосы неудач должен произойти поворот в нашу пользу. Сейчас ты мог бы перевести оставшиеся средства в иностранную валюту. У меня есть предчувствие, что курс доллара относительно немецкой марки может упасть сейчас в любой момент, и ты смог бы за ночь вернуть себе утраченное. - Это без меня, - сказал я. - Поступай так, как будет лучше по твоему мнению, Стэн. Судя по вспышкам сигнальных огней и звону колоколов, возвещающих об опасности, мои владения, похоже, оказались атомной станцией за три минуты от катастрофы. Наконец я встал, взял с тахты свою летную куртку. - Когда-нибудь мы оглянемся на все это как на отправную точку, - сказал я ему. - С этого момента дела могут идти только лучше, не так ли? Словно не услышав этого, он произнес: - Я хотел сказать тебе еще одну вещь. Это непросто. Знаешь, говорят: "Власть коррумпирует, но при абсолютной власти - и коррупция абсолютная". И это так. Я думаю, это должно быть верно и для меня тоже. Я не знал, что он имеет в виду, но я боялся спрашивать. Его лицо было невозмутимо. Стэн продажен? Это невозможно. Я уважал его много лет, я не мог сомневаться в его честности. "Это должно быть верно и для меня" могло означает, только то, что когда-то он, должно быть, перекрыл по ошибке расходный счет. Это положение он, конечно, исправил, но тем не менее чувствует себя виноватым, обязанным сообщить мне. И, ясное дело, - если он говорит мне об этом сейчас, - он намерен не допускать впредь таких ошибок. - Ладно, Стэн. Сейчас важно выйти из этого положения. - Хорошо, - ответил он. Я забыл об этом разговоре. Оставшимися деньгами распоряжался Стэн и люди, которых он знал и которым доверял, - мы им хорошо платили за услуги. Хотелось ли им бросить все эти сложные денежные дела, запустить их куда-нибудь в небо? Конечно, нет, особенно сейчас, когда все шло не так плохо. Неудачи случаются со всеми, но мои менеджеры хорошо соображают, - думал я, скоро найдут решение - быстро и правильно. Четырнадцать - Здесь реактивный Один Пять Пять Икс-рей, - сказал я, нажав на кнопку выхода в эфир, - я снижаюсь для посадки с уровня три-пять-ноль на уровень, два-семь-ноль. Я смотрел поверх своей кислородной маски с высоты семи миль на пустыни Южной Калифорнии, инспектируя голубизну неба внизу с помощью длительной замедленной бочки. Фактически я летел на запад, чтобы провести беседу в университете Лос-Анжелеса, которая должна была продолжаться целый день. Я был рад, однако, что в запасе было еще несколько дней. - Внимание, Роджор Пять Пять Икс, - ответил центр в Лос-Анжелесе. - Есть свободное место на высоте два-пять-ноль. Снижайтесь медленнее. Снижение со скоростью четыреста миль в час не казалось мне слишком быстрым. Я хотел посадить свой аппарат и повилаться с Лесли скорее, чем мог позволить самолет. - Внимание, Пять Пять Икс, вы снизились до ноль-шесть-тысяча. Я подтвердил это и направил нос своего самолета в сторону земли еще быстрее. Стрелка измерителя высоты устремилась вниз. - Пять Пять Икс-рей находится на высоте один-восемь-ноль, - сказал я, - прекращаю передачу. - Роджер Пять Икс, вы прекратили передачу на высоте ноль-пять. Земля желает вам удачной посадки! Следы от кислородной маски еще не сошли с моего лица, когда я постучал в дверь ее дома на окраине Беверли-Хиллз. Я нажал на кнопку дверного звонка. Музыка стала тише. И вот она выходит, глаза сияют, как свет солнца на морской волне, звучит радостное приветствие. Ни одного прикосновения, никаких рукопожатии, и ни один из нас не подумал, что это странно. - У меня есть для тебя сюрприз, - сказала она, таинственно улыбнувшись, при упоминании о нем. - Лесли, я ненавижу сюрпризы. Извини, что я никогда не говорил тебе об этом, но я полностью и всецело ненавижу сюрпризы, даже если это подарки. Все, что мне нужно, я покупаю сам. Если у меня чего-то нет, - значит оно мне не нужно. Так что, по определению, - сказал я ей ловко и решительно, - когда ты делаешь, мне подарок, ты даешь мне то, чего я не хочу. Поэтому ты не обидишься, если я верну его, правда? Она пошла на кухню. Ее волосы легко рассыпались no плечам и вниз по спине. Навстречу ей важной походкой вышел ее старый кот, очевидно, считая, что пришло время ужинать. - Еще рано, - скачала она ласково. - Ужинов пушистостям пока не дают. - Меня удивляет, что ты еще не купил себе этого, - сказала она, оборачиваясь ко мне и улыбаясь, чтобы показать, что я не обидел ее. - Тебе явно следовало купить себе это, но если тебе не понравится, можешь, выбросить. Вот. Подарок был без упаковки. Это была обычная большая чашка из магазина дешевой распродажи, из самого дешевого магазина, и внутри нее был нарисован поросенок. - Лесли! Если бы я это увидел, я бы сразу купил! Это сногсшибательно! Что это за прекрасная... штука? - Я знала, что тебе понравится! Это чашка для поросенка. А вот... ложечка для поросенка! - И сразу у меня в руке - восьмидесятивосьмицентовая столовая ложка с портретом какой-то анонимной свиной морды. - А если ты заглянешь в холодильник... Я быстро открыл толстую дверцу и увидел, что там стоит двухгаллонный барабан сливочного мороженого и банка объемом в кварту, на которой написано "FUDGE FOR НОТ". Обе емкости были запечатаны и перевязаны красными ленточками. Холодный туман медленно плыл вниз с цилиндра и неторопливо, как в замедленном фильме, опускался к полу. - Лесли! - Что, поросенок? - Ты... я... Ты хочешь сказать, что... Она засмеялась, как от того, что затеяла такой забавный розыгрыш, так и от звуков, которые издавал мой ум, когда его колесики проскальзывали по льду. Я стал защищаться не от подарка, а от непредсказуемости того, что она, питавшаяся только зернышками и салатом, поставит в свой хололильник такие экстравагантные сласти лишь, для того, чтобы посмотреть, как я наткнусь на них и потеряю дар речи. Я вытащил цилиндр из холодильника на кухонный стол и открыл крышку. Полный до краев. Мороженое, посыпанное шоколадной крошкой. - Надеюсь, что ложка для тебя найдется, - сказал я строго, погружая свою ложку для поросенка в густую массу. - Ты совершила немыслимый поступок, но сейчас все позади, и нам нечего делать - придется избавиться от улик. Вот тебе. Ешь. Она достала маленькую ложечку из выдвижного ящика. - А хот-фаджа не хочешь? Разве он тебе больше не нравится? - Я просто обожаю его. Но думаю, что после сегодняшнего застолья ни ты, ни я не захотим больше слышать, слово "хот-фадж" до конца жизни. Никто не способен сделать ничего такого, что бы было для него не характерно, думал я, накладывая ложкой куски фаджа на сковородку, чтобы нагреть его. Может ли быть так, чтобы для нее была характерна непредсказуемость? Как я был глуп, когда думал, что знаю ее! Я повернулся, а она смотрела на меня с ложечкой в руке и улыбалась. - Действительно ли ты умеешь ходить но воде? - спросила она. - Так, как ты ходил в книге с Дональдом Шимодой? - Конечно. И ты тоже можешь. Я и сам еще не делал этого в этом пространстве-времени. Точнее, в том, что я считаю этим пространством-временем. Видишь, вопрос становится все более запутанным. Hо я работаю над ним постоянно. Я помешал фадж, который окружил мою ложку одной сплошной массой в полфунта весом. - Ты выходила когда-нибудь из тела? Она даже не моргнула, услышав мой вопрос, и не потребовала от меня объяснений. - Дважды. Однажлы в Мексике. А однажды - в Долине Смерти, на вершине холма ночью под звездным небом. Я наклонилась назад, чтобы посмотреть, и свалилась вверх, оказавшись, среди звезд... - Вдруг у нее на глаза появились слезы. Я тихо скачал: - Ты помнишь, как легко было, когда ты была свободной от тела среди звезд, как там все естественно, просто, правильно, реально-как-по-возвращении-домой? - Да. - Когда ходишь по воде, чувствуешь себя точно так же. Это сила, которая у нас... это одно из проявлений силы, которая у нас есть. Все легко и естественно. Нам следует усердно заниматься и остерегаться использовать эту силу, а то ограничения земной жизни станут совсем запутанными и выйдут из-под контроля, и мы не сможем больше ничему научиться. Наша беда в том, что так мы привыкли говорить себе, что мы привыкли говорить себе, что мы не будем пользоваться нашей реальной силой, что теперь, мы думаем, что не можем этого делать. Когда я был там с Шимодой, никто не задавал никаких вопросов. Когда его не оказалось рядом, я прекратил занятия. Я считаю, что даже небольшие достижения в этом деле уже очень много значат. - Как хот-фадж. Я пристально посмотрел на нее. Она насмехается надо мной? Шоколад начал пузыриться в сковородке. - Нет. Хот-фадж значит не так много, как усвоение основных принципов духовной реальности. Хот-фадж ЗДЕСЬ! Хот-фадж не угрожает нашему удобному мировоззрению. Хот-фадж СЕЙЧАС! Ты уже готова для хот-фаджа? - Только самую маленькую капельку, - сказала она. К тому времени, когда мы покончили с нашим десертом, было уже поздно и нам пришлось, стоять в очереди длиной в два квартала, чтобы купить себе билеты в кино. Дул ветер с моря, вечер был прохладным и, не желая, чтобы она замерзла, я обнял ее. - Спасибо, - сказала она. - Я не ожидала, что мы будем стоять на улице так долго. Тебе не холодно? - Нет, - ответил я, - совсем не холодно. Мы заговорили о фильме, который собирались посмотреть.Она больше говорила, а я слушал,на что обратить внимание в этом фильме,как опре- делить то место, где было угрохано больше всего денег, и те сцены, на которых сэкономили. Она не любила, когда деньгами разбрасываются. В очереди мы также начали разговаривать и о другом. - Легко ли быть актрисой, Лесли? Я никогда не спрашивал ни у одной из них об этом, но всегда желал узнать. - А! Мэри Кинозвезда?- спросила она, посмеиваясь, над своими словами. - Действительно ли тебя это интересует? - Да. Для меня действительно загадка, что это за жизнь. - Когда как. Иногда это прекрасно - когда хороший сценарий и хорошие люди, и они по-настоящему хотят сделать что-то стоящее. Но это редкий случай. Все остальное - просто труд. Но боюсь, что большая его часть не делает вклада я общечеловеческий прогресс. - Она вопросительно взглянула на меня. - Разве ты не знаешь, на что это похоже? Разве ты никогда не участвовал в съемках? - Только вне помещений, на открытой местности. Но на сцене никогда. - В следующий раз, когда я буду сниматься, ты придешь, чтобы посмотреть? - Конечно, приду! Спасибо! Как много всего у нее можно узнать, думал я. Все, чему она научилась, когда стала знаменитостью... изменило ли оно ее, испортило ли, заставило ли окружать себя стенами тоже? Вокруг нее чувствовалось какое-то поле уверенности, ее положительное отношение к жизни было притягивающим, неуловимо привлекательным. Она стояла на той вершине, которая была видна мне лишь издали; она видела свет, она знала секрет, который никогда не был мне доступен. - Но ты мне не ответила, - скачал я. - Помимо съемок фильмов - какова твоя жизнь, как ты себя чувствуешь в качестве Мери Кинозвезды? Она взглянула на меня, некоторое время поколебавшись, а затем решила, что мне можно доверять. - Вначале это захватывающе. Ты думаешь, что ты отличаешься от других, что в тебе есть что-то особенное, и это даже может быть правдой. Затем ты вспоминаешь, что ты такой же человек, каким был всегда; единственное отличие в том, что внезапно твой фильм начинают смотреть везде, о тебе пишут статьи, где рассказывают, кто ты, что говоришь, и куда отправишься вскоре, и люди останавливаются на улицах, чтобы посмотреть, на тебя. Ты теперь знаменитость. Пожалуй, точнее будет сказать, что ты оказываешься в центре внимания. И говоришь себе: Я не заслуживаю такого внимания! Она подумала и добавила: - И дело не в том, что люди превращают тебя в знаменитость. Это что-то другое. Это то, что ты символизируешь для них. Когда разговор становится важным, пробегает волна возбуждения, и мы ощущаем быстрый рост новых сил. Слушай внимательно, Ричард, она права! - Другие люди думают, что знают, кто ты: слава, секс, деньги, власть, любовь. Все это может быть сновидением газетчика, которое не имеет к тебе никакого отношения. Может быть, это нечто, что тебе совсем не нравится, но это то, что они думают о тебе. Люди бросаются к тебе со всех сторон, они думают, что получат все это, если прикоснутся к тебе. Это пугает, и ты возводишь вокруг себя стены, толстые стеклянные стены, и в то же время ты пытаешься думать, пытаешься не падать духом. Ты знаешь, кто ты внутри, но люди снаружи видят что-то другое. Ты можешь сделать выбор в пользу образа, но тогда ты отказываешься от себя какой ты есть, или же ты продолжаешь быть собой, но чувствуешь, что твой образ становится фальшивым. И еще ты можешь выйти из игры. Я думала, если быть кинозвездой так великолепно, почему в Городе Знаменитостей живет столько пьяниц и наркоманов, почему там так много разводов и самоубийств? - Она взглянула на меня открыто, беззащитно. - И я решила, что игра не стоит свеч. Я уже почти полностью прекратила сниматься. Мне захотелось обнять и прижать ее к себе за то, что она была так откровенна со мной. - Ты - Знаменитый Автор. - сказала она. - Ты тоже так себя чувствуешь? Имеет ли это какой-то смысл для тебя? - Очень большой. Мне совсем невредно было бы побольше узнать обо всей этой дряни. Газеты, например, они с тобой так поступали? Печатали то, что ты никогда не говорила? Она засмеялась. - Не только то, что я никогда не говорила, но и то, что я никогда не думала, чему никогда не верила и чего никогда бы не подумала делать. Однажды обо мне напечатали фиктивную историю, с прямой речью, где все "дословно". И все выдумка. Я никогда не встречалась, с этим репортером... он даже никогда не звонил мне. И вот, пожалуйста, напечатали! И ты молишься, чтобы зрители не поверили тому, что пишут о тебе в таких газетах. - Со мной так не бывало, у меня есть теория. - Какая теория? - спросила она. Я рассказал ей о том, что знаменитости являются примером для всех нас, подвергаясь в мире всевозможным испытаниям. Моя теория не прозвучала так убедительно, как то, что сказала она. Она наклонила голову ко мне и улыбнулась. Когда солнце зашло, я заметил, что ее глаза изменили свой оттенок и приобрели цвет лунного света на морской волне. - Хорошая у тебя теория, о примерах, - сказала она. - Но ведь каждый человек является примером, разве не так? Разве каждый не воплощает в себе то, что он думает, все те решения, которые он принял до этого времени? - Правда. Однако я не знаю ничего об обычном человеке; такие люди ничего не значат для меня до тех пор, пока я не встречусь с ними лично, или не прочитаю о них, или не увижу их на экране. Когда-то по телевизору была передача о каком-то ученом, который проводит исследования, почему скрипка звучит так, как она звучит. Я подумал сначала, зачем все это нужно миру? Когда миллионы людей умирают от голода, кому нужны исследования звуков скрипки? Но затем я изменил свое мнение. Миру нужны примеры людей, которые живут интересной жизнью, проводят исследования и меняют характер современной музыки. Что делают со своими жизнями те люди, которые не страдают от бедности, не пали жертвой преступного мира или войны? Мы должны знать людей, которые сделали в жизни такой выбор, какой мы тоже можем сделать, чтобы стать людьми но праву. В противном случае у нас может быть вся пища в мире, но зачем она нам? Нам нужны модели! Мы любим их! Как ты думаешь? - Наверное, так же, - сказала она. - Но мне не нравится это слово, модель. - Почему?- спросил я, и сразу же понял сам. - Ты была когда-то моделью? - В Нью-Йорке, - ответила она так, будто это был постыдный секрет. - А что в этом плохого? Модель - это общественный пример особой красоты! - Это-то и плохо. Трудно соответствовать такому уровню в жизни. Это пугает Мэри Кинозвезду. - Почему? Чего она боится? - Мэри стала актрисой, потому что в студии решили, что она хороша собой. И с тех пор она боится, что миру станет известно, что она не так уж красива и никогда не была красивой. Быть моделью довольно непрестижно. Когда ты называешь ее общественным примером красоты, это ухудшает ее репутацию. - Но Лесли, ведь ты действительно прекрасна! - Я покраснел. - Я имею в виду, что ни у кого не может быть сомнений в том, что ты... что ты... очень привлекательна... - Спасибо, но то, что ты говоришь, не относится к делу. Что бы ты ей ни говорил, Мэри считает, что красота - это образ, который другие создают для нее. И она находится в плену у этого образа. Даже когда она идет за продуктами, она должна выглядеть идеально - вот что это значит. Если что-то будет не так, найдется кто-то, кто узнает ее, и скажет своим друзьям: "нам нужно получше присмотреться к ней! Она даже наполовину не так красива, как о ней думают!" И тогда все разочаруются в Мэри. - Она снова улыбалась, на этот раз немножко грустно. - Каждая актриса в Голливуде, каждая красивая женщина, которую я знаю, притворяется красивой и боится, что мир откроет секрет ее привлекательности рано или поздно. Это касается и меня. Я покачал головой. - Сумасшедшая. Ты совсем сумасшедшая. - Мир сходит с ума, когда речь идет о красоте. - Я думаю, что ты красива. - А я думаю, что это ты сошел с ума. Мы засмеялись, но она не шутила. - Верно ли то, - спросил я ее, - что у красивых женщин трагически складывается жизнь? - Это был вывод, который я сделал, общаясь со своей Совершенной Женщиной во многих лицах. Возможно, правильнее было бы говорить не о трагичности, а о ложности. Незавидности. Тягостности. Она немного подумала. - Если они считают, что их красота - это они сами, - сказала она, тогда они стремятся к бессмысленной жизни. Когда все зависит от того, как ты выглядишь, - ты полностью теряешь себя, глядя в зеркало, и никогда не находишь вновь. - Кажется, ты все же нашла себя. - Все, что я нашла, я нашла не благодаря красоте. - Расскажи мне. Она рассказывала, а я слушал и мое удивление переходило в восхищение. Лесли, которую она в себе нашла, была найдена не на съемочной площадке, а в антивоенном движении, комитете обозревателей, который она организовала и возглавляла. Подлинная Лесли Парриш провозглашала речи, боролась на политических митингах, выступала против американского правительства, которое поддерживало войну во Вьетнаме. Пока я летал на истребителях Военно-Воздушных сил, она организовывала антивоенные выступления на Западном Побережье. За смелость выступать против войны она подвергалась судебным преследованиям, ее травили слезоточивым газом во время демонстраций, ей угрожали расправой банды правых экстремистов. Но она продолжала деятельность, организуя все большие выступления, собирая средства у общественности. Она помогала демократически настроенным конгрессменам-сепараторам и новому мэру Лос-Анжелеса победить в выборах, она была делегатом на президентских собраниях. Она стала одним из основателей телеканала KVST на телестанции Лос-Анжелеса. Этот канал был льготным для беднейших меньшинств города. Она стала его президентом, когда он оказался в неблагоприятном положении. У него было много долгов, и кредиторы не желали больше ждать. Некоторые счета она оплатила своими деньгами, полученными за съемки фильмов с ее участием. В итоге канал выжил и стал процветать. Люди видели это и по всей стране заговорили о благородном начинании. Вслед за успехом пришла борьба с властью. Ее называли богатой расисткой; в нее стреляли. KVST лопнул в тот же день, когда она ушла с него. Он никогда не возродился вновь. - Даже теперь, - сказала она мне, - я не могу спокойно смотреть на пустой экран телевизора по каналу номер шестьдесят восемь. Мэри Кинозвезда оплатила путь до Лесли Парриш. Убежденный борец за справедливость и перестройщик миров, Лесли ходила в одиночку на вечерние политические митинги в тех частях города, куда у меня не хватило бы смелости пойти даже средь бела дня. Она участвовала в пикетировании вместе с рабочими, ходила с ними на демонстрации, собирала для них средства. Она - сторонник ненасильственного сопротивления - посвятила себя самым яростным баталиям в современной Америке. Она отказывалась играть в фильмах эротические сцены. - Я не буду сидеть в своей гостиной в обнаженном виде вместе со своими друзьями в воскресенье вечером. Почему я должна это делать с группой незнакомцев на съемочной площадке? С моей точки зрения, если бы я согласилась на нечто столь для меня противоестественное, это была бы проституция. Когда каждая роль в фильмах стала требовать участия в эротических сценах, она отказалась от карьеры актрисы и перешла на телевидение. Я слушал ее так, будто это был невинный фавн, которого я ветретил на поляне и который, тем не менее, вырос на самом дне преисподней. - Однажды в Торрансе была манифестация, мирная манифестация, - рассказывала она. - Она была запланирована, и мы получили разрешение на ее проведение. За несколько дней мы получили предупреждение от экстремистов из правого крыла, что они убьют одного из наших лидеров, если мы отважимся выйти. Было уже слишком поздно, чтоб отменить... - Отменить, никогда не поздно! - воскликнул я. - Зачем вам это?! - Слишком много людей уже собралось, и кого можно было оповестить в последний момент? И к тому же, если только несколько человек выйдут на митинг, тогда экстремистам будет легко совершить убийство, не так ли? Поэтому мы позвали репортеров, телевизионщиков. Мы сказали им, чтобы они пришли и посмотрели как нас убивают в Торрансе! Затем манифестация началась; мы окружили со всех сторон человека, которого они собирались убить; мы шли с ним рука об руку. Им пришлось, бы перестрелять всех, чтобы добраться до него. - Ты они стреляли? - Нет. Убийство одного из нас перед телекамерой, мне кажется, не входило в их планы. - Она вздохнула, припомнив все это. - Это были плохие времена, не так ли? Я не знал, что ей сказать,. В этот момент мы стояли в очереди за билетами, и я обнимал своими руками редкого человека в моей жизни - человека, который восхищал меня. Я, который всегда уходил от столкновений, потерял дар речи, осознавая контраст между нами. Если другие желают воевать, погибать на войне или выступать против войны, считал я, то в этом проявляется их свобода выбора. Для меня имеет значение лишь один мир - субъективный мир человека, который каждый создает для себя сам. Я бы скорее начал по-другому истолковывать историческое прошлое, но не стал бы политиком, не стал бы убеждать людей писать письма, голосовать, выступать или делать то, к чему они сами не чувствуют расположенности. Она так сильно отличалась от меня. Откуда же это благоговейное уважение по отношению к ней? Ты думаешь о чем-то важном, - сказала она мне серьезным тоном. - Да. Ты права. Ты полностью права. - Я так хорошо понял ее в этот момент она мне так сильно понравилась, что я сказал ей все, что думал. - Я подумал, что именно это различие между нами делает тебя моим лучшим другом. - Да? - У нас очень мало общего - шахматы, хот-фадж, фильм, который мы хотим посмотреть - и в то же время мы так сильно отличаемся во всех других отношениях, что ты не кажешься мне такой опасной, как другие женщины. У них часто есть надежда выйти замуж. Но для меня одного брака уже достаточно. Никогда больше. Очередь медленно ползла вперед. Мы будем в зале не раньше, чем через двадцать минут. - Все это относится и ко мне, - скачала она и засмеялась. - Я не хочу показаться тебе опасной, но это еще одна наша общая черта. Я уже давно разведена. Едва ли я вообще встречалась с кем-то до свадьбы, поэтому, когда я получила развод, я начала встречаться, встречаться, встречаться! Но ведь так невозможно узнать человека, как ты думаешь.? Мы можем отчасти узнать его, думал я, но лучше было послушать, что она думает об этом. - Встречалась с некоторыми из самых выдающихся, самых пресловутых, знаменитых людей этого мира. - сказала она, - но никто из них не сделал меня счастливой. Большинство из них подкатывают к твоей двери в машине, которая больше, чем твой дом. Они одеваются изысканно, они едут с тобой в фешемебельный ресторан, где все собравшиеся - знаменитости. Затем ты получаешь фотографию и видишь, что все выглядит так пышно, весело и изысканно! Я продолжала думать, что лучше мне ходить в хороший, а не в фешенебельный ресторан, носить ту одежду, которая мне нравится, а не ту, которую модельеры считают в этот год последним криком моды. А чаще всего я бы предпочла спокойно побеседовать или прогуляться в лесу. Мне кажется, что это другая система ценностей. Мы должны иметь дело с той валютой, которая представляет для нас ценность, - продолжила она, - в противном случае любой успех в этом мире не покажется нам удовлетворительным, не принесет счастья. Если кто-то пообещает, что тебе заплатят миллион скрунчей за то, что ты перейдешь через улицу, а скрунчи не представляют для тебя никакой ценности, - ты будешь, переходить через улицу? А если тебе пообещают сто миллионов скрунчей, что тогда? Я чувствовала такое отношение к большей части того, что высоко ценилось, в Голливуде, будто я имею дело со скрунчами. У меня было все, чего требовало мое положение, но я чувствовала себя как-бы в пустоте. Казалось, что я не могу уделять много внимания всему, что меня окружало. Зачем это все, если это лишь скрунчи? - спрашивала я себя. А между тем я боялась, что если буду продолжать встречи, то рано или поздно я сорву банк стоимостью в миллион скрунчей. - Как это могло случиться? - Если бы я вышла замуж за мистера Выдающегося, я бы до конца жизни носила изысканную одежду, была бы хозяйкой дома для выдающихся людей на аристократических застольях в его кругу. Он бы стал моей гордостью, а я - его завоеванием. Вскоре бы мы стали жаловаться, что наш брак утратил всякий смысл, что мы не так близки друг другу, как, нам следовало бы быть - когда о смысле и близости говорить было бы уже слишком поздно. Я очень ценю две вещи - душевную близость и способность доставлять радость. Кажется, их нет в списке ни одного другого человека. Я чувствовала себя как чужой человек в чужой стране, и решила, что лучше мне не выходить замуж за туземцев. Я отказалась еще от одной вещи. От встреч. А сейчас... - скачала она, - хочешь узнать секрет? - Скажи. - Сейчас: я бы предпочла быть со своим другом Ричардом, чем встречаться с кем угодно другим! - Аууу... - сказал я. Я обнял ее за это, неловко обнял одной рукой. Лесли была уникумом в моей жизни: красивая сестра, кому я доверял и кем восхищался, с которой я проводил ночь за ночью за шахматной доской, но ни одной минуты в постели. Я рассказал ей о своей совершенной женщине, как хорошо эта идея работает. Я чувствовал, что она не согласна, но слушает с интересом. Прежде чем она успела ответить, мы уже были в кинотеатре. В фойе, где уже не было холодно, я перестал обнимать ее и не прикасался к ней больше. Фильм, который мы увидели в этот вечер, нам суждено было посмотреть еще одиннадцать раз до конца этого года. В этом фильме было большое, пушистое, голубоглазое существо с другой планеты, которое попало к нам в результате крушения космического корабля. Это существо называлось вуки. Мы полюбили его так, будто мы сами были двумя вуки, а на экране видели своего представителя. В следующий раз, когда я прилетел в Лос-Анжелес, Лесли встретила меня в аэропорту. Когда я вылез из кабины, она вручила мне коробку, перевязанную ленточкой с бантиком. - Я знаю, что ты не любишь подарков, - сказался она, - поэтому я принесла тебе это. - Я никогда не делаю тебе подарков, - прохрипел я польщенно. - Это мой тебе подарок: никогда не делать тебе подарков. Почему?... - Открой коробку, - попросила она. - Хорошо, еще один раз. Я открою ее, но... - Открывай же, - сказала она нетерпеливо. Подарком оказалась, эластичная и пушистая маска вуки, которая надевалась на голову и доходила до шеи. В ней были сделаны дырки для глаз, а зубы были отчасти обнажены - полное подобие героя нашего любимого фильма. - Лесли! - воскликнул я. Маска мне очень понравилась. - Теперь ты сможешь позабавить всех своих подруг своим мягким пушистым лицом. Надень ее. - Ты хочешь, чтобы я прямо здесь на аэродроме у всех на виду?... - Да, надень! Для меня. Надень ее. Под влиянием ее обаяния весь мой лед растаял. Я надел маску, чтобы позабавиться, немножко порычал, как вуки, а она смеялась до слез. Я тоже смеялся под маской и думал о том, как много она для меня значит. - Пошли, вуки, - сказала она, вытирая слезы и внезапно взяв меня за руку. - Мы можем опоздать. Верная своему обещанию, она поехала со мной из аэропорта в киностудию MGM, где заканчивались съемки фильма с ее участием. По сути я заметил, что люди с ужасом смотрят на меня в машине, и я снял маску. Для того, кто никогда не был в звуковом киносьемочном павильоне, это было похоже на приглашение в царство Запутанности, где везде проведена Запретная Черта. Кабели, стойки, операторские пульты, камеры, тележки для камер, направляющие, лестницы, подвесные леса, прожекторы... Потолок был прямо увешан огромными тяжелыми прожекторами, и я мог поклясться, что арматура над головой вот-вот не выдержит. Люди были везде, перетаскивая аппаратуру с места на место, настраивая ее или сидя в окружении разных установок, ожидая следующего звонка или светового сигнала. Она появилась из своей гримерной в золотистого цвета мантии из парчовой ткани или в чем-то похожем на мантию. Затем она проскользнула ко мне через все кабели и препятствия на полу, будто это были узоры на коврике. - Тебе хорошо видно отсюда? - Конечно. - Я корчился от взглядов всех служащих, которые следили за ней, но она, казалось, не замечала их. Я был раздражен, скован и чувствовал себя, как мустанг из прерии, который оказался в тропических джунглях, но она вела себя как дома. Мне казалось, что стоит неимоверная жара, а она выглядела отдохнувшей, свежей и сияющей. - Как тебе это удается? Как ты можешь играть роль, когда все это происходит вокруг, когда все мы смотрим? Я думал, что исполнение роли - это что-то уединенное, каким-то образом... - ОСТОРОЖНО! ДАЙТЕ ДОРОГУ! - Два человека волокли на сцену дерево, и если бы она не прикоснулась к моему плечу, чтобы я отошел в сторону, я бы не избежал столкновения с ветками и декорацией, на которой изображалась улица. Она посмотрела на меня и на то, что было, как мне казалось, окружающим нас хаосом. - Нам еще придется ужасно долго ждать, пока они настроят все эти специальные эффекты, - сказала она. - Надеюсь, что тебе не будет скучно. - Скучно? Это все захватывает! Как ты можешь смотреть на это спокойно? Разве ты нисколечко не волнуешься, хорошо ли сыграешь роль? Электрик на подвесных лесах над нами посмотрел вниз на Лесли и закричал сверху: - Джордж! Не правда ли, сегодня те горы хорошо видны? Какая красота! О! Здравствуйте, мисс Парриш, как дела у вас там внизу? Она посмотрела вверх и прижала рукой золотистую мантию к своей груди. - Работайте, ребята! - засмеялась она. - Или вам делать нечего? Электрик покосился на меня и покачал головой: - Это компенсация за нашу высотную работу! Она продолжила разговор со мной, как будто ничего и не произошло: - Режиссер беспокоится. Мы отстаем на полтора дня от расписания. Наверное сегодня придется работать поздно вечером, чтобы догнать график. Если ты устанешь, а я буду как раз задействована в съемке в это время, возвращайся в гостиницу сам. Я тебе позвоню, когда мы закончим, если не будет очень поздно. - Сомневаюсь, чтобы я устал. Не разговаривай со мной, если я здесь тебе мешаю, если хочешь, повторить свои слова перед выходом... Она улыбнулась. - Это не проблема, - сказала она и посмотрела быстро в сторону съемочной площадки. - Мне уже пора идти туда. Желаю тебе хорошо провести время. Парень, стоящий рядом с камерой, закричал: - Первая группа! Займите, пожалуйста, свои места! Почему она совсем не переживала о том, чтобы не забыть свои слова? Я чувствовал, что мне повезло, когда мне удавалось, не перечитывая много раз, заномнить те слова, которые я написал сам. Но почему она не волнуется, когда нужно помнить так много чужих слов? Начались сьемки. Сначала одна сцена, затем другая, а потом еще одна. Она ни разу не посмотрела к текст. Я чувствовал себя привидением, которое наблюдает за своими собратьями, когда видел ее игру в снимаемой драме.