принимая крест от боярина Андрея. -- Ну так благословляю вас, понимаешь, на счастливую жизнь на благо самим себе, царю и Отечеству! -- с пафосом произнес Дормидонт. -- Будьте здоровы и живите долго, себе в радость и народу в утешение! Жених и невеста, взявшись за руки, смущенно поцеловались, а новопоставленный священник, подняв кооперативный крест, проревел: -- Многая, многая, многая лета, аллилуйя! И хоть майор не был уверен, что именно эти слова следует исполнять при помолвке, но та искренность, с какой он это делал, сторицей искупала все неточности и погрешности. -- Ну, такое дело не мешало бы и отпраздновать, -- заявил Дормидонт. -- Тащите из подвала вино и пенные меды! -- Государь! -- предостерегающе поднял палец Серапионыч. -- А для меня -- квас, -- продолжал царь, -- там должен быть жбан... И вообще, чего это мы тут в темноте сидим, пойдемте, понимаешь, вовнутрь, свечки зажжем и будем праздновать! -- Батюшка, здесь веселее! -- возразила Танюшка. -- Да, на свежем воздухе пользительнее для здоровья, -- поддержал ее Серапионыч. -- Ну так давайте дровишек принесем, костерок разведем, -- предложил Дормидонт. -- И будем, понимаешь, веселиться! x x x Князь Григорий был вне себя. Внешне это выражалось лишь в нервных движениях пальцев, быстро перебегавших по перстням с крупными каменьями. Да в тяжелом немигающем взгляде. Этот взгляд скользил по лицам солдат, бесславно вернувшихся в Белую Пущу. -- Вы бежали, как зайцы, -- тихо сказал князь Григорий. Тон был таков, что спорить охотников не нашлось. -- Вы не солдаты -- вы мразь. А Каширский мне говорил о вас как о смелых и отважных воинах. -- Я только... -- попытался встрять маг. -- Вас, недоносков, -- продолжал князь, даже не обратив внимания на Каширского, -- вас били в Прибалтике, вас били в Молдавии, вас били в Абхазии. Теперь вас побили и здесь. А я-то поверил вашим клятвам. Да вы в состоянии только грабить мирных селян. Вы не солдаты -- вы разбойники. И вдруг из толпы князева воинства, стоявшего понурив головы, раздался блеющий голос: -- Князь, не вели казнить!... -- Это еще кто? -- брезгливо спросил Григорий. Из толпы выпростался мужичок в драной рубахе и грязных портках. -- Это я, я разбойник! Я потомственный лиходей и душегуб! -- Откуда он здесь взялся? -- процедил сквозь зубы князь. -- С войском прибежал, -- услужливо доложил Каширский. -- Так ведь все бежали, -- развел ручонками грозный атаман. Правда, уже бывший. -- Херр Григорий, -- зашептал князю в ухо стоявший за его спиной Херклафф, -- отдайте его мне. Их бин его кушать. -- Ведьму с котом надо было кушать. -- небрежно бросил князь и продолжил уже громче: -- Настоящему злодею всегда найдется место при моем дворе. -- Григорий выдержал паузу. -- Будет выгребать навоз на конюшне. А такие солдаты, -- он произнес это слово, как выплюнул, -- мне даже и на это не нужны. Дама В Черном придвинулась бочком к униженному и оскорбленному Соловью. -- А ты мне понравился, -- шепнула она, -- там, на дороге. Завтра вечером я приду к тебе на конюшню. Чувственный оскал дамы был последней каплей. Нервы Петровича не выдержали, и он, великий злодей и душегуб, восстановитель справедливости, гроза богатеев, рухнул без чувств, как куль с дерьмом. x x x Несмотря на то, что стрелки на "Командирских" часах майора Селезня давно перевалили за полночь, веселье в загородном царском тереме было в полном разгаре. Царь Дормидонт, который со вчерашнего дня не пил ничего крепче кваса, с удивлением обнаружил, что для истинного веселья вовсе не обязательно употребление вина и прочих горячительных жидкостей -- главное, было бы общество приятных и симпатичных тебе людей. Остальные употребляли, но в меру. Каждый в свою. Майор пил на брудершафт с правой головой Змея Горыныча, то есть с воеводой Полканом. -- Ты мужик, и я мужик, -- говорил Селезень, -- сладим! -- Конечно, сладим, -- радостно соглашался Полкан. Так как майор угощал его очищенной пшеничной водкой из царских погребов, а не самогонкой от Бабы Яги, то воевода не дурел, а наоборот -- чувствовал прилив новых идей: -- Иваныч, когда ты с Василием снова пойдешь на князя Григория, то действуй по строгим правилам нашей военной науки. А коли поймаешь этого заморского чародея, так первым делом зови меня -- я из него душу вытрясу, но заставлю нас расколдовать. -- Будет сделано, Полкаша, -- деловито отвечал майор, целуя воеводу прямо в зеленую морду. -- Да я сам из него душу вытрясу, дабы неповадно было моего лучшего друга обижать! Употребляемая Полканом высококачественная водка оказала благотворное воздействие и на его соседку -- среднюю голову, то есть княжну Ольгу, обычно бывшую не в духе вследствие состояния, которое в народе называется "во чужом пиру похмелье". Ольга охотно беседовала с царевной Танюшкой, которая интересовалась, какие подвенечные платья были в ходу два века назад. -- Да какая разница, дорогая царевна, в каком платье под венец идти, -- говорила Ольга, -- лишь бы по своей воле и за хорошего человека. Вот тебе повезло, так будь счастлива. -- А я уж и так счастлива! -- чуть не запрыгала царевна. И погрустнела: -- Жаль только, не могу я тебя, Ольга Ивановна, пригласить к себе на свадьбу. -- А ведь и я тоже могла быть счастлива, -- тяжко вздохнула Ольга. -- И как этот пес Григорий охмурил меня? Не иначе ему тот заморский колдун помог... А у меня был другой жених -- умный, статный, храбрый, он даже Григорию не боялся в глаза говорить, что про него думает. И когда узнал о моем замужестве, то я не услышала от него ни слова упрека. -- С огромного круглого глаза княжны скатилась горючая слеза. -- Но и его постигла столь же страшная участь... -- Он? -- догадалась Танюшка, чуть заметно кивнув в сторону левой головы. -- Да, -- кивнула княжна. -- Боярин Перемет. Увидела бы ты его лет двести тому обратно... Перемет, к счастью, не прислушивался к разговору двух высокородных особ -- он беседовал с детективом Дубовым. Василий, уже прикидывая возможность экспедиции в Новую Ютландию, расспрашивал Перемета об этой стране. -- По правде сказать, я мало что знаю об этой стране, -- отвечал Перемет. -- Мы туда вообще-то не суемся. Там чуть не каждый третий мнит себя славным витязем, а для любого из них истинная радость повоевать с драконом, а уж убить дракона... Хотя на что нам такая жизнь? -- вздохнул Перемет. -- Не станешь ведь каждому встречному объяснять, кто такой Змей Горыныч на самом деле! Слыхал только, что Ново-Ютландский король Александр очень сильно зависит от князя Григория и вынужден чуть не во всем ему подчиняться. -- Как вы думаете, способен ли он выступить против князя Григория? -- Открыто вряд ли. Но помочь врагам Григория, думаю, мог бы. Василий что-то черкнул себе в блокнот. -- А есть ли возможность незаметно проникнуть в замок князя Григория? И вообще, что его замок из себя представляет? -- продолжал расспросы Василий. -- Я там был только один раз, да и то ничего в потемках не разглядел. Перемет задумался: -- Вообще-то замок не очень старый -- при Шушках ничего подобного не было, его отстроил уже князь Григорий, причем по образцу рыцарских замков Пруссии или Фландрии. Мне в моем нынешнем облике туда хода не было, так что об устройстве замка я ничего толком сказать не могу. Хотя да -- Ягоровна, ну, то есть настоящая Ягоровна, а не ваша госпожа Чаликова, как-то говорила, что из замка ведет какой-то потайной лаз. И что будто бы Григорий раньше им пользовался, когда по ночам отправлялся попить кровушки окрестных поселян. Но сохранился ли этот лаз по сей день и где он выходит наружу -- бог весть... -- Перемет немного помолчал. Молчал и Василий, ожидая, что его собеседник еще что-то вспомнит. Но Перемет заговорил совсем о другом: -- А насчет Марфы, мне кажется, Васятка прав. Если человек будет думать только о выгоде, то ничего не получится, будь он хоть трижды Иван-царевич. И мой вам совет -- постарайтесь первым делом захватить именно этого колдуна, Эдуарда Фридрихыча, пока он у Григория в Пуще. Недаром же он два века спустя снова сюда пожаловал. А уж через него и до князя скорее доберетесь. -- Постараемся, -- кивнул Василий. x x x Совсем пригорюнившись, Петрович сидел на куче конского навоза и размышлял опревратностях разбойничьей судьбы. Внезапно его чуть не ослепил яркий свет, исходивший из какой-то странной лампадки, которую держал в руке некий господин. -- О, здрафстфуйте, дорогой херр Петрофич! -- сладким голоском произнес незнакомец, и Соловей с ужасом узнал того улыбчивого господина, что его чуть не съел на большой дороге. Грозный Атаман попытался было зарыться в то, на чем сидел, а господин Херклафф тем временем деловито водил фонариком по сторонам. -- Зер гут, и даже посуда есть ф наличии, -- радостно добавил людоед, когда луч выхватил из тьмы вилы и лопату. -- Пошелайте мне приятнофо аппетита! Петрович дрожал, как осиновый лист -- спасения ждать было неоткуда. Но тут совершенно неожиданно в конюшне вспыхнула еще одна точно такая же лампадка -- ее держала Дама В Черном, или, иначе говоря, Анна Сергеевна Глухарева. Увидав Петровича, Анна Сергеевна с похотливым урчанием двинулась в сторону навозной кучи, но дорогу к вожделенной цели ей преградил Херклафф: -- Либе фройляйн, што фам здесь надо? -- Его! -- решительно указала Анна Сергеевна на Петровича. Тот дрожал пуще прежнего и прикидывал, что хуже -- быть съеденным или еще раз обесчещенным. Ни то, ни другое его совсем не радовало. -- Пардон, фройляйн, однако я пришел раньше фас, -- учтиво раскланялся Херклафф. -- А мне плевать! -- надменно процедила Глухарева. -- Прочь с дороги! С этими словами Дама подбежала к Петровичу и сходу завалила его на навозную кучу. Так как Соловей не был знаком с первой заповедью жертвы насилия, то вместо того чтобы расслабиться и получить удовольствие, он дико заверещал. Однако Анну Сергеевну, похоже, это еще больше возбуждало -- она чуть не зубами разрывала на Петровиче его неказистую одежку. Оторопевший от такой наглости Херклафф не сразу пришел в себя, а когда увидал, что его добыча вот-вот достанется сопернице, решительно схватил Петровича за ногу и потянул к себе. Анна Сергеевна не сдавалась, а несчастный Петрович, чувствуя, что его вот-вот разорвут пополам, орал уже просто неблагим матом. И тут дверь распахнулась, и в конюшню ворвались трое охранников с секирами наголо. -- Что за шум? -- грубо спросил старший. -- А мы тут разфлекаемся, -- нехотя выпустив Петровича и состроив некое подобие улыбки крокодила, чуть не пропел людоед. -- Не так ли, фройляйн? -- Так, -- буркнула Анна Сергеевна, столь же нехотя оторвавшись от Петровича. -- Развлекайтесь потише, -- подозрительно оглядев всех троих, сказал охранник. -- А-а, ну так мы уше заканчифаем, -- елейным голосом произнес Херклафф. С этими словами он как ни в чем не бывало подал руку Глухаревой. Та бросила последний вожделенный взор на Петровича и, увлекаемая людоедом, вместе с ним покинула конюшню. Главный охранник погрозил кулаком жалобно поскуливающему Грозному Атаману и вместе со своими товарищами вышел следом за Анной Сергеевной и Херклаффом. Петрович вновь остался наедине с кромешной темнотой и кучей навоза. x x x А на веранде царского терема веселье шло своим ходом: уже изрядно хлебнувший из своей скляночки доктор Серапионыч обучал Чумичку, царевну Танюшку и боярина Андрея танцевать летку-енку, а Дормидонт, глядя на них, хлопал в ладоши и заливался беззаботным смехом, будто малое дитя. В это же время Чаликова и Рыжий, расположившись на деревянных чурках возле костра, негромко беседовали. -- Извините, господин Рыжий, за чисто журналистское любопытство, -- говорила Чаликова. -- Я ведь так понимаю, что ваша реальность не ограничивается Кислоярским царством, Белой Пущей и ближайшими окрестностями, не так ли? -- Да, разумеется, -- согласился Рыжий, подкинув в костер небольшое полено. -- А мне вот интересно -- что находится у вас на месте наших Москвы, Петербурга, ну там Парижа, Рима и прочих центров мировой цивилизации? -- Я не очень хорошо знаком с той действительностью, которую вы называете своей, -- чуть подумав, ответил Рыжий. -- Я ведь бывал не дальше вашего Кислоярска, мне надолго отлучаться нельзя. Но я слышал и о Москве, и о Ленингра... то есть Санкт-Петербурге. В нашей действительности Москва -- это небольшой захудалый городок на периферии Смоленского княжества, а на месте Санкт-Петербурга до сих пор стелятся нетронутые чухонские болота. -- А я вот за это время успела побывать и в Москве, и в Петербурге, -- сказала Надя. -- Ну, в Москве-то я постоянно живу, у меня там родители и брат, хотя в последнее время больше бываю в Кислоярске. А вот Петербург... Знали бы вы, какая это красота, какое величие -- одетая в гранит Нева, Зимний дворец, Мойка, Адмиралтейство, белые ночи, когда одна заря сменить другую спешит, дав ночи полчаса... В глазах Рыжего промелькнула какая-то неясная тень, однако он выдавил из себя любезную улыбку: -- Да, должно быть, это весьма красивый город. -- И вы знаете, там живут очень интересные люди. Я вот познакомилась с одной семьей. -- И, не глядя на собеседника, Чаликова добавила: -- Некие Веревкины. -- Рыжий непроницаемо молчал, наблюдая за искорками костра, и Надя продолжила: -- Очень милая и интеллигентная семья, Марья Петровна уже на пенсии, а Семен Васильевич еще работает, преподает в школе математику. Знаете, жизнь сейчас трудная, на одну пенсию прожить сложно, а они все никак не могут отказаться от советских привычек -- ну там читать "Новый Мир", ходить в музеи, на выставки, в театр... -- И где они живут? -- разомкнул уста Рыжий. -- Да там же, где и раньше, на Литейном, -- ответила Надя. -- Впрочем, вам это название, должно быть, ни о чем не говорит. Сын у них пропал без вести лет двадцать назад или чуть больше, а дочка замужем, у нее двое детей, и живут они, если не ошибаюсь, в Тихвине, это под Санкт-Петербургом. -- Весьма любопытно, -- заметил Рыжий. -- Непонятно только, для чего вы все это мне рассказываете? -- Да, действительно, -- согласилась Чаликова. -- Совершенно не для чего. Неожиданно Рыжий вскочил: -- Давайте, Надя, подойдем поближе к терему. Кажется, наш Государь занялся раздачей слонов, надо проследить, чтобы он не очень увлекался. -- Рыжий подал Наде руку, и они направились к терему. А на веранде царь Дормидонт, собрав вокруг себя всех, кто находился в тереме, толкал речь: -- Ну что, мы тут, понимаешь ли, собрались все те, кто ковал нашу победу над лютым ворогом. И я решил всех вас наградить по-царски! -- Но в пределах реальных возможностей, -- добавил Рыжий, вступая вместе с Чаликовой на веранду. -- Ну, тебя, Танюшка, я уж наградил, -- продолжал царь, -- дал добро на замужество. -- Благодарю тебя, батюшка! -- низко поклонилась Танюшка. -- А ты чего, понимаешь, желаешь? -- оборотился царь к боярину Андрею. Тот поднялся: -- Государь, если я и принес какую-то пользу тебе и Отечеству, то не ради наград! Царь нахмурился: -- Ты что, невежа, отказываешься от царской милости? Так я тебя накажу! Боярин Андрей поклонился: -- На все твоя воля, царь-батюшка. Готов принять любое наказание. -- А наказание будет такое, -- продолжал Дормидонт. -- Назначаю тебя царь-городским головой, заместо пройдохи Длиннорукого. У боярина от такого наказания чуть не отвисла челюсть, а Рыжий обрадовался: -- Прекрасная идея! Да мы теперь такое провернем -- не только канализацию, но и водопровод построим. А там, глядишь, и на электрификацию замахнемся... -- Ну, заладила сорока, -- вздохнул царь. -- А ты помолчи, зятек любезный. -- И обернулся к Дубову: -- Ну а ты чего желаешь, Василий Николаич? Детектив несколько смутился: -- Ваше Величество, в раскрытии мангазейского заговора мне очень помогли два скомороха, Антип и Мисаил... -- А, помню, -- подхватил Дормидонт, -- когда-то они состояли у меня на службе. Князь Святославский уже мне замолвил за них словечко, и я отдал распоряжение возвернуть их обоих взад на службу в Потешный приказ. А ты скажи, чего сам желаешь. -- Ну ладно, -- решился Василий. -- Государь, не могли бы вы написать для меня рекомендательное письмо к вашему коллеге, королю Новой Ютландии Александру? -- Чего-чего? -- удивился царь. -- Хочешь, я тебе пожалую шубу со своего плеча? -- Да нет, мне бы письмецо... -- А может, терем в Царь-Городе? Это я могу. -- Да нет, Государь, на что мне терем? Письмо бы... -- Ну ладно, будь по-твоему, -- вздохнул царь. -- Чую, тут какой-то подвох, да что с тобой поделаешь... Чего писать-то? -- Так уже все готово, -- подскочил к нему Рыжий, на ходу вытаскивая из-под кафтана мелко исписанную грамоту. -- О, так вы уже все сговорились, -- хмыкнул Дормидонт, -- принимая бумагу. -- Что ж тут написано? "Прошу принять подателей сего и оказать всяческое содействие..." А, ну это другое дело! -- Царь, с подозрением осмотрев шариковую ручку, поспешно поданную ему Чаликовой, все-таки украсил письмо своим автографом. -- А вам, сударыня, чего хотелось бы? -- повернулся царь к Наде. -- Хотите я вас назначу, понимаешь, боярыней? -- Да нет, с меня довольно и того, что побыла Бабой Ягой, -- уклонилась от столь заманчивого предложения Чаликова. -- И потом, без Чумички я бы ничего не добилась. А без Змея Горыныча не смогла бы выбраться из замка князя Григория. -- Да не нужно мне ничего, -- буркнул Чумичка. -- А ежели чего и понадобится, так я колдовством добуду. -- Постойте! -- вскочил со стула Рыжий. Все с удивлением уставились на него. -- Кажется, я знаю, что делать с Горынычем! -- И что же? -- благожелательно спросил Дормидонт. -- В народе бытуют суеверия, будто в районе Холма Демонов, или Горохового городища, находится край земли, где обитает страшный Змей Горыныч. Так почему бы нам, пока Чумичка не найдет способа расколдования, не принять его на государеву службу и не поселить возле городища, дабы там не ходили все кому не положено? -- Неплохая мысль, -- согласился Дормидонт. A Василий воскликнул: -- Гениальная! -- Ну так я пойду, поговорю с ним, -- заявил Рыжий. -- Вернее, с ними. -- И он скрылся во тьме в направлении березок. -- Ну а тебе чего желается, эскулап? -- обратился Дормидонт к Серапионычу. Тот как раз в это время доставал скляночку, чтобы подлить себе в чай. -- Мне желалось бы, -- заговорил доктор, с сожалением пряча скляночку во внутренний карман сюртука, -- чтобы вы, Государь, гм, не подвергали князя Длиннорукого ампутации головы, а ограничились более гуманными методами наказания. -- Что-то ты больно мудрено изъясняешься, боярин Владлен, -- покачал головой царь. -- Доктор хочет сказать, чтобы вы не рубили Длиннорукому голову, -- пояснила Чаликова. -- Ну ладно, голову рубить не буду, -- нехотя согласился Дормидонт. -- Хотя надо бы, ох как надо бы... Но тут воротился Рыжий: -- Горыныч согласен. Мы сошлись на ведре самой чистой водки и некотором весьма скромном количестве еды в день. Ну, еще надо будет еще построить в районе городища сарай с крытым навесом -- все это вполне в разумных пределах. -- Ну вот и прекрасно, -- подытожил Дормидонт. -- Но все-таки я его расколдую, -- заявил Чумичка, -- дайте только срок. А Рыжий отвел в сторонку Чаликову: -- Надя, вы тут рассказывали об одной семье из Санкт-Петербурга, как их, забыл... -- О Веревкиных, -- напомнила Надя. -- Да-да. Надо бы помочь хорошим людям. -- Рыжий пошарил в кармане своего кафтана и извлек несколько золотых монет. -- Если снова попадете в Питер, то передайте им. Эти деньги, конечно, в вашем мире недействительны в качестве дензнаков, но там все же чистое золото... -- Хорошо, обязательно передам, -- ответила Чаликова, бережно пряча монеты в сумочку. x x x Таким князя Григория господин Каширский не видал никогда, а начальник его Тайного приказа -- очень давно. Оставшись с ними в своей рабочей горнице, князь уже не считал нужным сдерживаться, а напротив -- дал полную волю чувствам. -- Вы что, сговорились выставить меня перед усем белым светом на позоришче?! -- кричал князь Григорий, топая ногами и стуча кулаком по огромному столу. -- Я на тебя положился, как на себя, а ты мне уместо воинов подсунул каких-то полудурков! -- Последние слова относились к Каширскому, который стоял перед князем, смиренно потупив голову и мысленно посылая ему установки к спокойствию и сбалансированности. Но, видимо, не слишком удачные. -- Ну чего ты молчишь? -- продолжал разоряться князь Григорий. -- Или тебе сказать нечего?! -- Ваша Светлость, я предпринял все, что мог, -- разомкнул уста Каширский, -- но объективные обстоятельства... -- Вечно у вас какие-то обстоятельства! -- выкрикнул князь. -- Ладно, с тобой позже разберемся. И с твоими обстоятельствами тоже. -- Я вам все объясню, -- начал было Каширский, но князь Григорий уже переключился на главу Тайного приказа: -- А ты, бездарь, куда смотрел? Мало того что ко мне в дом лезут усе кому не лень, так еще и с Новой Мангазеей полный провал! Я ж тебе тышчу раз говорил -- особое внимание и особое тщание приложь, но чтобы мангазейцы ждали меня как дорогого гостя и освободителя! Да если бы я захватил Мангазею, то они бы все вот где у меня сидели! -- Князь продемонстрировал сжатый кулак. -- Ваша Светлость, мы делали все строго по вашим указаниям, и я даже не понимаю, что случилось с нашим тамошним человеком, -- печально проговорил глава приказа. Это был тот самый барон Альберт, который несколько лет назад вел переговоры о выкупе царь-городских скоморохов. Разумеется, тогда он и представить не мог, что именно эти скоморохи помогут вывести на чистую воду "нашего тамошнего человека". -- Я вижу одно, -- князь Григорий зло пробуравил барона холодным взглядом, -- что с такими работничками, как вы, я никакого толку не добьюсь. Князь уселся за стол и несколько минут сидел молча, будто изваяние. "Мои установки подействовали", радостно подумал Каширский. Барон же Альберт, давно знавший князя, понял, что Григорий уже почти успокоился и готов к новым славным делам. -- Ну что же, -- прервал князь долгое молчание, -- пролитую воду не соберешь. Теперь мы должны загладить у глазах народа горечь поражения после неудачного похода. Надеюсь, с этим вы согласны? -- Каширский и Альберт молча закивали. -- Какие будут предложения? Так как предложений не последовало, то князь Григорий, еще немного помолчав, продолжал сам: -- Есть тут поблизости от нас одно королевство -- зовется Новая Ютландия. Все у меня до него руки не доходили, но теперь, пожалуй, случай самый подходяшчий. -- Сказать воеводе, чтобы дружину собирал? -- спросил повеселевший Альберт. -- Да погоди ты, -- устало махнул рукой князь Григорий. -- Не будем разменивать нашу славную дружину на такие пустяки. -- Князь понизил голос. -- Имеется тут у меня одна задумка... Однако речь князя прервал какой-то шум за неплотно закрытым окном. -- Ну что там такое? -- недовольно поморщился князь. -- Даже ночью покоя нет. Барон Альберт выглянул в окно и увидал два удаляющихся и при этом выразительно жестикулирующих силуэта. -- А, да это ж наша дорогая гостья Анна Сергеевна вместе с господином Херклаффом. Видать, чего-то не поделили. (Барон оказался бы немало изумлен, если бы узнал, что именно не поделили госпожа Глухарева и господин Херклафф). -- Нечего им тут бездельничать, -- заметил по этому поводу князь Григорий. -- Что ж, и для них в Новой Ютландии дельце найдется. -- Не будет ли Вашей Светлости угодно ввести нас в курс ваших намерений? -- напомнил Каширский. -- Придет пора -- введу, -- хмуро отрезал князь. -- Спешки покудова нету. И вообще, ступайте-ка вы обое вон отсюда... Оставшись один, правитель Белой Пущи вновь впал в неподвижное молчание. Но в это время его злой разум вырабатывал новые, куда более изощренные замыслы. x x x А через несколько дней весь Царь-Город гулял на свадьбе Рыжего и Татьяны Дормидонтовны. Царевна была диво как хороша в расшитом золотом сарафане. Да и жених гляделся хоть куда. И гости нестройно, но с задором, кричали "горько!". И жених лобзал невесту в жаркие уста с превеликим чувством. И были песни и пляски. А как свечерело -- большой фейерверк, организованный майором Селезнем. И столы ломились от яств, и гости пили вина и бражку хмельную в количествах немереных. Один лишь Великий Сыщик медов пенных не пил, все размышлял о предстоящем ему путешествии. А если что по усам и текло, то, как известно, в рот не попало. x x x Сказка ложь, да в ней намек -- добрым молодцам урок.