ется, я создал для своих подданных самолучшие условия -- радоваться надо, а они готовы отправиться наложницами к султану, лишь бы подальше от Белой Пущи. Ну скажи, существует ли после этого человеческая благодарность? -- Жизнь у народа трудная, -- осторожно заметил барон. -- Я уже объяснял, что это временные трудности, -- на минуту забыв о боли, вдохновенно заговорил князь Григорий, -- вызванные кознями наших унутренних врагов и унешних недоброжелателей. И я обещал, что наш народ будет жить плохо, но недолго. Зато завтрашний день будет наш!.. -- Не договорив, князь стиснул клыки, чтобы не застонать от накатившего приступа. И, справившись с болью, продолжал: -- И нашлось двести тридцать две бабы... -- Двести двадцать пять, -- уточнил Альберт. -- Три бабы на проверку оказались мужиками. -- Еще того лучше, -- проскрипел князь. -- Уже и мужики всякий стыд потеряли. Да, подраспустили вы мой народ, подраспустили. Ну ничего, завтра я самолично займусь его воспитанием... Так что же вы сделали с теми тремя лже-девками? -- Прогнали взашей, -- хмыкнул барон. -- А чего с ними возиться! -- Ну и дураки, -- прикрыв глаза, ответил князь Григорий. -- Ладно, беги, не буду тебя задерживать. -- И когда Альберт выскользнул из кабинета, задумчиво повторил: -- Дураки... x x x Боярин Василий, рыцарь Беовульф и поэт-оборотень Грендель медленно продвигались вдоль ручья и внимательно осматривали его ближайшие окрестности, обращая внимание на всякую мелочь, могущую навести на следы потайного хода. -- А был ли он, в природе, этот подземный ход? -- спросил, наконец Беовульф. -- Ну конечно, был, -- уверенно заявил Грендель. -- Я сам столько раз о нем слышал! -- Если есть вход в конюшню, то должен быть и выход, -- добавил Василий. Он то и дело поглядывал на солнце, которое неумолимо клонилось к закату. -- Но, по имеющимся сведениям, уже несколько десятилетий никто этим ходом не пользовался. -- Ну, тогда уж точно не найдем! -- безнадежно прогромыхал Беовульф. -- Такие дела с наскоку не делаются. -- Поищем хотя бы до заката, а тогда уж придется отправляться восвояси, -- вздохнул Грендель. -- В таком случае у нас будет еще целый год на поиски, -- оптимистично заметил Василий. -- Привлечем науку, а то и колдовство... Жаль, Кузьку с собой не прихватили. С его чутьем было бы больше шансов что-нибудь найти. -- А давайте передохнем, -- предложил Беовульф. -- Тут полянка что надо! -- Но ненадолго, -- сказал Дубов, бросая мимолетный взор на все опускающееся солнце. -- Красивое место, -- окинул Грендель полянку взглядом художника. -- И эта рощица вдали... Роняет роща желтый свой убор... -- Ну, начинается, -- хохотнул Беовульф. -- Тебе бы к нашему королю Александру, на его поэтические ристалища! Но Грендель ничего не слышал -- на него накатило вдохновение: -- О поле, поле, кто тебя усеял мертвыми камнями?.. -- Какими еще камнями? -- вполголоса обратился Василий к Беовульфу. -- Или это тоже поэтическая метафора? -- Ну, одна каменюка-то здесь есть, -- Беовульф указал на булыжник посреди поляны, неподалеку от того места, где они расположились. -- Очень кстати, поставим на него бутыль, чтоб не падала. Беовульф опустил на траву мешок с остатками провизии, Василий подхватил полупустую бутыль и подошел к булыжнику -- он был большой, чуть не в половину человеческого роста. -- А я хотел бы, чтобы на моей могиле стоял такой камень, -- задумчиво произнес Грендель, подойдя к Василию. -- И чтоб не заросла к нему тропа... -- Как вы сказали? -- подскочил на месте Дубов. -- Не заросла тропа?! -- А что? -- удивился Грендель. -- Это ж обычный поэтический образ. -- А ну тебя с твоими поэтическими образами, -- проворчал Беовульф. -- Давайте лучше подкрепимся. -- А и правда, подкрепиться нам не помешает, -- вдруг успокоился Василий. -- - Непременно нужно подкрепиться, чтобы своротить этот булыжник! -- Зачем? -- изумился Грендель. -- Насчет могилы это ж я так, для поэзии, понимаете ли... -- Ну что вы, дорогой Грендель, -- рассмеялся Василий, -- я надеюсь, что этот камень в качестве могильного вам не понадобится еще долго-долго. Но под камнем скрывается подземный ход. -- Как? Почему? -- чуть не в один голос воскликнули оба рыцаря. -- На отгадку меня натолкнули ваши вдохновенные строки, господин Грендель, -- сказал Дубов. -- Какие -- "Я видел чудное виденье"? -- Нет-нет, самые последние. Насчет памятника, к которому не зарастет народная тропа. А протоптанные тропинки имеют привычку очень долго не зарастать, даже если по ним никто не ходит. Вот, гляньте сюда. Действительно, если внимательно приглядеться, то в пожелтевшей траве можно было заметить извилистую ложбинку, заросшую менее густо, чем вся поляна, и не столько обычной травой, сколько подорожником. Ложбинка начиналась возле булыжника и вела в сторону ручья, теряясь в прибрежном ивняке. -- Ну, вы, боярин Василий, даете! -- выдохнул Беовульф. -- Просто я детектив, -- скромно ответил Дубов. -- В смысле, частный сыщик. Моя работа -- все примечать и делать выводы. -- Ну так за работу! -- взревел Беовульф и принялся засучивать рукава. -- Погодите, дождемся сумерек, -- остановил его Василий. -- Если нас заметят, то все пропало. -- Ах, как это поэтично! -- мечтательно вздохнул Грендель. -- Если вернемся, то я непременно выкопаю себе из хижины какой-нибудь подземный ход. x x x Надя хотела еще раз встретиться и поговорить с Александром, но тот будто сквозь землю провалился. Лишь королевский ключник мог сообщить, что Его Величество изволил выйти прогуляться. -- Как, по болоту?! -- изумилась Надя. -- Но для чего? -- По своим делам, -- загадочно ответил ключник. Чаликова поняла, что тот кое-что знает о "своих делах" короля, но рассказывать о них отнюдь не желает. Лишь ближе к вечеру, когда солнце уже клонилось к болоту, к Наде в комнату явился Теофил с известием, что король возвратился и просит Перси пожаловать к себе. Его Величество принял Чаликову в стареньком, но уютном домашнем халате, а над камином с потрескавшимися изразцами была на веревках аккуратно развешана верхняя одежда. -- Вот проверял, не сошла ли вода, -- пояснил Александр. -- Ну и как? -- Все в порядке. Так что можете ехать спокойно. -- Куда? -- несколько удивилась Надя. -- Ну, вы же не останетесь в одном доме с людоедом, -- также несколько удивился Александр. -- Я вам дам лошадей и письмо... да хоть к Беовульфу, там-то вы будете в безопасности. -- Увы, -- покачала головой Чаликова, -- я никуда не должна отсюда отлучаться. Если все пройдет благополучно, то завтра Василий... то есть боярин Василий должен будет заехать за мной, и мы вместе отправимся в Царь-Город. -- И вы сознательно подвергаете себя опасности быть съеденной? -- Мне почему-то кажется, что людоед здесь не останется. Да и людоедством он занимался больше от скуки, не имея возможности отсюда выбраться. -- Не думаю, -- покачал головой король. -- А впрочем, как знаете. -- Да, я тоже в этом не уверена, -- кивнула Чаликова, -- и более того, у меня есть предчувствие, что именно нынешней ночью нас ждет весьма драматическая развязка всей этой истории. -- Возможно, -- улыбнулся король. -- Ваше Величество нынче как-то очень веселы и оживленны, -- заметила Надя. -- Такими я вас в первый раз вижу. -- Ну, это от того что наконец-то сошли воды и восстановилась связь, -- немного смутился король. -- У нас тут не так много причин для веселья, вот и радуемся всяким, на первый взгляд, мелочам. -- Да, конечно, Ваше Величество, -- с пониманием покивала Надя, а про себя подумала: "Нет, здесь что-то иное..." Однако развивать эту тему Надя не стала, а заговорила совсем о другом, что ее также немало занимало: -- Ваше Величество, вот тут мне показались довольно необычными имена ваших подопечных. Они что, все "косят" под известных поэтов и мыслителей? -- Я не совсем понял, Наденька, что вы подразумеваете под словом "косят", но они это делают безо всяких злых умыслов, -- ответил Александр. -- Подозреваю, что их собственные имена звучат, по их мнению, недостаточно благозвучно для столь одаренных личностей, вот поэтому... -- Ну, Диогена я знаю, -- стала Надя загибать пальцы, -- Сафо знаю, Данте знаю, а вот кто такая была донна Клара? -- Как, вы не слышали о ней? -- изумился Александр. -- Это же прославленная испанская поэтесса Клара де Гонсалес, которую Святая Инквизиция сначала чуть было не сожгла на костре как ведьму, а спустя сто лет канонизировала как святую. -- Увы, до нашей глухомани ее имя еще не дошло, -- с сожалением вздохнула Чаликова. -- Да и я вообще-то специализируюсь на более древней словесности. Это, было, конечно же, не совсем так -- Надя неплохо разбиралась и в словесности не столь древней, но с одним уточнением: в словесности своего мира. Раздвоение реальностей (или, по гипотезе доктора Серапионыча -- расщепление Земли на две "параллельных") произошло где-то в XII -- XIII веке, и поначалу обе действительности были тесно связаны между собою. Но затем эти связи стали понемногу ослабевать, и Горохово Городище близ Кислоярска (иначе -- Холм Демонов близ Царь-Города) оставалось одним из немногих, если не единственным местом на Земле, где еще можно было "перепрыгнуть" из одного мира в другой. К таким выводам пришла историк Хелен фон Ачкасофф, участвовавшая в самой первой экспедиции в параллельный мир, где она исследовала Царь-Городские архивы и установила, что там содержатся сведения об именах и событиях весьма древних, а чем ближе к нашему времени, тем их становилось меньше. Так что не удивительно, что в замке Александра были в ходу такие имена как Сафо, Диоген или Данте. -- Вы о чем-то задумались, Надя? -- оторвал журналистку от ее размышлений голос Александра. -- Да-да, Ваше Величество, -- встрепенулась Надя. -- Все это очень интересно. Удивительно, что я даже и не слыхивала о донне Кларе де Гонсалес. А когда она жила? -- Ну, лет двести-двести пятьдесят тому обратно, -- припомнил король. -- А этот, как его, господин Ал-Каши? -- назвала Надя имя одного из поэтов, который во время поэтических чтений обычно сидел где-то в сторонке, мало ел, почти ничего не пил и больше слушал других, чем говорил сам. -- А, ну Ал-Каши -- это был такой восточный поэт семнадцатого столетия, -- охотно пояснил король, -- последователь знаменитого Омара Хайяма. -- Омара Хайяма знаю, -- радостно закивала Надя, -- так что теперь обязательно познакомлюсь и с творчеством Ал-Каши. А про себя Надя подумала, что напрасно приняла в качестве псевдонима имя Перси -- звучное и красивое само по себе, но совершенно неуместное для слуги царь-городского боярина Василия. Прослышав о нравах при дворе Александра, они с Василием решили, что Надя там будет находиться под именем, взятым в честь английского поэта Шелли, весьма известного и популярного в том мире, откуда они прибыли, но о котором вряд ли кто-то слышал в параллельной действительности. x x x Поскольку результаты акции по похищению белопущенских девушек для султанского гарема превзошли самые смелые ожидания, то Петровича за ее успешное проведение щедро наградили -- дали временное освобождение от работ на конюшне. Бывший лиходей и душегуб отлеживался от побоев ведрами и коромыслами в своей каморке, где его и застал князь Длиннорукий, реабилитированный от подозрений в самозванстве. -- Ну, здравствуй, Соловей, -- радостно приветствовал князь Длиннорукий Петровича, опуская на грязный пол какой-то мешок. -- Давненько я тебя изловить хотел, да не вышло. Вот и встренулись! -- Вчера уже видались, -- буркнул Петрович и отвернулся от гостя на второй бок. -- То был не я, -- ответил Длиннорукий. Петрович вновь повернулся на первый бок и изумленно уставился на князя. -- Да-да, вчера к тебе приходил самозванец. Он беззастенчиво присвоил не только мое княжеское звание, но даже лицо. Но мы вывели его на чистую воду! -- A хрен вас разберет, -- проворчал Петрович, -- кто настоящий, а кто нет. Все вы угнетатели трудового народа и бедного люда! -- Да я всегда стоял за бедный люд! -- с чувством стукнул себя в грудь Длиннорукий. -- За то и претерпел от злобных наветчиков, засадивших меня в сырую темницу! -- Врешь ты, князь, -- покачал головой Петрович, с кряхтением поднимаясь со своего топчана. -- Ну, зачем пожаловал? Ежели по делу, то говори, а ежели нет, так не обессудь -- не с руки мне теперь с тобою растабарывать. -- По делу, еще как по делу! -- с жаром подхватил Длиннорукий. -- Нынче хорошенько отоспись, а завтра мы с тобой должны будем отправиться в Новую Ютландию ко двору короля Александра. -- A это еще зачем? -- с подозрением прищурился на Длиннорукого Петрович. -- Нет уж, лучше оставьте меня тут, при лошадином дерьме... -- Оставайся, пожалуй, -- не стал особо настаивать Длиннорукий, -- да только скоро тебя самого невозможно будет отличить от того, что ты убираешь. -- Больно уж ты, князь, мудрено говоришь, -- пробурчал Петрович. -- Могу и не мудрено, -- бросил бывший градоначальник. -- Покамест ты тут гребешь дерьмо лопатой, мухоморский народ стонет под гнетом противонародного короля, и неужели ты откажешься помочь ему сбросить тяжкие оковы? -- Князь утер вспотевшую лысину и выжидательно уставился на Петровича. -- A-а-а, грабить будем! -- наконец дошло до того. -- Ну, это я завсегда согласен. -- И, спохватившись, торопливо добавил: -- Токмо справедливости для. -- Ну вот и договорились. -- Князь развязал мешок и принялся вытаскивать оттуда какие-то поношенные шмотки. -- Давай поищем для тебя чего-нибудь. A то, знаешь ли, у посланника князя Григория не должно быть в помощниках такого оборванца. Потирая пострадавшие места, Петрович слез с топчана и принялся разглядывать одежду -- старые кафтаны, дырявые штаны, стоптанные сапоги и потертые шапки. -- A, ну вот, кажется, что-то более-менее подходящее, -- обрадовался Длиннорукий и извлек из кучи изрядно протертые, но на вид еще достаточно крепкие штаны ядовито-малиновой окраски. -- Примерь-ка, а потом княжеские швецы подошьют. -- Дрянь какая-то, -- скривился Петрович. -- Ну, одежка, конечно же, со второй ноги, -- вздохнул князь, -- но все лучше, чем твои отрепья. Петрович отвернулся и нехотя стянул с себя многократно стиранные, но все равно весьма дурно пахнущие портки. Затем он взялся было за малиновые штаны, но в этот миг услышал позади себя странный звук, будто что-то упало. Петрович обернулся и увидел лежащего на нечистом полу князя Длиннорукого. -- Эй, князь, чего с тобой! -- всполошился душегуб. -- Ну вот, не было печали, так черти прислали... Но тут, к своему облегчению, Петрович увидел, что Длиннорукий открыл глаза. -- Слава те господи, не помер, -- пробормотал Петрович. -- A то возись тут с покойником... -- От счастья не умирают, -- слабым голосом произнес князь. -- Нынче я обрел брата, которого потерял почти полвека тому обратно... -- Чего ты бредишь? -- раздраженно бросил Петрович, помогая князю подняться с пола. -- Какого еще брата? -- Тебя, -- кратко ответил Длиннорукий и, пошатнувшись, вынужден был присесть на топчан. Тот скрипнул, но выдержал. "Все, с ума князь спятил", подумал Петрович и на всякий случай отошел подальше, насколько позволяли невеликие размеры каморки. A Длиннорукий наконец-то оправился и приступил к объяснениям: -- Я это понял, когда ты снял штаны, чтобы переодеться, и я увидал у тебя на заднице родимое пятно. Да-да, то самое, похожее на скрещенные косу и кувалду. -- Ну и что? -- толком еще ничего не понимая, спросил Петрович и машинально натянул на себя новые старые штаны. -- A дело вот в чем, -- начал свой рассказ князь Длиннорукий, -- когда-то, почти пятьдесят лет назад, по большой дороге на телеге ехала одна семья -- муж, жена и двое детей. И тут на них напали какие-то лиходеи. Не найдя ничего сколько-то ценного, они убили родителей, но старший из мальчиков успел убежать и видел из-за придорожных кустов, как... -- Князь содрогнулся от нахлынувших воспоминаний. -- В общем, как погибли его отец и мать и как его брата, совсем еще маленького, злодеи унесли куда-то в лес. A я так бы и пропал на дороге, если бы не проезжавший в карете князь Михаил Длиннорукий. Он подобрал меня и усыновил и воспитывал, ничем не выделяя среди собственных детей. Но я-то всегда помнил о том, что я не настоящий, урожденный князь Длиннорукий, и стремился всего достичь собственным трудом и упорством, не уповая на одну только знатность происхождения. И вот когда я достиг немалых степеней, то всячески старался изловить Соловья и узнать, что он сделал с моим братом... -- Он умер, -- вздохнул Петрович. -- Вот уж двенадцать годов как. Значит, мой батька, покойный Соловей-разбойник, на самом деле никакой не батька? Вообще-то я слыхивал от своих стариков-разбойников, что будто бы он был бездетным и усыновил меня, чтобы оставить после себя наследника, но решил, что это они просто выдумывают. Ну, чтобы оспорить мои права предводителя. A выходит -- так оно все и было... Брат мой! -- нечеловеческим голосом взвизгнул Петрович и бросился к Длиннорукому. -- Наконец-то я нашел тебя! -- со слезами в голосе воскликнул беглый градоначальник и раскрыл объятия своему новообретенному брату. -- Ну, что там за шум? -- с этими словами на пороге каморки возник княжеский конюшенный. Однако, увидев Петровича и Длиннорукого, все понял и тихо удалился. Если бы кто-то пригляделся в эту минуту к конюшенному, то не поверил бы -- по заросшим густой бородой щекам этого хама и грубияна катилась слеза умиления. x x x Едва стемнело, из рощи выскользнули три человека, еле различимые в сумерках. Прошелестев по траве, они остановились посреди полянки, возле огромного валуна. Самый здоровенный из них, в золотой цепи, поблескивающей в тусклом свете луны, принялся деловито обходить вокруг камня, примеряясь к нему в различных позах. Двое других молча наблюдали за своим сообщником. Наконец, первый опустился на колени и, издав дикий рев, попытался сдвинуть глыбу с места. -- Тише, не ори, -- сказал один из его сообщников, -- ты же там всех перебудишь. -- Эти слова относились к замку князя Григория, мощные башни и могучие стены которого чернели вдали. -- Ну так сами его и сковыривайте, -- пробурчал носитель цепи. -- Я вам не камнеломщик, а доблестный рыцарь Беовульф!.. И вообще, неплохо бы подкрепиться. Беовульф извлек из сумы бутыль с остатками вина и вылил их себе в глотку: -- Вот теперь другое дело. На помощь, друзья мои! Беовульф вновь опустился на траву перед камнем, Дубов и Грендель пристроились рядом, и на сей раз общие усилия увенчались успехом: глыба сначала медленно сдвинулась с мертвой точки, где стояла, наверное, уже лет сто, а затем с грохотом опрокинулась на пожухшую траву, обнаружив под собой зияющую дыру. -- Только бы не заметили, -- опасливо покачал головой боярин Василий. -- Иначе не сносить нам головы. -- Пустяки, главное -- вход открыли! -- загоготал Беовульф и первым отважно опустил ногу в разверзшуюся яму. Едва спутники ступили в подземный ход, как на них пахнуло мертвящей затхлостью. Василий зажег предусмотрительно захваченную масляную лампу, и очень вовремя: они опускались в мрачное подземелье по каменной лестнице, ступеньки которой были вроде бы целы, но настолько склизки от поросших на них мхов и плесени, что ноги легко соскальзывали по ним. -- Идите осторожно, чтобы не сломать шею, -- сказал Василий и невольно содрогнулся от своего голоса, отразившегося в низких каменных сводах. Вскоре опасный спуск закончился, и благородные мстители гуськом двинулись по узкому каменному коридору. Гренделю приходилось сильно нагибаться, а Беовульф вообще рисковал застрять -- проход явно был ему тесноват в плечах. -- Душновато здесь, -- прохрипел Беовульф. -- Не задохнуться бы в этой каменной западне. -- Ничего, скоро выберемся, -- оптимистично откликнулся Дубов. Однако и он, будто выброшенная на берег рыба, хватал ртом затхлый воздух подземелья. Вдруг коридор разделился на два совершенно одинаковых -- только один забирал немного влево, а другой чуть вправо. -- Ну, что делать будем? -- задался вопросом Василий. -- Наше дело правое! -- заявил Беовульф. -- Предлагаю повернуть вправо. -- Надо бы отметить это место, -- тихо сказал Грендель. Беовульф оторвал от камзола позолоченную пуговицу и положил ее на выступ в стене. "Только бы не заблудиться, -- с опаской подумал Василий. -- Я думал, тут обычный подземный ход, а как бы не вляпаться в настоящий лабиринт..." Но не прошли они и сотни шагов, как коридор резко повернул, и спутники уткнулись в препятствие -- несколько ржавых металлических палок, вделанных одним концом в пол, а другим в потолок. -- Вот и приехали, -- разочарованно пробурчал Беовульф. -- Перекрыто, -- вздохнул Грендель. -- Этого следовало ожидать. -- Не думаю, -- уверенно возразил Дубов. -- Если бы они хотели перекрыть тоннель, то прежде всего ликвидировали бы оба выхода -- на конюшне и под камнем. Это было бы и проще, и надежней. -- A зачем же тогда здесь эта решетка? -- резонно спросил Беовульф. Василий на миг задумался: -- Ну, видимо, подземный ход имеет несколько выходов и в замке, и вне его. Я так полагаю, что слишком многие узнали о нем и стали пользоваться, а когда проходов много, то их труднее контролировать. Вот лишние и перекрыли. Так что возвратимся до развилки и попытаем счастья в левом проходе. Вскоре золотая пуговица вновь блеснула в трепещущем свете масляной лампы, и троица двинулась навстречу неизвестности теперь уже по левому коридору. -- Чувствую, мы на верном пути! -- оптимистически воскликнул Беовульф. Но верный путь привел их в тупик -- и впереди, и справа, и слева зеленела каменная стена. -- Что за черт! -- выругался Беовульф, который обо что-то споткнулся. -- Кости! -- вскричал Грендель. Василий опустил лампу ближе к полу и увидел человеческий скелет, причем череп валялся отдельно от остальных костей. Не говоря ни слова, друзья бросились прочь из страшного тупика, где много десятилетий назад разыгралась кровавая драма. -- Но решетку нам не сломать, -- отдышавшись, сказал Беовульф, когда они вернулись на развилку. -- Ничего, в следующий раз придем с динамитом, -- невесело усмехнулся Василий и пояснил: -- Это такое чудо-средство, чтобы разнести любую решетку и любую стену к чертовой матери. -- A сейчас назад? -- со вздохом облегчения спросил Грендель. -- Да, пожалуй, -- с сожалением кивнул Василий. -- Хотя погодите. Я не верю, что никакого выхода нет. Давайте еще раз пройдем по доступной нам части подземелья и внимательно рассмотрим пол, стены и потолки. -- И, не дожидаясь возражений своих спутников, вновь вступил в "правый" коридор. Предчувствия детектива оправдались довольно скоро: справа в стене обнаружилась дверь, которую в первый раз спутники не заметили, что и не удивительно при скудном освещении. -- Я так и думал, -- удовлетворенно пробормотал Дубов. -- A это не может быть ловушкой? -- предположил Грендель. -- Откроем, а нас топором по голове, как того беднягу... -- Прежде нужно ее отворить, -- пробурчал Беовульф. Он сначала попытался толкнуть дверь, затем потянуть на себя небольшое ржавое кольцо, но дверь не поддавалась. -- Ничего, ее сломать попроще будет, чем ту железную решетку, -- заметил Дубов. -- Я -- доблестный рыцарь, а не взломщик чужих дверей! -- патетически стукнул себя в грудь Беовульф. -- Я, бившийся в честном бою с легионом врагов, сражавшийся с драконами, бросавший златые перстни, -- тут он малость погрустнел, -- к ножкам Прекрасных Дам, не опущусь до подобного бесчестья! Грендель хоть и молчал, но видно было, что в этом вопросе он полностью солидарен со своим извечным соперником. -- Ну хорошо, стало быть, мне придется взять грех на себя, -- сказал Дубов. -- Но ведь вы же славный царь-городский боярин! -- изумился Беовульф. -- Это почти столь же высокое звание, как доблестный рыцарь. -- Знали бы вы наших царь-городских бояр, -- ухмыльнулся Василий. -- Для них что замок сломать, что яду в медовуху подлить, что в чужой карман залезть -- пара пустяков. -- До чего же упали нравы, -- сокрушенно покачал головой Грендель. -- Ну нет! -- решительно взревел Беовульф. -- Дорогой боярин Василий, я не допущу, чтобы вы, мой друг и брат, порочили свое честное имя. Я сам взломаю эту треклятую дверь, и будь что будет, пускай меня даже лишат рыцарского звания, пусть я умру бесчестным и запятнанным изгоем, лишенным доступа в благородное общество... -- Не договорив, Беовульф даже пустил сентиментальную слезу, умилившись собственному самопожертвованию. Слегка тронутый этой речью, Василий извлек из сумки какой-то хитрый металлический предмет. -- A это еще за что такое? -- утерся рукавом славный рыцарь. -- Ключ, -- ответил Дубов, не уточняя, впрочем, какого рода этот ключ. -- Посветите мне, пожалуйста. Если подойдет, то мы с вами отопрем дверь, не жертвуя своей благородной честью... Черт, не идет. Заржавело выше всякой крайности. -- Василий не без труда выдернул отмычку из дверного замка и кинул ее в сумку. -- Проклятая дверь! -- загромыхал Беовульф и в сердцах стукнул по ней своим огромным кулачищем. -- Что за черт! Это восклицание относилось все к той же двери -- она настолько прогнила, что кулак Беовульфа легко прошел насквозь, пробив дырку. Еще немного -- и путники оказались в другом коридоре, столь же узком и затхлом, который начинался сразу же за дверью. -- Ну, будем надеяться, что это последний сюрприз, -- пробормотал Василий, освещая затхлые своды нового прохода. Теперь наши искатели приключений шли не столь быстро, а Василий постоянно светил лампой по стенам -- нет ли каких дверей или чего-то еще, что могло бы навести на верный путь либо, наоборот, увести куда-то в сторону. Однако лампа высвечивала лишь стены, поросшие мхом и плесенью, да грибы, похожие на шампиньоны, кое-где пробившиеся сквозь камни. -- Эти подземелья Григорий вполне мог бы использовать для разведения грибов, -- хозяйственно заметил Василий. -- O, а ведь это мысль! -- подхватил Беовульф. -- У меня у самого в подвале полно всякого хлама, надо будет все повыкидывать и насадить грибов. Соленые грибки да под старое доброе винцо -- во какая закусь! -- A мне больше нравится если поджарить, -- высказал свое мнение и Грендель. -- Мяса я не употребляю, а грибы, говорят, его вполне заменяют... За столь мирными и приятными разговорами спутники прошли еще несколько сот шагов, пока проход не устремился вверх лестницей со столь же склизкими ступеньками, как в начале пути. -- Ну вот мы и у цели, -- скромно развел руками Василий, когда они стояли на площадке перед небольшой дверью. -- Добро пожаловать на конюшню. -- Постойте, -- вновь засомневался Грендель. -- Вы же, боярин Василий, предполагали, что из подземелья могут быть несколько входов в замок. Вдруг мы сейчас откроем дверь и вместо конюшни угодим прямо в лапы Григорьевских стражников? -- Это еще вопрос, кто в чьи лапы угодит! -- громогласно заявил Беовульф. -- Открывайте скорее, а то я уже задохся в этом вонючем подвале! -- Да нет, все в порядке -- уверенно ответил Василий, поднеся светильник ближе к двери. -- Видите, на пыли нарисован крест -- это знак, что дверь та самая, так мне Чумичка писал. Да сейчас вы сами с ним познакомитесь. Дубов осторожно толкнул дверь -- она приоткрылась, но чуть-чуть. -- Странно, -- пожал плечами детектив, -- дверь не закрыта, но как будто что-то лежит на пороге. -- Сейчас выясним, -- с этими словами Беовульф резким движением распахнул дверь. Из-за нее раздался заспанный, но в то же время весьма визгливый голос: -- Да убрал я дерьмо, дайте же поспать! Спутники протиснулись через дверь и оказались в тесной комнатушке, пропахшей конским навозом, однако после затхлого подземелья этот запах показался им чем-то вроде целебного воздуха густых кислоярских лесов. Возле старой попоны, прикрывавшей дверь, на старом тряпье, брошенном прямо на пол, храпел какой-то плюгавый мужичок, одетый в столь же ветхое отрепье. -- Ба, да это же Соловей-разбойник, -- стараясь умерить голос, радостно воскликнул Беовульф, когда Василий поднес лампу к лицу спящего. -- Помнится, когда я ездил в Царь-Город, он как-то пытался меня грабить и убивать... -- И как, удачно? -- спросил Грендель. Беовульф лишь самодовольно хмыкнул. -- Это и есть Чумичка, -- шепотом пояснил Дубов. -- Просто для конспирации он принял облик Соловья-разбойника. Чумичка, просыпайся, это мы, свои! -- Щас буду грабить, -- спросонок забормотал мужичок, -- грабить и убивать. -- И он вновь впал в забытье. -- Здорово же он вошел в образ, -- заметил Грендель. -- Как человек творчества я его прекрасно понимаю... -- Да нет, похоже, что это действительно Соловей, -- только теперь дошло до Василия. -- A где же ваш Чумичка? -- удивился Беовульф. -- Странно, -- пожал плечами Василий. -- Но как бы там ни было, надо выбираться отсюда. И потише, чтобы его не разбудить. Осторожно, на цыпочках, Василий и его спутники покинули коморку Петровича и вступили на незнакомую и враждебную территорию Белопущенского замка. -- A дальше что? -- уныло прошептал Грендель. Действительно, по двору ходили вооруженные до зубов княжеские охранники, и проскочить мимо них не представлялось никакой возможности. Спутникам ничего не оставалось, как поспешно ретироваться на конюшню. -- Ну, что будем делать? -- спросил Беовульф. -- Видимо, придется возвращаться, -- вздохнул Василий. -- Обидно, конечно, но что поделаешь -- не лезть же в пасть к волку... Извините, уважаемый Грендель, вас я в виду не имел. -- A чего уж там, -- не без облегчения отозвался Грендель. -- Значит, не судьба. И они, напоследок вдохнув относительно свежего воздуха, осторожно переступили через Петровича и скрылись за дверцей. x x x За ужином в королевской трапезной народу было значительно меньше, чем за обедом -- часть гостей, пользуясь "прорывом водной блокады", покинула замок. Оставшиеся украдкой поглядывали друг на друга с весьма смешанными чувствами -- всем хотелось надеяться, что людоеда среди них более нет, но далеко не все были в этом уверены. Паж Перси, как обычно, прислуживал королю, не забывая при этом внимательно наблюдать за гостями. -- Господа, а не почитать ли нам стихи? -- предложил Александр. -- Конечно, слушателей стало меньше, но разве это имеет значение? В узком, но приятном кругу истинных ценителей высокого искусства... Может быть, вы, госпожа Сафо, порадуете нас плодами своего вдохновения? Как Наде показалось, госпожа Сафо совсем не горела желанием читать стихи, но ослушаться своего покровителя она не решилась. Поэтесса грузно поднялась из-за стола и принялась декламировать с драматическими придыханиями, все более увлекаясь чтением: -- Розовый закат окрасил побережие, Только ты, я знаю, больше не придешь... Чаликова слушала стихи не очень внимательно -- ее мысли были заняты другим: "Интересно, отчего людоед пренебрег столь аппетитной поэтессой, а предпочел ей не очень-то подходящую с кулинарной точки зрения донну Клару? Неужели он действительно подослан князем Григорием, чтобы расправиться с беглянкой, а остальных съел, так сказать, за компанию?" Тем временем госпожа Сафо закончила чтение, и после приличествующих сдержанных аплодисментов Александр, проницательно оглядев сотрапезников, остановил взор на заморском госте: -- Иоганн Вольфгангович, предчувствие мне подсказывает, что и вы подготовили для нас что-то очень высокохудожественное, но просто из скромности не говорите об этом. -- О, я, я, натюрлих, -- радостно осклабился Иоганн Вольфгангович, поднимаясь из-за стола. -- Правда, тут заслуга не так моя, как переводчика, который перевел это стихотворение на ваш язык. -- И поэт, извлеча из-под салфетки листок бумаги, торжественно зачитал: -- Горные вершины Залиты луной, Тихие долины Полны свежей мглой. Не пылит дорога, Не дрожат листы. Подожди немного... Иоганн Вольфгангович немного замялся, стараясь прочесть неясно написанное слово: -- Подохнешь... Нет, тут что-то другое. -- Отдохнешь и ты, -- неожиданно для самого себя подсказал Перси. Иоганн Вольфгангович глянул на пажа с благодарностью: -- О, да-да-да, так и написано: "Отдохнешь и ты". Просто я не есть смог разобрать. -- По-моему, стихи удивительные, -- высказал суждение король Александр. -- Давно я не получал такого поэтического наслаждения. Жаль, что мы должны довольствоваться переводом и не можем в полной мере насладиться подлинником... Кстати сказать, я давно не слышал новых творений нашего уважаемого друга господина Ал-Каши. -- Король отыскал взглядом поэта, который по обыкновению сидел в отдаленном углу стола, куда почти не достигал свет канделябров. Ал-Каши послушно поднялся и без предисловий зачитал: -- Моя бутылка, верная жена, Со мной в беде и в радости она. И сколь ни пью, не иссякает влага, Все пью и пью, и не встречаю дна. Прочтя это четверостишие, последователь Омара Хайяма смущенно опустился на место. Король радовался, как дитя: -- Ну вот видите, друзья мои, какой у нас получился замечательный поэтический вечер! Все так хорошо, красиво и без взаимного "поедания"... А Надя думала о том, что что-то тут не так. Это было то неприятное состояние, какое бывает у человека, который, выходя из дома, чувствует, что забыл что-то очень необходимое, но никак не может вспомнить, что же именно. И, как правило, вспоминает об этом весьма далеко от дома, когда вернуться уже нет возможности. Вот с этим-то ощущением Чаликова и отправилась к себе в комнату, когда поэтический ужин наконец-то завершился. x x x Дубов, Беовульф и Грендель кружили по мрачным коридорам и все больше поддавались отчаянию -- огонек в масляной лампе становился все тоньше и грозил вскоре совсем погаснуть, оставив путников в кромешной тьме затхлого каменного подземелья. -- Погодите, друзья мои, -- сказал Василий, остановившись у очередной развилки, -- давайте немного подумаем, а то мы просто бегаем по кругу безо всякого толка. Кажется, в этом месте мы уже в третий раз. A может, и не в этом... -- Пропадем, -- безнадежно махнул рукой Грендель. -- Выкарабкаемся, -- оптимистично возразил Беовульф, хотя прежней самоуверенности в его голосе не чувствовалось. -- Я так полагаю, что во всем виновата развилка, которой мы не заметили, когда пробирались на конюшню, -- вслух размышлял Дубов. -- Другой проход как бы вливался в тот, по которому мы шли, и тогда мы просто не обратили на него внимания. То же самое обратно -- должно быть, мы освещали только одну стену и сами не заметили, как попали в другой тоннель. A потом, когда начались все эти ходы-переходы, то вместо того чтобы сразу вернуться назад, принялись по ним плутать. Вот и заблудились окончательно. -- И что же нам делать? -- отчаянно провыл Грендель. -- Думать, разумеется! -- заявил Василий. -- Судя по всему, далеко уйти мы не могли -- где-то здесь должны быть другие выходы в кремль. -- Только этого еще не хватало! -- прогудел Беовульф. -- Вы же видели, что там творится. В кремле то есть. -- A иначе мы тут просто задохнемся, -- тихо промолвил Грендель. -- Уверен, что все эти ходы-переходы здесь не просто так, для красоты, -- продолжал Дубов, -- но каждый ведет в какую-то часть замка. Наверняка большинство ходов перекрыто, но, может быть, не все. Значит, нам нужно внимательно наблюдать, даже ощупывать стены -- нет ли где какой двери или подъема наверх. -- Легко сказать, -- безнадежно махнул рукой Беовульф. -- Делать надо! -- неожиданно оживился Грендель. -- Ну так вперед, друзья мои! -- Василий поднял светильник, будто боевой стяг, и двинулся вглубь очередного тоннеля. Но не пройдя и десятка шагов, детектив споткнулся и чуть не упал. -- Лестница! -- радостно крикнул Василий, и все трое стали осторожно подниматься вверх. Лестница заканчивалась такою же площадкой, что у "конюшенного" входа, но никакой двери здесь не оказалось. Василий водил вдоль стены лампой, уже почти не дававшей света, и повсюду его взор натыкался на влажные камни, поросшие мохом и плесенью. -- Замуровали-таки, -- с досадой проворчал Беовульф. -- Гады ползучие, чтоб их... -- Стало быть, надо идти дальше, -- с деланной бодростью сказал Василий. -- Поищем другую лестницу. Но тут силы оставили Гренделя. Он сел на верхнюю ступеньку: -- Идите без меня. A я останусь тут, и будь что будет. -- То есть как это останусь! -- возмутился Беовульф. -- Вместе пришли, вместе и уйдем. И потом, кто же князя Григория грызть будет -- я, что ли, или боярин Василий? A ну пошли! -- Не могу, -- прошептал Грендель. -- Там, в хижине, остались мои стихи, передайте их королю Александру... -- Поэт замолк и в измождении откинулся спиной к влажной стене. И тут слух Дубова, обостренный мертвящей тишиной подземелья, уловил какой-то еле слышный скрип. Детектив встал рядом с Гренделем и намеренно облокотился на стену -- скрип послышался уже гораздо явственней. -- Господин Беовульф, подсобите, -- попросил Дубов. -- Чего подсобите? -- не понял доблестный рыцарь. -- Попробуйте подтолкнуть эту стену. -- A, ну так бы сразу и сказали. -- Беовульф встал рядом с Дубовым, и они со свей силы налегли на стену. Раздался явственный скрежет, и стена подалась вперед. Еще усилие -- и путники через открывшееся отверстие впали в некое темное помещение. x x x Надя бесцельно бродила по своей комнате, то присаживаясь на кровать, то подходя к окну и вглядываясь в сгущающуюся тьму ночи Мысли ее путались и перескакивали с одного на другое: "Как там Вася? Жив ли? A я опять так и не успела сказать ему самого главного. Нет, все-таки я должна была быть там, рядом с ним. A здесь от меня никакой пользы. Я должна была узнать, кто в королевском замке работает на князя Григория -- и не узнала. И даже не смогла вычислить людоеда, не говоря уж о том чтобы его обезвредить. И потом, куда нынче исчезал Александр -- как-то не верится, что он просто выяснял, сошла ли вода. Королевское ли это дело? A может, и его исчезновение тоже как-то связано со всем остальным? Такое впечатление, что со мною здесь кто-то играет в кошки-мышки, и я в этой игре отнюдь не кошка, а скорее наоборот. И моя участь зависит лишь от того, в какой момент кошка сочтет нужным съесть именно меня. Только бы не нынешней ночью... A завтра приедет Вася, и мы отправимся домой. И уж тогда я скажу ему то, что до сих пор не могла решиться..." Надя вздрогнула -- ей показалось, что в гнетущей тишине что-то заскреблось за дверью. -- Мышка, -- пробормотала Чаликова. -- Или... или кошка?! -- На всякий случай Надя зажгла свечи на старинном канделябре, стоявшем на полке камина с потрескавшимися изразцами, подошла к двери и повернула ключ еще на один оборот. -- Ну ладно, пора укладываться. Как говорится, утро вечера мудренее. Журналистка встала перед огромным зеркалом, занимавшим чуть ли не половину стены, и стала неспеша расстегивать свой "пажеский" камзол. Три све