ятию, Каширский приступил к делу. Прежде всего он разорвал "накладную" на мелкие клочки и закопал их в другом углу. Затем, разложив содержимое шкатулки на дне ямы, отобрал самые ценные и в то же время некрупные изделия, которые аккуратно рассовал по многочисленным карманам своего затрапезного кафтана. Остальное он столь же аккуратно сложил в малахитовую шкатулку, которую вернул в ржавый сундук и присыпал песком. Произведя эти манипуляции, господин Каширский выбрался из ямы и стал поджидать свою сообщницу. Вскоре Анна Сергеевна появилась тем же путем, что и покинула место раскопок -- то есть вплавь через озеро. -- Ну как, нашли что-нибудь? -- спросила Глухарева, неспешно облачась в свои черные одежды. Каширский приметил, что в голосе его компаньонки на сей раз не было обычного раздражения, а наоборот -- чувствовалась удовлетворенность и даже некоторая расслабленность, каковые Каширский тут же приписал благотворному воздействию водных процедур. -- Да нет, пока что не нашел, -- вздохнул Каширский. -- Но чувствую, что цель близка. А где же наш любезный Петрович? -- Хм, я его надолго вывела из строя, -- горделиво заявила Анна Сергеевна. -- А вообще, зря мы тут копаемся. Разве не видите -- нам подкинули самую примитивную "дезу", а мы и попались, как рыба на крючок! -- Ну и что вы предлагаете? -- как бы между прочим спросил Каширский. -- Кинуть все это археоложество к бесам, идти к терему и следить за дубовской бандой! -- отчеканила Анна Сергеевна, и в ее голосе послышались прежние нотки. Видимо, благотворное воздействие водных процедур оказалось не очень-то длительным. -- Что ж, правильное решение, -- одобрил Каширский. -- Но я попросил бы вас, дорогая Анна Сергеевна, повременить еще самую малость. У меня такое чувство, будто сокровища где-то близко. Знать бы, где копнуть. -- А вы знаете? -- с непередаваемым сарказмом переспросила Глухарева. -- А я знаю! -- не без вызова ответил Каширский. -- Ну так копайте, -- неожиданно легко согласилась Анна Сергеевна. -- Но не долго. А то уже темнеть начинает -- будем еще тут по потемкам блудить! Однако Каширский решил сыграть свою роль до конца: -- Анна Сергеевна, мне нужна ваша помощь. Я тут несколько притомился и хочу на некоторое время передать вам свои экстрасенсорные способности... -- Только давайте без буйды, ладно? -- перебила Анна Сергеевна. -- Говорите, что я должна делать. -- Следуйте за мной. -- Каширский спрыгнул в яму и помог спуститься туда Анне Сергеевне. -- Вы что-нибудь чувствуете? -- Чувствую, -- честно призналась Анна Сергеевна. -- Непреодолимое желание надавать вам по шеям! Каширский щелкнул пальцами: -- А сейчас? Разве вы не ощущаете золотого потока, идущего вон из того угла? -- Ну, предположим, ощущаю, -- нехотя согласилась Глухарева. -- Только все это шарлатанство! -- А вы проверьте, -- предложил Каширский. -- Вот вам лопата, копните и убедитесь, что ваши чувства вас не обманывают. -- А по-моему, вы уже совсем с крыши съехали от своего экстрасенсорного астрала, -- пробурчала Анна Сергеевна, однако лопату взяла. -- Ну, копайте же, -- поторопил Каширский. Анна Сергеевна нехотя стала ковырять землю, и вскоре лопата наткнулась на что-то твердое: -- И вправду, что-то есть. Ну, вы, блин, даете!.. Еще через пару минут окрестности огласились победным криком -- так Анна Сергеевна выражала бурную радость по поводу извлечения малахитового ларца, наполовину заполненного драгоценностями. Ее напарник также старательно радовался, хотя избегал при этом резких движений, которые могли бы вызвать звон второй половины клада в его карманах. Но тут окрестности огласились звуками совсем другого рода: -- Всех перережу! Всех пограблю! Всем кровь пущу! (Очевидно, Анне Сергеевне все-таки не удалось "вывести надолго из строя" бывшего Грозного Атамана). Госпожа Глухарева едва успела прикрыть заветную шкатулку своими юбками -- над ямой изобразился Петрович. Правда, вид он имел, мягко говоря, не совсем товарный, а лохмотья были надеты наизнанку. -- Ну, долго вы еще тут будете? -- вопросил Петрович, глядя на Анну Сергеевну со смешанным чувством страха и ненависти. -- А ты что, хочешь продолжить, котик мой? -- почти пропела Глухарева и потянулась к грязным штанинам Петровича, насколько это можно было сделать, не очень вставая со шкатулки. Петрович отдернул ногу, будто от змеи, и даже отпрыгнул от края ямы, словно она была полна крокодилов и львов. -- Что делать? -- тихо спросила Анна Сергеевна у своего сообщника. -- Может, замочить его к такой-то матери? -- Не надо, -- самым обычным голосом ответил Каширский. -- Лучше дадим установочку. И, вытянув руки в сторону Петровича, он принялся вещать замогильным голосом: -- Даю вам установку. Вы должны десять раз медленно обойти вокруг озера, после чего станете совсем другим человеком. Ступайте же! Петрович послушно повернулся и, вздыхая, побрел вдоль берега. Но когда он сделал первый круг и вернулся на прежнее место, то ни Каширского, ни Анны Сергеевны уже не застал -- лишь на краю ямы чернела воткнутая в землю лопата. x x x Выйдя на двор, Василий и его друзья увидели, что небо уже почти стемнело и даже высыпали первые звезды. День был столь насыщен событиями, что пролетел, как на крыльях. Дубов незаметно дотронулся до Надиной руки: -- Наденька, вам и вправду так сильно хочется найти эти сокровища? Даже зная, что... -- Да-да-да, -- перебила Чаликова. -- Честно говоря, мне и хочется их найти, и надеюсь, что не найдем... Замок на дверях оказался еще более проржавевшим, чем ключ -- похоже, за прошедшие два десятилетия его открывали не очень-то часто (если вообще открывали). Чтобы заставить ключ повернуться, Чумичка даже извлек из-под кафтана баночку какой-то густой жидкости и капнул в скважину замка. Однако на вопрос, обычное ли это масло, или некое волшебное средство, колдун лишь загадочно усмехнулся. Внутри было совсем темно и затхло. Пришлось зажечь светильник, и тогда уж удалось разглядеть помещение. Домик состоял из двух не очень больших комнат, причем одна явно обустраивалась еще при царе Степане, а вторая просто доделывалась уже после него -- там был обычный дощатый пол, а стены и потолки безо всяких "излишеств". Зато первая комната, при всей запущенности, все-таки производила впечатление: хотя пол и очень сильно протерся, но было видно, что когда-то он был покрыт разноцветным паркетом с тонким узором; стены и потолок украшала лепнина, причем не какой-нибудь "ширпотреб", а сделанная со вкусом настоящего художника. В углу красовалась изразцовая печка. Василий сверился с чертежом и указал на стену, противоположную печке: -- Вот здесь. -- Где -- здесь? -- переспросила Надя. -- Где-то в этой стене. А более определенно тут уже не понять. Надежда оглянулась. Обстановка комнаты ничего не говорила о том, что здесь творилось на протяжении двух веков -- лишь несколько забытых на окне глиняных горшков, может быть, напоминали об увлечении Дормидонтовой матушки. Почти полное отсутствие мебели давало возможность более ясно оценить архитектуру и оформление: причудливый рисунок паркета, печные изразцы, ни один из которых не повторял другой; наконец, изысканные лепные украшения. Например, посредине потолка красовалось очень искусно выполненное гнездо аиста. А на той стене, где предполагался тайник, раскинулся барельеф, изображающий опушку леса. Надежда невольно залюбовалась тонкой отточенной выделкой каждого растения, каждого животного -- и должна была признаться себе, что ничего подобного не встречала ни в Эрмитаже, ни в Версале, ни во дворцах Рима и Венеции. А Васятка так и вовсе разинул рот от изумления -- он-то уж точно ничего такого за свою недолгую жизнь не видывал. -- И заметьте, друзья мои -- это самая обычная комната, а вовсе не какая-то парадная палата, -- сказал Василий. -- Можно только представить себе, каков был бы весь Терем, если бы царь Степан прожил на несколько лет дольше. -- Ну, приступим? -- Доктор полез в чемоданчик за стетоскопом и приладил раструб к уху огромного медведя, выглядывающего из чащи леса. В полумраке, царящем в комнате, и медведь, и деревья казались настоящими и гляделись почти зловеще. Вооружившись авторучкой, Надя принялась простукивать стену с другого края, где мимо пенька деловито бежал ежик с несколькими грибами на колючей спине. Васятка и Чумичка не очень понимали действий Нади с Серапионычем и оттого наблюдали за ними со смешанным чувством любопытства и недоверия. Дубов же, напротив, прекрасно понимал и оттого глядел с не меньшим недоверием -- он знал, что в таких случаях на внешнее впечатление полагаться не следует, ибо в нем наличествует немалая доля самовнушения. И если человек хочет что-то обнаружить (в данном случае -- пустоту в стене), то он ее обнаружит независимо от того, есть ли она там, или нет. Надежда и Серапионыч медленно продвигались навстречу друг другу и наконец встретились у подножия кряжистого дуба. Доктор вытащил из ушей трубки и вопросительно глянул на Чаликову. -- По-моему, если что и есть, то ближе к середине, -- как-то не очень уверенно ответила журналистка. -- Знаете, Наденька, я пришел к тем же выводам, -- закивал доктор. И, еще немного поколдовав над барельефом, очертил рукой прямоугольник примерно метр в длину и полтора в высоту. -- Вот здесь! -- И, заметив выражение некоторого сомнения на лице Дубова, предложил ему стетоскоп: -- Не верите, сами послушайте. -- Нет-нет, доктор, и вы, Наденька, я вам, конечно, верю, но что вы предлагаете делать, так сказать, практически? -- Как что? -- изумилась Надежда. -- Конечно, ломать стену! Однако этому воспротивился Васятка: -- Да что вы, такую красотищу портить! -- Я и сама не хочу ничего портить, но как же быть? Ведь ореха не отведаешь, скорлупки не сломав. -- Мы пойдем другим путем, -- решительно заявил Дубов. -- Давайте сперва подумаем. И тайник, если он есть, и эта замечательная картина -- они могли быть созданы только при жизни царя Степана, так как затем работы были резко свернуты. А Митька Смурной спрятал сокровища за несколько дней до смерти Степана, стало быть, маловероятно, что барельеф был сделан поверх тайника. Некоторое время все молчали, как бы осмысливая слова Дубова. Первым прервал молчание Серапионыч: -- Знаете, друзья мои, все это напоминает одно давнее дело Василия Николаича, в которое я имел честь был впутанным. -- А вы его потом прозвали "Полет над гнездом ласточки", -- улыбнулся Василий. -- Нет-нет, Наденька, не пытайтесь вспомнить, это случилось еще до нашего с вами знакомства. -- Ну вот, и тогда тоже сокровища были запрятаны за барельефом со зверями, хотя и не столь искусно сделанным. Нужно было всего лишь каким-то особым способом дотронуться до ласточки, и в стене открывалось отверстие... -- Ну так и здесь ласточка есть! -- радостно подхватила Чаликова. -- Вот, глядите, как раз посередине. С этими словами Надя принялась щупать изображение ласточки -- дергать за хвост, теребить клюв, нажимать на крылья. -- Наденька, оставьте птичку в покое, -- остановил ее Дубов. -- Что-то мне подсказывает, что искать нужно не там. -- Мне тоже, -- добавил Васятка. -- Я не знаю, как вернее сказать... Ну, в общем, это должно быть где-то повыше. Потому что иначе кто-то мог просто случайно задеть, и тайник бы открылся. -- А ведь верно! -- воскликнул Дубов. -- Молодец Васятка, умная голова. Владлен Серапионыч, не могли бы вы поточнее обозначить ту часть стены, где вы услышали пустоту? И главным образом верхнюю границу. -- Нет ничего проще. -- Доктор вновь всунул трубку в уши и принялся более внимательно, чем в первый раз, прослушивать стену. Потом взгромоздился на стул -- чуть ли не единственный предмет мебели, бывший в комнате. Дубов с Чумичкой даже встали поближе, чтобы подстраховать доктора на случай, если стул не выдержит. -- Вот здесь! -- Серапионыч провел линию по вершине дуба и рядом с ним, где по "небу" пролетали птицы. -- Ну а вертикальные пределы те же, что я вам показывал. -- И с этими словами доктор ловко спрыгнул со стула. -- Ну что ж, и это уже больше, чем ничего. -- Василий поднял светильник кверху и осветил аистиное гнездо на потолке. Кругом него были заметны несколько вмятин -- вероятно, память об алхимических опытах одного из бывших хозяев Терема. Затем детектив подошел к печке и приложился к ней ладонями, будто желая согреться, хотя печку не топили уже, наверное, лет двадцать. Остальные молчали, понимая, что именно в этот миг, может быть, в уме Василия что-то происходит, когда еще немного -- и он исторгнет из себя нечто незаурядное. Однако произнес Дубов слова, которые поначалу вызвали у его друзей даже некоторое недоумение: -- Не слишком ли много аистов? -- В каком смысле? -- удивленно переспросила Надя. -- Многие изразцы на печке изображают аистов, -- Василий загнул палец. -- На потолке их целое гнездо, -- он загнул еще один палец. -- Потом, те две птицы, что летят по верху на барельефе -- они ведь тоже аисты, или я ошибаюсь? -- Не ошибаешься, -- впервые разомкнул уста Чумичка. Остальные согласно закивали. Василий разогнул пальцы и радостно потер руки -- Надя и Серапионыч знали, что это движение означает высшую степень возбуждения: -- И обратите внимание: медведь один, ежик один, даже ласточка, и та одна, а аистов -- два! -- Ну и что из этого следует? -- все никак не могла сообразить Надежда. -- Пока что ничего, -- улыбнулся Дубов и вдруг столь стремительно вскочил на стул, что тот заскрипел пуще прежнего, и теперь уже Серапионычу пришлось "на всякий случай" встать рядом. -- Вот, смотрите, -- раздался сверху голос Дубова. -- Первый аист летит высоко, под самым потолком, и несколько правее, так что в прямоугольник, очерченный Владленом Серапионычем, не попадает. -- Не попадает, -- подтвердил доктор. -- А второй чуть пониже. И гляньте: в отличие от своего товарища, он немного выгнул шею книзу, и оттого его голова... Да-да-да, как раз! Пожалуйста, возьмите кто-нибудь у меня светильник, а я исследую голову аиста. -- Вася, но это же гениально! -- в искреннем восхищении выдохнула Надя, принимая фонарь. -- Элементарно, -- ответил детектив со скромностью, впрочем, отчасти наигранной. Дубов смахнул с аиста многолетнюю пыль и стал осторожно ощупывать его голову. -- Дайте что-нибудь острое, -- попросил он через несколько минут. Доктор вновь отворил чемоданчик, уложил туда сделавший свое дело стетоскоп, достал хирургический скальпель и протянул Василию: -- Только осторожнее, не порежьтесь. -- Не скажу за весь барельеф, но аист сработан из чего-то прочного, возможно, даже из мрамора, -- стал объяснять Дубов. -- И работа очень тонкая. А его глаз, такое впечатление, что заделан какой-то лепниной, и к тому же весьма небрежно. С этими словами он приставил острие скальпеля к глазу аиста и стал медленно поворачивать. -- Чувствую, что здесь, -- сказал он после нескольких минут упорных, но тщетных усилий, -- а никак не поддается. Еще бы, за двести-то лет не то что затвердело -- закаменело! -- Да вы, дорогой Василий Николаич, просто с инструментом управляться не умеете, -- усмехнулся доктор. -- Дайте-ка мне. Дубов и Серапионыч вновь поменялись местами, но и доктору с его навыками никак не удавалось сковырнуть с аистиного ока затвердевшую лепнину. Однако Серапионыч не унывал: -- Ну что ж, попробуем по-другому. С этими словами он вытащил из внутреннего кармана свою заветную скляночку и осторожно вылил малую толику содержащегося в ней живительного эликсира на голову аиста. Раздалось очень тихое, слышное одному Серапионычу шипение, и если голова, шея и клюв благородной птицы остались по-прежнему тверды, то вещество, залеплявшее глаз, стало мягким, будто известка или пластилин, и вскоре из-под его слоя показалась маленькая темная бусинка. Серапионыч ласково погладил аиста по спине: -- Да, бедняга, нелегко ж тебе было два века вслепую лететь... -- Ну, Владлен Серапионыч, что у вас там? -- от нетерпения даже чуть подпрыгнула Чаликова. -- А вы, Наденька, сами поглядите, -- предложил доктор, спускаясь на пол. -- Ух ты! -- выдохнула Надежда, заступив на его место. -- Попробуйте его чем-нибудь ткнуть, -- с замиранием в голосе попросил Дубов. Надя поднесла к глазу аиста шариковую авторучку, которой только что простукивала стену, и кончиком стержня надавила на глаз, сначала чуть-чуть, а потом со всех сил. И вдруг бусинка начала как бы проваливаться вглубь, и Надя почувствовала, что следом прямо у нее под руками со скрипом проваливается и часть барельефа. -- Вот это да! -- ахнул Васятка, увидев, как в стене появилась трещина в виде прямоугольника точно по границам, которые определил Серапионыч. Хотя миг назад барельеф имел совершенно цельный вид, без малейших намеков на какие-то зазоры. Надя отпустила авторучку, и стена обрела прежний вид. -- Или мне померещилось... -- не договорил Дубов, стоявший дальше других от барельефа. Чаликова вновь надавила на глаз -- и часть барельефа вновь провалилась внутрь стены. -- Попробуйте ее сдвинуть, -- дрожащим голосом проговорила Надя, продолжая держать стержень в аистином глазу. Доктор взялся за ствол березки, над которой летел аист, и подвижная часть барельефа сначала очень медленно, как бы через силу, а потом все увереннее стала уходить влево, будто дверь раздвижного шкафа. А в открывшемся проеме показалась груда золотых изделий тончайшей работы, усыпанных драгоценными камнями столь же искусной огранки. Глядя сверху на все это несметное богатство, Надежда вдруг почувствовала неимоверную скуку. Почему-то вспомнилась Москва, родители, младший брат, родная редакция, потом совсем уж неизвестно почему -- детство, Новый Год, елка, запах мандаринов, хрупкие елочные игрушки, таинственно поблескивающие в свете разноцветных лампочек... Почти как эти сокровища, только гораздо веселее и ярче. Надя медленно спустилась со стула и прислонилась к стене. Василий подошел и несмело взял ее за руку. Трудно сказать, что испытывали в этот миг их друзья. Васятка и Серапионыч разглядывали драгоценности, не решаясь прикоснуться. А внимание Чумички привлек лежащий на самом верху очень крупный ограненный бриллиант. -- Красивый камешек, -- почему-то вполголоса произнес доктор. Надежда почти через силу заставила себя взглянуть на "камешек": -- Неужели это и есть тот знаменинтый алмаз? Внушительно смотрится, но на пол пуда никак не тянет... Чумичка молча поднял бриллиант и переложил на сидение стула, чтобы все могли его получше рассмотреть. Отделка была очень необычная: с трех сторон переливались небольшие, сделанные безо всякого видимого порядка гранки, но с четвертой стороны он был плоским, будто срезанным. -- Это же... -- не веря своим глазам, прошептал Василий. А Чумичка извлек из-под кафтана еще один такой же камень с такой же "срезанной" гранью и соединил их -- Выходит, вторая половина магического кристалла все эти годы лежала здесь? -- тихо произнесла Надя. -- Получается, что так, -- столь же тихо ответил Василий. И сказал уже громче: -- Кристалл твой, Чумичка. Он принадлежит тебе по праву. -- А что будем делать с остальным? -- обратился ко всем вместе и в то же время как бы ни к кому доктор Серапионыч. Никто не ответил. И не потому что не знали, что отвечать, а потому что ответ был и так ясен. В том числе и самому Серапионычу. x x x Михаил Федорович наверняка прославился бы на все Кислоярское царство своей безграничной работоспособностью и редкими деловыми качествами, но увы -- особенности его службы исключали не только всякую славу, но и малейшую известность, если она выходила за пределы небольшого кружка подчиненных. Рабочий день Михаила Федоровича иногда длился двадцать четыре часа в сутки и отличался огромной напряженностью, при том, что свое местожительство и одновременно рабочее место -- малозаметный домик на окраине Царь-Города -- он покидал очень редко. Вот и теперь, несмотря на поздний час, Михаил Федорович принимал доклад от одного из своих ближайших сотрудников, которому мог бы доверять всецело, когда бы не имел застарелой привычки не доверять никому и ничему, в том числе и самому себе. Если бы посторонний каким-то чудом оказался на этих докладах, то он обратил бы внимание на то, как по-разному протекали беседы Михаила Федоровича и его подчиненных. Со своим основным помощником Глебом Святославовичем, ныне находящимся в служебной командировке, он говорил как профессионал высочайшего уровня с профессионалом столь же высокого уровня, оттого и понимали они друг друга с полуслова, а то и вовсе без слов. Хотя в их беседах неизменно присутствовала своего рода дистанция, если не сказать -- отчужденность, неизбежная даже при самых доверительных отношениях начальника и подчиненного. А вот с нынешним докладчиком, по имени Лаврентий Иваныч, степень откровенности была куда больше -- можно сказать, что шел деловой разговор двух единомышленников. Особо пристальное внимание Михаила Федоровича было обращено к "делу о пропавшем Ярославе", хотя Лаврентий Иваныч почему-то относился к нему очень легкомысленно: -- И чего тебе дался этот дурак Ярослав? По-моему, Михал Федорыч, ты преувеличиваешь его значение. Да он и сам прекрасно понимает, что в его положении лучше всего молчать и не высовываться. -- Да пойми ты, что дело не в Ярославе, -- строго посмотрел Михаил Федорович на своего собеседника. -- Если мы даже такого, как ты говоришь, дурака упустили, значит, система дала сбой! И где уверенность, что в следующий раз мы не лопухнемся уже по-настоящему? -- И что ты предлагаешь? -- Прежде всего -- проанализировать. Четко установить, где случилась просечка, и сделать выводы на будущее. Лаврентий Иваныч расстегнул ворот кафтана, достал футляр, извлек оттуда пенсне в золоченой оправе и водрузил на нос: -- Уф, теперь хоть нормально вижу. Если уж нельзя очки носить, так хоть бы линзу хоть какую достать бы... -- Ты еще скажи -- сбрить бороду и переодеться во френч с галифе, -- не без ехидцы усмехнулся Михаил Федорович. -- Да, так вот, я провел внутреннее расследование и установил, кто виновен в "проколе" с Ярославом. -- И кто же? -- Прежде всего -- я, как основное ответственное лицо. Во-вторых, Глеб. Нашел, кому поручить столь ответственное дело -- Каширскому с его "установками". Ну ладно Каширский, он вообще не совсем из нашей конторы, но ведь Глеб-то Святославович должен был его подстраховать... А третий виновный -- уж извини, Лаврентий Иваныч, но это ты! -- Я-то тут при чем? -- изумился Лаврентий Иваныч. -- Очень даже при чем. Учитывая важность дела, я поручил тебе проследить за тем, что произойдет на пруду... -- Так ведь мои люди проследили! И как только операция "Установка" дала сбой, я тебе тут же доложил. -- Да что толку, что доложил -- Ярослав-то исчез! Не докладывать надо было, а... а это самое на месте. -- А указаний, чтобы "это самое", ты не давал, -- возразил Лаврентий Иваныч. -- А то сам ты не понимаешь? -- раздраженно бросил Михаил Федорович. -- Я-то понимаю, но не могу же я сказать своим людям, чтобы они... -- замялся Лаврентий Иваныч. -- Ну, в общем, это самое. -- И это лишний раз говорит о твоем недостаточном профессионализме, -- подхватил Михаил Федорович. -- Ты должен так уметь сказать, ничего не сказав по сути, чтобы и так все было понятно. Ну и людей себе подобрать соответствующих! Забыл, что ли, кто решает все? -- Да где мы здесь такие кадры достанем? -- уныло вздохнул Лаврентий Иваныч. -- Кадры нужно учить и воспитывать, -- назидательно поднял кверху палец Михаил Федорович. -- А мы все время спотыкаемся именно на человеческом факторе: один не проследил, другой не учел, третий не понял указания. И так всякий раз... Ну ладно, продолжим разбор полетов. Раз объект ушел, следовало предпринять все, чтобы его найти. А что, спрашивается, было для этого сделано? -- Все возможное, -- уверенно отвечал Лаврентий Иваныч. -- Мы составили список связей Ярослава и в максимально сжатые сроки все "прочесали". -- Да видел я ваш список, -- отмахнулся Михаил Федорович. -- Нет, вроде бы все верно, а приоритеты расставлены как попало. Какие-то мещане Осьмушкины, какие-то купцы Кочерыжкины... Вот он -- формальный подход к делу. Скажи лучше, во сколько была проверка в церкви на Сорочьей улице? -- Ну, где-то после утренней службы, -- не очень уверенно ответил Лаврентий Иваныч. -- А туда надо было сразу, в первую же очередь! Я почти уверен, что без этого попа тут не обошлось. -- Не могли же мы врываться к нему посреди ночи! Все-таки отец Александр -- уважаемый человек, служитель веры... -- Кто служитель веры -- Александр? Разве ты не не знаешь, кто он таков на самом деле? -- Ну и кто же? -- Скоро узнаешь, -- мрачно пообещал Михаил Федорович. -- А сегодня, между прочим, он встречался и о чем-то беседовал с боярином Павлом, этим... -- Михаил Федорович едва удержался от какого-то очень грубого слова. -- В общем, наш любезнейший Глеб Святославович мне постоянно плешь проедает, будто против нас затевается заговор. Я не верил, а теперь все больше склоняюсь к тому, что в его словах немалая доля истины. -- Какой еще заговор! -- беспечно махнул рукой Лаврентий Иваныч. -- Отец Александр случайно встретился с боярином Павлом -- и уже заговор? По-моему, Михаил Федорович, ты малость перетрудился. -- Во-первых, не случайно, -- с нажимом произнес Михаил Федорович, -- а во-вторых, дело не только в этих двоих, а в том, что вообще все начинает идти наперекосяк. Раньше мы сами определяли, что и где должно происходить, а теперь плетемся в хвосте событий... Ну ладно, ты мне скажи лучше, что вы там учудили с этой княгиней, вдовой, как ее, имя все не запомню? -- Нет-нет, что ты, я к этому никакого отношения, -- почти испуганно замахал руками Лаврентий Иваныч. -- Вот я и говорю -- опять мимо нас, -- подхватил Михаил Федорович. -- И так все чаще и чаще. А почему? А потому что кое-кто, -- он неопределенно указал в потолок, -- выходит из-под нашего влияния. И так исподволь это делает, что мы и сами не заметили, как очутились на обочине. Хорошо еще, что не в канаве... -- Ну, знали же, кто он таков, -- заметил Лаврентий Иваныч. -- Надо было другого "раскручивать", не такого хитрозадого. -- Ничего, пускай покамест порезвится, -- угрюмо проворчал Михаил Федорович. -- Никуда он без нас не денется! А будет много прыгать -- другого найдем. -- Ну и как же ты собираешься восстановить былое влияние? -- как бы без особого любопытства спросил Лаврентий Иваныч. -- Как? Очень просто -- делами. Только так мы сможем доказать, и прежде всего самим себе, что еще на что-то годимся. А первое дело -- поймать Ярослава и достойно его проучить. -- Дался тебе Ярослав, -- усмехнулся Лаврентий Иваныч. -- Как будто кроме него и заняться-то нечем. -- ...И завтра же "прощупаем" этого всезнайку отца Александра, -- как бы не заметив последних слов собеседника, продолжал Михаил Федорович. -- Не сразу, не сразу. Сперва мы его плотно "попасем", а уж потом и "пощупаем". Последние слова Михаил Федорович проговорил с особыми интонациями и особым выражением лица. Давно изучивший нрав своего начальника Лаврентий Иваныч знал: это означает, что Михаил Федорович готов идти до конца, не считаясь ни с чем и даже не всегда соизмеряя цели со средствами к их достижению. x x x  * ЧАСТЬ ВТОРАЯ *  ЦАРСКАЯ МЫШЕЛОВКА Дормидонту очень хотелось бы, чтобы его гости погостили еще хотя бы денек, но увы -- они решили отъезжать с утра пораньше. И уехали бы по-английски, не прощаясь, если бы Серапионыч не воспротивился -- он лучше других понимал, как обидит хозяина такой поспешный, без патриархального прощания, отъезд. Ну и, ясное дело, по такому случаю Дормидонт задал завтрак, стоящий хорошего обеда. Видя впереди долгие дни скучного одиночества, Дормидонт старался наговориться впрок. И, конечно же, расспрашивал гостей о вчерашних "кладоискательских" успехах. Для Дубова подобные расспросы были словно нож вострый. Не будем судить, хорошо это или нет, но Василий совершенно не умел врать. Поэтому повествование о том, что происходило в заброшенном домике, он предоставил Серапионычу, а сам больше слушал, уткнувшись носом в тарелку. Разумеется, это не значило, что доктор имел склонность ко лжи -- просто он был прекрасным рассказчиком и не почитал за большой грех иногда ради красного словца слегка приукрасить действительность. Но сегодня доктор превзошел самого себя, чему, несомненно, отчасти содействовало и содержимое скляночки, которое он не забывал подливать себе в чай. Впрочем, при всем красноречии Серапионыч умудрился ничего не сказать по существу. И дело было не только в Петровиче, который вполне мог подслушивать за дверьми, но и в том, что Дубов и его друзья решили не посвящать в тайны тайника даже Дормидонта. -- И вот разверзлись хляби небесные, и соскользнул покров, и пали стены неприступные, -- азартно вещал Серапионыч, размахивая вилкой с нацепленным на нее соленым рыжиком, -- и открылась нам тайна неведомая, доселе неслыханная!.. -- Погоди ты, эскулап, -- с трудом вклинился Дормидонт во вдохновенный монолог Серапионыча. -- Скажи лучше, нашли вы там хоть чего, или нет? Доктор чуть смешался -- с горних высей его "приземляли" на грешную землю. На помощь Серапионычу пришла Надя: -- Государь, вы оказались на редкость проницательны: там и вправду была бутыль вина. И знаете, двести лет выдержки пошли ему на пользу -- вкус просто бесподобный!.. Ведь правда же? -- неожиданно обратилась она к своим спутникам. Дубов лишь что-то буркнул и слегка покраснел, а Васятка легко согласился, что да, вкус у вина -- лучше не бывает. Видимо, Васятка при этом рассуждал так: Вот ежели бы там оказалось вино скисшее, а он подтвердил бы, что вкусное, то это было бы вранье. А раз вина вообще не было, то и вранья тоже как бы и не было. -- Да-да, такого винца я еще в жизни не пивал, -- радостно подхватил Владлен Серапионыч, дабы отвлечь внимание Дормидонта от смущения Василия Николаевича. -- Мы даже хотели принести вам, но вспомнили, что вы не употребляете, и оставили, где нашли. И решили, что когда в следующий раз окажемся в ваших краях, то непременно допьем! -- Ловлю на слове, -- усмехнулся царь. -- Впрочем, кое-что мы там нашли и кроме винца, -- скромно заметила Чаликова. -- Хотя, конечно, это далеко не то, что мы надеялись отыскать. -- Ну-ка, ну-ка, -- подался вперед Дормидонт. Надежда подняла худосочный мешок, лежавший возле ее стула, и высыпала прямо на стол содержимое -- те несколько украшений, которые были в "кузнечном" сундуке с иконами. (Поразмыслив, друзья решили именно их выдать за все, что им удалось найти. Это, по мнению Чаликовой, должно было бы отвадить власти от новых поисков, которые непременно бы начались, если бы Дубов и его товарищи сказали, что ничего не нашли. А так вроде бы и клад был найден, ну а что сокровищ так мало -- не их вина. Местом же отыскания клада, по предложению Серапионыча, решили объявить берег озера, где после Анны Сергеевны и Каширского осталась глубокая и широкая яма). Вооружившись дареной лупой, Дормидонт стал внимательно разглядывать украшения, однако особого восторга они у царя не вызвали: -- Да тут же, понимаешь, даже и не драгоценности вовсе, а так -- пустячки. -- Уж не хотите ли вы, Государь, сказать, что это -- ненастоящие драгоценности? -- удивился Серапионыч. Царь взял какое-то колечко с камешком, еще раз внимательно рассмотрел его в лупу и даже попробовал на зуб: -- Что тут скажешь? Золото вроде настоящее, и камень тоже, а сделано как-то наспех, без старания. Нет, конечно, я не бог весть какой знаток, но уж настолько-то разбираюсь. -- А вот это? -- Василий протянул Дормидонту золотую брошку, которую он неудачно пытался подарить Настасье. Однако Дормидонт лишь мельком оглядел брошку: -- Дешевка. Видите, и позолота кое-где сошла, и камешки половина выпали. Да какие там камешки -- обычные стекляшки. Удивляюсь, как Степан мог на такое позариться! -- Ну, Степан же не сам грабил Новую Мангазею, -- заметил Дубов. -- А его воины могли и не разбираться в ювелирных тонкостях. Видят, красивая вещица -- и в сумку. Тут дверь медленно раскрылась, и в трапезной появился Петрович. Что-то в его облике показалось Чаликовой не совсем обычным, она только не могла понять, что именно. А если бы Надя пригляделась внимательнее, то заметила бы, что дырявая рубаха на Петровиче не болталась, как обычно, а заправлена в латаные штаны, и даже рваные башмаки были чуть чище, чем обычно. Кроме того, остатки волос теперь не торчали как попало, а были аккуратно зачесаны на плешь. Перемены в Петровиче стали еще более наглядны, едва он открыл рот. -- Сударыня, -- учтиво полупоклонился он в сторону Чаликовой, -- и вы, достоуважаемые господа. Наш возница, почтеннейший Чумичка, хотел бы узнать, не изъявите ли вы желание тотчас пожаловать в карету и отправиться в Царь-Город, дабы не злоупотреблять покоем высокочтимого хозяина сего мирного прибежища? -- Право же, побыли бы еще, -- неприязненно глянув на Петровича, сказал Дормидонт. -- Позвольте напомнить, сударь, что главная цель нашего пребывания в сием поместье уже достигнута, -- еще учтивее продолжал Петрович, покосившись на разбросанные по столу украшения, -- и лично я не вижу причин далее здесь задерживаться. Позвольте также милостивейше напомнить, что наш обожаемый правитель, сиречь царь Путята, ожидает нас, снедаемый надеждами на успешное обретение утраченного. -- Хоть завтрак закончить ты нам позволишь? -- хмуро спросил царь. -- Да ладно уж, садись за стол, съешь чего-нибудь, чего зря стоять. -- О нет, я не считаю себя вправе сидеть наравне со столь высокопоставленными особами, -- отказался было Петрович, но почувствовав, что во второй раз его вряд ли пригласят, почел за лучшее согласиться: -- Однако, ежели вы так настаиваете, то я, конечно же, присоединюсь к трапезе и откушаю что-либо от ваших невиданных щедрот! С этими словами он присел на краешек стула и с помощью большой ложки переложил из блюда к себе на тарелку совсем немного (!) какого-то овощного кушанья, после чего стал медленно его есть, помогая себе вилкой и кусочком хлеба (!!), а от вина отказался вовсе (!!!), ограничившись кружкой кваса, да и то неполной. Все, кто был за столом, тихо дивились столь скоропостижным переменам в бывшем Грозном Атамане, и гадали, к лучшему ли они, или наоборот. x x x Лишь к утру достигли Каширский и Анна Сергеевна стен Царь-Города. Чтобы попасть в столицу, нужно было миновать ворота, в которых обычно стояли двое-трое стрельцов в красных шапках, вооруженных секирами. В их обязанности входило брать подати с въезжающих в столицу иноземцев и проверять купеческие обозы на предмет недозволенных товаров. На обычных путников, а тем более пеших, стрельцы, как правило, внимания не обращали и пропускали их туда и обратно беспрепятственно. Однако на сей раз путникам явно не повезло -- стрельцы встретили их скрещенными поперек ворот секирами: -- Кто такие? Каширский вздохнул, опустил на землю мешок и извлек из внутреннего кармана свернутую вчетверо грамоту, из которой следовало, что податель сего, господин имярек, исполняет особые поручения и должен быть пропускаем беспрепятственно даже в такие места, куда обычным смертным далеко не всегда открыт ход. Грамоту венчала круглая печать и подпись весьма значительного должностного лица, которая обычно отваживала служивых задавать Каширскому какие-либо дополнительные вопросы. На стрельцов же привратников, похоже, куда большее впечатление произвели отнюдь не подпись и не печать, а имя самого предъявителя. -- А-а, так вы и есть Каширский? -- голосом, ничего хорошего не предвещавшим, проговорил первый стражник. -- Вас-то нам и надо! -- А в чем, собственно, дело? -- забеспокоился Каширский. -- А то сами не знаете! -- ухмыльнулся второй охранник. -- В Сыскном приказе вам немало порасскажут о ваших темных делишках! -- Вы не имеете права! -- захорохорился Каширский. -- Я ученый с мировым именем, без пяти минут Нобелевский лауреат, я самого царя Путяту консультирую!.. -- А кстати, что у вас в мешочке? -- вдруг спросил первый стрелец. -- Покажите, будьте так любезны. -- Ни за что! -- испуганно вскричал Каширский, вцепившись в мешок. -- Это мои личные вещи. Охранник с силой потянул мешок на себя, Каширский не отдавал, и кончилось это тем, чем и должно было -- мешок порвался, и через дырку на землю посыпались драгоценные украшения, старинные монеты и золотые кувшинчики. -- Значит, личные вещи? -- усмехнулся второй стрелец. -- Ну что ж, господин Каширский, пройдемте со мной. -- Тогда и меня ведите! -- не выдержала Глухарева. -- Я тоже замешана в разных темных делишках!.. -- Сударыня, не морочьте голову, -- отмахнулся от нее первый стрелец, будто от назойливой мухи. -- Ступайте своим путем и не мешайте нам работать. -- Это вы нарочно устроили, чтобы... -- крикнула Анна Сергеевна вдогонку -- и осеклась. А хотела она сказать: это вы нарочно устроили, чтобы не делиться со мной. Так сбылось второе пророчество Херклаффа о "каталашке" для Каширского. Анна Сергеевна смачно плюнула и, миновав ворота, вошла в город, на ходу обдумывая, как бы ей вызволить сообщника, а главное -- вернуть драгоценности. x x x Лошади, щедро покормленные в Загородном тереме, резво несли карету в направлении Царь-Города. Путешественники все больше помалкивали, молчал и Петрович, сжимая в руках "дипкурьерский" мешок, куда перед отъездом перегрузили те более чем скромные украшения, которые и должны были играть роль Степановских сокровищ. Когда же к Петровичу обращались, он отвечал неизменно учтиво, порой до приторности. При этом Надя ловила себя на мысли, что у нее было бы куда спокойней на душе, если бы Петрович вел себя по-прежнему: визжал, вскидывался по всякому поводу, а по каждому третьему поводу размахивал ржавыми кухонными ножами. Василий думал о том, что накануне в спешке они не договорились о дальнейших действиях и не согласовали, кто и что будет отвечать в случае чьих-либо расспросов. Вообще-то сыщик надеялся, что им и не придется встречаться с должностными лицами Царь-Города, а просто они сдадут Рыжему "по описи" заявленные сокровища и с заходом солнца уйдут в "свой" мир. Карета замедлила ход и остановилась на обочине. Дверь приоткрылась, и в проеме появился Чумичка: -- Небольшая остановка. Лошадям нужна передышка, да и нам не мешает размяться... -- Да-да, друг мой, это вы хорошо придумали, -- обрадовался Серапионыч. -- Что может быть лучше, как подышать свежим воздухом. Да и вид здесь прелестный... Доктор был прав -- Чумичка остановил лошадей в таком месте, где к дороге примыкала большая живописная поляна, за которой темнел привычный лес. А в густой траве между знакомых и незнакомых луговых цветов кое-где алели запоздалые земляничины. -- Какой чудный уголок, -- сказал Василий, удобно развалясь на траве. -- Спасибо, Чумичка, что привез нас сюда. Знаете что, друзья мои, а давайте тут весь день проведем! А потом заедем к Рыжему, передадим ему весь этот хлам и -- домой! -- Ну, Васенька, это уж вы