нные каменья, а на самое заветное -- на наше славное прошлое и на наши Святые Иконы! -- И, многозначительно помолчав, Путята заключил: -- А кое-кто все еще сомневается, что рыцари -- не все, конечно, некоторые -- куют крамолу на наши обычаи, на нашу древнюю веру! -- Что вы с ним сделали? -- с тихой яростью повторила Чаликова. -- Об участи сего разбойника, сударыня, вам незачем беспокоиться, -- бесстрастно глядя прямо в глаза Надежде, отчеканил Лаврентий Иваныч. -- С ним поступили по справедливости. И Лаврентий Иваныч на миг приставил ладонь к горлу, как бы поправляя покривившийся воротник. -- Ну ладно, довольно об этом, -- поспешно проговорил Путята. -- Давайте потолкуем о более приятном. Конечно, я прекрасно понимаю, что вы свершили это благодеяние не ради почестей и наград, и все же хотел бы вас чем-нибудь отблагодарить. И очень прошу -- считайте это не платой за услугу, а знаком моего личного к вам расположения и глубочайшего уважения!.. Конечно, я мог бы подарить вам что-то из ваших же находок, но это, по-моему, было бы не совсем умно. Поэтому просите у меня всего, чего желаете -- и я постараюсь выполнить. Госпожа Чаликова? -- Ничего мне от вас не надо, -- резко, почти грубо ответила Надежда. -- Понимаете, Государь, нам действительно ничего не нужно, -- попытался Василий сгладить Надину дерзость. -- Для нас величайшим счастием была уже сама возможность побывать в Тереме, провести увлекательное разыскание и разгадать тайну. А наградой нам будет сознание, что мы принесли хоть какую-то пользу Кислоярскому народу. Услышав такое, Путята еще раз соскочил с трона и бросился пожимать руки Дубову и Чаликовой: -- Вот они, золотые слова! Вот она, высшая бескорыстность, вот оно, истинное бессеребреничество! Казалось бы, кто мы для вас -- чужая страна, чуждый народ... Нет, вы просто святые люди, и мне хочется пасть перед вами на колени, как перед ангелами, как перед святыми угодниками, как пред самим Господом Богом! И лишь вмешательство чернобородого дьяка удержало Путяту от действия, несовместимого с царским положением. А Надя гадала -- был ли этот искренний порыв очередным фиглярством, или их бескорыстие и впрямь так проняло Путяту. -- Ваше Величество, -- обратилась Чаликова к царю, -- ни мне, ни Василию Николаевичу действительно ничего не нужно. Но с нами был еще и Владлен Серапионыч. Теперь его здесь нет, но уверена, что он попросил бы вас об одной маленькой услуге. -- И о какой же? -- участливо спросил Государь. -- Освободите из-под стражи невиновного человека. -- В нашей стране, сударыня, невиновных людей под стражу не берут, -- назидательно промолвил Путята. -- Ведь мы строим правовое государство! Надежде очень хотелось сказать на это что-то очень грубое, даже неприличное, но когда было нужно, она умела сдерживать себя: -- Разумеется, я не вправе ставить под сомнение работу ваших правоохранителей, но даже если этот человек виновен, то проявите милосердие, вспомните о его былых заслугах!.. -- Да, я далек от совершенства, но стараюсь в меру своих малых сил править милосердно и справедливо, -- елейным "головлевским" голоском ответствовал Путята. -- Однако, прежде чем явить великодушие, я должен услышать имя того злодея, за коего вы, госпожа Чаликова, столь усердно ходатайствуете. -- Боярин Андрей, -- сказала Надя. Царедворцы неодобрительно зашушукались, даже Василий покачал головой, будто говоря: "Мало тебе Минаиды Ильиничны, мало тебе дона Альфонсо..." Единственным, кто воспринял Надеждино ходатайство спокойно и даже доброжелательно, был, разумеется, Путята: -- Что же, я готов исполнить вашу просьбу, тем более, что она исходит не только от вас, но и от высокочтимого господина Серапионыча. Однако карать и миловать не совсем входит в мою компе... контепе... контемпен... в общем, в мое ведение. Но, по счастью, здесь находится большой знаток судебно-следственных дел. Прошу вас, боярин Павел! Боярин Павел подошел к престолу и встал рядом с Надей. -- Уважаемый боярин Павел, что вы думаете о виновности или невиновности боярина Андрея? -- Следствие продолжается, Государь, -- сдержанно ответил боярин Павел, -- но пока что никаких доказательств его вины нет. А можно ли таковыми считать свидетельства, которые... -- Пал Палыч, мы с вами не в суде и не в Сыскном приказе, -- перебил Путята. -- Скажите просто, по совести. -- Я уверен, что боярин Андрей невиновен, -- твердо заявил боярин Пал Палыч, вызвав еще один общий всплеск неодобрения. -- Что ж нам делать-то? -- на миг задумался Путята. И решился: -- Ну, будь по-вашему. Совсем освободить боярина Андрея, конечно, даже я не вправе, и единственное, что я могу -- так это разрешить ему перебраться к себе домой, но с лишением права выходить оттуда без особого дозволения... Нет-нет-нет, почтеннейшая, не нужно благодарностей, я лишь исполняю вашу просьбу и свой долг милосердия. -- И тем не менее -- спасибо вам, -- тихо сказала Надя. Пока Чаликова разговаривала с царем, Дубов разглядывал царскую палату, которая казалась ему как бы продолжением своего хозяина: ощущалось в ней что-то неуютное, казенное, хотя вроде бы все было на месте: столы, стулья, ковры, занавески, цветы на подоконнике... И вдруг между двух горшков с цветочками, похожими на герань, Василий увидел серую мышку с длинным белым хвостом. Она сидела на задних лапках и, как показалось Дубову, внимательно наблюдала за происходящим. Заметив, что на нее смотрят, мышка скрылась за горшком, но не ушла -- подрагивающий хвостик выдавал ее присутствие. Разумеется, наблюдая за мебелью, цветами и мышами, детектив прислушивался и к беседе. -- А завтра вы будете моими личными гостями, -- говорил Путята. -- И вы, госпожа Чаликова, и вы, господин Дубов, и, само собой, лекарь господин Серапионыч. Мы вам покажем соколиную охоту в наших пригородных угодьях. В своих краях вы ничего подобного не видали, уверяю вас! Соколиная охота никак не входила в планы Дубова и Чаликовой, равно как и прочие царские забавы -- они собирались с заходом солнца уйти в свой мир. Почувствовав, что Надежда уже собирается вежливо отказаться, Василий поспешно ответил: -- Благодарим вас, Государь. Я не сомневаюсь, что завтрашняя охота запомнится нам до конца наших дней. Надя недоуменно глянула на Дубова, но промолчала. В ее душе шло борение двух желаний: поскорее покинуть Царь-Город и вообще параллельный мир и забыть о нем, как о кошмарном сне -- и остаться, чтобы вывести на чистую воду всех злодеев и убийц, вплоть до самых верхов. Единственное, что ее удерживало -- это опасение, что благие намерения приведут, как в случае с Минаидой Ильиничной, к еще худшим последствиям. x x x Тракт, соединяющий Царь-Город с Новой Мангазеей, заслуженно считался самой оживленною дорогой Кислоярского государства. Этим обстоятельством определялось и то, что в течение всех двухсот лет, прошедших со времени присоединения некогда вольного города, власти по мере возможностей старались поддерживать Мангазейский тракт в "товарном" виде: где возможно, дорога была спрямлена, где возможно -- расширена и даже снабжена твердым покрытием. Разумеется, причиною тому была не прихоть многих поколений Кислоярских правителей, а здравый расчет: если бы дорога пришла в небрежение и стала непроезжей, то затруднилась бы и связь с Новой Мангазеей, а Царь-Город вновь превратился бы в захолустье, каким был до царя Степана. Вообще же отношения столицы и Новой Мангазеи были довольно своеобразными: Мангазея делала вид, что подчиняется Царь-Городу, а царь-городские власти делали вид, что управляют Новой Мангазеей. Хотя все управление сводилось к тому, что в городе на Венде стоял небольшой воинский отряд, никак не вмешивающийся в действия местных властей. Столичные же власти вынуждены были мириться с таким положением вещей, тем более, что ежегодные подати, которые исправно поступали из Новой Мангазеи, выгодно стоящей на стыке торговых путей, весьма существенно пополняли государственную казну. Кроме тракта, Царь-Город с Новой Мангазеей соединял еще и водный путь -- река Кислоярка. Она возникала из студеных родников в дремучих лесах Кислоярской земли, из многочисленных ручьев и речушек, сливающихся и впадающих друг в друга. По пути Кислоярка вбирала в себя воды нескольких притоков и впадала в полноводную Венду в нескольких верстах от Новой Мангазеи. Если в "нашей" действительности Кислоярка давно была отравлена химическими предприятиями и только в последние годы начала понемногу "приходить в себя", да и то благодаря упадку бывшей советской промышленности, то в параллельном мире она сохраняла первозданную чистоту и прозрачность, а выше Царь-Города ее воду можно было даже пить, не кипятя. В то время как труженица-Венда каждодневно несла на своих волнах десятки судов, до краев груженных товарами со всех концов света, лентяйка-Кислоярка словно бы нарочно делала такие извивы, по которым могли безнаказанно пройти разве что небольшие ладьи и струги купца Кустодьева. Правда, Царь-Городский преобразователь господин Рыжий давно мечтал углубить дно реки и даже выпрямить русло, но из-за скудности средств эти его замыслы так и оставались замыслами, и Кислоярка продолжала вольготно нежиться среди пойменных лугов и нетронутых лесов, кое-где подступавших к самой воде. В нескольких местах излучины Кислоярки подходили совсем близко к дороге, и путникам открывались изумительные виды, один другого краше, на синеву реки, проблескивающую за редким прибрежным ивняком, на заливные луга и заречные холмы, поросшие густым лесом. Но торговый и чиновный люд, путешествующий по Мангазейскому тракту, конечно же, не замечал этих красот. Никому и в голову не приходило остановиться, выйти из душной кареты, пройти пол версты по тропинке, чуть видной в росистой траве, а потом, скинув тяжелые башмаки, прилечь на прохладном берегу, слушая ворчливое журчание воды и глядя на белые облака, медленно проплывающие где-то высоко в небесной синеве. Увы -- торговый и чиновный люд не обращал внимания на подобные пустяки, предпочитая останавливаться в корчмах, на постоялых дворах и ямщицких станциях, коих вдоль оживленного тракта было немало. На одной из прибрежных лужаек, прямо на траве под высокою березой, расположилась странная пара: мужичок самой заурядной внешности, в лаптях, серой крестьянской рубахе и таких же штанах, подпоясанных бечевкой, и девица явно не первой молодости в вызывающем красном платье и с густо накрашенным лицом. Неподалеку от них тощая лошадка, запряженная в простую крестьянскую телегу, мирно щипала травку. Если бы кто-то вздумал спросить, что объединяет этих столь непохожих людей, то получил бы ясный и вразумительный ответ: девица -- это гулящая девка Акунька из Бельской слободки, а ее спутник -- дядя Герасим, призванный вернуть свою непутевую племянницу к честному деревенскому труду. -- Наконец-то мы на свободе, -- говорила "Акунька". -- Если бы ты знал, Ярослав, как я ждала этого дня! И словно сама Судьба привела нас сюда -- я и не ведала, что в нашем краю есть такие удивительные уголки... -- Ну, тебе-то это простительно, Евдокия Даниловна, -- усмехнулся "дядя Герасим", -- а я по этой дороге тысячу раз ездил -- и ничего, ровным счетом ничего не замечал. -- Ярослав поудобнее устроился на траве, прислонившись спиной к березовому стволу. -- А завтра мы будем далеко-далеко, и больше никогда сюда не вернемся. Понимаешь -- никогда. Подумай, пока не поздно -- ты еще можешь воротиться домой. -- О чем ты говоришь, -- тихо промолвила Евдокия Даниловна. -- Неужели ты думаешь, что я могу тебя оставить? Плохо ж ты меня знаешь. -- Пойми, Евдокия -- мое теперешнее положение стократ хуже, чем в тот день, когда мы с тобой полюбили друг друга, -- вздохнул Ярослав. -- И жив-то я сегодня единственно потому, что все считают меня покойником. А ежели я хоть чем-то выдам себя, то меня найдут и погубят -- даже на другом конце света, за тысячу верст от Царь-Города. Подумай, Евдокия Даниловна, какая судьба тебе уготована -- подумай, пока не поздно. -- Я уже все для себя решила, -- твердо ответила Евдокия Даниловна. -- И давай больше не будем об этом. Княгиня встала, оправила платье, прошлась по траве, потянувшись, сорвала с ветки березовый листок. Потом опустилась рядом с Ярославом и положила голову ему на колени: -- В детстве я могла часами глядеть на облака. И представлять себе, на что они похожи. Вот это, что прямо над нами -- вылитый корабль, приглядись! -- Да, что-то общее есть, -- приглядевшись, согласился Ярослав. -- Вот на таком корабле мы и уплывем нынче же ночью. Или завтра утром. -- Вот и мы уплывем, -- задумчиво промолвила Евдокия Даниловна, -- и все нас забудут, и еще тысячу лет пройдет, а речка все так же будет течь, и облака все так же будут проплывать в вышине, каждое не похожее на другое, и травы так же будут пахнуть... Вдруг княгиня резко выпрямилась: -- Любимый, а не слишком ли мы тут засиделись? Не пора ли в путь? Ведь отец Александр говорил, что скорость решает все. -- Это он говорил из расчета, что придется уходить от погони. А теперь такое возможно только в одном случае: если князь догадается, что ты -- это не ты. -- На этот счет можешь не беспокоиться, -- не без горечи усмехнулась Евдокия Даниловна. -- Князь всегда обращал на меня внимания не больше, чем на любой другой предмет домашнего обихода. Я была для него лишь вещью, только и всего. Раз полагается, чтобы у градоначальника была жена -- вот у него и есть жена. А что я за человек, что меня волнует, что я думаю, что чувствую -- ему безразлично. -- Княгиня улыбнулась. -- Знаешь, Ярослав, мне кажется, что та девица с Бельской слободки вполне могла бы ему заменить меня. -- А какова она собой? -- спросил Ярослав. -- Погляди на меня. Я только сегодня так вырядилась, а Акуня каждый день такая. Хотя, когда ее отмыли от белил и румян, то от меня даже не отличишь. Ни дать не взять, никакая не потаскушка, а настоящая княгиня Длиннорукая. Конечно, пока рот не откроет... -- А из тебя, Евдокия Даниловна, могла бы получиться прекрасная потаскушка, -- шутливо заметил Ярослав. -- Будь я ходоком в Бельскую слободку, то на других тамошних девиц и не глядел бы! И вдруг Ярослав стремглав бросился на траву, увлекая за собой Евдокию Даниловну. -- Что с тобой? -- отбиваясь, проговорила княгиня. -- Прямо тут хочешь проверить, какова из меня... -- О чем ты? -- удивленно шепнул Ярослав. -- Туда лучше погляди. И голову старайся не поднимать. По реке плыла утлая лодочка. Молодой крепкий парень греб веслами, а пригожая девушка с веночком из ромашек и васильков сидела напротив и, влюбленно глядя на своего спутника, что-то пела приятным низким голосом. -- Счастливые, -- вздохнула Евдокия Даниловна. -- А с чего ты так перепугался? -- Я решил, что это за мной, -- смущенно ответил Ярослав. -- Да и как знать -- может быть, они вовсе не счастливые влюбленные, а... Нет, я успокоюсь только тогда, когда мы будем на корабле. Не раньше. -- А чего тебе бояться? -- возразила княгиня. -- Ты ж сам говорил, что тебя все считают покойником. -- Ты их не знаешь, -- мрачно ответил Ярослав. -- Не дай бог оказаться на их пути. Такие и со дна морского достанут, и из могилы вынут. Ты думаешь, отчего мы тут отдыхаем вместо того, чтобы в Новую Мангазею ехать. Оттого, что в Мангазее слишком многие меня в лицо знают. -- Ярослав осторожно вытянул из волос княгини длинную травинку. -- Нет, мы туда приедем ближе к вечеру и отправимся прямиком к одному верному человеку. У него собственный дом в лучшей части города, как раз рядом с Христорождественским собором. -- Правда? -- обрадовалась Евдокия Даниловна. -- Я много слышала об этом храме, но ни разу в нем не бывала. -- Ну вот и побываешь, -- улыбнулся Ярослав. -- Поставишь свечку святому Николаю, хранителю всех путешественников. А ночью на корабль -- и в путь. Хоть вверх по Венде, хоть вниз -- только бы подальше. Только бы подальше... x x x Первой, кого хозяин и доктор увидели, переступив порог княжеского дома, была Маша. Она чуть не плакала, приговаривая, что ее любимую хозяйку не то подменили, не то заколдовали, не то бесов на нее наслали. А подойдя к княгининой спальне, они услышали из-за дверей столь отборную брань, что даже Длиннорукий, отнюдь не чуждавшийся соленого словца, покраснел, будто красна девица. Серапионыч же воспринимал выходки княгини спокойно, как врач, наблюдающий признаки заболевания. Князь со всех сил заколотил в дверь: -- Евдокия, кончай бузить, открывай! -- Входи, не заперто! -- откликнулась княгиня, хотя в действительности ее ответ был несколько длиннее, просто если бы мы решились привести его целиком, то в письменном виде большинство слов пришлось бы заменить отточиями, а в звукозаписи -- заглушающим писком. Княгиня встретила мужа и доктора, полулежа на кровати поверх покрывала. На ней было то же темное платье, в котором настоящая Евдокия Даниловна ушла из дома, лишь на голову она водрузила какую-то заморскую шляпку из княгининого гардероба. Увидев, что князь не один, княгиня чуть смутилась, но тут же вновь "покатила бочки" на супруга: -- Чего зыришься, придурок -- жену в первый раз увидел? Тоже мне, блин, градоначальник! Пошел вон, я тебе сказала, и без чарки не возвращайся! -- Ну вот видите, -- негромко сказал князь доктору. -- И что делать -- ума не приложу. -- Да, случай запущенный, но не безнадежный, -- глубокомысленно изрек Серапионыч. -- Однако прежде всего я должен осмотреть пациентку. Оставшись наедине с княгиней, доктор непринужденно подсел к ней на кровать: -- Ну, голубушка, на что жалуемся? -- И долго мне еще тут сидеть? -- вполголоса спросила "пациентка". -- Представляете, что со мной будет, если он поймет, что я -- не княгиня? -- Не поймет, -- обезоруживающе улыбнулся Серапионыч, -- уж об этом я позабочусь. И, собственно, вот о чем я хотел бы с вами поговорить... Да. Почему бы вам не взглянуть на пребывание у князя, как на естественное продолжение вашего вынужденного ремесла? -- Чаво? -- разинув рот, княгиня уставилась на доктора. -- Ну, как бы вам это объяснить? Обслуживать тех людей, что крутятся в Бельской слободке -- тут, знаете, большого ума не надо. А вот с князем Длинноруким куда сложнее. Я, конечно, не знаю всех подробностей его личной жизни, но судя по тому, что от него сбежала супруга, дело обстоит не самым лучшим образом. И вот вам-то и предстоит решить некую сверхзадачу -- пробудить в князе чувственность, заставить его вспомнить, что он не только градоначальник, но и, простите, мужчина. И я надеюсь, нет, просто уверен, что вы с этим заданием справитесь как нельзя лучше! -- А что, еще как справлюсь! -- с задором подхватила Акуня. -- Я ему такую, блин, любовь устрою, что ого-го! -- Очень рад, что вы ухватили суть дела, уважаемая Акулина Борисовна, -- удовлетворенно промолвил доктор. -- То есть, пардон, Евдокия Даниловна! И Серапионыч покинул спальню, напоследок чмокнув княгине ручку и тем немало ее озадачив -- в Бельской слободке столь уважительно с нею никто еще не обращался. -- Так скоро? -- удивился князь Длиннорукий, когда Серапионыч вышел из княгининой спальни. -- Скажите, что с ней? -- Ничего страшного, -- доктор успокаивающе положил руку на плечо князю. -- Болезнь довольно редкая, но хорошо изученная. Так что не беспокойтесь -- все будет в порядке. -- Вашими бы устами... -- протянул князь. -- А все-таки -- что у нее за хворь? Серапионыч на миг задумался: -- Я знаю только научное название этой болезни. Ведь вы понимаете по-латыни? Доктор спросил это столь естественно, как нечто само собой разумеющееся, что князю стало даже неловко -- как раз в латыни он силен не был. Поэтому градоначальник лишь промычал нечто неопределенное, что Серапионыч принял за знак согласия. -- Ну, в общем, это называется "Кауса эссенди". Болезнь довольно противная, но вам не следует волноваться -- у Евдокии Даниловны она приняла легкую форму "Аргументум ад рем". А это можно излечить даже без медикаментов. Все зависит от вас, дорогой князь. -- И что я должен делать? -- Главное -- постарайтесь меньше ей перечить. Соглашайтесь со всем, что она говорит, если даже станет утверждать, что она -- никакая не Евдокия Даниловна, а... ну, в общем, что-то совсем другое. И главное -- проявляйте побольше заботы и ласки. Боюсь, что их отсутствие как раз послужило причиной болезни. Или, скажем так, одной из причин. Вот, собственно, все, что от вас, батенька, и требуется. -- И всего-то? -- с некоторым сомнением глянул на доктора градоначальник. -- Ну, еще поите княгиню отваром ромашки, -- посоветовал Серапионыч. -- Это успокаивающе действует на нервную систему. -- А если она снова запросит водки? -- Нет-нет, водка ей противопоказана, -- решительно заявил доктор. -- Вина, пожалуй, можно. Легкой наливочки, медовушки тоже, но в меру. Князь порывисто схватил доктора за руку: -- Серапионыч, вы словно камень с души мне сбросили! Неужто должно было такой беде приключиться, чтоб я понял, сколько Евдокия Даниловна для меня значит?! Скажите, чем я могу вас отблагодарить? -- Ничего не нужно, -- отказался Серапионыч. -- Или нет, нужно. Снарядите лошадок довезти меня до дома Рыжего. -- Сам довезу! -- обрадовался Длиннорукий. -- Мне ж нужно еще в градоправление заехать, заодно и вас подвезу. -- И, открыв окно, князь крикнул: -- Эй, Митрофан, лошади готовы?! Вскоре лошадки уже несли князя Длиннорукого и Серапионыча по улицам Царь-Города. Князь не без гордости показывал попутчику разные достопримечательности вверенной ему столицы, мелькающие за окном градоначальнической кареты, и даже не догадывался, что сегодня сбылось пророчество, сделанное накануне в харчевне обычной серою мышкой. x x x Находясь в Царь-Городе на полулегальном положении, Анна Сергеевна и Каширский квартировались в задних горницах одного богатого терема. Поскольку окна выходили на конюшню, то их либо приходилось держать плотно закрытыми, либо терпеть не совсем приятные запахи. Если Анна Сергеевна предпочитала сидеть в духоте, то ее подельник все время норовил отворить окно, полагая, что запах свежего навоза способствует хорошему аппетиту и даже ионизирует воздух. Из-за этих разногласий у Глухаревой и Каширского то и дело случались мелкие стычки. Лишь оказавшись в своем жилище, Анна Сергеевна смогла дать полную волю чувствам, обуревавшим ее с утра, а точнее -- с того часа, как городские привратники задержали Каширского с мешком драгоценностей. Последующие события только углубляли дурное настроение госпожи Глухаревой, и в конце концов довели ее до такого душевного состояния, что еще немного -- и случится взрыв. Напрасно Каширский увещевал свою сообщницу, чтобы она вела себя чуть потише, а если это невозможно, то хотя бы чтоб выбирала выражения -- ничего не помогало: за какой-то час ее прелестные губки извергли столько хулы, брани и просто ругани, что даже Каширский, давно уже привыкший к подобным пассажам, в конце концов не выдержал и, закрыв за собой окно, бежал на скотный двор. Но забранки Анны Сергеевны доставали его и там. И не только его -- даже лошади и другая домашняя живность невольно вздрагивали при наиболее соленых словечках, доносящихся из окна. Только через час, когда госпожа Глухарева несколько выдохлась, Каширский решился вернуться в дом. -- Ну, что скажете? -- мрачно зыркнула на него Анна Сергеевна. -- Восхищаюсь вашим словарным запасом, -- сказал Каширский. -- Целый час бранились и ни разу не повторились. Подумать только -- одного лишь Путяту вы обругали 86 раз, и все время по-разному. Это не считая 73 вербальных мессиджей лично мне, а также несколько меньшего количества, 68, господину Дубову... -- Чем всякой фигней заниматься, подумали бы лучше, как наш клад вернуть, -- пробурчала Глухарева. -- Подумать, конечно, можно, -- охотно откликнулся Каширский, -- но в настоящее время я не вижу способа, как это сделать. Исходя из реальности... -- А шли бы вы в задницу с вашей реальностью! -- вспылила Анна Сергеевна. -- 74, -- невозмутимо отметил Каширский. -- Вы еще издеваетесь? -- гневно топнула туфелькой Анна Сергеевна. -- Да чтоб вы... Да я вас... -- 75, 76, 77, -- беспристрастно фиксировал Каширский ругательства Анны Сергеевны в свой адрес. Когда это число достигло почти сотни, раздался явственный стук в дверь. -- Кого там дьявол принес? -- рыкнула Анна Сергеевна. -- Входите, не заперто! Дверь распахнулась, и в скромное пристанище авантюристов вшествовал господин Херклафф. -- Дер Тойфель принес меня! -- жизнерадостным голосом объявил гость. Явление людоедствующего чародея вызвало некоторое замешательство. Конечно, не сам факт его появления, а то, как он появился -- обычно Эдуард Фридрихович делал это более эффектными способами: прилетал в виде коршуна, возникал из клуба дыма или даже превращался в себя из маленького паучка. -- Чему это вы так радуетесь? -- хмуро спросила Глухарева. -- Прекрасный погодка! -- лучезарно ощерился Херклафф. -- А вас это не радовает? -- Радует, конечно, -- осторожно согласился Каширский, не совсем понимая, куда клонит уважаемый гость. -- Я это клонирую к тому, что к прекрасный погода бывает удачный кайзерише соколиный охота! -- пояснил Херклафф. -- А что, этот жулик пригласил вас на охоту? -- неприязненно процедила Анна Сергеевна. -- Нихт, -- кратко ответил Херклафф. -- Менья нет, но мне показаться, что вас он тоже был пригласить? -- Еще чего! -- фыркнула Анна Сергеевна. -- Да на хрена мне это надо? -- Погодите, Эдуард Фридрихович, -- перебил Каширский. -- Может, я не совсем понял суть дела, но из ваших слов следует, что пусть не вас и не нас с Анной Сергеевной, но кого-то другого Государь Путята на соколиную охоту таки пригласил? -- Ну да, и как раз таки на заффтра, -- не без некоторого ехидства подтвердил людоед. -- В качестфе благодарность за поиски клад! -- Ну и кого же этот мошенник пригласил на свою идиотскую охоту? -- с досадой прорычала Глухарева. -- Как, разве я не сказаль? -- удивился Херклафф. -- Ну естестфенно, херр Дубофф, фройляйн Тшаликофф и этот, как ефо, херр доктор Серапионыч! -- Что-о?!! -- взревела Анна Сергеевна. -- Мне за каторжные труды и спасиба не сказал, а этим, -- тут она выдала целую автоматную очередь смачных эпитетов, -- такая честь! -- Ешшо и не такая! -- радостно подхватил Херклафф. -- Херр жулик и мошенник Путьята устроил в ихний честь целый торшественный раут, где быль весь цвет обшество, и даже майн либе фреуде херр бургомистер фон Длинноруки... Но Анна Сергеевна не желала более слушать: -- Дубову -- и честь, и награда, и царская охота, а мне -- шиш с маслом?! -- А я думаль, что вы с херр Дубофф в одной этой, как ее, бригаде, -- внешне совершенно серьезно произнес господин Херклафф, и лишь блеск монокля выдавал удовольствие, с которым он наблюдал за праведным гневом Анны Сергеевны. -- Я -- в бригаде с Дубовым? -- так и подпрыгнула Глухарева. -- Да вы в своем уме? -- А разфе нет? -- продолжал утонченно подзуживать Эдуард Фридрихович. -- Их бин почему-то думаль, что вы едет на охота вместе! -- Да я с вашим Дубовым срать рядом не сяду! -- продолжала разоряться Анна Сергеевна. -- Дайте мне этого Дубова на пол часа -- я его не только замочу, а с дерьмом съем! И тут, будто что-то вспомнив, госпожа Глухарева мгновенно успокоилась и заговорила совершенно иначе -- холодно и деловито: -- Так. Значит, дубовская банда завтра будет на охоте. Прекрасно. Эдуард Фридрихович, ваше предложение по Чаликовой еще в силе? Эдуард Фридрихович плотоядно облизнулся: -- О, я, я, кушать фройляйн Наденька -- мой самый главный траум! Цванцихь голде таллер ждет вас. -- А давайте бартер, -- вдруг предложила Анна Сергеевна. -- Мы вам Чаликову, а вы нам -- Дубова. -- Вы ефо сначала замочите, а потом будете с гофном кушать? -- учтиво осведомился Херклафф. -- Второе не обещаю, а первое -- непременно и обязательно! -- отчеканила Анна Сергеевна. -- А дело у меня к вам такое... -- Анна Сергеевна, неужели вы еще не оставили свои фантастические идеи? -- вмешался Каширский. -- Поймите, что это не просто антинаучно, но и диаметрально противоположно здравому смыслу. -- Сударь, не могли бы вы на минутку заткнуться? -- резко обернулась Анна Сергеевна к Каширскому. -- Пожалуйста, -- спокойно пожал плечами "человек науки", -- но и Эдуард Фридрихович скажет вам то же самое. -- Не скажу, -- вдруг сказал Херклафф. Анна Сергеевна и Каширский удивленно уставились на него. -- Уважаемый Эдуард Фридрихович, вы, наверное, не совсем поняли, о чем идет речь, -- вкрадчивым "установочным" голосом заговорил Каширский. -- Как я понял, Анна Сергеевна хочет предложить вам... -- Я знаю, что хочет мне предложит фройляйн Аннет Сергефна, -- очаровательно улыбнулся Херклафф, -- и полагаю, что это фполне возможно, и прямо зафтра. То есть сегодня. -- Ура-а-а! -- в избытке чувств завопила Анна Сергеевна. -- Ну теперь уж я оттянусь на всю катушку! -- Господа, а вполне ли вы представляете себе возможные последствия? -- попытался увещевать своих сообщников господин Каширский, но понимания не встретил. -- Последствие будет одно -- навсегда избавимся от этого всезнайки Васьки Дубова! -- рявкнула Анна Сергеевна. -- А не хотите, так я и без вас справлюсь. -- Эдуард Фридрихович, но вы же здравомыслящий человек, -- не унимался Каширский, -- поймите хоть вы, что вторжение в столь тонкие сферы может вызвать самые непредсказуемые последствия!.. -- Считайте, что дас ист научный эксперимент, -- утешил его Херклафф. -- Так что путь есть свободен. Не забывайте -- фройляйн Чаликофф за вами. Через несколько минут знаменитый чародей покинул скромное обиталище Анны Сергеевны и Каширского, причем на сей раз так, как и подобало знаменитому чародею -- медленно растворясь в воздухе и оставив Глухареву в сладостном возбуждении, а ее сообщника в тяжких сомнениях. x x x Когда тебя бьют тяжелой дубинкой по голове, то ощущения обычно бывают весьма неприятные. Но если это происходит два раза подряд, то второй удар, даже более сильный, ощущается притупленным сознанием уже гораздо слабее. Нечто подобное произошло с нашими путешественниками на торжественном царском приеме. Едва увидев сокровища из тайника на столе у Путяты, Василий понял, что игра проиграна. Явление икон и церковных книг стало не более чем довеском к первому удару, лишь Чаликова выдала себя восклицанием: "Что вы с ним сделали?". Впрочем, иного Дубов от нее не ожидал -- ведь речь шла уже не о шальных сокровищах, а о человеческой жизни. Конечно же, Василий не был равнодушен к судьбе дона Альфонсо -- но понимая, что сейчас не в состоянии ему реально помочь, Дубов на время как бы вывел этот вопрос "за скобки". Перед Василием и его друзьями вставали другие насущные вопросы -- в чем причины их провала и что им теперь делать? Именно об этом шла речь на совещании в Надеждиной горнице. Кроме Чаликовой и Дубова, в беседе участвовали Чумичка и отец Александр, только что прибывший из Храма на Сороках. -- Итак, вопрос первый, -- говорил Дубов, неспешно меряя шагами комнату -- так ему лучше думалось. -- Как случилось, что все наши находки попали к Путяте? В чем был наш просчет? -- Неужели мы недооценили Петровича? -- предположила Надя. Она сидела верхом на стуле, вся бледная, бездумно глядя перед собой, и, казалось, с трудом принуждала себя следить за ходом беседы. -- Но я стопроцентно уверена -- когда мы открывали тайник, его рядом не было! -- Да, Петрович в это время находился на озере, -- подтвердил Василий. -- И все-таки, как мне кажется, свое дело он сделал: отвлек наше внимание на себя. -- Обычный тактический маневр, -- прогудел отец Александр, живописно полулежавший на тахте. -- Еще Михайла Илларионыч после Бородинской битвы... Впрочем, это к делу не относится. -- Вот именно, Александр Иваныч, тактический маневр, -- согласился Дубов. -- Пока мы все силы тратили на то, чтобы придумать, как нам хоть на недолго избавиться от Петровича, кто-то другой, очень опытный и изощренный, незаметно следил за нашими поисками. -- Так что же, получается, Петрович был подсадной уткой? -- загоготал отец Александр. -- Нет-нет, Петрович был тем, кем он был -- личным посланником Путяты и рачительным блюстителем государственной выгоды, -- объяснил Дубов. -- Не сомневаюсь, что он до конца дней будет вспоминать, как следил за нами и не дал присвоить чужое добро. Другое дело, что при всем этом присутствовал еще кто-то, кто наблюдал и за нами, и за Петровчем, и за Каширским с Глухаревой. -- И еще за доном Альфонсо, -- добавила Чаликова. -- И зачем только мы впутали его в свои дела? Человек мирно себе путешествовал, никого не трогал... Погодите, как там сказал этот Лаврентий Палыч -- с ним поступили по справедливости? Судя по их представлениям о справедливости, дон Альфонсо теперь либо мертв, либо томится в застенках. -- Не волнуйся, он жив и на свободе, -- проговорил доселе молчавший Чумичка. -- Ты уверен? -- обернулась к нему Надя. -- Раз говорю, значит, знаю точно, -- ответил колдун. -- Ему пришлось несладко, но теперь все невзгоды позади. -- Хорошо, коли так, -- облегченно вздохнул Дубов. -- Однако нам не мешает подумать о своей собственной безопасности. -- Вася, вы считаете?.. -- не договорила Чаликова. -- Я уверен, что живыми нас отсюда не выпустят. Иными словами, тоже поступят "по справедливости". Полагаю, не нужно объяснять, почему? -- Василий остановился и оглядел друзей. Так как все молчали (очевидно, в знак согласия), детектив продолжал: -- Я так думаю, что "по справедливости" нам заплатят завтра. А будет ли это несчастный случай на охоте, или мы просто исчезнем безо всяких следов -- тут уж, так сказать, дело техники. -- Ну и что вы предлагаете? -- тихо спросила Чаликова. -- Ответ очевиден -- уходить сегодня. Эти слова Дубов произнес с некоторой заминкой. Давно изучившая его характер и привычки, Надя почувствовала, что у Василия есть что-то еще на уме. -- Полностью вас поддерживаю, Василий Николаич, -- пробасил отец Александр. -- Иногда разумно вовремя отступить! Помнится, еще Михал Богданыч в двенадцатом году... -- Как же, так нам и дадут вовремя отступить, -- с горечью усмехнулась Надежда. -- Если то, что вы говорите о завтрашней охоте, действительно так, то из города нас просто не выпустят. -- На этот счет не беспокойтесь, -- заверил Чумичка. -- Я вам помогу уйти так, что никто и не заметит! -- Спасибо, Чумичка, -- с искренним чувством промолвила Надя. -- Ты столько раз нас выручал, выручи и в последний раз! -- В предпоследний, -- уточнил отец Александр. -- Знаете, тут неувязочка вышла. Я уж настрополился нынче вместе с вами идти, да честной отец Иоиль, что меня подменить согласился, он сегодня чем-то другим занят и вечернюю службу провести не сможет. Так что я, пожалуй, еще на денек задержусь. И уж буду тебя, друг Чумичка, просить, чтобы ты и меня так же само транспортировал, без лишний огласки. -- Сделаем, -- пообещал Чумичка. -- А к вам у меня такая просьбица... -- оборотился священник к Дубову и Чаликовой, но тут раздался стук в дверь, и на пороге появились хозяин дома господин Рыжий вместе с доктором Серапионычем. -- Могу сообщить новость -- ваш, Наденька, протеже боярин Андрей уже отпущен из темницы и препровожден под домашний арест, -- сообщил Рыжий. -- Хоть одна польза от наших стараний, -- удовлетворенно заметил доктор. -- Ну а как там почтеннейшая княгиня Длиннорукая? -- спросил Дубов. -- Надеюсь, случай не очень тяжелый? -- Случай средней тяжести, но лечению поддается, -- заверил Серапионыч. -- Несколько дней усиленной терапии, и все будет в порядке. -- Очень рад, что с Евдокией Даниловной ничего страшного, -- сказал Рыжий. -- Ну ладно, оставлю вас, но к ужину жду непременно -- и вас, батюшка, и тебя, Чумичка. -- Да, так вот, я не успел договорить, -- продолжал отец Александр, когда дверь за хозяином закрылась. -- Мне тут поступили прозрачные намеки, что и со мною тоже того... по справедливости поступить хотят. Уж не знаю кто, а видно, что ребята крутые -- им человека загубить, что раз плюнуть. Ну я-то ладно, я уж свое отжил, а за Васятку боязно. В общем, просьба такая: когда пойдете, то возьмите его с собой. -- Ну конечно, возьмем, -- ответила Надя. -- Что за вопрос! -- Погодите, господа, вы хотите сказать, что мы возвращаемся уже сегодня? -- слегка удивленно спросил Серапионыч. -- Вообще-то не успел я войти, как милейший мосье Рыжий меня огорошил -- вы, говорит, приглашены все трое назавтра на царскую охоту. Это ж такая честь, говорит, каковой даже ближние бояре редко-редко удостаиваются... -- Увы, царская охота отменяется, -- с сожалением развел руками Василий. -- Конечно, я не могу решать за вас -- вы, Владлен Серапионыч, вправе принять это лестное предложение, но в таком случае за вашу безопасность я не дам и ломаного гроша. Извините, что опускаю подробности, но обстоятельства складываются так, что вам с Надей и Васяткой придется отправиться на Городище уже сегодня. -- Постойте, Вася, -- резко перебила Чаликова, -- а вы что, с нами не идете? -- Да, я решил задержаться еще на денек, -- стараясь придать беспечность голосу, ответил Дубов. И, словно успокаивая Надю, с улыбкой добавил: -- Знаете, Наденька, хочу напоследок отдать должок одному хорошему человеку. Уточнять, кто этот хороший человек, Надежда не стала -- если бы Василий хотел, он бы назвал его сразу. Но начни Надя перебирать всех Царь-Городских знакомцев, то царь Путята в качестве "хорошего человека", которому Дубов собирался отдать должок, пришел бы ей в голову в самую последнюю очередь. Проводя какое-нибудь очередное расследование или разыскание и имея перед собой достойного противника, Василий Николаевич старался относиться к нему с долей уважения, сколь бы малоприятным человеком тот ни был. И противники, как правило, чувствовали это и соответственно относились к Дубову, даже если при этом испытывали к нему личную ненависть. Но то откровенное шутовское хамство, с которым их сегодня чествовал Путята, "достало" даже всегда сдержанного и рационального Дубова. И хотя "игра без правил" закончилась, по признанию самого детектива, со счетом 2:0 в пользу соперника, сдаваться Василий не собирался -- он жаждал матча-реванша. x x x Внешний вид Христорождественского собора, как и многих других зданий Новой Мангазеи, нес на себе яркую печать того, что ученые люди именуют мудреным словечком "эклектика", или смешение стилей. История создания сего удивительного сооружения тонула в глубине веков. Так как городские архивы сгорели при нашествии царя Степана (или даже нарочно были им сожжены), то теперь, глядя на окна, колонны, шпили и башенки Собора, можно было лишь гадать, каким образом он обрел столь причудливые очертания. Более-менее это объясняло одно старинное предание, согласно которому храм начал строиться уже в те незапамятные времена (четыре, а то и пять столетий тому назад), когда на пересечении нескольких важных торговых путей возник маленький городок, населенный купцами, перекупщиками,