путнику опомниться. -- Да чего тут думать, -- взвился Каширский, но тут же осекся под взглядом Анны Сергеевны. Поняв, что та решила "набивать цену", он замолк и даже отошел чуть в сторону, предоставив Глухаревой вести переговоры. -- Насколько я понимаю, Эдуард Фридрихович, предлагая нам отправиться вместе с вами, вы это делаете с какими-то особыми целями? -- спросила Анна Сергеевна. -- Ну что вы, либе Аннет Сергеефна, -- расплылся Херклафф в плотоядной ухмылочке. -- Просто дорога не есть близкая, а мне нужны эти, как их, приятные попутчики. Но если вас это нихт устраивать, то ауфидерзеен! -- Как это ауфидерзеен! -- не выдержал Каширский. -- Конечно же, мы согласны. Анна Сергеевна смерила компаньона презрительным взором, но промолчала. -- Ну, тогда -- форвертс! -- с энтузиазмом воскликнул Херклафф. -- Ах да, транспорт. -- Колдун извлек из-под фрака часы-луковицу на длинной цепочке, а из верхнего кармана -- авторучку "Паркер" с золотым пером. Положив часы прямо на дорогу, Херклафф дотронулся до них авторучкой, и на месте часов появилась крупная тыква. -- Хорошие были часики, -- вздохнул Каширский. Между тем Херклафф дотронулся "Паркером" теперь уже до тыквы, и она тут же выросла до размеров кареты. Анна Сергеевна алчно поглядывала на позолоченные колеса и двери и уже прикидывала, за сколько можно будет все это "загнать", если удастся похитить карету у законного владельца. -- Должно быть, она самодвижущаяся? -- предположил Каширский. -- Увы, нет, -- вздохнул Херклафф. -- Нужны лошади. Вообще-то согласно правилам в лошадей нужно превращать мышек, или лучше даже этих, как их, крысов, но где их тут взять? -- Колдун на минутку задумался. -- О, дас ист гроссе идея! Не дав своим новым попутчикам и опомниться, Херклафф дотронулся авторучкой сперва до Анны Сергеевны, а потом до Каширского. И те мгновенно превратились в крыс: белую и серую. Белая крыса, только что бывшая Анной Сергеевной, злобно зашипела, но колдун двумя небрежными касаниями обернул крыс в лошадей: Глухареву -- в норовистую белую кобылку, а Каширского -- в пегого жеребца. -- Что это такое?! -- возмущенно заржала кобылка голосом Анны Сергеевны. -- Что вы себе позволяете! А ну немедленно верните меня в прежний вид! -- Это противоречит естественному биологическому состоянию организма, -- авторитетно добавил жеребец-Каширский. -- Да ну что вы, -- добродушно откликнулся Херклафф. -- Все будет зер гут. Я вас обязуюсь прилично кормить, давать овес и сено. С этими словами, не обращая внимания на нецензурное ржание Анны Сергеевны, Херклафф ловко запряг лошадей. Каширский лишь обреченно вздыхал -- он понимал, что это еще не самый худший исход их похождений в Новой Ютландии. Видимо, к этим же выводам пришла и Глухарева -- во всяком случае, продолжая по привычке браниться, она не предпринимала никаких попыток хотя бы лягнуть своего нового хозяина. Херклафф ласково потрепал Каширского за густую гриву, похлопал Анну Сергеевну по крепкому крупу и влез в карету. Лошади сначала медленно, а потом все увереннее понесли карету по дороге. И долго еще окрестные болота оглашало резвое ржание, в котором то и дело проскальзывали словечки, которые в книгах и газетах "нашего" мира обычно заменяют многоточиями, а в телепередачах -- разными заглушающими звуками. x x x После того как корчму покинули сначала рыцари, а потом и поэты, там вновь стало по-всегдашнему тихо и сумрачно. Леший за стойкой привычно-ненужно протирал посуду, а водяной молча потягивал из кувшина болотную водицу. -- Ну вот, еще кружку выпью и пойду, -- нарушил он гнетущую тишину. Леший в ответ лишь буркнул нечто невразумительное. Рука водяного привычно потянулась к кувшину, но замерла на полпути: со стороны двери донесся чуть слышный стук. -- Сильнее стучите! -- крикнул леший. Кончилось все это тем же, что и обычно: дверь просто ввалилась внутрь корчмы, а следом за нею -- уже знакомые хозяину и завсегдатаю боярин Василий, Иван Покровский и Чумичка. Но следом за ними вплыла совершенно не по-здешнему (и определенно не по погоде) одетая дама, при виде которой леший с водяным непроизвольно привстали, а чтобы получше разглядеть незнакомку, корчмарь даже зажег еще одну свечку, так как прежняя почти догорела и больше чадила, чем светила. -- Ну, хозяин, принимайте дорогих гостей, -- сказал Василий, заметив некоторое замешательство. -- Горницы готовы, -- привычно откликнулся леший. -- Что будете ужинать? -- Все равно что, лишь бы побольше, -- распорядился Дубов. -- И попить чего-нибудь горячего. -- Только не горячительного, -- уточнил Иван-царевич. -- Ну, ради такого случая можно и винца испить, -- с улыбкой возразил боярин Василий. -- Правда, в меру... Так за разговорами гости уселись за столик, соседний тому, где сумерничал водяной. Похоже, что при появлении припозднившихся постояльцев он решил с уходом повременить, и теперь внимательно прислушивался к их беседе, хотя мало что мог понять. -- Подумать только, Эдуард Фридрихович, такой приличный господин, -- все никак не могла успокоиться баронесса, успевшая по дороге узнать от своих попутчиков, где и каким образом она очутилась. -- Как мог господин Херклафф так поступить? Уж от кого бы я могла ожидать такого коварства, но только не от него... -- Скажите, Наталья Кирилловна, при каких обстоятельствах вы познакомились с господином Херклаффом? -- задал Дубов профессиональный вопрос. -- О, это случилось в прошлом году в Москве, -- охотно предалась воспоминаниям Наталья Кирилловна. -- А потом Савва Лукич пригласил его погостить в Покровских Воротах. -- Но ведь Эдуард Фридрихович будто бы был знаком с самим Гете? -- спросил Иван. -- Да-да, разумеется! -- вновь оживилась Наталья Кирилловна. -- И более того, когда приезжал в Россию, то знакомил с его новыми произведениями нашу читающую публику. Он же, собственно, и Василия Андреича побудил к переводу баллад Гете и Шиллера... -- Как, вы и с Жуковским были знакомы? -- удивился Дубов. -- Ну как же! Такой скромный, простой человек, и не подумаешь, что приближен к семье Его Императорского Величества. Помню, совсем недавно на литературном вечере у Зизи Волконской подходят ко мне Жуковский с Пушкиным, и Александр Сергеич говорит: "Наталья Кирилловна, рассудите наш спор..." -- Баронесса вздохнула. -- В тот вечер я в последний раз видела Дмитрия Веневитинова. Говорят, он был до безумия влюблен в хозяйку и отравился, так и не дождавшись взаимности... Похоже, Наталья Кирилловна всерьез увлеклась рассказами о литераторах двадцатых годов девятнадцатого столетия, которые были для нее куда реальнее и живее, чем для Дубова -- Белая Пуща, Новая Ютландия и все их обитатели. Василий и Иван слушали ее со все возраставшим изумлением, даже Чумичка и водяной жадно внимали баронессе, хотя им-то уж имена Веневитинова и Зинаиды Волконской ни о чем не говорили. Просто история была уж очень трогательная. Заслушавшись, гости корчмы даже не сразу и заметили, как дверь вновь опрокинулась и внутрь вошел еще один посетитель -- ни кто иной как собственной персоной господин Грендель. Уже по одному взгляду можно было определить, что он слегка не в себе -- бывший оборотень двигался как в полусне и что-то вдохновенно бормотал себе под нос. -- Господин Грендель! -- радостно окликнул его боярин Василий. -- Какими судьбами? -- А? Что? -- заозирался Грендель. -- О господи, где это я? -- В корчме, вестимо, -- сообщил водяной. -- Зачем я здесь? -- задался Грендель новым вопросом. -- Ведь я шел... Куда ж я шел? Куда я путь держал?.. А, вспомнил! Я шел в чертоги господина Беовульфа, дабы своею новой поэмой, кою сочинял весь нынешний день, поднять боевой дух наших доблестных рыцарей перед походом на королевский замок! -- Эка хватил, батюшка! -- проскрипел корчмарь, только что незаметно появившийся в обеденной зале с кипящим самоваром и скромной закуской. -- Замок-то королевский уж взят. -- Ну вот, опять я опоздал, -- пригорюнился поэт, присев за стол. -- Это бывает, -- ласково заметила Наталья Кирилловна. -- Помните, как у Александра Сергеича Грибоедова -- "Шел в комнату, попал в другую". -- Вы и Грибоедова знавали? -- живо заинтересовался Иван Покровский. -- Неоднократно видела его прямо как вас теперь, -- радостно закивала баронесса. -- Он даже играл на фортепьянах свой вальс и спрашивал моего мнения. Погодите, да вот этот. -- Наталья Кирилловна довольно приятным голосом напела знаменитый вальс Грибоедова. -- Знаете, ведь цензура не пропустила его комедию к постановке на театре, и мы собирались устроить любительский спектакль. Представьте, я должна была играть Хлестову: "Не мастерица я полки-то различать..." Государь отправил Александра Сергеича с дипломатической миссией в Персию, и вот, будучи проездом в Тифлисе, он безумно влюбился в тамошнюю первую красавицу Нину Чавчавадзе и сделал ей предложение! Такая романтическая история... Я так хотела бы, чтобы они жили долго и счастливо и чтобы Александр Сергеич порадовал нас новыми, не менее гениальными произведениями. Заметив, что Дубов что-то хочет сказать, и догадавшись, что именно, Иван поспешно заговорил сам: -- Не будем о печальном. Господин Грендель, может быть, вы познакомите нас со своею новой поэмой? Полагаю, что мы сможем оценить ее по достоинству. Грендель встал и, устремив взор куда-то в бесконечность, далеко за ветхие стены придорожной корчмы, начал чтение: -- За дело верное, святое, За нашу попранную власть На иго вражеское злое Направим праведную страсть... Иван-царевич слушал внимательно, профессионально отмечая поэтические достоинства и недостатки сего произведения искусства. Наталья Кирилловна понимающе глядела на вдохновенного чтеца -- должно быть, он напоминал баронессе тех стихотворцев, в обществе коих она вращалась долгие годы. А Василий, мало вникая в выспренные слова поэмы, думал о том, что свою миссию в Новой Ютландии они с Надей и Иваном Покровским выполнили и пора возвращаться домой, в свою действительность, в родной Кислоярск. "В замке теперь, должно быть, пир горой, -- размышлял Василий. -- И Наденька там. Что же, пускай празднует на здоровье -- это ведь ее день. Или даже звездный час, каких не много случается в жизни. А завтра -- в обратный путь..." -- У меня ковер-самолет в заначке, -- как бы подслушав мысли боярина Василия, вполголоса сказал Чумичка. Василий кивнул. И тут же поймал себя на мысли, что охотно остался бы еще погостить в этом странном мире, где даже самые отъявленные злодеи казались почти что приличными и благородными людьми на фоне того отребья, с которым ему порой приходилось иметь дело дома. И которое, увы, сумело пролезть и сюда, в страну печальных королей, Прекрасных Дам и сентиментально-благородных рыцарей. x x x Праздничный вечер в королевском замке был в полном разгаре. Однако никто не выходил за рамки благопристойности -- и хотя вина на столе было хоть отбавляй, но рыцари употребляли его в меру. К тому же ради такого случая королевские повара приготовили замечательные закуски, которые смягчали возможное воздействие вина. Ну и, разумеется, рыцарей сдерживало присутствие двух Прекрасных Дам: Надежды Чаликовой и будущей Ново-Ютландской королевы Катерины, которая сидела во главе стола рядом с Александром, понемногу осваиваясь в непривычной обстановке. Третья Дама -- княжна Марфа -- отсутствовала. По вполне понятной причине ей было не до пирований и уж тем более не до стихотворных опусов, коими мадам Сафо, синьор Данте, господин Ал-Каши и остальные поэты потчевали почтеннейшую публику в перерывах между закусками. -- О, не прельщай меня, любовник молодой; Да, счастья я ищу, но счастья не с тобой... -- так вычурно вещала, разумеется, мадам Сафо. И никто из рыцарей, разомлевших от высокой поэзии и закусок, не заметил, как к Александру подошел Теофил и что-то шепнул ему на ухо. Поманив за собой госпожу Чаликову, Его Величество спешно покинул залу. А спустя недолгое время столь же тихо возвратился в сопровождении троих незнакомцев -- двух господ и одной дамы. Не желая прерывать чтения очередного стихотворца, на сей раз синьора Данте, Александр и новые гости незаметно остановились в дверях. А когда отгремели рукоплескания, король выступил вперед: -- Господа, прошу внимания. Наш замок почтили своим посещением княжна Белой Пущи Ольга Ивановна и ее сопровождающие -- воевода Полкан и боярин Перемет. Дама величественно кивнула, а ее сопровождающие слегка поклонились сперва Александру, а затем всему честному собранию. Собрание изумленно молчало. Первым обрел дар речи господин Беовульф: -- Извините, Ваше Величество, но кто вам сказал, что они -- это они? -- Они, -- слегка удивленно ответил король. -- Замечательно, -- вздохнул тот, кого Александр представил как боярина Перемета. -- В облике Змея Горыныча никто не сомневался, что мы -- это мы, а стоило только вернуться в истинное обличье... -- А вот щас как дыхну! -- добродушно прогудел воевода. -- Полкан! -- радостно взревел Беовульф, прямо из-за стола бросившись в объятия к воеводе. -- Простите, что сразу не признал! Ваша Светлость, да что же вы стоите тут в дверях, как бедная родственница. -- Беовульф подхватил Ольгу под руку и чуть не силой потащил к столу. -- Господа рыцари, освободите место для почетных гостей! Это ж надо -- в драконском облике... Король что-то шепнул Чаликовой, и та незаметно исчезла. -- Нет-нет, благодарю, мы пировать не будем, -- церемонно сказала Ольга и неожиданно сладко зевнула. -- Хотелось бы немного отдохнуть. -- Вот ты и отдыхай, -- проворчал Полкан, -- а я еще малость попирую. -- Просто княжна до сих пор все никак не привыкнет, что мы больше не одно существо, -- вполголоса заметил Перемет. -- Теофил, приготовь для Ее Светлости горницу, и желательно подальше от этой залы, -- распорядился Александр. -- Благодарю, -- кивнула Ольга. Но едва она повернулась, чтобы следовать за Теофилом, как неожиданно вскрикнула и покачнулась. Беовульфу даже пришлось ее поддержать, чтоб не упала. В дверях стояла княжна Марфа, а чуть позади нее -- Надежда Чаликова с домовым Кузькой на плече. -- Марфа... Это ты... -- прошептала Ольга, с неподдельным изумлением глядя на свою двоюродную сестру, которую не видела долгих двести лет. Вместо ответа Марфа подошла к Ольге и крепко обняла ее. Нечего и говорить, что доблестные рыцари при этой душещипательной сцене откровенно рыдали, нисколько не пытаясь скрыть слез радости и умиления. Даже Чаликова украдкой смахивала скупую журналистскую слезу, хотя умом понимала, что эта сцена сильно отдает латиноамериканским телекинематографом. Первой к деловому тону возвратилась княжна Марфа: -- Ну что же, предаться чувствам мы еще успеем. А теперь давайте обговорим главное. После того как Иван-царевич освободил меня из лягушечьей шкуры... -- Иван-царевич? -- удивленно перебил боярин Перемет. -- А ведь нас тоже Иван-царевич!.. -- Вот оно как,-- усмехнулась Марфа. -- Ну что ж, тем лучше. Из слов Ивана-царевича я поняла, что он, сам того не подозревая, выполнял чью-то волю. Еще не знаю чью, но мне сдается, что кто-то из стоящих за Иваном-царевичем находится теперь здесь. -- Марфа как бы мельком глянула на Надежду Чаликову. Та смутилась, но виду не подала. -- Что-то я не совсем тебя понимаю, милая сестрица, -- пробурчала Ольга. -- Сейчас объясню. После гибели твоего супруга князя Григория престол в Белой Пуще остался пустой, и теперь там правит Семиупырщина. Поскольку князя Григория больше нет, то появилась возможность изгнать упырей и вернуть законную власть. -- Так за чем же дело стало? -- прогудел Полкан. -- А уж мы подсобим! -- грозно захохотал Беовульф. -- Правда, доблестные рыцари? -- Тише, тише! -- испуганно замахал руками король Александр. -- Неровен час, в Белой Пуще узнают... -- А борьбу с упырями должен возглавить кто-то из князей Шушков, -- продолжала Марфа. -- Для того-то и расколдовали сначала меня, а затем вас. До сего дня я являлась единственной законной наследницей, но теперь ею стала ты, Ольга! -- Я? -- удивилась Ольга. -- Ну конечно, -- подтвердил Перемет. -- Ведь ты же дочка и наследница князя Ивана Шушка. -- Али забыла за двести-то годков? -- подпустил воевода. Ольга как-то сразу приосанилась, ее облик стал более величественным, а взгляд из-под густых бровей -- строгим и властным: -- Ну что же, если Отечество возлагает на меня сей долг, то я не вправе от него уклониться. -- Княжна возвысила голос. -- Я, княжна Ольга Ивановна, объявляю о вступлении в законные права главы княжества Белая Пуща и о начале справедливой борьбы за изгнание из моей Родины всех захватчиков, всех бесов и вурдалаков! Эти слова были встречены бурными рукоплесканиями господ рыцарей. Возможно, не один из них в этот миг подумал: "Эх, такого бы нам правителя. А от Александра разве дождешься решительных действий?". Сам же Александр слушал выступление княжны с видом несколько испуганным. Заметив это, Чаликова что-то шепнула на ухо Ольге. -- Разумеется, я не вправе злоупотреблять гостеприимством Его Величества, -- продолжала законная правительница, -- особенно учитывая его зависимость от наследников князя Григория... Так называемого князя Григория, -- поправила себя Ольга. -- Но я торжественно объявляю, что в будущем отношения между Белой Пущей и Новой Ютландией будут строиться исключительно на основе равноправия и добрососедства. Разумеется, эти слова княжны также были встречены рукоплесканиями рыцарей и выкриками: "Да здравствует княжна Ольга!" -- А посему я решила при первой возможности перебраться в Царь-Город к брату Дормидонту. Ты, Полкан, назначаешься моим советником по ратным делам. А когда у нас появится своя дружина, станешь полноправным воеводой. -- Слушаюсь, княжна, -- поклонился Полкан. -- Тебе же, боярин Перемет, предстоит отправиться моим посланником в ближние и дальние страны, дабы объявить о восстановлении законной власти и искать помощи для нашей борьбы с вурдалаками. -- Как прикажешь, княжна, -- ответил боярин Перемет. Вдруг подал голос домовой Кузька: -- Княжна, дозволь слово молвить. Ольга оглянулась. На помощь Кузьке пришла Марфа: -- Это наш домовой, Кузьма Иваныч. Он минувшей ночью меня от лютой смерти выручил. -- Вот я как думаю, -- заговорил Кузька, -- что и мы, то бишь нечисть положительная, ну там лешие, водяные, кикиморы, добрым людям никогда ворогами не были. А как пришел Григорий да своих вурдалаков привел, то и нам совсем житья не стало. Знаешь, сколько наших в соседние страны бежать должны были!.. -- Не пойму я, Кузьма, к чему ты клонишь, -- перебила Ольга, почуяв, что домовой, одобряемый общим вниманием, готов произнести целую речь. -- А чего тут не понять? Как мы претерпели от Григория больше всех, то и помощниками тебе будем самовернейшими! -- заявил Кузька. -- Ну вот и прекрасно, -- попыталась улыбнуться княжна. Правда, с непривычки улыбка получилась более похожей на оскал средней головы Змея Горыныча. -- Вот ты этим и займись. -- Я? -- так и подскочил Кузька. -- А что ж, займусь. Для начала наведаюсь в корчму к лешему, а у него русалки знакомые, они эту весть куда хочешь донесут... -- Ну, так и сделаем, -- кивнула Ольга. И, спохватившись, обернулась к Александру: -- Извините, Ваше Величество, и вы, славные рыцари, что нарушила ваше праздничное пирование. А мне и впрямь почивать охота. Счастливо оставаться. И Ольга, еще раз величественно кивнув всему собранию, княжеской поступью покинула залу. -- Ну вот, еще одно удачное расколдование, -- весело заметил король, когда двери за Ольгой закрылись. -- Думаю, по этому поводу стоит поднять кубки. -- Всенепременнейше! -- подхватил Беовульф. И вдруг спохватился: -- Ваше Величество, а можем ли мы тут пировать, пока не решен еще один вопрос? -- О чем вы? -- недоуменно обернулся Его Величество. -- Ну разумеется, о Его Высочестве Викторе. Мы так и не решили, что с ним делать. -- Беовульф поставил на стол полный кубок, чего с ним никогда еще не случалось. -- Мы же, кажется, пришли к общему решению -- отрубить голову, -- напомнил почтенный Зигфрид. -- Если, конечно, Ваше Величество не решит как-либо иначе. Король задумался. В зале повисла гнетущая тишина. Марфа подалась вперед, но Надя незаметно удержала ее за руку. Наконец король нарушил молчание: -- Господа, вы возлагаете на меня непосильную ношу -- решать участь своего близкого родственника. Но я не вправе от нее уклоняться. Однако предварительно хотел бы выслушать мнение всех, находящихся здесь. -- Голову отрубить, что ли, -- задумчиво протянул Беовульф. Правда, в его голосе не слышалось прежней решимости. Видимо, первая злость уже прошла, а умеренная выпивка в сочетании с обильной закуской настроила славного рыцаря на более миролюбивый лад. Из-за стола поднялся дон Альфонсо, который с самого начала выступал против смертной казни в любом виде: -- Ваше Величество, ну какой прок, если мы отрубим Виктору голову? Богатства в стране прибавится, что ли? А давайте лучше отправим его канавы копать -- все польза для дела! -- Не, ну это уж вы хватили, -- вступил в спор славный Флориан. -- Где ж видано, чтоб уроженец королевского рода канавы копал? Это просто позор на весь мир! -- Ну хорошо, а что скажут дамы? -- спросил король, убедившись, что господам более сказать нечего. -- А может быть, друг мой, ты его простишь? -- неуверенно произнесла Катерина. -- Ты ведь сам говорил, что Виктор на это пошел не со зла, а единственно по искушению князя Длиннорукого. -- Я подумаю, -- кивнул король. -- А вы что скажете, госпожа Чаликова? Надя словно того и ждала, что к ней обратятся: -- Ваше Величество, тут вот зашла речь о князе Длинноруком. А ведь он ночью позорно бежал. И все наемники тоже сбежали. И Виктор имел все возможности покинуть замок, но не сделал этого. Как вы полагаете, почему? -- И сама же ответила: -- Потому что осознал свое преступление и не счел возможным уклоняться от заслуженного наказания. -- И что же, вы предлагаете простить? -- перебил Александр. -- Нет-нет, на это я пойти никак не могу. Да и народ меня, извините за высокие слова, просто не поймет! -- А что если подержать Его Высочество в темнице? -- осторожно предложил дон Альфонсо. -- Или отправить в изгнание без права возвращения на родину. -- Да, пожалуй, -- рассеянно ответил король. -- Каково бы не было решение Вашего Величества, но я Виктора не покину, -- твердо заявила доселе молчавшая княжна Марфа. Александр кинул быстролетный взор на Марфу и, еще немного помолчав, огласил решение: -- Единственно ради вас, дорогая Марфа Ярославна. Усадебка, где я находился после бегства из своего замка, теперь стоит пустая, а ведь там сад, огород и даже небольшое пастбище. Повелеваю Виктору удалиться туда и без особого дозволения за пределы усадьбы не выходить. Ну а вы, сударыня, если будет на то ваша воля, можете его сопровождать. -- Катерина что-то шепнула королю на ухо. -- Да-да, конечно, чуть не забыл. Корову с собой прихватите. -- Благодарю вас, Ваше Величество, -- склонилась Марфа в низком поклоне. -- Только ради вас, княжна, -- повторил Александр. -- Теперь уже поздно, темно, а с утра можете отправляться. Оглядев вытянувшиеся лица славных рыцарей, король спросил: -- Кажется, вам мой приговор показался слишком мягким? А как бы поступили вы на моем месте -- неужели не уступили бы просьбе девушки, столько испытавшей на своем веку? Рыцари молчали, избегая глядеть на короля, на Марфу и даже друг на друга. Первым молчание нарушил Зигфрид: -- Но мы должны взять с Его Высочества клятву, и лучше всего письменную, что отныне и впредь он отрекается от всяких прав на престолонаследие. -- Согласен, -- кивнул Александр. -- Вот вы, почтенный Зигфрид, этим и займитесь. -- Погодите, Ваше Величество, -- спохватился Беовульф, -- но если с вами, очень извиняюсь, что-либо случится, то не возникнут ли трудности, гм, ну понимаете... -- С наследником престола? -- пришел ему на помощь король. -- Думаю, что эти трудности мы скоро преодолеем. Разумеется, не без помощи моей Катерины. Не правда ли, дорогая? Катерина покраснела, но чувствовалось, что слова короля не пришлись ей не по душе. Заметив смущение будущей королевы, Александр возвысил голос: -- Ну что же, дамы и господа, все насущные вопросы мы, кажется, решили. Завтра возникнут новые, а пока что будем праздновать и веселиться! И Его Величество, собственноручно наполнив два кубка, один поднял сам, а другой протянул Катерине. x x x Простая крестьянская телега, запряженная пегой лошадкой, остановилась на обочине Кислоярского тракта, и щуплого вида мужичок помог своим попутчицам -- двум бабкам в сарафанах и платках -- спрыгнуть на дорогу. -- Спасибо тебе, добрый человек, -- низко поклонилась одна из них, более полная и статная. Вторая, маленькая и худая, в платье явно не по размеру, лишь что-то буркнула. -- А то переночевали бы у меня, -- предложил мужичок. -- На ночь глядя в наши леса лучше не соваться... Ну, как хотите. -- Он легонько стеганул лошадку, и телега, свернув с дороги, покатила по еле заметным в пожелтевшей траве колеям. А женщины двинулись дальше по дороге, которая через какую-то сотню шагов ныряла в дремучий лес. -- Может, напрасно мы отказались? -- опасливо проговорила более худая женщина. -- Не больно-то здесь приютно, особливо ночью... -- Ничего! -- Ее спутница привычным движением вскинула на плечо небольшой, но увесистый узелок. -- Ежели бодро пойдем, то уже завтра будем в Царь-Городе. Там у меня есть верные люди -- отлежимся. А уж потом придумаем, куда двигать! Так что не беспокойся, Петрович, прорвемся. -- Скорее бы, -- проворчала, или, вернее, проворчал Петрович. -- А то это ж ведь великий позор -- в бабском шмотье щеголять. -- Ради дела и не на такое пойдешь! -- хохотнула ее подруга, она же князь Длиннорукий. -- Ничего, придет и наш срок, попомни мое слово! -- Не пойму одного, князь -- пошто мы в Царь-Город идем? -- спросил Петрович. -- Лучше бы хоть в Белую Пущу... -- По конюшне соскучился? -- хмыкнул князь. -- Ну нет, к упырям мы не пойдем. Они ж, гады такие, нас просто кинули. А я князю Григорию верой и правдой служил!.. За этими разговорами беглые путчисты вошли в лес. Высокие ели, подступавшие вплотную к дороге, закрывали и без того стремительно темнеющее небо, и путникам приходилось идти уже чуть ли не на ощупь. Впрочем, Петрович чувствовал себя здесь, как щука в воде -- эти леса были ему немало знакомы по прежним нечестивым делам. Однако вскоре из леса заслышались голоса, и на дорогу высыпали несколько оборванцев с горящими лучинами. Соловей сразу узнал в них своих недавних приспешников, только с тех пор они успели еще более пообтрепаться. И не успели Длиннорукий с Петровичем и ахнуть, как попали в плотное кольцо окружения. -- Грабить будем! -- заявил разбойник в старом кожаном тулупе и с цигаркой в зубах. Если бы князь Длиннорукий имел желание и возможность присмотреться внимательней, то признал бы в нем женщину. Но князю было не до того -- теперь он более всего опасался, что грабители доберутся до его узелка с крадеными золотыми ложками, и от страха вдруг сделался необычайно красноречив. -- Да что ж это делается, люди добрые! -- запричитал Длиннорукий. -- Бедных старых женщин грабят прямо на большой дороге! Да нету у нас ничего, ничего нету! -- Похоже, с них и впрямь взять нечего, -- заговорили разбойники между собой. -- Нечего, соколики, как есть нечего! -- подхватил Длиннорукий. -- Было б у нас какое добро, так рази ж бродили б мы, горемычные, ночью по лесам? -- Ладно, ступайте, -- кинув цигарку оземь и растерев ее сапогом, разрешила разбойница. Похоже, теперь, в отсутствие Петровича, она взяла на себя роль "главного". Но тут вперед выскочил долговязый мужичонка в полуистлевших лохмотьях: -- Нет, эдак я не согласен! Ежели грабить нечего, так будем насиловать! Это был тот самый разбойник, с похотливыми замашками которого давно и, как выяснилось, безуспешно боролся Соловей Петрович. Услышав, что его собираются насиловать, бывший Грозный Атаман не выдержал: -- Еще чего -- насиловать! Да вы знаете, кто я такой? Я -- Соловей-разбойник, ваш предводитель! Вы не смотрите, что одежка такая... Однако это заявление только еще больше разозлило душегубов. -- Петрович был настоящий лиходей, нам не чета! -- выкрикнул пожилой разбойник в лапте на одной ноге и сапоге на другой. -- Он бы никогда в бабское платье не переоделся, хоть его режь! -- Ложитесь, стервы! -- вдруг выкрикнул длинный душегуб. -- Страсть как не терпится вас понасиловать... -- Что, прямо на дорогу? -- чуть брезгливо спросил князь Длиннорукий. Он уже был готов подвергнуться даже обесчещению, лишь бы сохранить золотые ложки. -- На дорогу, на дорогу! -- захохотал длинный. -- Мне все равно где, лишь бы поскорее! Петрович все еще продолжал артачиться, а князь, поняв, что насилия избежать никак не удастся, соображал, как бы отдаться таким образом, чтобы длинный разбойник в потемках не заметил, кого он насилует -- бабу или наоборот. Но тут произошло нечто, чего не предвидели не только разбойники, но и их жертвы -- прямо из-за поворота со стороны Царь-Города на них налетела лихая тройка, позади которой темнела многоместная карета с зарешеченными окошками. И не успели душегубы скрыться в лесу, как их схватили дюжие молодцы в синих кафтанах царь-городских стрельцов. Последним из кареты неспеша вылез пожилой человек в шубе, небрежно накинутой поверх кафтана. В нем князь Длиннорукий узнал Пал Палыча -- главу Царь-Городского сыскного приказа. -- Ну, признавайтесь, кто из вас Соловей-разбойник? -- грозно спросил Пал Палыч, оглядев лиходеев, мелко дрожащих в крепких руках стрельцов. -- По всем приметам, нет его здесь, -- доложил старший стрелец. Длиннорукий на всякий случай пребольно наступил на ногу Петровичу, пока тот не совершил какую-нибудь очередную глупость. -- А вы, сударыни, кто таковые? -- строго обратился Пал Палыч к Длиннорукому и Петровичу. -- Откуда будете и куда путь держите? -- А мы бедные богомолицы, -- зачастил князь, -- в Симеонов монастырь идем грехи замаливать. А тут нас эти нехристи схватили, -- князь даже непритворно всхлипнул и утерся краешком платка, -- мало того что пограбить хотели, так еще чуть не изнасильничали! -- Ну ладно, разберемся, -- кивнул Пал Палыч. -- Может, вас подвезти до Царь-Города? -- Не, -- испуганно пискнул Петрович, а Длиннорукий добавил: -- Мы обет дали -- пешком на богомолье идти. Тем временем стрельцы погружали разбойников в карету. -- Жаль, самого Соловья так и не схватили, -- сказал старший стрелец Пал Палычу. -- Ничего, от нас он никуда не денется, -- весело ответил глава приказа. -- Дайте срок, и его поймаем, и всех других лиходеев, и князя Длиннорукого тоже... Ну, сударыни, счастливого пути, -- кивнул он богомолицам. -- Помолитесь и за нас, когда до монастыря доберетесь. -- Спасибо, батюшки, выручили вы нас, -- чуть не в пояс поклонился Длиннорукий. -- Такова наша работа, -- ответил Пал Палыч и скрылся в недрах кареты. Тройка развернулась, хотя на столь узкой дороге это было непросто, и понеслась в Царь-Город, где сподвижников Петровича ждало строгое, но справедливое наказание. -- Ну вот видишь, все обошлось, -- Длиннорукий весело похлопал Петровича по плечу. -- Еще обошлось ли, -- проворчал тот. Князь закинул за плечо узелок с ворованными ложечками, и они с Петровичем поплелись дальше по темной дороге. x x x ЭПИЛОГ Прошло около двух месяцев. В королевском замке шли новогодние празднества, в целях экономии объединенные со свадьбой Его Величества Александра с Катериной, отныне Ново-Ютландской королевой. Сколь ни уговаривали боярина Василия, на свадьбу прибыть он не смог, так как многочисленные дела требовали присутствия частного детектива Дубова в Кислоярске. Зато почетной гостьей на торжествах была Надежда Чаликова. В начале официальной церемонии она даже, по настоятельной просьбе Александра переодевшись в наряд пажа, помогала нести длинный шлейф на платье счастливой невесты, а потом, уже в обычном наряде, сидела за столом для почетных гостей. Разумеется, не обошлось празднество и без благородных рыцарей, провозглашавших здравицы и за Его Величество короля Александра, и за Ее Величество королеву Катерину, и за будущих наследников, и за всех присутствующих и отсутствующих -- как по отдельности, так и совокупно. Среди "совокупно отсутствующих" числилась и княжна Ольга: дела не позволили ей приехать лично, и законное правительство Белой Пущи представлял боярин Перемет. Правда, посланник Ольги не столько пировал, сколько, пользуясь удачным случаем, вел переговоры с посланцами других стран, также прибывшими на свадьбу. Однако же, несмотря на занятость, боярин Перемет нашел время побеседовать с Надей. Встреча состоялась в бывшем рабочем кабинете Виктора, который Александр предоставил Перемету для его дипломатической миссии. Боярин рассказал, что союзным Ольге войскам Кислоярского царства удалось "выбить" упырей из нескольких приграничных деревень, где тут же было объявлено о восстановлении законной власти князей Шушков. -- Полкан уже думает, как бы расширить освобожденные земли, -- рассказывал Перемет, -- а княжна даже поставила в воду несколько веток, чтобы весной пересадить их в землю на местах вырубленных Григорием рощ. И это только начало! А мне вот приходится мотаться по всему свету. Не успеваю, знаете ли. Лошади так медленно везут -- то ли дело, когда мы были Змеем Горынычем! -- Попросим Чумичку -- может, он вернет вас в прежний облик, -- пошутила Надя. Перемет лишь улыбнулся в ответ. -- Да, кстати, -- вспомнил Ольгин посланник, -- а отчего я не вижу здесь княжны Марфы? Мне велено передать ей поклон и послание от сестры. -- Виктору сюда хода нет, а Марфа без него ехать на свадьбу не захотела, -- объяснила Надя. -- Но я собираюсь на днях посетить их уединенное жилище, и если вы мне доверите, то передам и поклон, и послание. -- Такая скромность княжны Марфы, конечно же, весьма похвальна, -- вздохнул Перемет, -- но, боюсь, ей придется ради нашего общего дела прервать уединение. Я, правда, не видел послания Ольги, но догадываюсь, о чем идет речь. Недавно упыри устроили пышные похороны Марфиных костей, и появление живой княжны очень сильно посрамило бы их в глазах всего мира. -- Я постараюсь убедить княжну Марфу, -- сказала Надя. -- Это должно еще сильнее усилить брожение в Белой Пуще, -- понизил голос Перемет. -- Уже сейчас чуть не всякий день к Ольге тайно приезжают посланники от высокопоставленных бояр, вынужденных сотрудничать с Семиупырщиной, и ведут с ней важные переговоры. Ну и помощь, вестимо, оказывают... -- Понятно, они хотят это сделать сами и сверху, чтоб не допустить снизу, -- как бы про себя заметила Чаликова. -- Что-что? -- не разобрал Перемет. -- А скажите, Надежда, как поживает наш избавитель Иван-царевич? -- Иван-царевич? Жив и здоров, -- коротко ответила Надя. Подробнее распространяться она не стала, иначе пришлось бы начинать с тринадцатого века, разделения реальности на две, нашу и параллельную, затем плавно перейти к Гороховому городищу и прочим чудесам -- а у ее собеседника явно не было времени все это слушать. Как и то, что Наталья Кирилловна, вопреки опасениям Ивана-царевича, довольно быстро включилась в современную действительность Покровских Ворот и с помощью своего названного правнука и супругов Белогорских постепенно входила в роль хозяйки усадьбы. Надя улыбнулась, вспомнив, как во время последнего посещения встретила в окрестностях Покровских Ворот баронессу Хелен фон Ачкасофф, которую по причине поразительного сходства поначалу приняла даже за баронессу Наталью Кирилловну. Госпожа историк задумчиво бродила по лужайке с металлоискателем -- видимо, надеялась отыскать еще один клад. -- Скажите, а что боярин Василий? -- оторвал Надю от воспоминаний боярин Перемет. -- Боярин Василий? Он делает свое дело, и весьма успешно. -- Это также была истинная правда, хотя Надя не стала уточнять, на каком именно поприще боярин Василий достиг своих успехов. -- Э, да вот вы где! -- внезапно раздался над ухом Надежды неповторимый голос Беовульфа, отчего она даже вздрогнула. -- Мы тут за вас чары подымаем, а вас и нету! -- Извините, господин Беовульф, у нас тут был важный разговор, -- с улыбкой ответил Перемет. -- Какие еще разговоры?! -- удивился славный рыцарь. -- Вот-вот полночь пробьет, идемте скорее Новый Год встречать! -- Ну, идемте, -- согласился Перемет, нехотя вставая из-за стола. -- Да-да, разумеется, -- вскочила Надя. -- Это у нас древний обычай -- играть королевские свадьбы на Новый Год, -- говорил Беовульф едва поспевающим за ним Чаликовой и Перемету. -- Еще королевич Георг... Вы слышите? Надя напрягла слух -- и услышала приглушенный звон колоколов, означающий наступление полночи. Украдкой бросив взор на свои часики, она отметила, что до наступления Нового Года еще около получаса, но здесь, в мире, который Надя считала параллельным, отношение ко времени было несколько иным -- тут оно, в зависимости от восприятия, могло и влачиться, будто старая кляча, и лететь быстрее ковра-самолета. А Новый Год наступал не тогда, когда это объявляла говорящая глава государства в общественном российском телевизоре, а по времяощущению королевского звонаря. -- Ну, скорее, скорее, -- поторапливал Беовульф. И вдруг, будто по волшебству, они оказались в огромной зале, полной празднично накрытых столов и огромного множества людей, неподвижно стоящих вдоль стен. Помимо Александра и Катерины, тут были и рыцари, и поэты, и многочисленные гости, в большинстве своем Наде не знакомые. Старый Теофил стоял у открытого окна, через которое явственно долетали величественные звуки колокола. -- Не волнуйтесь, впустим Новый Год -- и закроем, -- шепнул Беовульф Наде, непроизвольно запахнувшей на себе пуховой платок -- вообще-то в замке даже и с закрытыми окнами было не слишком-то тепло. Когда смолк последний удар, Теофил поспешно захлопнул окно. Из толпы гостей отделился пожилой господин в роскошном камзоле и величественно подошел к молодоженам. -- Кто это? -- тихо спросила Чаликова. -- Не узнаете? -- хмыкнул Беовульф. -- А вы посмотрите внимательно. -- Пирум! -- приглядевшись, изумилась Надя. Действительно, нелегко было узнать в нем затрапезного летописца, принимавшего Надю в круглой башне. Хотя, наверное, и Пирум вряд ли признал бы в Наде того любознательного юношу, который докучал ему расспросами о княжне-лягушке. Теперь господин Пирум держал в руке некую пожелтевшую рукопись, из чего Надя сделала вывод, что древлехранитель собирается прочесть напутствие, коим Ново-Ютландских королей провожали в семейную жизнь двести или даже триста лет назад. -- Как бы не получилось какой-нибудь несуразицы, -- тихо проговорил Беовульф. И пояснил: -- Обычно наши короли женятся на благородных девицах или даже на соседни