- покачал головой Василий. -- Тут какое-то "Послание барону Покровскому". И Дубов медленно, с трудом разбирая мелкий почерк, зачитал: -- Прими сей череп, Савва, он Тебе принадлежит по праву. Тебе поведаю, барон, Его готическую славу... -- Где-то я это слышала, -- покачала головой Чаликова. -- A, ну вот, пожалуйста, -- Дубов зачитал текст, записанный на первом листе "Послания" другим почерком, круглым и разборчивым: -- "Ай да Пушкин, ай да сукин сын! Продал мне это послание за триста рублей, а сам перепосвятил его барону Дельвигу и опубликовал!". -- Это что, автограф Александра Сергеевича?! -- воскликнул Покровский и бережно, будто дитя, взяв верхний листок, принялся благоговейно его разглядывать. -- И, похоже, не единственный, -- Дубов отложил "Послание" в сторону и взял следующий листок, исписанный одним пушкинским почерком: -- "Любезнейший барон Савва Лукич! Прости великодушно, что сыграл с тобой столь нехорошую шутку. Но в знак слабого утешения прими от меня эту скромную безделицу. Твой вечно должник А.Пушкин". Тут еще и стихи, -- добавил Василий Николаевич. -- Позвольте мне. -- Иван Покровский слегка трясущимися руками взял листок и дрожащим голосом прочел: -- Поэт в порыве вдохновенья Стихи прекрасные творит, Но голос внутренний сомненья Ему иное говорит: "O чем хлопочете, поэты, Творцы прелестных небылиц? Что ваши оды и сонеты? -- Их унесут быстрины Леты Степных резвее кобылиц". -- O смолкни, смолкни, дух сомненья, Оставь меня, жестокий глас! Пускай забудутся творенья -- Зато минута вдохновенья Дороже вечности для нас! -- Так это что -- неизданные стихи Пушкина? -- воскликнула Чаликова. -- A старый барон, выходит, был не таким уж бараном, -- как бы про себя проговорила баронесса фон Aчкасофф. -- Нет, ну почему же, не только Пушкина, -- заметил Дубов, продолжавший перебирать бумаги. -- Вот стихотворение Тютчева. -- И детектив с выражением зачитал: -- В ночи, сквозь ветер и пургу, Сияла свечка на снегу. На небе -- ни луны, ни звезд, Лишь свечка озаряла крест. И средь холмов блистал в ночи Свет негасимыя свечи. Светил сквозь тьму тот ясный свет, И ярче света в мире -- нет. -- Гениально, -- развел руками Серапионыч. -- Если бы я был поэтом, то только так бы и писал. -- Ну и что там еще? Василий извлек из ларца незапечатанный конверт, и на стол выпали несколько исписанных листков, а следом за ними -- обломок некогда круглого металлического медальона, украшенного не то восточным узором, не то какими-то непонятными письменами. -- Кажется, тут по-немецки, -- сказал детектив, имея в виду, разумеется, не медальон, а верхний листок. -- Похоже на стихи. А, вот и по-русски. -- "Это стихотворение великого Гете мне подарил его друг и сподвижник Эдуард Фридрихович Херклафф, когда гостил в Покровских Воротах в 1829 году. Моей супруге Наталье Кирилловне он преподнес сей медальон, непонятным образом расколовшийся надвое накануне ее бесследного исчезновения..." "Значит, госпожа Хелена не врала, говоря об исчезновении супруги Саввы Лукича, -- отметила Чаликова. -- Но неужели этот негодяй Херклафф съел и Наталью Кирилловну? А что, с него станется". Василий перевернул листок и прочел: -- И всхлюпывают гады на болоте, И жабы мечутся в бузе, И мухомор расцвел к весне, И выполз уж; уж весь в охоте На головастиков и на ужих, И на своих, и на чужих, Но можно и пиявку; А в тине мечут уж икру -- Видать, совсем невмоготу; По головам, по брюхам, в давку. Но аист, страж морали, тут как тут И по горячим головенкам тюк, тюк, тюк. Мораль и жабе здесь ясна: В икрометаньи тишина нужна! -- Недурно, -- проговорил Серапионыч. -- Похоже на Маяковского. -- Помилуйте, доктор, ведь Маяковский жил много позже! -- воскликнул инспектор Лиственицын. -- Так скорее уж мог бы написать Александр Полежаев... -- "Это стихотворение Гете, которое переложил на русский язык мой крепостной толмач и виршеплет Ивашка Хромой", -- вместо ответа зачитал Дубов. -- "Выполняя последнее пожелание Натальи Кирилловны, я даровал Ивашке и его семье вольную и право в дальнейшем именоваться Покровским, буде он сам того пожелает". Василий переглянулся с Надеждой и незаметно сунул обломок медальона себе в карман. Никто этого даже не заметил, так как все ожидали новых чудес из ларца. -- Василий Николаевич, что там еще? -- нетерпеливо проговорил доктор. -- Лермонтов, -- с готовностью откликнулся Василий Николаевич. -- Приобретено в 1838 году в счет уплаты карточного долга: -- Я умирал вдали друзей, В одном из дальних мест. Был над могилою моей Поставлен белый крест. Стоял один средь бурь и гроз Невзрачный холмик мой, И скоро он совсем зарос Густою лебедой. И почерневший крест упал Под натиском ветров, И уж никто бы не узнал, Где мой последний кров... Иван Покровский вскочил: -- Господа, это... Даже не знаю, что и сказать! Теперь я просто обязан издать все это отдельной книгой, а оригиналы рукописей... Надежда, вы в курсе дела, скажите, где они будут в лучшей сохранности? -- В Пушкинском доме, -- подсказала Чаликова. -- Значит, передадим их в Пушкинский дом, и как можно скорее! -- Позвольте! -- встала вдруг из кресла баронесса фон Aчкасофф. -- Позвольте, господин Покровский, на каком основании вы распоряжаетесь чужой собственностью? -- В каком смысле? -- удивился господин Покровский. -- Эти гениальные творения, как я понял, были совершенно законно приобретены моим предком, бароном Саввой Лукичом Покровским, а я его прямой наследник... -- Ерунда! -- безапелляционно отрезала баронесса. -- Если тут и есть наследник баронов Покровских, то это -- я! -- И, разумеется, претендуете на наследство, -- не без иронии заметила Чаликова. -- Разумеется! -- с вызовом ответила баронесса. -- В таком случае, уважаемая госпожа Хелена, не потрудитесь ли вы обосновать ваши претензии, -- предложил Дубов. -- Да, конечно. -- Баронесса встала у стены в позе лектора общества "Знание" и, вооружившись кочергой вместо указки, стала чертить воображаемое родословное древо. -- По мужской линии род баронов Покровских прекратился в 1918 году с расстрелом Осипа Никодимыча большевиками. Он был правнуком Саввы Лукича и, соответственно, внуком сына Саввы Лукича, Дмитрия Cаввича. Однако кроме сына, у Саввы Лукича и его супруги Натальи Кирилловны была дочка, Евдокия Саввишна, которая вышла замуж за барона Петра Альфредовича фон Ачкасоффа и уехала в Pевель. Вот их-то прямым потомком я и являюсь. Этот крестик-ключик -- единственное, что осталось в нашей семье на память о Покровских Воротах. Разумеется, я представлю и архивные изыскания, подтверждающие мои права на наследство. Но одно доказательство могу привести уже сейчас. -- Баронесса подошла к портрету Натальи Кирилловны и, встав на цыпочки, прикрыла согнутой ладонью длинные золотистые локоны, окаймляющие лицо первой баронессы Покровской. -- Ну и ну! -- вырвалось у доктора Cерапионыча. Со старинного полотна глядело лицо бакалавра исторических наук баронессы Xелен фон Aчкасофф. -- Ну хорошо, настоящая наследница -- это вы, -- сказал Иван Покровский, когда общее изумление улеглось. -- Но кто же в таком случае я? -- Никто, -- презрительно бросила баронесса. -- Мало ли на свете Покровских? Впрочем, ответ на ваш вопрос мы уже услышали пять минут назад, когда Василий Николаич зачитывал перевод из Гете. Очень даже возможно, что вы происходите как раз от крепостного стихотворца Ивашки Хромого... ваше бывшее сиятельство! -- Вот насчет бывшего не надо, -- учтиво возразил Покровский. -- Ведь это вы сами, уважаемая баронесса, убедили не только меня, но и высокие государственные инстанции, что именно я, поэт Иван Покровский -- наследник тех самых баронов. Спрашивается, зачем? -- Да, да, зачем? -- поддержал Дубов. -- Баронесса, мы ждем от вас объяснений! Так как баронесса молчала, явно считая ниже своего достоинства давать объяснения потомку своих бывших крепостных, а уж тем более частному детективу, то слово взяла Надя Чаликова: -- Думаю, что наша дорогая баронесса была заинтересована не столько в родовой усадьбе, которая не приносит никакого дохода, сколько в сокровищах баронов Покровских. И ей нужно было поселить в Покровских Воротах якобы законного наследника, чтобы самой по-тихому и без помех искать сокровища. И добро бы просто искала их и никого не трогала! Нет, этого баронессе показалось мало. Она решила напустить вокруг усадьбы мистического туману, убедив господина Покровского устраивать здесь эти бредовые похороны живых людей -- якобы такова традиция баронов Покровских. Она даже самое банальное убийство Ника Свинтусова умудрилась облечь в сверхъестественные одежды, связав со смертью барона Николая Дмитрича сто лет назад. Правда, для этого ей пришлось возвести поклеп на своего пращура, превратив добропорядочного помещика в какого-то развратника по кличке "Свинтус" и заставив его быть растерзанным на болоте диким кабаном. Но чего не сделаешь, на какую фальсификацию истории не пойдешь ради достижения своей цели! И я просто уверена -- если бы в этой шкатулке оказались не столь ценные реликвии, а, скажем, старые векселя и утратившие ценность царские ассигнации, то баронесса даже не стала бы заявлять о своем происхождении и, следовательно, правах на наследство. Или я ошибаюсь, дорогая баронесса? -- Какая вы у нас догадливая, -- саркастично процедила баронесса, вновь садясь в кресло перед камином. В комнате опять повисла зловещая пауза, которую прервала Татьяна Петровна Белогорская: -- Хеленочка, но тут что-то не сходится. Совсем недавно вы доказывали на каждом углу, что законный наследник -- это Иван Покровский, а теперь что же, будете опровергать собственные доводы? -- Да, вы правы, -- спокойно ответила баронесса, вороша угольки в камине. -- Но придется пройти и через это, ведь ставка слишком велика. Только за одно стихотворение Пушкина я получу... -- A там еще и неизвестные стихи Баратынского, Фета, A.К. Толстого, и даже "Пятый, эротический сон Веры Павловны", не вошедший в "Что делать?" Чернышевского, -- скромно заметил Дубов, который продолжал усердно изучать содержимое ларца. -- A это что?! -- вскрикнул Василий, достав со дна объемистую папку. -- Господа, держитесь крепче, чтобы не упасть на пол. -- И детектив торжественно прочел: -- "Н.В. Гоголь. Мертвые души, или Похождения Чичикова. Том второй". И пометка барона Покровского: "A хитрец был Николай Васильевич, царствие ему небесное. Черновик сжег, а беловую рукопись продал мне за десять тысяч руб. серебром". Это последнее сообщение вызвало у всех присутствующих поистине гоголевскую реакцию, сравнимую разве что с немой сценой из "Ревизора". Первым пришел в себя доктор Серапионыч. -- Так, может быть, не будем доводить дело до суда? -- прокашлявшись, предложил он. -- Просто поделите эти рукописи. Так сказать, по-родственному. Ванюша пускай возьмет стихи, а баронессе я отдал бы "Мертвые души" вместе с Чернышевским. -- A тут есть одна вещичка как раз для баронессы, -- добавил Дубов. -- Карамзин, "Половая жизнь Иоанна Грозного". Подарено "дорогому другу Савве Лукичу, поскольку ценсоры все равно не пропустят". -- Я согласен, -- махнул рукой Иван Покровский. -- A вы, сударыня? -- обратился к баронессе Серапионыч. -- A что мне остается делать? -- с некоторым притворством вздохнула Xелен фон Aчкасофф. -- Согласна! -- Погодите, -- вступила в разговор Татьяна Петровна. -- Я, конечно, не хочу вмешиваться в дележ наследства, но усадьба нуждается в ремонте и реставрации. Я тут произвела расчеты и составила смету, что на все работы потребуется тридцать тысяч долларов. Нельзя ли что-нибудь из этих произведений продать, а на вырученные средства привести в порядок Покровские Ворота?.. -- Вы полностью правы, Татьяна Петровна, -- величественно кивнул Покровский. -- Неужели придется продать Пушкина? -- Нет-нет, господин Покровский, Пушкина продавать не надо, -- сказал Дубов. Он по-прежнему усердно разбирал рукописи. -- Насколько я знаю, на Западе весьма ценят русского писателя Dostoyevsky. A в шкатулке имеется рукопись повести, которую Федор Михайлович, если верить пометке барона, отдал Савве Лукичу в залог под сумму триста рублей в надежде вернуть, коли повезет в рулетку. Но, видимо, не повезло. A за такую рукопись на любом "Сотби" можно получить даже не тридцать тысяч, а много больше. -- Ну вот и прекрасно, так и сделаем, -- подытожил Иван Покровский. -- Вы не против, баронесса? -- Против, -- решительно ответила баронесса. -- Я, конечно, не отрицаю, что мое родовое гнездо нуждается в реставрационных работах, но считаю, что выручка за Достоевского должна быть поделена иначе... Почуяв, что спор из-за наследства грозит затянуться надолго, Василий вынул свой блокнот, черкнул на листке несколько слов и, сложив, передал его Ивану Покровскому. Хозяин усадьбы развернул записку и прочел: "Не забудьте о нашем уговоре. Ждем вас в Pokrow's Gate". Иван кивнул и, поднявшись за столом, объявил: -- Господа, предлагаю ненадолго прервать наши высококультурные занятия и слегка откушать. -- Да-да, конечно же! -- подхватила Татьяна Петровна. -- Обед уже готов, остается лишь подогреть. Все, кто был в комнате, словно того и ждали -- вскочили с мест и повалили к двери. Лишь баронесса выглядела не очень довольной -- видимо, она уже всерьез настроилась от всей души поторговаться, и тут приходится делать перерыв. К хозяину подошел инспектор Лиственицын: -- Ну что ж, благодарю за радушный прием, но мне и впрямь пора в город. -- А пообедать? -- удивился Иван Покровский. -- Извините, некогда. К тому же на свободе два опасных преступника -- Глухарева и Каширский. -- Ну что ж, не смею задерживать, -- вздохнул Покровский. -- Хотя, право, остались бы... Хозяин лично проводил инспектора до служебной машины, а когда та с шумом отъехала, поспешил в обеденную залу, чтобы помочь Татьяне Петровне накрыть на стол. -- Видите ли, какое дело, -- вполголоса сказал Иван Покровский, расставляя по столу тарелки, -- мне как раз сейчас, то есть после обеда, нужно уезжать, а этот клад свалился просто как снег на голову. То есть я, конечно, искренне рад, что нашлись неизвестные произведения знаменитых авторов, но... -- Скажите, что от меня требуется? -- Татьяна Петровна открыла крышку котла, который только что принес Семен Борисович, и принялась разливать по тарелкам кислые щи, приятно отдающие чесноком и укропом. -- В общем-то немного, -- улыбнулся Иван Покровский. -- Уважаемая Татьяна Петровна, вы не будете против, если я назначу вас своим представителем на переговорах с госпожой баронессой? -- И что я должна делать? -- по-деловому спросила Татьяна Петровна. -- Я полагаюсь на ваш художественный вкус. И на ваш, Семен Борисович, тоже. Постарайтесь, чтобы наиболее ценные художественные произведения не попали в руки баронессы. А то, знаете, у меня есть подозрение, что она поступит с ними так же, как покойный Савва Лукич. И нам придется еще сто лет ждать, пока они станут общим достоянием... -- Сделаю все, что смогу, -- твердо пообещала Татьяна Петровна. -- А если не секрет, Ваня, куда это вы так спешно собрались? Это я к тому, что если вас будут искать, то что отвечать? -- Ну, отвечайте, что я отбыл в Новую эту, как ее, Зеландию, превращать лягушку обратно в девушку. -- А вы все шутите, -- рассмеялась Татьяна Петровна. Семен же Борисович кинул на Ивана быстрый проницательный взгляд, но ничего не сказал. За обеденным столом, к общему удивлению, оказалось меньше людей, чем столовых приборов: отсутствовали Дубов и Чаликова, покинувшие усадьбу, в отличие от инспектора Лиственицына, по-английски, то есть не прощаясь. И в то время, когда хозяева и гости Покровских Ворот вкушали постные щи, Василий и Надежда неспешно брели по пустынной дороге, любуясь осенним увяданием природы и вдыхая приятный торфяной запах, который явственно долетал к ним от скрытых за перелеском болот.  * ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ. ЗОЛОТАЯ СТРЕЛА *  Дверь в преисподнюю andris_purvs@hotmail.com x x x x x x ДЕНЬ ПЕРВЫЙ В темном подвале было неуютно и сыро. Где-то во мраке попискивали крысы. Где-то мерно падали капли воды, звонко отсчитывая вечность. Двое узников, кое-как устроившись на куче полусгнившей соломы, тихо переговаривались. Видимо, не столько из опасения, что их кто-то может услышать, сколько из-за давящего мрака, наползающего со всех сторон. -- Наверное, это ошибка, -- пытался один из них успокоить себя и своего товарища. -- Утром все выяснится, и нас отпустят. -- Правда, в его голосе не чувствовалось уверенности. -- Едва ли, -- отвечал высокий голос. -- Никогда здесь таких нравов не бывало, чтобы гостей хватали -- и в темницу. И куда король только смотрит? -- Не исключено, что это он нас сюда и упрятал, -- предположил первый, -- чтобы уберечь от еще больших бед. -- A давайте подымем шум, -- предложил обладатель высокого голоса, -- может, чего и добьемся. -- И, не дожидаясь ответа, возопил: -- Эй, долго еще нас тут будут держать?! -- Бесполезно, -- вздохнул первый узник, но тут с противным скрипом приоткрылась дверь, и в нее просунулся человек с тусклым светильником в руке. Заключенные тщетно пытались разглядеть его лицо, скрытое под огромным капюшоном. -- Ну, кто тут гомонит? -- зло проговорил стражник хриплым голосом. -- Молчать, суки, а то замочу! -- И, дохнув перегаром, он вышел вон. Неприятно лязгнул несмазанный запор. -- Какие изысканные манеры! -- насмешливо проговорил ему вслед первый узник, но тут второй схватил его за руку: -- Тише! И действительно, за дверями заслышались крики и звуки борьбы. A минуту спустя двери темницы распахнулись, и внутрь, словно кули с мукой, влетели хам-стражник и два других в таких же капюшонах. Следом за ними в проеме дверей возник широкий приземистый силуэт, а у него из-за плеча высовывался еще один -- более высокий и худощавый. Узники на всякий случай забились в темный угол и со смешанным чувством страха и надежды наблюдали за происходящим. Тем временем двое неизвестных вошли в камеру. -- Молчать и не двигаться! -- прорычал широкоплечий господин, угрожающе размахивая огромным мечом. Главный стражник попытался было сунуть руку за пазуху, но, получив чувствительный удар кованым сапогом по голове, застыл без сознания. Второй налетчик вытащил из кармана клубок веревок, и они вдвоем быстро связали всех троих стражников, а напоследок засунули им во рты кляпы. Впрочем, те лишь мелко дрожали и даже не пытались оказать какого-либо сопротивления. -- A где же узники? -- вопросил обладатель меча, когда с тюремщиками было покончено. Его помощник поднял с пола фонарь и посветил в угол: -- Да вот они! Сидят за решеткой в темнице сырой... -- Вы свободны! -- с пафосом провозгласил человек с мечом. -- Наши кони ждут вас! -- Мы никуда с вами не пойдем! -- решительно отказался первый узник. -- К утру недоразумение выяснится, и нас так и так отсюда выпустят. -- A вас мы, извините, не знаем, -- добавил его товарищ. -- Что? -- возмутился меченосец. -- Старых друзей не узнаете? -- Тут же темно, -- примирительно сказал его спутник и приподнял фонарь, осветив лица обоих налетчиков. -- Ах, вот оно что! -- радостно протянул первый узник, а второй от избытка чувств даже расцеловал нежданных гостей. -- Ну, поехали, -- растроганно прогудел широкоплечий господин, и все четверо спешно покинули темницу, поплотнее захлопнув дверь. x x x Утренний туман рассеивался. По болоту брел человек в плаще и с огромным рюкзаком, из которого торчали несколько длинных предметов, поблескивающих в лучах восходящего солнца -- яркого, но по-осеннему холодного. Видно было, что человек чувствует себя на болоте весьма уверенно: держа в правой руке длинный шест, он со знанием дела ощупывал перед собой дорогу, а при необходимости ловко перепрыгивал с кочки на кочку. Впрочем, следы тины на всей протяженности длинных резиновых сапог, похожих на ботфорты, говорили, что необычному путнику доводилось и по-настоящему проваливаться в трясину. Однако путешественник не унывал, а даже наоборот -- напевал какую-то веселую песенку. Вскоре после того как туман совсем рассеялся, болотный странник по каким-то своим приметам почувствовал, что приближается к краю топи. -- Ну вот и прекрасно, отдохну на твердой почве, -- пробормотал он. -- Жаль, малость приблудился, а спросить не у кого. Перейдя через слабозаболоченную полянку, путник уже собрался было сделать привал под сенью почти облетевших березок, скучковавшихся в небольшую рощицу, но тут он заметил струйку дыма, поднимающуюся из невидимой трубы. А миновав рощицу, увидел и небольшой, но добротный домик с остроскатной крышей. Прямо перед крыльцом на скамеечке сидел человек в крестьянской одежде и доил бурую корову. Заметив пришельца, он поднялся и приветственно замахал рукой. Гость, в свою очередь, вежливо приподнял с головы соломенную шляпу. -- Доброе утро, хозяин, -- обратился он к крестьянину. -- Не угостите ли молочком? -- А отчего же нет, -- весело ответил хозяин. -- Только вы, как я вижу, малость продрогли, не пройти ли нам лучше в дом -- я вас угощу чем покрепче. Хозяин и гость поднялись по крыльцу и, пройдя через темные сени, оказались в скромно, но уютно обставленной гостиной с камином, в котором потрескивали поленья. На стуле у окна сидела и что-то вязала спицами не очень молодая женщина. Увидев незнакомого, она чуть вздрогнула и вопросительно глянула на хозяина. -- Не волнуйся, Катеринушка, это... Кстати, дорогой гость, как вас звать-величать? -- Иван, -- ответил дорогой гость. -- Иван Покровский. А вас как? Хозяин как-то резко поблек. -- У меня нет имени, -- грустно проговорил он. И с деланной бодростью продолжал: -- Вы тут по делам или просто охотитесь? -- В каком смысле охотитесь? -- переспросил Покровский. -- Ну, я вижу, у вас из мешка торчат лук и стрелы. Только едва ли на наших болотах вы чего настреляете. Иван чуть смутился: -- Да нет, какая уж тут охота. Просто путешествую, осматриваю незнакомые места. Может быть, здесь меня посетит поэтическая муза... -- Ах, так вы поэт? -- искренне обрадовался хозяин. Покровский заметил, что и женщина чуть заметно улыбнулась. -- Да вы присаживайтесь, снимайте вашу обутку, устраивайтесь поудобнее... Катерина, принеси-ка нам вина! -- Нет-нет, я не пью, -- решительно отказался Покровский. -- Ну тогда чаю погорячее. -- Подождите немного, -- хозяйка отложила вязание и куда-то вышла. -- Вы не смотрите, что она такая неразговорчивая, -- улыбнулся хозяин, придвинув к камину два кресла, для гостя и для себя. -- А вообще у нее душа золотая. Просто живет здесь в глуши, как на острове, и от людей совсем отвыкла. -- Простите, вы сказали -- на острове, -- сказал гость, осторожно стягивая "ботфорты" и положив их поближе к камину. -- Но какая-то связь с миром у вас есть? -- Связь-то есть, -- вздохнул хозяин, -- но не с той стороны, откуда вы пришли -- там вообще болота непроходимые. -- Вот как! -- По правде сказать, я даже удивляюсь, как это вы остались живы. -- Наверно, только потому что не знал об их непроходимости, -- рассмеялся гость. Улыбнулся и хозяин. -- Да нет, я просто немного заблудился. Тут один своеобычный господин провел меня по болоту и указал, куда идти дальше, но я все-таки сбился с пути. -- Ну, я вам попробую помочь, -- кивнул хозяин и подбросил в камин парочку поленьев. -- Сам-то я тоже тут всю жизнь живу, на болотах. И что же это за своеобычный господин, который вас вел? -- О, ну такой полный, водянистый, я даже подумал, что примерно таким должен быть водяной из сказок. -- Так он и есть водяной! -- Неужели? -- слегка удивился Покровский. -- Именно так, -- подтвердил хозяин. -- Когда-то в молодости я был с ним знаком, он мне даже помог выбраться из трясины. Ну и как он, все такой же говорун? -- Вообще-то он меня совсем заговорил, -- признался Покровский. -- Всю дорогу трещал о вашем короле Александре. -- Любопытно, любопытно... И что же он такого трещал о нашем короле Александре? -- Ну, всякую всячину. Будто бы Александр -- не король, а тряпка какая-то. Позволил всяким проходимцам обвести себя вокруг пальца, те помогли его племяннику Виктору свергнуть короля с престола, а сам Александр где-то отсиживается и ничего не хочет делать, чтобы поставить на место и Виктора, и всех лиходеев. Во время этого рассказа в гостиную вошла хозяйка с серебряным подносом, на котором ароматно дымились две кружки, и Покровский заметил, что она заметно побледнела, а на ее лице как бы выступила печать страдания. Поспешно поставив поднос на столик перед камином, она повернулась, чтобы выйти. -- Куда ты, Катеринушка? -- как ни в чем не бывало спросил хозяин. -- Посиди с нами, а то вот наш гость подумает, что ты совсем дикая. -- Позже, -- с трудом выдавила из себя улыбку Катеринушка. -- Ты же, мой друг, Буренку недодоил. -- И она поспешно вышла. Хозяин отпил из кружки немного чаю и, пошарив в кармане простых холщовых штанов, извлек оттуда серебряную коробочку на манер табакерки, вынул оттуда леденец и забросил себе в рот: -- Да, так что же еще говорил ваш провожатый? -- Ну, в основном про короля и говорил, -- ответил Иван Покровский. -- В общем, бранил его на чем свет стоит. -- А вы тоже так считаете? -- пристально глянул хозяин на гостя. -- Да я тут вообще посторонний, -- с удовольствием отпил чайку Покровский. -- Как мне судить о таких вещах? Я ему только возразил, что, может быть, король не то чтобы не хочет, а просто не может ничего предпринять. -- Нет, водяной был прав, -- вздохнул хозяин. -- Именно что не хочет. -- Ну что же, -- засобирался Покровский, -- спасибо за чаек да за добрый привет, но мне действительно пора идти. Извините, что нарушил ваше уединение. -- Право, погостили бы еще, -- ответил хозяин. -- Ах да, я же обещал вам показать дорогу, но вы так и не сказали, куда идете. Гость немного смутился: -- В здешних краях существует весьма поэтическая легенда о некоей девице, превращенной в лягушку, и будто бы известно место, где ее заколдовали. Меня эта история весьма тронула, и я хотел бы написать поэму... -- А, ну понятно, а для начала ознакомиться на местности, -- рассмеялся хозяин. И тут же погрустнел: -- Только будьте осторожны -- поэты у нас нынче не в чести. Ну ладно, укажу вам дорогу, здесь это не так уж далеко. Да и вообще в нашем славном королевстве все не так уж далеко. x x x В королевской трапезной завтракали. Правда, не хватало покровительствуемых Александром поэтов, которые вносили некоторое оживление, превращая обычную процедуру приема пищи в некое подобие творческого акта. Впрочем, недоставало и самого короля Александра -- теперь его место во главе стола занимал молодой человек самой заурядной внешности, в котором непосвященный вряд ли признал бы Ново-Ютландского принца Виктора. O недавних временах напоминали лишь яркие обои на стенах, да старый слуга, прислуживающий Виктору и его немногочисленным сотрапезникам. Не привыкший терять время попусту, Виктор расспрашивал сидевшего напротив него князя Длиннорукого: -- Ну, рассказывайте, что произошло за ночь. Князь с явным неудовольствием поставил на стол кубок с вином, который уже собирался поднести к устам: -- Ничего особенного, Ваше Высочество. -- Ничего особенного? A что за шум я слышал поздно ночью? -- Да сущие пустяки, -- нехотя ответил Длиннорукий. -- К нам в замок нагрянули какие-то лиходеи, я их велел схватить и бросить в темницу. Но это такая мелочь, которая никак не достойна вашего благосклонного внимания... -- Кто такие? -- перебил Виктор. -- По ихним словам, из Царь-Города. Боярин Василий и его прислужник. -- Проговорив это, князь осекся под пристально-негодующим взглядом Виктора. -- Не хватало нам еще вконец испортить отношения с Царь-Городом, -- зло проговорил он. -- Опять вы превышаете свои полномочия. Немедленно выпустить, извиниться и пригласить ко мне, вам понятно? -- Ну, выпустить-то недолго, -- протянул Длиннорукий, -- да ведь опять начнется то же, что всегда: они попросят приема у короля, а я должен буду им врать, будто Его Величество захворал и поправляет здоровье в Ипатьевской усадьбе. И едва выздоровеет, то вернется во дворец и вас примет. -- A вот этого не надо, -- покачал головой Виктор. -- Вашим, именно вашим людям было поручено сторожить Его Величество, не выпуская за пределы его покоев, но при этом обращаться с ним, соблюдая всяческое почтение. A вы что же? -- Да не виноват я! -- замахал князь короткими толстыми ручками, отчего едва не смахнул на пол тарелку своего соседа, Соловья Петровича. -- Это все наемники, напились впьянь и упустили Его Величество. -- Ваши наемники, князь, ваши, -- подчеркнул Виктор. -- И у вас, и у них достало ума только на то, чтобы сместить с престола моего дядю, а потом ваши господа наемники, извините, просто впали в запой и в мелкое воровство. -- Ну, это не совсем так, -- попытался было встрять Длиннорукий, но Виктор его даже не слушал: -- Пьют, воруют и не дают прохода девушкам! A ваши хозяева в Белой Пуще обещали помощь -- и ничего! -- Наши, принц, -- не остался в долгу Длиннорукий, -- наши хозяева. Мы с вами в одной упряжке! -- Знал бы, чем все это обернется, ни за что не стал бы с вами связываться, -- проворчал Виктор. -- Ну ладно, довольно пустых разговоров. Кажется, я велел вам освободить боярина Василия из-под стражи и препроводить сюда. -- Всех перережу! -- неожиданно возопил Петрович. В продолжение завтрака он постоянно подливал себе вина и сейчас уже находился изрядно "на взводе". -- Угнетатели трудового народа, зажравшиеся коты, мать вашу!.. Длиннорукий незаметно ткнул его вилкой в бок, и Петрович мгновенно замолк. A дама в черном платье, сидевшая по другую сторону стола рядом с неким невзрачного вида господином, лишь тихо процедила: -- Придурки! -- Петрович, ты слышал приказание Его Высочества? -- нарочито громко, чтобы замять выходку своего напарника, произнес Длиннорукий. -- Иди и приведи! Бывший Грозный Атаман с трудом встал из-за стола и, слегка пошатываясь, двинулся к двери. При этом он что-то бормотал о богатеях, пьющих кровь бедного люда. Виктор лишь покачал головой, но ничего не сказал. Князь же Длиннорукий, похоже, был настроен куда более словоохотливо: -- Беда в том, Ваше Высочество, что вы действуете очень уж нерешительно. Вот и Анна Сергеевна то же скажет. -- Князь оборотился за поддержкой к даме в темном, но та презрительно молчала, брезгливо ковыряя вилкой в тарелке. -- Ну вот и я говорю, -- нимало не смутясь, продолжал Длиннорукий, -- вам следовало бы держать вашего почтенного дядюшку где-нибудь в подвале, да впроголодь, тогда бы он никуда не убежал, а быстро подписал указ о собственном отречении. -- По состоянию здоровья, -- неожиданно подал голос доселе молчавший сосед Анны Сергеевны. -- Ну я и говорю, -- еще более воодушевился князь, -- по состоянию здоровья, а господин Каширский как лекарь объяснил бы, по какому именно состоянию, и были бы вы, Ваше Высочество, уже не Вашим Высочеством, а Вашим Величеством... Виктор хотел было что-то возразить, но лишь с досадой вздохнул -- подобного рода споры повторялись изо дня в день, все доводы были многократно высказаны, а словам Виктор предпочитал дела. C делами же все обстояло далеко не лучшим образом. A Длиннорукий, известный своею многоречивостью, никак не мог успокоиться: -- Опять же насчет боярина Василия. Что бы вы ни говорили, Ваше Высочество, а это, судя по всему, тот самый боярин Василий, что вкупе со злодеями Беовульфом и Гренделем загубил нашего благодетеля и отца родного князя Григория, и если это так, то его ждет справедливый народный суд в Белой Пуще! Виктор не выдержал: -- Господин Длиннорукий, позвольте вам напомнить, что боярин Василий -- полномочный посланник царя Дормидонта, ссориться с которым в мои намерения отнюдь не входит. -- И, не давая князю себя перебить, продолжал: -- К тому же в вашей Белой Пуще обретается некто Херклафф, которого в Новой Ютландии ждет справедливый суд за съедение трех человек вот в этом самом замке. Так что давайте не будем! Длиннорукий собрался уже что-то ответить, но тут в трапезную влетел Петрович. Вид у него был совершенно обескураженный. -- Ну, и где же наши гости? -- спросил Виктор. -- Нету, -- выдохнул Соловей. -- Сбегли. Виктор резко вскочил с места: -- Что-о? -- Да вот, изволите ли видеть, -- залопотал Петрович, -- захожу это я в темницу, а там стражники лежат связанные, а тех двоих будто и след простыл. Говорят, налетели на них какие-то лиходеи, даже опомниться не дали... Виктор, как подкошенный, упал на стул. -- У меня создается такое впечатление, что вы совершенно сознательно мне вредите, -- с тихой яростью заговорил он, обращаясь к Длиннорукому. -- Если вы уж задержали посланников, о чем вас никто не просил, так хотя бы сторожили их как положено. -- И Виктор смерил князя таким взором, что тот почел за лучшее пререканий не продолжать. -- Слизняки, -- презрительно бросила Анна Сергеевна. -- Отдали бы мне этого боярина, уж я бы его... -- И вы туда же, -- обреченно вздохнул Виктор. -- Расскажите лучше, что слышно в Белой Пуще? Ведь вы, как я понял, только вчера оттуда. -- Проездом, -- высокомерно кивнула Анна Сергеевна. -- Из... Впрочем, это не имеет значения. -- Ну и как там? -- с надеждой спросил Виктор. -- Что говорят барон Альберт, воевода Селифан? -- Отморозки, -- процедила госпожа Глухарева. -- Ни бе ни ме, ни да ни нет. Вурдалаки называются! Моя бы воля... -- Значит, помогать нам они отказываются? -- прервал Виктор злобствования Анны Сергеевны. -- Нет, не отказываются, -- прошипела та, -- но и ни черта не делают. У них там свои проблемы, а на вас им начхать. -- Последнее словечко она произнесла с особым удовольствием. -- Но я сегодня же снова отправлюсь в Белую Пущу и поговорю с ними по-настоящему! -- На вас вся надежда, -- рассеянно промолвил Виктор. И, оборотившись к слуге, велел: -- Теофил, уберите вино. -- Слушаюсь! -- Старый слуга подошел к столу и, брезгливо поморщившись, ловко выхватил кувшин прямо из-под носа Петровича. Но тот уже успел налить себе полкубка. Одним махом влив в себя вино, экс-разбойник схватил два столовых ножа и, вжикнув их один об другой, выкрикнул: -- Всех перережу! Хамы! Коты подзаборные! Враги трудового народа! Длиннорукий вскочил из-за стола и, схватив Петровича за шиворот, вместе с ним выбежал из трапезной. Правда, по дороге бывший Грозный Атаман еще успел опрокинуть пару стульев. -- Придурки! -- бросила им вслед Анна Сергеевна. -- Путчисты засраные. -- Хоть бы вы, господин Каширский, излечили его от пьянства, -- сказал Виктор соседу Анны Сергеевны, -- а то ведь смотреть противно. И к тому же всякий день одно и то же. Господин Каширский словно того и ждал, что к нему обратятся. -- Моя специализация тяготеет преимущественно к хроническим алкоголикам, однако в данном случае явление носит скорее благоприобретенный характер, еще не перешедший в хроническую стадию, -- заговорил он приятным низким голосом, -- и для его ликвидации необходимо изолировать пациента от источника алкогольной интоксикации, иначе говоря, держать вино от него подальше. -- A, ну ясно, -- кивнул Виктор, из всей заумной речи толком понявший лишь последние слова. -- Расскажите, как у вас идут дела с господами поэтами. -- Случай также весьма запущенный, -- охотно ответил Каширский, -- но мы не теряем оптимизма. Излечить от поэзии будет, пожалуй, посложнее, чем от пьянства, однако мои психотерапевтические установки в комплексе с сеансами трудотерапии в лице копания мелиоративных канав уже начали давать некоторые позитивные перемены в состоянии пациентов... -- Ваше Высочество, вы позволите убирать со стола? -- бесцеремонно перебил Теофил мудрствования Каширского. -- Убирайте, -- откликнулся Виктор. -- Да, так я вас слушаю. -- Ну вот, стало быть, -- чуть обиженно продолжал Каширский, -- установив, что радикальные меры могут привести к негативным последствиям, я решил применить метод исцеления подобного подобным и использовать минимальную, но ударную дозу поэзии для борьбы с нею же. -- То есть? -- заинтересовался Виктор. -- Я дал одному из пациентов установку написать стихотворение, зовущее к перевыполнению плана по копанию канав. И вот что получилось. -- Каширский извлек из кармана пиджака мятый листок и торжественно зачитал: -- Мы принца Виктора решенья Скорее в дело воплотим, И для болотоосушенья Свои мы силы посвятим! Анна Сергеевна откровенно фыркнула, Каширский немного обиделся: -- Между прочим, после коллективного прослушивания этих стихов наши поэты повысили производительность труда на семь процентов! -- Все это, конечно, очень хорошо, -- заметил Виктор, -- только стоит ли в стихах упоминать мое имя? Нескромно как-то. Тем более что начало делу осушения болот положил еще мой пращур, королевич Георг... -- Переделаем! -- оптимистично воскликнул Каширский. -- "Георга славные решенья..." Но тут Теофил вновь некстати перебил Каширского: -- Ваше Высочество, тут вас дожидается наш главный болотничий. Сказать ему, чтоб еще подождал? -- Нет-нет, -- вскочил Виктор. -- Извините, господа, что оставляю вас -- дела... Но я уверен -- не пройдет и двух десятилетий, как главному болотничьему придется переучиваться в главного лесничего! -- И уже в дверях тихо добавил: -- Иначе не стоило и начинать... -- Как вы думаете, что он хотел сказать? -- недоуменно пожал плечами Каширский, когда они вдвоем с Анной Сергеевной остались за столом. -- Реформатор хренов, -- презрительно хмыкнула госпожа Глухарева. x x x Когда обитатель болотного хуторка вернулся домой, хозяйка встретила его на пороге: -- Милый, куда ты исчез? Я уж думала самое худшее. -- Провожал нашего гостя, -- вздохнул хозяин. -- Довел до начала той тропинки, что ведет к "грядкам", а дальше там уж заблудиться невозможно. -- Я так и не поняла, чего он ищет? -- Ну, то место, где заколдовали княжну Марфу. Знаешь, Катерина, из разговора с господином Покровским я так понял, что он даже не считает Марфу княжной, а говорит о ней как о самой обычной девушке. -- А ты что же? -- Ну, я не стал переубеждать. -- Знаешь, я даже поначалу перепугалась, что этот человек сюда заслан, чтобы тебя выследить, -- призналась Катерина. -- И говорит вроде по-нашему, но больно как-то мудрено. Уж не из Белой ли он Пущи? -- Нет, не думаю, -- улыбнулся в усы хозяин. -- По выговору он, пожалуй, больше напоминает тех -- ну я тебе о них рассказывал, боярина Василия и его пажа. -- Ой, не к добру, -- с опаской покачала головой Катенька. -- В любом случае следует поопаситься. -- Не надо, -- решительно заявил хозяин. -- Я решил открыться. -- Что ты, что ты! -- замахала руками хозяйка. -- Ведь ты погибнешь, а я этого не переживу. Да и чего ты добьешься? -- Это дело чести, -- с тихой непреклонностью ответил хозяин. -- Если даже водяной меня бр