а чертова Хонда Старфлеш, не существует вовсе, и вообще, "Хонда" не производит самолетов, никогда их не делала и делать не будет, я отказываюсь принять, что я худший ясновидец, чем она, я знаю, что тысячи книг ничего для нее не значат, черт возьми, и я доберусь до этого рычага газа, и я затолкаю эту чертову штуковину туда, где ей место, если даже для этого мне придется встать на уши, никто не разбивался, никого никуда не выбрасывало, была просто-напросто еще одна посадка на поле этого чертова узора, хватит верить в смерть и в горе, и в плач на ее могиле, и я должен доказать ей, что могу, что это - не невозможно... Я всхлипнул в ярости, немыслимой мощи сила хлынула сквозь меня, я ощутил себя Самсоном, вышибающим колонны, поддерживающие мир. Я почувствовал, как мир сдвинулся, как сминающееся железо, землетрясение разнесло дом в кусочки. Вздрогнули звезды и четкость их нарушилась. Я мгновенно сдвинул правую руку вперед. Дом исчез. Морская вода с грохотом стекала с крыльев, Ворчун вырвался из волн, отряхнулся от воды и воспарил. - Лесли! Ты вернулась! Мы - вместе! Смеющееся лицо в слезах. - Ричи, милый, дорогой! - кричала она, - ты смог! Я люблю тебя! ТЫ ЭТО СДЕЛАЛ! Восемнадцать Оставив того - другого Ричарда, когда он сидел на кровати и говорил по телефону со своей Лесли, мой муж выскользнул ко мне на балкон. Он поцеловал меня, и мы обнялись, и так и стояли, и нам было радостно оттого, что мы - вместе, и что мы - это мы. - Почему бы на этот раз не попытаться взлететь тебе, - сказала я, - ты должен быть уверен в том, что сможешь это сделать, прежде чем мы отправимся домой. Он взялся за рычаг Ворчуна, но ничего не случилось. Интересно, почему для него это так трудно. Слишком много одновременно существующих равнозначных путей. - Ричи, это - легко, - сказала я. - Просто сосредоточься как следует! Я сама взялась за рычаг и толкнула его вперед, чтобы показать, как это делается. Мы сразу же начали двигаться. Как в кино, когда заканчивается часть и перезаряжают проектор: то, что было горами и лесами, вдруг превратилось в трясущиеся тряпки, камни - в пульсирующие мочалки, тяжелые шестеренки крутятся и крутятся, унося все это прочь. - Дай-ка я попробую еще раз, - попросил он. - 0'кей, милый, - сказала я, - я верну его обратно. И помни, весь фокус - в том, чтобы как следует сосредоточиться. Меня удивило, насколько близко мы были к состоянию полета. В ту минуту, когда я вернула рычаг газа в начальное положение, Ворчун сделал прыжок в воздух. Под нами была вода. Двигатель несколько раз чихнул - так он чихает, когда недостаточно прогрет. Сбой - надсадное гудение - мы взмыли вверх и тут же рухнули обратно вниз. Он дернулся, хватаясь за рычаги, но было уже поздно. Все было, как в замедленном кино. Мы медленно разбивались, медленно возник белый шум, словно я провела пальцем по игле фонографа, включенного на полную громкость; медленно все вокруг заполнилось водой. Медленно опустился занавес, и освещение неторопливо сменилось тьмой. Мир вернулся в зеленом мраке, и ни звука не было слышно вокруг. Ричард цеплялся под водой за гидросамолет, отрывал от него куски, пытаясь вытащить что-то наружу, высвободить из тонущих обломков. - Ричи, брось это, - сказала я, - у нас - серьезная проблема, нужно о ней поговорить! В самолете не осталось больше ничего, о чем нужно было бы беспокоиться... Но иногда его заклинивает, и самое-самое первостепенно важное не имеет для него никакого значения, важно только - удастся ли ему вытащить старую летную куртку или что-то там еще из самолета. Выглядел он ужасно расстроенным. - Ну, хорошо, дорогой, - сказала я, - пусть будет по твоему. Я тебя подожду. Я наблюдала за тем, как он, немного посуетившись, нашел, наконец, то, что искал. Какое странное чувство! Он вытащил из самолета вовсе не свою куртку. Он вытащил оттуда меня - обмякшую, с растекающимися во все стороны волосами, похожую на утопшую крысу. Я наблюдала, как он всплыл с моим телом наверх и поддерживал мою голову над водой. - Все хорошо, любовь моя, - задыхаясь, бормотал он, - все будет нормально... Рыболовный катер почти прямо над ним - скользнул в сторону, когда оставалось всего несколько метров, - через борт в тот же миг перепрыгнул парень, вокруг талии - веревка. На лице моего дорогого Ричарда - выражение такой паники, что невозможно смотреть. Отвернувшись, я увидела дивный свет - любовь, сиявшую передо мной. Это не был туннель, о котором Ричард мне так много рассказывал, но ощущение было похожим, поскольку, по сравнению со светом все вокруг было чернильно-черным. В этом пространстве не было никаких направлений, кроме одного - туда, к этой немыслимой любви. - Не волнуйся, - говорил этот свет, и в нем было что-то столь чудесное, нежное, совершенно, безупречное, что-то настолько правильное и уместное, что я всем своим существом поверила ему. Две фигуры приближались ко мне... Одна - мальчикподросток, такой знакомый... Он остановился поодаль, остановился и стоял поодаль, наблюдая. Другая фигура подошла поближе - человек в летах, ростом не выше меня. Я знала эту походку. - Привет, Лесли, - промолвил он наконец. Голос глубокий и грубый, охрипший от многолетнего курения. - Хай? Хай Фельдман, ты ли это? Я бросилась к нему - несколько шагов - и вот мы уже кружимся и кружимся обнявшись, со слезами счастья на глазах. Во всем мире у меня не было друга более близкого, чем этот человек. Он оставался со мной даже в те былые дни, когда столь многие от меня отворачивались. Я не могла начать день, не позвонив Хаю. Держась за руки, мы глядели друг на друга и широченные улыбки едва умещались на наших лицах. - Милый Хай! О, Боже, как это замечательно! Просто не верится! Как я счастлива снова тебя видеть! Когда три года назад он умер... такой удар, и такая боль утраты! И я так злилась тогда... Я тут же отступила на шаг и сверкнула глазами: - Хай, я в ярости! Он улыбался, глаза его сверкали, как обычно. Я приняла его как мудрого старшего брата, он относился ко мне, как к своенравной упрямой сестренке. - Все еще сходишь с ума? - Разумеется, все еще схожу с ума! Как это лживо и гадко! Ведь я любила тебя! Я тебе верила! Ты обещал, что больше в жизни не выкуришь ни одной сигареты, а потом брался за прежнее, и прокурил - разбил - два сердца своими сигаретами, ты ведь разбил и мое сердце тоже! Ты когда-нибудь об этом задумывался? Сколько боли ты принес всем нам - любившим тебя - делая то, что так скоро лишило нас тебя? Из-за такой дурости! Он по-овечьи опустил глаза, время от времени поглядывая на меня сквозь кустистые брови. - А если я скажу "Прости меня" - это что-то изменит? - Нет, - буркнула я, - Хай, ты мог бы умереть по какой-нибудь приличной причине, за что-то хорошее, и я бы поняла, ты же знаешь. Мог бы умереть, борясь за права человека, за спасение океанов или лесов, или спасая жизнь чужого человека. Но умереть из-за привычки курить сигареты - после того, как пообещал бросить! - Больше никогда, - он усмехнулся, - обещаю... - Очередное обещание, - сказала я, не в силах удержаться от смеха. - Много времени прошло? - спросил он. - Все словно было только вчера, - ответила я. Он взял мою руку и слегка пожал: - Пойдем! Тут есть кое-кто, по ком ты скучала гораздо дольше, чем по мне... Я остановилась, внезапно осознав, что не могу думать ни о ком и ни о чем, кроме Ричарда. - Хай, я не могу, мне нужно возвращаться. Мы с Ричардом - на самой середине самого необычного из всех наших приключений, мы многое видим, многому учимся... Я сгораю от нетерпения все тебе рассказать! Но случилось нечто ужасное! Когда я уходила, он был так расстроен, так подавлен - до безумия. Я почувствовала, что тоже до безумия подавлена. - Мне необходимо вернуться! - Лесли, - сказал он, крепко держа меня за руку, - постой Лесли. Я кое-что должен тебе рассказать. - Нет! Хай, пожалуйста, не нужно. Ты собираешься рассказать мне о том, что я умерла. Верно? Он кивнул со своей печальной усмешкой. - Но, Хай, мне невозможно его оставить. Просто пропасть и никогда не вернуться. Мы не знали, как жить друг без друга. Он смотрел на меня с нежным пониманием. Улыбка исчезла с его лица. - Мы беседовали об умирании - на что это может быть похоже, и мы никогда не боялись смерти, мы боялись разлучиться. Мы планировали каким-то образом умереть вместе, и так бы оно и было, если бы не этот дурацкий... Представляешь, даже не понимаю, почему мы разбились! - Случай не был дурацким, - сказал он. - Была причина. - Так, я не знаю, какая была причина, а если бы и знала, это все равно не имело бы значения. Я не могу его бросить! - А тебе не приходило в голову, что ему, возможно, необходимо узнать что-то такое, чему он ни за что не научится, пока ты будешь с ним? Что-то очень важное? Я покачала головой: - Настолько важным не может быть ничто. Если бы было, мы бы уже разлучились раньше. - Вы разлучились сейчас, - сказал он. - Нет! Я этого не принимаю! В это мгновение я увидела молодого человека. Он направлялся к нам - руки в карманах, взгляд - вниз. Высокий, тонкий и такой застенчивый, что это было видно даже по походке. Я не могла отвести взгляд, но видеть его - это вызывало в моем сердце почти невыносимую боль. Потом он поднял голову - озорная улыбка в черных глазах - опять, через столько лет. - Ронни! В детстве мы с братом были неразлучны, и вот теперь мы прижимались друг к другу в отчаянной радости от этой встречи. Когда он погиб в аварии, мне было двадцать, ему - семнадцать, и я горевала по поводу этой утраты до сорока лет. Он всегда был таким живым, и я не могла представить себе, что он может умереть, я не верила, что его нет, я не умела это принять. Потеря брата превратила меня из решительной и полной надежд в растерянную и жаждущую смерти. Какая могучая связь была между нами! Теперь мы снова были вместе, и радость наша ошеломляла настолько же, насколько прежде оглушительной была боль. - А ты совсем не изменился, - сказала я наконец, с изумлением глядя на него глядя и вспоминая, как не могла без слез смотреть фильмы с Джеймсом Дином, лицо которого так напоминало мне Ронни. - Как тебе удалось совсем не измениться, ведь прошло столько времени? - Это чтобы ты меня узнала, - он засмеялся, думая об остальных идеях, которые были у него по поводу нашего воссоединения. - Я подумывал о том, чтобы явиться дряхлым стариканом или что-нибудь этакое учинить, но... знаешь, даже мне понятно что сейчас - не очень подходящее время для шуток. Шутки. Я всегда была смертельно серьезна - я дерзала, настаивала, меня невозможно было остановить. Он же решил, что наша бедность непреодолима, что бороться бесполезно, он выбрал избавление в смехе, он веселился и подшучивал в самых серьезных, по моему мнению, случаях - до тех пор, пока у меня не возникало желание его придушить. Но он был столь очарователен, забавен и красив, что ему всегда удавалось выбраться сухим из воды. Все его любили, в особенности я. - Как мама? - спросил он. Я чувствовала, что он знает, просто хочет услышать от меня. - Мама - в порядке, - сказала я, - только до сих пор по тебе тоскует. Я-то в конце концов смирилась с тем, что тебя нет - лет десять назад, - невероятно, а? А она так и не смогла. Ни за что. Он вздохнул. Я отказывалась верить в то, что он умер. Теперь я не могла поверить в то, что он рядом со мной. Как это удивительно прекрасно - мы снова вместе! - Я столько всего хочу тебе рассказать, о стольком расспросить... - Я же говорил - тебя ждет нечто замечательное, - сказал Хай. Он обнял меня за плечи с одной стороны. Ронни - с другой, я обхватила руками их талии и, так обнявшись, мы двинулись глубже в свет. - Ронни! Хай! - я тряхнула головой, стараясь уложить все это в сознании. - Это - один из счастливейших дней моей жизни. Затем я бросила взгляд на то, что находилось впереди: - О-о-о!.. Дивный вид на долину раскрывался перед нами. Узкая река сверкала среди полей и лесов в золоте и багрянце осени. За нею стеной возвышались горы с заснеженными вершинами. Трехсотметровый водопад безмолвно скатывался с гор вдалеке. От этого захватывало дух, совсем как тогда, когда я увидела все впервые... - Йоусмайт? - спросила я. - Мы знали, что ты любишь эти места, - кивнул Хай, - и подумали, что, может, тебе захочется посидеть здесь и побеседовать. Мы нашли залитую солнечным светом рощицу и опустились на ковер из листьев. Мы радостно смотрели друг на друга. С чего же начать, с чего начать? Какая-то часть моего существа, знавшая это, задала вопрос, преследовавший меня годами: - Ронни, почему? Я знаю - авария, знаю - ты сделал это не специально. Но, узнавая, насколько многое мы в нашей жизни сами контролируем, я не могла избавиться от мысли о том, что на некотором уровне это был твой выбор - уйти тогда, когда ты ушел. Он ответил, словно думал об этом так же долго, как я. - Это был не лучший выбор. Я думал, что при таком плохом старте в этой жизни мне никогда не удастся сделать ее лучше. И, несмотря на все свои шутки, я был потерянной душой, разве ты не знала? И он улыбнулся своей дьявольской улыбкой, чтобы скрыть печаль. - Где-то глубоко внутри, я полагаю, знала, - сказала я, чувствуя, как вновь разбивается мое сердце, - и именно с этим не могла смириться. Как ты мог чувствовать себя потерянным, когда все мы так тебя любили? - Я не нравился себе так, как ты - себе, и не считал, что заслуживаю любви или еще чего-то. Сейчас я оглядываюсь назад и я знаю - это могла бы быть хорошая жизнь. Но тогда я этого не понимал. Он отвел глаза. - Ты ведь знаешь, я никогда не заявлял, что намерен покончить с собой, но за жизнь особенно не цеплялся. Я сдавался без боя - не то, что ты. Он покачал головой: - Жалкий выбор. Никогда я не видела его таким серьезным. Как странно и успокаивающе звучали его слова. Недоумение и боль, одолевавшие меня десятилетиями, улетучились всего лишь после нескольких слов его объяснения. Он застенчиво улыбнулся: - Я следил за тобой. На мгновение мне показалось, что ты собираешься ко мне присоединиться. Но потом понял, что ты передумала. Я понял, что и сам мог бы так поступить и пожелать... да, суровая была жизнь. Мне следовало поступить иначе. Но все равно, я многое узнал. И использовал. - Ты за мной следил? И знаешь, что происходило в моей жизни? Знаешь о Ричарде? Мысль о том, что он знает о моем муже, меня потрясла. Он кивнул: - Это просто здорово, я за тебя счастлив! - Ричард! Вдруг вернулась паника. Как я могу сидеть здесь и так вот беседовать? Что со мной случилось? Что не люк? Ричард говорил, что сразу после смерти человек проходит через некоторое замешательство, но это было немыслимо! - Он обо мне беспокоится, знаешь. Он думает, что утратил меня, что мы утратили друг друга. Я так люблю вас обоих, но остаться - не .могу! Не могу! Ты понимаешь ведь, да? Я должна вернуться к нему... - Лесли, - сказал Хай, - Ричард тебя не увидит. - Почему? Что - такое ужасное - было известно ему, что я не учла? Я теперь - привидение, призрак? Я... - Ты, хочешь сказать... ты имеешь в виду - я действительно умерла? То есть это не около-смертное состояние, откуда я могу вернуться, но собственно смерть? И выбора нет? Он кивнул. Я замерла в оцепенении. - Но Ронял - он был со мной, он говорит - он за мной следил, он там все время был... - Но Беда ты его не ведела, правда? - спросил Хай. - Ты ведь не узнала, что он - там. - Иногда во сне... - Ну, конечно, во сне, но... Я вдруг почувствовала облегчение. - Хорошо! - Ричард будет видеть тебя во сне, но проснувшись поутру - тут же забывать, - сказал он. - Ты этого хочешь? Тебя устраивает такой брак? Вместо того, чтобы приготовиться к встрече с ним, когда он придет в себя, и научить его тому, что узнаешь сама, ты хочешь невидимо парить вокруг него? - Хай, мы столько с ним говорили о возможности преодолеть смерть, о нашей совместной миссии длиной в несколько жизней! Узнав, что я погибла в авиакатастрофе, что это - мой конец, он подумает, что все, во что он верит - неправильно! Мой старый друг смотрел на меня скептическим взглядом. Как он не понимает? - Хай, ведь мы жили только для того, чтобы быть вместе, чтобы стога воплощением любви. Наша жизнь еще себя не исчерпала! Это - примерно то же самое, что писать книгу из двадцати четырех глав и прервать ее на полуслове где-то посреди семнадцатой главы. Мы не можем просто так остановиться и поверить: это - конец! Если книга будет издана - какой в ней смысл, если она не окончена? Я не могла смириться. - Появляется читатель, желающий узнать, чему мы научились, увидеть, как мы творчески применили свои знания для того, чтобы принять каждый вызов и победить, и тут - на тебе - на середине книга обрывается, и дальше следует редакторская ремарка: "Затем они разбилась на своем самолете, она погибла, и они так и не довели начатое до конца. - Ну, жизни большинства людей остаются незавершенными. Вот моя, например, - сказал Хай. - Вот тут ты прав, - вспылила я. - И знаешь, каково оно. Мы не намерены обрывать рассказ посередине! Он улыбнулся мне - такая теплая улыбка! - Ты хочешь, чтобы в вашем рассказе говорилось о том, как после аварии Лесли воскресла из мертвых и вы продолжили счастливую жизнь? Это будут не худшие строки, когда-либо написанные в книгах. Все мы рассмеялись. - Разумеется, я хотела бы надеяться, что там будет говориться, как мы это сделали, какие принципы были использованы, чтобы любой сумел это повторить. Я говорила это в шутку, но туг до меня дошло, что именно таким мог бы быть очередной тест - еще один вызов, скрытый в структуре узора. - Хай, вот смотри, - сказала я. - ведь Ричард был прав, - многое кажется безумием лишь поначалу. Тебе же известен его космический закон о формировании образа чего-либо в уме и последующем получении задуманного в действительности. Неужели космический закон вдруг претерпел изменения только потому, что мы разбились? Как же это может быть - в уме я удерживаю нечто настолько важное, а в действительности ничего не происходит? Я увидела, что Хай сдается. - Космические законы не подвержены изменениям, - улыбнулся он. Я схватила его за руку и сжала ее. - А я было подумала, что ты собрался меня остановить. - Никто на земле не обладает силой, способной остановить Лесли Парриш. Почему ты считаешь, что такое возможно здесь? Мы встали, и Хай попрощался со мной. - Любопытно, - поинтересовался он. - А если бы умер Ричард, а не ты, отпустила бы ты его, веря, что с ним будет все в порядке, сколько бы времени тебе ни потребовалось на завершение своей жизни? - Нет. Я бы застрелилась. - Как горохом об стенку, вот упрямая голова, - сказал он. - Я знаю, это бессмысленно. Бессмысленно все, кроме одного - я должна возвратиться к нему. Я не могу оставить его, Хай. Я его люблю! - Знаю - отпускаю. Ну и катись... Я повернулась к Ронни, мы обнялись с моим дорогим братом и долго стояли молча. Как трудно оторваться! - Я люблю тебя, - сказала я, закусив губу, чтобы не расплакаться, - я люблю вас обоих. И всегда буду любить. И все мы еще встретимся, правда? - Ты же знаешь, - ответил Ронял. - Когда-нибудь ты умрешь и снова начнешь искать своего братца, и туг выползет эдакое старье... Я засмеялась сквозь слезы. - Мы тоже тебя любим, - сказал он. Я никогда по-настоящему не верила в то, что этот день может прийти. Но, несмотря на свой скептицизм, все же в глубине души надеялась, что Ричард прав, и что собственно временем жизни жизнь не ограничивается. Теперь я знала. Теперь, обретя знания, почерпнутые в структуре узора и в процессе умирания, я уходила, унося с собой твердую уверенность, как знала я и то, что однажды мы с Ричардом войдем в этот свет вместе. Но не сейчас. Возвращение к жизни не было ни невозможным, ни даже трудным. Однажды сквозь стену отказа от попыток отважиться на невозможное я увидела структуру гобелена - то, о чем говорила Пай. Нить за нитью, шаг за шагом! Я не возвращалась к жизни, я восстанавливала фокусировку формы, а ведь это - та фокусировка, которую мы изменяем ежедневно. Я обнаружила Ричарда в альтернативном мире, который он почему-то принимал за настоящий. Он съежился на земле у моей могилы. Горе непробиваемой стеной окружало его, он не видел и не слышал, что я - рядом с ним. Я толкнула стену. - Ричард.. Никакой реакции. - Ричард я - здесь! Он рыдал на могильной плите. Разве мы не договаривались - никаких плит? - Солнце мое, я же с тобой - в эту самую минуту, когда ты, плачешь тут на земле, я буду с тобой во сне, и когда ты проснешься, я тоже буду рядом. Нас разделяет лишь твоя вера в нашу разлуку! Дикие цветы на могиле обращались к нему, говоря, что жизнь заполняет собой каждую ячейку пространства, где может возникнуть иллюзия смерти, но он слышал их не лучше, чем меня. Наконец он оторвался от могилы и, подавленный горем, побрел к дому. Он пропустил закат, взывавший к нему, чтобы объяснить: иллюзия ночи приходит в мир только лишь для приготовления к рассвету, который существует изначально. Он зашвырнул на крышу спальный мешок. Интересно, насколько непробиваемым может быть отказ одного человека от знания? Сколько нужно кричать, чтобы до него докричаться? Неужели это - мой муж, мой дорогой Ричард с его непоколебимой уверенностью в том, что в мире случайностей нет, и ничто не происходит просто так, будто падение листа с ветки или образование новой галактики? Он ли это надрывает плачем сердце свое, лежа ничком на спальном мешке под открытыми звездами? - Ричард! - позвала я. - Ты прав! Ты всегда был прав! Крушение не было случайностью! Угол зрения! Ты уже знаешь все, что нужно, чтобы воссоединить нас! Помнишь? Сосредоточение! И тут он ударил кулаком по крыше в ярости на возведенные им самим стены. - Мы еще не завершили начатое, - взывала я к нему, - рассказ не окончен! Еще есть столько... столько всего... ради чего следует жить. Ты способен все изменить прямо сейчас! Ричард, милый, СЕЙЧАС Окружавшая его стена сдвинулась и дала трещины по краю. Я закрыла глаза и сосредоточилась всем своим существом. Я увидела - вот мы вдвоем в неповрежденной кабине Ворчуна, который плывет над узором. Я ощутила, что мы снова вместе. Ни горя, ни печали, никакой разлуки. Он тоже почувствовал. Напрягся, чтобы толкнуть вперед рычаг газа. Глаза закрыты, тело дрожит от напряжения каждым волоконцем, нажимая на самый обыкновенный рычаг. Словно он был под гипнозом и старался вырваться из этого транса отчаянным усилием воли, он дрожал, каждый грамм его мышц изо всех сил давил на железо его собственной веры. Вот вера начала гнуться. Четверть дюйма. Дюйм. Мое сердце едва не взрывалось. Моя воля слилась с его волей. - Любимый! Я не умерла, я никогда не умирала! Я с тобой - сейчас, в эту минуту! Мы - вместе! Стены, окружавшие его рухнули. Посыпались обломки. Мотор Ворчуна оживленно зафыркал, стрелки приборов слегка дрогнули Он задержал дыхание - вены на шее напряженно пульсируют, челюсти плотно сжаты - он боролся с тем, что принимал за истину. Он отрицал крушение. Он отрицал мою смерть, несмотря на всю очевидность событий. - Ричи! - воскликнула я. - Это - правда! Ну пожалуйста! Мы по-прежнему способны летать! И тогда рычаг газа поддался, двигатель взревел, под нами разлетелись фонтаны мельчайших брызг. Так радостно было видеть его! Глаза его открылись в секунду, когда Ворчун вырвался из волн. И, наконец, я услышала его голос в мире, где мы снова были вместе. - Лесли! Ты вернулась! Мы - вместе! - Ричи, милый мой! - воскликнула я. - У тебя получилось, я люблю тебя, ТЫ ЭТО СДЕЛАЛ! Девятнадцать Летая на самолете, легко клюнуть носом, лучший способ - потянуть ручку на себя сразу после отрыва от земли и не отпускать ее. Но нас несла радость воскресения - крылья Ворчуна вполне могли бы оторваться, и мы взмыли бы вверх, подобно ракете. Мы поднимались все выше, я обнял ее и ощутил ее руки, обвившие мое тело. - Лесли! - воскликнул я. - Это - не сон! Ты не умерла!! Она не погибла, и ее не хоронили на склоне холма, она была со мной, лучистая, как рассвет. Сном было не это мгновение, но все те месяцы веры в ее смерть, месяцы мрака в альтернативном времени. - Без тебя...- сказал я, - мир остановился. Ничто не имело значения! Я дотронулся до ее лица. - Где ты была? Она засмеялась сквозь слезы. - Я была с тобой! Когда мы тонули, я наблюдала за тобой под водой. Я видела как ты вытаскивал мое тело из самолета. Я думала, ты полез за своей курткой и не могла поверить, когда увидела, что там было! Я была совсем рядом с тобой, но ты меня не воспринимал, ты видел только мое тело! Она была со мной. После всего, что мы с ней узнали, что могло заставить меня вдруг все позабыть и принять кажущееся за действительность? Ведь первым моим словом после ее смерти было "НЕТ"! Единственное слово - мгновение истины. Почему я не прислушался? Насколько все сложилось бы иначе, если б я отказался поверить в ложь сразу же, а не после! - Я мог бы тебе помочь, - сказал я, - если бы остался верен истине, которую знал... Она покачала головой: - Было бы чудом, если бы тебе удалось не сосредоточиться на том, что ты видел во время аварии. А потом горе стояло вокруг тебя стеной. Я не могла пробиться. Если бы я действовала быстрее, может быть, я... - Вот черт! Такое испытание - и я провалился. - Ты не провалился! - она еще раз меня обняла. - Ты все сделал замечательно! Несмотря на то, что ты видел там, ты смог сдвинуть рычаг Ворчуна и вытащить нас из того мира! Ты сделал это сам, ты понимаешь? Ты это сделал! Как быстро в том ужасном мире ее смерти я начал забывать звук ее голоса, ее образ. И то, что я снова обрел ее, было равноценно обретению новой любви. - Я столько всего должна тебе рассказать! - сказала она. - Я знаю, это продолжалось около часа, но столько всего... - Час? Малыш, да ведь месяцы прошли! Три месяца и одна неделя! - Нет, Ричи, максимум полтора часа! Она изумленно взирала на меня. - Я ушла как раз на самой середине... У нее перехватило дыхание, глаза сверкнули: - О, Ричард, я видела Ропщи! Словно он никогда не умирал. Он был все таким же. И нашего милого Хая - тоже! Сначала меня встретил Хай, это он мне сказал, что все нормально, и мы с тобой скоро снова будем вместе, что бы ни случилось. А сразу после аварии был такой прекрасный свет, совсем как в твоих книжках о смерти... Бывало, я ездил в город за продуктами, возвращался домой, и целый час уходил у нас на то, чтобы поделиться друг с другом всем, что происходило, пока мы не были рядом. А это последнее путешествие - полтора часа в ее восприятии, три месяца - в моем, сколько времени займет рассказ о нем? - Это самое дивное место, Ричи! - говорила она. - Если бы не ты, я бы никогда оттуда не вернулась! Она задумалась на миг. - Скажи-ка, а если бы ты знал, что со мной - все в порядке, что я счастлива, что я - с теми, кого люблю, что-нибудь тогда изменилось бы? - Если бы я знал, что ты счастлива и в безопасности - конечно, - ответил я. - Мне кажется, так. Я относился бы к этому как... как к переезду. Ты просто отправилась прежде меня, перебралась в другой город, в наш новый дом, чтобы разобраться в тамошних правилах, познакомиться с улицами, с людами, пока я закончу нашу работу здесь. Что ж, это может быть вполне целесообразно. Но это - не переезд. Ни почты, ни телефона, никаких способов узнать как ты там! - Если бы не твое горе, -сказала она, - я думаю, мы смогли бы поговорить. Можно было бы встречаться в медитациях, в снах, но ты забрался в бутылку печали и там себя закупорил... - Если это случится еще раз, я буду помнить. Я буду знать, что ты рядом, несмотря ни на что. И ты - ты тоже помни! Она кивнула. - Это может столь многому нас научить - столько головоломок, которые нам предстоит решить! - сказала она. - После смерти Роняй прошло тридцать лет. Как мог он оставаться там, ожидая меня? Во всех этих потоках времени жизни, почему он не отправился в какое-нибудь иное... воплощение? - Как не отправился? Отправился. И мы - тоже, - сказал я. - Взгляни-ка вниз. Под нами расстилался узор. Ему не было конца, и не будет никогда и нигде. - Все жизни существуют одновременно, и состояние после жизни, и промежутки между жизнями. Неужели ты все еще не веришь? Ты не думаешь, что это - правда? - Да я и сама не знаю, во что я сейчас верю, - улыбнулась она, - я только знаю, что снова встретилась со своим братом. Он был таким же, как всегда - сплошные шутки и глупости. Он сказал... Она расхохоталась. - Он сказал, что при следующей нашей встрече...он собирается появиться... он сказал, выползет эдакое... Она так хохотала, что чуть не задохнулась. - Эдакое что? -... старье Я не понял, однако что бы там Ронни ни сказал, его слов было достаточно, чтобы довести его сестру до изнеможения, и я хохотал вместе с ней. Какое странное наслаждение - мы смеемся снова. Где-то в структуре узора под нами существуют, должно быть, альтернативные мы - те, которым не удалось совершить этот бросок воссоединения друг с другом. Но я не стал делиться с Лесли этой мыслью, чтобы не разбивать наши с ней сердца в очередной раз. Мы обсуждали происшедшее, пытаясь воссоздать из осколков целостную картину. Не все имело ясный смысл, но кое-что прояснилось вполне. - Все это казалось таким реальными- сказал я. - Я не был призраком, я не проходил сквозь стены, люди меня видели, и дом наш был тем же самым. Я подумал немного о нем. - Впрочем, не совсем, - сказал я, вдруг вспомнив о том, чего не в стоянии был заметить в те месяцы, когда мы были разлучены. - Это был наш дом, но что-то в нем было не так, и я никогда не задавался вопросом - что именно. И машина - это был не наш старый "Крайслер", а "Торренс". Странно, правда? - Я думаю, что если бы не опыт, обретенный нами в странствиях по узору, ты бы до сих пор жил там, - сказала она. - Если бы мы выросли в том альтернативном месте, если бы мы не совершали прыжки туда-обратно в добром десятке временных потоков жизни, если бы мы были твердо убеждены, что существует лишь тот единственный мир с "Торренсами" выпуска 1976 года... если бы тогда я умерла в том мире, смог бы ты вырваться? Найти способ преодолеть веру в умирание? - Ну и вопрос! - воскликнул я. - Я-не знаю. - Ричи, ведь даже при том, что все это было, мы едва смогли прорваться! Она рассматривала лабиринт под нами: - Неужели мы попались? Неужели выбраться отсюда настолько же трудно, насколько трудно было преодолеть смерть? И вот, вместе пройдя сквозь наихудшее испытание в нашей жизни, мы одновременно, взглянув друг на друга, подумали: Прежде чем произойдет что-нибудь еще, нам необходимо найти путь домой. - Ты помнишь, что говорила Пай? - спросил я. - Узор относится к психике, но путь возвращения лежит в сфере духа. Она говорила: "Пусть вас ведет ваша надежда". Я нахмурился, подумав об этом. Каким образом наша надежда может нас вести? Мы уже надеялись попасть домой, почему же мы до сих пор не там? - Она не говорила "надежда", милый, - произнесла, наконец, Лесли. - Она говорила - "любовь"! Она сказала: Пусть вас ведет ваша любовь! Двадцать Безусловно, Пай была права: так легко быть ведомым любовью. Те двое на пути к встрече в Лос-Анджелесе - их маленькая планета могла быть миражам, но - их миражам, полотном, которое они выбрали для того, чтобы изобразить рассвет таким, каким они его видели, и они любили то, что рисовали. *Мы сосредоточились на этой любви. - Готов? - спросила Лесли. Я взял ее руку и вместе мы взялись за ручки управления перед нами. Закрыв глаза, мы сосредоточились сердцем на тех двоих, на их пути к их собственным новым открытиям. Мы любили свой дом так же, как любили друг друга, мы устремились к нему, чтобы поделиться с ним тем, что увидели и узнали. И не моя рука двигала ручку управления, и не рука Лесли, но ручки управления сами вели наши руки, словно Ворчун ожил и знал, куда лететь. Через некоторое время наша летающая лодка замедлила свой полет и сделала широкий вираж. Я открыл глаза и увидел, что Лесли тоже их открыла. Мы увидели сразу - под нами, под водой, среда извилин и расходящихся во все стороны линий узора, лежала золотая восьмерка. Это была та самая замкнутая кривая, которую чертила на песке Пай, изображая путь между Городом Страха и Городом Мира. - Пай говорила, что мы можем подавать знаки и намекать другим аспектам самих себя... - произнес я. -... и вот - один из наших намеков! - продолжила Лесли. - Милая Пай! Стоило нам отвлечься от сосредоточения на любви - и в тот же миг мы оказались вновь брошены на произвол судьбы, словно развеялись некие чары. Ворчун из равного помощника превратился в слугу, требующего указаний. Я слегка повернул штурвал вправо, чтобы продолжить круг над золотым знаком, сбросил газ и зашел на последний предпосадочный круг. Ветер поднял на поверхности рябь, золото заплясало множеством бликов. - Шасси - вверху, закрылки опущены! Посадка гидросамолета по разметке - задача простая. Мы ворвались в ветер, зависнув на скорости срыва в нескольких дюймах от поверхности. Когда мы почти достигли нужного места, я заглушил двигатель и Ворчун шлепнулся на воду. Узор тут же исчез и мы в полном здравии оказались в другом Ворчуне над Лос-Анджелесом. Но мы не были в нем пилотами, мы сидели сзади в пассажирских креслах - призраки-попутчики! Те двое, что сидели впереди, тоже были мы. Они внимательно осматривали небо и готовили указатель курса к посадке в Санта Монике. Лесли рядом со мной чуть не вскрикнула, но вместо этого только прихлопнула рот ладошкой. - Четыре-шесть-четыре-пять? - сказал Ричард-пилот. - Есть, - сказала его жена. - Что бы ты без меня делал? Нас они не видели. В мгновение, когда я рванул наш призрачный рычаг газа вперед, я почувствовал руку Лесли на своей. Она была испугана не меньше моего. Мы сидели, затаив дыхание, а все вокруг медленно исчезало, растворяясь в судорожном движении. И снова мы мчались вперед по небольшим волнам над узором, и касание штурвала подняло машину в воздух. В изумлении мы переглянулись, сделав вдох в одно и то же мгновение. - Ричи, не может быть! Я была уверена, что это будет то единственное место, где мы сможем приземлиться, не сделавшись призраками! Я взглянул вниз на повороте, отыскал золотой знак: - Это именно здесь, а мы не можем попасть домой! Я глянул назад в надежде увидеть там Пай. Сейчас нам требовались не откровения, но простые инструкции. Но там не было ни ее, ни кого-либо другого. Знак внизу был кодовым замком на двери, ведущей в наше собственное время. Но шифр был нам неизвестен. - Нет выхода! - сказала Лесли. - Где бы мы ни приземлялись, мы - призраки! - Кроме озера Хили... - На озере Хили была Пай, - возразила она, - это не в счет. -... и аварии. - Аварии? - переспросила Лесли. - Там призраком была я. Даже ты меня не видел. Она погрузилась в размышления, пытаясь свести концы с концами. Я вывел машину в левый вираж, облетая золотой знак по кругу так, чтобы он все время был веден сбоку от самолета. Мне показалось, что он колышется под водой и меркнет, словно это символ, существующий в уме, а не в структуре узора. Он таял по мере ток), как наше сосредоточение на любви уступало место обеспокоенности. Он действительно блекнул. Пай, помоги! Без отметки совершенно все равно - знаем мы код или нет. Я начал запоминать ветвистые пересечения. Это место нельзя потерять! -... но я не была призраком-наблюдателем, - продолжала Лесли, - я верила, что погибла в катастрофе. Я верила в то, что я - настоящий призрак, и была таковым. Ричи, ты прав, ответ - в аварии! - Все мы здесь призраки, малыш, - сказал я, продолжая запоминать. - Все это - видимость, вплоть до мельчайших деталей," Две полосы влево, шесть - вправо, две почти прямо вперед. Знак постепенно растворялся в дрожащей ряби, а я не хотел говорить ей об этом. - Мир, в котором мы разбились, был реален для тебя, - сказала она. - Ты верил в то, что выжил, то есть ты не был призраком! Это было параллельное время, но ты похоронил мое тело, ты жил в доме, ты летал на самолетах и водил машины, и беседовал с людьми... И тут я понял, о чем она говорит. Опешив, я смотрел на нее. - Ты хочешь еще раз разбить самолет, чтобы попасть домой? Пай говорила, что это будет легко, как свалиться с бревна! Но она ничего не говорила о том, чтобы разбить Ворчуна. - Нет, не говорила. Но что-то было в этом крушении... почему после него ты не стал призраком? Чем то приземление отличалось от остальных? - Мы оказались за бортом! - сказал я. - Мы не были отрешенными наблюдателями на поверхности, мы стали частью структуры узора, мы были внутри нее! Я оглянулся, чтобы отыскать последние блики растворенного золота и облетел вокруг места, которое запомнил. - Ну как, попробуем? - Попробуем что? Ты имеешь в виду... Ты хочешь выпрыгнуть за борт, пока мы находимся в полете? Я не отрывал глаза от того места, где раньше находился знак: - Да! Начнем приземляться, сбросим скорость и, как только самолет коснется поверхности воды, выпрыгнем за борт! - Боже, Ричард, это ужасно! - Узор - мир метафоры, и метафора работает, неужто ты не понимаешь? Чтобы стать частью какого бы то ни было времени, чтобы принять его всерьез, надо полностью в него погрузиться. Помнишь, что Пай говорила об отвлеченном скольжении над узором? А о падении с бревна? Она объясняла нам, как попасть домой! Ворчун и есть это бревно! - Я не могу! - сказала она. - Не могу! - Медленно полетим против ветра, тогда скорость уменьшится до тридцати миль в час. Я скорее шагну за борт, чем стану разбивать самолет... Я повернул на последний заход, приготовившись к посадке. Она проследила за моим взглядом: - На что ты смотришь? - Разметка исчезла. Я не хочу терять из виду место, где она находилась. - Исчезла? - она посмотрела на пустое место внизу. - 0'кей, - произнесла она, - если прыгнешь ты, то прыгну и я. Но если мы на это решимся, возврата не будет! Я сглотнул, не отрывая взгляда от места, в котором нам предстояло коснуться поверхности. - Нужно будет расстегнуть ремни, открыть фонарь, залезть на борт и прыгнуть. Ты сможешь? - Может, уже пора расстегнуть ремни и откинуть фонарь, - сказала она. Мы отпустили ремни безопасности, и секундой позже я услышал рев ветра: она отперла замок фонаря. У меня пересохло в горле. Она наклонилась ко мне и поцеловала в щеку - Колеса подняты, закрылки опущены. Я буду готова, как только приготовишься ты. Двадцать один Напряжение натянутой тетивы, мы - стрелы, вода наплавает, чтобы принять нас. - Подготовься, - сказал я. - В момент касания открываем дверцу и прыгаем, - сказала она, отрабатыва