и приходят из литейного цеха! Только они не из стали. Сталь бы не выдержала. -Это замечательно! - воскликнула Лесли, снова углубившись в чтение кристалла. Она была похожа на капитана подводной лодки у перископа. - Вот, послушай: Успех - элю потея плюс воплощенный выбор. Оглянись вокруг: все, что ты видишь, к чему можешь прикоснуться руками, когда-то было лишь невидимой идеей, пока некто не воплотил ее в жизнь. Какая мысль! Когда альтернативные мы из других воображаемых пространств-времен нуждаются в нашей помощи, мы не можем передать им деньги, но в наших силах передать им идеи, которые они смогут плодотворно использовать, если пожелают. Она уступила мне свое место и повернулась к Аткину. - Я поражена, - сказала она. - Здесь... все так точно выражено, так хорошо продумано! - Мы стараемся, - скромно ответил он. - Над этим блоком пришлось поработать. Это основополагающая едея - она называется Выбор. Если в такой идее будет дефект, человеку придется в своей жизни забросить все, пока он не разберется, в чем дело. А смысл нашей работы не в том, чтобы вас остановить, она в том, чтобы помочь вам двигаться вперед. Я прильнул к окулярам. Его голос доносился до меня все глуше и глуше - настолько захватила мое внимание картина внутри кристалла. Она была странной и в то же время знакомой. Странной - потому что хитросплетение цветных лучей и сверкающих плоскостей моментально превращалось в готовую мысль. Знакомой - потому что я был уверен, что уже видел все это, лежа с закрытыми глазами, когда вдруг в голове, словно падающая звезда, вспыхивает новая идея. А ведь мы набрасываем на идеи сети, - подумал я. - Все что угодно: от Единой Теории Поля до проклятия, от элементарного гвоздя до орбитальной станции, все, что можно выразить на любом языке: на арабском, зулу, на языке математики, музыки, искусства, все, что можно аккуратно записать, небрежно застенографировать или выбить на камне - все это сеть, наброшенная на некоторую идею. Мое внимание привлекло фиолетовое мерцание, и я попытался как можно лучше высказать эту идею вслух. - Неприятности - это не самое плохое, что может с нами произойти. Хуже всего, когда с нами НИЧЕГО не происходит! Я справился у Аткина: - Похоже? - Слово в слово, - ответил он. А там, в кристалле, фиолетовый сменился темно-синим. - Легкая жизнь ничему нас не учит. А главное - то, чему мы в итоге научились, что познали и как выросли. - Точно, - подтвердил Аткин. Я увидел изумительную полоску, проходящую через алмазную грань: - В своей жизни мы можем найти себе оправдание, а может - здоровье, любовь, понимание, приключения, богатство и счастье. Мы создаем свою жизнь силой своего выбора. Мы чувствуем себя совершенно беспомощными, когда уклоняется от возможности сделать выбор, когда не хотим строить свою жизнь сами. - Ты это говорила молодой Лесли! Третий уровень соединял две эти плоскости и, казалось, усиливал всю конструкцию. Каждому из нас при рождении дают глыбу мрамора и инструменты, чтобы превратить ее в статую. Рядом парила такая мысль: Мы можем таскать эту глыбу за собой, так ни разу ее и не коснувшись, мы можем раздробить ее в мелкую крошку, мы можем создать из нее великий шедевр. Параллельно этому: Нам оставлены примеры, созданные всеми другими прожитыми жизни: завершенные и незавершенные, ведущие нас и предупреждающие об опасностях. Диагональ, соединяющая последнее и первое: В конце, когда наша скульптура уже почти завершена, мы можем навести последний глянец, отполировав то, что начали многие годы назад. Именно тогда у нас появляется возможность шагнуть далеко вперед, но для этого необходимо видеть сквозь внешние ограничения возраста. Я молча вчитывался, чувствуя себя пчелой, пьющей нектар из цветка. Мы сами создаем окружающий нас мир. Мы получаем именно то, что заслуживаем. Как же мы можем обижаться на жизнь, которую создали для себя сами? Кого винить, кого благодарить, кроме самих себя! Кто, кроме нас, может изменить ее, как только пожелает? Я повернул окуляры и увидел, что во все стороны расходятся следствия. Даже самая прекрасная ц мощная идея совершенно бесполезна до тех пор, пока мы не решим ею воспользоваться. Разумеется, подумал я. Самое интересное в идеях - это попробовать их на деле. В тот момент, когда мы собственными руками запускаем ее в жизнь, она превращается из "а-что-если" в лодку, несущую нас в отважное и захватывающее плавание по бурной реке. Как только я отошел от окуляров, кристалл снова превратился в загадочное произведение искусства. Я чувствовал, что в нем таится большая сила, но уже утратил радость понимания скрытого в ней смысла. Если бы эта идея появилась в моем уме, она не вылетела бы так скоро. -... так же, как звезды, планеты и кометы притягивают к себе пыль, - рассказывал Лесли Аткин, довольный, что можно поговорить с кем-нибудь, кому так нравится его работа, - так мы являемся центрами мысли и притягиваем к себе идеи всех видов и масштабов: от интуитивных озарений до таких сложных мысленных систем, что на их проработку требуется несколько жизней. Он повернулся ко мне. - Закончил? Я кивнул. Тогда он без особой церемонии нажал на своей машине -какую-то клавишу и кристалл исчез. Прочитав на моем лице изумление, он пояснил: - Он не исчез. Перешел в другое измерение. - Пока вы здесь, - сказала Тинк, - может быть вы хотели бы что-то передать другим аспектам вашего "Я"? Я моргнул. - Что ты имеешь в виду? - Что могло бы пригодиться им в их мире из того, чему вы научились? Если бы вы хотели изменить чью-либо жизнь, подарить кому-нибудь замечательную мысль, как бы она звучала? Мне в голову пришел афоризм: Нет такого несчастья, которое не могло бы стать благославением, и нет такого благославения, которое не могло бы обернуться несчастьем. Тинк глянула на Аткина и гордо улыбнулась. - Какая прекрасная мысль, - сказала она, - а вам самим она пригодилась? - Пригодилась? - воскликнул я. - Да на ней уже вся краска стерлась - так часто мы ею пользуемся. Теперь мы уже не спешим с выводами - что хорошо, а что плохо. Наши несчастья оказались едва ли не лучшим из того, что было в нашей жизни, а то, что мы считали подарком судьбы, на самом деле оказалось худшим. - А что значит лучшее и худшее? - спросил как бы мимоходом Аткин. - Лучшее - это то, что надолго делает нас счастливыми, худшее - то, что надолго делает нас печальными. - А сколько это времени - "надолго"? - Годы. Целая жизнь. Он молча кивнул. - Где вы берете свои идеи? - спросила Тинк. На ее лице появилась улыбка, но я почувствовал, что это очень важный для нее вопрос. - А ты не будешь смеяться? - Нет, если это не будет смешно. - Их приносит фея сна, - сказал я. - Идеи приходят, когда мы крепко спим или когда едва проснулись и еще не в силах что-либо записать. - А еще есть ванная фея, - подхватила Лесли, - фея прогулок, фея долгих поездок, фея плавания, садовая фея. Лучшие мысли приходят в самые невероятные моменты времени - когда мы насквозь промокли или перемазались в грязи, а под рукой, конечно же, нет записной книжки. Словом, когда их труднее всего записать. Но они так много для нас значат, что почти каждую из них нам удается сохранить. Если когда-нибудь мы встретим нашу дорогую фею идей, мы просто задушим ее в объятиях - вот как мы ее любим! Тут Тинк закрыла лицо руками и разрыдалась. - О, спасибо, спасибо вам! - сказала она, всхлипывая. - Я так стараюсь помочь... Я вас тоже очень люблю! Я остолбенел. - Так ты и есть фея идей? От кивнула, не отрывая рук от лица. - Здесь всем руководит Тинк, - тихо произнес Аткин, выставляя свою установку в исходное состояние. - Она очень серьезно относится к своей работе. Девушка вытерла слезы кончиками пальцев. -Я знаю, вы зовете меня разными глупыми именами, - сказала она, - но главное, что вы прислушиваетесь. Вы удивляетесь, - почему, чем больше идей вы используете, тем больше их к вам приходит? Да потому, что фея идей знает, что она для вас что-то значит! А раз так, то и вы для нее значите немало. Я говорю всем, кто здесь работает, что мы должны отдавать все самое лучшее, потому что эти идеи не просто витают в нуль-пространстве, они приходят к людям! - Она достала носовой платок. - Простите, что я расплакалась. Не знаю, что это на меня нашло. Аткин, забудь об этом... Он посмотрел на нее без улыбки. - Что забыть, Тинк? Она повернулась к Лесли и принялась горячо объяснять. - Вы должны знать, что каждый из работающих на этом этаже по крайней мере в тысячу раз умнее меня... - Все дело в очарованно, - сказал Аткин. - Все мы были учителями, нам нравится эта работа и подчас мы не так уж плохо с ней справляемся, но никто из нас не может придать идее такого очарования, как Тинк. А без него даже самая превосходная идея во Вселенной так и останется мертвым стеклом, и никто к ней не прикоснется. Но. когда к вам приходит идея, посланная феей сна, она настолько очаровательна, что от нее просто невозможно отказаться, и идея отправляется в жизнь, изменяя миры. Эти двое нас видят, - подумал я, - значит они - это мы из альтернативной жизни, те, которые выбрали другие пути на карте судеб. Все же как-то не верилось. Фея идей - это мы? Неужели другие уровни нашего "я" многие жизни шлифуют знание, доводя идеи до кристальной ясности, надеясь, что мы увидим и воспользуемся ими в нашем мире? В этот момент к нам подкатил маленький робот, державший в манипуляторах новый кристалл, под тяжестью которого поскрипывали амортизаторы. Он осторожно установил кристалл на стол Аткина, дал два негромких звонка, и укатил вдоль по проходу. - Отсюда, - поинтересовался я, -... все идеи? Изобретения? Ответы? - Не все, - сказала Тинк. - Есть ответы, которые вы получаете сами на основе собственного жизненного опыта. Отсюда приходят только самые странные, самые неожиданные, те, на которые вы наталкиваетесь, когда освободитесь от наваждения повседневности. Мы просто просеиваем бесчисленные возможности и отбираем из них те, которые вам понравятся. - А идеи рассказов? - спросил я. - Идеи книг? Чайка Джонатан тоже пришла отсюда? - Рассказ о чайке для тебя был просто идеален, - нахмурилась она, - но ты только начинал тогда писать и ничего не хотел слушать. - Тинк, я слушал! Ее глаза вспыхнули. - И он еще говорит, что слушал! Ты хотел писать, но только чтобы в твоих произведениях не было ничего слишком необычного. Я из сил выбилась, пытаясь привлечь твое внимание! - Из сил выбилась? - Пришлось подействовать на твою психику, - сказала она, и в ее голосе послышалось огорчение. Я этого страшно не люблю. Но если бы я тогда не прокричала тебе в ухо название, если бы не прокрутила весь сюжет, словно фильм перед носом, бедный Джонатан был бы обречен! - Ты не кричала. - Да, но ощущение у меня было именно такое после всех попыток до тебя достучаться. Значит тогда я слышал голос Тинк! Это было очень давно, темной ночью. Никакого крика, просто совершенно спокойный голос произнес: "Чайка Джонатан Ливингстон". Поблизости никого не было, и я до смерти перепугался, услышав этот голос. - Спасибо, что ты в меня верила, - сказал я. - Пожалуйста, - ответила она, смягчившись. Она посмотрела на нас торжественно. Мы помахали рукой и комната растаяла, сменилась уже знакомым хаосом. В следующее мгновение мы, как и следовало ожидать, оказались в кабине самолета, отрывающегося от поверхности воды. Рука Лесли лежала на рукоятке газа. Первый раз с тех пор, как началось это необычное путешествие, мы улетали с чувством восхищения, а не печали. - Пай, как здорово! - воскликнула Лесли. - Спасибо тебе за эту радость! - Мне приятно, что я смогла так вас порадовать перед тем, как я вас покину. - Ты нас покидаешь? - спросил я, вдруг забеспокоившись. - На некоторое время, - ответила она. - Вы знаете, как найти те аспекты себя, с которыми вы хотите встретиться, те места, где можно чему-то научиться. Лесли умеет возвращаться в самолет, когда это нужно, и ты, Ричард, тоже это сумеешь, когда научишься доверять своему внутреннему чувству. Больше вам наставник не нужен. Она улыбнулась, как улыбаются летные инструкторы, отправляя своих учеников в первый самостоятельный полет. - Возможностей - бесконечность. Выберете самое для вас важное, доверьтесь этому, исследуйте это вместе. Мы еще встретимся. Улыбка, лазерно-синяя вспышка, и Пай исчезла. Девять - А без нее совсем не так уютно, правда? - отметила Лесли, глядя вниз на узор. - Тебе не кажется, что он потемнел? И действительно. Море, игравшее прежде яркими бликами, стало каким-то угрожающим. Даже цвета изменились. На смену мягким пастельным и серебристо-золотым краскам пришли малиновые и темно-красные, дорожки на дне казались черными, как уголь. Я поежился. - Жаль, мы еще о многом не успели ее спросить. - Почему она была так уверена, что мы сами со всем справимся ? - спросила Лесли. - Если она - это мы, только ушедшие далеко вперед, - ответил я, - она, пожалуй, должна знать. - М-м... - Может, выберем место и посмотрим, что случится, ты как думаешь? Она кивнула. - Я попробую, как говорила Пай, выбрать что-нибудь важное, найти то, что имеет самое большое значение. - Она закрыла глаза, сконцентрировалась. Через пару минут она их снова открыла. - Ничего! Странно, но интуиция никуда меня не ведет. Давай я буду управлять самолетом, а ты попробуешь. Я тут же ощутил, как что-то во мне напряглось. Это не страх, подумал я, просто осторожность, обычное чувство для человека из двадцатого века. Я сделал глубокий вдох, закрыл глаза, расслабился и мгновенно почувствовал, что нужно снижаться. - Сбрось газ! Прямо здесь! Садимся! Мы остановились в нескольких метрах от грубо сработанного многоугольного шатра. Крыша его представляла собой сшитые друг с другом куски кожи, швы на ней лоснились от смолы. Стены были сделаны из темной, грязно-серой ткани, на которой вишневыми бликами отражался свет факелов. В пустыне вокруг нас виднелись сотни костров, оттуда доносились грубые пьяные голоса людей, ржание и топот лошадей. У входа в шатер стояли двое стражников. Если бы они не были такими грязными и нечесанными, мы бы приняли их за центурионов. Это были люди небольшого роста, их грубая кожа была сплошь покрыта шрамами, на них были плохо сидящие туники с бронзовыми застежками, шлемы и отделанные сталью кожаные сапоги, у каждого к поясу были подвешены короткий меч и кинжал. Огонь и мрак, поежился я. Куда это я нас затащил? Посмотрев на стражников, я обернулся к Лесли и взял ее за руку. Они нас не видят, но если бы видели, она бы явно привлекла их внимание! - Есть ли у тебя какие-нибудь идеи по поводу того, что мы здесь делаем? - спросил я шепотом. - Нет, солнышко, - прошептала в ответ Лесли, - это ведь была твоя посадка. Невдалеке двое сцепились друг с другом и завязалась драка. Никто нас не заметил. - Я полагаю, тот, с кем мы должны встретиться, - в шатре, - сказал я. Она с опаской поглядела на меня. - Если это альтернативный ты, то нам нечего бояться, правда ведь? - Может, нам с ним и незачем встречаться. Я думаю, здесь какая-то ошибка. Давай вернемся назад. - Ричи, вдруг это важно, вдруг это самое важное. Должна же быть причина, по которой мы здесь очутились, наверняка это чему-то должно нас научить. Разве тебе не интересно узнать все это? - Нет, - ответил я. У меня была ровно столько же желания встречаться с человеком в шатре, как и встречаться с огромным пауком в центре его паутины. - У меня нехорошее предчувствие. На какой-то момент ее охватило сомнение, она озабочено оглянулась. - Ты прав. Только глянем мельком и возвращаемся. Мне просто интересно узнать, кто... Прежде, чем я успел что-либо сделать, она проскользнула сквозь стену шатра вовнутрь. Секундой позже оттуда донесся крик. Я ринулся вслед за ней и увидел как зловещая фигура с ножом в руке пытается добраться до шеи Лесли. -НЕТ! Я бросился вперед и в тот же момент нападавший на Лесли пролетел сквозь нее, выронив от удивления нож. Это был низкорослый, крепко сложенный человек, но реакция у него была мгновенной. Он подхватил свое оружие, вскочил на ноги и, не говоря ни слова, набросился на меня. Я попытался по возможности отойти в сторону, но он уловил мое движение и ударил меня ножом прямо в живот. Я остался стоять, где стоял, а он пролетел сквозь меня, как камень сквозь огонь, и ударился о стойку шатра. Стойка переломилась, и крыша над нами провисла. Нож он потерял, но тут же вытащил из-за голенища другой, развернулся и снова бросился в атаку. Пролетев сквозь меня на уровне плеча, он приземлился на низкую остроугольную деревянную табуретку, разбив вдребезги светильник. Через какое-то мгновение он уже снова был на ногах, в щелочках его глаз пылал гнев, все мускулы напряжены, как у борца, кинжал - снова в руке. Вцепившись в меня взглядом, он медленно двигался вперед. Ростом он доходил Лесли до плеча, но глаза его несли смерть. Вдруг он с быстротой молнии обернулся, ухватил Лесли за воротник блузки и дернул вниз. Потом тупо уставился на свои руки, в которых ничего не было. - Стоп! - крикнул я. Он повернулся и запустил кинжал мне в голову. - ПРЕКРАТИ НАСИЛИЕ! Он замер и уставился на меня. Самым страшным в его глазах была не жестокость - это были разумные глаза. Когда этот человек убивал, это было не случайно. - Ты можешь говорить?- спросил я, хотя и не ожидал, что он поймет английский. - Кто ты? Он, злобно нахмурившись, тяжело дышал. Затем, к моему удивлению, ответил. Не знаю, какой это был язык, но мы поняли. Он показал на свою грудь и гордо произнес: - Ат-Ила. Ат-Ила, Бич Бога! - Ат-Ила? - произнесла Лесли. - Аттила? - Хан Аттила? Воин заметил, как я потрясен, и оскалился в усмешке. Потом глаза его снова сузились. - Стража! - рявкнул он. Тут же в шатре возник один из стоявших снаружи оборванцев. Он ударил себя кулаком в грудь, отдавая честь. Аттила показал на нас. - Ты не сказал мне, что у меня гости, - произнес он вкрадчиво. Солдат испуганно обвел глазами помещение. - Но здесь нет никаких гостей, о, Великий! - Здесь нет мужчины? Здесь нет женщины? - Здесь никого нет! -Хорошо. Оставь меня. Стражник отдал честь, обернулся и поспешил к выходу из шатра. Аттила его опередил. Его рука взметнулась, словно атакующая кобра, и он с неимоверной силой всадил кинжал стражнику в спину. Это действие произвело поразительный эффект. Впечатление было такое, будто стражника не убили, а разделили надвое. Тело почти беззвучно рухнуло на пол у выхода, а призрак этого человека спокойно вернулся на свой пост, даже не заметив, что он умер. Лесли в ужасе посмотрела на меня. Убийца вытащил кинжал из тела. - Стража! - позвал он. На пороге возник второй оборванец. - Убери это отсюда. Стражник отдал честь и вытащил тело наружу. Аттила вернулся к нам, вложил окровавленный кинжал в ножны. - Почему? - произнес я. Он пожал плечами, на лице его отразилось презрение. - Если мой стражник не видит того, что вижу я в моем собственном шатре... - Нет, - остановил его я. - Почему ты такой жестокий? Зачем столько убийств? Столько насилия, разрушений? Я имею в виду не только этого человека, - ты уничтожаешь целые города, целые народы без всякой причины!. Он захлебывался от презрения. - Трус! Ты что, предлагаешь мне не обращать внимания на вторжения дьявольских сил Римской империи и ее марионеток? Безбожники! Бог приказал мне смести безбожников с лица земли, и я подчиняюсь слову Бога! Его глаза сверкали. - Горе вам, земли Запада! Я обрушу на вас свою кару! Бич Бога уничтожит ваших мужчин, под моими колесницами падут ваши женщины, копыта моих лошадей растопчут ваших детей! - Слово Бога, - сказал я. - Пустой звук, но он сильнее стрел, потому что никто не осмеливается восстать против него. Как легко с его помощью обрести власть над дураками! Он уставился на меня широко раскрытыми глазами. - Ты говоришь мои слова! - Сначала стань безжалостным, - продолжал я, сам поражаясь тому, что говорю, - затем объяви, что ты - Бич Бога - и твои армии наполнятся теми, у кого недостаточно разума, чтобы вообразить любящего Бога, кто слишком боится восстать против злого. Прокричи во всеуслышание, что тому, кто погибнет с мечом, обагренным кровью безбожников. Бог обещает женщин, апельсины, вино и все золото Персии, и вот уже у тебя есть сила, способная обращать города в руины. Чтобы удержать над ней власть, призови на помощь слово Всевышнего, ведь оно лучше всего превращает страх в гнев на любого нужного тебе врага! Мы пристально смотрели друг на друга, Аттила и я. Это были его слова. Это же были и мои слова. Он знал это, и я тоже. Как просто было увидеть себя в Тинк и Аткине, в их мире, полном радостного творчества! И как трудно было сейчас узнать себя в этом полном жестокости убийце. Я так долго носил его в себе запертым в клетку, прикованным цепями в маленьком внутреннем подземелье, что не узнал, когда встретился с ним лицом к лицу! Он повернулся ко мне спиной, отошел на несколько шагов, остановился. Он не мог ни убить нас, ни прогнать. У него была только одна возможность - победить разумом. Затем, грозно нахмурившись, он вернулся на прежнее место. - Я запугиваю так же, как запугивает Бог! - заявил он. Что делается с разумом, когда он начинает верить в придуманную для других ложь? Неужели он гибнет в мрачных дырах, куда его затягивают водовороты безумия? Тут заговорила Лесли, в ее голосе слышалась печаль. - Если ты веришь, что сила исходит от страха, - сказала она, - ты окружаешь себя теми, кто охвачен страхом. Это не слишком симпатичная компания, и как глупо, что это делает такой умный человек! Если бы ты использовал свой ум... - ЖЕНЩИНА! - проревел он. - Замолчи/ - Ты запуган теми, кто чтит страх, - продолжала она мягко. - Те, кто чтит любовь, могли бы любить тебя. Он пододвинул стул и уселся лицом ко мне, спиной к Лесли. Каждая черточка его лица источала гнев, он стал читать: - Всевышний говорит: "Я разрушу твои высокие башни, превращу в руины твои стены, камня на камне не оставлю от твоих городов!" - Так говорит Бог. Здесь ни слова нет о любви. Если бы гнев мог кипеть, этот человек представлял бы собой бурлящий котел. - Я ненавижу Бога, - прошипел он. - Ненавижу Его приказы. Но других Он мне не дает! Мы промолчали. - Ваш Бог, полный любви. Он никогда не обратил против меня Свой меч, никогда не открыл мне Своего Лица! - он вскочил на ноги, схватил одной рукой тяжелый стул и с силой ударил им о землю - только щепки полетели. - Если Он так силен, почему Он не встал на моем пути? Я знал, что гнев означает страх. Тот, кто злится, - испуган, он боится что-либо потерять. И я никогда еще не видел такого злого человека, как это отражение моего собственного дикого я, запертого и захороненного глубоко внутри. - Почему тая так боишься ? - спросил я. ОН придвинул ко мне, глаза - сплошной огонь. - Ты ОСМЕЛИЛСЯ! - зарычал он. - ТЫ ОСМЕЛИЛСЯ сказать, что Ат-Ила боится?!! Я изрежу тебя на куски и скормлю шакалам! Мои кулаки сжались. - Но ты не можешь коснуться меня, Ат-Ила! Ты не можешь причинить мне вреда, и я ничего не могу тебе сделать! Я ведь - твой собственный дух, только из будущего, которое наступит через две тысячи лет! - Ты ничего не можешь мне сделать ? - спросил он. - Ничего! - Если бы мог, сделал бы, несомненно! - Нет. Он на секунду задумался. - Почему? Я же Смерть, Божий Бич! - Пожалуйста, - сказал я, - хватит лжи! Лочему ты так боишься? Если бы стул еще был цел, он бы снова разнес его вдребезги. - Потому что, я одинок в этом сумасшедшем мире! - взревел он. - Бог зол. Бог жесток! И я должен быть самым жестоким, чтобы быть повелителем. Бог приказывает: убей или умри! Затем он вдруг тяжело вздохнул, его бешенство прошло. - Я одинок, вокруг одни чудовища, - проговорил он едва слышно. - Все это бессмысленно... - Как это все печально, - сказала Лесли, на ее лице изобразилась мука. - Довольно. - Она повернулась и вышла сквозь стену шатра. Я задержался еще на мгновение, глядя на него. Это один из самых свирепых людей в истории, - подумал я. - Если бы он мог, он бы нас убил. Почему же мне его жаль? Я последовал за Лесли и увидел, что она стоит невдалеке от призрака убитого стражника, глядя невидящими от скорби глазами в пустыню. Он же, совершенно сбитый с толку, смотрел, как его тело грузят на повозку, пытаясь понять, что же произошло. - Ты меня видишь, правда? - обратился он к ней. - Я ведь не умер? Потому что я... здесь! Ты пришла забрать меня в рай? Ты - моя женщина? Она не ответила. - Идем? - спросил я ее. Он резко обернулся на мой голос. - НЕТ! Не трогай меня! - Лесли, поднимай Ворчуна в воздух, - сказал я. - На этот раз попробуй ты, - ответила она устало. - Я ни о чем думать не могу. - У меня это неважно получается, ты ведь знаешь. Она словно не услышала, осталась стоять неподвижно, неотрывно глядя в пустыню. Я решил попробовать, расслабился, насколько это было возможно в таком месте, вообразил, что мы - в кабине Ворчуна, потянулся к ручке газа. Ничего не произошло. Ворчун, - мысленно взмолился я, - ДАВАЙ! - Женщина, - крикнул призрак, - иди сюда! Моя жена не сдвинулась с места. Вдруг он решительно направился к нам. Смертные не могут нас коснуться, - подумал я, - а призраки варваров-стражников? Я встал между ним и Лесли. - У меня не выходит вернуть нас отсюда, - сказал я ей в отчаянии. - Придется это сделать тебе! Стражник бросился вперед. Как быстро мы меняемся, когда нам угрожают! Мной овладел пещерный разум Аттилы, все его навыки пошли в ход. Никакой защиты! Когда на тебя нападают, атакуй первым! В ту же секунду я бросился к нему, целясь в лицо, пригнулся в последний момент и ударил ниже колен. Он был крепкий малый, но и я не из слабых. Ниже колен - это нечестно, - подумал я. К черту честность, - ответил примитивный разум. Он перелетел через меня, упал, вскочил на ноги и тут я изо всех сил ударил его сзади, по шее. Порядочные люди не нападают сзади. Убей - завопил внутренний зверь. Я уже собирался ударить его ребром ладони, как топором, ниже подбородка, но вдруг этот ночной мир исчез, мы оказались в кабине взлетающего гидросамолета. Свет ударил мне в глаза. Ночь сменилась ясным небом. - Ричард, стоп! - закричала Лесли. Моя рука застыла в воздухе, едва не разбив вдребезги альтиметр. Глаза все еще были налиты кровью, как у разъяренного буйвола. Я обернулся к ней. - С тобой все в порядке? Она кивнула, передвинула ручку и самолет устремился вверх. - Я не знала, что он может нас коснуться. - И он, и мы были призраками, - сказал я. - Видимо, в этом все дело. Я обессиленно откинулся на сидение. Не верится. Всегда и везде, где Аттила мог выбирать, он выбирал ненависть и уничтожение. И все это делалось в угоду злому богу, которого нет. Почему? Некоторое время мы летели молча, я приходил в себя. Уже второй раз я видел себя в образе разрушителя - сначала современный лейтенант, затем древний генерал. Почему это так, я не знал. Неужели даже ветеранов, реально не участвовавших в военных действиях, преследуют события, которые могли произойти, картины того, что они могли совершить. - Я? Хан Атилла? - сказал я. - Хотя по сравнению с пилотом, который испепелил Киев, Аттила - просто безобидный котенок! Лесли надолго задумалась. - Что все это значит? Мы знаем, что все события происходят одновременно, но, может быть, сознание эволюционирует? Однажды в этой жизни государство готовило тебя в убийцы. Теперь это уже невозможно. Ты изменился, ты эволюционировал! Она взяла меня за руку. - Наверное, и во мне есть что-то от Аттилы, наверное это есть в каждом, кому хоть раз приходила в голову насильственная мысль. Видимо, поэтому мы забываем прошлые жизни, когда рождаемся заново, чтобы начать сначала, сосредоточиться, чтобы на этот раз получилось лучше. Что получилось лучше ? - едва не произнес я вслух, и прежде, чем вопрос успел оформиться в слова, услышал. - Выразить любовь. Ощущение было такое, словно после этой посадки наш самолет вымазался, словно на него налипла грязь. Под нами сверкала чистая прозрачная вода. - Ты не будешь против, если мы пополощемся немного, омоем Ворчуна? Она вопросительно посмотрела на меня. - Просто символически. Она поняла, что я имею в виду и поцеловала меня в щеку. - Давай, пока ты не научишься жить за других, ты будешь нести ответственность лишь за жизнь Ричарда Баха, а Аттила пускай отвечает за свою. На небольшой скорости мы коснулись поверхности волн, замедлились, но не остановились; вокруг нас поднялись целые фонтаны брызг. Они искрящимся хвостом извивались позади нас, когда я поворачивал влево-вправо, смывая память об этом ужасном мире. Чтобы брызги улеглись, я немного сбавил скорость. Они улеглись, но мы, разумеется, оказались в новом мире. Десять Мы остановились на лужайке. Впечатление было такое, словно кто-то налил целое озеро изумрудной травы в чашу из гор. Пурпурные облака укутали догорающий закат. Швейцария, - тут же подумал я, - мы приземлились на открытке со швейцарским пейзажем. Внизу, в долине, среди деревьев были разбросаны домики с остроугольными крышами, высился купол церквушки. По сельской дороге катила телега, но ее тянул не трактор и не лошадь, а животное, похожее на быка. Поблизости не было ни души, а на лугу - ни тропинки, ни козьего следа. Только озеро травы, кое-где усыпанное полевыми цветами, в полукольце скалистых гор, увенчанных снежными шапками. - Как ты думаешь, почему... - сказал я. - Где это мы? - Во Франции, - ответила, не задумываясь Лесли, и прежде, чем я успел поинтересоваться, откуда она это знает, она, затаив дыхание, прошептала: - Смотри! Она указала на расщелину в скале, где у небольшого костра стоял на коленях старик в грубом полотняном коричневом одеянии. Он занимался сваркой. Скалу позади него озаряли яркие белые и желтые вспышки. - Что здесь делает сварщик? - недоуменно спросил я. Лесли пригляделась внимательнее. - Это не сварка, - сказала она так, словно эта сцена не происходила у нее перед глазами, а всплывала в памяти. - Он молится. Она направилась к старику, я последовал за ней, решив пока не вмешиваться. Может быть, моя жена увидела себя в этом отшельнике так же, как я увидел себя в Аттиле? Мы подошли ближе и убедились, что никакого сварочного аппарата там действительно нет. Ни звука, ни дыма, вместо этого в метре от старика поднимался от земли яркий пульсирующий столб солнечного света. -... и в мир отдашь ты то, что было тебе передано, - услышали мы мягкий голос, доносящийся из света. - Отдашь тем, кто жаждет узнать истину о том, откуда мы приходим сюда, смысл нашего существования и тот путь, который ведет в наш вечный дом. Мы остановились в нескольких шагах позади него, пораженные увиденным. Однажды я уже видел этот яркий свет много лет назад. Тогда я был совершенно поражен, случайно взглянув на то, что до сегодняшнего дня я зову Любовью. И теперь мы смотрели на тот же самый свет, и по сравнению с ним мир вокруг казался призрачным, погруженным в сумерки. В следующее мгновение свет исчез, а на том месте, из которого он исходил, остался лежать ворох золотистых страниц, исписанных исключительно ровным и красивым почерком. Старик все еще стоял на коленях с закрытыми глазами, не догадываясь о нашем присутствии. Лесли ступила вперед и подняла с земли сияющий манускрипт. В этом загадочном месте ее рука не прошла сквозь страницы. Мы ожидали увидеть руны или иероглифы, но обнаружили английский текст. Разумеется, - подумал я, - старик прочтет это по-французски, а перс - на языке фарси. Так и должно быть со всяким откровением - язык не имеет значения, важно восприятие идей. Вы - существа света, - начали читать мы. - Из света вы пришли, в свет вам, суждено вернуться, и на каждом шагу вас окружает свет вашего безграничного бытия. Лесли перевернула страницу. По своей воле оказались вы в мире, который создали для себя сами. Что держите в сердце своем, то и исполнится, чем больше всего восхищаетесь, тем и станете. Не бойтесь и не поддавайтесь смятению, увидев призраков тьмы, личину зла и пустые покровы смерти, поскольку вы сами выбрали их, чтобы испытать себя. Все это - камни, на которых оттачивается острие вашего духа. Знайте, что вас повсюду окружает реальность мира любви, и в каждый момент у вас есть силы, чтобы преобразить свой мир в соответствии с тем, чему вы научились. Страниц было очень много, сотни. Мы листали их, охваченные благоговением. Вы - это жизнь, создающая формы. И погибнуть от меча или от старости вы можете не более, чем умереть на пороге двери, проходя из одной комнаты в другую. Каждая комната дарит вам свое слово - вам его сказать, каждый переход - свою песню, вам ее спеть. Лесли посмотрела на меня, глаза ее сияли. Если это писание так тронуло нас, людей двадцатого века, - подумал я, - то какое впечатление оно должно произвести на живущих... в каком же это?.. двенадцатом! Мы сноба принялись читать манускрипт. В нем не было ни слова о ритуалах, поклонении, никаких призывов обрушить огонь и разорение на головы врагов, не было упоминания о каре за неверие, не было жестоких богов Аттилы. Там не упоминалось о храмах, священниках, раввинах, братствах, хорах, рясах и священных праздниках. Эта рукопись была написана для полного любви существа, живущего у нас внутри, и только для него. Стоит лишь выпустить эти идеи в мир, - подумал я, - дать людям этот ключ к осознанию власти над воображаемым миром, к раскрытию силы любви, как исчезнет всякий ужас. И тогда мир сможет обойтись без Темных Веков в своей истории! Наконец старик открыл глаза, увидел нас, и поднялся, ничуть не испугавшись, словно рукопись была его сутью. Он скользнул по мне взглядом, задержал его на Лесли. - Я - Жан-Поль Ле Клерк, - представился он. - А вы - ангелы. Прежде, чем мы оправились от изумления, он радостно рассмеялся. - А вы заметили, - поинтересовался он. - Свет? - Это было вдохновение! - сказала моя жена, вручая ему золотистые страницы. - Воистину, вдохновение. - Он поклонился так, словно помнил ее, и она, как минимум, была ангелом. - Эти слова - ключ к истине для тех, кто их прочтет, они подарят жизнь каждому, кто их услышит. Когда я был маленьким ребенком, мне было обещано Светом, что эти страницы попадут ко мне в руки в тот вечер, когда явитесь вы. Теперь, когда я стал стар, наступил это вечер - вот вы, вот и они. - Они изменят этот мир, - сказал я. Он как-то странно посмотрел на меня. - Нет. - Но ведь они были даны тебе... -... в испытание, - закончил он. - Испытание? - Я много путешествовал, - сказал он. - Я изучил писания сотен верований, от Китая до земель северных викингов. И, несмотря на все свои изыскания, я научился вот чему. Каждая из великих религий уходит своими корнями в свет. Но лишь сердце может сохранить свет. Писания этого сделать не могут. - Но у тебя в руках... - начал я. - Ты должен прочесть. Это великолепно! - В моих руках бумага, - сказал старец. - Если отдать эти слова в мир, их поймут и оценят те, кто уже знает истину. Но прежде чем это сделать, нам придется дать им название. А это их погубит. - Разве дать имя чему-то прекрасному - значит погубить его? Он удивленно посмотрел на меня. - В том, чтобы дать имя какой-либо вещи, нет ничего плохого. Но дать имя этим идеям - означает создать религию. - Почему? Он улыбнулся и вручил мне манускрипт. - Я отдаю эти страницы тебе,... ? - Ричард, - сказал я. - Я отдаю эти страницы, пришедшие прямо из Света Любви, тебе, Ричард. Желаешь ли ты, в свою очередь, подарить их миру, людям, жаждущим узнать, что в них написано, тем, кому не выпала честь быть на этом месте, когда явился сей дар? Или ты хочешь оставить эту рукопись лично для себя? - Конечно, я хочу отдать их в мир! - А как ты назовешь свой дар? Интересно, куда это он клонит, подумал я. - Какая разница? - Если ты не дашь ему название, это сделают другие. Они назовут их Книгой Ричарда. - Ага, я понял. Ладно, тогда я назову это... ну хотя бы просто Страницы. - Будешь ли ты оберегать Страницы? Или позволишь другим править их, изменять то, что им непонятно, выбрасывать то, что им не понравится? - Нет! Никаких изменений. Они появились из самого Света. Какие могут быть изменения! - Ты уверен? Ни единой строчки? Даже из самых благих побуждений? "Многие этого не поймут?", "Это их обидит?", "Здесь непонятно изложено?" - Никаких изменений! Он изогнул брови вопросительной дугой. - А кто ты такой, чтобы так на этом настаивать? - Я был здесь, когда они явились, - не унимался я. - Я сам видел, как они были даны миру. - Итак, - продолжил он, - ты станешь Хранителем Страниц? - Не обязательно я. Пусть будет любой другой, кто пообещает следить, чтобы не было никаких изменений. - Но все-таки нужно, чтобы кто-то стал Хранителем Страниц? - Да, я думаю, нужно. - Так появятся служители Страниц. Те, кто всю свою жизнь посвятят защите некоего образа мысли, сделаются служителями этою образа. Но любой новый образ мысли, любой новый порядок означает изменение. А когда появляются изменения, наступает конец тому миру, который есть сейчас. - Эти страницы не несут никакой угрозы, - не сдавался я. - Они несут любовь и свободу! - А любовь и свобода - конец страху и рабству. - Разумеется! - горячо воскликнул я. Куда же он всетаки клонит? Почему Лесли стоит молча? Разве она не согласна, что... - Как ты думаешь, тем, кто наживается на страхе и рабстве, - продолжил Ле Клерк, - принесет ли им счастье то, что написано на этих Страницах? - Скорее всего, нет. Но не можем же мы допустить, чтобы этот... свет... был утрачен! - Обещаешь ли ты защищать этот свет? - спросил он. - Конечно! - А другие последователи Страниц, твои друзья, они тоже станут его защищать? -Да. - А если поборники страха и рабства убедят власти этих земель, что ты опасен, если они придут к тебе в дом с мечами, как тогда ты защитишь Страницы? - Я убегу вместе с ними! - А если за тобой снарядят погоню, настигнут, загонят в угол? - Если нужно будет сражаться, я буду сражаться, - ответил я. - Есть принципы более важные, чем даже жизнь. За некоторые идеи стоит умереть. Старик вздохнул. - Так начнутся Страничные Войны, - сказал он. - В дело пойдут кольчуги, мечи, щиты, стяги, на улицах появятся лошади, огонь, кровь. Это будут немалые войны. Тысячи истинно верующих присоединятся к тебе, Десятки тысяч ловких, сильных, находчивых. Но принципы, провозглашенные в Страницах, бросают вызов правителям всех тех государств, где власть держится на страхе и невежестве. Десятки тысяч встанут на борьбу с тобой. Наконец, до меня понемногу начало доходить то, что пытался сказать мне Ле Клерк. - Чтобы вас узнавали, - продолжал он, - чтобы могли отличить от других, в